Кира и шейх

1

— Кира… Кира… — слышу я сквозь сон липкий хриплый голос.

Который я ненавижу. И чувствую, как грязные потные пальцы ощупывают меня. Продираются сквозь тонкие простыни, как щупальца омерзительного спрута, пытаются дотянуться до моей голой кожи.

Я тонкая раковина. Я под водой. И сейчас мне надо проснуться, чтобы сбросить с себя эти сети. Делаю усилие. Пытаюсь вынырнуть, выплыть на поверхность, пока голос всё продолжает бормотать в своём ритме:

— Кира, Кира, Кира…

Разлепляю веки и первое, что я вижу, это небритое гнилое лицо моего отчима, который лежит совсем рядом на моей кровати, и всё его тело дёргается и стонет.

— Пшёл вон! — кричу я неокрепшим после сна голосом, и это больше похоже на шёпот.

Пинаю его коленом куда-то в область паха, и с отвращением чувствую что-то мягкое, липкое и плотное.

— Сейчас, сейчас, — ноет он, подвывая, и по гримасе на его небритой роже я понимаю, что он сейчас кончит. Испустит свой дух.

Окончательно просыпаюсь и вскакиваю на ноги. Пока этот ушлёпок, кусок мяса, лежит на моей постели и дрочит.

Мне хочется взять нож и зарезать его, искромсать эту рожу на кусочки, отрезать его отросток и выбросить на помойку, но я лишь с омерзением смотрю на этот уже ставший обычным утренний ритуал и выхожу из комнаты.

И слышу плаксивый голос Гены за спиной:

— Кира, не уходи… Ещё совсем чуть-чуть… Ну что тебе, жалко что ли полежать рядом, я же тебя даже пальцем не трогаю!

Ещё бы он тронул! Я даже не знаю, что останавливает этого урода: наверное то, что ему пообещал мой брат однажды, ещё в детстве, когда мой отчим Гена в первый раз подступился ко мне. Я точно не уверена, что он сказал, но его слова были настолько убедительны, что я живу словно в стеклянном колпаке, прозрачной банке, окружённой монстрами: они наблюдают за мной, но не могут сожрать.

Тонкая невидимая стена, как старинный заговор, оберег, охраняет меня.

А всего-то заклятий было: «Если ты тронешь хоть пальцем Киру, ты ушлёпок, то ты пожалеешь вообще о том, что твоя мама вырыгнула тебя. Не сделала аборт, гнида. Я сначала отрежу твои яйца и скормлю тебе же каждое по одному, ты меня понял? И заставлю их сначала очень тщательно прожевать и только потом проглотить.

А потом буду кромсать твой сраный хер по миллиметру, как колбасу, и разложу на тарелке ромашкой. Жалко только, что он у тебя быстро закончится.

Затем привяжу к батарее и заставлю смотреть, как куски его медленно гниют и тухнут у тебя на глазах. Пока ты истекаешь кровью и дерьмом.

Смотри мне в глаза, тварь, ты мне веришь?!

Веришь, что именно так я и сделаю?!»

Не знаю, то ли такие убедительные слова моего старшего брата Ивана, то ли то, что он работал на одного из самых известных криминальных авторитетов города и, возможно, делал вещи и пострашнее, но мой отчим действительно боялся тронуть меня пальцем.

Но это не могло остановить его от вечного вожделения, дикого зуда у него в паху, и когда Ивана не было рядом, он не упускал возможности подобраться поближе ко мне. Я стала для Гены его версией порножурнала, только живого: можно смотреть и дрочить, и я уже привыкла к этому, но я знаю, что мне осталось совсем недолго это терпеть.

Как я уже привыкла к этой жизни, к этой сраной тесной квартирке, в которой невозможно жить, и к которой точно нельзя привыкать.

Я уже почти накопила достаточно денег, чтобы съехать из этой гнилой халупы, этого гнилого района и выкинуть своё прошлое в помойку. Чтобы больше никогда не вспоминать о нём. Начать писать всё заново. С чистого листа.

Иду в уборную комнату: тесную и грязную, в которой никогда не было ремонта с тех самых пор, как эту хрущёвку построили. Залезаю в крошечную, всю в ржавых подтёках, ванную и встаю под горячий, почти обжигающий меня душ.

