Тишина в чужой квартире меня напрягает.
Мне неуютно, и я уже сто раз пожалела, что согласилась прийти.
Мы с Кирой не настолько близко дружим, но она так просила составить ей компанию, что я сдалась. Родители её куда-то ушли, нянька уволилась, и ей впервые нужно посидеть с годовалым братом.
Услышав наконец приближающийся шорох, я вздыхаю с облегчением.
Возвращается.
Я уже испугалась, что Кира меня бросила одну и надолго.
Когда ей позвонил парень, она отпросилась у меня спуститься к нему ненадолго, совсем ненадолго, сказала она, минут на пятнадцать.
Но её нет больше получаса.
Кошусь за окно. Уже совсем темно. Я не предупреждала соседку, что задержусь. А Катя обещала мне помочь с домашкой.
– Охренеть, я думал, тебя выгнали. А ты всё ещё здесь? – резкий голос заставляет меня вздрогнуть.
В первую секунду мне и в голову не приходит, что обращаются ко мне.
Ну просто я не представляю, кто и по какой причине может сказать мне что-то подобное. И всё равно, тут же становится гадко.
Я вскидываю взгляд на вошедшего, и у меня возникает дурное предчувствие. Во рту пересыхает, а пульс начинает молотить предвестником беды.
На пороге комнаты парень. Он складывает руки на груди и приваливается плечом к косяку.
Я этого типа не знаю. Кто он? Кира про него ничего не говорила. Но я сразу понимаю, что начинается какая-то плохая эра в моей жизни.
Инстинкты подсказывают бросать все и уносить ноги.
Про таких говорят «прекрасное чудовище». Его суть видна сразу. Надменный взгляд, презрительная усмешка, кривящая губы, откровенная агрессия в каждом жесте. Флюиды ненависти исходят от парня и пропитывают комнату. Моё обоняние улавливает запах алкоголя и сигарет.
Первая мысль, пришедшая мне в голову: «Шикарный подонок».
От него веет самоуверенностью, вседозволенностью и проблемами.
Я в растерянности.
Я даже не слышала, как хлопнула входная дверь. Ему можно здесь находиться? В голове судорожно перебираю, кто это может быть такой. Что мне Кира рассказывала? Её парня я видела, это не он.
– Молчишь? – зло усмехается он. – Ах, ну да. Твой рот используют для других целей.
Парень отлепляется от стены.
Поскрипывает кожаная куртка, когда он, расплетя руки, поводит плечами, как молодой хищник перед охотой.
– Я… – начинаю хрипло, не очень понимая, что нужно сказать. Вы меня с кем-то перепутали? Что вы себе позволяете? Где Кира?
Или сразу начать кричать?
Он меня пугает.
Хам делает пару шагов и падает рядом со мной на диван.
Чуть заваливается на меня, обдавая запахом парфюма:
– Для такой, как ты, непростительно упускать возможность. Перед тобой кошелёк, а ты ещё не на коленях.
Его цель – меня унизить. В этом нет никаких сомнений.
Что я ему сделала? Я его впервые вижу!
– Где Кира? – всё-таки спрашиваю я и даже не блеющим тоном, что, похоже, не устраивает пришедшего.
– А зачем нам Кира? – закидывает руку мне на плечо и притискивает к своему телу.
У меня всё обрывается внутри. В голове шумит. Паника накатывает вместе с омерзением.
– Убери лапы! – вырываюсь я из этих объятий. Подбородок дрожит, да и руки тоже.
Парень меня не удерживает, и я, вскочив, отхожу к двери.
– Что такое? Нравятся только постарше? – кривит он губы. Каждое слово как плевок. – Я тебе больше подхожу по возрасту. Да и по выносливости.
Бежать! Бежать отсюда!
Пусть Кира сама разбирается с этим неадекватом!
Он же как-то попал в квартиру, значит, это её знакомый.
Только…
Как оставить в одной квартире с таким типом, да ещё и пьяным, ребёнка?
Я прислушиваюсь к звукам из соседней комнаты.
Но малыш пока ещё спит несмотря на назревающий скандал.
И моё промедление дорого мне обходится.
Упруго поднявшись, незнакомец в две секунды оказывается передо мной.
Он всем телом прижимает меня к косяку, который больно впивается в спину, и, намотав мои волосы на кулак, заставляет поднять к нему лицо.
Оцепенение спадает, я борюсь, хочу вырваться, но парень сильнее. Развернув меня спиной к себе, фиксирует одной рукой, а другой задирает юбку.
– В такие игры ты любишь играть с ним, да? – шипит он мне на ухо.
– Отпусти меня, или я закричу! – предупреждаю я в последний раз, хотя и понимаю, что угрозы его не остановят. Он весь – адреналин, и моё сопротивление для него – только провокация.
– Конечно, закричишь. Стонать будешь, как и положено. Кто платит, тот и заказывает музыку.
Я пытаюсь лягнуть его пяткой в пах, но спиной неудобно, и мерзавцу достаётся небольно.
Объездим?
Глаза распахиваются на всю ширину. Кажется, что рисунок деревянного косяка мгновенно увеличивается, как под микроскопом.
То есть он реально собирается зайти дальше? Не ограничится словами?
Кровь бросается в голову, смывая ступор адреналином.
Никогда!
Никогда такой ублюдок меня не коснётся!
Не в этой жизни!
Тело действует быстрее, чем формируется мысль.
Резко выпрямляю руки, не обращая внимания на то, как больно врезается ребро косяка в ладонь, и толкаюсь со всей силы. Не ожидавший такого мерзавец покачивается и размыкает руки, и у меня появляется крошечная, но фора.
Бегу в прихожую, но слышу ругань совсем рядом и понимаю, что обуться не успеваю. Да чёрт с ней, с обувью! Дверь с незнакомым замком: я потеряю драгоценные секунды.
Надо запереться в туалете!
Кира рано или поздно вернётся. Пусть она разбирается со своими маньячными знакомыми.
Рвусь к заветной двери, но подонок меня настигает.
Видимо, он не так сильно пьян, как мне показалось на первый взгляд. С координацией у него всё в норме.
А вот с психикой нет.
Я снова в плену, только теперь меня держат крепко. Всерьёз.
Теперь я понимаю, что до этого силу он не применял, а теперь его рука так придавливает меня к стене, что, сколько ни брыкайся, вырваться не могу, но я продолжаю извиваться.
– Мразь! – выкрикиваю я, чувствуя, как его бедро вклинивается между ног, лишая меня возможность лягаться и бить пяткой в его ступню.
– Ты знаешь, – цедит он, – мне этот спектакль уже надоел. Актриса ты хреновая.
Снисходительная ленца, с которой меня оскорбляли, тает, являя настоящее состояние моего мучителя. Он не просто зол. Он в ярости.
Размахиваюсь, чтобы треснуть. Отрезвляющая пощёчина будет ему в самый раз.
Но сволочь мгновенно перехватывает правую руку, будто он способен держать в поле зрения абсолютно всё вокруг.
– Его ты тоже так развлекаешь? – выплёвывает он. – Сомневаюсь. Я всё про таких, как ты, знаю…
Не всё, скотина, ты знаешь.
Я амбидекстор!
– Гори в аду! – и левой рукой полосую ему по щеке, надавливая ногтями в конце так, что выступает кровь.
– Ах ты…
– Что здесь происходит? – в тонком голосе, полном шока, я даже не сразу узнаю́ Кирин.
– Он на меня напал! – выкрикиваю я, уже вовсе не беспокоясь, что мы разбудим ребёнка. Пошло оно всё в задницу!
Мерзавец никак не реагирует на появление Киры, даже голову не поворачивает в её сторону. Отодрав мою руку от своего лица, он заводит её мне за спину и прожигает меня взглядом, полным ненависти. Я отвечаю ему тем же, только продолжаю вырываться, насколько у меня хватает возможности.
– Напал? – зло усмехается сукин сын. – Да на ней ни одного синяка, в отличие от меня.
– Вик! Ты совсем с катушек слетел? – Кира пытается его оттащить от меня за плечи. Она высокая, почти как эта скотина, только всё же не такая сильная. – Она со мной!
– И с каких пор ты защищаешь подстилку отца?
– Придурок! – отчаявшись сдвинуть его с места, она лупит его спине.
Придурок? Уж больно мягко сказано!
– Убери от меня руки, тварь! Я напишу на тебя заявление!
– Вик, это моя однокурсница! – уже чуть не плачет Кира. – Отпусти её!
В эту же секунду заходится рёвом разбуженный криками малыш.
Несколько секунд этот Вик сверлит меня ледяным взглядом, лицо его не меняет выражения, никакого раскаяния на нём нет, но руки он всё-таки разжимает.
Я, не церемонясь и не желая ничего выяснять, отталкиваю его и юркаю в туалет, закрывая за собой дверь на замок.
– Ты что творишь? – слышу, как напускается на него Кира. – Совсем, что ли, уже? Как мне Тае теперь в глаза смотреть?
Ну уж нет. Не надо мне в глаза смотреть. Я вас обоих видеть больше не желаю.
Катитесь вы куда подальше.
Пускаю воду в раковине, и дрожащими руками умываюсь.
Холодная вода немного успокаивает, лицо уже не так горит, да и тремор рук проходит, но внутренняя дрожь никуда не девается. Меня всё равно трясёт.
Сухими глазами смотрю на себя в зеркале.
Разревусь потом. У меня всегда немного запоздалая реакция. Вот из-за душещипательного фильма я слезомойничаю сразу, а как дело касается меня напрямую, так накатывает сильно позднее.
В некотором отупении разглядываю собственное отражение. Как можно было меня принять за какую-то там потаскушку? Да я даже ненакрашенная. Одета весьма скромно. Ни словом, ни жестом я не проявила к этому уроду интерес.
Он больной.
И Кира хороша.
Она бесит сразу.
С первого взгляда.
Эти распахнутые глазки, сложенные на коленях руки.
Сама невинность.
Какого хрена, она до сих пор здесь?
Не сегодня ли утром Кира подняла меня звонком, что в доме очередной скандал? Жаловалась, что стёкла звенят от криков, что мачеха таскает за волосы очередную няньку, застав за отсосом отцу.
И что я вижу?
Сидит, сучка. Не похожа на ту первую, но, блядь, такая же потаскушка.
Её наняли памперсы менять, а не в трусах у отца шариться.
Это, сука, что? Обязательный функционал? Каждая вторая была уволена за трах с отцом. Эту последнюю я ещё не видел. Вообще непонятно, на что здесь можно было позариться. Моль бледная.
Или отцу похуй?
Ему просто нужен спермоприёмник рядом?
Уверен, он всё так же дерёт свою секретаршу. И ещё кого-нибудь.
Отец всегда был мудаком.
Эта тварюшка смеет указывать мне!
Руки убрать? Ага, ща…
Поломается, цену понабивает, потом сама в позу встанет и юбку поднимет, чтобы мне удобнее было.
– Конечно, закричишь. Стонать будешь, как и положено. Кто платит, тот и заказывает музыку.
Лягается, как пятилетка. Строптивая лошадка.
– Хорошая кобылка. Сейчас объездим.
Когда она, оттолкнув, убегает, то оглядывается, и я на секунду замираю. В её глазах мрачная решимость и презрение.
Да кто ты такая, чтобы на меня так смотреть?
Ярость вскипает и несётся по венам.
Концерт ещё устраивает, будто её тут насилуют! Да я побрезгую даже пальцем у неё между ног потрогать.
А сучка-то ни хрена не ангелочек и жаждет моей крови, но какие-то жалкие царапки меня не остановят.
Я должен её проучить.
Заставить её признать, кто она на самом деле, и вышвырнуть отсюда.
В барабанных перепонках шарашит пульс, меня тянет скалиться, показать ей зубы, а может и вцепиться ими в развратный рот. Сожрать, задавить.
Бьётся в руках, я чувствую, как двигается её тело. Головой мотает, волосы хлещут меня по лицу.
Ненавижу, когда мне сопротивляются.
И кто? Тощий заморыш!
Блядь, хуй знает, до чего мы бы дошли, если бы не Кира.
Это я-то слетел с катушек?
Да. Может быть.
После того как сестра с утра пораньше устроила мне побудку и подняла грязный ил со дна моей души, я на взводе.
Просил же не рассказывать мне всю эту срань, которая здесь происходит. Я же не просто так свалил жить отдельно. Я сыт по горло. У меня в печёнках всё это сидит.
Ещё и репетиция пошла псу под хвост. Новый барабанщик определённо нарывался, и втащить ему мне зря не дали. Беснов нарисовался и встал между нами, на хуй он лезет, куда не надо?
Кровь до сих пор кипит, аж вены гудят. Даже два стакана старины Джонни Уолкера не смогли притупить желание уничтожать всё вокруг.
– Придурок! – сестра наскакивает сзади. Раздражает.
Я? Я придурок?
А она умная?
Усвистала куда-то, оставив брата непонятно с кем. А если бы эта дрянь его похитила? Она уже забыла, сколько раз нас пытались выкрасть ради выкупа?
Зато ныла в трубку. Приезжай, я не знаю, что делать с младенцем…
Кажется, ещё одно слово Киры, и всё станет хуже некуда.
– Моя однокурсница! – скулит она.
Поднимает крик Лёшка. Наверное, только когда он начинает плакать, до меня доходит смысл слов сестры.
Сука.
Не могу разжать руки. Я ещё не показал, кто здесь главный. Однокурсница или нет, она такая же, как все. Сначала строят из себя недотрог, а потом сами подсаживаются, запускают руки к ширинке. У меня вся память в телефоне забита номерами таких тёлок. Забываю вычищать.
