Кавказский опекун. Пленница гор

Глава 1

Алиса

Дождь начинается внезапно — колючий, холодный, с запахом мокрой земли и базилика. Сначала он капает по мрамору, потом хлещет по волосам, размазывая тушь и минимальный макияж, который я нанесла, чтобы скрыть следы недосыпа и переживаний.

Очень скоро начинают расходиться — по одному, по двое. Женщины в темных платках шепчутся, не стесняясь — так же, как шептались, когда мой отец только женился на моей матери. Тогда и сейчас, после его смерти, они называли ее «русской блудницей». Теперь — я ее дочь. Все просто.

— Это та самая Алиса? Что позорит род Караевых?

— Да, дочь той блудницы! И посмела же заявиться на похороны своего отца, в то время, как здесь его законная жена и дети!

— Да уж. Посмотри, в чем пришла! Позорище…

Я стою под дождем, будто закопанная вместе с отцом.

На мне черное приталенное платье. Ни капли лишнего, и все же — да, оно обтягивает бедра, очерчивает талию и открывает колени.

Да, у меня нет платка на голове.

И да, мне плевать, что они думают.

Плевать на их обычаи, взгляды и проклятия в мой адрес.

Завтра я буду в столице, в своей квартире, но сегодня — я приехала проститься с папой, потому что это мог долг.

— Да она вообще не его, посмотри какие волосы светлые! И глаза какие голубые! Не наша она, но на наследство Караева наверняка будет претендовать…

Когда все заканчивается, кладбище пустеет, но я все равно слышу шаги за своей спиной. Неторопливые, тяжелые.

Кто-то задержался?

Я оборачиваюсь, и сразу понимаю — нет, он не задержался. Он целенаправленно движется в мою сторону.

Высокий, широкоплечий и весь в черном, а его лицо словно высечено из камня. Кажется, незнакомец ненамного старше меня — ему около двадцати пяти, но его темно-карие глаза изучают меня с той властной, неторопливой уверенностью, что мне хочется тут же провалиться сквозь землю.

Он смотрит на меня так, будто знал, что я останусь до конца.

Просто ждал, пока все уйдут, чтобы остаться наедине.

— Джамал, — представляется незнакомец, надвигаясь на меня. — Твой отец был дорог нашей семье и нашему роду.

— Сочувствую, — выдыхаю, отступая на шаг. — Но у нас нет ничего общего.

— Ошибаешься. Тебе не стоило приезжать сюда, потому что здесь тебе грозит опасность. Но раз ты сделала это — теперь ты будешь под моей опекой.

— Простите?

— С этого момента я — твой опекун.

Он произносит это тихо, почти равнодушно, но от этих слов у меня холодеет спина, сильнее, чем от дождя.

Я вскидываю брови, не веря:

— Это что, кавказский юмор?

Сильная рука Джамала неожиданно цепко ложится мне под подбородок. Он поднимает мое лицо, заставляя посмотреть в его потемневшие глаза.

— Здесь, в этих горах, со мной никто не шутит. Я пообещал твоему отцу, что не дам тебя в обиду, и только поэтому я здесь.

Он бросает быстрый взгляд на свежую могилу, и в его голосе нет тепла — только сухая, жесткая необходимость.

— Мне девятнадцать. Я решаю, куда ехать, и с кем разговаривать, — произношу твердо и отступаю на шаг. — И вам лучше отойти. Сейчас же.

Он усмехается уголком губ, но без веселья:

— Решения за тебя давно приняты. Ты просто еще не поняла, что, приехав сюда, ты обрекла себя на смертельную опасность. Теперь, чтобы выбраться отсюда живой, ты должна слушаться меня. Своего опекуна.

Он делает шаг вперед. Я — назад.

— Я не поеду с вами. Я уезжаю в столицу, у меня билеты…

— Ты думаешь, отсюда можно просто уехать? — в его тоне насмешка, но сквозь нее прорывается что-то темное, личное. — Здесь слишком хорошо помнят, чья ты дочь. И на какое наследство ты можешь претендовать. Твой отец — владелец огромного холдинга, и ты — преграда на пути к богатству многих людей.

Он кивает куда-то за спину. Я оборачиваюсь — и вижу, как несколько мужчин в плащах переговариваются у поворота дороги. Один из них — тот, кто плевал мне под ноги после поминок.