Пусть вода смоет с меня всю ту слизь липких взглядов и прикосновений, чтобы я вышла отсюда другим человеком. Из другого района и теста. Как миллионы девчонок — моих ровесниц с нормальными семьями и нормальными отцами.

Никто никогда не догадается, из какого дерьма и навоза я выросла: я это очень тщательно скрывала, скрою и сейчас. Буду для всех девочкой-отличницей. С папой-мамой и старшим братиком. Сколько себя помню, помню только эти жалкие обои в цветочек, эту старую, еще оставшуюся от Гениной бабки югославскую мебель, этот шаткий стол на кухне с липкой клеёнкой в клетку, этот вид из окна на грязный, загаженный собаками и кошками двор.

Я жду, когда этот двор, этот дом снесут, сотрут с лица Земли, с лица моей Москвы, похоронят под обломками моё странное уродливое детство, чтобы оно больше не терзало и не мучало меня во снах по ночам, чтобы не просыпалось по утрам мутным взглядом моего отчима, который мне достался после смерти матери.

Как можно ненавидеть себя и своих детей, чтобы связаться с таким ублюдком? Жаль, что я не могу задать этот вопрос своей маме, сгинувшей много лет назад в этом котле нечистот от пьянки и передоза.

А Гене надо сказать спасибо, что не сдал нас с Иваном в детский дом, хотя иногда мне кажется, что там нам было бы не хуже. Хотя нет, и только эта слабая прозрачная благодарность удерживает меня от того, чтобы убить моего отчима. Я думаю, и Ваню тоже.

А ещё твёрдое знание, что мне осталось совсем недолго здесь жить. Я селфмейд вумен, настоящая чудо-девочка, которая смогла. Смогла сначала закончить на пятёрки школу, а потом и поступить в институт, и выпуститься с красным дипломом. Мама бы могла гордиться мной, если бы вообще умела гордиться и любить своих детей.

Но её образ давно стёрся и истончился в моей памяти, и остался только потный отчим, но и его я надеюсь очень скоро забыть навсегда.

2

— Я дико извиняюсь, — бормочу я. — Сейчас уже ухожу.

Так в итоге кого же выбрал этот аль Нахайят?! И почему все продолжают так пристально на меня смотреть? Подумаешь, уронила бумажки: ну не вазу же китайскую эпохи Мин разбила! В приличном обществе это бы постарались не заметить.

— Ну так как? — поднимает свою изогнутую луком бровь шейх, и его глаза-изумруды смотрят на меня.

Переводит взгляд на моего президента.

И только сейчас я подмечаю, как отвисла у Курицина нижняя челюсть, и мне кажется, что еще секунда — и из неё потечёт тоненькая струйка слюны. Как у дебила. Вижу возмущённый взгляд Виолетты, которая с неприкрытым презрение смотрит на меня сверху вниз.

— Что это значит? — наконец-то подаёт голос Константин Суренович.

— Ничего особенного. Я просто заберу под гарантию выполнения условий нашей сделки вашу сотрудницу. Вот эту, — ещё раз кивает в мою сторону араб, и бумаги снова валятся из моих рук. — Всего на срок исполнения всех обязательств. Заодно и за оборудованием присмотрит, и на месте все вопросы решит, —усмехается он.

— А если мы… не сможем поставить всё в срок, — выдавливает из себя Иван Леонидович. Хотя только что клялся и божился, что это практически невозможно.

— Тогда я оставлю её себе, — смеётся шейх.

Как будто это очень забавно.

— Зачем? — переспрашивает мой президент, и тут я сама начинаю внутри бурлить от возмущения.

Действительно, зачем?! Как-будто я какой-то бесполезный предмет интерьера. Вещь. И та лёгкость, с которой они обсуждают мою судьбу в моём же присутствии, меня тоже возмущает! Всё это похоже на бред сумасшедшего.

Я поднимаюсь на ноги, во весь свой небольшой рост на каблуках и отрывисто кидаю в напыщенное надменное лицо:

— Нет!

И наконец-то выхожу из переговорной. Надо было уходить быстрее, тогда он выбрал бы себе в жертву одну из наших красоток. Они-то как раз не против. Я уже успела поймать на себе полные ненависти взгляды и Анечки, и своей начальницы. Даже не сомневаюсь, что они и за бесплатно, и без всяких гарантий прямо в переговорной легли бы под этого шейха.

