Пролог
1815 год. Смоленская губерния, Дорогобужский уезд, Успенское.
- Эжени, Эжени, он приехал! Где ты там, иди скорее сюда! - нетерпеливо позвала Любовь Евграфовна племянницу, глядя в окно библиотеки, находившейся на втором этаже дома.
- Подвиньтесь, тётушка! Мне-то позвольте взглянуть, - бесцеремонно оттеснила даму юная барышня, во все глаза глядя на вышедшего из экипажа худощавого мужчину мрачного вида, одетого в чёрный плащ с пелериной. – Это точно он? Фи, весь он какой-то чёрный, словно старый всклокоченный ворон. Не пойду я за такого!
Барышня сморщила аккуратный носик, на её миловидном личике явственно читалось отвращение к незнакомому мужчине, которого прочили ей в женихи.
- Тётушка, как же быть? Что же делать? Папенька решительно настроен отдать меня за графа Чубарова, а намерений своих он не меняет. Не хочу я … не хочу за этого! – топнула ножкой юная капризница.
- Не хочешь, так и не иди. Откажись и дело с концом. Не волоком же тебя к алтарю потащат, - усмехнулась Любовь Евграфовна, заинтересованно глядя на замешкавшегося у экипажа гостя.
- Папенька сказывал, что дело меж ними решённое, а он слову своему хозяин. Тётушка, миленькая, помогите мне! Как бы это так сделать, чтобы граф сам от меня отказался? Не хочу я папеньку огорчать непослушанием.
- От такой хорошенькой кто же добровольно откажется? А ты, душа моя, не показывайся жениху.
- Это как же? Больной разве сказаться? Папеньку жалко, тётушка, он разволнуется. Нет-нет, невозможно.
- А пусть Эжен вместо тебя к Чубарову выйдет. Его барышней нарядим, - Любовь Евграфовна хмыкнула, живо представив себе нескладного долговязого племянника в женском платье. - Пусть брат отвадит от тебя неугодного жениха.
- Эта затея мне по душе! – сверкнула озорными глазками барышня. – А где Геню с утра черти носят?
- Эжени, сколько раз тебе повторять, что воспитанной барышне не пристало так выражаться, - назидательным тоном гувернантки произнесла Любовь Евграфовна, напуская на себя строгий вид.
- Прошу прощения, тётушка, - ухмыльнулась барышня. - Куда изволил подеваться с утра мой драгоценный братец?
- После завтрака по обыкновению верхом поехал с дядькой своим.
- Ах, как не ко времени! Всё-то он делает не ко времени и мне назло! Тётушка, надобно дворецкому наказать, чтобы Геня сразу сюда поднялся, как вернётся. Я, покамест, в спальне побуду. Велю горничной платье подходящее приготовить. В прошлом году мы с братом одного роста были, а в этом он взял и вытянулся. Всё, решительно всё мне назло делает!
Евгении Николаевне Арсеньевой было уже без малого пятнадцать лет. Возраст самый что ни на есть подходящий для помолвки, однако жениха у барышни ещё не было. Причиной всему была война с французами, унёсшая жизни тех знакомцев, что годились Эжени в женихи. Будь проклята эта война! Она отняла у Эжени всё, что было дорого сердцу – любимую маменьку, здоровье отца, счастливую, безбедную жизнь, возможность получить достойное образование. И вот теперь отец надумал выдать её замуж за своего боевого товарища, графа Чубарова, чтобы сбыть с рук и позволить брату продолжить обучение в Петербурге.
- Неня, лапушка моя, чем растревожена? – старая нянюшка Матвеевна подняла на любимицу подслеповатые глаза.
- Ничего, нянюшка, ничего. Гени что-то долго нет, тревожусь я. Тучи набежали, не вымок бы.
- Ох, ненастье будет, ноги чугуном налились, не идут, - проворчала старушка, шаркающей походкой удаляясь по коридору.
После войны с французами двойняшки Эжен и Эжени из патриотических чувств не пожелали более именоваться на французский манер, как их называли в пансионах. Из любви к Отечеству они требовали называть их, как в детстве, Геней и Неней, да только никто, кроме нянюшки и отца, так их больше не называл.
Не успела Эжени войти в свою комнату, как по стёклам забарабанил дождь. Барышня плотно закрыла створку, набросив медный крючок. Она стояла у окна и нервно теребила прихват бархатной шторы. Наконец на аллее показались всадники. Угловатый подросток лихо спрыгнул с коня, бросил поводья дядьке и опрометью рванул в дом, неловко вскидывая длинные ноги.
***
- Геня, братец, помоги мне! Этот ужасный граф Чубаров приехал, чтобы посвататься ко мне. Только ты один можешь мне помочь! Нарядись в женское платье и представься мной. Граф увидит тебя и откажется от своей затеи. Поможешь? – лилейным голоском начала Эжени, заискивающе глядя на брата.
- Вот ещё! Ты мой лук давеча сломала из вредности, а я тебе помогать буду? Не надо было пакостничать.
- Не из вредности, а в отместку! Альбом мой розовый кто грязными руками хватал? Мне подруги туда стихи и пожелания написали на память. Красиво так, с виньетками. И рисунки мои там акварельные. А ты всё испортил, пятен наставил, рыжий поросёнок!
- Ещё и обзываешься, да?! Не обессудь, сестрица. Не стану я помогать тебе, - барчук обиженно скрестил руки на груди.
- Генечка, прости меня, я не желала обидеть тебя, у меня случайно вырвалось. Ты же видишь, я взволнованна до крайности. Речь идёт о моём будущем. Ужель тебе меня ни чуточку не жаль? Это же очень серьёзно. Замуж ведь на всю жизнь, а я не хочу за этого ворона. Неужели из-за глупого упрямства ты сделаешь меня несчастной? – чистые голубые глаза с мольбой смотрели на брата.
- Хорошо бы. Поделом бы тебе, вредине, чтобы сначала думала, а потом уж делала. А альбом и перетянуть можно. Хоть завтра могу шёлком его оклеить. Только шёлк-то где взять?
- Да Бог с ним, с альбомом! Поможешь мне Чубарова отвадить?
- Ладно, так и быть, помогу тебе. Мне и самому эта авантюра по нраву.
- Я всегда знала, что ты – самый лучший брат на свете! – приподнявшись на носочки, девочка чмокнула Эжена в щёку.
- А отчего ты Чубарова вороном зовёшь?
- Оттого, что похож, - проворчала Эжени. - Ты сам, когда увидишь его, это поймёшь.
- Давай платье и что ещё у вас там под ним, - криво ухмыльнулся подросток. – Только отчего это ты решила, что я не понравлюсь графу, а? Я ведь ничуть не хуже тебя.
Глава 1
Отставной полковник Арсеньев, отец двойняшек, в прежние времена служил в кавалерийском полку. Дома потомственный офицер бывал редко, участвуя то в одном военном походе, то в другом, поручив заботу о детях нежно любимой супруге и своей почтенной матушке.
Пороху за время службы Арсеньеву довелось понюхать немало. Впервые участие в военном походе Николай Евграфович принял восемнадцатилетним корнетом. Полк его был направлен на подавление восстания в Брестском воеводстве. Арсеньев участвовал во взятии Кобрина, был ранен в сражении у Крупчиц. Тогда же, в 1794 году он получил свой первый орден - Святого Владимира четвёртой степени - и был повышен в чине. После нескольких спокойных лет полк, в котором служил поручик Арсеньев, вышел в Итальянский поход. Он участвовал во взятии Милана, Турина, Тортонны, в трёхдневном сражении на реке Треббии. Судьба была довольно благосклонна к Николаю, словно невидимый Ангел-хранитель в каждой битве отводил вражескую руку и защищал от пуль. Арсеньев знал, чьим молитвам он был обязан жизнью, как знал и то, что на Смоленщине его ждут - мать, сестра и невеста. Николай несколько лет пылал нежной страстью к Пелагее Бердяевой, сестре своего товарища и однополчанина. Барышня слыла красавицей, имела лёгкий и добрый нрав, чем и покорила нежное сердце бравого гусара. Недостатка в кавалерах у мадмуазель Бердяевой не было, однако все притязания на свою руку она всякий раз отклоняла, питая глубочайшую сердечную привязанность к весёлому рыжеволосому гусару с лихо закрученными усами. В сражении при Нови* поручику Арсеньеву не повезло. Он получил серьёзное ранение, однако остался жив и, после излечения в госпитале, был отпущен домой для поправки здоровья.
Во время отпуска выздоравливающий Николай, коему в то время минуло двадцать три года, обвенчался со своей невестой. Брак этот нельзя было назвать выгодным. Приданое восемнадцатилетней девицы было невелико, однако красота Пелагеи, её изысканные манеры, превосходное домашнее образование и нравственная чистота с лихвой покрывали этот досадный недостаток. Арсеньев привёз горячо любимую жену в Успенское – собственное имение, доставшееся ему после кончины отца. Там же, через положенный срок, родились двойняшки, которых нарекли Евгением и Евгенией. Домашние, с лёгкой руки старой нянюшки, привезённой Пелагеей Андреевной из родительского дома, звали малышей по-простому, Геней и Неней.
Семья Арсеньевых, хоть и жила не слишком богато, нужды ни в чём не знала. От отца в наследство, помимо усадьбы Успенское, Николай получил села Успенское-Шилово и Мутишино с деревнями, насчитывавшими без малого четыреста душ крепостных мужского пола. Хозяйство было хорошо налаженным и приносило постоянный доход, достаточный для безбедной жизни их дружной семьи. Когда полку снова было предписано выходить в поход, на сей раз на Балканы, воевать с турками, Арсеньев предложил супруге определить шестилетних двойняшек на обучение в частные пансионы. Николай Евграфович не желал излишне обременять обожаемую супругу заботами, ведь он и так оставлял на её попечение свою престарелую матушку и засидевшуюся в девицах сестру Любашу.
Дунайский поход* был долгим, растянувшимся почти на пять лет. Турецкие армии, несмотря на поражения в боях, оказывали упорное сопротивление русским войскам. В самом конце похода, в Рущукском сражении*, подполковник Арсеньев снова был ранен, вследствие чего получил, наконец, возможность приехать домой, побыть с семьёй, посмотреть на подросших детей.
Однако идиллия длилась недолго. В июне 1812 года французы вторглась на нашу землю, и Николай Евграфович снова ушёл на войну, оставив семью в родовом поместье под Дорогобужем. Не ожидал полковник, что наполеоновская армия так быстро продвинется вглубь страны, что русская армия станет отступать, оставляя город за городом на поругание французов. В конце июля наполеоновская армия уже была на Смоленщине. Дорогобужская земля оказалась на пути врага. Командование русских армий намеревалось дать неприятелю генеральное сражение перед Дорогбужем, однако позиция была признана неудовлетворительной, и русские войска отступили. Жители спешно покидали город, оставляя дома с нажитым имуществом. Семья Арсеньевых, не сумев выехать за пределы полыхавшей пожарами губернии, оказалась на три месяца во вражеской оккупации, принесшей смолянам горе и неисчислимые бедствия. На своем пути французы громили и жгли православные храмы, расхищали, ломали и уничтожали все, что только привлекало их внимание, отбирали лошадей. Арсеньев был до крайности встревожен, не ведая, что сталось с его семьёй на захваченной неприятелем земле, но помочь ничем не мог.
Отступавшие по Смоленской дороге французы лютовали, крушили и жгли то, что попадалось на пути. Успенское находилось чуть в стороне, но и его сия горькая чаша не миновала. Налетели, как стая воронья, отступавшие поляки, воевавшие на стороне Наполеона. Кирпичный дом Арсеньевых, построенный ещё при отце нынешнего помещика, зиял разбитыми окнами, всё ценное было вывезено, добротная мебель порублена. Погромили всё, порушили, над дворовыми бабами и девками поглумились. Хорошо, дом и деревню не сожгли, да спрятавшихся в землянке хозяек с детьми не тронули. Провизию и фураж выгребли подчистую, оставив и челядь, и господ голодать.
В октябре у Дорогобужа произошло сражение между отступавшими наполеоновскими войсками и преследовавшими их передовыми частями русской армии. После изгнания французов из пределов Смоленщины губерния представляла собой картину страшного разрушения и опустошения. Некогда благополучный губернский город Смоленск, дважды горевший в Отечественную войну, превратился в дымящиеся развалины.
Пелагея с Любашей и двойняшками нашли временное пристанище у знакомых в Бельском уезде, по счастью почти не тронутом французами, переждали там зиму, а весной вернулись в разорённое поместье. Поохав и поахав над пустыми амбарами, сеновалами и ледниками, заглянув в опустевшие конюшню и псарню, побродив по покрытым слоем пыли комнатам, Пелагея Андреевна принялась за дело. Она велела дворовым сколотить деревянные щиты и обшить их войлоком, дабы прикрыть пустые глазницы разбитых окон и защитить жилище от пыли и сквозняков. Всё вымыли, вычистили, собрали обломки порубленной мебели, дабы пустить их на дрова. С горем пополам обставили несколько комнат уцелевшей, разнокалиберной мебелью, а остальные помещения закрыли, дабы сохранить драгоценное тепло. Вся красота и изящество дома пошли прахом, но Арсеньевы были рады и тому, что Господь сохранил им крышу над головой. Многие соседи, деревянные дома которых сгорели, не имели и этого.
Глава 2
Николаю Евграфовичу довелось в полной мере хлебнуть лишений военного времени и в Отечественную войну, и в последовавшем за ней заграничном походе. Полковник Арсеньев был изранен французом так, что в 1813 году пришлось окончательно оставить военную службу. Домой он вернулся без ноги и без глаза. Однако супруга, безгранично любившая его, непрестанно благодарила Господа, что вернулся её Николай живым, а не сгинул где-нибудь на поле брани. Ко времени возвращения Николая Евграфовича матушка его скончалась, оставив незамужнюю дочь двадцати шести лет на попечении брата. Одиннадцатилетних двойняшек с началом войны из благородных пансионов забрали, Пелагея и Любаша сами, как могли, занимались их воспитанием и пытались вложить в головы шаловливых, непоседливых подростков азы домашнего образования.
