Клейкая лента для двоих

Глава 1

Мария

    Я сижу в летнем кафе и жду его, самого лучшего мужчину в мире. Он красив до зуда в пальцах, до тесного дыхания в груди, до феерического помутнения в голове. Когда я поняла, что влюбилась до беспамятства? Как только увидела его в полицейском участке, придя писать заявление. Глупо всё произошло.

    Приехала к Тошке на летние каникулы развлечься и, хоть чуть-чуть, снизить градус родительского контроля. Все едут отдохнуть на море, в тёплые страны, а я, дурёха, погналась за московским, загазованным воздухом.

- Питерской вони не хватает? - ворчал отец, развалившись на диване и буравя меня из-под бровей. – Московского смрада решила в лёгкие набрать?

    Решила. И не в воздухе дело. Удавка надоела. Двадцать один год, а поводок удлиняется только до университетской двери. Смешно, аж плакать хочется. С Нового года канючила, дула губы, уговаривала ослабить контроль, отпустить в столицу, дать немного самостоятельности.

- Закончишь год на пятёрки – отпущу, - брякнул на свою голову отец, не веря в мои способности.

    А чего в них верить. Школьный аттестат пятёрками не блещет, первая сессия пестрит трояками. Я и в институт после школы не попала, по ЕГЭ не прошла. Пришлось пересдавать, чтобы на платку хоть взяли. Пересдала. Со второго раза, но пересдала. Упёртостью своей выгрызла средненький бал, чего отец не учёл, озвучивая цену моей свободы. Ох. Папа, папа. Пришлось ему, скрепя челюстью, отпустить единственную доченьку в «вертеп разврата и безнаказанности». Мужик слово дал, мужик обратно забрать не может. А папа всегда был настоящим мужиком. Поэтому мама за него замуж вышла. Всегда говорила, что настоящий мужик – редкий и ценный экземпляр. Его надо сковородой по голове и в норку тащить. Вот и я нашла свой редкий экземпляр, серьёзный, суровый и такой мужественный, что рот слюной наполняется, глядя на него.

    Это так, лирика, а наша встреча была запоминающаяся. Я с утра осматривала красоты Москвы, погуляла по Арбату, прошлась по старым улочкам мегаполиса, находилась до ломоты в ногах и головокружения от запаха плавящегося асфальта. Мороженое пришлось кстати, как и скамеечки в сквере под тенью разлапистых деревьев. Расслабилась, рюкзак стянула, бросила рядом и глаза закрыла, смакую ванильную сладость. Так и просрала свои документы и наличность, сунутую в рюкзак.

    Наверное, это судьба. Как ещё я могла встретить своего мужчину. Отделение полиции встретило недружелюбной вонью пота и перегара. Первый раз оказалась в таком месте и сразу столько негативных эмоций. Злой дежурный с потной рожей и сальными волосами, бубнящий себе под нос про распиздяйство заезжих кошёлок, скользкий следователь, вытирающий жирные руки после курицы и шарящий мелкими глазёнками по груди во время опроса. Из кабинета выходила облапанная взглядами, как из свинарника выбиралась. Так торопилась покинуть пропахнувшее курятиной помещение, что зацепилась мыском за порожек и вылетела вперёд головой, приземляясь на четвереньки. Удачно приземлилась. В ноги своего красавца, сурово сдвинувшего брови и смотрящего на зону копчика, выглянувшего из слегка сползших от падения штанов. Копчик у меня красивый, с набитой бабочкой на выпускном. Кто-то в этот день пил по-чёрному и предавался утехам в тёмных аллеях, а мне, в честь первого дня свободы, Колька бил тату, которую я до сих пор прячу от родителей.

    Так и стояли: я на карачках, с оттопыренной попой и бабочкой в полёте, а он - замёрзший на этой бабочке, пытающейся поднять мою пятую точку вверх. Я как глаза подняла, так тоже застыла. Тёмные волосы с взлохмаченной чёлкой, чёрные глаза с чертями в зрачках, брови в разлёт, живущие своей жизнью, и наглая ухмылка на жёстких губах. Из утопающего транса вывел следователь, споткнувшийся и перелетевший через меня, матерясь, как уголовник.

- Блядь! Что раскорячилась здесь, дура! Чтоб тебя… пи-пи-пи-пи…

- Заткнись, Карп, - рыкнул на него мой красавчик, поднимая меня за шкирку. – Совсем девчонку запугал. Ты как, малыш?

- Нормально, - проблеяла, не узнав свой голос и покраснев до самого копчика.

- Подожди меня на выходе, - чуть подтолкнул к двери, касаясь пальцами порхающей бабочки. – Скоро освобожусь.

    Подхватил под локоть Карпа и впихнул его в кабинет, а я заторможенно пошла на выход, задержавшись немного у сального дежурного.

- Это кто? – осмелилась спросить, указывая рукой на закрывшуюся дверь

- Ворон, охотник за головами, - хмыкнул дежурный и причмокнул рыхлыми губами. – Похоже, не только за головами, - с оттяжкой провёл глазами от лица до груди, обтянутой белой майкой.

    От его взгляда выскочила из отделения, как пуля, и села на лавку, приводя дыхание в потребный вид. Желание вернуться к Тошке и помыться, соперничало с желанием дождаться красавчика. Пока спорила с собой, мой охотник вышел.

- Скучаешь? – подсел рядом и протянул справку об утери документов. – Паспорт вряд ли найдут, а с этим передвигаться безопаснее. Голодная?

    Я кивнула, а он взял меня за руку и повёл в кафе. Так и завязались наши отношения с Данилой Вороновым, частным детективом и охотником за преступниками.

   Сегодня четвёртое свидание, и я, наконец, решила расстаться со своей невинностью. Тошка стебёт, обзывает нафталиновой девственницей, поросшей паутиной, а я ждала его, своего редкого и ценного экземпляра. Вчера готовилась весь день. Сходила на эпиляцию интимной зоны, всё так же по совету Тошки. Она в Москве давно, знает вкусы столичных мужчин, так что теперь я там непривычно голенькая с тонкой полоской вдоль лобка. Представляю, как Даня запустит туда руку, пройдётся по бархатистой кожице, заурчит, как котяра и…

- Привет, малыш. Давно ждёшь? – Даня стянул меня со стула и мазнул обещающим поцелуем по губам, запуская бабочку на копчике и её подружек в животе. – Прости. Немного задержался.

    Его голос понижается после поцелуя, переходя на рычащий хрип, а я теку от вибрации в груди, вторящей его сиплому рычанию. Мы поздно обедаем, или рано ужинаем, а затем он берёт меня за руку и молча ведёт в машину. Его взгляд без слов говорит, что он хочет со мной сделать, а моя бабочка давит на копчик, подгоняя и заставляя активнее перебирать ногами. Мы также, молча, едем по раскалённым улицам города, боясь спугнуть обещание жаркой ночи, повисшее в салоне автомобиля.

Глава 2

Мария

    Третий день я живу у Данилы, с того самого вечера, как я отдала ему себя. Мы заехали к Тошке за моими вещами, я чмокнула подругу и, договорившись о прикрытии, умчалась навстречу своему счастью. Даня знает, что через месяц я вернусь в Питер, и старается проводить больше времени со мной. Иногда срывается по звонку куда-то, бывает, даже ночью, но большую часть суток посвящает мне. Мы катаемся по Москве, гуляем по набережной, едим в кафе, и я чувствую сильную пульсацию жизни рядом с ним. Близость больше не приносит боли, только удовольствие, прививающее зависимость. Зависимость от его запаха, от его рук, от его голодных поцелуев и жарких касаний, и чем ближе наше расставание, тем моя зависимость становится сильнее. Стараюсь жить одним днём, насыщаться им, впитывать каждую эмоцию, получающую рядом с ним. Будет тяжело, больно, но остановиться я не могу.

- Малыш, пойдём в кафе, или поедим дома? – Дан выходит из ванной комнаты с полотенцем на бёдрах, и я зависаю, как всегда, отслеживая взглядом капли, собирающиеся в дорожки и впитывающиеся в махровый барьер, не сильно скрывающий поднимающуюся плоть. – Да ну его. Нахрен. Ты так смотришь, как будто сожрать меня хочешь.

- Хочу, - булькаю, как рыба, созерцая его мощь, освобождённую от белой тряпки.

    Он медленно подходит ко мне, проводит большим пальцем по губе, нажимая и приоткрывая, ныряет первой фалангой, с голодом наблюдая за мной. За тем, как я обволакиваю губами палец, чуть втягиваю щёки, посасывая его, подаюсь вперёд, затягивая вторую фалангу и теряюсь в затянутых чернотой глазах.

- Я хочу, чтобы ты сделала тоже самое с членом, - надавливает на плечо, заставляет встать на колени и не прерывает зрительного контакта. – Давай, малыш. Сделай мне хорошо.

- Я никогда… - блею, упираясь глазами в перекрученную крупными венами дубину, не понимая с чего начать.