— Но я не единственная его наследница…

— Другие наследники находятся под защитой гор. Ты здесь — чужая.

Он кидает взгляд на мое платье — медленно, откровенно. Сначала по ногам, затем выше. Я чувствую его глаза на себе, как прикосновение. Жаркое и сильное.

— Некоторое время, что ты будешь под моей опекой, тебе придется прогнуться под местные обычаи, — медленно говорит он. — В столице ты можешь одеваться, как хочешь, но здесь ты одеваешься так, чтобы на тебя не пялились. Ты теперь под моей ответственностью.

— Ах, вот оно как? Я вещь, которую нужно прятать?

— Нет. Ты женщина, которую никто не должен трогать. Несмотря на то, что чистоты в тебе нет, и уважать тебя здесь никто не станет. Даже я.

Я замираю. Слова ударяют сильнее, чем пощечина, ведь он имеет в виду мою мать, которая, увы, известна всем как падшая женщина.

Глава 2

Дорога вьется, как змея, а я все время жду, что Джамал вдруг остановится и скажет, что все это — шутка или нелепый розыгрыш.

Но он молчит, а машина уверенно карабкается все выше, по мокрому асфальту, как вдруг раздается странный треск сверху.

Я поворачиваю голову в сторону склона и вижу, как с него — медленно в начале, потом все быстрее — срываются камни.

— Джамал… — начинаю я.

Но в следующий миг раздается грохот. Один камень, размером с колесом, ударяет по асфальту в метре от нас. Машину качает, а из-под колес летит щебень, но это оказывается только началом.

— Держись! — рявкает Джамал.

Я хватаюсь за ремень, но еще один валун катится прямо к нам.

Джамал резко выжимает тормоз, руль — в сторону, но скользкая дорога не прощает — нас заносит, а кузов скребет о скалу. И тут — глухой удар в бок, стекло трескается, и осколок камня влетает в салон.

Я вскрикиваю, закрываю лицо рукой и чувствую, как Джамал рывком расстегивает мой ремень безопасности. Вместе с этим, телефон, с которого я хотела звонить в службу спасения, выскальзывает из моих рук.

— Быстро! Нет времени! — командует.

Он открывает дверь, хватает меня под плечи и буквально вытаскивает наружу. Воздух режет холодом, камни сыплются все ближе, один ударяет рядом, брызгая щебнем по ногам.

— Бегом! — он прикрывает меня собой и толкает вперед. — Мы не объедем. Через пару метров машина с охраной, залезай!

Через несколько метров действительно стоит другая машина — черный внедорожник охраны. Джамал почти заносит меня туда, сам прыгает следом и захлопывает дверь.

— Поехали! — бросает он водителю.

Двигатель рычит, машина уходит вперед, прочь от камнепада.

Я пытаюсь отдышаться, сердце колотится и руки слегка дрожат.

— Это… это случайно было? — выдыхаю я. — Просто погода не очень, да?

Джамал смотрит на меня — слишком долго, слишком пристально.

— Нет. Случайностей на Кавказе нет.

Дорога снова петляет вверх, но теперь не кажется такой тихой — сердце все еще бьется от недавнего камнепада. Я чувствую, как дрожат руки, и ловлю себя на том, что хочу позвонить домой. Услышать голос своей подруги Кати. Услышать хоть кого-то из столицы, но мой телефон остался в другой машине.

— Остановите машину, — прошу я, стараясь, чтобы голос звучал твердо, а не умоляюще. — Мне нужно вернуться.

— Нет, — Джамал даже не смотрит на меня. — Здесь небезопасно.

— Небезопасно рядом с вами! — срываюсь я. — Я не знаю, что это было, но я не просила вас меня спасать, я хочу домой!

Он поворачивает голову, и в его взгляде появляется что-то, от чего я вжимаюсь в сиденье.

— Домой? — тихо переспрашивает он. — Ты едва не погибла. И думаешь, что я оставлю тебя одну?

— Я… я не вещь, которую можно… — начинаю я, но он жестко перебивает.

— С этого момента ты — под моей опекой, потому что тебя хотят убить. И до аэропорта ты не доедешь.

