Ключ к счастью попаданки

Глава 1

Щеке было больно. Очень. Я попыталась отвернуться, но легче не стало – удар ожог вторую щёку.

- Улька! Улька, собака твоя мать, только посмей помереть! Я же тебя живодёрам сдам, полохало ты беспутнее! – верещал женский голос.

Собрав последние силы, я всё-таки отвернулась и уткнулась лицом в какие-то пахнущие мокрой шерстью тряпки. Не помогло. Чья-то сильная, жёсткая, в мозолях рука, развернула моё лицо к солнцу.

Да не бей ты меня! Мне же больно!

Но рука не остановилась. Сначала отхлестала меня по щекам, потом перешла на менее болезненные места. Она лупила меня по бокам, по бёдрам и по ногам. Ты уймешься или нет? Мне же больно! Меня так за все сорок лет никто не колотил!

- Убери руки! – взвизгнула я.

Похоже, та, что меня била, не ожидала такого поворота. Ну, подожди, я только в себя приду. И тогда ты узнаешь, как меня бить!

Я приподнялась на локтях, с трудом разлепила глаза. Болел затылок, щёки, ломило всё тело. Я что, из окна выпала? Или разбилась на машине?

На голове пульсировала рана, я осторожно дотронулась и вздрогнула – кровь. Я разбила голову, понятно. Но всё равно это не повод надо мной издеваться.

- Улька, ты чего? – тихо спросила меня пожилая женщина.

Та самая, которая только что лупила. Какая я тебе Улька, чудовище ты ряженое!

Из чего у неё сарафан сшит, из половой тряпки, что ли? Во всяком случае, вид у него такой, что лучше сразу выкинуть.

- Почему ты меня бьёшь? – зло спросила я.

- Дык как же, за дело, - растерялась женщина. – Бельё-то изгваздала всё, заново теперь перестирывать! А я тебе говорила – не набивай полную корзину, не поднимешь ты, слабосильная, её на чердак. Так нет! Поленилась два раза лазить, негодница. А бельё-то чужое, вдруг не отстирается теперь и пятна останутся? Хозяйка с кого взыщет?

- С кого? - растерянно спросила я, не понимая, о чём, вообще, речь.

Что происходит? Почему на мне то ли рубаха, то ли недошитый сарафан, который ещё страшнее, чем на моей мучительнице? Почему я сижу на земле, в луже, а рядом валяется большущая перевёрнутая корзина. Бельё, кстати, на удивление белое, из тонкой ткани, в самом деле лежит в грязи.

И нечего было меня колотить, между прочим! Прокипятить бельё и все дела! В чём оно измазано, в земле и в глине? Отстирается, куда оно денется.

Стоп!

Я вскрикнула и схватилась за голову. Какая земля, какая глина! Сейчас зима, скоро Новый год, и я поехала в супермаркет, присмотреться к подаркам. Семьи у меня нет, но есть коллеги и, как и положено классической старой деве, есть пушистый вальяжный кот. Мой кот – коварный изменник, властный господин и хитрый подхалим в одном лице, точнее, в одной морде. Как талантливый актёр, он выбирает те роли, которые на данный момент принесут больше положительных эффектов.

Куда я попала, не могу понять! Вместо зимы – лето. Вместо города – село, кажется, хотя не уверена, вместо нормальной одежды – страшная тряпка. Ещё и тётка эта драчливая, которая почему-то называет меня Улькой.

А я не Улька! Я Ирина Викторовна Смирнова! Так кто из нас сошёл с ума?

- Улька, вставай уже, хватит прохлаждаться, - сердито заметила тётка. – Собирай бельё и в порядок себя приводи. Потом дуй на речку – перестирывать. Завтра Пекас в город поедет, надо ему с десяток кур приготовить – продаст. Вставай, девка, дел полно.

Я отрицательно покачала головой и ещё раз ощупала больное место. Рана вроде небольшая, скорее глубокая царапина. Надо врачу показать, неизвестно, чем я поранилась. Прививка от столбняка у меня есть, но мало ли других микробов?

