Клоун. История одной любви

Пролог

“Попасть в цирк легко, а вот уйти оттуда практически невозможно. Из цирка не уходят, из цирка уносят…”

Максим Никулин

Она влетела в больницу подобно шаровой молнии, появившейся из самого эпицентра грозы. Мокрые волосы прилипли к бескровному лицу, тушь и помада размазались, словно у дешёвой привокзальной проститутки, а повлажневшая от дождя короткая юбка бесстыдно и вызывающе обрисовывала аппетитные бёдра.

Однако на появление девушки мало кто обратил внимание. Вечерняя жизнь приёмного отделения текла в привычном сумасшедшем ритме – пьяные драки, поножовщина, аварии, травмы и переломы, нашёлся даже кое-кто с огнестрелом. Те пациенты, которые были в состоянии сидеть или стоять, терпеливо ждали своей очереди на осмотр, медсёстры и санитары носились туда-сюда, гремя каталками, персонал в регистратуре заполнял документы на вновь поступивших.

– Вознесенский Макар! – заполошно выкрикнула девушка; в её обезумевших глазах плескался не страх, а самый настоящий ужас.

Среди всей этой больничной размеренный суеты крик прозвучал неожиданно громко – так, что все вокруг невольно вздрогнули и обернулись.

– Вознесенский Макар, – повторила она уже тише и нервно облизнула пухлые губы. – Его должны были привезти на скорой около часа назад.

– А вы ему кто, родственница? – нехотя осведомилась девица за стойкой регистратуры, брезгливым взглядом окидывая промокшую визитёршу.

– Я… – растерянно пролепетала та, невольно отступая на шаг. – Не родственница, но очень близкий ему человек. Наверное, самый близкий из всех, что у него есть! – горячо и убедительно добавила она.

– Посторонним справок не даём, – равнодушно отозвалась сотрудница больницы, тут же теряя к ней интерес.

– Да поймите вы, – девушка чуть не плакала, – это очень важно! И мне, и ему… я обязательно должна его увидеть… Прямо сейчас, немедленно! Ну пожалуйста, пустите меня к нему!

– А, явилась, не запылилась! – раздался нервный женский голос из противоположного конца коридора.

Девушка моментально узнала её – это была Зоя Вознесенская, знаменитая воздушная гимнастка. Прямо сейчас она стремительно приближалась к девушке, не отрывая от неё злого колючего взгляда – невысокая, худенькая, даже хрупкая с виду… но девушка машинально втянула голову в плечи и еле удержалась от порыва испуганно зажмуриться, словно боялась, что женщина сейчас с размаху влепит ей пощёчину.

– Немедленно выставьте эту дрянь вон! – напористо потребовала гимнастка, наткнувшись взглядом на первую попавшуюся медсестру. – Ей тут вообще не место. Это из-за неё мой сын сейчас здесь!

– Да что с ним? – робко пискнула девушка. – Скажите хотя бы, он жив?

– А ты хотела бы, чтобы умер?! – взвизгнула Вознесенская; лицо её пошло красными пятнами. – Тварь, какая же ты тварь… Гадина подколодная, малолетняя шлюха! Ненавижу тебя! – отрывисто выплёвывала она оскорбления, и, похоже, заводилась с каждым словом всё больше и больше. – Всю жизнь моему мальчику сломала! Погубила его карьеру! Все наши планы похерила… всё, о чём мы с ним мечтали… всё, всё! – руки её ходили ходуном, глаза блестели лихорадочным блеском – кажется, она находилась на грани истерики. – Убирайся отсюда немедленно, пока я тебя не придушила!

– Пожалуйста, Зоя Витальевна, успокойтесь, – подошедший врач положил ладони разбушевавшейся женщине на плечи, пытаясь её утихомирить, но та резким движением сбросила их и обвиняюще ткнула пальцем в девушку, словно призывая всех присутствующих полюбоваться на эту стерву.

– Она же всю душу Макару вымотала! Он жить не захотел после того, как она его бросила… Сука проклятая, ну какая же сука-а-а… – завыла она, обхватив себя руками и раскачиваясь в разные стороны.

– Вам действительно лучше уйти сейчас, – мягко обратился к девушке доктор.

Губы у той задрожали, однако она упрямо сжала их в полоску и вскинула подбородок, явно намереваясь стоять до последнего.

– Я просто хочу узнать, что с Макаром, и всё! В конце концов, у меня есть на это право. Я… я его люблю.

– Любишь?! – снова завизжала Вознесенская, услышав последнюю фразу. – Любишь, паскуда?! Это у тебя называется любовью? Когда раздвигаешь ноги перед первым встречным?!

Девушка тяжело дышала. Глаза у неё сделались совсем огромными из-за непролившихся, тщательно сдерживаемых слёз. Она обернулась к доктору и умоляюще уставилась ему в лицо.

– Можете мне не верить, но мне и правда есть дело до Макара, – проговорила она, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. – До того, что он действительно хочет, о чём мечтает… в отличие от его матери, которая думает только о его будущей карьере, а на то, что он чувствует – ей плевать.

Гимнастка задохнулась от возмущения.

– Это ты на меня, что ли, намекаешь?! Да как ты в принципе смеешь вякать что-то на мой счёт? Ты вообще никто и звать тебя никак! Что ты можешь знать о нашей семье?! О нас, о наших с ним отношениях?!

– Только то, что вы задушили Макара своими амбициями, – безжалостно припечатала собеседница, снова повернувшись к женщине и с вызовом уставившись ей в глаза. – Вам ведь по большому счёту вообще насрать, о чём думает и чем живёт ваш сын. Главное – это то, чего вы сами от него хотите. И ещё скажите, что это не так! – запальчиво выкрикнула она. – Вы же всё будущее ему уже распланировали на много лет вперёд! – девушка повысила голос до критического уровня, казалось – она вот-вот сорвётся и разрыдается.

1

ЧАСТЬ I

Не волнуйся напрасно. Я, как ни странно, жив.

У меня есть веранда, книги и чай с душицей.

Остывающий берег, полночь, маяк, прилив.

Я курю очень редко. Со мной ничего не случится.

…Ничего не случится. Просто вернусь назад.

В сумасшедшее время кафешек и поцелуев,

Аритмии, концертов, прогулок и автострад…

Ты же помнишь меня тем сказочным обалдуем?

Я влюбился до жути, как будто попал в кино.

Тарантино и Финчер дымили тогда в сторонке.

Я забыл все названия, я повторял одно –

Ядовитое слово, звучащее слишком громко.

Задыхался у двери, бросался к твоим губам.

Карамельное солнце лилось на паркет и кожу.

Ты пьянила, как вермут, и я напивался в хлам.

Мы смотрели на люстру и хохотали, лёжа.

…Всюду был этот запах – мята, миндаль, ваниль.

По черничному небу рассыпались манкой звёзды.

Мы сбежали из дома. Нас прятал автомобиль.

Ты почти заменила мне воду, еду и воздух.

Не волнуйся напрасно. Я не сижу в сети.

Не смотрю твои фото и не пишу знакомым.

У меня есть бутылка, фрукты и «Ассорти».

Только старое чувство в горле застыло комом.

Я гуляю по пляжу, ракушки кладу в карман,

Наблюдаю, как море взрывается с новой силой.

Ничего не случится. Подумаешь – буду пьян.

Ничего не случилось. Подумаешь – разлюбила…

(Полина Шибеева)

***

2012 год

– Правда, здесь миленько?

Тон у матери был заискивающий и слащавый до тошноты. Она смотрела на Макара с такой надеждой, будто ждала, что он сейчас же кинется рассыпаться в комплиментах этому убогому городишке.

Макар нехотя оторвал взгляд от видов, проплывающих за окном такси, и мрачно высказался:

– Ну и чёртова же д-дыра.

Мать укоризненно вздохнула и покачала головой:

– Ну что ты такое говоришь, милый! Взгляни только, что за красота, а какая архитектура! Ты привыкнешь. Тебе здесь обязательно понравится! А ещё море, море – ну разве это не прекрасно?

Море… У Макара презрительно дёрнулся уголок рта. Нет, он с детства был приучен к постоянным разъездам и кочевой жизни, но всё же… всё же гастролировать и переезжать насовсем в другой город – это разные вещи. Чёрт возьми, он уже отчаянно скучал по Москве!

– Цирк здесь такой же п-паршивый? – выговорил он.

– Ну почему паршивый? – в искреннем огорчении всплеснула руками мать. – Очень даже неплохой, стационарный, со своей небольшой, но постоянной труппой…

Ага, “неплохой”, даже не относящийся к Росгосцирку. Интересно, на какие шиши он существует без поддержки государства? Там хоть зарплату артистам выплачивают? Впрочем, Макар не стал говорить этого вслух.

– Сынок, – мать нежно накрыла его горячую ладонь своей – узкой и прохладной. – Ты же знаешь, что мне пришлось очень нелегко в последний год. Я привыкла работать в паре, и тут так кстати подвернулся Миша с его предложением совместного номера…

– Скажи, – вдруг перебил её он, – а ты любишь п-папу?