Я открываю рот, чтобы возразить, но машина резко сворачивает на узкую горную тропу. Асфальт кончается, под колесами скрипит гравий. За окном — обрывы и утопающие в тумане склоны.

— Остановите… пожалуйста, — говорю уже почти плача.

— Поздно, девочка, — глухо отвечает он. — Теперь мы в горах. Я разберусь с теми, кто хочет тебя убить, и, возможно… отпущу.

Возможно… отпущу.

Въезд в аул встречает нас каменными домами, высокими воротами и холодными взглядами мужчин у обочины. Они останавливаются, чтобы рассмотреть машину, и я ощущаю себя под прицелом. Джамал на них не реагирует — скорее всего, он здесь местный авторитет, но для чего ему понадобилось защищать обычную девчонку? И на наследство отца я вовсе не претендую!..

Вскоре на горном уступе начинает виднеться огромный каменный особняк, почти как крепость. Окна большие, широкие. На воротах — металлический узор, стилизованный под родовой знак. Все строгое и мужское.

Я не успеваю выйти сама — Джамал обходит машину, открывает мою дверь и, не говоря ни слова, вытаскивает меня наружу.

— Пусти! — ударяю его в грудь ладонями.

Он даже не морщится. Просто перехватывает мои руки и закидывает меня себе на плечо. Все вокруг переворачивается, и я вижу только его спину и землю, уходящую вниз.

— Опусти меня! — кричу, но он идет, не останавливаясь.

Двор — вымощенный камнем, внутри — полутемный холл. Он несет меня, как мешок, пока я бью его по спине, и только у широкой двери ставит на пол.

— Теперь ты дома, — произносит он, запирая дверь на засов.

— Это не мой дом! — огрызаюсь я.

Он приближается, и я отступаю, пока спиной не упираюсь в стену. Его ладонь вдруг касается моих волос — медленно, будто проверяет их мягкость.

— Такие волосы… в нашем ауле — беда, — его голос становится ниже. — Слишком светлые, слишком заметные.

Глава 3

Я просыпаюсь на рассвете. Несколько секунд не понимаю, где нахожусь, пока взгляд не натыкается на решетки и белые стены. Затем вспоминаю все, и сердце неприятно дергается.

Дверь скрипит, замок хрустит, и в проеме появляется он.

Джамал.

Натянув одеяло до самого подбородка, я рассматриваю его в ответ. Его волосы темные, чуть влажные — вероятно, он только что вышел из душа. На висках поблескивают капли воды, на шее — толстая цепочка.

— Ты успокоилась? — голос ровный, но в нем есть что-то такое, что заставляет меня сжать кулаки.

Он чуть склоняет голову.

— Будем считать, что успокоилась. Пойдем завтракать.

Когда он отворачивается, я поправляю платье и поднимаюсь с кровати, а затем чувствую, как он следует за мной, почти вплотную. Тепло его тела обжигает спину.

На кухне пахнет свежим хлебом, сыром и чем-то мясным. За столом никого, но на тарелке есть еда. Я бросаюсь к ней, забывая про гордость и про все на свете, ведь мне очень хотелось кушать. Кажется, последний раз я ела в столице, а это было почти сутки назад.

Руки дрожат, когда я хватаю первый кусок лепешки. Сыр тянется, горячий, острый, обжигает язык, но я жадно ем.

— Голодная, — констатирует он, садясь напротив. Его локти на столе, взгляд тяжелый, пронизывающий. — Это хорошо. Значит, силы вернутся.

— Я хочу домой, — говорю, не поднимая глаз.

Сделав вид, что он этого не слышал, Джамал откидывается на спинку стула и предупреждает:

— У меня заправки в городе. Сегодня я уеду. К вечеру вернусь. Не вздумай сбегать, потому что тебе лучше не проверять мои границы, Алиса. Здесь горы. Потеряешься.

— Это угроза?

Он медленно поднимается, в его движениях нет ни спешки, ни сомнений. Он подходит и наклоняется к самому моему уху:

— Не испытывай меня. Я найду тебя в любом месте. И тогда наш вчерашний поцелуй будет самым невинным, что я тебя украду.

Я отстраняюсь, почувствовав его взгляд на своих губах, что он вчера так безжалостно терзал, но Джамал уже выпрямляется, забирает ключи и уходит.