- Чего сидишь-то? – поторопила тётка. – Солнца уже вона где!

Я подняла голову, взглянуть на «солнца», и взвизгнула от неожиданности. Два! Их было два! Два небольших, с нашу Луну, солнышка светили рядом, как ни в чём не бывало. Я зажмурилась, открыла глаза, потрясла головой. Никуда не делись.

- Где я?

Тётка тяжело вздохнула, наверное, поняв, что до речки мне в таком состоянии не добраться.

- Улька, ты сильно, что ли, ударилась? Ой, беда! И раньше была блажная, а теперь вовсе умом скудна. Пекас! Пекас!

Здесь ещё и Пекас есть? Точнее – Пегас, конь с крыльями. Было бы очень интересно на него посмотреть. Но сначала надо как-то выяснить – сумасшедшая я или нет. Если да, то остаётся только смириться, если нет, то придётся признать, что я попала куда-то в другой мир.

Только не это! Нет, я люблю читать про попаданок, но это не значит, что мечтала когда-либо о таких приключениях. Мне и в своём мире вполне комфортно. Иногда скучновато, но это лучше, чем оказаться под небом с двумя солнцами.

Из-за угла, неторопливо потирая спину, вышел мужчина. На вид ровесник тётки, нестарый, чуть больше шестидесяти. Окинул взглядом территорию, посмотрел вверх.

Я тоже посмотрела. Ого! Я что, с большой тяжёлой корзиной лезла на чердак? Так высоко, по узкой, неудобной деревянной лестнице. Как я вообще не разбилась? Повезло, что всего лишь немного поранила голову.

Рука опять невольно потянулась к ране, и я вздрогнула. Волосы. У меня никогда не было столько волос – целая грива. А длина! Растрёпанная коса толщиной в мужскую руку, змеёй вилась возле моих ног. Медового цвета, даже испачканные сейчас в грязи, волосы были великолепны.

- Мне нужен врач, - прошептала я. – Срочно. Где здесь больница? А лучше скорую вызвать, дайте мне телефон.

Тётка и Пекас переглянулись.

- Феня, приведи девку в порядок и пусть полежит, - сказал Пекас. – Сильно она, сердечная, головушкой приложилась.

Тётка упёрла руки в бока:

- Подлежит? А кто бельё господское будет перестирывать? Кто курей для продажи почистит? Двор не метён, воды надо натаскать, да мало ли дел в хозяйстве?

В том, что дел в хозяйстве невпроворот, я не сомневалась. Впереди простирался огромный огород, на заднем дворе мычали коровы, кудахтали куры и гоготали гуси.

- Феня, не спорь, - вздохнул Пекас. – В конце недели договор скреплять, а она на ногах не стоит, разве это дело?

Глава 2

Лавка, на которой я лежала, была узкая и жёсткая. Тонкое короткое одеяло едва прикрывало ноги, подушку, наверное, набивали старой колючей соломой. Сколько я проспала? Или не проспала, а пробыла без сознания? В углу жужжала муха, за окном призывно мычала корова, ветер постукивал ставней.

Я осторожно открыла глаза и скосила их на маленькое мутное окно. Надо собраться с мыслями, понять – что происходит.

Какая-то я неправильная попаданка, бракованная, что ли. Нормальные к графам перемещаются, к графам и баронам, поместья спасают, а я что? В глухой деревне, в непонятно каком веке и каком мире. Где мои источники информации, где служанки, ловящие каждое слово, где прекрасные мужественные мужчины, готовые на всё, лишь бы назвать меня своей?

Я сделала несколько глубоких вдохов-выдохов. Спокойно, Ира, спокойно. Раз попала сюда, значит, могу попасть и отсюда. Куда? Наверное, в свой мир, куда же ещё? А если есть – куда ещё? Если миров много, а я в одном из них и, возможно, далеко не самом плохом.

Возможно, утром я проснусь дома, в своей кровати. Хотя, почему дома? Последнее, что помню, этот как шла на автобусную остановку. Что было потом?