- Я научу, - шепчет, проходясь рукой по всей длине, освобождая блестящую от влаги головку. – Открой ротик. Шире… Да, малыш… Теперь соси… Пощекочи язычком… Да… Так…

    Я делаю всё, как он говорит, послушно покручиваю языком, втягиваю щёки, создавая вакуум, подаюсь головой вперёд, вбирая ещё чуть-чуть. Даня толкается сам, удерживая мою голову рукой, проталкивается глубже, и я чувствую рвотный позыв, вызванный проникновением в горло.

- Дыши, малыш… Носом дыши… Давай ещё разок… Расслабь горло… - Он двумя руками обхватывает за скулы, нежно пальцами стирает выступившие слёзы, и делает ещё толчок, удерживая и скользя ещё глубже. – Умничка, малыш… Давай ещё раз… Так… Да… Хорошо… Ещё раз…

    Я закрываю глаза, из которых продолжают стекать капли, собираясь в дорожки и сползая вниз, как недавно стекали по телу Данилы. Расслабляюсь и позволяю насаживать себя на член, мечтая, чтобы это быстрее кончилось. Мне не нравиться такое вторжение в горло, но я терплю, доставляя своему мужчине удовольствие. Терпеть приходиться долго. После двух заходов за утро Даня не скоро приходит к финалу, замучив меня до тошноты. Вишенкой на торте оказывается сперма, стекающая в глотку, выплёскивающаяся из носа, когда я начинаю кашлять.

- Всё хорошо, малыш. Ты справилась, - Дан поднимает меня на онемевшие ноги и притягивает к себе, гладя по спине и волосам, а я тихо плачу, стараясь делать это незаметно, и надеюсь, что такие радости он будет просить не часто.

    Он выпускает меня, и я, не спеша, иду в ванную комнату. Хочется припуститься на бег, но продолжаю сдерживать себя, гордо двигая в нужном направлении. Закрыв на щеколду дверь, пускаю воду и даю полную волю слезам. Саднит горло, во рту неприятный, горько-солёный вкус. Да, его, но всё равно неприятный. В груди распирает от обиды. Разве секс не должен приносить удовольствие обоим? Разве, когда плохо одному, называется сексом? В полном раздрае включаю душ, выдавливаю на щётку пасту, и с остервенением драю зубы, пока в плевке не закручивается кровь, пропадая размытой дорожкой в сливе.

    Из ванной выхожу успокоившись, убедив себя, что это норма. Все занимаются оральным сексом, Тошка рассказывала. Её парень напрашивается на минет каждый день. И ладно, мы делали это дома. Тошке приходится хуже. То в кинотеатре нагибает, то в машине, пока стоят в пробках, то в грязных, общественных туалетах. И ничего. Как-то привыкла.

    Данькины ругательства доносятся с кухни, вместе с запахом горелой яичницы, и я иду на этот шумный смрад. Помещение заволокло дымом, а Дан, стоя посередине в одних спортивных штанах, сбивает его деревянной лопаткой, с которой слетают куски бывшего обеда.

- Представляешь! Димыч, мудак, позвонил! И ведь, сука, отвлёкся всего на минутку, а тут такое! – кричит сквозь сизую дымку, думая, что мне плохо слышно.

- Окно открой! – кричу в его тональности. – И выключи, наконец, плиту под сковородой!

    Дан матерится, хватает горячую сковородку рукой и, с криком, бросает её в мойку, пуская воду и отпрыгивая от шипящей раковины, машет обожжённой рукой и, бубня очередные ругательства, открывает окно, а я смотрю на мою криворучку и вспоминаю мамины слова: «Все мальчики рождаются с милыми ручками. Просто с возрастом у кого-то они искривляются, а у кого-то сползают ниже поясницы. Будешь выходить замуж, не бери ни первый, ни второй вариант. Проверь, чтобы конечности произрастали из нужных мест».

- Что будем есть? Яйца кончились, в морозилке остались только пельмени, - поворачивается, после проведённой ревизии в холодильнике.

- Значит пельмени, - отвечаю и вижу, как он морщит нос. Видно, зажрался пельменями мой холостяк.

    Пельмени отвратительные. Из-за отсутствия сметаны и майонеза, их приходится есть пустыми, давясь от клейкого теста и непонятной субстанции внутри. Хороша хозяюшка. Нет, чтобы проявить заботу о мужике, приготовить обед и ужин, вместо этого валяюсь в кровати и бегаю по кафешкам.

- В магазин нужно сходить, продукты купить, - составляю в уме список, дожёвывая последний кусок теста. – Деликатесы готовить не умею, но суп и котлеты мама делать научила.

Глава 3

Дан

     То, что попал, понимаю сразу, зависая на бабочке, пытающейся взлететь с копчика. И чего ей неймётся? Такой красивый копчик, переходящий в упругую задницу. Поднимая за шкирку, оцениваю не только копчик. Маленькая, хрупкая по сравнению со мной малышка. Вся такая светлая, нежная, невинная, и, если бы не грудь между вторым и третьим, обтянутая белой майкой, и округлая задница, нереально смотрящаяся в комплекте с тонкой талией, подумал бы, что этой пигалице лет шестнадцать. Отпустил бы, несмотря на желание пройтись языком по крылышкам, поставить раком и трахать, глядя, как бабочка старается улететь, только, мудак, в глаза глянул, чистые, безоблачные, как июльское небо, и понял, не отпущу, сейчас данные по ней получу, и не отпущу.

- Карп, сука. По-хорошему прошу, - нависаю над ним, перегнувшись через его убогий стол, заляпанный жиром и кружками от чая. – Мне только одним глазком в заявление заглянуть.

- Не положено, - хорохорится Карпов, а сам косится на стопку бумаг, составляющую один общий бардак на его рабочем месте. 

    Выхватываю верхний листок, шлёпая одновременно по руке Карпа, тянущего прикрыть своё богатство, и быстро сканирую информацию. Крапивина Мария Владимировна, проживающая в северной столице, двадцать один год, а не скажешь. Копирую в голове адрес прописки, благо, фотографическая память, параллельно знакомлюсь с причиной её появления в этом гадюшнике.

    Когда-то я сам начинал в этой клоаке, мотивируя приход в полицию долгом перед родиной, чувством справедливости, и ещё кучей патриотических взглядов. Через год патриотические взгляды сползли, как грязь во время дождя. Деньги, связи, нежелание сдвинуть задницу. Думал, привыкну, буду как все, сидеть на жопе ровно, выезжая на место преступления и вешая висяки на бомжей. Не смог. Не привык. Через четыре года уволился, уйдя на вольные хлеба. За это меня здесь не любят. Взбрыкнул. Пошёл против системы. Докапываюсь до самого дна в поиске виноватых. Вот и сейчас смотрю на заявление, и понимаю, что зря девочка пришла. Пальцем никто не пошевелит.

- Справку ей выписал? – бросаю обратно бесполезно измаранный чернилами листок.

- Собирался, - Карп лениво зашевелился на стуле. Сука! Даже этой мелочью не озаботился! Знает ведь, что любой мент при проверке документов в обезьянник потащит до выяснения личности! А что в отделениях делается по ночам, Дан не понаслышке знает.

    Карпов заполняет бланк, нервно скрепя ручкой по поверхности, а я гадаю, ждёт или нет. Если ждёт, значит точно не отпущу. Выйдя из затхлого пространства, делаю глоток раскалённого воздуха и довольно растягиваюсь в улыбке. Ждёт малышка. Сидит на скамеечке и ждёт. Хорошая девочка, послушная.

- Скучаешь? – тупой вопрос, тупой подкат, и чувствую себя тупым рядом с ней, и яйца в штанах тупо ноют.

    Дальше всё по привычной накатанной: обед, приглашение на свидание, трёхдневное знакомство и перевод в более тесные отношения. И ведь идёт, дурочка моя, знает, что не вырвется после из моих лап, и идёт. А меня трясёт аж всего. Член колом стоит третьи сутки, мысли все о ней и её татуировке. И сделала её на таком заманчивом месте, что хочется облизнуть, пробраться языком ниже. Блядь! Грёбаный лифт, еле ползущий по своим шарнирам! Пальцы колет от бездействия, и в штанах зуд от бесполезного трения о ширинку.

   Дверь, коридор и снос башки. Не даю опомниться, стягивая топ и короткую юбку, разворачивая спиной и касаясь дрожащими пальцами к крыльям.

- Я мечтал об этом с того дня, как увидел тебя на четвереньках, - обрисовываю контур, повторяя движения пальцев губами. И это уже не подкат, это реальный голод и жажда присвоить.

    Её подёргивает от моих касаний, слегка прогибает в спине, отпячивая аппетитную задницу с ненужными верёвками вместо трусиков. Стягиваю вниз помеху, обеспечивая полный доступ к заветной щелочке, разворачиваю и балдею. Киска голенькая с тонкой, светлой полоской, теряющейся в складочках.

- Бля… Ты такая красивая, - пальцы снова потрясывает от касания к блядской дорожке, слюней полный рот, и бешенное желание лизнуть, всосать, зарыться. Дёргается от моего проникновения, от размазывания соков по складочкам. Удерживаю рукой и придвигаюсь ближе. - Я только попробую, малыш. Тебе понравится.