Время шло, Пелагея Андреевна окружала израненного мужа любовью и заботой. Она была счастлива от того, что Николай теперь с ней, и ничто не угрожает его жизни. Супруги наконец-то были вместе, а большего им и не требовалось. Они верили, что вместе, помогая друг другу и поддерживая во всём, они сумеют преодолеть любые трудности. Дети подрастали, не принося родителям особых хлопот. И хотя послевоенная жизнь, полная тягот, была нелегка, в семье Арсеньевых наступили долгожданные мир и спокойствие.
Николай Евграфович был безмерно опечален тем, что поместье его, некогда процветавшее, пришло без твёрдой хозяйской руки в полное расстройство. Тяжелые времена настали. Поля стояли непахаными, бабы едва с огородами и заготовкой дров справлялись, а мужиков в деревнях, почитай, и не было: кого в рекруты забрили, кто сам в ополчение да в партизаны подался. Зимы стояли лютые, морозные. Деревенские бабы и старики рвали жилы, да толку было мало. Положение было бедственным, дети умирали от голода и холода.
Среди вернувшихся живыми мужиков зрело недовольство беспросветной нищетой, царившей в поместье Арсеньева – барин, дескать, жирует, а в деревнях детишки мрут. Терпение крестьян лопнуло, когда приказчик стал наседать, увеличивая оброк. Пожилой староста крестьянской общины был человеком хотя и уважаемым, но излишне мягким, удержать взбунтовавшихся односельчан в узде не смог. Мужики взяли вилы, топоры и двинулись на барскую усадьбу. Николай Евграфович, будучи человеком отважным, прятаться не стал и сам вышел к бунтовщикам. Мужики стали жаловаться на тяжёлую жизнь и просить о помощи. Да чем он мог помочь-то? Арсеньевы сами впроголодь сидели, дворовые на подножном корму держались, собирая в лесу грибы да ягоды. Подспорьем была река, в коей ловили рыбу, да лес, где можно было разжиться дичью. Выручка от продажи леса шла на ремонт дома и восстановление порушенного хозяйства. Помещик был до крайности удручён своим бессилием. Он, потупив взор, молча выслушал жалобы. Оброк пообещал не увеличивать и позволил крестьянам собирать хворост и охотиться в лесу. Более ничем помочь своим людям он не мог. Толпа недовольно загудела, забурлила. Мужики не заметили, кто толкнул барина. Покалеченный Арсеньев не удержался на ногах, упал, ударился головой о ступеньку. По толпе пронёсся испуганный ропот.
Одному Богу известно, чем бы всё закончилось, коль не выскочила бы из дома барышня, бесстрашно протиснувшаяся к брату сквозь толпу разозлённых крестьян.
- Что ж вы творите, ироды?! Креста на вас нет! От барина вы одно добро только видели. И чем отплатили, неблагодарные! С увечным справиться много сил и удали не надобно.
Мужики пристыженно притихли, глядя на разъярённую женщину, опустившуюся на колени перед распростёртым на земле братом. Ведали они, что не в чулане в войну барин отсиживался, с французом сражался, на поле брани калекой стал.
- Трофим, что уставился? – Люба злобно сверкнула глазами на рослого детину. – За доктором езжай к соседям, в Какушкино. У Шагаровых немец живёт, Фёдора Фёдоровича пользует. Привези немедля.
- А коль не согласится? – пробурчал парень.
- Коль не пожелает, так силком тащи. А не привезёшь, велю тебя высечь. Что смотришь-то? Чай не картина. Езжай! Живо! - собрав волю в кулак, отдавала распоряжения Любаша, внутренне содрогаясь от страха. - Михей, Тихон, в дом барина несите. Да аккуратно, глядите у меня!
По толпе снова пробежал недовольный ропот. Люба понимала, что показать доведённым до крайности мужикам свою слабость в тот момент было недопустимо. Требовалась властная рука, а приказчик, каналья, спрятался в доме.
- Барышня, бес попутал. Что ж будет-то тепереча? Угробили барина, - стоявший возле Любы неказистый, измождённый мужичонка стянул с головы шапку.
- Молитесь, чтоб выжил брат, иначе несдобровать вам, - гордо вскинув голову, Любаша поспешила вслед за дворовыми, уносившими помещика в дом.
Погудев, толпа стала медленно расходиться.
***
Арсеньев выжил, но ослеп и на второй глаз, полностью лишившись зрения. Теперь даже ходить без посторонней помощи он уже не мог. Беда, как водится, не приходит одна. Узнав о несчастье, приключившемся с мужем, Пелагея Андреевна, бывшая в тягости, пришла в нервное расстройство и родила прежде положенного времени. Дитя родилось мёртвым, а барыня истекла кровью, не дождавшись приезда доктора. Соседи, как выяснилось, перебрались в Москву, купив там по сходной цене землю под домом, сгоревшим во время пожара. Пришлось добираться до уезда. Лекарь не успел, а местная повитуха ничего сделать не смогла. Остались Геня и Неня без матери при отце-инвалиде.
***
Тяжко горевал Арсеньев о безвременной кончине любимой супруги. В одночастье сделался он жалким, старым и немощным в свои неполные сорок лет. Вместе с любимой Пелагеюшкой покинула его бурная радость жизни, ушли бесследно сила духа и былая весёлость, душу окутала непроглядная тьма.
Проводимые в спальне одинокие дни и ночи располагали к невесёлым размышлениям. Николай Евграфович не роптал на судьбу. Всевышний сохранил ему жизнь, дал возможность с любимой женой увидеться да помиловаться напоследок. Почти год счастья был отмерен супругам, большую часть жизни пребывавшим в разлуке. Арсеньев не сетовал. Господь справедлив, послал ему наказание по грехам его. По младости да по глупости куролесил Николай знатно, как и всякий гусар: скачки, шампанское, доступные женщины, карты. Кутежам и разгулу предавался, однако головы никогда не терял и честь свою ничем не замарал. Он прожил полную жизнь, получив от неё вдоволь и удовольствий, и бед. Удручало Николая Евграфовича то, что подраставшим детям своим, коих любил без меры, опорой стать не смог. Всё думалось, что жизнь впереди долгая, до возраста преклонного далеко, а оно вон как вышло. Сорока ещё нет, а уж немощный инвалид. Переживал отец, что некому двойняшек будет на пусть истинный наставить, некому вразумить. Сестра Любаша достойной наставницей детям стать не могла. И хотя она давно вышла из девического возраста, но житейского разумения так и не набралась. И о ней, неприкаянной, тоже болела его душа.
Глава 3
Граф ответил нескоро. После заграничного похода, дослужившись до звания подполковника, он вышел в отставку и отправился в Первопрестольную. Граф, погоревав, продал богатому купцу землю под пепелищем, что осталось от его московского дома, сожжённого французами, и решил обосноваться в своей деревне в Тамбовской губернии, в полной мере оправдывая звание помещика. Дел в деревне было немерено, всему требовался зоркий хозяйский глаз и твёрдая рука, всему нужно было внимание. Управление поместьем далось вчерашнему офицеру непросто, оно не оставляло ни минуты свободного времени, кое можно было бы употребить на праздные развлечения. Не только хозяйство требовало внимания, но и нужды крестьян, за благосостояние которых граф чувствовал ответственность. А крепостных у него немало было, почитай две тысячи душ. Нынешние занятия отставного подполковника тоже были службой, только совсем иного рода. Арсеньев отправил письмо в Москву, по прежнему адресу Чубарова, оттого оно плутало долго, отыскивая графа. Но судьбе было угодно, чтобы послание дошло. Чубаров был опечален до крайности, узнав о тяжёлом испытании, выпавшем на долю названного брата, и решил немедля ехать к нему, отложив все свои дела. Но сначала написал бывшему сослуживцу письмо. Граф Чубаров беспрекословно согласился стать опекуном детей, помочь пристроить сына на учёбу в кадетский корпус, а дочку друга предложил взять в жёны, ибо до сих пор не был связан семейными узами.
Граф часто задумывался, для чего Всевышний, по милости своей, позволил выжить ему на поле брани? Видно были у Господа резоны оставить его в живых, видно должен был он сделать что-то важное в этой жизни. Арсеньев спас ему жизнь, отведя руку неприятеля, иначе слетела бы графская голова с плеч, осечённая вражеской саблей. От мыслей таких оторопь брала, и липкий страх сжимал желудок. Негоже было гусару смерти бояться. Отдать жизнь за Отечество – дело правое, благородное. Но в двадцать шесть лет совсем не хотелось умирать. Не видел он в жизни ничего, ничего не успел. Мир не повидал, любви настоящей не изведал. Так, плотские утехи забавы ради. Ни отцу, ни мачехе сыновний долг не отдал, не попрощался с ними. Да ещё сестра младшая, Мари, на его попечение оставленная. Из-за неё, должно быть, Господь смилостивился, жизнь сохранил. Как Машенька без него? Кто позаботится о сироте, как не брат единокровный? Что ж, где одно дитя, там и два. Граф решил взять на себя заботу о дочери человека, спасшего ему жизнь. Однако Чубарова одолевали сомнения. О женитьбе-то он давно подумывал, но не на ребёнке же! Пятнадцати лет не исполнилось барышне, молода. Разве что отложить свадьбу на пару лет, взяв на себя обязательство жениться по истечении оговорённого срока?
***
Получив письмо от Чубарова, Николай Евграфович, поразмыслив недолго, согласился, что замужество Эжени было бы самым лучшим выходом, и велел управляющему готовить бумаги для сговора, хотя и дать-то дочери в приданое было почти нечего.
Арсеньев велел позвать сестру, которая в последний год стала его незаменимой помощницей, и рассказал о предложении графа.
- Ты, друг мой, поговори с Неней, по-женски, мягко и ласково. Объясни, Любаша, что так надобно, что иного выхода у нас нет. Всё одно рано или поздно замуж ей идти, а граф человек достойный, умный, серьёзный, хорошим мужем ей станет.
Любаше минуло двадцать восемь. Замужем она никогда не была, и жила в семье старшего брата приживалкой, помогая ему с воспитанием двойняшек. Внешний облик этой яркой женщины с игривыми глазами никак не вязался со статусом старой девы, в котором она пребывала. Да и живой, не по годам озорной характер её вызывал скорее симпатию, нежели уважение племянников, которые совсем не слушались свою наставницу. Люба всё ещё не оставила надежду выйти замуж. Смолоду она оступилась, влюбившись без памяти в тогдашнего приказчика и позволив ему более, чем надлежало добродетельной девице. В семье разразился скандал, родители согласия на неравный брак не дали, незадачливому кавалеру отказали от места. На репутацию Любаши романтическое увлечение юности легло несмываемым пятном. Те холостяки, с которыми она хотела бы связать свою жизнь, сторонились её, а идти абы за кого она не желала. А потом началась война, тяготы оккупации и послевоенной разрухи. Несчастья сыпались на семью, как из рога изобилия. Нынче будущее пугало Любашу: средств нет, здоровье брата всё хуже день ото дня. Как жить дальше? Перспектива идти в гувернантки или компаньонки молодую женщину не прельщала. Известие о приезде графа в поместье взволновало её до крайности. Вот он, её последний шанс! Граф, состоятелен, не стар. Только как быть с Евгенией, на которой тот вознамерился жениться?
- Помилуй, братец, молода Эжени ещё для замужества, пятнадцати годков ещё нет.
- Не беда. Мы не станем спешить. Я уже всё решил: сговоримся сейчас, а обвенчаются, когда дочка чуть повзрослеет. Я желаю оградить её от жизненных невзгод, отдав в надёжные руки. Вдруг со мной что … Я принял предложение Чубарова и написал, чтоб приезжал.
- Написали, даже не поговорив со мной?
- Пока что я – глава семьи. И я сам принимаю решения, касаемые устройства будущего своих детей, - жёстче, чем следовало, осадил Арсеньев сестру.
- Быть может не стоит спешить и заранее говорить с девочкой? Пусть граф приедет, познакомится с ней, а там видно будет. Ежели до заключения брака они не составят представления о характерах, вкусах и привычках друг друга, то потом их союз превратится в тяжкие оковы, которые сделают жизнь невыносимой. Брак без любви обречён.
- Люба, тебе самой пора бы повзрослеть, а ты всё о любви грезишь, - сквозь зубы процедил Николай Евграфович, недовольный тем, что сестра вздумала перечить ему и забивать голову Евгении совершенно ненужными представлениями о браке. – Молодёжь всегда увлекается и зачастую ошибается в истинном значении своих чувств, принимая вспышку юного сердца за настоящую любовь. Чтобы семья крепкая сложилась, надобно выбирать прежде всего достойного и честного человека, а не ветреника какого. Да и понимать надобно, что брак – это сделка, заключаемая для обоюдной выгоды. Материальная обеспеченность и довольство - вот важнейшие условия супружеского счастья. Коль граф готов взять Евгению без приданого, она должна быть благодарна ему за это и приложить усилия для того, чтобы стать графу нежной подругой и верной спутницей. Ты должна заранее убедить Неню в целесообразности этого брака, ибо возражений я не потерплю.
Глава 4
1815 год, Смоленская губерния, Дорогобужский уезд, Успенское.
Любовь Евграфовна без обиняков поведала племяннице о планах брата. Эжени была в замешательстве. Замуж в пятнадцать лет, да ещё за человека, которого ни разу в жизни не видела?
Впрочем, Эжени, как и все барышни её возраста, конечно же мечтала о женихе. Известие о том, что к ней посватался богатый граф, в первую минуту несказанно обрадовало. Она не останется в старых девах, как тётушка! Она выйдет замуж, да не абы за кого, а за графа, и все незамужние девицы уезда станут завидовать ей! Безусловно, это льстило её самолюбию. А то, что граф до недавнего времени служил в гусарах, добавляло ему привлекательности в глазах романтичной барышни.
Едва дождавшись, когда папенька пробудится от послеобеденного сна, Эжени мышкой проскользнула в его покои. Усевшись на краешек постели, она провела кончиками пальцев по щеке отца.
- Неня, ты?
- Я, папенька. Тётушка сказала мне про графа. Папенька, миленький, расскажите, какой он, этот граф. Какова его наружность?