Я напрягла память, вспоминая. Восстанавливать события лучше пошагово, с того момента, как решила пойти за подарками.

Оделась, покормила кота и взяла сумочку. Кроме супермаркета я планировала зайти в рыбный магазин – купить коту еды. Мой пушистый привереда питался специальным кормом, но иногда требовал рыбы. Именно требовал, а не просил, думаю, просить было ниже его достоинства.

В один прекрасный день кот вдруг отказывался от своей обычной еды, и всем своим видом демонстрировал покорное ожидание. Сначала покорное. Потом, видя, что хозяйка по-хорошему явно не понимает, кот переходил на предъявление ультиматума. Качался по ночам на шторах – часика этак в три, когда самый сон. Будил меня неотрывным взглядом, кидался под ноги как раз тогда, когда я несла к телевизору чашечку горячего кофе и пирожное.

Я быстро сдавалась и шла за рыбой. Но не какой-нибудь рыбой, а рыбой из специализированного магазина, куда её привозили охлаждённой.

Пару дней кот блаженствовал, поглощая огромные куски, а потом отказывался и требовал своей привычной еды.

Где он сейчас, мой котейка? Впрочем, как раз за него можно не волноваться – соседка заберёт. Она его обожает и кот это знает. У соседки есть ключи, иногда, когда я слишком долго задерживаюсь на работе, она сама, без моей просьбы, приходит скоротать котику часы одиночества. Поменять лоток, налить свежей воды, добавить корма.

Так что же со мной случилось? Я напрягла память, заставляя себя мысленно повторить каждый шаг и каждое движение.

День. Мой город. Я иду к остановке маршрутки, перехожу дорогу, конечно, не по пешеходному переходу – так короче. Привычно оглядываюсь и торопливо топаю на ту сторону…

Острая боль пронзила меня внезапно. Словно что-то быстрое, сильное, мощное ударило меня в живот. Я застонала и вспомнила…

Мотоциклист. Откуда он появился, я и сейчас не знаю, но летел как стрела. У меня не было ни единого шанса – он врезался в моё тело на полной скорости. Крик, боль и тишина.

Дальше – ничего.

Дальше я очнулась Ульянкой, красивой, но, кажется, не слишком счастливой девкой.

- Никак стонет? Феня, пойди глянь! – распорядился за стенкой Пекас.

Тонкая перегородка не скрывала никаких звуков. Я слышала, как Феня достаёт из печи варево, как раскладывает ложки, что-то наливает в кружки.

- Да что ей будет, Пекас, - проворчала недовольно Феня. – Стонет и стонет, весь день стонет, и чего теперь?
- Иначе как-то, - заволновался Пекас и сам заглянул в закуток.

Я прикрыла глаза, задышала ровно и тихо. Эти двое – мой единственный источник информации. Повезло ещё, что они сразу не поняли, что перед ними не Ульянка.

- Спит, - сказал Пекас. – Феня, злыдня, сколько раз тебе говорил – не гоняй девку! Вот чего ты её на чердак отправила, в такую-то погоду? Лестница скользкая, во дворе глина…

- А где мне господское бельё сушить, когда на улице каждый день дождь? В избе? Дымом от печи пропахнет, едой. За такую стирку как бы нам заплатить не пришлось.

- Лезла бы сама на чердак.

- Нечего было сразу всё в корзину пихать, - заявила Феня. – Не поленилась бы несколько раз слазить – не упала бы. Можно подумать, я её в первый раз посылаю. Да и стара я сама по лестнице карабкаться, Улька, в её восемнадцать, всяко помоложе будет!

Мне восемнадцать лет? Да я же ребёнок совсем! Теперь понятны тонкие ручки-ножки, недоразвитая грудь и сутулая спина. Я – юная и, почему-то, никем нелюбимая девочка.

Бедная Улька, получается, что она погибла, когда упала с чердака. Я тоже погибла – в нашем с мотоциклом столкновении выжить было невозможно. Каким-то чудом я попала в тело Ульки, надеюсь, девочка отправилась на перерождение и в следующей жизни ей повезёт больше.