Мать отвела взгляд.

– Конечно, я его любила.

– Нет, – он с досадой поморщился. – Любишь ли т-ты его сейчас?

Она закатила глаза, явно испытывая неловкость и неумело стараясь это скрыть.

– Ну что ты как маленький?! Папы больше нет. Надо принять уже этот факт и смириться, а не бегать от действительности и притворяться перед самим собой, что в нашей семье ничего не изменилось. Прекрати прятать голову в песок и отрицать очевидное. Жизнь продолжается даже без папы, понимаешь? – патетически заключила она, и Макар снова невольно поморщился от явственной фальши в её голосе.

– П-подумать только, как удачно всё сложилось д-для этого самого Миши, – со всей язвительностью, на которую только был способен, выговорил он. – Отец т-так вовремя п-погиб… – когда Макар волновался, то начинал заикаться сильнее обычного.

2

Пинком отправив чемодан под кровать, он решил, что разберёт вещи, когда немного остынет. Выскочив на маленький балкончик, Макар жадно глотнул ртом холодный и густой влажный воздух. Несмотря на январь, моросил мерзкий дождь, но Макар с каким-то мазохистским удовольствием подставил разгорячённое лицо колючим струям.

Сейчас, во время дождя, городок выглядел ещё более серым, безликим и унылым, чем прежде, несмотря на обилие ярких зданий. Голые деревья не добавляли красоты картинке. Макар ещё раз с тоской обвёл взглядом окрестности, привыкая к мысли, что ему теперь предстоит здесь жить.

Внизу послышались оживлённые голоса. Макар нехотя опустил взгляд и увидел двух подружек, чирикающих возле кофейного автомата. Обе в нелепых цветных дождевиках, с красными от холода лапами… Они старательно пересчитывали мелочь на влажных ладошках и по очереди опускали монеты в щель монетоприёмника. Этаж был второй, так что Макар прекрасно слышал каждое их слово и видел каждый жест.

– Я буду ванильный капучино! Или нет, лучше сливочный! Только сахара можно побольше, добавь ещё одну порцию! – попросила одна из девчонок с предвкушением в голосе.

– Слушай, не хочу, конечно, обидеть, но… с твоей жопой ты бы поаккуратнее насчёт сахара. Да и насчёт сливок тоже, – заметила её спутница.

Макар невольно хмыкнул. Диалог его заинтересовал; он наклонился и вытянул шею, пытаясь увидеть лица обеих собеседниц.

– Меня моя жопа вполне устраивает, – сухо отозвалась любительница сладкого капучино. – Во всяком случае, пока ещё никто не жаловался…

– Ну, сама смотри. Моё дело предостеречь, – фыркнула вторая. – Годам к двадцати пяти ты в дверные проёмы пролезать перестанешь.

– Ой, к двадцати пяти… скажешь тоже! Когда это ещё будет! – беззаботно отмахнулась девчонка.

К сожалению, разглядеть под просторным дождевиком её фигуру было практически нереально, а Макару, как назло, стало по-настоящему любопытно – так ли велика… хм, жопа, как о ней говорят? А ещё ему показалось, что та, которая советовала пить кофе без сахара, из-за чего-то злится на толстуху, хотя изо всех сил пытается казаться миленькой и заботливой.

Автомат страшно глючил, скользкие намокшие кнопки не срабатывали с первого раза, девчонка – та, которая орудовала у автомата – психовала и ругалась. Наконец оба напитка были готовы.

– М-м, кайф! – блаженно застонала жопастая, обхватив стаканчик озябшими пальцами и делая первый нетерпеливый глоток.

Было в её голосе что-то такое… чувственное, что Макар тут же вообразил её, говорящую эти же слова в другой ситуации – более двусмысленной. И моментально, как полный придурок, почувствовал реакцию в штанах на свою дурацкую фантазию. Чёрт!

Он всё сильнее и сильнее тянул шею, пытаясь разглядеть лицо девчонки, одновременно рискуя перевалиться через перила балкона и загреметь вниз. Видимо, бог услышал его мысленный призыв – дождь вскоре прекратился. Обе девчонки, не сговариваясь, откинули назад капюшоны своих дождевиков и явили миру классическую пару подруг: блондинка и брюнетка. Впрочем, нет… волосы у любительницы капучино были скорее тёмно-каштановыми – длинными, волнистыми, очень красивыми. Макар представил, как пропускает эти пряди сквозь пальцы… и в штанах стало ещё теснее.

Он по-прежнему не мог рассмотреть лица ни одной, ни другой – обе уткнулись носами в свои стаканчики и смаковали ароматный кофе. В этот момент мимо промчался какой-то парень на велосипеде и, притормозив и обернувшись, вдруг весело крикнул, обращаясь к темноволосой:

– Эй, Дружинина, отсосёшь за полтинник?

– Совсем охамел? – возмутилась её спутница-блондинка; впрочем, несмотря на то, что она вроде бы защищала свою подружку, Макару послышалось в её голосе скрытое злорадство. Или он всё это себе придумал?

Тёмненькая пренебрежительно фыркнула:

– Да у тебя полтинников на меня не хватит, Тяпа. Если начнёшь копить прямо сейчас – может, к пенсии и наскребёшь нужную сумму, – и со вздохом добавила, будто бы сочувствуя:

– Правда, боюсь, когда ты выйдешь на пенсию, отсасывать там будет уже нечего…

Макар не выдержал и расхохотался – громко, от души, не волнуясь больше о том, что обнаружит своё присутствие. Все трое, находившиеся внизу, тут же дружно задрали головы. Ну наконец-то! И Макар жадно впился взглядом в лицо темноволосой.

Девчонка как девчонка, кстати, не такая уж и толстая. Точнее, совсем не толстая. Щёчки круглые, но это её нисколько не портило – наоборот, добавляло очарования её милому лицу. Губы тоже были пухлыми – причём вызывающе пухлыми, полными и сочными, и Макар даже с балкона видел, что на верхней губе у девчонки осталась пенка от капучино. В горле вмиг пересохло. Что за хрень, почему он так на неё реагирует? Да только ни о чём другом он и думать больше не мог – вообразил, как одной рукой хватает девчонку за затылок, зарываясь пальцами в её шелковистые волосы, притягивает к себе и… слизывает остатки капучино с этого аппетитного рта. Уф! Он чуть не задымился. На миг даже страшно стало, что все эти пошлые мысли сейчас можно легко прочитать по его лицу.

Девчонка тоже уставилась на него во все глаза, как на восьмое чудо света. Сложно было объяснить словами, но, не торопясь разрывать этот зрительный контакт, Макар буквально физически ощущал нечто вроде лёгких электрических разрядов в воздухе.

3

Несмотря на весь свой скептический настрой, едва оказавшись в цирке, Макар почувствовал, что невольно улыбается. Обстановка была незнакомая, чужая – но запах, узнаваемый из миллиона других, всё равно оказался родным. Ни с чем не сравнимый аромат сосновых опилок, которыми густо посыпали манеж, терпкий и острый запах лошадей и хищников… Макар вдохнул его полной грудью и засмеялся, вспомнив цитату из Бунина: “А вчера мы сидели в огромном и ледяном шатре братьев Труцци, резко и приятно вонявшем всем тем, чем всегда воняет цирк”. Как ни кривил он физиономию в присутствии матери, а всё же вынужден был признать, что ужасно соскучился по атмосфере этого весёлого и дружного сумасшедшего дома.

Директор цирка тоже оказался мировым мужиком. Макару понравилось, что он не заигрывал и не сюсюкал с ним, как с каким-то салагой, не пытался понравиться и наоборот – не корчил важного биг босса, глядя на парня сверху вниз, а сразу повёл себя с ним как с равным.

– На какой высоте работаешь? – поинтересовался он у Макара.

– П-пятнадцать метров. На двадцати тоже могу, но п-практики пока маловато.

Директор уважительно кивнул.

– Восемнадцать лет есть?

– Есть… почти, – поправился Макар. – Через т-три месяца исполнится.

– Что ж… это неплохо, неплохо, – задумчиво пробормотал директор себе под нос. – Я слышал про твоего отца, – добавил он после паузы. – Мне очень жаль. Он был классным воздушным гимнастом, одним из лучших в стране. А если учесть, что русский цирк по праву считается лучшим в мире… то твой отец был лучшим из лучших вообще.

Макар сглотнул ком в горле. Ему казалось, что он уже научился жить с мыслью о том, что отца больше нет, а сейчас вдруг снова резануло – будто по живому.

– Пойдём в малый зал, – директор положил руку ему на плечо, – там сейчас как раз тренировка, познакомишься с ребятами.