- Не стану лукавить, дочка. Наружность Чубарова приятной не назовёшь. Но ты не смотри на наружность, ты в душу его загляни. Под грубоватой, мрачной внешностью прячется доброе сердце, чуткое и сострадательное к бедствиям других.
- А характер? Что вы можете сказать о его характере?
- На первый взгляд Георгий Алексеевич может показаться тебе человеком суровым, резким и даже неделикатным. Однако, уверяю тебя, это благороднейший из людей, которых я знаю. Дурному человеку я не отдал бы тебя, - отец протянул руку, водя рукой по воздуху и стараясь дотронуться до дочери. – Граф Чубаров честен и благороден, но, как бы это выразиться … немного жестковат. Он прямолинеен и весьма настойчив в достижении цели. Его уважали в полку, несмотря на достаточно крутой нрав. Он слегка упрям и несговорчив, но ведь нет людей без недостатков. Так ведь?
- Так, папенька, - прошелестела Эжени, которой отчего-то вдруг сделалось страшно после нарисованного папенькой портрета.
- Ты у меня тоже капризница, да и проказница, но я же не люблю тебя меньше от этого? – улыбнулся Николай Евграфович. – Георгий Алексеевич порядочен и хорошо воспитан. Он умён и недурно образован. Он будет хорошим мужем тебе.
- Папенька, тётушка сказывала, что он богат.
- Граф состоятелен и не скуп. Обещался оплатить обучение Гени в корпусе, коль на казённый кошт пристроить не получается. Будь сын помоложе - взяли бы, а ему скоро пятнадцать. Теперь только по экзамену поступать сразу в соответствующий возрасту класс. Граф похлопотать обещался и всё устроить.
- Папенька, а ежели граф мне не понравится? – боязливо прошелестела Эжени, прекрасно зная, что отец никогда не меняет своих решений.
- Дочка, мы не всегда поступаем так, как нам того хочется. Помимо наших желаний существует долг. Ты должна помочь семье, помочь брату. Этот брак даст обеспеченную жизнь тебе, Эжену поможет начать военную карьеру. Выдав тебя за графа, я смогу спокойно умереть, зная, что вы оба имеете достойного покровителя.
Эжени опустила глаза и закусила губку.
- Папенька, а когда он приедет?
- Полагаю, со дня на день. Обещался выехать сразу. Покуда письмо шло, Георгий Алексеевич, должно быть, уже до нашей губернии добрался, ежели в пути ничто не задержало.
***
Дворецкий, доложив о приезде графа, проводил его в покои хозяина. Чубаров, будучи человеком не робкого десятка, в эту минуту ощутил безотчётный страх. Увидеть ещё недавно сильного, полного жизни мужчину искалеченным и немощным, было боязно. Георгий чувствовал вину перед другом, спасшим ему жизнь, но не сумевшим уберечь свою. Граф непроизвольно замедлил шаг перед дверью, открытой камердинером. Глубоко вдохнув и сжав волю в кулак, он решительно вошёл в полутёмную комнату.
Арсеньев, закутавшись в плед, сидел в кресле, обтянутом выцветшим атласом. Хозяин повернул на звук худое, бледное лицо с опущенными веками.
- Георгий Алексеевич, ты?
- Я, Николай Евграфович. Быстро я прикатил? Не терпелось невесту увидеть, - наигранно бодрым голосом ответил граф, пожимая руку друга.
- Погляди. А что, коль не понравится?
- Понравится. Я уже принял решение. Полагаю, в сложившейся ситуации оно будет единственно верным. А потому зови-ка, Николя, управляющего, и напиши стряпчему. Утром поедем сговорную подписывать. Временем церемонии разводить я, к несчастью, не располагаю.
- Сложности какие-то? Рассказывай.
Арсеньев поводил рукой, отыскивая кисточку сонетки, дёрнул шнурок, подзывая камердинера.
- Водки анисовой принеси, Фрол, да закуски какой собери, - велел Арсеньев слуге. – Только сначала трубку мне набей.
- Может, сигару? - граф достал серебряный портсигар.
- Нет, Жорж, я уж трубочку, по старинке. Рассказывай, отчего так скоропалительно службу оставил да в деревню перебрался.
- Обстоятельства переменились. Впервые в жизни не уверен в правильности принятого решения.
***
В раннем детстве Эжен и Эжени были похожи, как две капельки воды. Прелестных златовласых детишек, одетых в белые батистовые платьица, украшенные шитьём, часто путали. По прошествии времени дети переменились. Эжени потихоньку превращалась в барышню – темноволосую и хорошенькую. Эжен вытянулся, раздался в плечах, но пока ещё был нескладным, угловатым отроком. Лицо его, некогда по-детски округлое, приобрело более резкие черты, а непослушные вихры остались рыжими.
Взглянув на брата, облачённого в платье, Эжени прыснула от смеха.
- Станешь потешаться, я не пойду никуда. Гляди, платье не сходится сверху.
- Ничего, ленту под грудью повяжем, а сверху шёлковой косынкой прикроем, граф ничего не заметит. Ты спиной к нему старайся не поворачиваться.
- А соскользнёт, неровен час?
- Не соскользнёт, крест-накрест повяжем, ежели сойдётся. Или булавкой приколем, - Эжени деловито подала брату щётку для волос. - На вот, космы пригладь. Шиньон тётушкин надобно приколоть. Хорошо, что он по цвету подходит.
Глава 5
Эжени, беззвучно ступая, притаилась за балюстрадой галереи, наблюдая за знакомством брата с женихом. Она едва сдержала смех, когда Геня театрально сделал реверанс, будто находился на балу. Брат уселся на софу, его видавшие виды юфтевые* сапоги высунулись из-под короткого тюлевого платья на хлопковом чехле.
Но жених и не заметил того за разделявшим их одноногим круглым столиком. Чубаров с любопытством рассматривал лицо нескладной рыжеволосой барышни. Красавицей её назвать было сложно, хотя чуть резковатые черты лица были правильными, а светлая кожа с россыпью веснушек была свежей и гладкой. Графа покорили искрящиеся весельем голубые глаза, смотревшие на него прямо и без всякого смущения. Поначалу барышня показалась излишне жеманной, но когда началась беседа, мнение графа о ней переменилось. Жеманничала она, должно быть, от волнения. Граф сидел в кресле напротив девицы и внимательно слушал её. Барышня рассуждала весьма здраво для своих юных лет, подробно расспрашивала о поместье и живо интересовалась заграничным походом, в котором Чубарову довелось участвовать.
Граф беседовал с «невестой» довольно долго. У Эжени, сидевшей на корточках, даже ноги затекли, но она боялась шелохнуться, чтобы не скрипнул деревянный пол и не привлёк к ней ненужного внимания. Эжени с любопытством рассматривала Чубарова. На вид ему было за тридцать, он был высок и худощав. Лицо графа с жесткими высокими скулами и большим носом орлиного лада было некрасивым. Чуть впалые глаза со строгим, проницательным взглядом из-под низких бровей придавали ему мрачное выражение, не добавлявшее привлекательности. Чёрные волосы, подстриженные по последней моде и зачёсанные к лицу, по бокам своенравно торчали в разные стороны, придавая всклокоченный и какой-то неопрятный вид. Впрочем, одет граф был с иголочки. Серый сюртук из дорогого сукна сидел, как влитой. Панталоны, заправленные в начищенные до блеска сапоги, облегали сильные, длинные ноги. Эжени не могла не отметить, что Чубаров вёл себя благопристойно и учтиво. Сути беседы барышня не уловила, но до её ушей долетел звук его голоса – глубокий, волнующий баритон. Геня увлечённо слушал графа, время от времени задавая тому вопросы.
Тётушка сидела на банкетке у двери с вязанием в руках и с интересом поглядывала на графа. Наконец смотрины подошли к концу, граф поднялся с кресла, Геня последовал его примеру. Эжени едва сдержала смех, когда граф склонился к руке кокетливо улыбнувшегося брата.
Барышня беззвучно выскользнула с галереи в коридор, где стала дожидаться брата у лестницы, сгорая от нетерпения.
- Геня, о чём вы говорили так долго? Он теперь не станет жениться на мне?
- Мы говорили о войнах, о заграничном походе. Чубаров – настоящий герой, он дошёл до самого Парижа и награждён орденами за храбрость! Представь себе, граф тоже участвовал в Бородинском сражении и чуть не погиб! Наш папенька спас ему жизнь. В благодарность за это он готов жениться на мне и увезти в своё поместье.
- Довольно, не мучай меня, Геня! Ты сказал, что не хочешь замуж, что влюблён в соседа, как мы о том условились?
- Нет, я передумал. Подполковник понравился мне. Я сказал ему, что согласен стать его женой.
- Геня, не шути так. Он ведь откажется от своего намерения?
- Нет, я же сказал. Я хочу, чтобы он женился на тебе.
- Проклятье! Я же просила тебя! Я надеялась на тебя, оболтуса! Что же теперь будет-то? – с досады топнула ножкой Эжени.
- Пойдёшь за графа замуж. Вот дурёха, что разнылась-то? Я всё узнал. Граф богатый, у него большое поместье, пашни, луга, почти две тысячи душ, каменоломня, кожевенный завод, лошади, овцы и огромная пасека! Ни в чём нужды знать не будешь. Ещё и спасибо мне потом скажешь, когда будешь мёд за обе щеки уплетать.
- Геня, сделай так, чтобы граф отказался от меня! Ты же можешь быть препротивным. Так покажи, на что способен. Дерзи, будь язвительным. Говори колкости, будь бестактным. Мне ли тебя учить? Молю тебя, братец: пусть он откажется от своего намерения!
- Да не хочу я дерзить ему! Говорю же, он мне понравился. Он не жадный. Гляди, какое кольцо мне подарил, - подросток повертел перед лицом сестры рукой, на которой красовалось старинное кольцо с изумрудом.
- Паршивец! - Эжени стукнула его по руке. – Генька, шутки неуместны сейчас!
- Станешь обзываться, кольцо не отдам, себе оставлю. А тебе потом объясняться перед женихом придётся, куда подарок дела, - разозлился брат. - И ещё граф обещался помочь мне поступить в корпус, да не где-нибудь, в самом Петербурге!
- Продался? Своя рубаха ближе к телу? Вот она, братская любовь! Генька, недоумок, я же к тебе за помощью обратилась! – в бессильной ярости сверкала глазами Эжени.
- Что раздухарилась-то? С таким норовом, Ненька, тебя никто замуж не возьмёт. Скажи спасибо, что хоть граф согласен жениться, потому что я такая кроткая милашка и он влюбился в меня без памяти, - захихикал подросток, за что тут же получил подзатыльник от разъярённой сестры.
- Опять дерёшься? Пользуешься тем, что девчонка и я не могу сдачи дать? Вот тётушке скажу, так она тебя без десерта оставит.
- Рыжий поросёнок, - фыркнула Эжени и, гордо выпрямив спину, как учили в пансионе, решительно направилась в покои отца.
В коридоре её перехватила тётка.
- Эжени, ты разума лишилась? А ежели граф увидит тебя? Ступай к себе, покуда всё не испортила.
- Хуже, чем есть, уже не станет. Генька кольцо у графа взял в знак свершившейся помолвки. Чубаров согласен жениться. Надобно поскорее прекратить этот фарс и вернуть кольцо. Я немедля пойду к папеньке, всё расскажу, покаюсь. Он рассердится страшно, может статься, что и наказать меня велит. Вам же ведомо, что он лжи не выносит.
- Не вздумай! – шикнула на племянницу Любовь Евграфовна, опасливо оглядываясь. Ступай к себе и сиди, как мышка. Я не для того помогала тебе, чтобы ты теперь всё испортила. Ужели не понимаешь, что и меня, и брата под монастырь подведёшь? Ежели сейчас всё откроется, никому из нас несдобровать. Эжену больше всех достанется. Ты желаешь, чтобы его выпороли? Потом мне … За то, что потакала. Меня Николай вообще из дома может прогнать. Ты этого желаешь?
Глава 6
После разговора с «барышней» Чубаров снова зашёл в покои друга.
- Николай, я побеседовал с твоей дочерью. Евгения, разумеется, слишком молода для замужества. Но дочка у тебя здравомыслящая, она дала мне согласие и приняла фамильное кольцо. Можем считать, что помолвка состоялась.
- Евгения не разочарует тебя. Она бывает немного капризной, но с возрастом это пройдёт, уверяю.
- Я не заметил в ней этого. Мы достаточно долго беседовали. Девушка показалась мне серьёзной, любознательной и умной. Думаю, мы поладим.
- Поладите, обязательно. Евгения ведь красавица, в мать, а это, признайся, в невесте не менее важно, чем ум, - улыбнулся Арсеньев.
Чубаров был рад тому, что друг не увидел насмешливой улыбки на его лице, когда речь зашла о красоте Евгении. Ужель барышня так переменилась с того момента, когда Николай ещё мог видеть её? Или это отеческая любовь сделала конопатую девчонку красавицей в глазах отца? Впрочем, какая разница. Может статься, что за два года из угловатой девочки она превратится в аппетитную, спелую женщину, вроде её тётки. Бывали ведь случаи … хотя сам Жорж с подобным превращением не сталкивался.
- Николай Евграфович, рано утром я намерен отправиться с управляющим в уезд, к стряпчему, подписывать бумаги. Сюда не вернусь, уж не взыщи.
- Не думал я, что твой визит будет столь кратким. Жорж, ты проделал длинный путь ради одного дня? Я надеялся, что ты погостишь, мы поговорим ещё. Одиноко мне … Да и тебе с дочкой моей получше познакомиться надобно.
- Тороплюсь, Николай Евграфович. Я поведал тебе обо всём без утайки. У меня в Москве ещё дела, а надобно возвращаться поскорее, у меня душа не на месте.
- Я не вправе задерживать тебя, Георгий Алексеевич. Давай выпьем ещё, что ли? Мне ведь и выпить тут не с кем. Помолвку отметим. У меня пара бутылок рейнского припасена для особых случаев.
- Отчего ж не отметить? Вели рейнское своё нести. Посидим, как в былые дни, потолкуем. Теперь твоя очередь душу наизнанку выворачивать.