Должна же в мире быть справедливость.

- Феня, береги девку, по-хорошему тебя прошу, - с угрозой в голосе сказал Пекас.

Что-то громко стукнуло. Упало?

- Мало я для неё сделала? Как собственную дочь воспитала! Сколько ей тогда было, три зимы? Из-за неё, внучки твоей, я своих деток не понянчила!

- Да не слушай ты ту ворожею, всё она врёт, - разозлился Пекас. – Не могла тебе Улька помешать, в другом дело.

- В чём? У тебя от первой, покой ей на небесах, жены, сын был. У него вон Улька сразу народилась. А я тебя на десяток лет моложе, только детки не получаются!

То есть я – внучка Пекаса, а Феня – его вторая жена? Что-то случилось с моими родителями, вполне благополучными, после чего дед взял меня к себе.

Интересно, что Фене наболтала ворожея такого, что та поверила, что не имеет детей исключительно по моей вине. Я – наказание, или, наоборот, искупление её грехов?

Ещё удивило, что Феня, оказывается, прилично моложе деда. А выглядит как ровесница.

- Никого у нас ближе девки нет, тем более ты должна Ульку беречь, - сказал Пекас. – Недолго ей осталось в родном доме жить.

Глава 3

Феня разбудила меня ни свет ни заря. Нет, я и раньше вставала рано. Перед работой надо привести себя в порядок, помыть голову, уложить волосы, сделать необходимый макияж. Ещё неплохо бы позавтракать, а не глотать на ходу горячий кофе.

Но чтобы в такую рань? Да ещё же темно так, что на вытянутую руку ничего не видно! Если бы не фонарь, который Феня держала высоко над головой, я бы уже не раз упала.

- Давай, давай, поторапливайся, - приговаривала Феня, подталкивая меня к умывальнику.

Мир другой, а умывальник – как у родителей на даче. Только не пластмассовый, а деревянный. Или это не дерево? Точно нет, непонятный какой-то материал.

Я нажала на «носик», но из умывальника вытекло всего лишь несколько капель.

Феня подхватила ведро, чтобы добавить воды.

- Фенечка, рано же ещё, - взмолилась я. – Ничего во дворе не видно!

Вода из ведра вместо умывальника полилась мне на плечи. Я с визгом отскочила.

- Феня! Ты чего?

- А ты чего? Ты меня никогда, никогда Фенечкой не звала! Ты моего имени столько лет не произносила! Всегда без него обращалась! Чего случилось-то теперь?

Я испуганно молчала. Почему я не принимала Феню? То есть не я – Ульяна. Наверное, у девочки была причина, но я её не узнаю. Малышке было три года, когда она попала в семью деда, вероятно, что-то сразу вызвало отторжение и она держала дистанцию.

Стоит ли удивляться, что Феня её не любила? Волей-неволей той пришлось заменить девочке если не мать, но воспитательницу и няню. А Ульяна, в ответ на её заботы, похоже, только принимала тепло, но не отдала его назад. Или я ошибаюсь?

- Ты меня тоже неласково звала, - сказала я.

- Я? А кто тебе, дикарке, рубашонки шил из самой мягкой ткани? Кто тебе чулочки справлял и каши варил? Кто тебе косы твои распрекрасные по пять раз промывал? Воду кто и мыльный корень тебе с реки приносил?

- А кто меня сегодня лупил со всей силы?

Феня неожиданно смутилась и даже покраснела.

Поставила ведро, вытерла воду на полу, убрала за печку мокрую тряпку.

- Испугалась я, - призналась Феня. – Ты бы себя видела, когда с лестницы навернулась – сама бы испугалась. Губы с синевой, как вода речная, лицо – словно полотно отбеленное, да не просто отбеленное, а не на один раз. Глаза закрыты, от ресниц аж тень падает. Руки-ноги словно не твои, я посадить тебя пыталась, да всё никак. Сползаешь, будто кукла тряпичная. Я уж со страху подумала, что неживая ты.