    Она расслабляется, стонет, тянется, а я дурею. От стона протяжного, дерущего за душу, от запаха эстрогенов, туманящих мозг, от вкуса сладкого и терпкого, бьющего по рецепторам. Срываюсь, закидываю ножку на плечо, раскрываю для себя и насаживаю, трахаю языком, впиваюсь губами. Девочка моя вошла во вкус. Сама бёдрами поддаёт, трётся киской, запускает ручки в волосы, и сама вдавливает в себя, ловя оргазм, содрогаясь, крича.

    Подхватываю на руки, несу в спальню, вспоминая по ходу, когда менял бельё. Недавно, два дня назад, ставлю себе галочку. Кладу её на покрывало и стягиваю одежду, торопясь утвердиться, взять. Скульптурно кручусь, поигрываю мышцами, показываю себя во всей красе. Девочки это любят. Спецом штанги тягаю, чтобы было чем поразить. А нет. Не поразил. Как увидел испуг в глазах, сразу всё просёк.

- Господи. Какой огромный, - паника, попытка отползти, округлившийся взгляд.

- Первый раз? – склоняюсь, ловлю кивок и снова охреневаю. Двадцать один год, развитая в порнографическом русле столица, а целка. Моя целка. И так хорошо становится. Это ж я первый сорву цветок, кину палку, забью болт, трахну в конце концов. Собираюсь с силами. Нежным надо быть. Успею ещё забег устроить.

– Я буду осторожен. Расслабься, малыш.

    Маша расслабляется от поцелуя, от пальцев шаловливых, от трения члена о плоть, а я вспоминаю, всё, что парни рассказывали, как девственниц рвать. Мой опыт слишком ничтожен, да и то, был под кайфом. Вставляю головку, немного ввожу и делаю резкий толчок, удерживая бёдра, цепляясь в губы, прижимая к матрасу.

- Потерпи, малыш. Потерпи. Уже всё, - шепчу, слизывая слёзы, стекающие по вискам. – Ещё чуть-чуть, и всё.

Глава 4

Мария

    Утро лёгким не бывает. Для меня это утро, первое без Дани, даётся тяжело. Чтобы я не делала, зависаю, вспоминая наши дни, наполненные близостью и любовью. С моей стороны искренней любовью. Беру телефон и печатаю короткий текст:

       «Доброе утро)»

    Жду двадцать минут и не получаю ответа. Наверное, отсыпается после бессонных ночей. Я тоже хочу отоспаться, но болезненное давление в груди не даёт спать. Закрываю глаза и мучительно думаю о нём, вижу его, чувствую его запах.

    Стараюсь себя занять делами, разбираю сумку, стираю, убираюсь в квартире, но мысли занимаются очень плохо. Теперь я знаю, что чувствовала Ленка, когда Артём после школы ушёл в армию. Она тогда плакала, не ела, не спала, перестала общаться с друзьями, а я считала её слабой. Теперь слабая я. Ленку мы потеряли, как только Артём вернулся через год с новой девкой, висевшей у него на руке. Этот подонок мурыжил Ленку до последнего, писал письма, звонил, слал смс, а сам готовил подлянку, бегая в увал к местной бабе. Результат оказался плачевным. Баба залетела, а Ленка наглоталась таблеток в день свадьбы Артёма. Никто такого не ожидал. Если бы знали, что задумала Ленка… Потом раскрылся обман с ложной беременностью, последовал скандал, развод, а Ленку уже не вернуть.

    Три часа дня, Данька молчит. Получила сообщение от родителей: «Долетели, разместились, всё хорошо». Повезло, что родители уехали отдыхать и не видят меня такой. Мама кишки бы на кулак наматывала, пока не вытянула всё из меня. Сейчас никто не мешает смотреть в чёрный экран телефона и ждать, когда тот оживёт. От вибрации и звонка в руке подскакиваю на месте. Время пять вечера. Это как меня отключило. Принимаю вызов и собираю в кучу свою кашу в голове.

- Маха! Привет! Я всё знаю, - кричит трубка голосом Арины.

- Что знаешь? – испуганно озираюсь и шарю глазами по стенам и потолку, ища камеры слежения.

- Ты вернулась, родаки твои улетели, так что от клуба отвертеться не получится, - продолжает громко фонить трубка.

- Не хочу, Ариш. Устала, - сил нет, хочется зарыться под одеяло и жалеть себя долго и много.

- Ничего не знаю. Заеду за тобой в девять. Попробуй не соберись, выволоку в чём есть, - предупреждает и отключается.

    Тяну занемевшую от долгого сидения спину и иду в ванную. Спорить с Аришкой бесполезно. Она чокнутая, и может вытащить из дома даже в трусах, а не пустишь, всех соседей на уши поставит. Приняв душ, пытаюсь съесть творожок. Больше сегодня ничего не лезет. Снова смотрю на заснувший экран, и в груди режет ножом. Звонить и навязываться не хочу, поэтому откладываю телефон и привожу себя в порядок. Дудочки, короткий топ, босоножки на шпильке, для скромности лёгкая куртка и гулька на макушке. На макияж времени и желания нет, обхожусь тушью и бесцветным блеском для губ. Последние штрихи, и тишину квартиры разрывает звонок. Бегу, задевая косяки, надеясь, что это Дан.

- Жду у подъезда. Спускайся, - не Дан. Аришка.

    Ариша с Дэном и Севой прыгают вокруг машины, нетерпеливо поглядывая на подъезд. Выхожу, и сразу попадаю в шумный салон. В руке появляется бутылка пива, музыка бьёт басами, а Аришка фальшиво подпевает зарубежной попсе. Вываливаемся у Малины, где встречаем основной костяк институтской компании. Моё появление вызывает фурор, так как в клубы я не ходок. Смешно сказать, но папа не отпускает. Не считая выпускного, это моя первая вылазка в «вертеп разврата».

    Сева обхватывает меня за талию и втаскивает в полутёмное, грохочущее помещение. Музыка и гам давят на уши, горячий воздух не насыщает, а сжигает остатки кислорода в лёгких, от желания убежать колет ступни, но я послушно передвигаю ногами к свободным столам. Передо мной стоит коктейль, мелькают руки и улыбки, Аришка дёргает на танцпол, и я пытаюсь влиться в общее веселье. То ли я не правильная, то ли оставила себя в Москве, но влиться в веселье не получается. На танцполе изображаю столб, пока вокруг меня прыгают Ариша с Дэном, единственный коктейль стоит, смешиваясь с тающим льдом. Зачем согласилась пойти? Не моё это. Сижу только, порчу всем настроение.

    Решаю отлучиться в туалет, а оттуда сбежать домой, отправив Аришке смс из такси. Ариша машет мне с танцпола, а я показываю ей направление в уборные и надеюсь, что она не увяжется за мной. Туалеты чистые, в тёмных тонах, как и всё в клубе. Брызгаю холодную воду на лицо и тяжело вздыхаю. В груди до сих пор тянет и отдаёт в лопатки, слёзы разъедают глаза, и я вою от состояния ненужности. Все оправдания молчанию Дани кончались, заставляя чувствовать себя круглой дурой.

    Успокоившись, помахав руками на глаза, выбираюсь в коридор и, короткими перебежками, пробираюсь к выходу, боясь нарваться на знакомых. Засмотревшись на зал, натыкаюсь на чьё-то тело и по инерции заваливаюсь назад. Не падаю, благодаря чьим-то рукам, крепко схватившим за талию. Положение, в котором я нахожусь, осложняет осмотр спасителя. Всё, что я вижу, это шея и грудь в белой футболке с глубокой горловиной. У Дани все футболки тёмные, выдаёт мой больной мозг, зависший на крепкой, загорелой шее. Выставляю вперёд руки, опираясь о грудь, пытаюсь отстраниться. И вот тут меня накрывает глюк.

- Даня? Данечка… Ты приехал ко мне? – ощупываю плечи и грудь Дана, не выпускающего меня из плена. – Данечка. Вот, почему ты не звонишь. Ты всё это время был в дороге. Господи. Как я соскучилась. Думала, умру без тебя. Ты только с поезда? Устал, наверное.

    Я, как слабая умом, продолжаю его щупать, боясь, что это мираж, и в довесок сглатываю слёзы и шмыгаю носом. Дан смотрит на меня с удивлением, сдвигая брови, играя желваками и прожигая чернотой. Столько эмоций сменяется на лице, прежде чем губы растягиваются в улыбке.

- Малыш, ты чего здесь делаешь? – его хватка слабеет и руки перемещаются на спину, поглаживая лопатки, которые пять минут назад простреливала боль.

- Друзья вытащили развеяться, - отвечаю и тут же спохватываюсь. – Ты не подумай. Я не любитель ночных клубов. Ты же знаешь, меня папа не пускает в такие заведения.

Глава 5

Мария

- Дождь кончился, Машунь. Пойдём погуляем по саду, - он переплетает наши пальцы и тянет в заднюю часть, где с террасы есть прямой выход в сад.

    Три дня небеса обрушивали весь гнев богов, от измороси, мерзко облепляющей кожу, до града, с грохотом бьющего по жести подоконников, ветер пригибал деревья к земле, смешиваясь с водными потоками. Все эти дни мы не выходили из дома, занимаясь более приятными делами. Другу Дани придётся вызывать клининг, чтобы избавиться от следов нашей близости по всему дому. Я больше не загоняюсь, что Даня приехал не ко мне. Разве можно так касаться трясущимися от возбуждения руками? Разве можно вытворять такое губами и языком, если девушка тебе безразлична?