За разговором незаметно пролетело два часа.
- Я-то к ужину не выхожу, а ты, брат, ступай, как накроют, поговори ещё с двойняшками моими. Сына-то видел?
- Нет покамест, только дочку
***
Отведя душу в разговоре с другом, Чубаров отправился ужинать. То ли оттого, что день выдался волнительным, то ли оттого, что дорога вымотала, на графа навалилась усталость. Даже есть не хотелось, было одно лишь желание - поскорее добраться до постели и забыться сном. Однако пренебречь приглашением на ужин Жорж не мог, ибо это было бы неуважением к хозяевам, гостеприимно принявшим его в своём доме. Лакей поводил Чубарова в просторную зале, которая служила одновременно и гостиной, и столовой. За овальным столом, накрытым искусно вышитой скатертью, сидели сестра Арсеньева и рыжеволосый паренёк, как две капли воды похожий на Евгению. Граф отметил необычайное сходство брата и сестры, но это ничуть не удивило, ведь ему было ведомо, что они близнецы. Любовь Евграфовна представила Чубарову племянника.
- Эжени, к сожалению, к ужину не спустится. Ей нездоровится.
- Какая неприятность. Может быть послать за доктором?
- Нет, не стоит. Голова от волнения разболелась, оттого и аппетит пропал. К утру, Бог даст, всё пройдёт, - озабоченности лицо дамы не наблюдалось, что успокоило Чубарова. - Ваше сиятельство, отведайте настойки нашей. Такой нигде более не подадут. У нас рецепт особый, старинный, фамильный. На семи травах целебных да корешках пряных водку настаиваем.
- С удовольствием, Любовь Евграфовна, - улыбнулся гостеприимной хозяйке граф, усаживаясь в кресло.
- И солёных рыжиков попробуйте, - продолжала угощать графа Любаша, стараясь привлечь к себе его внимание. – Говорят, в Париже наши рыжики дороже шампанского.
Отведав крепкой настойки, граф положил в рот гриб, смакуя его вкус и наслаждаясь ароматом осеннего леса, хвои и чего-то ещё непередаваемого, родного, русского.
- Хороши! А у нас, на Тамбовщине, грузди солёные в почёте.
- Мы к грибам-то пристрастились, когда под французом жили, да и после войны. Голодно было, лес-кормилец спасал. Грибы и варили, и сушили, и солили. По осени, когда уж ничего не было, морошку собирали да медвежьи ушки.
- Ушки? Это что ж за ушки такие?
- Ягоды. Их ещё толокнянкой-костянкой называют, оттого что косточки внутри и толочь их надобно. Кислые и почти несъедобные, но полезные. Ягоду в леднике хранили, чтоб на зиму хватило. А по весне медвежий лук ели. Наша кухарка – отменная мастерица, чего только не готовила из даров лесных.
- Медвежий? – усмехнулся граф, глядя на Любу, миловидное лицо которой озаряла тихая улыбка. В сердце шевельнулась жалость к ней, испытавшей в войну так много лишений.
- Ну да. А вот он. Мы его на зиму солим и как закуску подаём. К жаркому.
- Тяжко вам пришлось в военное лихолетье.
- Тётушка, его сиятельство подумает, что мы одной травой питались, - встрял в разговор Геня. – А мы, ежели хотите знать, с дядькой моим, в лесу охотились на уток, гусей и зайцев.
- Где ж патроны взяли? Ужель запас был?
- Мы силки ставили. А ещё из лука стреляли. У меня глаз меткий. Георгий Алексеевич, а вы охоту любите?
- Охоту? – рассеянно переспросил Чубаров, думая о своём. – Прежде любил. Теперь уж не люблю, пожалуй. Не хочу убивать никого, войн хватило.
- Сравнили! То война, а то охота.
- Всякая живая тварь жить хочет. Убивать забавы ради жестоко.
- Странно вы рассуждаете. Это что же, теперь и мяса не есть вовсе, а? – яркие голубые глаза впились в лицо графа.
- Евгений Николаевич, я этого не говорил, - усмехнулся Жорж, поражаясь, что брат и сестра похожи не только внешне, но и каким-то детским простодушием и пытливым умом, которые очень нравились ему.
Отдав должное мастерству кухарки, Чубаров ещё некоторое время побеседовал с Евгением об экзаменах, которые тому предстояло сдать для поступления в кадетский корпус. Почувствовав, что одолевает зевота, а веки слипаются, граф попросил извинения и отправился спать.
Глава 7
Жорж с трудом разлепил тяжёлые веки. За окном занималась заря. Пришло время вставать, но не было сил оторвать голову от подушки. Давненько Жорж не испытывал такого тяжёлого похмелья. Голова раскалывалась на части. В памяти всплыли события прошлой ночи. Жорж сжал виски ладонями и потёр глаза. О, не-е-ет! В доме друга, с его сестрой! Ладно, коль бы был влюблён, а то так, чисто похоть. И как теперь ей в глаза-то смотреть? Они поссорились, оттого Люба и убежала среди ночи. Она прямо спросила, женится ли он теперь на ней. Благородный человек женился бы. Но он, Чубаров, верно, не был благородным, ибо благородный человек в день своей помолвки не позволил бы себе лечь в постель с другой женщиной, и уж тем более с тёткой невесты. Как некстати всё случилось, как теперь всё осложнилось! Не стоило столько пить. В молодости мог ведро шампанского выпить и не хмелел почти. А тут такая напасть приключилась.
Жорж обвёл глазами комнату. Если помещения первого этажа и покои хозяина, в которые допускались посторонние, выглядели более или менее прилично, то убогая обстановка гостевой спальни красноречиво свидетельствовала о бедственном положении семьи. Старая мебель с выцветшей обивкой, потёртый ковёр на полу, простенькие занавески из дешёвой ткани. Вряд ли до войны дом имел столь жалкий вид. Стены-то были обшиты шёлком, а мебель, видно достали из чулана взамен порубленной поляками. Граф тяжело вздохнул. Он не смел судить Любу. Он отчётливо понимал, что не сластолюбие и вседозволенность, а отчаянье и беспросветная будущность толкнули её этой ночью в его объятья. А он воспользовался. Во хмелю бросился бездумно в пучину вожделения, став рабом сиюминутного желания.
Жорж понимал желание Любаши вырваться из нищеты и оттого жалел её. Он ничего не обещал ей, она знала о помолвке, но всё равно нынче совесть мучила его. Может, и вправду жениться на ней? Огненная бабёнка, умелая. Жорж провёл ладонью по саднящим царапинам, оставленным на его плече острыми ноготками Любы. Брак был бы не лишён приятности и остроты. Но подло поступить с рыжей голубоглазой девочкой, восхищённо слушавшей его рассказы о войне, Жорж не мог. То был Ангел, наивный и неискушённый. Она ведь мужчинам навеки верить перестанет, коль он сейчас поступит с ней бесчестно. Невесть отчего, он был душевно расположен к Евгении, совсем не похожей на других девиц. Оттого и не стал удерживать Любу, обиженно сорвавшуюся посреди ночи, хотя и жаль было отпускать её.
***
Утром тётушка снова уговорила Геню показаться Чубарову в женском платье.
Граф, спустившись вниз, застал в гостиной Евгению и Любу. Поприветствовав дам, Жорж поинтересовался:
- Отчего Евгений не вышел к завтраку?
- Он уже позавтракал и поехал верхом, - ответила «Евгения», лукаво улыбаясь жениху.
- Как жаль. Мне, стало быть, придётся уехать, не попрощавшись с ним.
- Не тревожьтесь. Я передам ему, - усмехнулась «барышня».
Люба была грустна и молчалива. Чуть припухшие глаза её свидетельствовали о пролитых недавно слезах. Жорж старался не смотреть в её сторону, боясь встретиться взглядом. На душе было гадко.
Позавтракав без аппетита, Чубаров зашёл проститься с Арсеньевым. Выходя из дверей его покоев, граф столкнулся с «невестой», поджидавшей его.
- Георгий Алексеевич, вы позволите написать вам? Мы ведь долго не увидимся?
- Полагаю, очень долго. Возможно, до самой свадьбы. Я буду рад, коль станете рассказывать о своём житье, Евгения Николаевна. Сейчас напишу вам свой адрес. Пойдёмте вниз.
Попрощавшись с невестой, граф подошёл к её тетке, стоявшей у окна в противоположной части залы.
- Люба, простите меня, - едва слышно произнёс Жорж, касаясь её руки. - Я благодарен вам за дивную ночь.
- И вы простите меня, Жорж. Не думайте дурно обо мне, я вовсе не такая распущенная и порочная, как могло показаться.
- И вам, и мне лучше забыть о том, что не должно было случиться. Я был во хмелю, хотя это слабое оправдание моего недостойного поведения.
- Забыть? Нет, я никогда не забуду вас.
- Прощайте, Любушка. Не поминайте лихом, - граф приложился к изящной женской ручке и откланялся.
***
- Эжени, ничего не получилось. Чубаров не переменил своего решения, как я ни старалась, - удручённо вздохнула тётка. – Он уехал в Дорогобуж бумаги оформлять и сюда более не вернётся.
- Вы же обещали мне, тётушка! И зачем только я послушала вас! Ежели бы вчера папеньке рассказала, то всё можно было бы поправить. А что теперь? – из глаз Эжени брызнули слёзы, она бросилась на кровать и горько зарыдала.
- Довольно убиваться, Эжени. Глаза распухнут, станешь некрасивой, - Любовь Евграфовна присела на край кровати и провела рукой по спине племянницы.
- И пусть. Кому она нужна, моя красота? Ворону этому проклятому? - она зарыдала ещё горше. – Выклюет он моё сердце. Погибель меня с ним ждёт.
- Полно вздор-то нести! Сказок нянькиных наслушалась, - Любовь Евграфовна бросила досадливый взгляд на старушку.
- Любовь Евграфовна, оставьте её покамест, пусть поплачет голубка моя. За постылого идти – горькая долюшка, сердце скрепить надобно.
- Ты ещё, Матвеевна… Что причитаешь-то? Устроили трагедию на пустом месте! Георгий Алексеевич – мужчина хоть куда, - прошипела тётка. – Меня бы замуж позвал, так пошла бы не раздумывая. А эта дурёха ревёт белугой, счастья своего не понимая.
***
Больше граф в доме Арсеньевых не появился. Оформив в уезде бумаги, граф отправился по срочным делам, а управляющий договорился со священником об оглашении помолвки в сельском храме.
Сговорная была подписана, деньги получены. Через две недели Николай Евграфович получил из Петербурга письмо от Чубарова, в котором тот сообщил, что уладил все вопросы, касающиеся устройства Евгения в кадетский корпус. Геня, сопровождаемый крепостным дядькой, уехал в Петербург вместе с управляющим.
Эжени осталась дома. Она смирилась с тем, что папенька решил всё за неё. Противиться его воле она не стала, решив принести себя в жертву во имя блага семьи. Ей было жаль отца, покалеченного и немощного, военный пенсион которого не мог покрыть даже самые насущные расходы. Эжени хотела помочь и бесшабашному брату, которого любила без меры, дав тому возможность получить достойное образование. Она рассудила, что сопротивление привело бы к ссоре и скандалу, а делу всё равно не помогло бы. Папенька в делах чести был до крайности щепетилен. Он никогда не взял бы назад своего слова. И всё же в глубине души Эжени надеялась, что за два года что-то переменится, и Чубаров откажется от неё.
Глава 8
1817 год. Смоленская губерния, Дорогобужский уезд, Успенское.
Время пролетело незаметно за каждодневными делами и заботами. Устроив будущее двойняшек, Николай Евграфович успокоился, немного повеселел и даже окреп физически. Мысли о скорой кончине перестали посещать его, он снова занялся делами поместья, взяв в помощь другого приказчика. Чубаров писал ему, живо интересуясь тем, как обстоят дела у товарища, присылал деньги на ведение хозяйства и подготовку к свадьбе. О дочери Георгий его не спрашивал, вскользь обмолвившись, что состоит с ней в переписке.
Эжени, вопреки здравому смыслу, не теряла надежды, что венчание не состоится. Уверовать в возможность счастливого исхода её заставило то, что Чубаров в Успенское более не приезжал и даже не писал ей писем. Эжени полагала, что граф уже пожалел об опрометчиво данном обещании и скоро заберёт своё слово назад. Но время шло, а граф своего решения не менял. Мало того, он прислал деньги на свадьбу, ведь подарков невесте и её родственникам, он, вопреки традиции, не дарил. Тётушка свозила Эжени к уездной портнихе и заказала подвенечное платье. Девушке происходящее казалось дурным сном, настолько нелепой была вся эта история с помолвкой.
- Эжени, пойдём со мной, - позвала племянницу Любовь Евграфовна.
- Что случилось, тётушка? - Эжени отложила рукоделие на столик и поднялась с кресла.
- Пойдем, - тётушка направилась к кабинету, приглашая племянницу следовать за собой. – Письмо от Чубарова пришло. Он уже выехал и скоро будет у нас. Как хорошо, что платье уже готово. Граф написал, что будет проездом в столице и захватит с собой Эжена, чтобы тот мог присутствовать на вашем венчании.
- Тётушка, но как же … Так скоро? Он же после Успенского поста собирался приехать. Почти три месяца ещё.
- Переменил решение, душа моя. У Эжена вакации в середине августа заканчиваются. После Петрова поста свадьбу устроим.
***
- Барышня, приехали! Приехали! - выпалила запыхавшаяся горничная, показавшаяся в дверях спальни.
Эжени побледнела. Она пребывала в страшном волнении, осознавая, что нынче обман вскроется и разразится жуткий скандал. Девушка окинула придирчивым взглядом своё отражение. Собравшись с духом, она направилась в гостиную.
- А вот и Эжени. Некрасиво заставлять Георгия Алексеевича ждать тебя так долго, - с ядовитой ухмылкой произнесла Любовь Евграфовна.