- Потому и лупила от души.

- Испугалась, - повторила Феня.

Она вздохнула и передёрнула плечами. С этим движением словно вернулась в своё обычное настроение. Деловая, сильная, самоуверенная Феня, которая очень хорошо знает, чего она от меня хочет!

- Умывайся уже! Завтракай – и за работу.

На завтрак меня ждал кусок серого липкого хлеба, три отварных яйца, свежий огурец и кружка горячего компота. Как он здесь назывался я не знала, но на вкус – обычный ягодный компот, с мёдом вместо сахара. Я оценила.

Еда в новом мире была очень вкусной, даже такая простая. Но я всё равно хотела домой.

- Пошли во двор, курей резать надо. Помнишь?

На всякий случай кивнула.

- Фартук старый надень, да волосья убери хорошенько, - напомнила Феня.

Косу я убрала под платок, завязала на талии грубый, то ли кожаный, то ли из нескольких слоёв ткани, фартук, и вышла за Феней во двор.

Где она кого резать собралась? Темно, как южной тёплой ночью. Ни одного просвета не видно.

Но ножик для Фени, на всякий случай, я из кухни взяла. Самый большой.

Хорошо бы ещё не смотреть на этот процесс, я была уверена, что мне не просто не понравится – мне нехорошо будет. Нет, я ела мясо и, более того, очень даже его любила. Но одно дело есть, совсем другое – самой учавствовать в процессе его производства.

От дома до курятника было шагов тридцать, не больше. Пока мы с Феней шли, на небе стремительно взошли оба солнца.

В этом мире они всходили так, словно кто-то их закидывает на небо. Раз! И уже заря. Ещё несколько минут – и оба маленьких, но ярких светила уже висят довольно высоко над горизонтом.

- Быстро утро настало, - заметила я.

Феня посмотрела на меня с удивлением:

- Какое утро, убогая? Спешить надо! Если Пекас до обеда в город не приедет – плакали наши денежки. Курей не успеет продать, ленту тебе не купит! Так что давай, шевелись, девка.

Ага, уже шевелюсь. Как я без ленты-то? Просто не переживу! Надеюсь, дед едет не только за ней, другие дела есть.

В курятнике я, смущаясь, отдала нож Фене.

- Фенечка, прости, но я не могу курочек резать, - призналась я.

- Пекас! Пекас! Где ты, оглашенный? – неожиданно заголосила Феня.

На всякий случай я забилась в угол – кто её знает.

- Пекас!!!

Дед вломился в курятник, как будто тут не кур убивали, а нас с его женой.

- Чего? – выдохнул он.

- Улька! Улька! – не могла отдышаться Феня. Пыхтела и тыкала в меня пальцем. – Она курей сама резать собралась!

- Не собралась, - возразила я. - Сказала, что я не могу.

Пекас громко выдохнул, смахнул со лба пот и тряхнул головой.

- Бабы – дуры, - уверенно заявил он. – Обе в дом, воду кипятить. Улька, вёдра не трогай, Феня принесёт. Всё поняли?

Мы с Феней согласно закивали. Не знаю, что поняла она, но я – ничего.

А потом началось самое страшное. Мы с Феней сидели на крыльце, благо погода позволяла, а Пекас подносил нам куриц. Мамочки мои! Когда я увидела первую, чуть не сбежала, но Феня схватила меня за рукав.

- Щипай, - строго приказала она.

Я посмотрела на куриную тушку и, чтобы не злить Феню, дёрнула за перо.

Ага, как же, получилось! Перо осталось на месте, а я больно уколола палец.

- Улька, не дури, - рассердилась Феня. – Кипятком плюхай!

Куда? Себе на руки? Не думаю, что перья от этого будут вылезать быстрее. На всякий случай я «плюхнула» подальше от рук. Но нет, перья не вылезли.