Макара всегда забавлял разительный контраст между цирковыми артистами на репетициях и во время выступлений. Во втором случае – искусно загримированные и причёсанные, в сверкающих ярких костюмах, рассылающие публике профессиональные отрепетированные улыбки и делающие комплименты…* А на тренировках все взмыленные, лохматые, с мешками под глазами, в растянутой и застиранной спортивной форме, зачастую перепачканной и пахнущей потом, лошадьми, навозом…

И вот эта изнаночная сторона цирковой жизни была Макару не менее дорога, чем парадная. Он прекрасно знал, что у всех цирковых дам на туалетном столике вместо духов и прочих милых мелочей стоят средства от растяжений, обезболивающие, разнообразные мази и эластичные бинты.

– Попроси у меня увлажняющий крем – нет такого, – не раз смеялась мать, – попроси крем от ушибов, травм и повреждения связок – всегда пожалуйста!

Впрочем, сказать, что женщины совсем не следили за собой, было бы лукавством. Артистки держали себя в отличной форме не потому, что это была дань моде, а потому, что от этого зачастую зависела их жизнь. Кроме того, им необходимо было выглядеть красиво на радость зрителям.

Мать Макара, к примеру, была буквально повёрнута на здоровом питании. С вечера она заваривала себе имбирь, заливала семена чиа кефиром, добавляла туда тыквенные семечки и фрукты. По утрам регулярно употребляла масла авокадо, миндальных и грецких орехов: это было полезно для кожи и волос. Ещё она перемалывала семена льна и пила спирулину. Выпечки мать избегала – никаких пирожных и прочих десертов, зато на тренировки всегда брала с собой гематоген для придания сил, а перекусывала яблочком или горьким шоколадом с чёрным кофе. Что ни говори, а выглядела она в свои тридцать семь и впрямь шикарно – никто никогда не давал ей её реального возраста, но Макар знал, как болезненно она переживает по поводу уходящей молодости. И дело было не только в красоте – увы, век воздушных гимнасток сам по себе недолог… Ещё два-три года, ну пусть даже пять лет – и прощайте, полёты под куполом цирка! Мать безумно боялась этого и изо дня в день бросала вызов природе, отчаянно пытаясь её обмануть.

Когда Макар с директором явились на тренировку, мать была уже там – вместе с этим долбаным Мишей, разумеется. Сейчас на фоне запыхавшихся, растрёпанных и потных артисток она смотрелась совершенно инородно – точно жар-птица среди скромных сереньких воробушков. Мать и вела себя соответствующе, словно королева, купающаяся в лучах обожания подданных. Собственно, для местных она и была таковой – знаменитая воздушная гимнастка из Москвы, настоящая звезда, почтившая своим присутствием их маленький и скромный провинциальный цирк! Макар с лёгкой усмешкой отметил, как благоговейно заглядывают ей в рот молоденькие гимнастки, кто-то даже попросил о совместном фото и притащил бумажку для автографа.

Увидев Макара, мать обрадованно помахала ему рукой:

– А, вот ты где! Иди сюда. Знакомьтесь, – весело представила она его, – это мой сын Макар. Тоже воздушный гимнаст – между прочим, весьма и весьма способный, и это я говорю сейчас не как его мама, а как беспристрастная коллега. Прошу любить и жаловать!

– Любить – это мы завсегда готовы, – хихикнул кто-то из девушек. – Какой хорошенький, а!

Щёки Макара чуть порозовели. Вообще-то он привык к раскованности и свободе в выражении мыслей у цирковых девчонок, но здесь, как ни крути, он был новеньким и потому немного смущался от всеобщего пристального внимания.

– Ты на чём работаешь, Макар? – тут же поинтересовался у него кто-то.

4

Директриса подробно и вдумчиво изучала его личное дело, время от времени озабоченно морща лоб и беззвучно шевеля губами. Макар, до этого бывший совершенно спокойным, даже разнервничался – ну что там можно так долго вычитывать? Он, конечно, не отличник, но и не полный тупень, троек почти нет, в основном четвёрки-пятёрки.

– А ты планируешь поступать куда-нибудь после одиннадцатого класса? – поинтересовалась наконец Наталья Петровна. – Или вам, циркачам, это не обязательно?

Он безропотно проглотил “циркачей”, хотя терпеть не мог это дурацкое слово, а вот сам смысл фразы неприятно царапнул.

– Почему необязательно? Многие из наших п-получают высшее образование… и не всегда в цирковых училищах.

– Ну да, ну да, – понимающе закивала она, – надо ведь и о будущем позаботиться, всю жизнь на арене скакать и кривляться не будешь.

Ах вот чем, оказывается, он занимается – кривляется на арене. Прелестно!

– Ты ведь уже выступаешь? – поинтересовалась директриса как бы между прочим. – Я имею в виду, выходишь к зрителям?

– В вашем городе ещё не выходил, – покачал головой Макар. – Пока только ежедневные т-тренировки. А вообще я с т-трёх лет на манеже.

Наталья Петрова вновь покивала, поджав при этом губы, отчего лицо её приобрело брезгливое выражение. Макар не мог понять – это он сам ей так не нравится, или она просто не любит цирк?

– Надеюсь, тренировки не будут мешать учёбе, – сухо заметила она наконец. – Делать поблажек тебе никто не станет, у нас в школе это не принято, так что…

– Я и не п-прошу! – вскинулся он, крайне возмущённый. – Ничего мне не п-помешает. Школа – утром, цирк – во второй половине дня.

– Прекрасно, прекрасно… Ну что ж, Макар, – директриса взглянула на него поверх спущенных на нос очков. – У нас в школе два одиннадцатых класса. “А” посильнее, там в основном потенциальные медалисты, отличники и хорошисты, гордость школы. А “бэшки”, соответственно, послабее, там ребята звёзд с неба не хватают. Тебя куда лучше определить? Наверное, в “Б”? – тут же милостиво решила она за него.

Ну ясен пень – раз цирковой артист, значит, в голове полторы извилины, куда ему к отличникам-то, не поймёт ни фига… Но ругаться и спорить сейчас не хотелось. Вместо этого Макар почему-то спросил:

– А в каком классе учится Дина Д-дружинина? Вот меня туда. Если можно, п-пожалуйста, – добавил он.

Чёрт знает, кто дёрнул его за язык. Он вообще удивился, что фамилия этой самой Динки засела у него в памяти. А вот поди ж ты…

Брови директрисы взметнулись вверх. Она окинула его испытывающим взглядом.

– Уже познакомились? – наконец странным голосом осведомилась Наталья Петровна.

Он неопределённо пожал плечами. Отчитываться перед ней ещё, что ли? Но директриса внимательно смотрела ему в лицо, явно ожидая ответа.

– Так… шапочно, – уклончиво отозвался он.

– Макар, – начала она, словно сомневаясь, говорить ему или не стоит. – Лучше держись подальше… от этой девочки.

Ни хрена себе новости! Да что с этой самой Динкой не так? Девчонка как девчонка, а ты гляди, какие страсти бурлят…

– Это п-приказ или угроза? – нервно попытался пошутить он.

– Ни то, ни другое, – сухо отчеканила директриса. – Можешь считать это дружеским советом.

“Тоже мне, подружка нашлась”, – хмыкнул он про себя, а вслух упрямо и настойчиво повторил:

– И всё-таки я хотел бы п-попасть в её класс.

– Ну… как знаешь, – с непроницаемым лицом она подвинула ему листок бумаги. – Пиши заявление в “А”.

Макар управился с этим делом за пару минут и вопросительно взглянул на директрису.

– Когда я могу начать учиться?

Она пожала плечами:

– Да хоть прямо сейчас, к чему разводить волокиту. Оставшиеся формальности уладим позже.

Прищурившись, директриса уставилась на расписание уроков, пришпиленное к стене.

– У них сейчас будет литература в триста шестом кабинете. Это третий этаж. Давай я тебя провожу, нужно будет предупредить Светлану Александровну… она, кстати, ещё и ваш классный руководитель.

Макар поднялся с места, подхватив свой рюкзак.

– Сегодня посиди так, присмотрись… а после уроков сходишь в библиотеку за учебниками. Я распоряжусь, чтобы тебе всё выдали без задержек.

– Спасибо, – поблагодарил он.

Раньше Макар относился к вливанию в каждый новый коллектив довольно пофигистически – по большому счёту ему было вообще всё равно, с кем предстоит учиться. Но сейчас, вспоминая пухлые губы и круглые щёчки любительницы капучино, он почему-то чувствовал, что всерьёз волнуется.

Они вошли в класс сразу же после того, как прозвенел звонок на урок.

– Вот, веду вам пополнение! – жизнерадостно объявила директриса. – Встречайте и знакомьтесь: Макар Вознесенский. Между прочим, циркач.

В этот раз он уже не выдержал. От “циркача” у него буквально зубы скрипели!

5

День, когда это произошло, Макар до сих пор помнил отчётливо и ярко – так, словно это случилось буквально вчера.