Разложились бы и раздвинули свои длинные ноги у него перед носом, в надежде, что он позарится на их славянские прелести. Мать его!

А мой директор! Тоже хорош! Разве не человеческая жизнь — самая большая ценность? А как же Достоевский? Толстой? Чехов, в конце концов?! Меня поражает, что ни у кого из присутствующих даже не возникло мысли сразу же отказать этому придурку, который явно над ними издевается!

Ну просрали сделку, хорошо, имейте силы признать ошибку. В следующий раз так не делайте. Но зачем так прилюдно унижаться?! Вылизывать его смуглую задницу?! Он же просто ржёт про себя в полный голос, как марокканский ишак, наблюдая за реакцией взрослых мужиков. Которые ещё и раздумывают над его возмутительным предложением, которое, кстати, запрещено всеми возможными международными конвенциями по защите прав человека!

Возвращаюсь в свой закуток и плюхаюсь в кресло перед монитором, пытаюсь отдышаться от возмущения, лишающего меня воздуха, душащего меня. Ладно, чёрт с ними. Сейчас этот цирк закончится, все вернутся на свои места, уткнутся в свои графики и забудут про этот комичный инцидент. Потому что и вспоминать здесь нечего. Богатый клиент решил постебаться над дурачками, возомнил себя Илоном Маском, наверное, помахал у них перед носом пачкой своих миллиардов, а они и написали в штанишки.

Но ничего, я всё-таки не зря училась в лучшем заведении страны, так что я просто сделаю вид, что ничего такого не было. Не буду показывать им, что запомнила их конфуз. С кем не бывает. Всё вопрос денег. Забыли, работаем дальше.

И всё-таки мои пальцы сами собой набирают в строке поисковика фразу «аль Нахайят», и в выдаче начинают мелькать статьи «правящая действующая династия шейхов… наследные принцы Эмиратов… государственные перевороты…» и всё в том же духе.

Надо же, похоже, мне на самом деле сегодня посчастливилось столкнуться с настоящим принцем! И его царственный бампер даже соизволил соприкоснуться с моей тощей задницей простой смертной. Смердки, — хмыкаю я. Ещё и внукам про такое буду рассказывать. Даже и представить себе не могу, что же этот высокочтимый дон углядел в моей скромной персоне.

Никак с жиру его высочество изволило беситься. Надо будет рассказать своему брату вечером, правда, он, скорее всего, не поверит во всё это. Да мне и самой не верится.

Ну ладно, пора возвращаться к своим любимым трендам и графикам, и я открываю документ Excel, как рабочий телефон на столе у меня тихо тренькает.

— Кира, зайдите ко мне, пожалуйста, — слышу я в трубке голос генерального.

И выходя из кабинета сталкиваюсь со своими сотрудниками, наконец-то возвращающимися с совещания, и по взгляду Виолетты Ивановны, окатывающему меня словно из помойного ведра, понимаю, что сделка, по всей видимости, сорвалась…

— Проходи, Кира, нам надо поговорить, — приглашает меня к себе наш президент, и его вкрадчивый тон не предвещает ничего хорошего.

Я сажусь в кресло напротив и наблюдаю, как пару секунд Константин Суренович трёт свою сухую переносицу.

— Послушай, Кира, когда ты пришла к нас в компанию? — начинает он издалека. — Год, два назад?

— Почти два года, — отвечаю я. — А какое это имеет значение? — интересно мне.

— Ну что же, два года — достаточный срок, чтобы узнать всю нашу кухню… — снова с напряжением трёт он лоб, словно пытается извлечь из него ценные мысли. — Какая у тебя должность сейчас? Старший маркетолог?

— Нет, всего лишь младший, — с вызовом отвечаю я, и тут лицо моего босса проясняется. Решение найдено.

— Это просто замечательно! Вполне себе даже отличный срок, чтобы получить заслуженное повышение, — мягко, по-отечески, улыбается он.

— Вы меня повышаете? — с недоверием переспрашиваю я. Интересно, почему эта идея родилась у моего руководства именно сейчас?

3

Я смотрю на раскинувшуюся за окном Москву — мой родной город. Суетливый, деловой, суматошный.

Для кого-то Москва — приветливая и хлебосольная хозяйка, а для кого-то — злая мачеха. И я до сих пор не решила, кто же она для меня.