    Воздух, после непогоды кристально чистый, дурманит голову ароматами поздних цветов, или её дурманит от терпкого запаха мужчины, идущего рядом. Моя зависимость выходит на новый уровень. Панические атаки накрывают, если его нет рядом, когда я просыпаюсь с утра. Испуганно шарю рукой по пустой стороне кровати, обнюхиваю подушку, чтобы убедиться, что это не сон. Это пугает, ведь через три дня Дан уедет, и я буду просыпаться одна.

    Мы двигаемся вглубь яблочного сада с отяжелевшими от плодов и капель ветками. Ветер посшибал часть урожая, и теперь он утопает в траве битыми боками. Даня протягивает руку, срывает покрасневшее яблоко и подносит к моим губам. Я врезаюсь зубами в плотную кожицу, сок течёт по подбородку, и взгляд Дани чернеет, следя за стекающей, сладкой дорожкой, стремящейся спрятаться за воротом футболки. Он притягивает меня к себе, оттягивает за волосы голову назад и проводит языком по шее, слизывая яблочный сок. Отклоняю голову дальше, открывая полный доступ, и вздрагиваю от сильного сжатия груди и резкого рывка волос. Дан гнёт меня, как молодую берёзку, ощупывает руками, пожирает губами и задирает футболку, под которой ничего нет. Ему нравиться, когда на мне надето только это, и я надеваю его вещи для него.

    Ствол яблони приходится кстати, когда Даня разворачивает меня к себе спиной и прогибает вперёд.

- Расставь ноги и держись за дерево, - властный голос с хрипотцой возбуждения разгоняет кровь и наполняет рот слюной. – Шире.

    Я стою посреди сада в обнимку с деревом, нагнувшись, отклячив попу, широко расставив ноги, и меня трясёт от желания. Дан стоит сзади, оставляя ожоги взглядом, но не касается, заводя ещё сильнее. Шелест травы, горячее дыхание на ягодицах. Схожу с ума от тягучей пытки и холодных капель, падающих на спину сверху. Выгибаюсь, как кошка, и нагретые от кожи капли устремляются вниз, в ложбинку между ягодиц. Низкий рык, и Дан срывается с цепи. Жадно вылизывает позвоночник, ямку на пояснице, спускается за влажной дорожкой, и язык настойчиво гуляет по колечку. Я сжимаюсь, стараюсь отодвинуться, но Дан фиксирует руками бёдра и рычит, обездвиживая морально. Закрываю глаза, закусываю губу и часто дышу, боясь пошевелиться, цепляюсь ногтями в кору, когда пальцы собирают с промежности сок и медленно входят туда, где никогда не были.

- Тихо, малыш, тихо, - шёпот с вибрирующий жёсткостью отметает любое сопротивление. – Я только потрогаю. Расслабься.

    Тёплая слюна падает рядом и сразу размазывается по кольцу. Палец проникает глубже, выходит, и добавляется второй. Движения становятся резче, быстрее, и я скулю от необычных ощущений. От каждого нового толчка всё горит, вибрирует и начинает сокращаться. Мне стыдно от такого оргазма, и в тоже время сладко до жути.

- Молодец, Машунь. Какая ты молодец, - шепчет Дан, пристраиваясь сзади и нащупывая головкой вход во влагалище. – Теперь держись крепче, малыш.

    Кажется, мои крики слышат все соседи вокруг, потому что это нереально выносить молча. Обжигающие руки, стискивающие бёдра, шершавый ствол, царапающий ладошки, ледяные капли, тропическим душем колющие кожу, мощные удары, вбивающиеся в плоть, распирающие низ живота. Я горю, напрягаю ноги, пытаюсь поймать маячащий совсем рядом спусковой крючок, и он спускается от пальцев в попе, задвигавшихся в том же темпе, что и член. Судорога простреливает с такой силой, что кажется, меня сейчас разорвёт. Руки держат дерево по инерции, ноги подгибаются в коленях, голова идёт кругом, и красочные точки бегают в глазах.

- Я охреневаю от того, как ты кончаешь, - Дан прижимает меня к груди, удерживая обмякшее тело навесу. – Готов смотреть на это бесконечно.

    Мы стоим так несколько минут, пока моё дыхание набирает ровный ход, затем он надевает мне футболку и спокойно ведёт дальше, как будто мы не останавливались под яблоней, как будто мы не занимались сейчас ничем.

    В глубине сада обнаруживается пруд с пятнистыми рыбками кои, жадно открывающими рты и льнущими к рукам.

- Как они будут зимовать? – поражаюсь такому зрелищу. – Они же замёрзнут, Дань.

- Переедут в бассейн в зимнем саду, - он слегка морщится и кивает в сторону дома. – У них там огромная чаша с джакузи и тёплой водой. Кстати, мы с тобой не проверяли ещё бассейн.

    От урчания снова накатывает возбуждение, и тянет от пульсации между ног. Мы проверяем бассейн, джакузи рядом с ним, турецкую сауну, массажный кабинет. Я отрубаюсь на руках, несущих меня в кровать.

    Не знаю, сколько проспала, но просыпаюсь от тяжёлого, изучающего взгляда. Иногда я ловлю на себе такой его взгляд. Кажется, он пытается что-то рассмотреть, понять, принять решение. От этого взгляда леденеет в груди, мурашки бегут по ногам, и хочется укрыться одеялом. Я не обсуждаю с ним его взгляды и свою реакцию. Что-то подсказывает, что лучше молчать.

    Оставшиеся дни похожи один на другой. Мы гуляем, едим, смотрим телевизор и много занимаемся любовью. Да, да, да. Именно любовью. После близости в саду, мне кажется, мы вышли на новый уровень. Я всё больше Машуня, а не малыш, мне приносят завтраки в постель, и всё чаще я слышу самые главные слова: «я тебя никому не отдам, я тебя никуда не отпущу». Он хрипит их в шею, кончая в меня.

Глава 6

Дан

    То, что я лох, которого поимел брательник, понимаю, выходя из такси возле Машкиного дома. Правда, поимел он мою малышку, но очко почему-то болит у меня. Молодец. Ничего не скажешь. Девять лет ждал, чтобы отомстить. И ведь не трахнул ни одну блядь, с которыми я зажигал все эти годы, дождался её, мою чистую девочку.

    Теперь представляю, каково ему было, увидев меня, долбящегося в Кристинку. Зачем, спрашивается, долбился? Всё наркота, сука. Подсел тогда крепко, ища своё место в жизни. Слава богу, на несильную дрянь подсел, но мозги выкручивало не хуже, а главное, провоцировало неконтролируемую злость. Злость на отца, за то, что прыгает вокруг старшенького, злость на мать, за то, что перестала обнимать при встрече и встала на сторону отца, злость на Нила, которому по жизни всё давалось легко, от учёбы до общения с родителями, злость на Кристинку, потому что выбрала его, будущего приемника корпорации, а не меня, являющегося с рождения вторым. Я ещё в старшей школе подкатывал к ней яйца, хотел натянуть и галочку поставить, так нет, эта целка себя до свадьбы берегла. Сука. Не сберегла. Я уже неделю её трахал, пока Нил с отцом иностранных инвесторов развлекали, и надо же было старику забыть дома документы. Судьба, наверное. Не склероз бати, конечно, а отправка за ними Нила, вместо курьера.

    Я как раз под кайфом, проверяю на прочность тугое кольцо, растягивая его размашистыми толчками, Кристя орёт, как резанная свинья, пытаясь и расслабиться, и дышать, и напрячься одновременно, а может и оргазм словить. Сложно под приходом понять этих женщин. А потом неожиданно хлопок двери об стену, руки Нила, сдирающего меня с приходящей в ужас девчонки, лестница на первый этаж, по которой мы кубарем скатываемся к ногам отца.

    Страх, перекрываемый злобой. Столько гадостей наговорил родным. Сам не до конца вспомнил, что за грязь лилась из моего поганого рта. Ушёл. Неделю перекантовался в бомжатнике с местными нариками, пока не кончились деньги. Сам себя возненавидел, когда проник вечером в пустой дом заправиться наличностью. Фотографии родителей с чёрными лентами на углах, стоящие на комоде в гостиной, отрезвили похлеще ледяной воды. Не поверил сначала, решил, что глюк, чья-то злая шутка, но комната их, покрытая пылью, вдарила окончательно под дых. Я рыдал. Первый и последний раз рыдал, закапываясь головой в их покрывало. Это же всё я, тварь! Это же всё из-за меня! Даже на похороны не пришёл! Даже не попрощался! Не сын! Мразь! Конченая мразь! 

    Из дома выползал на четвереньках, задыхаясь, сблёвывая желчь и давясь слезами. Этим вечером началось моё выздоровление от наркотической зависимости. Ломка с неделю выкручивала конечности, наматывала кишки и протыкала их когтями. Сколько раз я пытался сорваться, только чёрные ленты удерживали на плаву. Когда выбрался, первым делом съездил на кладбище, простился и убрался в Москву, подальше от брата, чтобы больше не пачкать его своим дерьмом.