Я еще долго сижу на кухне, слушая, как затихает звук его шагов. Позавтракав, я поднимаюсь и иду в комнату, но вдруг останавливаюсь перед большим зеркалом на своем пути.

В отражении — чужая для этих мест девятнадцатилетняя девушка. Волосы мягкие, светлые, кудрявые, чуть растрепанные после сна. Кожа светлая, почти прозрачная, глаза — голубые, как утреннее небо. Славянская внешность, мягкие черты. Несмотря на гены папы, все во мне чужое для этих суровых гор, чужое для Джамала… и, возможно, именно это — то, что его притянуло, и он решил меня похитить.

Потому что по-другому это не назвать. Как и вчерашний поцелуй, и его взгляды, и фантомные прикосновения!..

— Пф-ф… — выдыхаю, отвлекаясь от воспоминаний.

Первые полчаса я просто хожу по дому, запоминая план. Двор высокий, огороженный каменной стеной. Ворота заперты. Но с заднего двора вижу узкий каменный коридор между домом и скалой. Там сетка — ржавая, но не натянутая до конца.

Проходя по коридору, я замечаю полуоткрытую дверь в комнату, которую еще не видела. Это, похоже, кладовая или что-то вроде семейного архива: старые сундуки, тканые ковры, фотографии в тяжелых рамках, пожелтевшие конверты, аккуратно перевязанные бечевкой.

Любопытство берет верх. Я опускаюсь на колени перед одним из сундуков и открываю его. Запах старого дерева бьет в нос, внутри — папки, плотные конверты, деревянная шкатулка.

Вытаскиваю несколько листов и застываю.

На бумаге — выцветший герб, старый почерк… и фамилия. Караевы.

Мое имя, рядом — имя моей матери и моего отца.

Пальцы дрожат, когда я достаю следующий документ — это похоже на родословную. Длинный список имен, соединенных линиями. Я нахожу и свое — аккуратные буквы, как будто специально выведенные.

Внутри все переворачивается.

Значит, Джамал не врал. Он не просто какой-то посторонний мужчина, который решил меня удержать… Он знал, кто я. И знал мою семью, поэтому вызвался быть моим опекуном.

Я хватаю несколько фотографий из конверта — на одной мужчина с резкими чертами лица, чем-то похожий на Джамала, стоит рядом с моим отцом. Они оба молодые, одеты в строгие костюмы, на фоне гор. На другой — женщина в платке, держащая на руках ребенка. Вероятно, Джамала.

Горло сжимается.

Я поспешно складываю все обратно и захлопываю крышку сундука. Теперь у меня все больше вопросов, которые пока некому задать.

С папой я никогда не была близка. Он не интересовался, как я живу, что люблю и о чем мечтаю. После моего рождения родители жили также в ауле, но он задержался с нами всего несколько лет, а потом взял в жены женщину из своей деревни — «правильную» по их меркам, затем у них появились дети, и у него началась совсем другая жизнь.

Я осталась с мамой, мы уехали в столицу и жили вдвоем. Несколько лет назад мама умерла, и наша связь с отцом оборвалась окончательно. Я не звонила ему, а он не искал меня.

Глава 4

…Я открываю глаза в полумраке. За окном еще ночь, лишь легкая полоска предрассветного света лежит на подоконнике. Сначала я не понимаю, что происходит — пока не ощущаю на себе чужое тепло.

Чье-то сильное тело за моей спиной. Чьи-то руки, обхватившие меня так крепко, что я едва могу пошевелиться. И… что-то твердое, горячее, упирающееся мне в ягодицы.

Я мгновенно вспоминаю прошлый вечер.

Джамал включил фильм, и все выглядело вполне спокойно, пока в какой-то момент я не поняла, что уже не вижу ни ярких кадров, ни слышу звуков фильма. Теплый свет комнаты давно погас, осталась только мягкая темнота.

Тяжелые веки предательски сомкнулись, и все… пустота. Я уснула, а теперь проснулась на том же месте и в той же одежде.

Судя по всему, мы с Джамалом уснули вместе.

И я — в его спальне.