Я стою на одном из последних этажей расплодившихся в последние десять лет высоток-муравейников, которые втыкают сейчас буквально на каждый свободный пятачок земли, и вдыхаю запахи свежего ремонта: краски, ламината и клея. Ровные девственные стены сверкают белизной. В этой квартире ещё никто никогда не жил.

И я смогу здесь начать свою новую жизнь. Успешную и счастливую.

Без извращенцев-отчимов и ненормальных шейхов. Буду смотреть каждое утро на далёкую Красную площадь в золотых рассветных лучах, пить свой кофе из белоснежной чашечки, а на кровати за спиной у меня будет мирно посапывать какой-нибудь умный, красивый и богатый. Хотя над этим пунктом стоит ещё хорошенько подумать: зачем он мне вообще нужен? Весь мой опыт общения с мужчинами сводился пока к каким-то совершенно нелепым брачным играм ради пары минут невразумительных дёрганий в постели.

Я морщусь, вспоминая все эти несколько не впечатливших меня свиданий и попыток завести взрослую сексуальную жизнь. Хотя, наверное, мне стоит поработать с психологом: жизнь бок о бок с такой грязной свиньёй, как Геннадий, явно пошла мне не на пользу. Наверняка есть современные методики, которые заставят тебя забыть навсегда подобную муть?

Всё это мелькает в моей голове со скоростью картинок калейдоскопа и, в итоге решив про себя потратить оставшиеся деньги на хорошую терапию, я отвечаю на вопрос риелтора, выжидательно застывшего за спиной:

— Да, меня всё устраивает. Я беру.

— Отлично, — облегчённо выдыхает девушка, которой самой уже поднадоело носиться по Москве целыми днями, показывая квартиры. — Тогда мы с вами подписываем договор, вносим залог, и квартира ваша!

— Хорошо, когда нужно внести оплату? — с сожалением отрываюсь я от великолепного вида. За который идёт наценка. Я в этом даже не сомневаюсь.

Но я столько копила, что могу наконец-то позволить себе эти белые стены и эту белую жизнь.

— Поскольку у нас уже есть несколько желающих на этот объект, то я думаю, что чем раньше, тем лучше, — многозначительно посматривает на свои часики риелторша. Строит из себя деловую. — Желательно сегодня до восьми часов вечера. И за эту квартиру владелец попросил внести предоплату на полгода вперёд плюс два месяца депозита. Итого получается, — высчитывает она что-то на калькуляторе, — вот, четыре тысячи восемьсот долларов, — тычет она мне под нос своим мобильным, словно пытаясь доказать мне, что она не врёт. — И да, — добавляет невзначай. — Владелец просил оплату наличными и в валюте.

— Отлично, — прикидываю я в уме, сколько у меня осталось времени, чтобы съездить за деньгами и передать их. — Давайте тогда встретимся с вами где-нибудь в центре. И вы мне сразу передадите ключи? — а я уже представляю, как сегодня я смогу провести свой первый день в новом доме.

И ради этого я готова спать на полу!

— Да, я подожду вас до семи вечера, но потом буду вынуждена снять бронь, — строго предупреждает риелтор, и я уже тороплюсь к выходу, чтобы успеть заключить сделку сегодня.

Я захожу в свою раздолбанную квартиру детства: я так счастлива, что я больше не увижу это убожество, что у меня буквально перехватывает дух от предвкушения.

Если подумать, то кроме чемодана жалких тряпок мне даже нечего особо отсюда забирать. Хочу войти в новую жизнь без вороха ненужного барахла старьёвщика. Может быть поэтому за все эти годы, что я работаю, я так и не приросла вещами, превращая всё вокруг в доллары. На них я смогу купить всё что угодно. На доллары я смогу купить себе новую жизнь!

Постоянные цунами в политике и экономике приучили меня не доверять никому, ни банкам, ни правительствам, поэтому все свои сбережения я храню в твёрдой валюте. В надёжном месте. Под половицей под кроватью в своей спальне.

Я помню, как в детстве мы играли с Ваней и обнаружили этот тайник. Надёжнее Форта-Нокс и пещеры Али-Бабы. И много лет он служил нам надёжным хранилищем. Вот и сейчас я встаю на четвереньки и проползаю под свисающий край покрывала на кровати, чтобы отодвинуть заветную доску.

