Смерть. Для многих это слово имеет огромное значение. Для кого-то боль от утраты близкого человека может стать катастрофой, способной разрушить всю жизнь. Но для меня оно утратило свой смысл. Хотя когда-то и я боялся смерти. Но многое изменилось.
Меня зовут Эон, хотя, скорее, это прозвище, закрепившееся за мной. Настоящее имя я уже давно не помню. Как и большую часть своей жизни — лишь отрывки: сиротство и одиночество. Всё остальное исчезло, будто его никогда не было. Лишь смутно припоминаю, как оказался в приюте, и тот день, когда всё в моей жизни изменилось.
Тогда мне было десять. Я был ничем непримечательным, обычным, тихим ребёнком. Очередной день в приюте — как обычно: занятия и знакомые лица вокруг. Но всё изменилось, когда к нам пришли незнакомцы. Шесть или семь человек — точно не помню. Они были в тёмной униформе с холодными взглядами. В их внешности было что-то зловещее, напоминавшее охранников или наёмников из боевиков, что иногда показывали нам по старому телевизору. Они не сказали ни слова, просто стояли в стороне, пристально наблюдая.
Один из детей — Шанти, мой единственный друг, — осторожно толкнул меня локтем.
— Эон, ты заметил? Они смотрят на нас, — шепнул он.
Его голос был сдержан, но я слышал в нём тревогу.
— Да... Но почему? Мы что-то натворили? — ответил я, стараясь не выдавать собственного беспокойства.
Мы оба замолчали, опустив взгляд. Незнакомцы наблюдали за нами всю неделю, не произнося ни слова. На восьмой день двое из них вернулись, но в этот раз всё было иначе. Воспитатели выстроили нас в ряд и начали перекличку, она шла в странном порядке, и многие имена пропускали. Я старался стоять спокойно, но сердце бешено колотилось от страха. Вдруг раздалось моё прозвище:
— Эон!
Моего настоящего имени не было даже в документах. Дети в приюте предложили назвать меня так из-за надписи на футболке, в которой я попал туда. С трудом помню тот день, но с тех пор больше её не видел — нам выдавали униформу, а личные вещи забирали. Воспитатели тоже начали называть меня так, и я привык.
Спустя ещё немного времени назвали имя моего друга. Шанти — тот, кто первым подошёл ко мне, когда я только попал в приют. Хотя наша дружба была необычной. Каждый из нас старался превзойти другого во всём. Ночами мы спорили и хвастались, что нового выучили за день или чему научились. Но, несмотря на постоянное соперничество, мы знали: если одному понадобится помощь, другой всегда придёт на выручку.
Нас вывели из комнаты, а остальные дети остались стоять в строю, наблюдая за нами. Мы с Шанти обменялись взглядами, но никто не осмелился заговорить вслух. Впереди нас ждали чёрные машины. Мы сели в одну из них, рядом друг с другом, разделённые перегородкой от водителя.
— Эон, что происходит? — прошептал он мне, хватая за рукав.
— Понятия не имею, — пробормотал я, стараясь справиться с волнением.
Шанти нервно барабанил пальцами по коленям. Чем дольше тянулась поездка, тем спокойнее становился я: бессмысленно было волноваться, когда не знаешь, что ждёт впереди. Я заметил, как Шанти напряжённо смотрел на меня.
— Эон, тебе не страшно? — выдавил он, голос его дрожал.
Я спокойно встретил его взгляд:
— Конечно, страшно. Но страх ничего не решит, — ответил я тихо.
— Просто старайся сохранять спокойствие.
Мы ехали так долго, что я почти задремал. Когда я начал клевать носом, меня разбудил резкий стук по стеклу. Я открыл глаза, за окном машины стоял парень, лет шестнадцати, с крепким телосложением, немного полноватый и с суровыми чертами лица. Он молча махнул рукой, жестом приказывая выйти.
Я всё ещё находился в полудрёме, не до конца понимая, что происходит, но как только ступил на землю, холодный ночной воздух окончательно меня разбудил. Нас повели к самолету, который стоял рядом. Моё сердце стучало так громко, что, казалось, его слышали все вокруг. Я никогда раньше не летал на самолетах.
Шанти, быстро затерялся среди незнакомых лиц. Меня охватила паника, хотелось окликнуть его, но я не осмелился. Всё, что я смог, — судорожно сжать кулаки и молча смотреть, как он исчезает в толпе.
Меня направили к сидению у иллюминатора, и, едва я успел пристегнуть ремень, как почти сразу самолёт начал разгон. Весь полет я не мог оторваться от окна. С высоты ландшафт раскинулся под нами словно карта. Бесконечные лоскуты земли, аккуратно разделённые дорогами и линиями деревьев, тянулись до самого горизонта. Это было потрясающе. Я вглядывался в каждую деталь, пытаясь отвлечься от неизбежного вопроса у меня в голове: почему выбрали нас? Почему именно меня?
Когда самолёт наконец приземлился, была уже глубокая ночь. Нас быстро вывели из самолёта и сразу же погрузили в автобус. Я оглядывался на заложенные металлическими сетками окна. Эта машина напоминает гроб, замкнутое пространство, от которого тянуло могильной сыростью и холодом.
Внутри царила гнетущая тишина, и я не видел ни одного знакомого лица. Спустя полчаса пути мы прибыли к какому-то металлическому зданию, и каждому из нас выдали коробку с новой одеждой: чёрная футболка, тёмные джинсы и ещё один комплект: строгая чёрная рубашка, серый жилет и красный галстук. Перед нами выступил мужчина, который разбудил меня и сопроводил к самолету, немного пухлый и хмурый, с цепким взглядом. Его голос был твёрдым:
— Я — Аргус. Теперь вы под моим руководством, и отныне мои приказы — это ваш закон. Скоро вам объяснят, зачем вы здесь, а пока что подготовьтесь к вступительной церемонии. Первый комплект формы сшит по вашим меркам — наденьте его. После церемонии переоденетесь в обычную повседневную одежду.
С этими словами он указал на коробки для наших старых вещей. Мы молча пошли переодеваться в кабинках, которые стояли там, избавляясь от всего, что осталось от прежней жизни, и сцена невольно напоминала мой первый день в приюте, когда мы в той же угнетающей тишине избавлялись от своих старых вещей. Всё там в тот момент казалось таким чужим и холодным.