В первую минуту граф замер от неожиданности, глядя на Эжени, потом учтиво поклонился. В ответ девушка грациозно присела в книксене. В глазах графа застыли удивление и восхищение. Барышня, изящная и стройная, была очень хороша собой. Её каштановые волосы едва заметно отливали рыжиной, лучистые глаза цвета июльского неба смотрели виновато. Брат и сестра, без сомнения, были похожи, но они не были близнецами! Граф всё понял, стоило ему взглянуть в голубые глаза сконфуженного рыжеволосого кадета.
- Евгения Николаевна, вы заметно переменились с момента нашей последней встречи, - вкрадчиво произнёс граф, недобро усмехнувшись.
От оценивающего, хищного взгляда чуть прищуренных глаз по спине Эжени пробежал холодок. Она снова опустила глаза. И дёрнул же тогда чёрт послушаться тётушку и ввязаться в эту авантюру! Граф, будто подслушав её мысли, перевёл глаза на старшую мадмуазель Арсеньеву, не сводившую с лица графа горящего взора.
- Дражайшая Любовь Евграфовна, вы позволите мне побеседовать с невестой наедине несколько минут? - процедил сквозь зубы Чубаров.
- Извольте, ваше сиятельство, но недолго. Вы понимаете, девице негоже наедине с мужчиной …
- С будущим мужем, - поправил её граф. – Смею напомнить, что прихожусь Евгении Николаевне женихом и оттого имею некоторые права.
Граф твёрдой рукой взял Эжени под локоть и вывел в скромно обставленный кабинет. Девушка искоса разглядывала мужчину. Он был моложе, чем показался в свой первый приезд. Должно быть оттого, что нынче у него не было усов. Около тридцати, должно быть. Чёрные, как смоль, волосы его, на сей раз были зачёсаны назад. Меж бровей залегла глубокая складка, делавшая лицо его суровым и скорбным. Он был очень высоким, отчего девушка почувствовала себя маленькой и беззащитной. Орлиный нос придавал лицу надменное выражение, а плотно сжатые тонкие губы говорили об упрямой и властной натуре. Грозный взгляд небольших карих глаз графа не сулил ничего хорошего.
- И для чего, позвольте поинтересоваться, вы это сделали? Зачем дурачили меня? Евгения Николаевна, было весело выставлять меня идиотом? Эта безрассудная выходка не говорит ни о большом уме, ни о должном воспитании, - глаза графа из-под нахмуренных бровей буравили девушку. - Для чего были те письма?
- Какие письма? Я не писала вам писем, - вскинула удивлённые глаза Эжени.
- Оставьте эти детские игры! Принести вам письма? – граф напряжённо смотрел в растерянное лицо девушки. - Вы станете уверять, что не жили у дальних родственников в Петербурге?
- Нет у нас родственников в Петербурге. И денег на поездку тоже нет, - Эжени снова сказала неправду. В Петербурге жил кузен отца, только до родственников, попавших в бедственное положение, ему не было дела. - Я всё это время была здесь, с папенькой, вот вам крест. Как я могла оставить его в таком-то состоянии и куда-то уехать?
- Стало быть, эти письма писал ваш брат. Спросим его?
Эжени помотала головой, не желая обрушивать гнев графа на голову непутёвого братца.
Жорж смотрел в наивно распахнутые голубые глаза очаровательной шатенки, и сердце его громко ухало в груди. До чего ж хороша! Граф пребывал в замешательстве: одно дело облагодетельствовать невзрачную бесприданницу, у которой иного выбора, пожалуй, не было, как за него пойти, да в глуши деревенской поселиться. Совсем другое дело жениться на такой вот прелестнице. Ей и другой жених найдётся, по любви всё может у неё сладиться. Но оскорблённое самолюбие и обида заставили его настоять на своём вопреки голосу разума.
- Простите нас по великодушию своему, - кротко и жалобно завела Эжени. - Детьми мы были несмышлёными! Ваше сиятельство, пожалейте меня, разорвите помолвку. Я не смогу составить ваше счастье. Я не люблю вас. И вы не любите меня. Папенька сказывал, что это он за помощью к вашему сиятельству обратился. К чему вам обуза такая? Заберите своё слово, покуда не поздно.
Глава 9
Жорж едва совладал с душившей его яростью. В первый момент безумно хотелось схватить какую-нибудь вазу и запустить в стену, но дом был чужим и такой роскоши он себе позволить не мог. Это надо же было догадаться так подшутить над ним! Выставили его дети Арсеньева полным дураком. А он-то тоже хорош - мальчишку от девчонки отличить не смог! Остолоп! Рассказать кому - засмеют. Он и сам бы посмеялся, коль не сделался героем сего водевиля.
Но Люба-то какова? Это она ведь, шельма, всё подстроила. А он столько времени терзался муками совести из-за того, что поступил с ней тогда непорядочно. Проклятье! От обиды у Жоржа всё клокотало внутри. Виноваты были все трое, а под горячую руку попала Евгения, на неё выплеснул злость, хотя надо было бы надрать уши негодному мальчишке, посмевшему дурачить его. Евгения … Неня. Боже, какими глазами эта обворожительная девушка смотрела на него! В них отражались все её чувства – удивление, растерянность, злость. Ершистая! Как там она сказала: «Это я не желаю выходить за вас». Глазами сверкнула так, будто испепелить хотела. Ах, какая! Надо бы построже с ней, чтоб строптивость на корню пресечь. В его обстоятельствах жена нужна послушная и кроткая. Потакать капризам нельзя, для её же блага. Нет, он не откажется от этой девушки. Теперь уж он не выпустит её из рук.
***
Вспомнив, что Чубаров говорил о письмах, Эжени поспешила в покои брата.
- Признавайся, стервец, ты писал ему письма? – сходу набросилась она на растерянного юношу.
- Да не кричи, весь дом переполошишь, - Эжен ухватив сестру за локоть, втянул её в свою комнату. - Садись, нам надобно поговорить.
Эжени послушно опустилась в кресло, брат расположился на низкой скамеечке у её ног.
- Да, я переписывался с Жоржем от твоего имени.
- С Жоржем? С Жоржем?! Генька, что ты писал ему?
- Я просил называть меня Эжени, а он позволил называть себя Жоржем. Почти два года ведь переписывались, сдружились.
- Что вы писали друг другу? Дай сюда письма!
- Нет. Это личные письма. Я серьёзен сейчас. Неня, я писал ему о том, что было на душе. О сокровенном, понимаешь? О том, что волновало. Он слушал, давал советы, о себе рассказывал многое. Но он мне писал. Мне, понимаешь? Это непорядочно, давать посторонним читать личные письма.
- Это я-то посторонняя? Мне замуж за него идти, а я не знаю о нём ничего.
- Узнаешь. Захочешь узнать – узнаешь. Я и так достаточно помогал тебе.
- Это ты-то помогал?!
- Да, я сделал всё, чтобы этот брак состоялся. Ежели бы я не вёл с ним переписку, он написал бы тебе. Или, того хуже, приехал бы. А у тебя, дурёхи, хватило бы ума настоять на расторжении помолвки.
- Геня, Генечка, что же ты наделал! – девушка склонилась к брату и прижала его голову к себе.
- Эжени, ты полюбишь его, помяни моё слово. У него душа добрая.
- Была бы добрая, так пожалел бы меня, - проворчала Эжени.
***
До войны в селе Шилово, неподалёку от усадьбы, была своя церковь – уютная, деревянная, с высоким крыльцом и золочёными куполами. Отступавшие французы похозяйничали и там. Образов в богатых уборах, спрятанных батюшкой в лесу, они не нашли, церковная казна была пуста. Обозлившись, варвары вынесли последнее, даже церковное облачение, а храм спалили.
Соседнее имение, Какушкино, в конце прошлого века принадлежало кузену Николая Евграфовича, Дмитрию Венедиктовичу Арсеньеву. В свою бытность там он начал строительство каменной церкви, но дело до конца не довёл. В 1801 году поместье своё он продал Шагарову, а сам, будучи лейб-гвардии поручиком, окончательно переехал в столицу. Уже после Наполеоновского нашествия Федор Фёдорович Шагаров, к тому времени ставший предводителем уездного дворянства, достроил храм в честь Корсунской иконы Божией Матери. В этом храме полтора года назад было сделано оглашение помолвки Эжени с графом Чубаровым, здесь же должно было состояться таинство венчания.
За неделю до назначенной даты жених и невеста приехали к батюшке на исповедь, как того требовала традиция. Эжени было совестно рассказывать отцу Феофану о проделке, которую они с братом устроили, но она собралась с духом и честно покаялась. Батюшка невозмутимо выслушал взволнованный рассказ юной прихожанки, отпустил ей грехи и дал благословение. Тётушка, сопровождавшая племянницу, тоже пожелала переговорить с отцом Феофаном.
Эжени, выйдя из храма, огляделась по сторонам и в нерешительности остановилась у крыльца. День выдался безветренным и знойным, в воздухе разливался медовый аромат цветущей липы. Девушка раскрыла зонтик с кружевной оборкой, прячась от солнечных лучей. Она отыскала глазами Чубарова, курившего за церковной оградой. Увидев Эжени, он быстрыми шагами направился к ней. Все его движения были стремительными, порывистыми, резкими
- Теперь вы чисты и безгрешны, словно ангел. Смею надеяться, не утаили от батюшки свою глупую выходку?
Насмешливый тон и презрительный взгляд графа разозлили девушку.
- Вы, полагаю, тоже не утаили от батюшки свои прегрешения.
На лицо Чубарова набежала тень, он отвёл взгляд. Граф подал невесте руку.
- Пойдёмте, Евгения Николаевна, я провожу вас до коляски. В тени деревьев нет такого пекла. Дождёмся вашу тётушку и поедем в Дорогобуж.
- К чему эта поездка? – Эжени очень не нравилась манера графа всё решать самостоятельно, не считаясь с её желаниями.
- Я куплю вам новые платья и всё, что понадобится в дороге.
- Благодарю, но у меня предостаточно платьев, - сердито буркнула Эжени.
- Евгения Николаевна, ваши возражения совершенно неуместны. Теперь вы должны быть одеты наилучшим образом. Вам надлежит понимать, что туалеты моей супруги должны быть модными и дорогими, сообразно положению в обществе, - отчеканил граф, раздосадованный неуважительным тоном невесты.
- Георгий Алексеевич, вы были осведомлены, что наша семья небогата. Отчего же теперь попрекаете отсутствием дорогих нарядов? Отчего унижаете меня? Да и к чему мне наряды в глуши? Вы ведь сказали, что мы поедем в деревню и будем всё время жить там.
Глава 10
Наступил день венчания, которого Эжени ждала с содроганием. Она не спустилась к завтраку, не желая встречаться с женихом, ибо была наслышана от нянюшки о недоброй примете. Эжени велела принести чаю в свою комнату. Барышня намазывала ломоть домашнего хлеба свежим маслом, когда горничная принесла из гардеробной подвенечное платье и разложила его на кровати. Творение уездной портнихи, колдовавшей над ним две недели, было выше всяких похвал. За лёгким, мягким фуляром цвета слоновой кости с изысканным перламутровым блеском специально посылали в Смоленск. Фасон платья с короткими рукавами-фонариками, покрытыми шёлковым тюлем, был прелестным. Подол украшали тюлевые оборки и тонкая бархатная лента. К платью полагались высокие шелковые перчатки, по краю отделанные кружевом.
Устинья достала из шляпной коробки подарки графа. Французские блонды были восхитительны, как и невесомая турецкая шаль. Эжени отрешённо взирала на всё это великолепие, словно невестой была не она, а кто-то другой. Происходящее казалось нелепым сном, от которого она вот-вот очнётся.
- Устя, расскажи мне, что муж с женой в спальне делает, - мучительно краснея, обратилась девушка к горничной.
- Ой, барышня, - Устинья хихикнула и зажала рот ладошкой. – Не стану я говорить о таком. Срам! Да и тётушка ваша, коль прознает, велит розгами выпороть, а то и хуже – на скотный двор сошлёт. Вы уж лучше Любовь Евграфовну расспросите.
- Да откуда ж тётушке о таком знать? Она ж сама девица, хоть и в летах.
- Девица! – снова хмыкнула Устинья. – Рассказала бы я вам, да негоже о хозяевах сплетничать.
- Сказывай! – глаза Эжени загорелись интересом. – Я не разболтаю никому. Сказывай, не томи!
- В первый приезд графа вашего Любовь Евграфовна наведывалась в его спальню.
- Не может быть! Ужель правда? Тётушка и он? – Эжени нахмурилась.
- Вот вам крест!
- И намедни тоже, я видела, как она в гостевую к нему шмыгнула. Да только не задержалась. Видно, выставил её на сей раз жених-то ваш. Да и пошто она ему, коль вы есть – молодая да пригожая? Барышня, не сказывайте никому, не выдавайте меня, - боязливо оглядываясь зашептала горничная, поняв, что сболтнула лишнее.
- Как же возможно такое, Устя? Пусть бы и женился на ней. Я просила его … Он неприятный такой, этот Ворон – надменный и злой. Да ещё, выходит, и подлый. Устя, боязно мне. Так боязно, что и словами не передать. Не будет мне жизни с ним.
- Не кручиньтесь прежде времени. Бог даст, стерпится да слюбится. Вы поласковее с мужем будьте, не гоните от себя. Лаской любое сердце, даже самое жёсткое, смягчить можно. Что ж поделать, коль барин так решил. Родительской воле покориться надобно. Авось всё хорошо будет. Я помолюсь за вас, барышня. Господь не оставит вас своей милостью.
***
Эжени не могла не признать, что Чубаров выглядел весьма элегантно в чёрном фраке из дорогого сукна и жилете с модным узором по белому пике. Соседи, приглашённые в сельскую церковь на скромную церемонию бракосочетания, с интересом рассматривали модные наряды жениха и невесты, тихонько перешёптываясь. Эжени с безучастным видом выполняла всё, что от неё требовалось во время обряда, желая одного – чтобы этот день поскорее закончился. Она старалась не смотреть на графа, когда отец Феофан велел обменяться кольцами. Глаза она подняла, когда жениху позволили поцеловать невесту. Граф на мгновение устремил на новобрачную пристальный взгляд, а потом прикоснулся твёрдыми губами к её устам. Эжени по-прежнему оставалась безучастной к происходящему вокруг.