Сердце срывается в паническое биение. Я мгновенно напрягаюсь, пытаясь осторожно высвободиться, но едва я чуть сдвигаюсь, хватка Джамала только крепнет. Его бедро прижимается к моим, ладонь с талии медленно, но уверенно сползает на живот, удерживая меня в месте.

Я замираю, перестав дышать.

— Джамал… — мой голос дрожит, тихий, почти шепот.

Ответа нет. Только ровное дыхание у моего уха, теплое, чуть сбившееся, и… этот ощутимый, плотный намек его возбуждения, от которого у меня в груди все сжимается.

Я пробую вывернуться, но это невозможно — его руки словно стальные обручи. Каждое мое движение только сильнее прижимает меня к нему, и в какой-то момент я чувствую, как его грудь плотно упирается в мою спину, а его дыхание становится глубже.

— Джамал… — зову чуть громче, уже почти в отчаянии.

Он шевелится. Просыпается. И в первую секунду не отпускает — наоборот, будто инстинктивно притягивает меня ближе, так, что наши тела переплетаются.

— Джамал… — пытаюсь сказать, но выходит тихо, почти жалобно.

Я лежу неподвижно, стараясь не дышать. Но его рука, до этого лежавшая на моем животе, начинает медленно подниматься выше. Сначала чуть касается ребер, потом ладонь мягко, почти лениво, скользит под тонкую ткань моего ночного топа.

Теплые пальцы обхватывают мою грудь. Не спеша, сжимают. Я замираю, чувствуя, как внутри все переворачивается — страх, смятение и сильный жар.

— Ты что творишь? — сиплю я, уткнувшись в подушку под тяжестью его тела.

Он не отвечает. Его дыхание чуть сбивается, а большой палец проводит по соску сквозь тонкую ткань белья. Это движение выбивает у меня из груди тихий, нервный выдох.

— Джамал! — уже громче, резко, с упреком.

Он вздрагивает, словно выныривает из сна, отдергивает руку и мгновенно отпускает меня. На секунду в комнате повисает тишина, только его хриплый утренний голос нарушает ее:

— Черт…

Он откидывается на спину, проводит ладонью по лицу, явно раздраженный самим собой и тем, что только что делал. И в этой раздраженности есть нечто другое — сдерживаемое, опасное.

— Спи, — глухо приказывает он, поднимаясь с кровати.

Я чувствую, как матрас прогибается, когда он встает, и слышу, как его шаги удаляются. Дверь тихо закрывается.

Я наконец остаюсь одна, но сон больше не идет. Лежу, уставившись в потолок, и в голове все еще отпечатываются эти прикосновения… его дыхание… его жадные руки на моей груди, там, где меня не трогал ни один мужчина.

И с этими мыслями я ничего не могу поделать!

Вздохнув, я выбираюсь из-под одеяла и босыми ногами касаюсь прохладного пола. Хочется умыться и смыть с себя остатки сна. Я иду по коридору, толкаю дверь в ванную…

И замираю.

Там — он. Джамал. Полуголый, с каплями воды, стекающими по груди.

Джамал стоит ко мне боком, одна его рука уперта ладонью в стену, широкая спина ходит вверх-вниз от тяжелого, рваного дыхания. Другая — охватывает его внушительный орган. Движения медленные, но сильные, уверенные.

Вены на его предплечье вздулись, мышцы напряжены так, будто он сдерживает целый ураган внутри себя. Будто хочет то, чего получить не может, поэтому… он здесь...

Боже.

Я не двигаюсь. Не могу.

Глаза скользят ниже, зацепляются за ритмичные поступательные движения его ладони.

Влажный звук, приглушенный глухими, сдавленными выдохами.

Он чуть запрокидывает голову назад, и в этом жесте столько мужской силы и запретного, что сердце у меня бьется в ушах. Я должна уйти. Закрыть дверь. Не смотреть.

Но ноги будто приросли к плитке.

Джамал меня не видит. Пока не видит.

Его плечи тяжело вздымаются, движения становятся быстрее, жестче, бедра идут навстречу ладони. Каждый раз он сжимает себя чуть сильнее, и от этого у меня перехватывает дыхание.

И вдруг — он поднимает голову.

Черные, горячие, как раскаленный уголь, глаза впиваются в мое сонное тело.

Джамал видит меня, но…