    В противовес своему скандальному поведению поступил в университет МВД, взрастив в себе за годы обучения болезненное чувство справедливости. Долго в этой грязи работать не смог, уволился со скандалом. И покатилась моя жизнь по накатанной. Поиск преступников, отслеживание блядующих супругов, в перерывах пьянки и бабы. Одинокий волк, не связанный обязательствами. А вот без Машки тоскливо стало. Водка не та, бабы не те, собутыльники не те. Только, похоже, проебал я Машку.

    Глупо всё получилось. Димыч, сука, вытащил в бар отметить поимку очередного ублюдка, насиловавшего пенсионерок в подворотнях. Три дня не просыхал, перемещаясь из бара в сауну и обратно. Я честно пытался набрать своей малышке, только спьяну не туда попадал. Когда вырвался на свободу из лап зелёного змея, сутки умирал, блюя по углам. Что за пойло приволок Вадик?

    Окончательно придя в чувства, обнаружил ещё один прокол – отсутствие телефона и мучительное провалы в памяти, где мог его проебать. Поездка к её подруге Тоне ничего не дала, так как та улетела с хахалем отдыхать. Оставался последний вариант - идти на поклон к Карпу. Эта сука промурыжил меня сутки, пока не словил в табло. Адрес и телефон я получил, а позвонить не решился. Как-то совсем хреново выглядел бы мой звонок спустя неделю молчания.

- Привет, малыш. Как доехала?

- На х*й пошёл… - и гудки.

    Прям представил эту картину, поморщился, залез в интернет и заказал себе билет. Нахрапом возьму, не отвертится. Ещё ни одна особь женского пола не смогла устоять перед обаянием Данилы Воронова.

    Хорошая вещь сапсан. Утром сел, днём уже в Питере. Ещё сорок минут, и я подъезжаю к дому малышки, только от увиденного выпал в осадок. Моя Машка вылезает из машины Нила, а его собственническое касание к её спине кричит, что я реально всё просрал.

- Тварь! – бросаюсь, как разъярённый бык, вперёд, разрываясь от желания придушить ублюдка, и налетаю на кулак, сбивающий с ног.

- Маша моя! – рычит Нил, оседлав и вбивая меня в асфальт. – Моя! Слышишь! Не отдам!

    Его останавливает только свалившаяся без сознания малышка, как и меня от ответного удара. Пока поднимаюсь, он берёт её на руки и несёт в подъезд, не замечая, что я двигаюсь следом, поддерживая дверь и выжимая кнопку лифта. И что-то мне подсказывает, что это далеко не месть. Здесь всё намного серьёзнее и глубже. И как из этого всего выбираться, я не понимаю.

    Сижу на полу в углу комнаты, пялюсь в одну точку и пытаюсь решить, как теперь быть. Отдать и уехать, или отнять и увезти. Прошлая вина требует отступит, а нынешнее сердце, которое стало оттаивать рядом с Машей, скулит, воет, толкает уничтожить и забрать своё.

Мария

    Я лежу, не открывая глаз, и пытаюсь понять, что сейчас чувствую. Осознание, что это не проекция больного мозга и не сон, обрушилась с новой силой. Их двое, а это значит, что я переспала практически сразу с двумя. Как такое могло со мной произойти? Ещё вчера папина дочка, скромная девственница, а сегодня блядь, прыгающая из постели в постель. И то, что я не знала, думала, что это один и тот же человек, совсем не освобождает меня от чувства стыда и брезгливости по отношению к себе. Должна была понять. Должна была почувствовать. Сердце должно было взбрыкнуть, намекнуть, что это не Дан.

Глава 7

Мария

    Первый учебный день, и я за волосы вытаскиваю себя из дома. Пора возвращаться к жизни. Пора перестать себя хоронить. За две недели я сильно похудела, и любимое платье висит как мешок. Смотрю на себя в зеркало и пугаюсь сама себя. Тусклые глаза, подчёркнутые синяками, острые скулы бледные с оттенком зелени, сухие волосы зализаны в пучок. Сейчас бы самое время накраситься, но я потратила слишком много сил, чтобы содрать себя с кровати.

    Выхожу из подъезда и щурюсь от яркого солнца, нагло врывающегося в мою промозглую осень. Поудобнее закидываю рюкзак и быстро иду к остановке. Кажется, чем быстрее буду идти, тем быстрее согреюсь. Внутренний холод не спешит таять на солнце, вымораживая мои чувства. Нет предвкушения встречи с друзьями, нет ощущения праздника, появляющееся на первое сентября.

    Покинув пределы двора, сталкиваюсь с прожигающим взглядом. Он стоит, облокотившись на стену дома, курит сигарету и не отрывается от меня. Не могу понять кто это из братьев, так как второго рядом нет. Если смотреть на цвет одежды, то передо мной московский Даня, но одежда не лучший метод по идентификации этих двоих. Он отталкивается и идёт на меня, отбрасывая в сторону сигарету, а я парализуюсь, словно кролик на удава.

- Малыш, выслушай меня. Давай поговорим, - он хватает за руку, а я просто отрицательно качаю головой. Сухость во рту сменяется тошнотой, и я сжимаю зубы, чтобы не вырвало на него.

- Да послушай меня, Маш, - начинает заводиться и впивается в плечи. – Я не передавал тебя Нилу! Я вообще не знаю, как он тебя нашёл! Слышишь? Да. Я мудак. Потерял телефон, не мог позвонить. Пока добыл твои данные, прошло время. Но я приехал к тебе. Бросил всё и приехал.

    Для меня его слова мало что меняют. Я переспала с его братом. Я была счастлива целую неделю с ним, испытывая более яркие ощущения, чем в течении месяца в Москве. Выводы, к которым я сейчас пришла, пугают неимоверно. Вот передо мной Даня, в которого я без памяти влюбилась, касается меня, и в промёрзшей душе загорается малюсенький огонёк, но, когда я думаю о том Дане, который Нил, огонёк разгорается сильнее. Я боюсь своей реакции, не понимаю её. Дан впечатывает меня в себя и набрасывается на губы. Его трясёт, он с трудом держит себя в руках, и отголоски его нетерпения обрушиваются на лицо резкими, нервными поцелуями.

- Я забуду, что ты была с ним. Я смирюсь. Только вернись ко мне, малыш, - он шепчет, гладя по спине, и с каждым его касанием огонь разгорается сильнее, принося замороженную боль от осознания, что они со мной сделали.

    Я сжимаюсь, хочу провалиться сквозь землю, пытаюсь вырваться, мычу. Дан отпускает, с тоской смотрит в глаза и не находит там ответа на свои мольбы. В них только страх, который я чувствую каждой клеточкой своего тела.

- Прости, - он проходит ещё раз по плечам и опускает руки. – Прости, малыш. Я не хотел тебя напугать. Я не буду на тебя давить. Ты подумай, пожалуйста. Мне нужно уехать на неделю, но я обязательно вернусь. Подумай. Я буду ждать.

    Я киваю головой и делаю шаг назад. Мой автобус показался из-за поворота, и я разворачиваюсь, спеша на остановку. Дан не удерживает, не двигается за мной, а я иду и боюсь повернуться. Только в салоне автобуса набираюсь смелости и поднимая глаза, встречаясь с чернотой, провожающей меня взглядом.

    Институт встречает смехом, шумными компаниями, оккупировавшими площадку у крыльца, и радостным криком Аришки, прыгающей вокруг.

- Маха! Наконец-то! Наконец ты выбралась из своей пещеры! Нехило ты загуляла. Как ушла с тем красавцем, так больше мы тебя не видели, - её слова отдаются резью в груди, напоминая лишний раз о моём падение. – Давай, рассказывай. Горячий парень?

    Да, горячий. Оба горячие настолько, что не заметила, как сгорела в них.

- Лучше расскажи, что у тебя с Дэном, - отмахиваюсь рукой и перевожу тему. Аришку хлебом не корми, дай поделиться своим личным, так что мой перевод срабатывает, и я в пол-уха слушаю её заливистый голос, наблюдаю закатанные глаза и счастливую улыбку, свидетельствующую о бурно проведённых деньках в обществе Дениса.

    Герой рассказа не заставляет долго себя ждать, подкрадывается к Аришке сзади, подхватывает и впивается губами в плечо. Она визжит от счастья, или испуга, выворачивается из хватки, повисает на шее, отвечая на поцелуй. У них всё просто, всё открыто, всё честно, с завистью думаю я, и сразу отвешиваю в уме подзатыльник. Нельзя завидовать. Она твоя подруга.

    На лекции плаваю где-то в облаках, сев в угол за последнюю парту. Софья Викторовна о чём-то говорит, что-то рассказывает, но меня в аудитории нет. Я снова прокручиваю своё лето. Отвратительные пельмени, застревающие в горле, старая яблоня, стряхивающая капли и плоды, отделение полиции, воняющее потом и перегаром, рыбки кои, жадно открывающие рты. В моём сознании я не могу поделить их на двоих. Они для меня до сих пор одно целое, и это тоже сильно пугает.