- Евгения Николаевна, вы хоть улыбнитесь. А то кажется, что вас на эшафот ведут, - шепнул ей на ухо Чубаров.
- Так и есть, - холодно ответила Эжени, вдыхая горьковатый хвойный аромат его кёльнской воды.
По окончании церемонии молодожёны и немногочисленные гости отправились в Успенское на свадебный обед, к которому Арсеньевы готовились две предыдущие недели. За столом Эжени перехватила томный взгляд тётки, устремлённый на Ворона. Что-то горячее, тёмное и злое разлилось в груди. Отчего она так смотрит на него теперь, когда уж дело сделано? Отчего не помогла разорвать помолвку раньше, коль она с ним … К досаде примешивалось жгучее желание причинить боль ей … и ему. Поток невесёлых мыслей прервал радостный возглас «горько». Граф встал, помог подняться новобрачной. Его рука легла ей на спину, а его тёплые губы мягко прильнули к её губам. От мысли, что он точно так же целовал тётушку, стало противно. Эжени плотнее сжала губы, стиснула зубы и уперлась ладонью в грудь графа. Ощущение гадливости лишило новобрачную аппетита. Она не притронулась ни к жареному молочному поросёнку, ни к фаршированной стерляди. Такие изысканные блюда ей доводилось пробовать прежде только на званых обедах у богатых соседей. На смену безучастности к происходящему пришла злость. Никому не было дела до её чувств, никому. Эти двое, забыв о приличиях, переглядывались. Папенька спокойно разговаривал с Шагаровым, будто сидел за обычной трапезой, а не на свадебном обеде, после которого дочь должна была покинуть родительский дом навсегда. Сердце разрывалось на части, а никому до этого не было дела. Хотелось вскочить, перевернуть этот стол с изысканными кушаньями и закричать: «Сжальтесь надо мной! Не отправляйте на погибель! Спасите от этого гнусного человека!» Но она не сделала этого, а сидела тихо, понуро опустив плечи.
- Эжени, - тихо обратился к ней граф и накрыл её руку своей ладонью. - Вы устали?
Да как же он может вот так, как ни в чём ни бывало, разговаривать с ней?! Эжени снова стрельнула глазами на тётку. Та преспокойно говорила о чём-то с Геней.
- Да, немного. Я дурно спала нынче, - едва слышно ответила Эжени и убрала руку.
***
Эжени собрала всё своё мужество, чтобы не расплакаться, покидая стены родного дома. Граф не позволил взять с собой ни старую нянюшку, ни верную Устинью. Эжени расцеловала на прощание папеньку, обняла брата, и даже позволила тётушке обнять себя. Одна, совсем одна Эжени уезжала с этим почти незнакомым мужчиной, ставшим нынче её мужем. Будущее страшило до крайности. Но давеча она решила вести себя с достоинством, подобающим графине, чтобы никто из домашних и дворовых, высыпавших на крыльцо проводить её, не заподозрил, как отчаянно она боится. Самообладание никогда не входило в число достоинств Эжени, напускное спокойствие и наигранная весёлость давались ей нынче с великим трудом.
Глава 11
Покуда молодая графиня переодевалась в дорожное платье и прощалась с родными, на улице сгустились сумерки. В полутёмном дормезе, освещённом тусклым светом прикрученной масляной лампы, бледное, суровое лицо графа и вся его фигура казались Эжени зловещими.
- Вы так удручены, будто были не на свадебном обеде, а на поминках, - язвительно заметил Чубаров.
- Вам ведомо, что я не желала этой свадьбы.
- Довольно, Евгения Николаевна! – оборвал её граф. - Вы твердите о том с самого моего приезда. Устали? Так устраивайтесь на ночлег. В ящике под сиденьем вы найдёте подушки и одеяло.
Эжени послушно исполнила указание супруга. Она села на сиденье, облокотившись на подушку, развязала мантоньерки капора с широкими полями, повесила его на крючок. Девушка не сводила с графа испуганных глаз. Он невозмутимо снял сюртук, развязал галстук и, даже не взглянув на жену, устроился на своём сиденье. Ширина кареты не давала возможности графу вытянуться во весь рост, спать ему пришлось полусидя, подложив подушки под спину.
- Георгий Алексеевич, позвольте узнать, зачем вы женились на мне, коль питаете откровенную неприязнь?
- Отчего вы так решили?
- Вы всячески выказываете её мне. И всё-таки ответьте! – в звенящем голосе девушки послышались истерические нотки.
- Из чувства сострадания, - буркнул Чубаров, исподлобья глядя на новоиспечённую графиню.
- Сострадания?! – возмущённо воскликнула Эжени.
Девушка не могла поверить своим ушам. Вместо слов любви через три часа после венчания услышать вот это? Мог бы соврать для приличия. Бесчувственный солдафон, не имеющий представления о галантном обращении с дамами! Неотёсанный мужлан, возомнивший себя графом! Сухарь, не имеющий представления о чувствах!
Жорж наблюдал за девушкой из-под полуопущенных ресниц. На её хорошеньком личике, порозовевшем от возмущения, было написано всё, что она думала в этот момент о муже. Какая, однако, горячая! Просто пылает праведным гневом.
- Что вас удивляет? Мне стало жаль вас. В разорённом поместье, без денег, какая будущность ждала вас? Я могу предложить вам спокойную, обеспеченную жизнь в поместье в обмен на ласку и нежность с вашей стороны. Я не прочь получить их прямо сейчас.
- Надеетесь, что купили себе живую игрушку? – голубые глаза полыхнули яростью.
- Вы забываетесь, Евгения Николаевна. Оставьте этот тон, дерзости и неуважения я не потерплю, - сквозь зубы процедил граф.
Девушка демонстративно отвернулась к окну. Жорж уже корил себя за желание позлить Эжени и выказать своё превосходство. Выказал. Не дурак ли? Вместо того, чтобы приступить с нежностями и лаской, добиваясь благосклонности, он снова довёл до ссоры. Боже, как ему хотелось сейчас поцеловать её! Но он не забыл, как плотно она стиснула зубы, когда он целовал её на свадебном обеде, какой безвольной была её рука, которую он пожимал. Откровенная неприязнь резанула по самолюбию, а безразличие довело до бешенства. Его влекло, безумно влекло к ней. Изнутри его сжигала огненная лава неудовлетворённой страсти, всё его существо жаждало обладания этой девушкой.
- Евгения, - тихо позвал Жорж.
Она вздрогнула, однако даже не повернула головы.
- Доброй ночи, - граф вздохнул и закрыл глаза.
Какое-то время притихшая Эжени сидела, не шевелясь, но зевнув раз, другой, она, опасливо взглянув на мужа, сняла спенсер, улеглась на своём узком ложе, укрылась одеялом и закрыла глаза. Дормез качало на колдобинах просёлочной дороги, и эта бесконечная тряска прогоняла сон. Эжени даже думать не хотела о том, что ждёт её впереди, настолько пугала её неизвестность.
***
Утром в дормезе сделалось душно. Эжени достала из саквояжа резной костяной веер и принялась обмахиваться им.
- Потерпите немного, дорогая. Скоро мы сделаем остановку. Почтовая станция находится недалеко от реки. Там изумительно красивое место, вам непременно понравится. Устроим пикник. Подышите свежим воздухом, погреетесь на солнышке, и жизнь перестанет видеться в чёрном цвете.
Эжени тяжело вздохнула. Ужели все её мысли написаны на лице?
Бородатый кучер помог молодой графине выбраться из душного экипажа. Эжени испытала облегчение, словно покинув клетку, в которую её заточили вместе с диким зверем. Обширный постоялый двор был забит почтовыми каретами, запряжёнными тройками, меж которых сновали извозчики. Рядом расположилась купеческая кибитка, запряжённая парой гладких, сытых лошадей. Поодаль примостились мещанские обозы, груженными разными товарами, и крестьянские телеги с тощими лошадёнками. Эжени огляделась. Дверь просторной бревенчатой избы, из которой доносились аппетитные запахи свежевыпеченного хлеба и жареного мяса, была открыта. Эжени почувствовала, как сильно проголодалась со вчерашнего дня.
- Пойдёмте, Евгения Николаевна. Покуда наша очередь дойдёт, мы успеем позавтракать, - Чубаров учтиво подал руку супруге, и повёл по узкой тропинке к реке. Граф был сдержан и молчалив, хотя и не сводил глаз со своей спутницы, которая безмолвно и покорно брела рядом, держа его под руку. У Эжени захватило дух от красоты того места, в котором они оказались. Склон зелёного холма, у подножия которого несла свои глубокие воды река, был крутым, почти отвесным. Эжени боязливо приблизилась к краю, тут же ощутив твёрдую руку графа, ухватившую её за локоть.
- Осторожно, милая, опасно, - прозвучал вкрадчивый баритон Ворона у самого уха, а виска коснулось его горячее дыхание. - Опасно стоять на краю.
Эжени, смешавшись, испуганно сделала шаг назад.
Камердинер графа расстелил на траве одеяло. Эжени села на краешек, сорвала травинку, по привычке надкусила сочную мякоть. Граф опустился рядом. Какое-то время он безмолвно сидел, обхватив колени руками и задумчиво глядя вдаль. Девушка проследила за его взглядом. С этого места реки не было видно, и казалось, что сделав шаг с обрыва можно было утонуть в бескрайнем небесном просторе. Дикая, первозданная красота этого места завораживала. Вокруг царили тишина и умиротворение, словно в целом мире были они одни – Эжени и её муж. Муж! Отгоняя мысль, от которой холодок пробежал по спине, девушка прервала молчание.
Глава 12
Эжени ошеломлённо захлопала глазами. Так её никогда не целовали. Эжени пыталась осознать, отчего не испытывала в эту минуту ни отвращения, ни неприязни. Жорж всё ещё держал жену в объятьях, когда камердинер принёс корзину с едой. Руки графа нехотя разжались. Эжени не успела разобраться в своих ощущениях и сожалела о том, что слуга прервал их. Граф не сводил потемневшего взгляда с растерянного и смущённого лица жены.
Эжени наклонилась, сорвала белый цветок клевера, задумчиво повертела его в руке.
- Скажите, а в усадьбе кто-то ещё живет? Кроме дворни? Я не сойду там с ума от скуки?
- Полагаю, для скуки у вас не будет времени, моя дорогая.
- Чем же я буду занята?
- Я нанял для вас гувернантку. Англичанка, мисс Пэйтон, прибудет в Ольховку на днях.
- Гувернантку? С какой стати? Я взрослая, замужняя дама!
- Замужняя, да. Но далеко не взрослая. Я не желаю краснеть в обществе за плохо образованную и дурно воспитанную супругу. Достаточно того, что она взбалмошная и пустая.
- Как вы смеете оскорблять меня? То, что вы являетесь моим супругом, не даёт вам права … - Эжени задохнулась от негодования. - Я имею представление о том, как следует вести себя в обществе. Я четыре года провела в частном пансионе, в котором нас обучали и светским манерам, и премудростям этикета. К тому же нам преподавали разные науки.
- Жаль, что всё это успело выветриться из вашей прелестной головки.
- Ежели бы ни война, я доучилась бы и стала образованной женщиной. Ежели бы не война, разрушившая счастье нашей семьи, я ни за что не вышла бы за вас! – чуть не плача, выпалила Эжени и отшвырнула ни в чём не повинный цветочек в сторону.
Граф испытывал неловкость и недовольство собой. Связался чёрт с младенцем! Девчонка дерзит оттого, должно быть, что страшно ей. Вот и выпускает иголки, словно ёж. Колючая, но до чего ж сладкая! Жорж до сих пор чувствовал вкус её мягких, податливых губ. Кабы не Прошка с этой дурацкой корзиной … От одной мысли, что могло случиться, Жоржа с головы до пят обдало жаркой волной. Он тряхнул головой, отгоняя неуместные сейчас мысли, потянулся к кувшину с молоком.
- Ешьте, Эжени. Впереди у нас долгая дорога. Вам понадобятся силы, - граф подал супруге глиняную кружку с молоком и подвинул тарелку со сдобными булочками. - Коль вам, ваше сиятельство, оскорбительно иметь гувернантку, мы станем называть мисс Пэйтон учительницей. Это, смею надеяться, менее обидно для вас?
- Позвольте поинтересоваться, Георгий Алексеевич, а вы-то сами изъясняетесь по-английски? – сердито спросила Эжени, разозлённая его издевательской ухмылкой.
- Смею уверить вас, что получил прекрасное образование. Я свободно владею тремя европейскими языками.
- Какими же?
- Французским, немецким и английским. Есть некоторые познания в латыни, греческом и итальянском, но там я преуспел недостаточно, хотя и не теряю надежды когда-нибудь устранить пробелы.
- Какая же нужда была нанимать гувернантку? Вы могли бы сами научить меня всему.
- Вы правы, мог бы. Но я нахожу для себя более привлекательным обучить вас гораздо более приятным вещам.
Эжени сделалось жарко от того огня, который полыхал в цепких глазах графа, и она смущённо опустила ресницы. Справившись с волнением, девушка сделала глоток молока.
Жорж с удовольствием наблюдал, как Эжени ест. Она не спеша отламывала от сдобной булочки маленький кусочек и отравляла в рот, аккуратно и беззвучно пережёвывая. Ни одна крошечка не упала на салфетку. Точно так же она пила молоко – маленькими глоточками. Манеры девушки, и в самом деле, были безупречны.
- Удивительно вкусные булочки! Отчего вы не попробуете? – подняла, наконец, на мужа глаза молодая графиня.
- Я не люблю сдобу. Здесь есть жареная курица. Вам ножку или крылышко? – граф сделал знак камердинеру обслужить барыню.
- Ножку. Только, ежели я съем её, вы останетесь голодным.
- Мне приятна ваша забота, Евгения. Не беспокойтесь, в корзине есть ещё много вкусного. Например, сыр и холодная телятина. А ещё пироги с капустой. Хотите?
Эжени украдкой посматривала на супруга. Взгляд её, против воли, всякий раз застывал на его губах, только что целовавших её. Что ж, она, пожалуй, сможет вытерпеть его поцелуи.