Никто потом так и не узнал, каким образом тигру удалось вырваться на свободу: то ли похмельный дрессировщик вовсе забыл запереть клетку, то ли просто недоглядел и сделал это кое-как – после чего животное умудрилось открыть дверь и выскочить наружу. Это был молодой тигр по кличке Элвис, который и раньше нередко показывал свой строптивый характер.

Он выбежал на манеж в тот момент, когда отец с Макаром как раз заканчивали растяжку. Они тогда припозднились с тренировкой, все уже давно разошлись, на манеже больше никого не было. Отец отвлёкся на мгновение, отошёл куда-то в сторону – а Макар вдруг увидел прямо перед собой пасть зверя… Тигр шумно и смрадно дышал, обдавая мальчика запахом сырого мяса. Но даже в тот момент Макар не слишком испугался – наверное, просто не успел сообразить, чем ему это грозит. Он знал Элвиса и любил его, ему даже в голову никогда не приходило, что этот большой, грациозный и красивый зверь может стать для него лично источником опасности.

А затем отец обернулся, увидел сына один на один с тигром – и просто без раздумий ринулся вперёд, вряд ли соображая, что он в принципе делает, но желая только одного: отвлечь зверя от ребёнка. Элвис подмял отца под себя, повалил на манеж и вцепился зубами ему в плечо… И вот тут Макар наконец испугался. До смерти испугался! И закричал так жутко, так отчаянно, что его услышал, кажется, весь цирк. Макару казалось, что Элвис сейчас сожрёт папу – и, захлёбываясь слезами, он кинулся отцу на помощь. Крепко вцепившись пальчиками в шерсть, он упорно пытался оттащить огромного тигра… Разумеется, силы были слишком неравны, едва ли Элвис в принципе обратил внимание на эту досадную помеху. К счастью, на крик Макара быстро сбежались люди. Кто-то схватил палку, кто-то хлыст… А спустя несколько мгновений примчался и дрессировщик с пистолетом. Разбушевавшегося Элвиса удалось оттащить от несчастного и загнать обратно в клетку, а отца увезли на скорой в институт Склифосовского.

Было неслыханным везением, что Элвис не прокусил отцу сонную артерию. Его жизни ничего не угрожало, но пришлось наложить более восьмидесяти швов. В суматохе и панике, мотаясь из цирка в больницу и обратно, мать даже не сразу обратила внимание на то, что сын стал заикаться. Она заметила это лишь спустя неделю…

Начался новый забег по врачам, на этот раз по логопедам и неврологам. Те уверяли, что невротическое заикание – не самый безнадёжный случай, есть все шансы, что оно бесследно пройдёт. Правда, мальчику рекомендовали регулярные занятия логопедической ритмикой, но у вечно занятых родителей не было времени водить туда Макара. Честно говоря, он и сам не особо стремился, сходив раз-другой на занятия и быстро заскучав. К счастью, логофобия* у него не развилась. Макар не боялся разговаривать и общаться, да и заикался он не всегда одинаково сильно – иногда мог тараторить вообще без запинки. Заикание усугублялось только в моменты сильного волнения и тревоги, эмоционального перевозбуждения или нервного напряжения.

Всё это время Элвис, словно чувствуя свою вину, безвылазно сидел в клетке и тосковал. От репетиций его отстранили на неопределённый срок, и загрустивший зверь начал отказываться от еды, худея и слабея на глазах. Он как будто понимал, что в те дни решалась его дальнейшая судьба... Наконец выписавшийся из больницы и вполне окрепший отец настоял на том, что ему нужно повидать Элвиса, хотя мать крутила пальцем у виска и уговаривала этого не делать. Позже свидетели клялись, что когда отец подошёл к клетке, Элвис пополз ему навстречу буквально на брюхе и виновато заскулил, а наблюдавший за этой сценой дрессировщик даже пустил слезу. Правдой это было или всего лишь очередной цирковой легендой, которые в великом множестве рождались в закулисье, теперь уже никто и не помнил. Неоспоримым фактом было лишь одно: в конце концов Элвиса решили не наказывать и вернуть на манеж с его номером. А отец вскоре тоже возобновил свои тренировки и выступления под куполом цирка.

В общем, происшествие обошлось практически без последствий – если не считать заикания Макара. Но он вскоре привык не обращать на это внимания, совершенно не стесняясь своего небольшого дефекта речи. Возможно, будь он среднестатистическим ребёнком, дело кончилось бы множеством комплексов и неуверенностью в себе. Но цирковые дети… о, это был целый отдельный социум! Редкий случай, чтобы они были зажатыми, молчаливыми или закомплексованными. Видимо, характер определялся образом жизни: дети цирковых артистов моментально социально адаптировались, отличаясь раскованностью и жизнерадостностью, поскольку с младенчества видели слишком много и объездили с гастролями не только всю страну, но и полмира. Макар с родителями успел побывать в Европе, Африке, Японии, Китае и даже Австралии; цирк работал во всех республиках бывшего Союза. Когда тут было стесняться и комплексовать?!

Именно поэтому, пойдя в первый класс и очутившись среди обычных, нормальных детей, Макар был несказанно поражён тем обстоятельством, что одноклассники при первой же встрече зло высмеяли его заикание. И дальше – в каждой новой школе и новом коллективе – он всякий раз искренне недоумевал: ну как так можно?! Это же надо быть отбитым на всю голову, чтобы смеяться над чьим-либо недостатком! Он вообще не понимал насмешек над внешностью, особенностями физического развития… и именно поэтому было ужасно неприятно наблюдать за тем, как легко и походя одноклассники обзывают друг друга жирными, очкастыми, ушастыми, косыми, хромыми и так далее.

Но, несмотря на насмешки, с противоположным полом у Макара никогда не было проблем. Он очень нравился девочкам, и не последнюю роль в этом играла его выразительная внешность: серо-карие глаза, обрамлённые пушистыми длинными ресницами, густые русые волосы, трогательные веснушки на носу, чувственные губы… Правда, здесь он тоже отдавал предпочтение своим подругам из цирка, а не девчонкам со стороны. Поцеловался он впервые в тринадцать лет, а первый сексуальный опыт случился в шестнадцать – с акробаткой Ингой, которая была на год его старше и охотно взяла на себя роль “любовного гуру”. После этого Макар ещё немного повстречался с Лизой – дочкой и ассистенткой иллюзиониста. Но всё это было легко, ненапряжно, на кураже, в ореоле лёгкой романтики и полудружеского флирта. А вот то, что творилось с ним при виде Динки… это не было похоже ни на что, испытанное ранее.

6

Первые пару дней в школе Макар вообще не мог учиться. Честно говоря, он даже и не пытался вникать в объяснения учителей – в присутствии Динки его всякий раз словно парализовывало. Рядом с ней он безбожно тупел. Какая тут, блин, учёба, когда сидишь и видишь прямо перед собой эти волнистые волосы, шею, плечи… он с трудом сдерживался, чтобы не протянуть руку и не коснуться Динкиной спины. Слава богу, учителя его и сами не дёргали, давая время привыкнуть. Динка вертела головой туда-сюда, и он исподтишка любовался её профилем. Иногда она оборачивалась – но Макар всякий раз поспешно отводил взгляд, чтобы она не решила, будто он следит за ней. Его кидало то в жар, то в холод, щёки то и дело заливал предательский девчоночий румянец, язык отнимался в буквальном смысле – какое там заикание, он вообще ни слова не мог выговорить! А уж стоило нечаянно скользнуть взглядом по Динкиным губам или груди – и в штанах начинало твориться такое… Оставалось лишь надеяться, что никто этого не замечает.

Макар прежде никого не хотел так остро и пронзительно, как Динку – но дело было не только в естественных плотских желаниях. Раньше ему и не нравился никто так же сильно, как она, ни к кому его не влекло так отчаянно и неумолимо. Чем она его заворожила? Зацепила, притянула, приклеила? Ведь не сказать, чтобы писаная красавица, но эти губы… и глаза… и грудь… и попа… Задница вообще была зачётная, куда там Дженнифер Лопес! При этом – тонкая талия, отчего Динкина фигура напоминала гитару. Может, его так сильно тянуло к ней как раз потому, что в цирке ни у кого не было таких фигур? Ни жопы, ни сисек – все девушки худые, подтянутые, жилистые и мускулистые. А у него буквально слюни капали на Динкины аппетитные формы. Но при этом ему нравилось просто быть рядом, смотреть на неё, слушать звук её голоса, улыбаться в ответ на её улыбку…

Сама Динка обращала на него внимания не больше, чем на какой-нибудь предмет мебели – ну, или просто искусно притворялась равнодушной, во всяком случае, он изо всех сил тешил себя этой надеждой. Спасибо её сестре – если бы не она, Макар, наверное, вообще не смог бы приблизиться к Динке… Ах, да. Та самая блондинка Соня, как выяснилось, была не подругой, а родной Динкиной сестрой-двойняшкой. Бывает же такое – близнецы, совершенно не похожие друг на друга!