Под ней лежит томик Пушкина. Для отвода глаз. Ещё в детстве мы придумали использовать его как прикрытие. И с тех пор так и не поменяли порядок. Убираю его и запускаю руку в бетонное углубление, где в стеклянной банке действительно лежит тугая пачка банкнот, которые я коплю уже несколько лет. Почему стеклянная банка?

А чёрт его знает. Мы так придумали с братом в детстве. Как и с томиком Пушкина. Но главное, что это работает. Я достаю осторожно свой прозрачный сейф, и возвращаю на место книгу, а затем и половицу, и запускаю руку внутрь, чтобы извлечь тугую колбаску стодолларовых купюр. Хочу их пересчитать для начала и отложить плату за квартиру.

И тогда у меня останется на жизнь, пока я не найду новую работу, как раз две тысячи долларов. При моём умении экономить я могу растянуть это почти навечно. Главное — выбраться из этой загаженной дыры.

Снимаю резинку, которой перетянута пачка, и сначала я думаю, что мне показалось, это не может быть правдой: вместо плотных зелёных бумажечек, самых красивых и надёжных бумажек в мире, я вижу белые нарезанные листы. У меня кружится голова. Где-то в районе переносицы стреляет резкой болью.

Ещё раз дрожащими не слушающимися меня пальцами листаю пачку. Всё так и есть: последняя и верхняя купюры — стодолларовые, а всё остальное пространство заполнено белыми резаными бумажками. Мне так плохо, что я чувствую, что меня сейчас вырвет. Я сплю, и это просто кошмар. Потому что это не может случиться со мной.

Просматриваю пачку ещё раз. И ещё раз. Как будто от того, что я это делаю снова и снова, белые кусочки ватмана превратятся в зелёные банкноты. Это всё, чем я жила последние годы. Все мои сбережения. Наверняка есть какое-то объяснение. Может быть Ваня взял их взаймы? Забыл меня предупредить? Но он наверняка всё обязательно вернёт! Он ведь мой братишка! Мой старший брат! Который меня всегда защищал. Благодаря которому я и смогла выбиться из этого дерьма. Он просто не смог бы так поступить со мной. Надо спросить у него, и я пытаюсь встать на ставшие ватными ноги, чтобы найти свой мобильник и позвонить.

4

У меня есть ещё пара часов на то, чтобы пройтись по торговому центру и купить хоть какие-то вещи с собой в дорогу. Я же не могу лететь в другую страну в одних перепачканных в земле и траве джинсах и пыльной футболке, поэтому я без сожаления комкаю свою одежду в кабинке раздевалки, пока надеваю на себе первые попавшиеся шмотки какого-то дешёвого молодёжного бренда.

Внимательно осматриваю себя в зеркало: из него на меня смотрит испуганная девчонка с огромными карими глазами и пересохшими губами. Заострившиеся скулы и чуть вздёрнутый нос придают какое-то лисье выражение моему лицу, но я совсем далека от идеала той самой ухоженной офисной стервы, которой всегда мечтала стать. Пока я только беглянка. Непойманная преступница. И теперь на моих тонких сухих пальцах — кровь моего отчима.

Встряхиваю растрёпанными, отдающими рыжиной, волосами, словно это поможет мне сбросить с себя это проклятье убийцы, забыть о содеянном. Но только я знаю, что теперь вес мёртвого пустого Гениного тела будет мне сниться в кошмарах до конца моих дней. Я вздрагиваю от страха, когда по динамикам в торговом зале делают очередное объявление для покупателей: я всё ещё ожидаю, что ко мне подойдут сотрудники полиции и попросят пройти с ними. Но мир, кажется, совсем не заметил случившегося, и планета всё так же уверенно вращается вокруг своей оси.

Я тренируюсь перед зеркалом, примеряя на себя уверенную улыбку, но у меня выходят только какие-то жалкие гримасы. Ладно, плевать, хватаю весь ворох футболок, нераспакованных хлопковых трусиков, самых простых бюстье и носков и несу всё это на кассу. Запихиваю всё в объемный дорожный рюкзак, который купила в магазине напротив, и проверяю время: ещё только восемь часов, и я не знаю, куда мне деть лишние два часа моей жизни. Мне кажется, что чем скорее я окажусь в прохладе салона самолёта, тем больше у меня шансов на спасение.