    Ухожу после первой пары, ещё четыре я просто не выдержу. У выхода стоит знакомая машина и Даня, который Нил. Он смотрит на меня, как побитая собака, пригнувшаяся у ног хозяина с ремнём. Сейчас в его глазах нет черноты, и можно рассмотреть коричневую радужку. Я не замираю, как с утра, смело иду навстречу своей боли.

- Машунь. Можешь меня выслушать? – в нём нет Даниного напора, он не давит, тихо говорит.

- Хорошо, - откуда столько спокойствия в голосе?

    Я спокойно обхожу машину и забираюсь на пассажирское сидение. Нил молчит, и я просто смотрю в окно. Он останавливает машину, глушит движок, выходит и открывает мне дверь.

- Поговорим в кафе, - я киваю, он берёт меня за руку и ведёт на летнюю террасу.

    Народу не много, и мы занимаем дальний столик, прячась от шумного города. Официант приносит нам кофе и вишнёвый пирог. Кусок не лезет в горло, но я занимаю руки, ковыряясь вилкой в пироге.

- Прежде чем ты услышишь всю правду, я хочу, чтобы ты знала. Я люблю тебя, и не смогу отпустить. Это самое главное, что есть у меня к тебе, - он сжимает в руках чашку и не отрывается от меня. – Я последняя сволочь. Поступил с тобой по-скотски, не думая на тот момент о последствиях. Когда мы встретились, мой мозг замкнуло на мести. Дан когда-то нехорошо поступил со мной, увидев тебя я решил отплатить ему той же монетой. Через день я уже полностью погряз в тебе. Наша близость, занятия любовью. Всё было по-настоящему. Я хотел признаться, когда провожал тебя домой. Не успел. Машунь. Мне очень стыдно. У меня сердце рвёт от того, что сделал тебе больно. Прости меня, Маш. Я не могу без тебя.

Глава 8

Мария

    Вторая бессонная ночь, выматывающая как морально, так и физически. Нил простоял у подъезда весь день, уехав только поздно вечером, когда в моём окне зажёгся свет. Несколько раз он пытался прозвониться, но трубку я не брала и сообщения не читала. Не чувствую сил с ним разговаривать, слишком всё сложно для меня сейчас.

    Мои мысли скачут, спотыкаются, падают, разбиваются в кровь. Ещё раз перечитываю возможные последствия, случайно попадаю на форум «Я мама», смотрю на выставленные фотографии малышей, потом представляю лица своих родителей и понимаю, что оставить ребёнка я не могу. Пока рожу, родители сожрут меня заживо, а родив, неизвестно на что буду жить и растить кроху. Что я могу в этой жизни? Образования нет, специальности нет, опыта нет. А кто возьмёт на работу такого ценного сотрудника, да ещё в положении? Нет. Мне всего двадцать один, я ещё успею родить потом, когда отучусь, поработаю, выйду замуж, и выбирать мужа я теперь буду не сердцем, а мозгами. Поумилявшись на детские снимки, порыдав над сохранёнными тестами, привожу себя в порядок и выхожу из комнаты.

- Маш, ты чего это второй день ни свет, ни заря? – вылавливает мама в прихожей. – Куда без завтрака собралась?

- Пары ранние, - вру и, опустив голову, надеваю кроссовки. – Позавтракаю с Аришкой в кафе.

    Мама ничего не отвечает, только качает головой. Чмокаю её в щёку и выбегаю из квартиры, проверяя на лестнице наличие денег в рюкзаке. Маршрутка подходит сразу, и через пятнадцать минут спускаюсь в метро. Строчу Аришке смс с просьбой прикрыть в институте, отправляю и выключаю телефон. Боюсь с кем-нибудь разговаривать. Боюсь, что узнают и начнут отговаривать, а советчики мне совсем не нужны.

- Здравствуйте. Крапивина. Я записана на медикаментозный аборт, - стараюсь говорить твёрдо, и смотрю в глаза девушке на ресепе.

- Минуточку, - она стучит по клавиатуре, щурится в монитор и проговаривает губами мою фамилию. – Паспорт, пожалуйста.

    Я протягиваю документ, сжимаю подрагивающие руки и напрягаю ноги, которые дерёт от мелких покалываний. Состояние паники готово накрыть с минуты на минуту, но спасает женщина, вошедшая в клинику.

- Это к Вам, Зоя Андреевна, - девушка возвращает мне паспорт, продолжая лупить по клавишам.

- Доброе утро. Проходите, - Зоя Андреевна, полноватая женщина лет сорока, проходит к кабинету в конце коридора, открывает дверь и пропускает меня вперёд.

    Я осматриваю белый кабинет и с недовольством подмечаю появившуюся тошноту от страха. Продолжаю себя уговаривать, что это всего лишь таблетка и самый безопасный способ. Не сразу понимаю, что врач обращается ко мне.

- Мария Владимировна, как узнали, что беременны? Анализы? Тест?

- Тест, - выдыхаю, сдерживая рвотный спазм.

- Какой предположительно срок? – она задаёт вопросы и делает отметки на листе.

- Три – четыре недели, - к тошноте добавляются слёзы, вставшие колючим комом в горле.

- Не думали оставить ребёнка? – стандартный вопрос для снятия с себя ответственности.

    Мотаю головой, сминая край футболки. По дороге сюда была уверена в решении, а сидя здесь кажется, что это не то место, где я должна быть.

- Раздевайтесь, я Вас осмотрю, - она указывает на кресло и идёт мыть руки.

    Стягиваю джинсы, а ощущение, что сдираю вместе с кожей. Ложусь на кресло, закрываю глаза и напрягаюсь от холодного расширителя, входящего в меня. Несколько секунд неприятных ощущений, растягиваются в моём подсознании в минуты, и всё это время я обкладываю отборным матом близнецов.

- Одевайтесь, - короткая команда, согнавшая с кресла и придавшая ускорение. – Сейчас сделаем УЗИ.

- Это обязательно?

- Если решили делать аборт, то да.

- Решила, - опускаю голову, рассматривая побелевшие от напряжения руки.

    В полумраке мерцает монитор, на котором, предположительно, мой ребёнок. Вернее, не так. Эмбрион, плод, но только не ребёнок. Зоя Андреевна молчит, щёлкает по панели, проворачивает датчик внутри меня.

- Вот две таблетки и инструкция, - достаёт из ящика две капсулы в блистере, когда я, одевшись, сажусь на стул. – Если сложно будет переносить боль, выпьете обезболивающее, если кровотечение больше нормы, сразу звоните в клинику или вызывайте скорую.

- Спасибо, - встаю, но Зоя Андреевна берёт меня за руку, перегнувшись через стол.

- Я была на твоём месте двадцать лет назад. Боязнь осуждения со стороны родителей, третий курс института, отсутствие работы и средств к существованию, побег горе-любовника. Сейчас я замужем, можно сказать счастливо, но детей у меня больше нет. Не пей сразу таблетки. У тебя есть время обдумать всё ещё раз. Просто не спеши.

    Я прощаюсь и выхожу, сжимая блистеры в руке, расплачиваюсь на ресепе и бегу в метро. Трясу головой, стараясь выбить её слова, но они продолжают бить по вискам, двоясь, множась, заполняя всю меня. Вырываюсь из духоты подземки, добегаю до прячущихся в глубине аллеи кустов, и выворачиваюсь желчью. С трудом дохожу до скамейки, падаю, раскрываю ладонь, в которой всё также лежат две капсулы.

- Подумаю. Обязательно подумаю. Только уйди из моей головы, - со стоном дёргаю собачку молнии и кидаю их на дно рюкзака.

    До дома решаю пройтись пешком. Последние тёплые деньки сентября, мамаши, гуляющие с детьми по парку, влюблённые парочки, кормящие друг друга мороженым, злость, перемешанная с тоской в груди, и машина Нила у подъезда.

- Машунь, с тобой всё нормально? Я волновался, - поток нервной речи с истерическими ощупываниями рук, приводящие окончательно в сознание. – Подруга твоя не в курсе, что с тобой, из дома не выходишь, на телефоны не отвечаешь. Я уже собрался штурмом дверь брать.

- Я думала, - выдёргиваю руки и делаю шаг назад.

- И? – он смотрит с надеждой, и в тоже время в глазах мелькает страх.

- Мне нужно время всё обдумать, - отдаляюсь ещё на шаг. – Не приезжай, не ходи за мной. Ты мне мешаешь. Я сама наберу тебя, как только приму решение.

Глава 9

Дан

    В спешном темпе доделываю дела в Москве, уложившись вместо недели, в пять дней. Мне приходиться торопиться, работая на износ, выжимая из себя всё. Осознание того, что с малышкой рядом находится Нил, сводит с ума. Он вряд ли упустит возможность отодвинуть меня и завладеть тем, что ему не принадлежит. Хотя один раз он уже завладел. Ревность раздирает грудь, как подумаю, что он ласкал, целовал и трахал её. Как она могла не понять, что стонет не под тем мужиком? Как её тело не отреагировало на подмену?