Соня, к слову, тоже была симпатичной, пожалуй, даже красивой – высокая и худощавая натуральная блондинка. Чуть раскосые кошачьи глаза, личико сердечком с острым подбородком… Самый что ни на есть модельный типаж. Но у Макара на неё, что называется, не стояло ни в прямом, ни в переносном смысле.

В отличие от Динки, Соня открыто ему симпатизировала и активно оказывала весьма недвусмысленные знаки внимания – и Макару не оставалось ничего другого, кроме как принимать их, иначе он вообще не знал, как подобраться к её сестре. Соня звала его вместе сесть в столовой – и он садился, лишь бы быть рядом с Динкой. Та же большей частью отмалчивалась и вообще мало говорила, словно присматривалась к нему и размышляла – стоит ли в принципе доверять этому новенькому. А он, осмелев со временем, практически не отрывал от неё взгляда, почти не слушая беспрерывную Сонину трескотню над ухом. Однажды Динка подняла ресницы и застала Макара врасплох – когда он пялился на её губы. Но она не смутилась, не отвела взгляд, а вызывающе вскинула подбородок и, в свою очередь, внимательно посмотрела ему в глаза.

– Чего уставился, Вознесенский? Дыру на мне протереть хочешь? – недовольно протянула она.

К несчастью, её вопрос услышал остряк Тяпа, который тоже сидел неподалёку.

– Скорее не на тебе, а в тебе, – заржал он. – Хотя в тебе уже и протирать нечего… всё давно протёрто, живого места не осталось.

Макар настолько обалдел, что даже сразу не нашёлся, что ответить, а Динка психанула, оттолкнула тарелку с недоеденной порцией, схватила свой рюкзак и выскочила из-за стола.

Соня наградила Тяпу колючим злым взглядом.

– Придурок! – прошипела она, тоже торопливо поднимаясь, чтобы последовать за сестрой. – Извини, Макар, – кивнула она ему, – мне надо бежать. Увидимся.

– И что это сейчас б-было? – напряжённо спросил Макар, адресуя свой вопрос не только Тяпе, но и всем остальным хихикающим дебилам-одноклассникам.

– А ты что, не в курсе? – пренебрежительно фыркнул кто-то. – Да про Дружинину весь город уже знает.

– Знает – что? – уточнил он с непроницаемым лицом.

– Что она местная давалка, – охотно пояснил Тяпа. – Безотказная.

У Макара непроизвольно сжались кулаки.

– Ну, судя по т-тому, как она с тобой общается, тебе она как раз и не д-дала.

– А оно мне надо? – возмутился Тяпа, округлив глаза. – Она же жирная! Ты видел её жопу?

– Что-то мне п-подсказывает, что в мечтах о её жопе т-ты себе руки до кровавых мозолей стёр, – отчётливо выговорил Макар.

– Ты чё, совсем охренел?! – вскинулся было Тяпа, но грубая шутка Макара неожиданно получила одобрение одноклассников.

– Точно, Тяпыч, ну признайся же! – загоготали они, перебивая друг друга. – Дрочишь в ночи на Динкин светлый образ?

– Наверное, на физре тайком нафоткал её зад во всех ракурсах?

– Попроси её хорошенько, может, сжалится и лишит тебя девственности…

Лицо у Тяпы заполыхало всеми оттенками красного.

7

Всю дорогу до Сониного дома Макар пытался совладать с бурей эмоций, которая бушевала у него внутри. Хотелось орать, ругаться, крушить всё вокруг… а больше всего он мечтал сейчас от души навалять тому мудаку, который вывалил в сеть провокационные фото и видео. Правда, как выяснилось, мудак благополучно испарился – точнее, уехал с семьёй из Светлоградска ещё летом. Как раз перед отъездом они с Динкой и поссорились… и он напоследок решил отомстить вот таким мерзким и одновременно жалким способом. Герой, ничего не скажешь! Сам свалил – а девчонку оставил расхлёбывать это дерьмо… Макару страшно было даже представить, как она пережила этот позор. И, судя по всему, продолжает переживать – если учесть, что придурки вроде Тяпы с их идиотскими прикольчиками до сих пор никак не угомонятся, хотя прошло уже полгода.

– Как его зовут? – мрачно спросил он.

– Кого? – не сразу поняла Соня.

– Ну, Д-динкиного бывшего.

– А-а… Гарик. Игорь Лапицкий, – отозвалась она. – А зачем тебе? Его теперь не достать, он с родителями в Питер, кажется, переехал.

– Неужели никто так и не д-донёс до него информацию, что он к-козлина? – всё больше кипятился Макар. – У него что, д-друзей тут не было?

– Да не знаю, – Соня пожала плечами. – Вроде были, но так… знаешь, как это обычно бывает: разъехались, и дружбе конец. С глаз долой – из сердца вон.

– А как вообще админы вашего школьного п-паблика допустили публикацию этих материалов?! – продолжал недоумевать Макар.

– Так никто не знает, кто админ, – она серьёзно взглянула на него. – И посты там анонимно всегда публикуются. Это политика группы такая. Типа, мы за честное мнение о школе… там, бывает, очень жёстко полощут. Учителям тоже достаётся, ни с кем не церемонятся. А что, пусть знают, что мы на самом деле о них думаем! – запальчиво добавила она.

– Т-там что, и учителя сидят?! – он схватился за голову.

– Вообще-то паблик закрытый, но всех участников проверить и отследить нереально. Наверняка и учителя тоже есть… может, просто не под своими именами.

– И вот это всё… учителя т-тоже видели? – он закусил губу.

– Конечно же, видели, – вздохнула Соня. – Директрису чуть удар не хватил. Она потом даже собрание в школе устроила – “между нами, девочками”. Целую лекцию прочитала о целомудренности и чести. Типа, это самое главное достоинство для девушки, а тот, кто его утратил, не пользуется уважением у противоположного пола…

– Дура набитая, – Макар покачал головой. – Господи, ну какая же д-дура!

Ему даже представить противно было это судилище. Каково же было самой Динке…

– Правда, когда запахло жареным, пост довольно быстро снесли, – добавила Соня. – Но кто-то всё равно успел сохранить себе те видео и фото… они иногда до сих пор всплывают. Хотя сейчас, конечно, все уже подуспокоились. А вот что тогда творилось! – она округлила глаза. – Отец бушевал, первые месяцы Динку чуть ли не за ручку в школу водил, никуда одну из дома не отпускал.

– Охранял её от всяких придурков вроде Т-тяпы?

– Нет, – Соня покачала головой, – саму Динку контролировал. Боялся, что она опять чего-нибудь выкинет.

– При чём т-тут… блин, это же не она фотки слила! – Макар был страшно зол.

– Ну, она ведь нашу семью опозорила… по мнению отца.

– Пипец логика, к-конечно, – психанул он. – Пост выложил этот сраный Г-гарик, а семью опозорила Динка?

– Ну, в смысле… да что ты прикидываешься, будто не понимаешь! – рассердилась Соня. – Секс с парнем – это так-то не айс.До свадьбы, и всё такое…

– Херня всё это, – он раздражённо сплюнул. – Д-до свадьбы… А если замуж выйти в тридцать лет? Тоже невинность хранить д-до этого возраста? А если вообще никогда не выходить? Умри, но не давай п-поцелуя без любви? Каменный век. Накинулись всей стаей на д-девчонку… Вы же семья! Вы наоборот её п-поддерживать должны были!

– Я и поддерживаю! – возмутилась Соня, обиженно вытаращив глаза. – И всегда поддерживала. Да с Динкой после этого случая вообще никто общаться не хотел, все подруги разбежались, шушукались за спиной, пальцем показывали… На спинке её стула в классе написали “шлюха”. Только я одна с ней и осталась! Выслушивала её, сопли ей утирала! Между прочим, отец её вообще не хотел больше выпускать из дома, Динка только со мной понемногу выходить стала.

– Вернее, не с тобой, а под твоим п-присмотром, – уточнил Макар; губы его искривила язвительная усмешка.

– Окей, под присмотром! – с вызовом согласилась Соня, вскинув подбородок. – Ну и что? Лучше уж так, чем совсем никак, не находишь? Без меня Динка так и сидела бы под домашним арестом все эти месяцы. Я, между прочим, тоже могла бы ходить с подругами по клубам, кафешкам и всяким тусам. А вместо этого меня приставили сторожем к собственной сестрице! Думаешь, мне это прямо по приколу?

– Ну хорошо, а ваша мама? – спросил Макар почти в отчаянии. – Она-то д-должна была поддержать… п-помочь… не осуждать, а посочувствовать!

Соня моментально сникла.

– Мамы нет, – тихо сказала она. – Она в родах умерла, нас с Динкой отец воспитывал…

Макару стало стыдно.