Сажусь в угол дешёвой кофейни со своим лавандовым рафом и утыкаюсь в экран телефона: хочу найти хоть какую-то информацию про шейхов. Я ведь ничего про них не знаю, кроме расхожего мнения, что они сказочно богаты. На меня мгновенно выкатывается куча ссылок, большая часть из которых ведёт в женские романы. Я пролистываю заголовки, по которым, видимо, уже сразу должно быть понятно каждой идиотке типа меня, что от встречи с шейхом ничего хорошего ждать не следует. «В плену шейха», «Непокорная для шейха», «Ярость шейха» и прочие наваждения шейха подкрепляются не менее красочными иллюстрациями, где восточные властелины грозно взирают с обложек на неискушённых читательниц, со злобой сводя свои квадратные мужественные челюсти. И где-то в углу на меня смотрит, как побитая сучка, очередная красотка в платочке, умоляя меня о спасении.

Я делаю глоток летнего кофе и с интересом открываю первую попавшуюся книгу…

«— Ты вещь. Моя вещь, — он кривится в оскале, нажимает лезвием посильнее и вниз по шее, прямо в ложбинку между грудей стекает первая капля моей крови. — Моя русская шармута. Твоя жизнь зависит от меня. Запомни мои слова, Райхана, лишь я решаю, будешь ли ты радоваться жизни или падёшь в ад, — он говорит спокойно, выговаривает каждое слово чётко и отрывисто…»

Ого, пытаюсь сопоставить только что прочитанное с тем невообразимым красавчиком из нашего офиса и перелистываю страницу, натыкаясь на новый роман о восточных страстях:

«— Вы не имеете права ко мне прикасаться! — мой голос дрожит перед властным мужчиной в черном, как сама ночь, костюме.

— Весь мир принадлежит только мне, а значит и ты, — его рука ложится на мою талию.

Я ощущаю прилив жара по всему телу. Этот человек одновременно будоражит и пугает меня. Разве такое возможно?

— Прошу, отпустите, — делаю попытку освободиться, но все тщетно. Его рука подобна металлическому пруту.

— Замолчи. Иначе я вынужден буду сам сомкнуть твои губы…»

И я уже мысленно представляю, как красавец Малак заключает меня в свои стальные объятия и смыкает мои губы своими… И только спустя пару секунд замечаю, что мой лавандовый кофе уже выпит, и я громко швыркаю через трубочку, пытаясь втянуть в неё остатки молочной пенки, пока моя услужливая фантазия уже уносит меня в роскошные чертоги восточных гаремов.

Да тут нешуточные страсти… Власть, принуждение и неприкрытое желание. Так вот, значит, что меня ждёт! Даже интересно, для чего меня соизволил выкупить в своё временное пользование наш дорогой бизнес-партнёр? Неужели он с порога заставит меня делать ему отсос, как написано вот как раз в этом романе, как его там… И я снова проваливаюсь в очередную электронную книжку, пока вдруг не замечаю, что мне надо скорее бежать на электричку, чтобы успеть на рейс.

В любом случае, у меня больше нет выбора, и если даже меня отдадут в гарем, набитый разнокалиберными красотками, для меня это всё равно будет намного лучше, чем жить в неизвестности и в постоянном ожидании ареста.

Я стою перед входом в обычное с виду здание, ровно в двадцать два ноль-ноль. И, начитавшись по дороге страстных историй, уже мысленно готова ко всему.

— Кира Геннадьевна? — слышу я сухой голос за своей спиной и, вздрогнув от неожиданности, оборачиваюсь.

И моё сердце мгновенно леденеет от ужаса. Передо мной стоит мужчина в форме. Ну всё. Я не успела.

— Да, — еле слышно шелестю я в ответ.

— Пройдёмте, до вылета нам необходимо подписать с вами ряд соглашений, — ничего не выражающим голосом продолжает мужчина, и до меня доходит, что это просто какой-то очередной сотрудник этого самого Малака.

Юрист или адвокат.

И вот, спустя полчаса, после того как я, совершенно не раздумывая и ничего не проверяя, подписываю все подряд соглашения о неразглашении, конфиденциальности и отсутствии претензий, я наконец-то поднимаюсь по трапу самолёта. Вышколенная стюардесса приветствует меня на английском.

Свобода глухим кровяным током шумит у меня в висках.