- Ты уверен, что можешь позволить себе такой длительный отпуск? – давит на совесть Димыч, кидая полученные ориентировки. – У нас в разработке четыре глухаря. В отделении на них уже полгода, как крест поставили. От безысходности предложили нам за вознаграждение.

- Вот и займись проработкой начальной базы, пока меня не будет в городе, - отодвигаю папки, даже не заглядывая из любопытства туда. Да и любопытства не осталось, всё закопалось под ревностью и волнением.

     Сколько мы били друг другу рожи, но отступать Нил не хотел. Всё твердил: моя, не одам. Я даже опустился до детского: я первый нашёл, но брательник, чтоб у него член завял, упёрся, как баран на новые ворота.

   И дела мои так некстати. Всё Димыч со своим звонком. Видите ли, он вычислил схрон насильника пенсионерок, а задерживать и оформлять вознаграждение могу только я. Пришлось срочно ехать, организовывать операцию, сдавать тщедушного ублюдка под роспись и заниматься оформлением перевода.

    Пять дней, сука. Пять дней я спал по два часа, закрывая долги, подбивая отчётность. И ведь надо было открыть детективное агентство, связаться с налоговой и встать на учёт в правоохранительные органы. Не работалось мне, сука, свободным художником. Теперь ношусь, как электровеник, обивая пороги, заполняя протоколы, приобщая фотографии. Хочется спросить, схватив за грудки следаков: что, суки, вы здесь делаете? это ваша работа подбивать дело… ваша работа готовить материалы для суда.

    Ничего. Через шесть часов буду в Питере, набью в очередной раз морду Нилу, отхватив и свою порцию пиздюлей. Не думал, что из примерного сыночка вырастет такой отморозок, бросающийся в драку, как уличный боец. Видно, отстал я от питерской жизни, упустил, что офисных пиджаков учат махать кулаками.

    Питер встречает полуденной прохладой, слегка прогретой последними лучами летнего солнца. Асфальт, влажный от прошедшего недавно дождя, навевает юношеские воспоминания, когда я свободно бегал по улицам детства. Там на углу стоял ларёк с мороженым, в котором я одноклассницам покупал сливочные рожки за поцелуй и разрешение потрогать сиськи. Нил со мной не бегал, спеша домой делать уроки. Слишком умным он был, слишком усидчивым. Хотя, благодаря ему, мой школьный аттестат оказался очень приличным. Я не сдал ни один экзамен, отправляя с подменой брата. Учителя догадывались, видя итоговые результаты, но доказать ничего не могли, да и с отцом боялись связываться.

   Знакомый двор, ставший родным за последнее время, любимый забор, оставивший пару разрывов на штанах со стороны пятой точки, Нил, сука, сидящий с другой стороны и пялящийся в окно малышки. Привычно киваю, сажусь на своё место и тоже смотрю. Вот шевельнулась занавеска, промелькнул стройный силуэт, звонок в кармане у Нила, и нежный голос по громкой связи.

- Бар «Бочка». Сегодня в восемь вечера. Жду обоих.

    Дальше тишина. Тишина в трубке, тишина во дворе, тишина внутри. Нехорошее предчувствие собирается в глотке, очко горит, как на подходе к засаде. Нил гипнотизирует телефон, пытается выжать из него что-то, но он молчит. Мы смотрим друг на друга пару минут, прицениваясь и решая, подраться сейчас, или оставить на вечер.

- Вечером, - произносит братишка. – Победивший забирает всё.

- Моя комната свободна? – решаю остановиться в родительском доме, чтобы держать врага в поле зрения.

- Свободна, - Нил достаёт из кармана ключи, бросает мне, разворачивается и уходит.

- Может, подбросишь? – догоняю его. – Раз уж придётся провести с тобой весь вечер.

    Он кивает, снимает машину с сигнализации, садится, заводит и ждёт меня. Мы едем молча, в полной тишине, слышен только шелест покрышек об асфальт и изредка клаксоны других машин. В доме мы тоже молчим. Оглядываюсь, и с неприязнью замечаю, что время здесь остановилось. Тот же ремонт, та же мебель, те же люстры и фотографии, развешенные на стене. Я снова окунаюсь в последний вечер, когда родители были ещё живы.

- Что стало с Кристиной? – решаюсь наступить на больную мозоль.

- Её отец с трудом избежал скандала, отправив подпорченную дочь в Англию. Там нашёл ей пэра в три раза старше невесты. Тому нужен был доступ на российский рынок, так что на девственность он не посмотрел.

- И как она? – совесть снова начала подгрызать. Зачем я полез к ней?

- Смирилась. Пыталась наглотаться таблеток, а потом смирилась, проведя полгода в специальной клинике, - Нил пристально смотрит на меня. – Тебя когда-нибудь мучила совесть от того, что ты сломал сразу столько жизней? Одним махом. Ради своего эгоизма.

- Мучила. Потом, - сжимаю кулаки. – После того, как узнал о смерти родителей. Когда избавился от ломки, стала мучить постоянно. Я и уехал отсюда, чтобы не пачкать больше семью.

- Семью?! – повышает голос Нил, отбрасывая в стену стул. – Из-за тебя, урод, семьи не стало!

- Поверь, не было ни дня, чтобы я не пожалел о своём поступке.

    Продолжать разговор нет желания. Подхватываю с пола сумку и поднимаюсь в свою бывшую комнату, вспоминая, как мы скатились с этой лестницы, как отец смотрел на меня, увидев Кристи и поняв, что произошло, как мать плакала, услышав мои слова о тюремной камере, как Кристина стояла с пустыми глазами, поняв, что я лишил её будущего.

    Тёмный бар, скрывающий в полумраке пошарпанную мебель и штопаные диваны, ненавязчивая музыка, идущая фоном пьяной атмосфере. Обычное место, куда приходят напиваться. Странный выбор для малышки, ведущей домашний образ жизни.

Глава 10

Мария

    С принятым выбором становиться легче дышать. Может я ненормальная, испорченная, извращённая, но разодрать своё сердце и отдать половину одному из близнецов, а вторую похоронить заживо, я не могу. Эгоистично? Необдуманно? Возможно. И если в моей душе настал слабый, но покой, то в голове вертится одно событие за другим. Как донести до них моё желание, такое сложное, неправильное, тянущее осуждение общества? Как не довести их до окончательного, неисправимого разрыва отношений? Как не потерять родителей, столкнувшихся с непотребным восприятием семейных ценностей со стороны всегда правильной дочери?

    Такого погрома в хранилище серого вещества я не испытывала никогда. Калейдоскоп лиц с разнообразными эмоциями мечутся в глубине сознания, осуждая, крича, плюя ненавистью. Кажется, проще отказаться от обоих, признаться родителям о залёте и растить малыша самой. Беременность – не конец света. Всегда можно перевестись на заочку, устроиться на работу, пока живот не полез на нос, ужаться в расходах и откладывать на памперсы и коляску. В конце концов, от отсутствия колбасы, шоколада и мяса ещё никто не умирал.

    С этими мыслями провожу ночь, так и не определившись с планом действий. Утром, как по звонку, кишки просятся наружу, и я, зажимаясь, затыкая громкие звуки, обнимаю белого друга, включив посильнее напор воды. Долго скрываться от родителей не получится. Это отец не видит дальше своего носа, а мама очень проницательна, умеет считывать эмоции по запаху страха. А уж мой страх прёт из всех щелей.

    Приведя себя в порядок, зацепив на кухне апельсин, выбегаю из квартиры от греха подальше с маминых глаз. Пересчитываю оставшиеся деньги и, с сожалением, оплакиваю пятнадцать тысяч, оставленных в клинике. Они могли бы понадобиться на ребёнка, если бы меня не подвела моя импульсивность. Теперь нет смысла трясти белыми тряпками, утирая между махами слёзы. Нужно собраться и начинать копить, перейдя на более дешёвые перекусы в институте.

    Выйдя во двор, облегчённо выдыхаю. Заборчик пустой, машины Нила не видно. Сердечный ритм приходит в норму от нескольких лишних часов передышки перед боем. На маршрутку приходится пробежаться, чтобы поскорее смыться из опасного, на данный момент, района. Спускаюсь в метро, пропускаю пару составов, не решаясь залезть в забитый народом вагон. Глубоко дышу, сглатываю тошноту и вкручиваюсь в толпу, трамбующуюся по стенам поезда. Через четыре остановки вагон с удовольствием выплёвывает меня на станцию и уезжает с ругающимися на давку людьми.

    На улице прохладный, утренний воздух вливает новые силы, позволяя прогуляться по аллее, сесть на скамейку и позавтракать прихваченным апельсином. Витамин С действует благотворно, избавляя от неприятного сосущего ощущения в желудке и горечи во рту.

    Аудитория встречает тишиной, свежестью из открытого окна, ожидая начала учебного дня. Сокурсники наполняют её за пять минут до пары, крича, смеясь и толкаясь. Аришка входит в обнимку с Дэном, но увидев меня, выскальзывает из его рук.

- Маха! Наконец-то! – врубает сирену на всю мощь, и несётся ко мне, работая активно локтями. – С живой не слезу, пока не расскажешь, куда пропала! Колись! Загуляла со своим красавчиком?