***
Путь и вправду был долгим. Сначала трое суток ехали из Дорогобужа в Москву, потом ещё пятеро - из Москвы в Моршанск. Эжени никогда в своей жизни не бывала дальше уездного города, оттого поездка казалась ей увлекательным приключением. Понемногу она привыкала к мужчине, по воле отца ставшему её супругом. Она не могла назвать общение с ним лёгким и приятным, но скучать ей, определённо, не приходилось. Любой, самый обычный разговор, всякий раз перерастал в спор или заканчивался ссорой. Отчего так случалось, Эжени понять не могла. Геня всегда говорил, что у неё несносный характер. Может, он был прав, и следовало вести себя почтительнее и скромнее? Граф был отходчив, обиду долго не таил, спустя какое-то время супруги как ни в чём ни бывало заводили новую беседу. Чубаров рассказывал жене о местах, которые они проезжали, о знакомых, имения которых там находились. Рассказывал и о своей семье, о юношеских годах, проведённых в Москве.
- Георгий Алексеевич, мы будем проезжать через Москву или наш путь пройдёт стороной?
- Вы желаете посмотреть Первопрестольную?
- Да, очень! Я была бы признательна, если бы мы остановились ненадолго.
- А как вы выразите свою признательность? – граф взял руку жены и мягко коснулся её губами. – Мы женаты уже три дня, меж тем вы по-прежнему сторонитесь меня.
- Вы обещали мне подождать до приезда в имение.
- Я не собираюсь нарушать обещание. Мне самому претит мысль провести первую брачную ночь на ветхих простынях постоялого двора … - граф сделал паузу, пристально глядя на жену. – Или на сиденье дормеза.
Эжени в смятении выдернула руку, страшась того, что Ворон может приступить к осуществлению своего намерения.
Глава 13
Эжени восхищённо смотрела в окошко дормеза, за которым проплывали простые деревянные дома с садами и палисадниками, златоглавые церкви, купола и кресты которых сверкали в солнечных лучах, величественные особняки, чудом уцелевшие или заново отстроенные после пожара. Карета сотрясалась, проезжая по мощёным булыжником улицам и площадям мимо лавок и уличных торговцев, зазывно предлагавших свои товары. Чубаров вновь стал неразговорчивым и мрачным, но это мало волновало Эжени. Она приехала в Москву, она увидела этот чудесный город своими глазами!
Дормез остановился около внушительного особняка с кружевным кованым балконом и лепными цветочными гирляндами на фронтонах окон второго этажа. Привратник, чуть замешкавшись, открыл массивные кованые ворота, пропуская графскую карету во внутренний двор. Услужливый лакей помог Чубаровым выйти из экипажа и проводил господ к парадному входу. Дворецкий учтиво поклонился, впуская в светлый вестибюль.
- Доложи, любезный, что граф Чубаров с супругой пожаловали, - велел Жорж, снимая шляпу и приглаживая волосы.
- Ваше сиятельство, их сиятельство ждут вас в диванной.
Эжени заглянула в большое зеркало. Отражение расстроило. Вид у неё был усталый, волосы в беспорядке, платье помято. Путешествовать без горничной было неудобно. Приходилось причёсываться самой, а переодеваться с помощью прислуги придорожных гостиниц.
- Рад приветствовать молодую чету! Многие лета, семьи крепкой и богатого потомства! – расплылся в улыбке граф Головин.
Крупный пожилой мужчина с маленькими проницательными глазками обнял Жоржа за плечи, расцеловал по-отечески и приложился к ручке Эжени.
- Мадам, вы обворожительны! – заключил граф, окинув девушку беззастенчивым взглядом.
Эжени смущённо потупила взор от столь пристального внимания хозяина дома. В диванную вплыла хозяйка – дама с царственной осанкой и следами былой красоты на увядающем лице. Чубаров поцеловал ручку графине, Эжени сделала глубокий книксен.
- Моя супруга, Евгения Николаевна. Прошу любить и жаловать.
- Ах, Жорж! Как жаль, что нам не довелось побывать на вашем венчании, - Головина перевела взгляд на Эжени. - Душенька, вы, должно быть, устали и желаете освежиться с дороги? Дворецкий проводит вас в вашу комнату. Я пришлю горничную, велю принести ваш багаж и чаю. Обед у нас через час. Как раз дочери вернутся, тогда и познакомитесь.
Эжени вопросительно посмотрела на супруга, боясь показаться непочтительной при посторонних, так радушно принявших их в своём доме.
- Ступайте, Евгения. Я приду чуть позже. Нам надобно с графом парой слов перемолвиться.
Эжени, проходя в северное, гостевое крыло через анфиладу комнат, с нескрываемым восхищением оглядывала внутренне убранство роскошного особняка, отделанного и обставленного по последней моде. В таком шикарном доме девушке еще не доводилось бывать. Ничто здесь не напоминало о былом пожаре. Эжени вздохнула. Имея средства можно всё восстановить, а разорённое родовое поместье Арсеньевых уже никогда не станет прежним, не затянутся раны, оставленные войной.
Комната, в которую Эжени проводил слуга, была просторной, светлой и уютной. Стены были обшиты атласом с тонким коричневым узором по кремово-розовому, как яблоневый цвет, фону. Обставлена гостевая спальня была с большим вкусом. Мебель из карельской берёзы, украшенная вставками из чернёного дерева, выглядела изысканно и элегантно. В гостевой спальне было всё необходимое: вместительные шкафы, комод, туалетный столик, круглое зеркало-псише в изящной деревянной раме с латунными вставками. У окна располагалось бюро, а с противоположной стороны от него – кушетка, низкий круглый столик и пара кресел. Окна были искусно задрапированы золотисто-коричневыми шёлковыми шторами. Взгляд Эжени упал на довольно широкую кровать, покрытую бархатным покрывалом. По телу девушки пробежал озноб, когда она осознала, что ночевать в этой спальне ей придётся вместе с Вороном.
От тревожных мыслей Эжени оторвала негромко постучавшаяся горничная.
- Ваше сиятельство, меня прислали прислуживать вам. Желаете умыться с дороги?
Час, проведённый за туалетом, пролетел незаметно. Умывшись и надев вышитое платье из хлопкового муслина с ажурной отделкой, подаренное ей графом накануне свадьбы, Эжени почувствовала себя спокойнее и увереннее. Она раздумывала, как правильнее будет поступить: спуститься в гостиную самой или дождаться прихода мужа. Стрелки на часах показывали пять пополудни. Опаздывать на обед было верхом неприличия. Девушка вышла из комнаты и увидела Чубарова, дожидавшегося её у лестницы. Эжени облегчённо выдохнула, поскольку появиться в гостиной одной, без мужа, также считала непозволительным. Ворон стоял, заложив руки за спину, и бесцеремонно разглядывал жену, сквозь тонкое платье которой был виден изящный силуэт девичьей фигурки. Эжени, встретив его пылающий взгляд, смущённо опустила ресницы.
- Барышни приехали. Полагаю, вы подружитесь, - граф взял руку жены и положил на сгиб локтя, задержав свою ладонь чуть дольше, чем требовалось. - Вы выглядите ослепительно, Эжени.
Этот незатейливый комплимент заставил сердечко девушки забиться чаще.
Графиня Головина познакомила Эжени со своими дочерьми. Старшая, Нина, была высокой некрасивой девицей двадцати пяти лет. В её лице с крупными, резкими чертами и небольшими бесцветными глазами просматривалось несомненное сходство с отцом. Младшая дочь Головиных, четырнадцатилетняя Катенька, разительно отличалась от своей чопорной сестры. Это была живая, весёлая и очень хорошенькая барышня. Эжени сразу прониклась симпатией к этой милой, улыбчивой девочке.
- Евгения Николаевна, мы с вами похожи, словно сёстры, - восторженно шепнула на ухо гостье Катенька. – И волосы, и глаза. Право, как удивительно! С Ниной мы совсем разные.
- Я тоже заметила. Катиш, называйте меня Эжени. Мне неловко, я чувствую себя почтенной матроной.
Катенька звонко рассмеялась, не обращая внимания на укоризненный взгляд старшей сестры, а потом заговорщически шепнула гостье на ухо:
Глава 14
Графиня Головина пригласила всех пройти в малую столовую. Эжени не смогла сдержать изумлённого возгласа, когда увидела размеры роскошно обставленного помещения. Если это малая столовая, то какова же тогда парадная? Вдоль светло-голубых стен с золотистыми узорами были расставлены шкафы, дверцы которых украшало расписное голубое стекло с античными мотивами. В центре просторной, светлой залы с высокими окнами располагался внушительных размеров овальный стол, окружённый мягкими массивными стульями, золочёные ножки и спинки которых украшала изысканная резьба. На белоснежной скатерти были расставлены тарелки дорогого фарфора, хрустальные рюмки и бокалы с затейливыми золотыми узорами.
Обедали Головины церемонно и неспешно. Под тихое позвякивание начищенного до ослепительного блеска столового серебра за трапезой велась чинная, негромкая беседа. Разговаривали по большей части мужчины, хозяйка вступала в беседу, чтобы заполнить паузу. Девицы Головины помалкивали. Эжени решила последовать их примеру и лишь вежливо отвечать на вопросы, коль таковые будут ей заданы. За одной переменой блюд следовала другая. Прислуга в расшитых ливреях появлялась бесшумно, расставляя перед гостями и хозяевами тарелки с изысканными угощениями. Из разговора Эжени поняла, что в семье Чубаровых были заведены совсем иные порядки. Отец нынешнего графа слыл человеком компанейским, хлебосольным,к тому же весельчаком и балагуром. К обеду собиралось шумное, разномастное общество, за столом не умолкали шутки и смех. Эжени искоса взглянула на суровое лицо супруга, так не вязавшееся с характеристикой, данной его отцу.
После обеда мужчины вышли в курительную, а дамы расположились в гостиной.
- Евгения Николаевна, мне так жаль, что дом Чубаровых на Поварской сгорел. Ах, дорогая, какой это был дом: двумя флигелями, с дивным садом! Изумительные интерьеры! А какая потрясающая коллекция картин! Ужасно, как ужасно всё потерять! Наш управляющий велел прислуге собрать и переправить в имение всё ценное, иначе бы … Мы с девочками успели выбраться в деревню ещё летом, сразу после … Впрочем не будем более о грустном.
Вернувшиеся мужчины предложили сыграть партию в вист. Поскольку Катеньке играть в карты не позволили, то и Эжени, из солидарности, отказалась. Девушки, захватив альбом в сафьяновом переплёте, уединились в уголке гостиной, чтобы поболтать.
- Вы уже познакомились с Мари? Она очень славная. С ней всегда было весело, она большая выдумщица и затейница, – тараторила Катенька, раскрывая альбом на пустой странице. – Напишите мне что-нибудь на память?
- Непременно напишу. У меня тоже был альбом, но он остался дома, - вздохнула Эжени. - Привезут после, вместе с приданым. - Эжени подумалось, что упоминание о приданом подчеркнёт её важность. Она не стала уточнять, что всё её богатство состояло из не слишком новых салопов, которые носила ещё маменька, десятка собственных платьев, да набитых гусиным пухом подушек и перин.
- Как странно, что вы называете Георгия Алексеевича графом. Его все зовут Жоржем. Хотите, скажу по секрету? В молодости он был ужасным повесой, вёл разгульную жизнь, и все дамы были от него без ума. И, представьте, даже я.
- До войны? Вы же тогда были совсем дитя, - засмеялась Эжени.
- Так что же? Когда мне было восемь лет, я, ежели хотите знать, была влюблена в него. Не верите? У меня в дневнике размышления об этом записаны.
- А сейчас?
- А сейчас он женился на вас, не дождавшись, покуда я вырасту. А я осталась без жениха, - хмыкнула Катенька, сверкнув озорными глазками.
- Знаете, у меня есть брат. Его зовут так же, как и меня, Евгением. Вот вам и жених. Взамен того, что я отобрала у вас, - задорно рассмеялась Эжени, которой было отчего-то хорошо и радостно сейчас.
Игроки за ломберным столом повернули головы.
- Маменька всегда бранит меня за громкий смех, а я не могу смеяться тихо, ежели мне весело, - захихикала Катенька.
Эжени виновато взглянула на мужа, которому, должно быть, стало стыдно за неё. А он вдруг ласково улыбнулся ей, совершенно сбив с толку.
- А отчего Нина в чёрном? Она держит траур? – поинтересовалась Эжени, борясь с желанием снова посмотреть на мужа.
- Да. Это трагическая история. Жених Нины пять лет назад погиб на войне. Она безумно любила его и поклялась хранить верность до конца своих дней.
- Это, должно быть, очень страшно, потерять любимого, - задумчиво произнесла Эжени, размышляя о том, что ей самой, возможно, никогда не доведётся испытать настоящей любви.
***
После вечернего чаепития, также торжественно обставленного, как обед, гости и хозяева разошлись по своим комнатам. У дверей гостевой спальни граф остановился и взял жену за руки. Девушка опустила глаза.
- Эжени, не бойтесь, моё обещание остаётся в силе. Я подожду до приезда в поместье, хотя, видит Бог, ждать мне совсем не хочется. Завтра рано утром я уеду по делам, а вы с графиней Головиной и барышнями поезжайте на Кузнецкий мост, к модисткам. Вам помогут выбрать то, что требуется. Купите всё, что посчитаете нужным для выхода в свет в нашем уезде. На цены не смотрите, все счета я оплачу позже.
- Кто же позволит без денег платья забрать? – Эжени подняла на мужа удивлённые глаза.
- Графине Чубаровой позволят, - усмехнулся граф. - Анна Васильевна поможет решить все вопросы, а после посещения лавок можете погулять с Ниной, я попросил её показать вам Москву.
- Я полагала, что вы погуляете со мной, - смущённо проговорила Эжени, встретившись с нежным взглядом его глаз цвета зрелых каштанов.
Чубаров чуть приблизился к супруге и коснулся губами её лба.
- Доброй ночи, Евгения. Отдохните немного от меня.