Усилием воли выпускаю добычу, при этом меня раздирает странное чувство, будто я только что проиграл. Стерва даже вызывает немного уважения. Дралась всерьёз. Не понимала, идиотка, что я и половину силы не включил.
Но этот взгляд. Глаза из голубых стали мутно серыми от ненависти, и зрачок расширился, как у обдолбанной. Я уже готовлюсь отразить удар, но сопля смывается в толчок.
– Ты что творишь? – начинает душнить Кира. – Совсем, что ли, уже? Как мне Тае теперь в глаза смотреть?
Не хер ей в глаза смотреть.
Нет там ничего.
Все её подружки уже прошли через мою койку, им же она в глаза как-то смотрит. Поманить пальцем поласковее, и эта побежит.
Так что невелика потеря.
Сестра зудит, не переставая, и я, чтобы отвязаться от неё, забираю Лёшку и иду наверх. Пацан успокаивается не сразу. Я не особо талантливая няня, но мужик с мужиком всегда общий язык найдёт.
– Знаете, что? Засуньте себе эти деньги в задницу, – выкрикивает она. – Больные!
Рывком открывает дверь, которую минуту назад отперла Кира, и, игнорируя сестру, вылетает с такой скоростью, что задевает каблуками за порог. Я жду, что загремит, расквасит нос, даже рефлекторно дёргаюсь в её сторону. Не знаю зачем. Не ловить же эту дрянь.
Но бешеная выравнивается, и я слышу, что она практически скатывается по лестнице бегом. Бля, ещё и тупенькая. Лифт же есть. Двадцать этажей будет шлёпать, лишь бы продемонстрировать оскорблённую невинность. Пусть валит.
Щека болит всё сильнее.
Кира зачем-то кричит вслед:
– Машина номер…
– Сами катайтесь на своём такси!
Оказывается, я спускаюсь к порогу в попытке расслышать, что там ещё она имеет сказать.
Сестра расстроенно захлопывает дверь, отрезая от меня затихающий дробный стук копыт этой кобылки.
– Ты совсем уже? Ты в курсе, что там темно? Как она домой доберётся? А если что-то случится?
– Эти фортели для показухи, – отмахиваюсь я.
– Что произошло? Ты мне можешь объяснить? Какого чёрта, ты лапал Таю? – толкает меня в грудь с каждым вопросом Кира.
– Никто её не лапал. На хер мне не упали такие, как она.
– Какие такие? – складывает сестра руки на груди.
– Ты её видела? Ночной мотылёк. И по образу жизни, и по виду, – мне уже надоел этот зудёж. Лёшка сверху опять подаёт голос.
Кира смотрит на меня так, как смотрела когда-то мама, когда я назло что-то делал. И от этого ещё паршивей.
– Ты наверно о себе очень высокого мнения, да? – цедит она. – Никто не может с тобой сравниться, правда? Ты, когда в зеркало смотришь, не слепнешь?
– Ага. Слепну. От собственной невъебенности, – и мотаю головой в сторону лестницы на второй этаж, где мелкий прибавляет децибелов. – Иди.
Кира проходит мимо меня, задевая плечом. Поднявшись на пару ступенек, она оборачивается:
– Иногда мне кажется, что я тебя ненавижу.
– Может, тебе не кажется, – кривлюсь я в усмешке и тут же морщусь. Стерва походу состоит из яда, иначе почему так больно. Может, надо сорок уколов в живот от бешенства принять? Или сколько нынче делают?
– Придурок, – резюмирует Кира и поднимается к брату.
А я подхожу к панорамным окнам гостиной. Они выходят во двор, и мне отлично видно машину, ожидающую эту Таю.
Что, блядь, за имя? Тая – это что-то мягкое и ласковое. Вовсе не подходит этой бешеной.
Вижу, как в пятне света появляется мелкая фигура. Я догадываюсь, что это она, потому что у нас во дворе никогда не бывает народа. Если только доставщик какой-то. Жильцы этого элитного коллективного гроба, да и соседнего тоже, встречаются лишь на подземной стоянке.
Мой байк стоит снаружи лишь сегодня, и то, потому что передо мной на парковку въехала машина девки, которая мне уже опротивела до такой степени, что я не хочу её видеть даже мельком.
А Пизда Иванна тем временем реально чешет мимо такси.
Ебанутая.
Кому она чего доказывает?
Смотрю, как Тая двигает к выходу из двора, огибает вечно пустую детскую площадку, построенную непонятно для кого.
Серьёзно?
Кажется, мне всё-таки придётся вправить ей мозги.
Ещё не хватало, чтобы потом она обвинила в последствиях своего идиотизма нас с Кирой. У неё на руках моя ДНК.
Через две секунды натягиваю кроссы, через три за мной с металлическим лязгом захлопывается дверь, выпуская в подъезд, воняющий смесью запахов дезинфектора и сладкого ароматизатора.
Бля, как вся жизнь людей, обитающих в этом доме.
Сучий лифт тащится медленно, и я решаю тоже побыть тупеньким. Сегодня можно, скажем, что я заразился от Таи через кровь.
Перепрыгивая через несколько ступенек, я преодолеваю вертикальное расстояние. Три шага на пролёт. Вылетаю из подъезда и успеваю заметить край плаща, исчезающего за углом.
Ещё одно доказательство того, что не так уж она и сопротивлялась в квартире. Там она бегала медленнее. Ну ничего. Дорога тут одна, и она идёт через парк. Сука.
Байк заводится за пару секунд, и вот я уже смотрю на серую ленту дороги в чёрных пятнах луж через забрало шлема. Но за минуту эта девица успевает испариться.
Верчу башкой. Напряг растёт.
Твою мать!
Она показывается из подземного перехода на другой стороне улицы.
Даю по газам.
Хер знает зачем. Пусть огребает, если такая смелая, что спускается в переходы по ночам. Куда она пойдёт?
У меня глаза на лоб лезут, когда она чапает к автобусной остановке.
Чёрт, автобусы. Я про них и забыл, что они вообще существуют.
Ну и чудненько. А я покатаюсь. Градусы почти развеялись, оставив после себя только сивушный запах.
Да пошли они со своим такси!
Нет сил даже лифт ждать, кажется, всё вокруг пропитано мерзким парфюмом ублюдка.
Хуже. Смердит его высокомерием.
Бегу по ступенькам вниз и врываюсь в осень.
Прохладный воздух, напоенный влагой недавно закончившегося дождя, трогает горящие щёки. Я прибавляю темп, доставая на ходу мобильник, чтобы посмотреть, скоро ли автобус, который мне подходит.
Господи, такси я должна была порадоваться!
Как будто я дикарка из деревни, которая видела в жизни только телегу!
Я вполне могу позволить его себе сама. Да, лишние расходы мне ни к чему, но я пока ещё не настолько офигела, чтобы мне было западло проехаться на общественном транспорте.
На выходе из двора неожиданно неприятный порыв ветра просовывает свои ледяные пальцы за шиворот, заставляя меня поёжиться и ускориться.
Какая мерзость! Не могу успокоиться. Хочется помыться после того, что произошло. А если вспомнить выражение лица Вика, будто он в своём праве, ещё и дезинфектором облиться тянет.
Надо перестать об этом думать.
Нельзя заставлять таким подонкам отравлять себе жизнь даже гадкими воспоминаниями.
Ну как у Киры могут быть такие знакомые? Она, конечно, не белая ромашка, но и никогда не казалась мне одной из этих, хотя я, разумеется, знала, что у неё состоятельная семья. Только глухой не слышал про Архиповых.
Да, Таисия Александровна, ты дожила до своих девятнадцати лет и всё веришь в сказки.
Сейчас я уже сопоставляю кое-что и понимаю, что Кира в принципе позвала меня для того, чтобы у неё была возможность слинять к своему парню, а я и не чухнулась.
Не настолько мы близко общаемся, чтобы ходить другу к другу в гости. Так, мимоходом, я всего пару раз давала ей конспекты, когда она восстановилась в нашей группе, да иногда пересекались за общим столом в университетской кафешке. Компании у нас, само собой, разные, хотя общие знакомые есть.
«Ой, Тай, слышала, ты ищешь подработку няней? Ты, наверно, умеешь с детьми обращаться, да? Можешь мне помочь?».
Вот дурища-то.
«Кир, дай ей денег».
Сволочи. Мерзоиды.
Слава богу, автобус приходит почти сразу и уносит меня из этой богатой клоаки. Смотрю в окно, а перед глазами стоят слёзы обиды.
Кто ему дал право так поступать?
Сквозь влагу, дрожащую на ресницах, огни фонарей расплываются, высвечивая фигуру мотоциклиста на полупустой дороге.
Уверена, этот тоже дебил. Петляет, как пьяный. Дорога мокрая. Но он, наверное, считает, что бессмертный.
Чёрт. Надо собраться. Мне ещё домашку делать. Завтра пятница, в этом семестре по субботам у меня нет никаких пар, и я хочу разделаться с обязанностями, чтобы не дёргаться в выходные, и наконец нормально отдохнуть.
Блин! Выходя из автобуса, я наступаю в глубокую лужу, поднимая плеск, и грязная жижа заливается мне в ботильон. Сейчас точно распла́чусь.
Начинает накатывать.
Я буквально чувствую горящими печатями следы рук Вика, бесцеремонно лапающего то, чего ещё никто не касался.
Никому я не позволяла распускать руки, а он хватал меня за задницу, за бёдра.
Вот какого хрена мне надо было наступить на горло своим планам и согласиться помочь этой Кире? Я не искала с ней дружбы. Катька бы вот, сто процентов, не дала себя уговорить, зато я лохушка.
А вот и Катя.
Я засекаю её высокую фигуру, выходящую из подъезда.
Не поняла.
Куда это она? Мы же договаривались, что она мне поможет. Катя же сама предложила.
– Кать? – вопросительно смотрю в хитрые глаза.
Подруга, чмокнув меня в щеку, отводит взгляд.
– Я ненадолго, – облизнув губы, говорит она и тут же противоречит сама себе. – Не жди меня.
– Но мы же хотели…
– Да ладно тебе! Неужели тебе охота возиться? Потом как-нибудь сделаем.
– Но…
– Тай, мне надо развеяться. Тебе, кстати, тоже не помешало бы. А то ты скоро протухнешь уже, – тараторит Катя.
Блин, как всегда. Она постоянно сливается со своих обещаний, если на горизонте маячит что-то для неё интересное или выгодное. Абсолютная необязательность. Ей пришлось взять академ в прошлом семестре, потому что иначе её бы выперли из универа. И не похоже, что Катя готовится наверстать пропуски.
– Пойдёшь со мной? – предлагает подруга.
– Нет, спасибо, – мрачнею я. – Настроения нет. Лучше я сегодня дома останусь.
– Ну завтра тогда пошли. В рок-баре будет играть одна группа. Там такие мальчики… Твой там будет.
Сердечко против воли начинает заполняться волнением, как перед свиданием.
– Саша?
Здесь смотреть больше не на что.
Словно подытоживая мою правоту, в кармане вибрирует телефон.
Стаскиваю перчатки.
Куча сообщений. В основном приятельский спам, приглашающий бухнуть. Позывные от нескольких крошек, парочку из которых я вроде даже ещё не успел завалить. В общем, хуета. Только два абонента заслуживают моего внимания.
Бес: «Завтра всё в силе?».
Отбиваюсь: «Да».
Конечно, в силе. Мне же не дали выбить зубы барабанщику. А басист увернулся. Так что раз ритм-секция цела, выступлению быть.
И Кира: «Ты где? Куда ты делся?».
«Дела были».
«Ты вернёшься?». Вживую представляю, как она треплет чёлку, ожидая ответа.
Не хочу. Не хочу туда. В это прокля́тое место.
И Киру бросить тоже не могу. Она бесит иногда даже сильнее прочих, но я почти никогда не могу ей отказать. Хрен знает, может, правда, дело в том, что мы двойняшки, но сестра способна выжать из меня, что угодно, если я дам слабину. Впрочем, и Кира прощает мне всё.
«Жди».
И даю по газам. Трогаюсь с визгом. Пошло всё в задницу. Я туда еду в последний раз.
Зарядившая снова мелкая морось барабанит по шлему и оставляет капли на визоре, а скорость размазывает их, превращая в прозрачные, дрожащие на ветру полосы, искажающие вечернюю реальность до неузнаваемости.
Поднимая тучи брызг из луж, я мчу по городу, ловлю зелёную волну, мечтая, что адреналин выбьет из меня кипучую дурнину. В таком состоянии я просто опасен для окружающих. Нет у меня тормозов. И страха нет.
Надо бы сбросить пар, остановленная драка на базе только раззадорила. А сейчас уже никого не дозовешься на спарринг. Да и руки мне, вообще-то, завтра целые пригодятся.
Покатушки немного меня успокаивают. Но ещё больше греет осознание собственной правоты. Однокурсница-блондинка – настоящая блядинка.
Но день сегодня – трушное дерьмище. К моему отвращению, когда я поднимаюсь в квартиру, оказывается, что Кира там не одна. Брата я не считаю, он пока не раздражающий занудством фактор.
Вернулись отец и мачеха. Я с порога слышу голос Дины, доносящийся из гостиной. Ей вторит Лёшка.
Кира выглядывает из кухни, смотрит виновато исподлобья. Знает, что я буду злиться, что она не предупредила об их возвращении. Тогда бы я не поехал обратно.
Сестра молитвенно складывает руки. Мол, не уезжай.
То есть напряг в доме сохраняется, даже несмотря на примиряющий ужин в ресторане. Блядь.
Со стуком кладу шлем на полку и разуваюсь.
– Это ты? – отец нарисовывается за спиной Киры. Галстук ослаблен, в руках вечный стакан с коньяком. Никогда не видел его пьяным, но не уверен, что хоть раз – трезвым.
– Нежданчик, да? – скалюсь я.
– Да уж, – он хмурится.
Его щека дёргается, как это происходит каждый раз, когда отец собирается рассказать мне, какое я дно.
Услышав мой голос, выходит из гостиной Дина с Лёшкой на руках.
– Вик! – ахает она, разглядывая моё лицо. – Что случилось?
Е-ма… я и забыл про царапины, а сейчас, когда все на них обращают внимания, они словно с удвоенной силой начинают гореть и саднить. Дина сразу врубает мамочку:
– Надо сейчас же обработать…
Задрала уже.
– Слушай, завязывай с этим, – рявкаю я. – У тебя есть другой грудничок. Ты меня всего на восемь лет старше. Ты мне не мать, да и я из памперсов вырос.
– Ты как разговариваешь? – по квартире прокатывается отцовский рык.
– Как хочу, так и разговариваю, – отворачиваюсь от него и, поднимаясь по лестнице, бросаю через плечо: – Или ты считаешь, что ты поступаешь лучше?
– Виктор!
Ага, нашёл собачку.
– Кость, не надо… – вступается за меня Дина. – Оставь его. У него сложный период…
Хочется постучать головой об стену.
Не понимаю её. Вообще. Какого хрена она терпит выходки отца? Да и, собственно, мои. Иногда я специально проверяю пределы её терпения. Кира тоже не паинька. Совсем недавно, она всем в этом доме давала прикурить. Это сейчас ей интересно играть во взрослую, проработанную. Часто слышал, как Дина ревёт в комнате, но ни разу она не сорвалась. Почему позволяет вытирать об себя ноги? У неё, что, вообще нет самоуважения?
Я бы отсыпал, да не в коня корм.
Шарахаю дверью своей комнаты так, чтобы всем было ясно, что с душещипательными разговорами ко мне лезть не стоит. В спальне по-прежнему работает звёздный ночник, который мне мгновенно хочется расколотить. Мне-то не одиннадцать месяцев. Эта хрень меня не развлекает.
Расшвыриваю на столе барахло, уже слегка покрытое пылью, в поисках пепельницы, выворачиваю карманы. Мятая пачка с единственной сигаретой.
Ну пиздец.
Затягиваюсь и тут же морщусь.
Подруга являет свой заспанный лик с несмытым макияжем, когда я пытаюсь завтракать. С размазанной тушью и розовыми разводами в углах рта, видимо, от какого-то красного напитка, она похожа на Джокера.
Понятия не имею, когда Катя вернулась, я так её и не дождалась. Сама сделала домашку. Вообще не уверена, что вышло то, что нужно, но уж как есть. На большее я вчера была просто неспособна.
Я полночи прокручивала в голове разные варианты нашей возможной встречи с Сашей, думала, что сказать и как, и в итоге уснула почти под утро. Ну и, что совершенно логично, проспала всё к чёртовой матери.
В универ я ещё успеваю, но времени хватает только на бутерброд и чашку кофе. Хлеб с колбасой я уминаю всухомятку, потому что растворимый кофе залит кипятком, и пока к нему невозможно даже прикоснуться.
– Ты как стадо слонов, – ворчит Катя, падая напротив меня за стол. Слабый запах перегара оповещает, что она вчера не воздерживалась.
– Ну что? Хорошо развеялась? – спрашиваю, хотя и так видно.
– Неплохо, – потягивается подруга. – Я это… капнула на твою юбку коктейлем. Там немножко. Я попозже суну в машинку.
Ну бли-и-ин.
Я так и знала.
– А почему сразу не запустила стирку? – раздражаюсь я. – Вдруг теперь не отмоется? И до вечера джинса точно не высохнет. Я, может, хотела её сегодня надеть.
– Ты чего с утра какая? – отмахивается Катя. – Наденешь другую. Да и куда ты собралась наряжаться? Опять в читальный зал? Там перспективный пенсионер-библиотекарь? – фыркает она.
– В рок-бар, – отрезаю я металлическим голосом и напоминаю: – Ты же сама меня позвала.
Иногда я не понимаю, почему до сих пор общаюсь с ней.
– Да ла-а-адно, – удивлённо тянет Катя, даже разлепляя глаза до конца. – Тогда тебе сто́ит накраситься нормально. Иначе Беснов на тебя даже и не посмотрит. Опять будешь сопли на кулак наматывать.
Как на мой взгляд, Катя не тянет на суперэксперта. Краситься она несомненно умеет, но делает это так, как делали пять лет назад. У меня же есть глаза, я смотрю Тик-токи, вижу девчонок на улицах. Да взять хоть ту же Киру. Или бывшую девушку Беснова. Никто уже не накладывает стотыщпятьсот слоёв, отчего лицо превращается в слепок.
Так что у нас Катей разные понятия о том, что такое нормальный макияж.
Молча делаю глоток обжигающего кофе и поднимаюсь из-за стола.
Пора двигать в универ. Сегодня три пары, а потом встреча с Кирой. И при мысли о последнем пункте в этом расписании внутри скребёт. Обида сильна и покидать меня не торопится, а мне с Кирой учиться ещё два года. Она популярная девчонка, и, если у нас с ней будет конфликт, меня ждут нелёгкие времена.
Архипова, кстати, прогуливает две лекции и появляется только на третьей паре, когда я уже думаю, что она не придёт, – семинаре, пропускать который самоубийство. Ну, для простых смертных. Кире крах зачёта из-за пропусков не светит, так что, походу, она сегодня здесь ради нашей встречи.
Я слишком долго копаюсь, собирая барахло после пары, и привлекаю внимание препода. Первые два курса я была старостой, и многие до сих пор по привычке дёргают меня по успеваемости.
Кира, маячащая в дверях, делает мне знак, что будет ждать меня внизу. И то хлеб. На большой перемене в кафешке будет не протолкнуться, хоть места займёт. Препод же вцепляется намертво, даже выходит вместе со мной к лестнице, вместо того чтобы направиться на кафедру.
Я вяло отвечаю, что понятия не имею, где Барабанова, и собирается ли она закрывать хвосты по предмету. И вдруг я покрываюсь мурашками.
На мгновенье мне кажется, что я вижу в толпе Вика. В коридоре, кишащем галдящими студентами, становится невыносимо холодно. Внезапно всё словно замедляется, и картинка перед глазами будто выцветает, подсвечивая высоченную фигуру в чёрной косухе.
Смаргиваю.
Никого.
Сердце, засбоившее от этого виде́ния, снова запускается.
Это что? Посттравматический синдром? Я теперь буду шарахаться от всех, кто носит кожаные куртки?
Это ведь точно не он. Никогда прежде не видела его в нашем универе. Конечно, я не могу знать всех студентов, но такие, как Вик, обычно на виду.
– Тая, ты в порядке? – как сквозь вату доносится обеспокоенный голос преподавателя. Оказывается, я встала столбом, мешая потоку людей, с чертыханьями огибающих меня.
– Д-да…
– Ну ладно, – решают наконец от меня отстать. – Беги. Но Барабановой скажи, что у неё последний шанс загрузить исправленную работу!
– Конечно, передам, – бормочу я и ускоряюсь, пока не всплыл ещё какой-то вопрос. У нас до фига прогульщиков так-то.
В кафе я сразу выхватываю Киру взглядом. Она заняла удачный столик и теперь снимает рилсы. Катька тоже постоянно постит что-то такое, тщится стать иконой стиля, только подписчиков у неё дай бог пятьсот человек, а огонёчков никогда не набирается больше ста. До блогеров-миллионников ей как пешком до Китая.
Всё ещё переживая свой глюк, я с мрачным видом подсаживаюсь к Кире. Она пододвигает мне бумажный стаканчик с кофе.
В другое время я бы с удовольствием выяснила, вокруг чего такой ажиотаж, но сейчас меня всё раздражает. В голове как будто запускается метроном, отсчитывающий мгновения до встречи с Сашей. И секунды ни фига не тянутся, они летят.
А девчонки, по виду сплошные первокурсницы, как назло, оккупируют турникет. Но, видимо, фортуна сегодня не на их стороне.
Пока я забираю в гардеробе свой плащ, разочарованное девичье войско, шушукаясь, начинает рассасываться. Господи, да кто там такой был-то? В последний раз такой писк был, когда все тащились по Горелову. Какое счастье, что этот псих выпустился, Катька мне тогда весь мозг им вынесла. [Историю Димы *Демона* Горелова можно прочитать в романе "Бывший. Сжигая дотла" - https://litnet.com/shrt/VW99 ]
На ходу завязывая пояс, я не смотрю по сторонам.
А зря.
Шепча что-то на ухо подружке, одна из девчонок, проходя мимо меня, неосторожно размахивает пирожным-трубочкой, и по закону подлости шматок крема приземляется мне рукав.
Чёрт!
– Ой, простите! – хихикает она.
Я только злобно зыркаю на неё. Сегодня, походу, день неискренних извинений.
Разворачиваюсь на каблуках и топаю в туалет.
Хоть бы пятна не осталось! На светло-серой ткани жирное пятно будет слишком заметно. Химчистки мне только ещё не хватает для полной насыщенности дня.
Заворачиваю в пустой коридор, в конце которого есть туалет, не пользующийся популярностью из-за сломанной двери, и, роясь в сумке в поисках пачки с влажными салфетками, несусь, кипя и негодуя. Сегодня определённо не мой день. Если он так начался, то что ждёт меня вечером.
И вселенная решает поддержать мой пессимизм.
Я с размаха влетаю во что-то твёрдое и не выдерживаю.
– Да что такое? У нас что так тесно? – возмущаюсь я в полный голос, даже не успев рассмотреть, кто стал виновником столкновения.
А когда, наконец, обращаю на него внимания, офигеваю.
Высокий парень в косухе и мотоциклетном шлеме.
Кажется, мои вопли ему не по нраву, потому что он проворачивает то, отчего у меня глаза на лоб лезут.
Вместо того чтобы извиниться или хотя бы уступить мне дорогу, этот тип заталкивает меня под служебную лестницу и придавливает к стене.
Я в шоке.
До меня медленно, но верно доходит, что это он скрывается от агрессивных студенток. А шлем – это камуфляж.
Он придурок? В этом ему точно не слиться с местностью. Более того, если его увидит охрана, то парнише не поздоровится.
– Ты что творишь? – пищу я, но незнакомец просто затыкает мне рот рукой в перчатке и отворачивается, прислушиваясь к тому, что происходит в коридоре.
– М-м! – мычу я, пока не решаясь кусать руку, потому что перчатка вряд ли стерильная, но после вчерашнего я ко всему готова.
Девчачий смех из-за угла его явно напрягает.
– М!
Он наконец поворачивается ко мне. Я не вижу его лица. Эта штука, которая на шлеме поднимается, у него почти зеркальная, так что передо мной только моя собственная физиономия с перепуганными глазами.
Не знаю, в чём дело, но я чувствую, что парень напрягается. Он молчит, но фигура его каменеет, хватка становится жёстче.
Он склоняется к моему лицу всё так же в полном молчании, отчего моё сердце подпрыгивает к горлу. Тревога нарастает, и я уже готовлюсь пнуть товарища между ног, и закричать, как в коридоре слышится:
– Мне показалось, он куда-то сюда пошёл… – заговорщицкий полушёпот запускает у парня странную реакцию.
Он наваливается, фиксируя меня, и, освободив одну руку, подносит палец к шлему в жесте молчания. Я несколько раз усиленно моргаю, давая понять, что поняла его посыл.
Кто же с психами спорит?
Я, что, притягиваю неадекватов?
Медленно, словно настороженно, ладонь отдаляется от моего лица, готовая в любой момент вернуться.
Но я только молча отталкиваю придурка, но тут же ойкаю. Прядь моих волос зацепилась за ремень шлема, болтающийся под подбородком. Дёргаю её, чтобы освободить, но только слёзы выступают. Больно!
Я слышу странный щелчок. И перед глазами возникает рука парня с зажатой в ней выкидухой. Прежде чем я успеваю завизжать, пугающий тип перехватывает прядь по середине и молниеносным движением отсекает её острым как бритва лезвием.
Я не падаю в обморок только чудом.
– Ты больной! – выкрикиваю я, больше не заботясь о том, найдут ли его или нет, и вылетаю в коридор, как будто за мной черти гонятся.
Перед тем как шмыгнуть в туалет, оглядываюсь.
Слава богу, псих меня не преследует.
Боже. Что это было?
Твою мать!
Я сажусь прямо на ступеньки. В перчатке зажата длинная светлая прядь. Толстая. Отхерачил я солидно.
Стаскиваю шлем и пристраиваю его на колене. Щурюсь, привыкая к более яркому свету.
Слышно, как в коридоре громко хлопает дверь.
Этого не может быть, потому что просто не может быть.
Но это, блядь, происходит.
Из нескольких тысяч студентов универа в меня врезается именно Бешеная.
Только когда она начинает верещать, я обращаю внимание, кто настолько оборзел, что по сторонам не смотрит. И в первую секунду мне хочется, не рот ей заткнуть, а сдавить хрупкую шею, потому что единственного взгляда хватает, чтобы монстр внутри меня проснулся.
Это я-то больной?
Курить. Надо закурить.
Свободной рукой достаю пачку и зубами вытягиваю сигарету.
Ясен пень, смолить здесь запрещено. Но кого это волнует? Сто пудов, если посмотреть совсем под лестницу, найдётся банка с окурками.
Ищу зажигалку. Всё ещё одной рукой.
Надо на хрен выбросить эти патлы, но я не выбрасываю. Может сделать куклу Вуду? В пень.
До сих пор вокруг меня витает запах сумасшедшей. Мозг зачем-то тратит усилия на распознавание аромата. И не находит ответа. Ловлю себя на том, что хочу понюхать прядь, но останавливаюсь.
Мне плевать, чем она пахнет. Эта. Как её.
Тая.
Блядь. Какая она Тая?
Тая – это кто-то нежный. Кто тает. Разве нет?
О чём я вообще думаю?
О том, как срезанная прядь падает из-под руки на белое как мел лицо, чиркая перед глазами словно молния, и опускается кончиком возле пухлых губ.
Интересно, хорошо ли она работает ртом? Подружка её имеет очумительную славу на этом поприще.
Пиздец, какой хернёй забита голова.
Это всё Кира.
Где её носит? Сказала, что сейчас будет, а сама где-то шляется? Попросилась со мной на репетицию и канифолит мозги. Сейчас позвоню и скажу, чтобы сама выбиралась из этого пристанища ненормальных девиц.
Лезу в карман и обнаруживаю, что потрёпанные нервы и нарушенное равновесие – не единственный ущерб от Бешеной. По куртке размазана какая-то белая хрень, напоминающая крем. Ну, пиздец.
Надо было размазать ей по лицу помаду.
И меня прошивает. На мгновение представляю, как укрощаю эту дикую естественным мужским способом, и да, помада размажется.
Сучка бесит. Хрен пойми чем. Тем, что рожу мне расцарапала, тем, что заставляет думать о себе, непонятно с какого переполоха, тем, что не могу понять, чем она пахнет, и не могу определить, какого цвета у неё глаза, голубые или серые. У Таи всё время зрачок на максималку.
А в койке она такая же буйная?
На хер койку. Загнуть, натянуть и заставить стонать. Ей в самый раз. А то только вид делает, что не такая.
Ну да, ну да. Конечно.
Телефон, забытый в руке, начинает звонить одновременно с появлением ощущения, что сигарета, зажатая зубами, скоро обожжёт мне губы.
Бросаю взгляд на экран. Кира. Принимаю вызов и зажимаю мобильник между ухом и плечом.
– Ты где? – наезжает сестра.
Нормально. Она опаздывает, а я виноват. Тушу бычок, растирая его подошвой кроссов.
– На первом этаже, на лестнице возле толчков.
Механическим жестом перекручиваю светлую прядь в пальцах, затем в петлю.
– И что ты там забыл?
– Какие-то ебанашки меня узнали.
– А что ты хотел? – фыркает Кира. – Твои видео набирают сумасшедшие просмотры.
– Я хотел, чтобы их смотрели не соплюхи, а кто-то посерьёзнее…
– Но именно соплюхи будут делать тебе кассу. Сейчас в фойе почти никого нет. Вылезай, суперстар ты наш.
Она всё ещё бесится за утро.
Я встал не в духе, потому что ряшка болела после когтей ненормальной. А эту психованную привела Кира, ну я и оторвался. На верхней полке стеллажа в моей комнате обнаружилась покрытая пылью скрипка. Я отлично помню, как перекашивало сестру, когда в музыкалке мы отрабатывали гаммы. Честно говоря, и самого поначалу подбешивало.
Такого пронзительного и старательного пилёжа сестра не слышала несколько лет.
Побудку я устроил ей на диво.
Она долбилась ко мне в комнату как припадочная. Думал, убьёт на хер.
Даже настроение поднимается.
Но когда я уже подхожу к Кире, вдруг соображаю, что на автомате сунул жгут из волос Таи в карман. Мне надо было подхватить шлем, и я вместо того, чтобы выбросить, положил в куртку. Хозяйственный, чё. Бля… Теперь у меня её шерсть там. При сестре доставать не хочу.
Фак.
Тем более, она подцепляет меня и тащит буквально на буксире. Она на своих каблах однажды себе переломает ноги. Тут крыльцо, на котором ничего не сто́ит убиться.
– Ты далеко? – окрикивает меня Бес, когда я спрыгиваю со сцены.
– Покурить.
Ебучий день. Всё наперекосяк. Солист охрип, с куртки пришлось оттирать белое жирное пятно, даже струну порвал. Замудохался перетягивать.
Через час маленький зал будет забит пьяными телами, пришедшими тупо поорать и послэмиться. На хер мне вообще всё это упало?
И тут же отвечаю себе. Чтобы папочка не мог заставить меня устроиться к нему в фирму и не говорил, что я без него ничего не могу.
Красный диплом я получил, как он от меня требовал, и с меня хватит. Может, им подтереться.
Кира в углу что-то перетирает с Зариной.
Бес, конечно, выбрал себе геморрой. Дочку вице-губера.
И мозги они ебут друг-другу знатно. Каждую неделю новая серия мелодрамы «Итальянский квартал».
С ней и так всё понятно. А ему, наверное, во время спарринга мозг повредили.
Надеюсь, это обратимо.
Никогда не понимал, зачем терпеть другого человека, чтобы просто трахаться. Для чего делать из простого сложное?
Можно же без всего этого обойтись. Полно девчонок, которые согласны тупо на секс, а если они начинают качать права – всё, чао.
Раньше Бес со мной соглашался, а теперь что-то пошло не так. Я вот не представляю, как можно с кем-то встречаться на постоянку. Особенно с кем-то ревнивым и диким вроде Зарины.
Я, блядь, тоже где-то повредился, потому что мысли автоматом перекидываются на другую сумасшедшую.
Хотя думать о ней в контексте отношений – это вообще трэш.
Маленькая лживая, лицемерная тварюшка. С пухлыми губами и ногами, созданными, чтобы раздвигаться. Такая же, как все, а бесит тем, что смотрит, будто лучше прочих.
Как вспомню, её взгляд вчерашний, хочется всё расколотить. Сука, одним взглядом вывела из себя. Королева помойки.
С хера ли я о ней думаю? Не много ли чести для неё?
Натягиваю косуху и тут же вспоминаю, что в кармане до сих пор лежат волосы этой ведьмы. Вот сейчас и выброшу.
На улице меня встречает ветер, мерзкий, как всё сегодня.
Зажигалка еле справляется со своей задачей.
Фонарь над козырьком не работает, сколько я себя помню, а световая вывеска сбоит, и я стою, как в дешёвом киберпанке, в мигающем свете наблюдая, как подтягиваются припившие подростки.
Ну, зашибись.
Я скоро повернусь, походу: мне уже везде мерещится ненормальная. Да ну нах.
Кажется, я только что видел эту Таю.
За моей спиной тяжело хлопает дверь, выпуская ещё порцию народа.
– Вы с какой начнёте? – это Бес присоединяется ко мне.
– А потом поедем в «Параплан»? – ноет Зарина, жмущаяся к боку Санька.
Ей бы лишь потрепаться где-то с подружками. Во время выступления рок-группы этого, ясен пень, не сделаешь.
Закатываю глаза и оборачиваюсь к ней, собираясь сказать, что она прямо сейчас может отправляться хоть в «Параплан», хоть к чёрту на рога.
И застываю.
Пиздец. Не показалось.
Тая.
И я бы не поверил своим глазам, но зрение у меня отличное. Значит, это она.
Я настолько охреневаю от её наглости, что даже делаю пару шагу в сторону группки людей, возле которой мелькнула её фигура.
Она спецом припёрлась, чтобы помозолить мне глаза? Думает, я передумаю и всё-таки её трахну?
Словно чтобы я реально убедился в своей правоте, вывеска со щёлканьем снова загорается и освещает её лицо. Я отворачиваюсь, чтобы она не доставала меня одним своим видом. Но внутренние обороты набирают скорость, и злость растёт.
– Вик? – не отстаёт Зарина.
– Как ты её терпишь? – спрашиваю у Беса. В основном, конечно, чтобы побесить его девушку. Сама-то Зарина уверена, что она венец творенья, и быть её парнем – подарок небес. Угу. Точно. Если ты перепутал верх и низ.
– Я уникальна! – фыркает она, подтверждая мои мысли.
– О да… Конечно, – я затягиваюсь, – все вы одинаковые.
Я кошусь из-за плеча на моего первого клиента в парикмахерском деле. Тая всё ещё стоит у сраной клумбы и пожирает меня глазами. Узнала и теперь пялится.
Ненавижу, когда на меня пялятся.
– Тебя, что, девушка бросила? – отбривает Зарина. – Или ты просто женоненавистник?
Слова-то она какие знает.
– Так. Брейк, – хмурится Санек. – Почему вы двое, всегда цапаетесь. Я на минуту отойду и очень рассчитываю, что вы не разосрётесь вконец.
Да ладно. Он отлепится от неё? Видать, не до конца они помирились.
– Что там ненавидеть? – отвечаю я Зарине, которая, к моему глубочайшему сожалению, и не думает отвалить от меня и пойти, например, к Кире. – И меня ещё никто не бросал. Для этого надо быть олухом и связаться с какой-то девкой. Позволить ей жрать мой мозг? На хер надо.
Я и стою, не верю своим глазам.
Такой подлости я не ожидала.
Вот я идиотка! Купилась на фальшивые извинения Киры, а она, похоже, решила отомстить мне за расцарапанную физиономию её братца-психа.
Ну да, они одной крови. Гиены.
А я так нервничала, собиралась, выбирала, что надеть, красилась, психовала из-за отрезанной пряди, которая лезла в глаза и портила причёску.
Ну и дура я. Что тут ещё скажешь?
Мне стоило с самого начала понять, что сегодняшний день – худший за последнее время, и да, он влёгкую переплёвывает даже вчерашний кошмар, потому что вчера я была немного напуганная, разочарованная, злая, но сегодня я раздавлена.
И ведь Архипова мне звонила. Когда я закончила сушить волосы, то увидела, несколько пропущенных от Киры, у меня сразу возникло недоброе предчувствие, но я списала его на стресс из-за встречи с тем чудиком в шлеме. Разумеется, я попыталась Кире перезвонить, но она уже не брала трубку. И раз не было отменяющего текстового или голосового сообщения, я решила, что всё в силе.
Лучше б я не приходила.
Застыла лохушка-лохушкой в кожаной юбке, которая мне очень идёт, но в которой безбожно мёрзнет попа, и пытаюсь развидеть то, что у меня перед глазами.
Если Архипова хотела меня унизить, то у неё получилось.
Я ещё только лавирую между группами людей на подходе, когда дверь бара, распахивается, и вслед за охранником, вышедшим покурить, появляется Саша. Его почти заслоняет какой-то парень, но я сразу его узнаю́.
Беснова я узна́ю всегда и везде.
Сердце подпрыгивает, колотится в горле.
Мысли путаются, и хочется убежать.
Так, Тая, спокойно. Сегодня ты больше не будешь от него прятаться. Пусть ничего даже не выйдет, но я сделаю хотя бы что-то. Он же такой нереальный, а у меня, наконец, появилась вменяемая причина с ним заговорить…
А потом свет словно меркнет. Следом за Сашей выпархивает его девушка. Зарина, кажется. Холеная, красивая. Она дочь какой-то шишки и выглядит соответствующе.
Я сразу кажусь себе невзрачной посредственностью и корчусь изнутри, видя, как она прижимается к нему, кладёт голову на плечо, заглядывая в глаза. Она буквально транслирует в атмосферу, что это её парень и ничей больше.
Похоже, они помирились, и у них всё отлично.
Я за Сашу рада. Наверное. Но не от всего сердца. Не от души.
Глаза застилает пелена. Как же мне паршиво.
И всё равно я не могу отвести глаз. Это мазохизм какой-то.
Я припоминаю, что Кира с этой Зариной вроде раньше общалась. Архипова не могла не знать про воссоединение.
Интересно, они с ней обсуждали и смеялись надо мной и моей влюблённостью? Или Кира просто решила поставить меня на место, показав, что мне ничего не светит?
Это очень мило со стороны Архиповой предупредить меня, прийти пораньше. Вот я на пороге уже всё понимаю, нет нужды краснеть и бледнеть перед всеми, на потеху жестоким деткам.
Интересно, как далеко зашла бы Кира?
Если бы я не сразу заметила Зарину, она бы на честном глазу познакомила меня с Сашей и забавлялась тем, как я пытаюсь ему понравиться?
А я ведь считала её почти нормальной.
Она умоляла меня дать ей конспекты и варианты решения задач. Шикарная благодарность.
С Кирой нам больше разговаривать не о чем.
Сашу кто-то зовёт, и я провожаю его глазами. Я сейчас уйду, и больше никогда не поведусь на подобные штуки, но посмотреть на него хоть ещё немного мне просто необходимо. Он так сногсшибательно улыбается, что, если бы он так улыбнулся мне, моё сердце, наверное, бы остановилось.
Всё. Хватит растравлять свои раны.
Я в очередной раз убедилась, какие люди сволочи. На их фоне эгоистка Катя – просто ангел. Надо валить отсюда, пока подруга-тусовщица не появилась и не стала тащить меня внутрь.
Хватит. Хватит. Хватит. А сама смотрю.
Сейчас очень ценные мгновения, которые я буду прокручивать в голове ночь за ночью. Саша. Рядом. И прямо сейчас на нём не виснет его девушка.
И вдруг обзор мне заслоняет высокая тёмная фигура.
В первую секунду это вызывает у меня раздражение. Беснова не видно из-за этого придурка!
Но придурок никуда не уходит, и мне приходится посмотреть на него, надеясь, что моего уничтожающего взгляда хватит, чтобы дать понять, что я не в духе, а ещё что у меня нет ни сигаретки, ни зажигалки, ничего из того, что принято стрелять.
Поднимаю глаза, и меня прошивает.
Вик.
И это вовсе не виде́ние, как в универе. Это точно он. Его мерзкая улыбочка. Его мёртвый взгляд. Меня изнутри заливает холодом и ненавистью.
Наверное, Вик в курсе про розыгрыш его сёстры. Подошёл поиздеваться?
Кажется, с меня довольно.
Хочу отвернуться и уйти, но Архипов рывком притягивает меня к себе. Ему мало одной щеки? Я начинаю вырываться, но, видимо, идиот умеет учиться на своих ошибках. Вик сразу перехватывает мои руки и заводит их мне за спину.
– Ты сделал ЧТО? – переходит на ультразвук Кира.
Я отрываю взгляд от парней, сматывающих после выступления провода, и скептически смотрю, как она хватается за мобильник дрожащими руками.
– Чего ты разоралась? Я и так не в духе…
Вообще, Тая меня нехило завела своими взбрыками, и я сегодня был в ударе. Но меня выбесило, что приходится её ждать. Я же сказал, после концерта. И высказал Кире, что её озабоченная подружка где-то шляется, и сестра вцепилась в меня как клещ и не отстала, пока я ей всё не рассказал.
– Ты всегда не в духе! – нервно огрызается Кира, барабаня когтищами по барной стойке в ожидании ответа на вызов. – Причём сам себя приводишь в это состояние, а страдают все вокруг.
Я не понимаю, почему она на таком психе.
Вот в душе не скребу, что произошло такого страшного-то?
– Тоже мне нашла страдалицу, – усмехаюсь я и тут же морщусь. Щека всё ещё даёт о себе знать. – Сейчас как миленькая прибежит, как только поймёт, что я искать её не собираюсь, то сразу перестанет набивать себе цену… Хотя её ценник мне известен.
– Какой ещё ценник? Ты спятил? – Кира переходит в текстовый режим, видимо, отправляя Тае сообщения.
– Вон её подруженька, – киваю я в сторону Катьки, известной тем, что сосёт душевно и деньги высасывает лихо. – Раз она с ней общается, то и на ней пробу ставить негде.
– Ты – долбоёб! Я вот с тобой тоже общаюсь. Людям теперь, что, меня за километр обходить? Долбоебизм – это заразно? – сестра снова звонит, но, походу, безрезультатно. – Чёрт! Не берёт. Она, наверное, меня после всего в чёрный список кинула.
– Да куда она денется? – отмахиваюсь я.
Но Кира зануда.
– А ну, дай свой телефон, скотина! – шипит она на меня и отбирает гаджет быстрее, чем я успеваю его отодвинуть от её загребущих ручонок. – Может, хоть с чужого номера ответит…
Меня уже всерьёз напрягает эта паника. Умеет эта Тая создать вокруг себя ажиотаж и движуху.
– Ну-ка, верни, – требую я. Ещё не хватало, чтоб Кира рылась у меня в телефоне.
– Хрен тебе. Давай сюда свою граблю, – сестра обнаруживает, что нужен мой отпечаток.
Ага. Ща. Разбежался.
– Слушай, какого хуя такой кипиш? Она сама сюда припёрлась. На моё выступление. Пожирала меня мутными глазками… – завожусь я, пытаясь отобрать мобильник у поехавшей Киры.
– Припёрлась? Это я её позвала! Палец. Живо. Ну!
Я в таком охуевлении от новости, что Таю позвала сама Кира, что позволяю разблокировать телефон.
– А зачем тебе это понадобилось? – у меня в голове не укладывается. – Меня побесить?
– Да бля! – взрывается сестра. – Всё, конечно, крутится вокруг тебя. Пуп земли, царь вселенной!
Она набирает на моём телефоне цифры, глядя на экран своего, но у меня реально ощущение, что Кира не хочет смотреть именно на мою рожу.
– Чёрт! Всё равно не берёт. А вдруг с ней что-то случилось? Ты вообще на самом концерте её видел? – кажется, что сеструха вот-вот выдерет у себя вконец измочаленную чёлку. И это плохой признак. Настолько, что я даже перестаю временно вправлять ей мозги по поводу Таи.
– Нет, – пожимаю я плечами, – но я не приглядывался.
Тёмное пенное показывает дно кружки, хочется ещё, но мне за руль.
– Блин, – стонет Кира, – я же видела, что она звонила, но когда не нашла её в зале, решила, что она передумала приходить… А ты говоришь, она всё видела, ещё и на тебя нарвалась…
Что за истерика? Как только Кира услышала, что я её поцеловал, начались трэш, разврат и содомия. Тая даже не сопротивлялась.
– Хорош разводить панику, – рявкаю я. – Я всё равно не понимаю, чего ты с ней возишься.
– Да нормальная она, – сестра, возвращая, толкает мне телефон по барной стойке. – Блин, я думала, она испугалась просто…
– Испугалась? Меня? – она б для начала себя научилась держать в руках.
– Да что ты заладил? Меня! Я! Я! Головка от патефона… Тая понятия не имела, что ты тут будешь, если б знала, хрен бы пришла.
– Ну да… – язвительно тяну я.
Но Кира бормочет себе под нос.
– Я и так виновата. Я не знала, что Зарина помирилась с Бесновым. Она же говорила, что ненавидит Сашку теперь люто, и что больше никогда…
– Причём тут Беснов? – не въезжаю я.
– Тая в него влюблена, ясно? А ты со своими грязными лапами…
– С чего ты взяла? Что влюблена в Беснова? – напрягаюсь я. Да эта стерва никого не любит. Только и может, что ломаться. Так что я, считай, Саньку одолжение сделал… Хрень какая-то. Вечно девкам надо выдумывать какие-то любови. Кира, как со своим встречаться начала, теперь во всех видит влюблённых.
– Это все знают, – отворачивается от меня сестра.
– Ну я вот видишь, не знал.
– Да ты, если сам влюбишься, и то не сообразишь. У тебя эмоциональный интеллект, как у дуба.
Отгоняя мерзкое чувство, которое вскрывает дерьмовые воспоминания, я смотрю на Киру исподлобья:
– Даже не сравнивай, – цежу я, с трудом сдерживаясь. – Ты же знаешь, там был совсем другой случай…
– И что? – возмущённо округляет глаза она. – Иди в задницу, Вик. Если что-то случится, то виноват будешь только ты!
Психуя, Кира сгребает свой телефон в сумку и спрыгивает с барного стула.
– Ты куда? – окликает её Зарина, на секунду переставшая лизаться с Бесом.
– В туалет. А потом вызову такси до дома… – бросает сестра через плечо, направляясь к толчкам.
Так, блэт.
– Я подвезу, – стопарю я, но получаю только оттопыренный средний палец в ответ.
Заебись, чё.
– А как же «Параплан»? – надувается Зарина. Серьёзно, как её Бес терпит? Что ж там за таланты такие?
– В другой раз, – рубит Кира и скрывается из виду.
– Это ты опять всё испортил? – напускается на меня Ахметова. Вся в своего папашу, только усов не хватает. Сейчас мозг проедать начнёт.
Ну нах.
Я поднимаюсь и топаю к висящей на смутно знакомом перце Катьке.
– Где твоя подруга? – привлекаю я её внимание, щелчками пальцев перед глазами.
– Приве-е-ет, – пьяненько хихикая, она строит мне глазки.
На чешуя мне её приветы? Совсем берега попутала? Я таких, как она, обхожу за километр. Для секса всегда можно найти девочку почище.
– Я тебе вопрос задал.
– Какая подруга? – хлопает ресницами, как идиотка. Как можно быть такой тормозной? Даже если ты бухая и шаришь во время разговора в чужих штанах.
– Тая, – конкретизирую, чувствуя, что уже теряю терпение.
– Та-а-я? Лиси-и-ицына? – опять тянет Катюха. Ну и кто ей сказал, что это секси? Блядь, его самого заставить это слушать. – А откуда ты её зна-а-ешь?
– Не твоё дело.
Бешеную небось лисой зовут, хотя она натуральный песец.
– Тогда не твоё дело – где Тая, – закатывает она глаза. Пиздец. Ну и ресницы она себе наклеила. Как две дохлых мохнатых гусеницы. Брала бы пример со своей соратницы, она хоть выглядит ебабельно.
– Слушай, ты, не беси меня… – у меня уже рык прорывается, хотя я всё ещё стараюсь разговаривать с ней, как с нормальной.
– А коктейль мне принесёшь?
Мля… Ну да. Что это я. Катя-пылесос.
Достаю из заднего кармана лопатник, на её завидущих глазах выуживаю из него мятый косарь и шмякаю его перед ней на стол прямо в пивное пятно. Ещё не хватает, как официант, таскать ей стаканы.
– Ну?
Катю вот ни хера мой жест не смущает. Я бы в рожу плюнул, а она с алчным взглядом, накрыв лапкой банкноту, подтягивает её к себе, и по фиг, что она мокрая и воняет пойлом.
– Да зачем тебе Тая? С ней с тоски помрёшь…
Откуда я нахуй знаю, зачем мне эта Тая? Кира нервничает. И мне не нравится, что Бешеная смылась, когда я внятно и доходчиво сказал, что у меня на неё планы.
Заметив, что я уже зверею, Катька фыркает:
– Да дома. Где ей ещё быть? Она ж никуда не ходит. Даже сюда не пришла, хотя обещала. Подруга, называется…
Ой, увольте. Мне насрать на жизненные разочарования этой шалавы.
Тем более что полезного я от неё ничего не узнал. И так понятно, что дом – один из возможных вариантов. Я знаю, где стоит хата, но понятия не имею, в какой квартире живёт стерва.
И спрашивать не стану. Не потащусь же я к ней?
Да на хер надо!
Только этого Тая и добивается.
Оглядываюсь. Кира, походу, утопилась в туалете. Гребу туда.
Сестра стоит с телефоном возле уха между кабинками «М» и «Ж».
Увидев меня, жалуется:
– В сети была два часа назад, а трубку не берёт.
– Ну, была же…
А у самого свербит, что девки могут быть неадекватными. Уж кому, как не мне, знать. И я совершенно не желаю проходить заново этот грёбаный ад.
Пытаюсь Киру успокоить, а сам злюсь только сильнее. Я уже жопой чую, что, как последний лох, потащусь к этой овце, возомнившей о себе чёрт знает что. Это по всем фронтам говённая идея, потому что я найду её живой и здоровой и придушу. За всё. С хуя ли моя койка сегодня не будет скрипеть под ней? Надо бы её проучить.
Кира, конечно, бредит, что Тая сохнет по Беснову. Она взбрыкивает, потому что насмотрелась долбанных сериалов про то, как популярный парень встречает «не такую» и сразу теряет голову, когда ему не дают. Это вообще не про Санька. Он себе такую кралю выбрал, что зубы ломит, сто́ит представить, как корёжит её папашу, когда он их видит их вместе.
Где Зарина, и где эта Тая.
Вспоминаю яростный взгляд.
Да она мне нах не спёрлась. Это всё только ради сестры.
Я мчусь на остановку, не глядя под ноги, и в темноте наступаю в мелкие лужи на изъеденном дырами асфальте. Брызги щедро летят на колготки, но мне впервые в жизни на это наплевать.
На ходу вытираю рот, на ладонях остаются разводы помады, но ощущение мерзких губ и наглого языка не оставляет.
За что?
Что я ему сделала?
С самого первого момента Архипов ведёт себя как последняя скотина.
Кто дал ему такое право?
Ненавижу себя за то, что не раскроила ему вторую щеку, чтобы он не выглядел таким самодовольным. К моему бешенству, то, как я разукрасила его вчера, ему даже идёт.
Надо было исправить это, чтобы внешнее соответствовало содержанию, чтобы все видели, что Архипов – моральный урод.
Надо было.
Но рядом с Сашей я цепенею, превращаюсь в безмолвную медузу, которая только и может, что смотреть на него из-за угла.
Я боялась, что если повернусь лицом к Вику, чтобы дать ему по гадкой роже, то увижу брезгливое выражение на лице Саши. Как же. Подстилка, которая только и ждёт, чтобы её поимел такой, как Архипов. Как он вообще посмел соврать, что между нами что-то было? Этот подонок оскорбил меня, выставил меня шлюхой…
В носу свербит, и горло сдавливает.
Сейчас разревусь.
Я креплюсь, стараюсь сдержаться, но стоит мне упасть на одно из задних сидений троллейбуса, как плотину прорывает. Слёзы текут и текут.
– Будем и дальше продолжать спектакль или всё-таки заплатим за проезд? – с наездом спрашивает подошедшая ко мне кондуктор.
Всхлипывая, роюсь в сумке, руки трясутся, и проездная карта всё не нащупывается.
– Долго ещё? – с раздражением докапывается тётка.
Обычно я очень терпелива к людям, которые весь день работают на ногах и часто сталкиваются с неадекватами, пьяницами и просто психами. Официанты, продавцы, кондукторы… Я считаю, им иногда простительна некоторая грубость.
Но не сегодня.
Сегодня у меня само́й тяжёлый день с неадекватами и психами.
Я заколебалась входить в положение каждого.
Помогать, выручать, выслушивать, заменять, прикрывать, прощать, идти на встречу.
Никто этого не ценит.
Если ты не ведёшь себя, как конченая стерва, значит, ты автоматом слабая лохушка, об которую можно с удовольствием вытирать ноги.
– Мне час возле тебя стоять? – не унимается кондукторша, которая явно нацелилась на скандал.
– А что? – зло огрызаюсь я и демонстративно обвожу взглядом полупустой салон троллейбуса, в котором, кроме меня, всего два пассажира. – У нас тут очередь?
– Хамка! – склочно отзывается она, ища повод выгнать меня, но проездной, наконец, находится, и ей приходится отстать, но до конца моей поездки тётка сверлит меня неприязненным взглядом.
Отворачиваюсь от неё к окну, в котором частично отражаюсь я сама и видны тротуары, по которым спешат люди.
А слёзы все льются, размывая картинку перед глазами.
Мне плевать, что думает обо мне Архипов. Он своим мнением может подтереться.
Но как же это больно и унизительно, что всё это слышал Саша. Видел, как Вик лапал меня, совал свой язык мне в рот.
Как Беснов вообще может общаться с таким, как Архипов? Он же совсем другой!
Сердце болезненно сжимается.
Саша для меня потерян. А ведь даже не успела воспользоваться своим шансом. И уже не смогу, даже если он появится.
Выуживаю из кармана телефон, открываю соцсети и нахожу Сашин профиль. Проматываю фотки, где он с Зариной, и увеличиваю те, где он один.
Ненавижу ублюдка Архипова.
Кира, наверно, тоже знатно повеселилась надо мной.
Но если бы не Вик, я бы просто ушла.
А теперь я мечтаю только о том, чтобы Саша не запомнил меня и не узнал при встрече. А ещё я хочу, чтобы Вик горел в аду.
Я чувствую себя грязной.
Словно бы дерьмо, из которого состоит Архипов, приклеилось ко мне.
Набрав в грудь воздуха, чтобы остановить начавшуюся икоту, я дрогнувшим пальцем нажимаю отписаться от Беснова.
И убираю телефон, пока не передумала. Нечего себя растравлять.
Голова гудит, в висках стучат тысячи молоточков.
Хорошо, что завтра пар нет, а потом воскресенье.
Может, я и в понедельник не пойду. Не хочу видеть понимающе насмешливый взгляд Киры. Скажу, что болела. Я редко пропускаю, мне простят. Должны же быть хоть какие-то поблажки у отличницы. Говорят, в Аргентине дают больничный, если сердце разбито. Мой случай.
От остановки до дома я, наоборот, еле плетусь.
Проходя мимо магазинчика на углу дома, я подумываю, что вот, кажется, у меня, наконец, появился повод напиться. Я алкоголь не люблю. Пробовала и не поняла, в чём прикол. Разве что пиво с фруктовой отдушкой иногда могу выпить, но потом ощущение, будто одеколона наглоталась.
На чёрном, густом адреналине взлетаю по лестнице через одну ступеньку, мельком проглядывая двери в поисках нужного номера.
Честно говоря, зная квартиру, можно было позвонить снизу по домофону и узнать, дома ли Тая. Этого было бы достаточно, чтобы отсемафорить Кире, что её протеже не угробили по дороге, и она бодро себя чувствует.
Но…
Почему-то этого недостаточно мне.
Настолько, что я, не притормаживая ни на секунду, просто дёргаю со всей дури дверь подъезда на себя. Дури во мне достаточно, и дешманская жестянка поддаётся.
С каждым преодолённым пролётом внутри закручивается ледяной вихрь из злости и ещё чего-то, что только заводит мою агрессию сильнее.
Хочет заставить меня побегать?
Ей не понравится результат.
Вот и нужная хата. Жму на кнопку звонка. Звук мерзкий, как и вся ситуёвина.
Я слабо верю, что эта вертихвостка что-то с собой сделает.
Скорее, сейчас кто-то отхватит за свои взбрыки и дешёвые уловки.
Надо же, и дверь распахивается сразу. Ждала.
Первая секунда, и мозг регистрирует зарёванные глаза, искусанные губы, чёртову укороченную мной прядь, что падает от виска и загибается на кончике возле уголка рта.
Вторая секунда выбивает из меня воздух.
Вот идиотка!
Я бью по её руке, в которой зажато тонкое лезвие раньше, чем успеваю закончить в голове перечень ругательств в адрес дурищи.
Бля. Надо было шлемом.
Чувствую, как, пропарывая перчатку, чиркает по коже нож. Эта гадина меня всего исполосовала.
Я её задушу.
И без того бледная она отшатывается от меня. У неё на лице без труда читается желание убежать подальше, но в моменте дьяволица вспоминает, что у себя дома, и становится дико храбрая. Прям до одури.
– Убирайся! – шипит она и пытается закрыть дверь.
Передо мной.
Совсем, что ли, края потеряла, гюрза комнатная?
Подставляю плечо, и хер меня выпрешь. Тая пытается весом продавить моё выдворение, это было бы смешно, если бы я не был так зол.
Высовываю руку и беру цацу за шкирку, опа, и я в гостях.
Я бы в эти гости добровольно, конечно, не пришёл. Бардак вокруг, как у нас на репетиционной базе.
– Какая ты неласковая, – пристроив шлем на полку, я придавливаю телом дёргающуюся девчонку, старающуюся меня лягнуть, будто мало того, что она колотит по мне кулаками.
Истеричка.
– Выметайся! Или я буду кричать!
– Да ты уже, – я почти оглох на одно ухо. – Тебе что было сказано? Решила выставить меня идиотом?
Она мелкая и лёгкая, я могу удержать её одной рукой. Зубами стаскиваю с пораненной ладони перчатку. Так и есть. Шикарный порез.
– Ты и есть идиот! Чего тебе от меня надо? Я вызову полицию!
И утраивает усилия по освобождению, но только выходит, что трётся об меня всё больше, и я неосознанно жалею, что куртка застёгнута. Вчера, когда она извивалась в моих руках, это было почти горячо. Такой темперамент да в койку…
– Валяй, вызывай. Я расскажу им, что ты хотела самоубиться и тебя запрут в дурке, пока мозги на место не встанут.
– Что? – ахает Тая. – Ты совсем больной? С чего мне самоубиваться?
– А это что? – киваю в сторону валяющегося ножа. – Поделками занималась, скажешь? Если ты такая дура, что решила привлечь к себе внимание подобным образом, то тебе точно надо полечить голову.
– Может, я тебе хотела кое-что отрезать? Кастрация тебе пойдёт на пользу!
– Тем более. Ты на людей бросаешься с когтями и оружием. А ну, стой!
В попытке зафиксировать буйную моя рука ложится ей на рёбра, которые под ладонью ощущаются такими хрупкими… талия тонкая… бедро круглое… волосы пахнут травой и дождём… Сердце бухает в грудину чугунным молотом.
– Не лапай меня, урод! – очередной вопль стряхивает с меня странный морок. – И проваливай! Тебя здесь не ждали! И ничего тебе не обломится!
И продолжает вырываться. От постоянного трепыхания её волосы трутся о какую-то крутку, висящую рядом, и электризуясь поднимаются, и Тая становится похожа на белую ведьму.
Точнее, зародыш белой ведьмы.
– Свалю, – соглашаюсь я. – Сейчас соберу у тебя все ножи в доме, заберу аптечку и свалю. Чтоб даже не дышать с тобой одним воздухом.
– Ты бредишь! Никто не думал о суициде. Правда, после твоего мерзкого поцелуя можно хоть с моста в реку. Рот поласкаю каждые пять минут, а всё равно противно.
– Ах, тебе противно? – перед глазами клубится чёрный туман. – А вот мы сейчас проверим, не врёшь ли ты, дорогуша!
Да какого чёрта?
Архипов решил, что я собираюсь вскрыть вены? Из-за него?
Да по кому ещё психушка плачет!
– Ты бредишь! Никто не думал о суициде. Правда, после твоего мерзкого поцелуя можно хоть с моста в реку. Рот поласкаю каждые пять минут, а всё равно противно.
Я не знаю, что я ему такого сделала, что он вторые сутки мне житья не даёт, но, похоже, мозги у него коротит знатно, и я только что водичкой полила его ущербную проводку под напряжением.
– Ах, тебе противно? – цедит Вик, и в глазах его клубится дым адских костров. – А вот мы сейчас проверим, не врёшь ли ты, дорогуша!
Что?
И прежде чем я успеваю понять, чем мне грозит эта проверка, эта скотина опять пользуется своей силой.
Обхватив мои щёки пальцами одной руки, целует меня. Не давая себя укусить, с силой прижимается губами.
Я луплю его куда придётся, стараюсь убрать его руку, чтобы можно было отвернуться, но безрезультатно.
Гад как закаменел. Везде кроме рта.
В этот раз он ведёт себя по-другому.
До ужаса нежно ласкает губы, даже не пытаясь запихнуть в меня свой язык.
Неужели Архипов думает, что это сработает?
Господи, дай мне силы это перетерпеть!
Похоже, моё сопротивление вызывает у него ещё только больше агрессии.
А если я прикинусь дохлым животным? Может, тогда Вик от меня отстанет?
Перестаю дёргаться.
Не вырываюсь, но и не отвечаю.
Только это ни фига не помогает, и становится ещё хуже.
Кажется, Архипов сходит с ума.
Вместо того чтобы отвалить, он углубляет поцелуй, а его руки отправляются в путешествие по моему телу. Языком жалит мой, покусывает нижнюю губу, упивается своей властью.
А стою и не могу закрыть глаза. Бессмысленно смотрю на густые ресницы, пока… не происходит нечто непонятное и ужасное.
Вик будто инфицирует меня, передаёт своё сумасшествие, вынуждает подчиняться. Ещё немного, и я дрогну. Рефлекторно отвечу на его поцелуй, и он выиграет.
Это кошмар.
Сам Архипов мне отвратителен, но его прикосновения…
Они не просто приятны, они ядом проникают под кожу, заставляя меня чувствовать себя мерзко, потому что это неправильно. Так не должно быть. Вик не должен ко мне прикасаться и тем более подобным образом.
А я не должна заставлять себя оставаться безучастной.
Я не сразу понимаю, что вот уже минута, как я могу вырваться. Архипов давно не вдавливает меня своим бетонным телом к стене и отпустил моё лицо из хватки стальных пальцев. Он уже обхватил меня обеими руками за талию, запуская обжигающие ладони под свитерок на спине.
А я… я всё это допускаю.
Стою, когда его пальцы пробегают по рёбрам и переключаются на живот, скользят вверх к груди и обнаруживают, что на мне нет лифчика.
Слушаю оглушающий стук собственного сердца, когда он слегка сжимает горошинку и посасывает язык.
Поцелуй становится жарче, тело предательски откликается, а разум категорически против.
Сволочь. Подонок. Животное.
Слёзы закипают на глазах и, набухнув огромными каплями, катятся по щекам.
Неужели Архипов не остановится?
Но Вик вдруг замирает.
Он отстраняется от моего лица с растерянным видом. На автомате слизывает попавшую ему на губы солёную влагу, и выражение его лица мгновенно меняется.
Мутная поволока в глазах тает и превращается в лютую злость.
Хрясь!
Кулак впечатывается в стену рядом со мной.
Вик сверлит меня бешеным взглядом.
А я чувствую забытую им руку на моей груди, и во мне закипает ярость:
– Ненавижу тебя! – шепчу я, потому что в горло словно битое стекло насыпано. – Как я тебя ненавижу!
Молчит. Смотрит, будто впервые увидел.
Я больше не в состоянии выносить его присутствие.
Отворачиваюсь.
– Убирайся.
Архипов отступает на шаг, увеличивая между нами расстояние. Я перестаю чувствовать его жар, сильное тело, горячее дыхание, стук его сердца. Рука, наконец, выскальзывает из-под свитера, у меня от унижения слёзы хлещут все сильнее, беспрерывным потоком.
Вик молча натягивает перчатки. Забирает свой шлем и открывает дверь.
Не поворачивая к нему заплаканного лица, я бросаю:
– И больше никогда ко мне не приближайся.
Он хлопает дверью так, что в ушах звенит.
Я сползаю на пол прямо на грязные следы и реву, выплёскивая свою обиду и непонимание.
За что?
Я снова грязная. Запачканная этим отморозком. Лицо уже щиплет от слёз. Сколько можно плакать? Откуда в организме столько жидкости?
Сигарета за сигаретой.
Закуриваю и тушу.
В полутьме кухни при свете тусклой лампочки вытяжки.
Башка трещит, и настроение – дерьмище.
Окно настежь, чтобы не задохнуться в никотиновых клубах.
Я в одних джинсах, но по херу на бодрый свежачок. Только порывами ветра приносит капли-крапинки на разгорячённую кожу, заставляя морщиться между затяжками.
Снаружи ещё темно, но, блядь, скоро кое-кому придётся свалить, хотя я только полчаса назад отымел её в последний раз.
Там в комнате на кровати осталась соска, которую я драл всю ночь.
В комнате даже воздух густой, всё пропахло сексом и алкоголем.
Брал её везде. На столе, на подоконнике, на кровати, на полу. И во все дыры. Безотказно.
Она меня бесит.
Надо выставить.
Всё, покувыркались и хватит.
Дать денег на такси и, если пообещает больше не показываться на глаза, ещё на какую-нибудь утешительную херню.
Вчера я, озверев, выбрал то, что обычно игнорирую: тощенькую с мелкими сиськами и детской мордахой.
И светленькую.
С каким непередаваемым наслаждением я опускал ладонь на блондинистую макушку и задвигал по самые яйца болт в услужливо открытый рот.
С каким кайфом тянул за белые патлы, установив мокрощёлку на коленки, и трахал её сзади, выбивая из неё довольные стоны.
Такая же, как все. Молодой кусок мяса, охотно прогибающийся, когда ты насаживаешь её, поставив возле стены, обхватив ладонью горло.
Я не хотел видеть её лица. И натягивал её со спины.
Так было проще представить, что я беру верх над белой ведьмой, что это она умоляет не останавливаться.
Кошусь на мобилу, валяющуюся рядом с пепельницей. Четыре процента заряда, несколько пропущенных от Киры. Вчера я не стал перезванивать сестре. Отписался, что Лисицына в порядке, а дальше сбрасывал её звонки, отправляя сообщение: «Занят, перезвоню позже».
Я полчаса катал по ночному городу, чтобы выветрить запах этой стервы, но она пахла дождём, который мерзко моросил, и дождь пах ею. И ярость только крепла.
Чтобы снять напряг, закатился в «Гешефт». Ненавижу этот барушник, полный пафосных блядей и маменькиных сынков в штаниках-скинни. Блядь, да там даже на баре не норм парень, а какой-то напомаженный хлыщ в костюмчике от «Армани».
Ебучее место, пропитанное дорогими понтами ни хрена не представляющей из себя толпы при бабках.
Но другого рядом с домом нет, а я собрался нажраться.
Даже не помню, как я в пьяном угаре я подцепил эту дырку. Как в тумане: я накачивался вискарём и заметил сивые патлы и кожаную юбку. Поманил, и она подошла. Девка, походу, меня знает, но я её не в душе не скребу, кто это. Да и сейчас не помню точно, то ли Лена, то ли Лиза.
Вряд ли я раньше обращал на неё внимание. Не мой типаж.
Как и Лисицына.
И при мысли о том, что это не она была такой послушной всю ночь, а долбанный суррогат, меня взрывает.
Сука, до сих пор кулаки сжимаются, когда я вспоминаю это лицо.
Она меня тоже бесит.
Но по-другому.
Расплакалась она. Пиздец. Жертва.
И смотрела, будто я конченое дно. Делала вид, что мерзко ей.
Лицемерка.
Если бы я поднажал, наверняка бы потекла. Я руками чувствовал, что поддаётся. Ещё бы немного, и я бы мог спокойно её взять. А Лисицыной, видимо, западло признать, что она ничем от других не отличается.
Эти крокодиловые слёзы меня бомбанули так, что, если бы остался, всё бы кончилось плохо.
Кулаки опять сжимаются. Дрянь.
Фак. Подсохшая корочка на порезе лопается.
Понаставила отметин. А пострадавшая у нас, конечно, она.
Что Лисицына себе возомнила? Что я её насиловать собрался? Да кому она нах нужна? Моль бледная с непонятными глазами и вечным недовольством на лице. Ни задницы, ни сисек. Зато вагон гонора и проблем.
И целуется хуёво. Учить и учить.
Неконтролируемая волна жара ударяет в пах, при мысли о том, что, если бы она была послушной ученицей, я бы её поучил. Так поучил…
В темноте коридора раздаётся шуршание и шлёпанье босых ног по ламинату.
В дверном проёме нарисовывается ойкающее с каждым шагом тело, охамевшее настолько, что натянуло мою футболку.
Ни хера не похожа.
Лисицына прям балерина, а эта фитоняшка. Сисек мало, зато жопа накачанная.
И эта походу натуральная блондинка, а Лисицына крашеная.
Сто пудов. У меня волосы её есть.
Блядь, надо выкинуть на хер это дерьмо.
И тут в голову попадает пушечным ядром другая мысль: а какие волосы у Таи на самом деле? Я даже знаю, где посмотреть.
Меня поднимает утренний звонок.
Млять, какого хрена я реагирую даже на вибровызов, когда глаза словно засыпаны раскалённым песком?
Не разлепляя век, нашариваю мобильник.
– Алло, – еле ворочая языком, отзываюсь я раньше, чем успеваю подумать, что на том конце может быть абонент, которого я слышать не захочу.
– Ты встал? – Бес звучит омерзительно бодро, в особенности для того, кто вместе со мной до середины ночи рубился в игрушку.
– Нет, и не собираюсь в обозримом будущем, – я зеваю в трубку так, что могу усыпить толпу впечатлительных людей, чуть челюсть не вывихиваю. – Сегодня, мать его, воскресенье…
– Сегодня уже понедельник, – «радует» меня Санёк. – Ты после моего ухода прибухнул, что ли?
Какой там бухать?
Выпихнув Лизу-Лену в субботу утром, я завалился спать, а, продрав глаза, решил уйти в загул, потому что мне такая ересь снилась, что пиздец. Мне срочно необходимо было вытряхнуть из головы всякую хрень.
И что? Оказалось, что под градусом бледная хрень, не только не покидает мыслей, но ещё и мерещится повсюду.
Я заебался автоматически отслеживать перемещения всех кожаных юбок в зоне видимости. Так что с бухлом я временно завязываю. Именно поэтому вчера мы на сухую играли, у меня пиво и то было безалкогольное.
Пока Беснов составлял компанию, было ещё ничего, но когда он свалил…
Выспишься тут, как же.
Я ворочался в кровати несколько часов, как старый дед-пердун, пока не встал, не выдержав, и не воткнул гитару в розетку. Соседей наверно нехило взбодрил мой фирмовый дисторшн в пять утра, но посрать. По крайней мере, после получасового сета я смог, наконец, вырубиться.
И по моим внутренним, сука, поганым ощущениям, это счастливое событие состоялось всего двадцать минут назад, и чихать я хотел, который сейчас на самом деле час. Так что у меня, блядь, воскресенье.
– Вик, – голос Беснова прерывает долбанный писк пробиваемых на кассе товаров, – отрывай свою задницу от кровати…
– Чего ради? – бубню я, борясь с зевотой. – Можно, я лучше тебе руки оторву, чтоб ты не звонил мне, когда я сплю?
– Нет, нельзя. Но я могу прописать тебе в челюсть, может, тогда ты очухаешься и вспомнишь, что сегодня мы идём на игру.
Бля…
– Я расхотел.
– А я нет. Так что я буду у тебя минут через сорок, максимум через час. У тебя есть время прикинуться представителем хомо сапиенс. Пожрём чего-нибудь и пойдём на игру. Ясно?
– Уволь меня. Твоя звезда опять выест мне мозг, я не сдержусь и что-нибудь отвечу ей неласковое, ты бросишься защищать её честь, и мы будем бить друг другу морды. Видал я такие приключения снедосыпу…
– Зарина не идёт.
– Да? – а вот так предложение Беса выглядит куда привлекательнее.
– Давай-давай, посмотрим, как наши надерут задницы «Школьникам». У них этот борзый нападающий временно списан с травмой.
«Школьников» никто не любит, кроме девок из их универа, таскающихся за ними. Я уже даже не помню, как называется эта коммерческая шарага с заоблачным ценником, хотя мой отец – их акционер. Пафосное местечко для богатеньких уродцев.
Таких, как я.
Но мне и от себя тошно, ещё и из-за других блевать вообще не хотелось, поэтому я закончил ГОС. Кира тоже не захотела поступать в ту частную богадельню. Если б не академ, который ей пришлось взять, она уже тоже отстрелялась бы. Надо ж ей было так вляпаться, пока я на стажировке был.
Но надрать задницы «Школьникам» – звучит хорошо.
– Ну я подумаю, но ничего не обещаю, – честно говорю я.
Но Санек в своём репертуаре, через сраные тридцать пять минут он ногой дубасит в мою дверь.
Убил бы. Ладно, он со мной вчера без вопросов до самого позднища дотянул, хотя у него спортивный режим. Уж игру я как-нибудь осилю.
Сука, если б я знал…
Из благого в этот день-пиздень мне перепадает только принесённый Бесновым с собой стаканчик кофе и хот-дог по-датски, перехваченный нами на набережной по дороге во Дворец спорта.
А дальше начинает происходить лютая хрень.
Настоящее издевательство.
Первая мысль – я реально свихнулся.
Я даже привстаю со своего места в дальнем ряду, чтобы убедиться в том, что это глюк.
Мне уже Лисицына даже на трезвую голову мерещится.
Вон та, вторая с краю в ряду чирлидерш со сраными помпонами. Прям как она, только улыбается задорно. Подпрыгивает, вертится, сверкает мини-шортиками из-под коротенькой юбки и задирает ноги…
Первый период проходит, как в горячке.
А перед вторым, когда девчонки опять выскакивают на площадку, я осознаю, что ни хера. Это всамделишная белая ведьма, которая выглядит как ангелок и мечта любого мальчика-подростка. Трушная Тая. Прям, она.
И я, как кометой поцелованный, пропускаю почти весь второй период и жду третьего явления моего персонального ада, от которого я не могу избавиться вот уже сколько? Пятый день?
Это больно.
Видеть Сашу и понимать, что никаких шансов нет.
Я пытаюсь убедить себя, что всё к лучшему.
Весь прошлый год я изводилась от своей безответной любви, старалась попасть туда, где Беснов может появиться, репетировала в ванной перед зеркалом, что ему скажу, если он со мной заговорит, изучала модные блоги…
И всё это для того, чтобы в очередной раз столкнувшись с Сашей, увидеть, что он с девушкой.
Раньше девчонки рядом с ним хотя бы менялись и довольно часто, что вселяло в меня определённые надежды, а в последние два месяца рядом с ним одна и та же.
Всегда Ахметова.
Вчера я не удержалась и всё-таки нашла её страничку в соцсетях.
Соревноваться с ней в красоте, яркости, уверенности в себе?
С дочкой вице-губера?
Смешно.
Но не очень.
Беснов не замечал меня и прежде, а уж теперь…
Надо просто смириться и прекратить растравлять свои раны.
Я вот сейчас ещё немножечко посмотрю на него, и хватит.
Ещё минуточку.
Но я дотягиваю до того момента, когда Саша, повернувшись ко мне спиной и положив руку на плечи одному из игроков, не идёт с ним в сторону тренера.
Только тогда меня отпускает, и я буквально убегаю, чтобы не остановиться и не продолжить заниматься мазохизмом.
В раздевалке пока ещё пусто. Перешагивая через разбросанную обувь, я добираюсь до своего шкафчика. Пахнет, как в любой раздевалке, немного затхлостью и каким-то вонючим моющим средством. И холодно, блин. Надо пошевеливаться.
Заслонившись узкой дверцей шкафчика, я быстро стягиваю топ от формы, пока он окончательно не прилип к разгорячённой и покрытой испариной коже.
Здесь есть душевые, но я почему-то брезгую. Уж лучше дома.
Засовываю помпоны в спортивную сумку и, разумеется, ударяюсь локтем о торчащий на двери замок. Ну вот что за экономия пространства такая? Типа больше свободного места, если шкафчики узкие? А что в них даже обувь нормально не уберёшь, это никого не волнует…
Кстати, где там мои ботильоны?
Кажется, я оставила их под одной из лавок.
Негромко хлопает дверь, звуки шагов. Ну вот и девчонки потянулись. Только что-то тихо больно… Обычно они смеются.
На ощупь доставая из глубины шкафчика свитер, я выглядываю из-за узкой дверки и вздрагиваю.
Свитер падает мне под ноги, что очень некстати. Я могла бы им прикрыться, но приходится обхватить себя руками и отвернуться.
Сердце колотится в горле. Пульс бьёт в виски. Тело напрягается до предела, потому что за спиной хищник, который, не раздумывая, вцепится.
– Что ты здесь делаешь? – не оборачиваясь, выкрикиваю я, но выходит жалкий сип. – Это женская раздевалка!
Молчит.
Но я чувствую, что Архипов подошёл ко мне вплотную, и от этого мурашки бегут по коже.
– Я сказала тебе, чтобы ты ко мне больше не приближался! – я очень надеюсь, что мои слова не напоминают истерику, но совсем в этом не уверена.
Что? Что он тут делает?
Я его ненавижу. Видеть не хочу.
В чём я провинилась так сильно, что это подонок меня преследует? Он недостаточно нагадил мне?
– Убирайся!
И снова вздрагиваю, потому что Вик кончиком пальца проводит вдоль позвоночника.
– А к Беснову бы развернулась? – вдруг спрашивает Архипов, и я внутренне ощетиниваюсь. Он всё-таки знает. Знает, и сделал тогда всё специально.
– Тебя это не касается! Не лезь своими грязными руками ко мне!
Но Вик не слушает. Обе его ладони ложатся мне на талию, прожигая кожу.
– Руки у меня грязные? – шипит он и прижимает к себе, я спиной чувствую прохладную кожу его куртки, металлическую молнию. Архипов наматывает конец моего хвоста на кулака и натягивает так, что я вынуждена запрокинуть голову ему на грудь. Шепчет мне на ухо: – А ты у нас белая и пушистая, да? Течёшь по чужому парню, который на тебя даже не смотрит?
Его дыхание опаляет моё ухо. А злые слова впиваются прямо в сердце.
Да кто он такой, чтобы упрекать меня?
Я же не виновата в том, что мне нравится парень. Я ему не навязываюсь.
Как и не навязываюсь этому мерзавцу, который не оставляет меня в покое.
– Выметайся, – цежу я, стараясь не показать, как сильно Вик меня задел, и что глаза у меня на мокром месте. – Считаю до трёх и кричу. Раз…
Секунда, и мир передо мной стремительно кружится.
Архипов резко разворачивает меня к себе лицом и вдавливает в соседний шкафчик.
Склоняется ко мне, почти касаясь кончика моего носа своим.
– Уверен, твоя «принципиальность» дала бы трещину, если бы Бес сделал вот так… – говорит мне прямо в губы.
– Три, – заканчиваю я свой отсчёт и, как в детстве, зажмуриваюсь и набираю в грудь побольше воздуха, чтобы завизжать со всей мочи.
Но не успеваю поднять крик, как Архипов от меня отстраняется.
Буквально чувствую, как между нами вторгается стылый воздух раздевалки.
Только запах Вика, сигарет и кедра остаётся. Его бедро перестаёт давить мне снизу, щетина больше не царапает щеку.
Я всё равно не открываю глаз.
Не хочу его видеть.
В ушах до сих пор стоит его насмешливое: «Течёшь по чужому парню, который на тебя даже не смотрит?»
Тихие, почти неслышные шаги удаляются, и хлопок дверью даёт понять, что меня, наконец, оставили одну. И как всегда после ухода Архипова мне паршиво.
Хуже некуда.
Не смотрит. Не смотрит.
Какое ему до этого дело? Мы, что, в первом классе?
Беснов не смотрит, и Вику смотреть нельзя!
Тяжело и медленно выдыхаю, а сердечко колотится прямо в ладони, которыми я закрываю грудь.
Зачем он приходил?
Я понимаю, что во Дворец спорта Архипов притащился не ради меня, но если я вызываю у него такое отвращение, почему он попёрся сюда? Почему просто не проигнорировал?
Что происходит в голове у этого сумасшедшего?
Понравилось, когда рожу царапают?
Не сможет уснуть, если гадость не сделает?
То-то он выглядит, как свежеподнятый зомби. Аж два дня не издевался надо мной.
Ему обязательно показать, какая я жалкая?
А главное, у него всегда получается нанести максимально точный и болезненный удар. Чувствуется опыт в доведении ближнего до крайностей.
Ощущение, что у Архипова цель бытия – раздавить меня. Будто я одним своим видом вывожу его из себя.
Я только-только выгребла, собрала себя по кусочкам после пятницы. И он снова появляется, чтобы всё опоганить. Гадкими словами, наглыми прикосновениями…
В этот раз хотя бы почти не распускал руки и язык свой не совал мне в рот.
Но надеяться на то, что однажды мы перейдём к скупым приветствиям при встрече, не приходится.
Настроение ниже плинтуса. Ни о каком походе в кино или кофейню речи больше не идёт. Хочется забиться под одеяло и никого не видеть.
И ведь опять я встряла из-за того, что пошла на поводу у других.
Вряд ли, конечно, у Насти был злой умысел, но это очередной урок, который мне преподносит вселенная.
Нечего наступать себе на горло.
За дверями слышится приближающийся девчачий смех. Я отлепляюсь от шкафчика и быстро натягиваю свитер. Сейчас начнётся толкучка.
– Да… – врывается первая девчонка. – А голос у него… жаль, не поёт. Но я сто раз посмотрела рилсы, где он репетирует. Сестра его выкладывает у себя. А у него канал «НеАрХипстер», зайди глянь.
– Краш просто, – соглашается вторая. – Обожаю плохишей. Весь такой панк…
– Да уж панк, ага. Знаешь, сколько такая гитара стоит? А куртка? А подвеска на шею? И пахнет слишком дорого для панка…
Я даже застреваю с не до конца натянутыми джинсами, потому что до меня доходит, что девчонки обсуждают Вика. Господи, он реально может кому-то нравиться?
Архипов, конечно, красавчик, но выражение его лица всё портит. Надменное, презрительное. А уж после двух слов, сказанных им, и вовсе общаться не хочется.
Так вот чего он о себе такого мнения.
Сыночек богатеньких родителей, да ещё и звезда местного разлива?
Даже не певец.
Так, гитарас.
Моральный урод.
Хочется заткнуть уши, когда девчонки переключаются на более интимные подробности. Кто-то знает кого-то, чью старшую сестру Вик всю ночь… И это было улёт…
Аж тошнит.
Как вспомню, как Архипов меня лапал…
Нет. Хватит.
Я быстро влезаю в ботильоны, запихиваю в сумку форму комом, сверху кроссы. Я просто не могу больше слушать, какой Вик «нереальный, вау, краш»… Подхватываю баул и, натягивая на ходу плащ, вылетаю из раздевалки.
Несусь по гулкому коридору, в фойе мельком бросаю на себя взгляд в зеркало.
Кошмар. Лицо белое, в красных пятнах.
И ещё что-то не так, но у меня нет желания оставаться здесь даже лишнюю минуту, чтобы разглядеть, что меня смутило.
Но стоит мне выскочить на крыльцо, как становится ясно, в чём было дело.
Скотина Вик распустил мне волосы и упёр резинку для волос.
А на улице почти шквальный ветер дует со стороны реки, он мгновенно бросает мне пряди в лицо, заслоняя обзор.
Я иду через парковку, мотая головой, но ледяные порывы, по ощущениям настоящий Бора Бора, не меньше, шпарят со спины, превращая меня в городскую сумасшедшую с гнездом на голове.
Я не знаю, где я так согрешила.
Господи, неужели я сделала что-то настолько ужасное, чтобы заслужить всё это?
– Эй… Ты как? – настойчиво спрашивает Саша.
Видимо, у него отличное настроение после игры, потому что в его голосе нет злости, только слабое раздражение из-за того, что я торможу с ответом.
А я не интригу держу, я смотрю на ненавистное лицо Архипова, и горло сковывает обида. За что?
Я с трудом отвожу взгляд от дьявольской глумливой ухмылки Вика.
Ощущение, что я в ловушке.
Круго́м он.
В городе, что, нет зоны «Архипов-фри»?
И с каждым столкновением всё становится только хуже. С самого первого момента как снежный ком, и конца, и края не видно.
– Я… нормально… Извини, – блею я, пялясь на яремную ямку Беснова, не в силах поднять на него глаза, когда он вот так продолжает держать свои ладони у моего лица, чтобы волосы не лезли, когда меня окутывает его запах.
Так близко к нему я ещё никогда не была.
Это слишком болезненно.
Чересчур похоже на нежность.
Я тысячу раз представляла подобный момент, как Саша обхватывает моё лицо и, склонившись ко мне, целует.
Но меня поцеловал его друг.
И мой враг.
Это то, что я заслужила.
Наверное, в прошлой жизни я предала страну.
– … Я не хотела… Прости… Ветер…
Левое ухо буквально горит. Оно на линии взгляда Архипова, и я чувствую, как он смотрит. И с каждой секундой ожог расползается. Перекидывается с уха на щеку, на шею… и дальше. На все места, которых касался Вик.
На мне будто вспыхивают отпечатки грязных лап мерзавца, его губ.
Он меня запачкал.
И я стою перед Сашей и умираю, вспоминая пятничный позор, который произошёл у него на глазах.
Но, похоже, Беснов меня не узнаёт.
И, кроме облегчения, я испытываю горечь.
А чего ты хотела, Тая?
Кто будет смотреть на чьих-то там подстилок?
Думала, накрасилась получше, и тебя запомнит?
Он тебя и прежде не замечал. Ты ему неинтересна.
Не смотрит.
Слова Архипова снова жгут калёным железом. Умеет он посы́пать рану солью. Этого не отнять.
Мне хочется исчезнуть, раствориться.
И я осознаю, что мы так и стоим на парковке под порывами ветра. Мои волосы ведут себя, как причёска Медузы Горгоны, а у Сашки хлопает куртка. Пора прекратить нежиться в чужих руках. В этом прикосновении нет ничего, кроме беспокойства за возможно пострадавшего человека.
Ещё раз сумбурно извинившись, я дёргаюсь, чтобы уйти, но Беснов удерживает меня за плечо.
– Да стой ты… Сильно ударилась? Травмпункт нужен?
Мотаю головой. Однако Саша, видимо, решает, что я не в себе. Он садится передо мной на корточки и ощупывает ногу.
– Так больно?
– Нет, нет, я пойду… У меня нет никаких претензий. Я сама виновата…
Беснов поднимает на меня взгляд, и я растворяюсь.
Господи, какой же он красивый.
Сильный. Внимательный.
А уж если Саша мне улыбнётся…
Но Беснов наоборот хмурится.
– Давай подвезу.
Ещё неделю назад я бы согласилась не раздумывая.
Но тогда я не знала, что Саша помирился со своей девушкой.
И тогда в моей жизни не было Архипова.
А теперь он сидит в машине, и будь у меня даже открытый перелом, добровольно я бы туда не села.
Поверить не могу, что он до сих не вышел и не наговорил мне кучу гадостей.
Я бросаю настороженный взгляд в сторону Вика.
И нервно сглатываю.
Выражение его лица меняется на глазах.
Гадкая улыбка выглядит неестественно приклеенной, глаза зло прищурены. Он и руки скрестил на груди. Я вижу, что у него на запястье моя резинка для волос.
В этом есть что-то обречённое.
Будто это не резинка, а мои нервы.
С ними Вик обращается так же бесцеремонно.
– Так, – поднимаясь, выносит свой приговор Беснов. – Не хочу маяться совестью. Давай-ка в машину, отвезу, куда скажешь…
Он берёт меня за плечи и подталкивает в сторону задней пассажирской двери, но я упираюсь.
– Всё отлично. Правда, – выворачиваюсь я. – Мне уже пора.
– Телефон свой оставь, – недовольно ворчит Саша. – Я вечером позвоню, узна́ю, не сказалось ли на ноге так же, как на мозгах. Диктуй.
Он достаёт из куртки мобильник, готовясь записать мой номер, и на меня накатывает паника. Сродни той, что я испытывала, когда мне казалось, что Саша замечает этот мой щенячий взгляд, которым я глазела на него исподтишка.
Сраная консервная банка.
Ладно. Дорогая консервная банка.
– Лучше б я на своём байке поехал, – закатываю я глаза.
Терпеть не могу все эти манёвры на парковке, битком забитой тачками.
Просто ненавижу.
Я вообще сейчас всё ненавижу.
Лисицына просто охренела.
«Я никогда тебя не поцелую так, как поцеловала бы его».
Сучка.
Обломишься.
Зарина, конечно, с ебанцой, но она вцепилась в Беса намертво.
Хрен его знает, что он в ней нашёл, но Тае там ничего не светит.
Всё так бесит, что сидеть на месте невыносимо. Хочется втопить по газам, разогнаться и шумом ветра прогнать мерзкий голосок в голове.
«Никогда тебя не поцелую».
Надменная стерва.
До трёх считать она умеет. Достижение какое.
Посмотрела-то как высокомерно.
Зрачки, как дула. И опять непонятно какого цвета радужка.
А сама тряслась. Да кому нужны её жалкие сиськи?
Прикрывала она. Да не больно старательно. Тёмные соски успела засветить.
За секунду выводя из себя, накатывает воспоминание, как я их перекатывал между пальцами. Отравляющий запах дождя, которым пахнет эта дрянь, мерещится, будто она рядом.
Да какой урод там сигналит?
Мы, блядь, на парковке! И на машине, а не на вертолёте!
Что непонятного?
Смотрю в боковое зеркало на долбанную тачку с нервным водилой. Я сам сегодня, пиздец, какой нервный.
Пойти, что ли, втащить?
Резкое торможение под мат Санька встряхивает меня.
– Ты охренел? – вырывается у меня одновременно с негромким глухим звуком удара. Ощущение, что ты паук в банке, по которой постукивает какой-то долбоёб-ботаник. За это я тоже ненавижу тачки. Особенно когда гайцы подходят. И такие тук-тук-тук-документики-бля.
Но Бес ничего не отвечает, а отстёгивает ремень безопасности.
Я перевожу взгляд на дорогу, и меня прошибает пот.
Ведьма грёбаная.
Стоит с пустыми глазами.
Мгновением позже до меня доходит, что прочувствованный нами удар, пришёлся на неё. И вдруг в груди пиздецки всё сжимается. Неожиданная хуета, напоминающую ту, что я испытывал, когда Кира по детству локтем собирала косяки.
И это выбешивает ещё сильнее.
В пень! Больно? Она мне рожу раскроила и не поморщилась.
А сердце успокаивается не так быстро.
Санек вываливается из салона, но хлопок дверью не может перекрыть грохот пульса. Нащупываю минералку. Во рту Сахара.
А она не промах.
Рисковая.
Так подставиться.
Неужели она думает, что Бес на это купится?
И тут Санек, заставляя меня охренеть от такого хода, обхватывает её лицо ладонями.
Тая переводит нечитаемый взгляд на меня, по лицу её ничего не понятно, но я усекаю, что этот спектакль для меня. Ну, давай. Покажи мастер-класс. А я посмеюсь.
Но мне становится не до смеха, когда Санёк не даёт ей уйти.
Это что, блядь, за сцена из мелодрамы? Низкобюджетной причём.
Вы ещё поцелуйтесь!
«Тебя не поцелую».
Бес опускается перед ней на корточки, и я вытягиваю шею, чтобы увидеть, какого хуя он там делает? Это что за прелюдия с щупаньем коленок? Всё с ней нормально.
Ведьма с Санька глаз не сводит.
Привораживает, что ли, блядь.
Напрасно стараешься, дорогуша. Там уже другая колдунья декокты свои разлила.
А Лисицына снова бросает на меня взгляд. Мол, видишь? Меня заметили.
Отдохни, детка, ты Бесу не…
Это что?
Я со всей дури жму на стеклоподъёмник, чтобы услышать, чё за херня происходит.
Пружина внутри сжимается, подсказывая, что происходит какая-то необратимая херь.
– … подвезу, – доносит до меня ветром часть фразу.
Что? Ты кого в машину тащишь, идиот!
Я же её задушу.
Гадина кокетливо упирается, и друг достаёт из кармана телефон.
Пиздец. Пятёра ей за находчивость.
Актриска с помпонами.
Хотя по мне игра слишком грубая, мастерство на троечку. Облизывание губ прям не к месту.
Так.
Пора это прекращать.
Телефонами они обмениваются.
Я выхожу из машины. Хочется оттащить ведьму от Саньки, но, походу, увидев, как я приближаюсь, она сама готова дать дёру. Чует, что палёным запахло.