8

Учительница истории Жанна Борисовна, которую за глаза все школьники звали исключительно Жабой, обожала зубрил. Не было для неё большего наслаждения, чем выслушивать ответ ученика, полностью совпадающий с текстом из учебника. Стать отличником у Жабы было легко – достаточно было просто отвечать ей чётко по книге, слово в слово, и она буквально на глазах расцветала. А вот свободомыслия Жаба не терпела и резко пресекала любые попытки его выражения на своих уроках. Дискутировать с ней было бессмысленно, поскольку альтернативных точек зрения для Жабы не существовало и каждый ученик со своим мнением автоматически записывался в выскочки и хамы.

Вот и сейчас, слушая стоящую у доски Динку, историчка страдальчески морщилась, всем своим видом демонстрируя, какие невыносимые мучения доставляет ей столь безграмотный ответ.

– Садись, Дружинина, – устало выдохнула она наконец. – Я, конечно, понимаю, что учёба вообще и история в частности не входят в круг твоих интересов, у тебя другое в голове, но…

– А что не так? – неожиданно для самого себя вмешался Макар. – Ведь по сути она всё п-правильно ответила.

– Вознесенский, – покачала головой Жаба, – тебя мы послушаем в следующий раз, сейчас я тебя не вызывала. Дружинина, садись, – повторила она. – Три… с минусом.

– Но почему три? – вскинулась Динка. – Я же знаю материал. Я учила!

– Это несправедливо! – поддержал её Макар.

– Что именно несправедливо? – ледяным тоном отчеканила Жаба, уставившись ему в глаза.

Он выдержал этот взгляд, хотя понимал, что прямо сейчас наживает себе злейшего врага.

– У вас явно п-предвзятое отношение. Вы её нарочно валите!

– А ты сам бы хотел её завалить? – тихо хихикнул Тяпа.

Макар быстро повернулся к нему. Глаза полыхнули яростью, кулаки сжались сами собой. Некоторое время он молча гипнотизировал одноклассника взглядом, а затем, стиснув зубы, с шумом выдохнул.

– У меня п-правило – с убогими не связываться, – выговорил он наконец.

– Чё ты сказал, клоун?! – заверещал оскорблённый Тяпа.

Жаба постучала по столу авторучкой.

– Тяпкин! Вознесенский! – взвизгнула она. – Что за базар вы тут устроили!

– Это не базар, а рыцарский турнир, – иронично протянул кто-то с “Камчатки”. – Поединок за честь прекрасной дамы…

– Напоминаю, что у нас здесь учебное заведение! – повысила голос историчка. – Вознесенский, не стоило устраивать эту провокацию. Я оценила ответ Дружининой ровно на столько баллов, на сколько она ответила. В конце концов, я учитель, если ты забыл. Я прекрасно знаю, на что способен тот или иной мой ученик. Выше этой планки Дружининой всё равно уже не прыгнуть…

– Да почему не прыгнуть-то? – запальчиво возразила Динка; щёки её раскраснелись, глаза возмущённо сверкали. – Я, кажется, не тупее других. И тему я знаю!

– Честно говоря, Дина, – играя в искренность, почти с нежностью протянула Жаба, – я вообще не понимаю, что ты забыла в одиннадцатом классе. Вот в наше время девочки… скажем так, с ранним развитием… выбирали ПТУ, и это было логично и закономерно.

Динка побледнела как мел и пулей вылетела из класса.

– Дружинина! Вернись! Я тебя не отпускала! – поражённая подобной дерзостью, закричала историчка ей вслед. – Вознесенский, и тебя тоже! – добавила она в отчаянии, но он уже выскочил за дверь.

Догнать девчонку удалось на лестнице, ведущей на первый этаж.

– Дин, постой. Да п-подожди ты! – немного запыхавшись, он быстро настиг её и схватил за рукав.

– Пусти! – выкрикнула она истерично. – Что тебе от меня надо вообще? Заступничек выискался…

Однако всё-таки остановилась, тяжело дыша и глядя на него снизу вверх.

– А ты не хочешь, чтобы я заступался? – уточнил он.

Динка упрямо помотала головой.

– Не хочу. Я и сама могу за себя постоять! – выкрикнула она.

– А по-моему, т-ты уже не вывозишь. И это нормально, – торопливо добавил он, – если учесть, сколько на т-тебя всего навалилось…

– А ты, значит, добренький, да? – она недоверчиво прищурилась.

– Да не то, чтобы д-добренький… – он пожал плечами. – Просто ты мне нравишься.

– Нравлюсь? – она закатила глаза и постучала костяшками пальцев по собственному лбу. – Ты совсем того? Ты же в курсе, что обо мне говорят.

– Ну, в курсе. И что? П-пусть себе треплются.

Она снова замотала головой.

– Ты вообще представляешь – каково это, когда тебя весь город считает шлюхой? Когда ты знаешь, что тебя голой с парнем в постели видели абсолютно все: отец, одноклассники, родители одноклассников и даже учителя… Даже какой-нибудь задрот Тяпа или старый алкаш – физрук Пётр Васильевич! – с отчаянной безысходностью добавила она. – Знаешь, как это унизительно – понимать, что все тебя считают давалкой и шалавой?

– Да мне п-плевать, что думают остальные. Я тебя т-такой не считаю, – твёрдо сказал он.

– Ты что, не врубаешься?! Я не девственница! – сказала она с вызовом.

9

До любой точки Светлоградска при желании можно было спокойно дотопать на своих двоих. Добраться из школы до цирка тоже можно было пешком, однако в тот момент, когда Динка с Макаром оказались за школьными воротами, к остановке подъехал старенький дребезжащий трамвай. Недолго думая, Динка схватила Макара за руку и потянула за собой.

– Прокатимся? – крикнула она весело.

– А он т-точно идёт до цирка? – усомнился Макар.

– Идёт-идёт, – заверила она. – В городе всего один трамвайный маршрут. Так что ни одного важного и значимого места не минуем!

Вагон оказался полупустым, и Динка, по-прежнему не выпуская руку Макара, по-хозяйски потянула его к окну, где было два свободных места. Он надеялся лишь на то, что его ладонь не вспотела от волнения. Впрочем, когда они плюхнулись на сиденья и Динка всё-таки расцепила их руки, Макар испытал острое разочарование.

– Ты уже успел посмотреть город? – полюбопытствовала она.

Макар пожал плечами:

– В основном изучил маршруты от дома д-до школы и цирка… и обратно. На более подробный осмотр к-как-то времени не было.

– Тогда очень удачно, что мы поехали именно на трамвае, – радостно заявила Динка. – Между прочим, ты знаешь о том, что Светлоградск входит в десятку самых маленьких “трамвайных” городов России?

– Т-теперь знаю, – отозвался он, любуясь её улыбкой.

– В прошлом году трамвайную линию хотели вовсе закрыть, – продолжала беззаботно щебетать она. – Ну, типа, нерентабельно и всё такое, большинство всё равно пользуется маршрутками или собственными автомобилями. В мэрии уже указ подготовили. Так тут такая буча поднялась! Весь город на митинги ходил, кто-то даже грозился голодовку устроить. В итоге всё-таки отстояли наш трамвайчик… – Динка перевела на него взгляд и возмутилась:

– Ты не слушаешь!

Макар виновато покачал головой и честно ответил:

– Нет. Я… засмотрелся. Ты очень к-красиво рассказываешь.

Она открыла было рот, чтобы сказать что-то явно язвительное, но поймала его взгляд и… смущённо промолчала.

Некоторое время оба сосредоточенно делали вид, что внимательно смотрят на городские пейзажи, проплывающие за окном. Наконец Динка нарушила неловкое молчание.

– А почему ты решил стать именно воздушным гимнастом? Когда понял, что это – твоё?

Макар усмехнулся:

– Да у меня и выбора, честно г-говоря, не было. Перед глазами с детства стоял родительский п-пример… Хотя цирковые с малолетства обучаются разным жанрам. Я и с к-клоунами работал, и с лошадьми, и с иллюзионистами. Помню, когда мне б-было семь лет, я готовил акробатический номер, – Макар изобразил страдальческое лицо. – Надо было разбежаться и п-прыгнуть на руки стоящим передо мной ребятам. И вот я, значит, разбежался… но прыгнул неудачно, п-промахнулся. В итоге проехал мордой по к-ковру до конца манежа – метра три. И это п-прямо во время выступления!

– Что, серьёзно? – Динка заливисто расхохоталась. – Слушай, это ужас…

– Угу, – кивнул Макар, сам давясь смехом. – Б-было больно, стыдно, противно… К-короче, с тех пор я невзлюбил акробатику.

– А в гимнастику, значит, влюбился? – понимающе спросила Динка.

– Т-типа того… Просто однажды мы с родителями п-поехали на международный цирковой фестиваль, и я там увидел номер д-девочки-итальянки – примерно моей ровесницы. Она работала в жанре “корд-де-парель”. Она меня п-просто восхитила, – признался Макар. – Одно д-дело – наблюдать за родителями, которые кувыркаются под куполом, а д-другое – когда это делает какая-то сопливая д-девчонка… В общем, я тут же выпросил у отца к-канат для себя, чтобы т-тренироваться. Девочка во время того выступления так непринуждённо, легко и к-красиво выполняла свой номер, что я был уверен – мне-то это тем более не составит т-труда. Ну, короче, – Макар смущённо потёр нос, – я ухватился за канат руками и ногами и т-тупо повис. Тряпочкой. Какое там “летать”, я не мог на нём даже подтянуться! Т-такое разочарование было, я-то думал – сейчас к-как залезу да как полечу!

Динка смеялась вместе с ним, и он готов был из кожи вон вылезти, лишь бы на её губах как можно дольше играла эта потрясающая улыбка.

– Но в итоге же всё равно научился? – уточнила она.

– Научился, – кивнул Макар. – Пришлось п-полтора года потратить на подготовку полноценного д-десятиминутного номера в воздухе. Уже не с родителями, а соло…

– А это страшно? – наивно спросила Динка, по-детски округлив глаза. – Ну, вот когда ты там – наверху…

– Конечно, страшно, – просто ответил Макар. – Вообще специфика воздушной г-гимнастики в том, что это очень опасно. Мы ведь часто б-без страховки работаем, а что это значит?

– Что? – заворожённо откликнулась Динка.

– Что если раскроется рука – то всё, пипец. Или сам упадёшь, или человека уронишь, если работаешь с п-партнёром.

– Наверное, нужно очень сильные руки иметь? – с уважением протянула Динка, покосившись на Макара.

– Не т-только. Нужно этими руками ещё очень хорошо… чувствовать, – сумбурно объяснил он. – А когда с п-партнёром выступаешь, там вообще сложно… п-притирка очень долго идёт, поэтому у гимнастов обычно складываются постоянные пары на много лет.

10

Макар ещё и сам не чувствовал себя абсолютно “своим” в Светлоградском цирке, но, раз уж вызвался провести для Динки экскурсию по закулисью, пришлось волей-неволей взять на себя обязанности радушного хозяина. И теперь – с позиции хозяина – он искоса посматривал на девчонку, с волнением оценивая: нравится ли ей? Не скучно ли? Почему-то для него было очень важно, чтобы Динка прониклась всей этой цирковой атмосферой, так сильно любимой им самим. Чтобы ей тоже было приятно дышать тем воздухом, который Макар с наслаждением вдыхал практически с самого рождения.

Похоже, Динке действительно было интересно: глаза её горели, и она с восторгом осматривалась вокруг. Все цирковые артисты, попадавшиеся им навстречу, тоже со сдержанным любопытством косились в её сторону, но не задавали Макару лишних вопросов. Увидев в одном из закоулков парня, подбрасывающего и ловящего булавы, Динка покосилась на Макара и, не выдержав, захихикала – очевидно, вспомнила его рассказ про то, как жонглёры молятся перед выходом на арену.

– Привет, Мак, – поздоровался парень, продолжая непринуждённо жонглировать, – ты что-то рано сегодня, манеж занят пока.

– Я в курсе, – кивнул Макар. – Мы тут пока просто… п-погуляем.

– А, ну давай, – стрельнув в сторону Динки быстрым незаметным взглядом, кивнул тот и ушёл, не прерывая жонглирования даже на ходу.

– Круто у него получается! – восхитилась она. – Как будто никаких усилий не прикладывает вообще.

– В этом и заключается г-главная цель циркового искусства, – пожал плечами Макар. – С видимой лёгкостью выполнять адски сложные номера… чтобы п-публика офигевала. Тут же нет обмана или п-подставы – все трюки выполняются по-честному и сразу. Никаких вторых д-дублей.

– Круто… – повторила она мечтательно. – А помнишь, ты рассказывал про международный фестиваль, где увидел итальянскую девочку-гимнастку? Ну, ту самую, которая тебя вдохновила?

– Да, а что?

– Тебе вообще часто на такие фестивали ездить приходится?

– Ну к-конечно. Это необходимо для профессионального роста. На д-других посмотреть, себя показать, – улыбнулся он. – Я несколько раз становился п-призёром молодёжных цирковых фестивалей, а родители семь лет назад даже п-получили “Золотого клоуна” в Монте-Карло, – и, увидев, что Динка непонимающе округлила глаза, пояснил:

– Это п-практически то же самое, что завоевать “Оскар” в кино. Очень п-почётная и престижная награда!

– Обалдеть… – пробормотала она.

– А хочешь, в конюшню сходим? – предложил он. – На лошадей посмотрим.

Динка расцвела:

– С удовольствием!

Впрочем, о решении привести Динку в конюшню Макар очень скоро пожалел. С лошадьми в местном цирке работала династия наездников Аслахановых – все джигиты как на подбор, статные красавцы с черносливным взором. Как назло, в тот момент двое из братьев Аслахановых как раз были в конюшне – и уж они не могли спокойно пропустить появление незнакомой симпатичной девушки.

Особенно усердствовал младший из братьев – девятнадцатилетний Маирбек. Он с удовольствием вызвался познакомить Динку с лошадками, позволил ей покормить четвероногих красавцев морковкой с ладони – при этом, поддерживая Динкину руку якобы с целью помочь, практически прижался к ней всем телом. Макар буквально кипел от ревности, но из последних сил сдерживался: Динка, похоже, ничего не замечала, полностью поглощённая лошадьми, и щебетала без умолку. Его брат Заурбек тоже не отставал – сыпал сценическими байками и анекдотами, весёлыми случаями из цирковой жизни, а Динка весело хохотала, отчего Макар всё больше мрачнел.

– Ладно, п-пойдём, – не выдержал он наконец, – что-нибудь ещё посмотрим.

Она с видимым сожалением оторвалась от лошадей.

– Приходи на представление, красавица! – радушно пригласил Маирбек. – Посмотришь нашу джигитовку…* – и залихватски подмигнул, чуть ли не облизываясь на неё, как кот на сметану.

– Спасибо, обязательно приду, – пообещала Динка с улыбкой.

Они уже вышли из конюшни, когда Макар вдруг остановился.

– П-подожди меня минутку, – попросил он; в голосе звенело тщательно сдерживаемое напряжение. – Я сейчас, быстро…

И метнулся обратно.

Братья Аслахановы о чём-то весело переговаривались, но при виде Макара переглянулись и затихли. Только у Заурбека в глазах притаилась насмешка – или Макару это просто показалось на нервах? Он и сам толком не знал, что собирается им сейчас сказать, но злая энергия бурлила внутри и буквально требовала выхода.

– Что-то забыл, брат? – дружелюбно, как ни в чём не бывало, поинтересовался Заурбек, и Макар почувствовал себя полнейшим придурком.

Может, он и правда зря себя накрутил? Никто на его драгоценную Динку посягать и не думал… И в этот момент Маирбек, расслабившись, одобрительно выдал:

– Ты где такую роскошную девушку нашёл? Просто персик! – и похабно причмокнул губами.

У Макара потемнело в глазах, едва он услышал этот “пэрсик”. Не помня себя, он кинулся к Аслаханову-младшему, сгрёб его в охапку, встряхнул, собираясь то ли швырнуть на пол, то ли ударить о стену…

11

А дальше всё как-то не задалось, не заладилось – словно эпизод в конюшне испортил магию момента.

Динка, чувствуя нервозность и раздражение Макара, искоса робко поглядывала на него, но больше не щебетала без умолку, а удручённо помалкивала, изредка тихонько вздыхая. Как ни пытался он затем развеселить её, придав голосу беззаботной непринуждённости – момент был явно упущен.

К тому же, на манеже началась тренировка воздушных гимнастов – и Макар, уже притащив туда Динку, понял, что сделал это зря. Во-первых, появление Макара с девушкой очень болезненно восприняла маленькая Яна. Она поглядывала на парочку не слишком-то доброжелательно и обиженно сопела. Во-вторых, на манеже как раз была мать – в комплекте с этим слащавым Мишей, разумеется. Она тоже явно не пришла в восторг от спутницы сына: окинула её очень выразительным взором от макушки до пяток, отчего Динка (Макар заметил) даже поёжилась. Все мысли и эмоции матери можно было легко прочитать по её лицу: “Сынок, ты что, с ума сошёл? Кого ты сюда притащил?! Что у тебя со вкусом?”

– У тебя двадцать пять минут до тренировки, – напомнила мать Макару, холодно кивнув Динке, что, видимо означало примерно следующее: “Я не очень-то рада нашему знакомству, но приличия обязывают”. – Не вздумай опоздать, расписание сегодня плотное

– Я, наверное, пойду? – нерешительно подняв на него глаза, поинтересовалась Динка. – Спасибо за экскурсию, было прикольно… но ты ведь занят. Тебе работать нужно, не хочу мешать.

– Да ты можешь остаться, – запротестовал было Макар. – Т-ты совсем не мешаешь и не отвлекаешь.

– Нет, спасибо, – обхватив себя за плечи, словно ей внезапно стало холодно, покачала головой она и покосилась в сторону его матери.

В этот момент, словно приходя Динке на выручку, зазвонил её телефон.

– Это Соня, – взглянув на экран, сообщила она и ответила на звонок сестры.

Макар деликатно отошёл в сторону и остановился в нескольких шагах. И всё-таки он не мог оторвать от неё взгляда, продолжая таращиться как идиот и любуясь каждым Динкиным движением: как она накручивает прядь волос на палец, разговаривая по телефону, как закусывает нижнюю губу, как озабоченно хмурится и кивает…

– Мне пора домой, – сообщила Динка, закончив разговор и подходя к Макару. – Соня меня потеряла. Она мою сумку забрала, я же из класса вообще без вещей убежала, только мобильник в кармане был…

– Ну… ладно, – откликнулся он огорчённо. – Надеюсь, т-ты ещё когда-нибудь сюда придёшь.

Она серьёзно взглянула ему в глаза.

– Я обязательно приду на представление. Хорошо?

– Ты скажи, когда – и я тебя п-проведу… – начал было он, но Динка покачала головой:

– Не надо, Макар. Я сама в состоянии купить себе билет в цирк, не сомневайся.

– Д-да я не в этом смысле… – расстроился он.

– Ладно, я побегу. Проводишь меня до выхода? А то боюсь заблудиться…

Они дошли до служебной двери и в нерешительности остановились друг напротив друга. Динке явно не терпелось поскорее сбежать, и он готов был завыть от досады, что всё закончилось вот так скомканно.

– Ты п-правда не обижаешься? – проверил он напоследок.

Она удивилась – вроде бы совершенно искренне.

– На что?! Нет, Макар, всё было хорошо, не парься. До завтра!

– Пока… – попрощался он, глядя ей вслед и чувствуя себя так, будто у него вырвали кусок сердца.

Похоже, он становился по-настоящему зависимым от Динкиного присутствия и сам не знал, радоваться этому или огорчаться.

Уже переодевшийся для тренировки, он выскочил на манеж и столкнулся с матерью, которая как раз закончила свой номер.

– Постарайся сегодня нигде не задерживаться, – мягко сказала она Макару, коснувшись его щеки с мимолётной нежностью. – Я Мишу на ужин пригласила… – добавила она осторожно, точно прощупывая почву.

– Ну, п-пригласила – и пригласила, – буркнул он хмуро, – я-то тут при чём? Вы спокойно можете п-пожрать и без меня, – показной грубостью он старался замаскировать предательские жалобные нотки в голосе.

– Нет, Макар, – ласково, но настойчиво произнесла она. – Ты тоже должен присутствовать. Это что-то вроде… семейного ужина.

– К-какого ещё семейного ужина? – моментально ощетинился он. – Этот Миша – ни хрена не член семьи.

Мать поджала губы, собираясь с мыслями.

– Он… наш близкий друг, – выдала она наконец.

– Т-твой, а не наш, – сердито возразил Макар. – Мне он вообще никто.

– Господи, ну как можно быть таким упрямцем, – вздохнула она. – Сынок, пожалуйста… для меня очень важно, чтобы ты был дома сегодня вечером.

– Хорошо, – нехотя отозвался он, – б-буду.

– И постарайся вести себя с Мишей… повежливее, – добавила она, и, заметив, как закатывает Макар глаза, торопливо добавила:

– Ради меня.

– П-постараюсь, – коротко бросил он, отводя взгляд.

Мать заметно расслабилась:

12

“Близкий друг, практически член семьи” явился в гости с цветочками и коробкой конфет, при полном параде – спасибо, хоть галстук-бабочку не нацепил. Мать сияла и смущалась, хихикая как дурочка, и Макару было за неё ужасно стыдно.

Впрочем, сам ужин прошёл вполне сносно, если не считать того, что от одного только вида Миши с его сладенькими ухмылочками у Макара начисто отшибло аппетит. Он поковырял вилкой в салате, терпеливо выслушивая Мишин хвастливый монолог о том, как он в молодости работал в Цирке дю Солей (“И не то чтобы школа у них круче, чем российская, но хоть деньжат подзаработал!”), поблагодарил за ужин и с чистой совестью отправился в свою комнату. Тем более, как он понимал по масляно заблестевшим глазам Миши, этим двоим уже не терпелось уединиться. Макар, конечно, всё понимал и не осуждал, взрослые люди, но… было противно. С другой стороны, не в отель же им идти… Интересно, а в этом городе в принципе есть отели?

У себя в комнате он некоторое время посидел за ноутом, шарясь в соцсетях. Разыскал ВКонтакте Динку и, помешкав пару мгновений, всё-таки отправил ей запрос на добавление в друзья. Никаких личных фото на странице у Динки не было, даже на аватарке красовалась какая-то мультяшка, однако это совершенно точно была она, потому что во френдах у неё он увидел Соню и ещё пару девчонок из класса. Интересно, а что за школьный паблик, куда бывший слил её фотки? Макар попытался выйти на него по поиску через номер школы и название города, но это ни к чему не привело. Да и, в конце концов, что он там забыл? Тот старый пост всё равно уже удалили, а перемывать анонимно косточки учителям и одноклассникам… не больно-то и хотелось, у него просто не было на это времени.

Около одиннадцати ночи хлопнула дверь – гость ушёл. Ну надо же, какой деликатный… постеснялся остаться до утра, чтобы не смущать Макара?

Он вышел на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха, и долго стоял там, облокотившись на перила. С наступлением темноты жизнь в городке как будто замирала, только иногда проезжали редкие машины и кое-где ещё слышались голоса. Кто-то гулял, смеялся… А за углом продребезжал последний трамвай, следующий по единственному в городе маршруту. Ещё днём они с Динкой ехали на нём в цирк, шутили, болтали друг с другом…

Он перевёл взгляд на кофейный автомат под балконом. Вспомнил, как Динка пила свой сливочный капучино и полоска пены осталась на её верхней губе. Макар стиснул зубы, чувствуя, как снова тяжелеет в паху. Да что ты будешь делать! Наваждение какое-то!

Он вернулся в комнату, оставив дверь балкона открытой – нужно было охладиться. Может, вообще принять холодный душ?.. Вдруг показалось, что мать до сих пор не спит – из гостиной доносились какие-то звуки, вроде бы даже музыка. Телик она, что ли, включила?

Макар вышел из комнаты и обнаружил картину маслом: мать сидела в кресле перед телевизором, а на журнальном столике рядом с ней стояли бутылка вина и полупустой бокал. Макар удивился – мать не была особой любительницей алкоголя. А затем он перевёл взгляд на экран и всё понял: она включила запись одного из своих старых выступлений с отцом.

Рвануло сердце – остро, больно, Макар чуть не задохнулся. Так и замер в дверном проёме, не решаясь подойти ближе и заворожённо уставившись в экран…

– …Они никогда не пользовались и не пользуются страховкой, – пафосно вещал диктор за кадром, – их секрет – в абсолютном доверии друг другу! Встречайте, одни из лучших воздушных гимнастов мира: Лев и Зоя Вознесенские!

– Мы с ним познакомились и сразу же влюбились друг в друга, – тихо сказала мать, всё-таки заметив присутствие Макара. – А уже потом пришла идея совместного номера… От первой репетиции до выступления на публике прошло всего два месяца, представляешь? Некоторые элементы оттачивали уже в воздухе… Потребовался срочный ввод на замену, вот мы и вызвались с полусырым материалом. Но какой он имел успех!

– Это же Б-большой московский цирк? – уточнил Макар, сделав несколько шагов вперёд и не отрывая взгляда от телевизора.

– Да, – кивнула мать.

Подоплека вопроса была очевидна без пояснений: высота купола в этом цирке равнялась тридцати шести метрам. Абсолютный рекорд… Мать не раз говорила ему, что на репетициях гораздо страшнее, чем на самих выступлениях – потому что во время представления гимнасты не видят, насколько высоко находятся, свет слепит им глаза.

Макар покосился на мать и заметил, что её ресницы блестят от слёз. Он присел рядом с её креслом прямо на пол, нашёл её руку, но ничего не сказал. Просто не нашёл подходящих слов.

Затаив дыхание, он наблюдал за двумя фигурками на экране, казавшимися такими маленькими и хрупкими! Макар знал, помнил, что сейчас они подбираются к самому опасному трюку, и хотя понимал, что это всего лишь запись, невольно напрягся и, кажется, вовсе перестал дышать.

В какой-то момент под тревожную музыку мать просто обрывалась вниз, и отец буквально в последний момент подхватывал её ступнями под мышки. Что в этот момент творилось в зале! Крики и аплодисменты было слышно даже сквозь музыку. Обрывы вообще были фирменной “фишечкой” родителей, они исполняли их виртуозно, цепляясь за запястья или пальцы ног партнёра.

Далее следовал очередной сложнейший трюк – вращение “валетом” вокруг трапеции, а завершала номер вишенка на торте: матери нужно было снова уйти в обрыв, перевернуться в воздухе и успеть зацепиться за партнёра не руками, а носочками.