***
Жорж вышел в курительную. Спать не хотелось. Все мысли были о ней, об этой девушке, которая считалась его женой. Не было никакой нужды уезжать из дома чуть свет, но иного объяснения желанию занять отдельную гостевую спальню, оставив молодую супругу, он придумать не сумел. И дёрнул же чёрт дать Евгении слово не притрагиваться к ней до приезда в имение! Но тогда её испуганные глаза смотрели с мольбой, и он не смог поступить иначе. Вот ведь болван!
Глава 15
Путь до Моршанска был неблизким. Остановки делали нечасто, только для смены лошадей на почтовых станциях. Эжени устала от тряски, от невозможности нормально поспать. На ночлег в гостиницах останавливались три раза за пятеро суток пути – в Коломне, Рязани и Шацке. Эжени хотелось погулять по старинным городам, посмотреть крепости и храмы, но увидеть их ей удалось только в оконце кареты. На её просьбы Ворон отвечал одно и то же: «Нам надобно спешить». Куда и зачем, он не объяснял.
- Георгий Алексеевич, где будет следующий ночлег? – поинтересовалась Эжени, переворачиваясь на своём сиденье на бок лицом к супругу. - В Тамбове?
- Вы плохо знаете географию, Евгения Николаевна. Я полагал, вы поинтересуетесь, где находится место, в котором вам предстоит провести жизнь.
- Я интересовалась, - обиженно проговорила девушка. - Ваше имение находится в Моршанском уезде Тамбовской губернии.
- Наше имение, Эжени. Теперь это и ваше имение. Посмею заполнить пробел в ваших познаниях. Моршанск расположен севернее Тамбова, поэтому через губернский город мы проезжать не будем.
- Значит, мы уже скоро приедем? - лицо Эжени озарилось радостью. Она уже научилась пропускать мимо ушей колкие замечания супруга.
- Как знать. Бог даст, к утру дождь прекратится, дорога подсохнет. Доберёмся до Моршанска, а там и до Ольховки уж недалеко.
- Расскажите мне что-нибудь. Не могу спать, дождь по крыше барабанит, - Эжени села, обхватила колени руками.
- Сказку на ночь желаете? – ухмыльнулся граф. – Я сказок не знаю. Про уездный город могу рассказать, вам полезно будет. В Моршанске протекает река Цна, разделяющая его на две половины. С моршанских пристаней грузы на баржах отправляются по рекам Мокше, Оке, Волге в Нижний Новгород, Москву, Муром. Наш город торговый.
- А что везут?
- Хлеб и лес прежде всего. И другие грузы тоже. Я, к примеру, по реке сплавляю кожу, сукно, мёд. А камень отправляю на юг гужевым транспортом.
- Вы рассуждаете, точно купец.
- А я и есть и купец, и промышленник, и помещик. Такова нынче моя служба. Веду хозяйство, чтобы сохранить то, что от отца досталось, да для наших с вами детей приумножить. Всё, спите, Эжени. Доброй ночи.
***
Карета утопала в жидком месиве. Чем дальше от Москвы, тем хуже делалась дорога. Эжени с тоской глядела в оконце кареты, по которому стекали струи дождя. Ей до безумия надоели и эта поездка, и эта тряска, и этот мужчина, лицо которого почти неделю постоянно маячило перед ней.
- Как же вы выбираетесь из этой глуши осенью и весной? Если сейчас, летом, здесь непролазная топь, то что же будет в распутицу?
- Весной и осенью мы будем сидеть в усадьбе и пить чай с мёдом. Наш, тамбовский мёд ценится по всей России. В Москву и Петербург возим.
- И что такого необычного в вашем мёде? Пчёлы везде есть. И мёд везде одинаков.
- Вы ошибаетесь, дорогая. Пчёлы, может, и одинаковы, да цветы луговые разные. Вы любите мёд, Евгения Николаевна?
- Нет, не люблю, - отчего-то соврала Эжени, раздосадованная самодовольной похвальбой супруга.
- Полюбите. Распробуете неизведанную сладость и полюбите, - глаза Ворона вспыхнули огнём, от которого по телу Эжени побежали мурашки. Однако, когда холёная ладонь графа легла на её кисть, она не стала отдёргивать руку.
***
Карета подкатила к массивным кованым воротам, украшенным графским гербом. Привратник расторопно выскочил из сторожки и пропустил хозяйский экипаж на территорию усадьбы. Эжени с любопытством глядела в окошко, когда карета, миновав широкую липовую аллею, подъехала к парадному крыльцу длинного двухэтажного дома с шестиколонным портиком. Пока услужливый лакей помогал путникам выбраться из кареты, у входа собралась дворня, выстроившаяся в две шеренги, как на плацу. Эжени отметила про себя некоторую скованность прислуги и настороженные взгляды, устремлённые на новоиспечённую хозяйку. У неё сложилось впечатление, что прислуга побаивается хозяина.
Граф представил челяди молодую жену. Притихшая дворня поочерёдно приложилась к рукам хозяина и хозяйки. Граф повёл жену в дом, на ходу давая указания вышколенной прислуге. Было видно, что он привык к беспрекословному подчинению. Эжени отметила, что и передняя, и диванная с широкой лестницей, через которые они прошли, были обставлены богато и с отменным вкусом. Граф распорядился немедленно собрать что-нибудь на ужин. Гостиная, в которой юркие лакеи накрывали на стол, поразила Эжени богатством отделки и роскошью обстановки. Девушка никак не ожидала увидеть в деревенском усадебном доме столь изысканную мебель, дорогие ковры и портьеры. Картины в золочёных рамах, полированные клавикорды в углу, мейсенский фарфор, лиможские вазы, массивная люстра с искрящимися хрустальными подвесками – всё буквально кричало о богатстве хозяина. Роскошь эта давила, заставляя Эжени чувствовать себя жалкой самозванкой, по случайной ошибке оказавшейся здесь.
***
Поужинав, супруги направились в покои. Граф подал жене руку. Эжени почувствовала, как гнетущая тревога сдавила грудь. На второй этаж вела широкая дубовая лестница с резными перилами. Едва ноги Эжени миновали последнюю ступеньку, как граф буквально набросился на неё, стиснул в объятьях и впился в её губы настойчивым, требовательным, долгим поцелуем. Эжени была ошеломлена этим яростным напором и едва дышала от страха. Он крепко, по-хозяйски прижимал её к себе, скользя рукой вдоль спины вниз и давая понять, что отныне имеет на неё все права. Эжени безвольно покорилась, почувствовав себя ничтожной, беззащитной и зависимой от прихоти властного мужа. Оторвавшись от жены, граф, тяжело дыша, хрипло и отрывисто произнёс:
- Это ваши покои. Я пришлю вам горничную. Она поможет раздеться и подготовиться.
Испуганно притихшая Эжени вопросительно взглянула на мужа, поёжившись от безумного, лихорадочного блеска его глаз. Он, словно прочитав мысли девушки, как бывало уже не раз, ответил на её молчаливый вопрос.
Глава 16
Эжени невольно вскрикнула, вцепившись пальцами в простыню. Вот и всё. Её замужество свершилось. Теперь она знала, что происходит за дверями супружеской спальни и отчего девицам не рассказывают об этом. Знай она заранее о том, что её ждёт, она ни за что не пошла бы замуж. Уж лучше в монастырь, там не пришлось бы испытать немыслимое унижение, когда муж, охваченный какой-то безумной, дикой страстью, бесцеремонно обнажил её, не пришлось бы терпеть эти бесстыдные мужские прикосновения. Глядя в потолок с причудливой лепниной, она обречённо думала о том, что отныне ей придётся всю жизнь терпеть эту пытку, превозмогать эту боль, которую Ворон причинял ей, грубо вторгаясь в её тело. Эжени не пыталась вырваться или отстраниться, лишь молча глотала горячие слёзы, а он всё продолжал истязать её с каким-то изуверским наслаждением на лице, сотрясаясь, будто в лихорадке.
- Вы плачете? – ошеломлённо произнёс Жорж, услышав жалобный всхлип. – Вам больно? Я был неловок?
Граф отстранился, суетливо накинул халат и стремительно вышел из спальни.
Эжени слышала, как он мерил шагами свою комнату, потом потянуло сквозняком. Граф, должно быть, открыл окно. Эжени немного успокоилась, но всё так же лежала, устремив невидящий взгляд в потолок. Эжени размышляла о той безрадостной жизни, что ждала её впереди. Будущее рядом с этим беспощадным, хмурым человеком казалось мрачным и беспросветным.
Он вернулся спустя четверть часа, молча сел на кровать. Эжени уловила знакомый запах табака. Точно так же пахло от папеньки. Ах, милый папенька, за что же он уготовил ей такую безрадостную долю? Чем она провинилась перед ним и чем прогневила Всевышнего?
- Эжени, простите, что причинил вам боль. Мне следовало сдерживать страсть и быть аккуратнее. Вы … вы не знали, что должно было произойти? Вас не подготовили? Не сказали, что девице в первый раз всегда боль превозмогать приходится?
- Тётушка сказала, что я должна терпеть молча и вашу волю исполнять. Что бы ни пожелали, какие бы отвратительные и позорные вещи не творили, я обязана подчиниться безропотно. Таков долг жены.
- Не со слезами же, право слово, плотской любви предаваться! Она для наслаждения, для услады. Тётушка! Вот бесовское отродье! Это она внушила вам, что происходящее между мужем и женой постыдно? Эжени, милая, это вовсе не так. Супружеские отношения – это не похоть и не прелюбодеяние. Это не грешно, потому что совершается для продолжения рода и с Божьего благословения. Вы слишком юная и неискушенная. Мне следовало быть внимательнее к вам. Я не желаю, чтобы вы испытывали страх и отвращение, находясь со мной. Я – не деспот. Я не требую от вас слепого повиновения своей воле. Я желаю, чтобы брак наш счастливым стал, чтобы приятность приносил и мне, и вам. Коль противен я вам, прямо скажите. Поступайте, как сердце велит. Не стану, не стану я принуждать вас более, коль омерзение испытываете. Не изверг же я, мучить вас. Бог с ним, с наследником.
- Как же это Бог с ним? Я дитя хочу! Не для того замуж шла, да терпела эту пытку … Тогда уж лучше в монастырь. Георгий Алексеевич, сжальтесь, отпустите меня! У нас в Дорогобуже Свято-Дмитриевский монастырь, хочу туда …
- У нас в Тамбове тоже женский монастырь имеется, Воздвиженский, - ошарашенный просьбой жены, пробормотал граф. - Только не отпущу я вас туда. Этого не допущу. Я отцу вашему обещание дал позаботиться о вас. Ещё чего удумали! В семнадцать лет жизнь в келье гробить, да такую красоту под монашеской рясой прятать? Это преступно! Не для того Господь вас изумительной наружностью наделил и женской прелестью, от которой дух захватывает и сердце заходится, - с жаром произнёс граф, развернувшись к Эжени. Он хотел было коснуться её руки, но она убрала. - Вы обиды на меня не держите, Евгения. Всё у нас с самого изначала пошло не так, как должно. С вашей шалости началось, а потом мне шлея под хвост попала, дурил от обиды. Характер у меня скверный, обидчивый, упрямый, оттого всё и приключилось. Вы безумно нравитесь мне. Не отталкивайте.
Эжени молчала, глядя в потолок. Не хотелось видеть Ворона, не хотелось разговаривать, не хотелось слышать его голос, не хотелось думать ни о чём. Её накрыла невероятная, смертельная усталость. Эжени опустила веки и тотчас провалилась в сон.
***
Зима, кругом белым бело, простор. Тройка мчалась по заснеженной дороге. Ветер бил в лицо, щёки жалили колючие снежинки. Но Эжени не было холодно, её согревали тёплый салоп и мягкий меховой полог, укрывавший ноги. На душе было легко и радостно от этой сверкающей белизны вокруг, от хрустального морозного воздуха, от того, что рядом был Он. Эжени не видела его лица, лишь чувствовала плечо, на которое она опустила голову, да аромат хвойной кёльнской воды, перемешанный с запахом дорогого табака. Возница взмахнул хлыстом, погоняя тройку. Зазвенели бубенцы. Да так весело зазвенели, так громко, так оглушительно, что Эжени пробудилась ото сна. Как жаль, что это был лишь сон! Ощущение счастливой умиротворённости всё ещё окутывало её.
Эжени нехотя открыла глаза. Так уютно и приятно ей спалось на мягкой перине, под тёплым одеялом. Сердце замерло на миг, а потом застучало часто-часто. Её голова лежала на плече Ворона, она крепко обнимала его рукой и ногой. Эжени бросило в жар. Боже правый, она обнимала его! Не он, а она сама! Как же это? Он лежал неподвижно и мирно спал. Точно спал, даже ресницы не трепетали. Эжени осторожно, чтобы не разбудить Ворона ненароком, убрала сначала ногу, потом руку. Взглянула мельком на резкий профиль, на взлохмаченные смоляные волосы и быстро спустила стройные ножки на мягкий, ворсистый ковёр. Вставать в такую рань не хотелось, но в голове пронеслась мысль, что если чуть помедлить, то он проснётся и снова станет творить с ней то непотребство, что проделывал давеча. Не найдя халата, она подняла с ковра сорочку и мышкой скользнула в скрытую бархатной портьерой дверь уборной.
Жорж открыл глаза и огорчённо посмотрел вслед убежавшей от него нимфе, сверкнувшей обнажённым белым телом. Убежала. Ужель более не позволит прикоснуться к себе, такой манящей и желанной? Жорж молил Господа, чтобы эта первая, и, возможно, единственная их ночь, не принесшая радости ни ей, ни ему, не оказалась бесплодной. Он не роптал, что так вышло. Сам виноват, сам всё испортил. Знал, что Евгения девочка совсем. Надо было быть умнее, деликатнее. Да что уж теперь … Дело-то сделано. Грубо, неумело. Эх …Теперь уж не девочка она, а жена. Господи, сделай так, чтоб понесла она, чтоб дитя связало их навеки, чтоб не помышляла Неня оставить его! Неня. Брат в письмах так называл её, ласково и нежно. И Арсеньев тоже. Эжени будут называть её в свете, а для него она будет Ненечкой, его милой девочкой, так трогательно обнимавшей его этой ночью.
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги