Клятва

Пролог. Затмение

В этот день всё потеряло смысл.

Мечты и надежды, цели и амбиции, чувства и сама жизнь… Оледенели.

Тысячи вспышек убийственного света озарили мир. А за ними вскипела, разрываясь от ярости, буря, что ознаменовала людской эпилог. Дальше все, словно во сне…

Громады мегаполисов трещали по швам, разбивались друг о друга своими осколками, прибивая тысячи душ к земле. Еще недавно чистые, ухоженные улочки, по которым мерно шли незадачливые жители, ведя своих детей в садики и школы, обнимающие своих любимых, наполнились, кипящей от ядерного жара, кровью. Кто-то погиб сразу, оставив после себя лишь блеклую тень на руинах небоскребов, кто-то оказался придавленным обломками, кто-то, корчась от жуткой боли, умирал от ран, словно пес, забитый в угол, кто-то остался тлеть…

Миллионы душ сегодня покинули сию юдоль скорби. Порой, можно было услышать детский плач, доносившийся из-под разваленных зданий. Дети, чудом пережившие тысячи взрывов, оплакивали родителей, чьи мертвые тела были рядом. Но и тех ждала голодная, одинокая, болезненно дикая смерть. Бездна после длительного перерыва вновь полнилась жертвами, кровью и истошными криками.

От человечества не осталось ничего. Рагнарек, предрекаемый еще древними викингами, наконец, свершился. Города, служившие уютными домами для миллиардов людей, рухнули, оставив за собой лишь гнетущую тишь. Пожирающую бездну.

— Мама! Мамочка! Мамуля! Тебе плохо, что с тобой?

Мать умерла еще несколько часов назад под обломками здания. На ее алых губах струйками багровела кровь. Ярко-голубые глаза остекленели… Но мальчик все не отходил, тщетно молился богу вернуть ее к жизни. Но бог не был в силах помочь. Его убили. Люди.

Детский крик.

Скоро и ребенка поглотит бездна. Такая холодная и гнетущая…

Города опустели. Тысячи перипетий улиц, миллионы людей превратились в пепел. Теперь они призраками бродят по мертвым путям в поисках покоя. Покоя, которого им обрести не дано. Они навеки остались запечатленными в темнеющих людскими костями стенах, в форме фантомных силуэтов.

И все стало пеплом… А взрывы все сверкали, сверкали яркостью тысяч солнц, безжалостно убивая, стирая в пепел, снося башни зданий, сравнивая все и вся с землей. Оглушительные удары, хлопки, крики смешанные с треском костей были аккомпанементом этой кровавой картине. Сила, порожденная людской ненавистью и нетерпимостью, жаждой бесконечно властвовать, подчинять, угнетать и убивать, наконец, сорвала оковы и вырвалась.

Смерть могла собирать кровавую жатву с полей, усеянных людскими трупами.

— Нет… — лепетал, дрожа побледневшими губами полковник, падая на колени, — Как же так?

А после его снесло чудовищной силы взрывом. И после было ничто.

— Отче наш, иже еси на небесах… — молилась престарелая бабушка, глядя в окно своего понурого домика. За ним блестели ядерные грибы, взмывающие высоко вверх. Через минуту домик разворотило ударной волной.

— Быстрей, быстрей! Выводи гра…

Мужчина выкинул руки, пытаясь прикрыть рвущиеся импульсы света наружу. Вспышка. Через мгновение на этом месте остались кипящие кости стариков, матерей, детей, мужчин и подростков.

Земля горела. Горели люди. Горело само небо.

— Саш, Саш, что это?! — визжала, брызгаясь слезами молодая, красивая девушка, вжавшись в грудь парня сидящего рядом.

— Маш, не бойся.. — он сжал ее сильнее, – Все будет хорошо. Слышишь? Я обещаю…

Крыша, где сидела пара, вскоре обвалилась, кусками провалившись вниз. От тел не осталось и пятна.

— Доча, тише. Поверь папе, все хорошо, иди сюда. Давай обнимемся. — еле сдерживая слезы шептал отец, — Не плачь, все обойдется.

— Это фейерверки, пап? — девочка сверкнула своими большими, зелеными глазами.

Отец зарыдал, взяв дочь на руки и крепко прижал к себе.

— Пап? Что ты плачешь, все же хорошо, правда?

— Конечно… Только не смотри в окно…

— Хоро…

Волна воздуха выбила стекла, а после ворвался и палящий свет…

— Эй, ты чего застыл?

— Мужики… Там…

Объяснять не стоило. Земля дрожала, в сотнях километров горели вспышки.

— Прячемся! Валим, валим!

А после наступила тишина. Лишь изредка можно услышать горестный плач, похожий на вой.

Затмение человечества. Сегодня погиб весь мир.

Те души, что остались на выжженной пустоши, должны были искать спасение, даже если его и не существовало вовсе, искать ковчег. Потерянные и пустые они должны были идти, должны были, потому как они — последние из всех…

Ветер мерно раздувал людской прах, застлавший землю. Прах, что будет вечно напоминать об этом дне. Прах самого времени.

Глава I. Воспоминания минувших дней

1

— Это твоя жертва мечте?

Небо затянуло свинцовыми скопищами туч. Воздух пропах костром. Накрапывал снег.

— Моя жизнь — одна сплошная жертва. Все мы отрываем от себя кусок души, в угоду собственных амбиций или ради Высшего замысла. Вопрос лишь в цене.

Никотин обжег легкие. Стало легче.

Засвистел ветер.

— Ты не жалеешь?

— Нет. Я верил в ковчег. Верил, что найду его. И я искал. Искал упорно, шерстил каждый километр, даже если приходилось землю жрать. Все потому, что верил.

— И почему же ты столько молчал? Почему не выбрал другого времени? Почему именно сейчас?

В лесах послышался волчий вой. До боли знакомый.

— Потому, что понял это совсем недавно. Дошел, наконец, что все, во что верил было сладким миражом на костях моих товарищей. Запомни, прошу, запомни слова старика… Ценность, значимость, величие твоей жертвы, ее блеск, можно увидеть только поставив на эту чертову жертву всю свою жизнь. И, если ты сделал правильный выбор, отдал достаточно, тогда почувствуешь настоящую свободу и благодарность. Благодарность судьбе, Богу, Вселенной — за то, что смог сделать правильный выбор. Быть может, только эта благодарность освободит тебя от страха. Страха, кануть в небытие, прямо в костлявые руки смерти.

По рукам пошла слабая дрожь. Время леденело.

— Может быть теперь расскажешь, с чего все началось? Расскажешь, когда принес жертву?

С неба запорошил снег.

— Это было давно. Слишком давно…

2

Темнело. Солнце догорало за горизонтом, позводяя массивам туч погрузить округу во тьму. Воздух был влажным, почти как при ливне, а грозы сверкавшие вдали, намекали на нехилую бурю. Но дождя все не было, а молнии будто обходили нас стороной.

— Ты меня вообще слушаешь?

Я вернулся в разговор. Беркут, что сидел на большом камне и держал приличных размеров карту, слегка нахмурился.

— Слушаю.

Он хмыкнул, потрепал русые волосы на голове, после озадаченно глянул в карту.

— С утра мы выдвигаемся прямо на северо-запад, там выйдем из леса за Белогорском. После этого по тракту до Биробиджана, там заночуем и к Хабаровску. После переберемся через Амур, а дальше до Владивостока дня три-четыре ходу останется.

— Н-да… — лениво протянул Ржавый, что стоял рядом и от скуки постоянно перезаряжал магазин своего АПС, — И че мы как люди не выехали по федералке? Нет же, потащились в самую жопень: через леса, болота и горы, мать его.

Я устало вздохнул, после посмотрел на этого здоровяка. Иногда мне казалось, что он действительно упал головой в рыжую краску, ведь волосы у него были, наверное, самыми рыжими из всех возможных.

— На федералке ехать такой огромной группой слишком опасно, — пояснил я, — В особенности через крупные города, типа Биробиджана. Хрен его знает, что там сейчас происходит, а здесь, в лесах, риск минимальный. Пара деревень и только. Через Хабаровск поедем, чтобы перебраться через Амур, а иначе останется только дорога через Китай, но там, насколько знаю, дорог до Владика нет.

— Ну-ну… На федералке говорят фраера, но так мы бы с ним базар общий нашли, — хохотнул лысый мужик, что жарил сало на костре, — Ежели чего, так быстро этим духарикам по рогам настучим!

Беркут еще раз взглянул на карту, потом на меня. Я сразу понял, чего он хотел.

— После того как прибудем на место, попытаемся установить контакт с тамошними военными, если они, конечно, есть. Отыщем вышки, установим связь с нашими, доложим обо всем. Дальше найдем баржи, снарядимся как следует и отправимся на Сахалин.

Беркут нахмурился.

Соглашался он на эту вылазку тоже с очень большим трудом. Я долго ему объяснял, что это единственный возможный вариант нашего спасения. Только сбежав на острова мы сможем найти место, свободное от порожденных радиацией тварей, голода и повсеместной смерти. Только там мы заживем нормально. А здесь, на отравленных землях, где приходится срывать себе спины, чтобы дожить до завтра, где обезумевшие от голода и холода гражданские и военные, потерявшие всякую честь и достоинство, готовы рвать друг другу глотки, чтобы съесть последнюю консерву тушенки, здесь, где мутанты жмут нас все плотнее и плотнее, уничтожая оплот за оплотом, мы не сможем найти жизни. А он все надеялся на идею Ро́ма. Дескать, здесь тоже сможем жить, дай только время. Только вот когда стаи мутантов стали жрать приличный процент солдат, Беркута оказалось легко переубедить. Это был наш единственный шанс — найти ковчег.

— Уже поздно сдаваться, Степаныч, — медленно проговорил я после недолгого молчания, — Вся эта сотня солдат знает, на что идет. Каждый, каждый верит в спасение. Никому не хочется сдохнуть от лап зверья или лучевой болезни.

Народу и правда было много. Сотня крепких солдат отважилась на рывок за периметр, в полную неизвестность. Сейчас все сидели и болтали кто о чем. Горели костры, слышался гундеж и треп сталкеров. Пахло жареным мясом.

— Если ты прав, Егерь, — сказал Ржавый, почесывая щетину, — То я наконец-то спокойно заживу. Быть может, остепенюсь.

— Ты-то? — послышался басистый голос из темноты, которую костер не мог осветить, — Не смеши. С твоей взбалмошностью, любая коней двинет.

Сухарь рассмеялся.

— Это ты верно подметил, Колян. Сам-то на кого малого оставил?

— Тетка присмотрит, — ответил сталкер, — Он с ней хорошо ладит.

— А подрастет когда, что ты ему про мать скажешь? — не церемонясь спросил Клим, что развалился на валуне рядом со мной. До сего момента он молчал, всматриваясь в то, как трещит костер.

Бывший в прошлом кузнецом, он был широк в плечах, обладал густой черной бородой, с проседью, и такими же длинными, ниспадающими до плеч, густыми волосами. Сейчас они были распущены, хотя обычно он носил на лбу обод.

Из темноты послышался вздох.

— Скажу, что в аварии погибла, еще до Взрывов — наконец сказал он, — Нечего ему лишнего знать.

Глава II. Покой

Глава 2. Покой

1

Осень — тоскливая пора. Вечно льют дожди, бьют грозы, а крышесносный ветер буйствует на занесенной ковром из жухлых, отдающей бронзой листьях, земле. Едва греющее солнце почти не выползало из мрачных, темно-синих туч и только изредко показывало свои раскидистые рыжие лучи.

Но Егерь любил осень. По странной причине он предпочитал меланхолию умирающей природы, что догорала последними красками цветов, радостному пению птиц, играющих в аккомпонент расцветающей весне. Ему нравилось видеть последние вздохи самой природы, перед тем как она умрет, чтобы вновь возродиться.

Егерь был из тех крепких мужчин, перед которыми любая жизненная невзгода рассыпалась в пепел, оставляя после себя лишь незамысловатые узоры в виде шрамов на теле. Ему было под пятьдесят, хотя его точного возраста никто не знал да и знать не хотел. Телом он напоминал могучего богатыря, с, тем не менее очень удрученным, уставшим, изъеденным морщинами лицом. Его глаза, что когда-то блестели ярким лазурным блеском моря, затянуло густым, клубящимся туманом, который, кажется, уже ничто не развеет.

Кавказец, который был им лишь наполовину, не торопясь вел 255 КРАЗ, проезжая по не раз проторенной дороге. Фасадом ей служили кривые, горбатые, сросшиеся друг с другом в уродливом танце тополя и березы. Часть из них лишь напоминала деревья: торчащие вверх, обнаженные пожаром пепельно-черные стволы являли собой результат кошмарно разбушевавшегося пожара, что пронесся волной по многим сибирским лесам.

Егерь не торопясь дернул коробку передач, отчего машина чуть прибавила ходу.

Черный клубок, сидевший на сиденье сбоку, слегка дернулся. Позже существо навострило уши, вытащило из укрытия морду, осмотрелось.

— Не смотри на меня так, Зевс — обратился Егерь к клубку шерсти, — Еще не приехали.

Зевсом кавказец называл отнюдь не греческого бога грома, а своего питомца, являющегося то ли волком, то ли псом. Во всяком случае, перевозчик привык считать его полуволком, сочетающем в себе лучшее от обоих видов.

И правда, внешне Зевс был очень здоровой и упитанной немецкой овчаркой, с черной, как смоль, гладкой шерстью и совершенно белыми, будто снег, слепыми глазами.

Полуволк лапой почесал ухо, потянулся, затем зевнул, похваставшись длинными и острыми, как шипы, клыками.

Егерь улыбнулся, почесал пса за ухом.

— Да, дружище, — сказал он, обруливая глубокую, размытую недавним ливнем, яму, — Тоска смертная, согласен. Но, что сделаешь? Хочешь, книжек почитай.

Перевозчик иронично перевел взгляд на небольшую стопку книг, что уместилась меж сидений. Присмотревшись, можно было увидеть знаменитые работы Достоевского, Толстого, Булгакова, нашлось место и нескольким книгам Тургенева.

Зевс лениво перевел свой бледный взгляд на труды классиков, после — на своего хозяина. Вероятно, читать пес не любил.

Возле книг на всякий случай лежал АКСУ 74 и старый-добрый ПМ, которые можно было использовать при первой необходимости. Но такой необходимости не возникало давно.

— Давай хоть музыку включим, — наконец сдался кавказец, — А то как на поминках.

Он покрутил магнитолу, встроенную в кабину, та надоедливо покряхтела, но после нескольких попыток заиграла песню группы «Кино» — «Перемен».

Так они и ехали еще час. Лениво играла музыка, Егерь изредко что-то говорил, а полуволк в ответ зевал или рычал.

Когда солнце провалилось за горизонт, а луна смогла занять свой небесный трон, грузовик уже успел подъехать к Девятому пункту.

Луна бледно освещала этот крохотный городок или, как его официально называли: пункт закрытого цикла жизнеобеспечения номер девять.

Таких пунктов в России было невероятное множество, но почти все из них до начала войны были строго засекречены. И когда появилась острая необходимость в спасении сотен тысяч гражданских, пункты пришлось открыть для всех беженцев.

Девятый был одним из первых пунктов, куда массово начали ломиться, лишенные крова люди. И вот, спустя почти пятнадцать лет после начала Последней человеческой войны, пункт еще держался. Да, твари время от времени осаждают его, еды совсем немного, а оружие и патроны постепенно заканчиваются, но, несмотря на всю ломящую тяжесть, пункт держался. Не в меньшей степени это была заслуга Виктора Рубахина — бывшего майора с одноименным прозвищем, отправленного сюда для защиты миряков. Он был достаточно мудр и крепок волей, чтобы продлить пункту жизнь. После Конца, именно Рубахин взял на себя полную власть над городком.

Егерь подъехал к КПП, представляющей из себя простецкий кирпичный домик, с треснувшими паутиной стеклами. Внутри горел теплый свет, а в нем угадывалась объемная тень охранника. Дверь распахнулась, из КПП выскользнул короткий темный силуэт, со вскинутым наперевес автоматом Калашникова.

— Стоять! — неуверенно гаркнул охранник, тщательнее прицеливаясь в кабину КРАЗа, — Кто такой?

— Виталич, не дури, — буркнул Егерь, выглядывая из машины, — Свои.

Силуэт почесал голову, подошел ближе.

— А, Егерь, — понимающе кивнул здоровяк, вес которого не выдерживали пуговицы на военном комбинезоне, — Про-ик! Проезжай…

Егерь внимательно посмотрел на охранника. Его нехило пошатывало, а еще от него несло прокисшей капустой.

— Пьем, Виталич, — сухо константировал перевозчик, — Опять?

Охранник пошатнулся, попытался встать по стойке ровно, но получилось это у него скверно.

— Никак не… Еге-ик! — он заткнул себе рот руками, подождал несколько секунд, — Майору не г-ри только… Он ж меня вздернет.

Егерь слегка улыбнулся.

— Отворяй ворота, алкаш. Не вздернет тебя никто. Разве что закодируют.

— Что ты! Знаю я, как Док тут кодиру… Ик! Щас все отопру.

Ржавые ворота протяжно завыли. Холодный лунный свет придавал им еще более древний и разрушенный вид, чем они тот, который они имели.

КРАЗ проехал дальше, а Виталич дальше пошел давить пузырь водки, припрятанный под тумбочкой в КПП.

Глава lll. Вой

1

Медленно дымя сигаретой, и, наблюдая за тем, как по земле медленно ползет огромный и уродливый жук, еле перебирающий своими измученными лапками по мерзлой земле, Егерь ждал отряд, который должен был прийти с минуты на минуту. Зевс молча сидел и смотрел куда-то вдаль, лишь иногда отвлекаясь, чтобы почесаться.

Через пару мгновений из-за серых зданий пункта показался отряд бойцов, неспешно идущий к воротам.

Одеты они были одинаково — камуфляж, берцы и разгрузка. По оружию сильного разбега тоже не было — в большинстве своем преобладали калаши разных моделей и модификаций, а кроме них мелькали карабины СКС да еще разные стволы, плюющие дробью.
Скоро кавказец уже ясно видел, что к нему навстречу мерно шагали пятнадцать крепких ветеранов и четыре испуганных юнца, во главе с Артемом, которого все в округе кличили Хриплым. В руках он перебирал старый-добрый АК-47, а на спине болталась старушка мосина.

На ее счету был уже не один десяток пробитых голов.

Через минуту группа предстала перед кавказцем. Молодняк выделялся — они боялись и дрожали от страха, но старались не подавать виду.
«Да что уж…— подумал про себя Егерь, — Все такими были».

Артем бодро протянул руку и, шагнув вперед, раздавил ползущего жука. Зевс лениво оглянулся.

Хриплым посмотрел на отряд, улыбнулся и громко гаркнул, обращаясь к молодняку:

— Ну, что, ребята, готовы пройти боевое крещение?

Отряд молчал, словно им языки отрезали.

— Черт бы их побрал, — буркнул Хриплый, — Ну-с, выходим?

Вопрос был скорее риторическим, а потому все молча двинулись в путь. Им предстояло пройти пару-тройку километров по тропинке через выгоревший лес и выйти к давно покинутой деревне, где, как предполагалось, и обитали эти дикие звери, что постоянно таскали сторожевых.

— Паршивенькая погодка, — буркнул один из старших сталкеров, — Ненавижу дожди.

— А мне вот нравятся, — добавил другой, — идешь себе, листики ветер гоняет и дождь накрапывает… Красота!

— Мы на задании, хорош трепаться, — буркнул бочкообразный мужик.

— Пошел ты, Кувалда, — прошипел рядом стоящий боец. Лоб у него был непомерно высоким.

— Заткнись, Лом, пока я тебя сам не поломал.

Началась небольшая перепалка с использованием всего колорита великого русского языка.

— Отряд! — гаркнул горец, резко остановившись у старого обгорелого пня.

Все тут же умолкли.

— Наше боевое задание, — продолжил перевозчик, — Вычислить и уничтожить особо бо́рзую стаю волков. Вожак этих ублюдков — небезызвестный вам волчара по прозвищу Пепел. Предваряя ваши вопросы: от волков осталось только название. Это бешеные, обезумевшие животные, готовые рвать вас на куски. Они не будут кружить и подлавливать нас, эти выродки бегут прямо в лоб. Стрелять четко в харю, или, на крайняк, по хребту. По информации, особей приблизительно двадцать-двадцать пять, вместе с вожаком. Так что, готовьтесь. Держаться «звездами» по пять человек, контролировать зону на триста шестьдесят градусов и не терять другие «звезды» из виду. Подчиняться приказам неукоснительно. Деревня будет совсем скоро, но волки могут быть и здесь. Усекли?

— Так точно!

— Н-да, — лениво протянул Кувалда, — А то мы не знали.

— Лучше цытькнись, балбес, — осадил товарища Лом.

До деревни дошли без происшествий, хотя за горбатыми деревьями часто мерещились неясные тени и образы. Но пока Зевс шел спокойно беспокоиться не стоило: нюх на тварей у него был прекрасный.

Вскоре, сквозь темную завесу из деревьев, стали проглядываться и проясняться силуэты деревни: размытые дома обретали все более детальные черты и тогда перед бойцами она предстала в полной красе — мертвая и зловещая.

— Погода — полное дерьмо, — справедливо заключил Кувалда, глядя на небо.

Солнце снова скрылось за темными тучами, грозящими вот-вот разразиться ливнем.

— Разбиться «звездами»! — пробурчал Артем, щелкнув предохранителем.

Старшие перекинулись парой жестов, быстро разбились по пятеро и, внимательно осматривая окрестности, двинулись шерстить дома, держа между собой дистанцию порядка двадцати метров.

Молодые же простояли десяток секунд как истуканы, даже не тронув автоматы.

— Не тупить, солдаты, — укоризненно прошипел Хриплый, — Оружие наизготовку!

Щелкнули предохранители.

Пока Артем строил своих бойцов, Егерь вдумчиво смотрел в глубину деревни: за пятнадцать лет растения пустили корни куда только можно: они, будто змеи, окутали трухлявые дома скопищами своих плетений, проникая в каждую щель, меж прогнившего дерева.

Удивительно, но страшный пожар, колыхнувший округу пару лет назад, что охватил сотни гектаров леса, не посмел прикоснуться к деревне: она, подобно оазису, цвела среди пепелища. Трактор, стоящий у маленького домика поблизости, изъеденный ржавчиной и убитый, видимо еще до войны, безразлично смотрел в чащу черного леса. Вдали, почти у самого конца поселка, там, за домами, стояла, взирая в небо старая, почти древняя водонапорная башня времён Советского союза.

— Обследуем каждый дом. Действуем по моей команде, — Егерь выдохнул, — Вперед.

Отряд неохотно двинулся, попутно озираясь каждый в свою сторону. Старшие шли более спокойно и уверенно, в отличии от дрожащих, как зяблики, салаг.
Шелестя недавно опавшими листьями, группа подошла к одному из заброшенных домов: забор почти упал, а косая кровля едва держалась на месте. Растительность жадно обвила домишко: почти везде торчали кривые корни неизвестного теперь растения, которое в народе обозвали сорняком. Из-под чердака, пробиваясь на поверхность, росло небольшое деревцо.

Егерь махнул рукой в сторону дома. Через минуту отряд уже разглядывал интерьер развалины: несколько комнат, засоренных всякого рода мусором — бутылки, одежда, железки и прочий хлам. Полы ужасно скрипели и практически проваливались, создавая нежелательный шум. Зевс не зашел и остался снаружи, тщательно принюхиваясь. Пока одни осматривали дом, двое охраняли выход. Егерь, вместе с Хриплым и двумя пацанятами оглядели комнаты и, кроме пустых пачек сигарет, разбитых бутылок да склянок, наполненных непонятной жижей, ничего не нашли.

Глава IV. Могилы

Трещал костер, освещая ночной мрак. Луна скрылась за бесчисленным множеством туч, оставив за собой лишь мутный блик. Все еще падали редкие капли дождя. Все сидели молча, каждый переваривал произошедшее. Больше всего, себя винил Егерь. Он, закаленный опытом ветеран, дал осечку. Не спас друга, потерял бойцов. Кавказец не испытывал того ужаса, что постиг остальных, но его душу разъедала жгучая обида и ненависть. Пусть на лице его не дрогнул ни единый мускул, но душу разрывало от ненависти и обиды. Курил он уже третью сигарету подряд, пачка почти истощилась. Щелкнула ветка в костре.
Даня сидел, вжавшись в себя и, обняв колени руками. Ему не было стыдно, что ведет себя не по-мужски, что размяк, было слишком больно. Он просто вглядывался в яркий оранжевый костер, языки пламени которого почти касались порезанного лица,  стараясь ни о чем не думать. Но мысли было не остановить и они, находя брешь в защите все же проникали в подкорки разума, отдаваясь ритмичными ударами сердца. Среди прочих, казалось, лишь Чеснок был невозмутим. Случившееся явно плохо повлияло на его здравомыслие. Он не чувствовал ничего, кроме желания посмеяться. Солдат не знал почему его так тянет к смеху, но, вероятно, только так его психика могла защититься. Он закрыл окровавленное лицо руками, чтобы не сойти за безумца. Но безумие уже захлестнуло всех.

За несколько минут отряд потерял ровно половину — Дуб, Ваня, Хриплый. Первых Егерь не знал, но видел, как дороги были эти люди Дане. Но теперь, они смиренно лежат под землей. Больше они не услышат воя.

 Солдатам было противно обдирать товарищей, выхватывая у мертвецов последнее. Кавказец разрешил оставить только одежду. Так и ушли под землю. Хорошо в старом, почти рухнувшем сарае неподалеку, нашлась пара лопат.

Стараясь немного отвлечься, Чеснок решил прогуляться. Поднявшись, он пошел к туше волка, растекшейся возле лестницы у конторы. 

— И что теперь? — испуганно, с младенческой наивностью спросил Данил. 

Он смотрел на кавказца, как на последнюю свечу, в липком мраке. Сигаретный бычок, еще струившимся дымом, устремился в костер. Егерь посмотрел в лицо юнца: большую его половину забинтовали, но они помогли не сразу. Левый глаз его нервно дергался и будто немного покосился, по крайней мере, Егерю так показалось. После он перевел взгляд на правую руку — из под плотно перевязанной руки, еще медленно проступала кровь, несмотря на обработку несколькими аптечками. 

«Обезболивающих надолго не хватит…» — подумал кавказец.

Он знал, что нужно срочно возвращаться, доставить Даню в медпункт. Но не мог. В глубине черной чащи, еще могли таиться звери.

— Терпи. — обратился он к юнцу. — Будет больно.

Оставив парня в глубоком раздумье, кавказец обернулся. К его спине пригрелся Зевс, потрепав которого, Егерь поднялся. 

После дождя, старая земля задышала. Приятная смесь прохлады и свежести била в нос. Было даже удивительно ощущать такие приятные запахи в такие ужасные времена. Неужели ужасы кончились? Егерь направился за контору. Нужно выдохнуть. Вспыхнул огонек, задымила сигарета. Кавказец смотрел в ночную даль, в поисках чего-то потерянного. Душа его не находила покоя, там, внутри, бушевал смерч. Егерь боялся смотреть туда, где земля еще не впитала кровь друга. Еще сигарета. В бледных, постаревших от ужасов бледно-голубых глазах, томилась все та же боль, что вонзала в сердце иглы . Опять тучи затянули небесный свод, скрыв луну и, погрузив округу в склизкую тьму. Время словно остановилось — мысли тянули кавказца в прошлое, обнажая старые гнойники. 

— Нет… — процедил сквозь зубы Егерь. — надо идти отсюда…

Вернувшись в лагерь, кавказец осмотрелся: Даня все также сидел, вглядываясь в огонь, а Чеснок… Его не было.
«В контору уперся…» — понял Егерь 

— Эй! Чеснок! — крик разбил умиротворенную тишину убитой деревни.

Завыл ветер. Заскрипели доски. Фонарик вновь пытливо искал потерю, среди мусора, сливающегося с темнотой. Ступая по подсохшим лужам крови и обходя недавно почивших тварей, кавказец искал Чеснока. Белый лучик света неряшливо метался по окровавленным стенам.

— Чеснок! - раздался озлобленный голос кавказца. — Я ж тебя…

Наконец лучик отыскал пропажу: пропавший солдат сидел там же, где пару часов назад потерял рассудок, орудуя ножом, словно искусный художник, он резал тушу волка, превращая морду и так уродливой твари, в отвратительное нечто. На лице побледневшего солдата зияла безумная улыбка. Заприметив своего командира, Чеснок не спеша поднялся. 

— Товарищ командир! Клянусь, это животное было живым! Я… — солдат залился безумным хохотом и схватился за голову. — Просто его… нужно было поправить! Я не… — речь безумца прервала свинцовая очередь. Брызнула кровь, освежив багровые узоры на стене. Солдат рухнул на пол.

— Чертовщина… — заключил Егерь. — Надо валить.

Дилемма — идти под покровом горбатой луны, которая с трудом пробивалась сквозь черный купол неба, было опасно, но в то же время и оставаться в этом проклятом месте было не лучшей идеей. Прокрутив все это в голове и взвесив все «за» и «против», кавказец решился. «Лучше уж от тварей подохнуть, чем…» — кто-то зашуршал у входа.

Собирая с почившего безумца ценные вещи — патроны и тому подобное, горец старался не смотреть в лицо. Но как назло, мертвец, словно был еще жив, пытался заглянуть Егерю в глаза. Ужасное, окровавленное, обезумевшее от улыбки лицо рядового солдата впивалось кавказцу в душу, вселяя страх неизвестного.  Но в том и состоит отличие новичка от мастера — уметь побороть страх и остаться в трезвом уме, не впав в истерику.

Забрав с трупа последние гроши Егерь поторопился вернуться, оставив Чеснока в покое. Безумец. Заскрипел трухлявый пол.

У выхода кавказца встретил Даня — видимо испугался выстрела. Его карие глаза налились слезами, готовые в любую секунду вырваться мощной струей. Укушенная рука билась в предсмертной агонии, да и сам парень с трудом стоял на ногах.

Глава V. Надежда

Сумрак ночи скрыл очередные безглазые дома, что проводили своих последних путников. Егерь еле тащил на себе Даню, которого била жуткая лихорадка. Несколько сотен метров, парень держался, хотя и было видно, что каждый шаг для него — невероятное усилие. Егерь даже понадеялся, что так они и дойдут до пункта, но проказница судьба решила иначе. Почти оставив ужасную деревню, Даня рухнул на землю и задергался в диких судорогах. Изо рта брызнула кровавая пена, что медленно сползала по его лицу. Зевс, что бежал впереди дернулся и подбежал к упавшему товарищу. Он зарычал, озираясь то на Даню, то на Егеря. Парень, был в силах разглядеть только мутный блик луны, чьи нежные лучи падали на его окровавленное лицо. В голове роились рванные и несвязанные мысли, напоминающие о потерянном доме, о родных, оставшихся умирать, о Хриплом, что забрал парня с собой. Ему больше ничего не хотелось, только попросить прощения. Он не знал за что, но чувствовал, что совершил какую-то ошибку. В последние мгновения, он увидел только, как Зевс, глядя своими слепыми глазами облизывает его лицо. «Забавный конец…» — пронеслось у парнишки в голове. Наконец, он сомкнул веки, что были для него тяжелым грузом. Капли дождя остужали его кипящее от жара лицо. Округа преисполнилась адскими звуками грома.

Егерь на секунду остолбенел: странное чувство сковало его движения. Нет, это был не страх, а что-то смежное между ужасом и удивлением. 

Но, не дав себе впасть в меланхолию, кавказец взвалил на себя тяжелое тело парня и понес его вперед, оставив измытый кровью и брызгами пены Данин калаш, лежать на пропитанной влагой, но все же черствой земле.

Егерь отринул все страхи: теперь его беспокоило лишь одно — не дать парню увидеться с Хриплым на том свете, а потому он перестал постоянно озираться, ожидая нападения. Оставалось только молиться богу и надеяться, что черный лес не таил в себе новых опасностей. Но бог давно оставил эти места.
Кавказец шел, не останавливаясь ни на секунду, хотя чувствовал, что вот-вот выдохнется и упадет. Сухое лицо умывал, проступающий отовсюду пот, вместе с холодными каплями дождя. Погода только ухудшалось и казалось, что вот-вот разорится ужасная буря, что похоронит и Егеря, и Зевса, и Даню, под огромным слоем грязи. Еще шаг. Еще. Казалось, тропа будет бесконечно извиваться, то сужаясь, то расширяясь, создавая бесконечный лабиринт, окруженный отвратительной чернотой, но вдруг, липкая тьма рассосалась, дав лучику от фонарного столба, осветить уставшее лицо горца. Приблизившись еще немного, Егерь разглядел проявившиеся очертания пункта.

«Наконец-то…» — пронеслось в голове.
Все это время Даня только беспомощно кряхтел, свалившись кавказцу на плечо.

— Эй! Помогите! — во всю глотку орал Егерь, пытаясь перекричать грохот разразившейся бури. Так он кричал, пока кашель не забил его горло. Сделав еще пару тяжелых шагов, Егерь вдруг замер: сердце начало бешено биться, намереваясь выскочить из грудной клетки, а ноги и руки перестали слушаться, будто их сковали титановой цепью. Даня сполз по спине, глухо стукнувшись об остатки асфальта.

— Твою мать! — кавказец рухнул на колени, не в силах стоять. — Помогите! — в последний раз закричал кавказец, окончательно сорвав себе голос.
Дождь умывал лицо уставшего перевозчика, а сверкающие красноватым оттенком молнии, лишь изредка позволяли детальней рассмотреть округу. Еще немного отдышавшись, буквально сжав в кулаке всю свою волю, Егерь поднялся, шлепнув тяжелой ногой, по разлившейся серой луже. Вдали замаячило несколько дрожащих фонариков, постепенно приближавшимся к кавказцу. Даню снова затрясло: в жутких конвульсиях он еще несколько раз ударился об асфальт, едва не захлебнувшись в луже, пока Егерь не схватил его. Вот, за фонариками показались силуэты спасателей — тот самый охранник, что язвил Егерю на КПП и какой-то молодой паренек — видимо очередной рекрут. Молча, они подхватили, солдата, растекшегося по треснувшему асфальту и быстро устремились обратно. А горец, еще жадно хватающий воздух, несколько минут смотрел им в спины. После он огляделся и не обнаружил своего пса, который еще пару минут назад бежал совсем рядом. Он словно растворился во мраке ночи. Не в силах больше кричать, он встал с колен и поплелся вперед. Дождь и правда лил как из ведра и казалось ему не будет конца. — Противный пес, — злился перевозчик, бубня себе под нос, — я тебе устрою… Горец поглядывал в спину, пытаясь выудить из темноты, силуэт своего питомца, но так его и не обнаружив, побрел дальше, тихо ругаясь себе под нос.

Наконец, Егерь достиг, изъеденных ржавчиной, ворот контрольно-пропускного пункта. Там, он нырнул под почти свалившийся шифер и облегченно выдохнул. Нужно покурить. Потянувшись в карман разгрузочного жилета, за желанными успокоительными, перевозчик нащупал только прохудившуюся сигаретную пачку. Когда он, с остервенением вырвал ее из кармана, то обнаружил, что сигареты кончились. Кавказец нахмурился и зло кинул истощенную пачку в ближайшую лужу. Теперь, оставалось только идти к медпункту, куда и потащили Даню. Едва Егерь зашагал, как вдруг, из чащи леса послышался пронзающий душу вой. Перевозчик мгновенно обернулся, и еще несколько минут вглядывался во мрак леса. «Неужели…» — подумал кавказец. Но больше никто не выл. Списав это на усталость, он, все еще поглядывая в спину, отправился в медпункт. Еще с большей силой ударил ветер и теперь, кавказцу показалось, будто это Хриплый, своим сиплым голосом зовет друга. Обернувшись, Егерь только тихо, почти шепотом ответил: 

— Прости… — и скрылся за косыми домами.