- Всё потом, Ариш, - осаживаю её пыл, которым можно подзарядить небольшую электростанцию.

     Две пары старательно слушаю преподавателя, записывая конспекты и отключаясь от атаки на мозг. Аришка постоянно дёргает за руку и выжидательно поднимает брови, как только я поворачиваюсь к ней. Её нетерпение напрягает, так как делиться с ней проблемами я не готова.

    В столовую она тащит меня на буксире, задавая в минуту двадцать вопросов. Я беру капустный салат, сосиски и два куска хлеба, вызывая у подруги долгую паузу и округлившиеся глаза.

- Ты это… Маш… Чего взяла?

- Хочется что-нибудь попроще, - вру, подсчитывая в уме сэкономленные деньги. Вместо обычных трёхсот рублей мой обед обошёлся мне в сто, а если обойтись на полдник булочкой, забыв про мороженое и пирог, четыреста рублей упадут в копилку.

- Ну да. Что может быть проще капусты и сосисок с хлебом, - иронизирует, ставя перед собой комплексный обед, улитку с курицей и бутылочку фанты. – Может у вас проблемы? Ты скажи. Я тебя в беде не оставлю.

    Отрицательно мотаю головой, пережёвывая салат, и сглатываю проклюнувшие ростки совести от нежелания рассказывать лучшей подруге о своих новостях. Не представляю, как об этом можно рассказать.

    «Я беременная. Отец – один из красавцев, с которыми мне удалось переспать. И жить я собираюсь с ними обоими, считая, если брать, то сразу двоих.» - примерно такая тирада всплывает в голове, и сразу яркий образ Ариши, давящейся свиным шницелем или грибным супом.

    К нам подсаживаются Дэн с Сеней, замечают мой обед нищего студента и присвистывают, предлагая поделиться котлетой. Я отказываюсь и демонстративно закатываю глаза от удовольствия, перекатывая от одной щеки к другой дешёвую сосиску, состоящую на семьдесят процентов из сои и крахмала. Уговариваю себя, что это ради здоровой попки ребёнка и нескольких красивых костюмчиков на выгул.

    Дэн, умничка, занимает собой Аришку, позволяя мне спокойно отсидеть оставшиеся пары и тихо выскользнуть на улицу, чтобы там окунуться в очередной кошмар.

    Машина Нила стоит у входа, старается привлечь своими габаритами внимание, но это пустой номер. Оба Дани сканируют вход, облокотившись на двери автомобиля, и радуя любопытные глаза. Девчонки пускают слюни, прибывая в шоке от раздвоения красавцев, парни обмусоливают примочки кузова, а я не могу пошевелиться, изучая новые царапины, синяки и повреждения. Их лица светятся, как разукрашенные ёлки, но не от радости, а от палитры жёлто-синих оттенков. Дан первый отрывается от металлического монстра, медленно подходит ко мне, закидывает на плечо и засовывает добычу в открытую Нилом дверь.

    Свист, улюлюканье и аплодисменты слышно даже с закрытыми окнами, и последнее, что я вижу, удаляющиеся глаза Ариши, выкатившиеся на крыльцо.

Глава 11

Нил

    Предложение Бори пойти в бар оказывается очень продуктивным. После второй примирительной бутылки водки вместо рычания и наездов у нас начал получаться диалог. Градусы развязали язык, и мы делимся своей жизнью после той черты.

    Дан рассказывает, как он вылезал из наркотического дерьма, как бежал в Москву, имея в кармане деньги только на билет, съём койки в клоповнике на двенадцать человек с чётким графиком сна, так как койка, в результате, оказалась на троих, как устроился чернорабочим на рынок, где основным видом оплаты была еда, как в подсобке зубрил гранит науки, чтобы поступить на бюджет и получить койку в общаге, где на протяжении четырёх лет толком не получалось спать. Вечерняя и ночная работа курьером, официантом, барменом забирали всё свободное время.

    Только на практике в отделении полиции получилось расслабиться. Сторонний заработок от отлова нелегалов, алкашей и нариков был небольшим, но на еду, одежду и съём однушки хватало. После распределения в следственный отдел денег стало больше, но и грязи в работе прибавилось.

    По мере его повествования, обида заменяется гордостью за Дана. Если во всём разобраться, то накосячил не он, а пагубное влияние наркотиков. Конечно, это слабое оправдание, но лучше так, чем считать родного брата ублюдком.

- Что было после похорон? – спрашивает после своей исповеди.

-  Хреново всё было. Бывшие партнёры пытались разодрать компанию, разделив рынок и вытеснив меня с арены. За полгода два покушения. Первый раз ошиблись слегка, застрелив охранника, сидевшего в машине на моём месте. Я как раз отправил его в офис за документами, а сам с несварением остался дома. До сих пор кажется абсурдным, что меня спасли диарея и невозможность отойти от унитаза. Так у меня появился Борис, словивший пулю за меня во второй раз. После этого пришлось обратиться к старому другу отца из девяностых. Половину Питера зачистили за ответную услугу.

- Что за услуга? – напрягается Дан.

- Открытие охранного агентства под моей крышей. Я к ним не лезу, а они юридически прикрыты компанией, - залпом опрокидываю стопку, признавая неприятное сотрудничество.

- И как? Очко не жмёт с такими квартирантами?

- По началу жало, теперь привык. У нас обоюдный симбиоз. Они легализовались, а я с их помощью избавляюсь от наездов.

    К половине третьей бутылки созреваем для обсуждения общей проблемы. Со стороны мы, наверное, выглядим комично, обхватив друг друга за шеи и соприкоснувшись лбами.

- Я ведь не отступлю, - рычит Дан, сжимая руку и притягивая к себе ближе. – Она моя. Я первый её нашёл.

- Что ты ведёшь себя, как в песочнице, - повторяю его действие, болезненно вдавливая его лоб в свой. – Моя! Первый нашёл! Маша имеет право сама выбирать. Если выберет тебя, я попытаюсь отступиться. Не обещаю, что получиться, но постараюсь.

- И как она выберет, если всё время бегает от нас? – он, наконец, отстаёт от моей шеи и, со стопкой водки, откидывается на спинку.

- Её нужно выманить, заболтать, объяснить нашу позицию и дать возможность принять решение, - морщусь от горького пойла, потёкшего в горло.

- Предлагаю усложнить аттракцион, - с умным видом поднимает палец, который ходит волной от тяжести тянущей вниз руки. – Мы будем за ней ухаживать.

- Как? – подаюсь вперёд, и сам начинаю страдать от качки.

- Дарить цветы, разные безделушки, приглашать в ресторан и кино. Только это… без секса и вместе, - заплетающимся языком выдаёт свои идеи.

- Целовать и касаться можно? – оговариваю больше прав.

- Можно, - немного подумав, даёт согласие.

- По рукам, - спешу зафиксировать рукопожатием сделку.

    На следующий день приводим план в исполнение. Забираем у института, пережив наплыв оголодавших институток, обнаглевших до такой степени, что сами подходили, предлагая перепихнуться, оттянуться, и даже затеять групповичок. Дан сквозь зубы отсылал их в пешее путешествие, не отрывая взгляда от дверей.

    При появлении малышки срывается с места, забрасывает её на плечо, всовывает в машину, пресекая любую попытку сбежать. Маша умничка, не бежит, не закрывается. На предложение дома или ресторана выбирает дом, что развязывает нам руки. Подъехав к дому, ловлю её испепеляющий взгляд.

- Прости. В этом я тоже собирался признаться, - тихо произношу. – Просто не успел.

    Маша проходит мимо дома, направляясь в яблочный сад.

- Я сам, - обрубаю попытки Дана последовать за ней и иду следом.

    Она останавливается напротив яблони, у которой был феерический секс, и перестаёт дышать.

- В тот день я окончательно всё понял, - подхожу и дотрагиваюсь до руки. – Под этой яблоней я не трахал тебя. Любил.

    Она замирает, а я рискую и даю волю рукам. Дрожь от её тела проникает в меня, сплетается с моим желанием, и я получаю волну оргазма, исходящего от неё, всего лишь пару раз нажав на пульсирующую точку.

- Ты моя, - шепчу. – Твоё тело кончает от одного моего касания.

    Маша теряет сознание, то ли от слабости, связанной с беременностью, то ли перенервничала от избытка эмоций. Подхватываю на руки и несу в дом. Отбиваю наезды Дана, оставляю её на диване и бегу за водой, понимая, что брат просто так сидеть не будет. Оказываюсь прав, притормозив у гостиной. Дан целует её, а у меня от ревности темнеет в глазах. Сдерживаю желание отпихнуть его и набить морду, запираю свои эмоции внутри и вхожу к ним, неся воду с соком со спокойным лицом.

     За ужином болтаем на отвлечённые темы, не затрагивая нашу непростую ситуацию, и расслабляемся, чувствуя себя, наконец, дома. Всю идиллию прерывает звонок её мамы, и требование пораньше вернуться домой.

    Назад едем в тишине. Дан злится на Машину мягкотелость по отношению к родителям, я обдумываю наш разговор, а малышка полностью уходит в себя, теребя рюкзак.

- Иди сюда, - проговариваю одними губами, остановив машину у подъезда.