Глава 4

Ощипывать кур всё-таки пришлось, потому что Феня, хоть и подобрела немного, но не настолько, чтобы оставить меня без дела. Наверное, руки Ульяны сами вспомнили, как это правильно делать, и я, преодолевая брезгливость, вполне успешно выполнила работу.

Пекас уехал в город, Феня поставила тесто на пироги, а меня посадила рядом – чистить овощи. Продукты в этом мире были почти все знакомые, и я немного успокоилась. Во всяком случае, еду я приготовить смогу – уже хорошо.

Надо же осваиваться на новом месте. В памяти Ульки остались какие-то смутные разрозненные воспоминания. Я вспомнила, как расположен двор и какую домашнюю работу я делала. Почему-то самую простую, ничего, что требовало мыслительной деятельности, Феня мне не доверяла.

Смутно помнила какого-то рыхлого светловолосого парня, которого Улька и боялась, и ждала одновременно. Как бы узнать – кто он? Напрямую спросить я опасалась.

Ещё глубоко в заколках памяти был пожар. Но едва я попыталась вспомнить хоть какие-то подробности, виски прострелило резкой болью. Я вскрикнула и выронила нож, которым чистила морковку.

- Ты чего? Порезалась? – спросила Феня.

Я кивнула. Боль прошла, но вспоминать пожар больше не хотелось.

- Феня, а какой сейчас год? – спросила я.

Феня поправила на голове платок, посмотрела на меня с подозрением:

- Ты уж совсем-то дуру из себя не строй, - сердито сказала она. – То курей боишься, то про год спрашиваешь. И разговаривать стала больно много, как я посмотрю! Раньше, бывало, за день трёх слов не скажешь, а тут прям рот не закрывается!

Интересно, почему Улька была такой молчаливой? Боялась лишний раз обратить на себя внимание? Но Феня, хоть и слишком строга, в душе не злая – пожалела же меня почему-то.

- Феня, я не помню, - жалобно прошептала я. – Что-то помню, а что-то нет.

Я опустила голову, показывая ей подсохшую царапину.

Вчера вечером Феня смазала ранку густой, остро пахнущей мазью. Я попыталась сопротивляться – кто знает, чем она меня мажет по открытой ране, но Феня подзатыльником в зародыше прекратила мой протест. Это по больной-то голове! Сопротивляться я перестала.

- Ой ты, беда какая! – расстроилась Феня. – Не иначе, когда ударилась, внутри головушки что-то повредилось.

Она отряхнула от муки руки и внимательно меня оглядела. Покачала головой, вздохнула, опять взялась за тесто.

- Год нынче три тыщи пятый, последний летний месяц. Живём мы с тобой в селе, живём справно, потому что дед твой – мужик умный и работящий. Дом у нас свой, в поле есть большой надел. Мы его в аренду сдаём – много ли на троих надо, а деток мне великие боги не дали, - всхлипнула Феня.

Жаль, но, думаю, ждать потомства ей уже поздно – возраст. Всё-таки не так много лет отпущено женщине для рождения детей.

Пока Феня не вспомнила, что в своём бесплодии считала виноватой меня, я сменила тему.

- Феня, а парень, крупный такой увалень, светловолосый и глаза маленькие – это кто? Я его вроде как помню, но зачем – не пойму.

- Улька, плохи наши дела! – выдохнула Феня. – Жениха забыла!

Жениха? Нет, нет, не надо меня пугать! Я добропорядочная старая дева в прошлой жизни, и желаю такой же остаться и в этой тоже.

То есть «дева», разумеется, несколько преувеличенное название, ну да не всё ли равно. Замужем не была никогда, лет много – значит, без вариантов. Старая дева!

Замуж я собиралась лишь однажды, совсем юной. Избранник был на восемь лет старше меня и казался взрослым, пожившим и опытным. Впрочем, кое в чём опыт у него действительно был, и очень даже неплохой. Я, глупая и невинная, высоко его оценила.

Это была большая и головокружительная любовь, я верила, что не смогу прожить без него ни дня, и что никто никогда не любил так, как я.

Он тоже верил и мечтал о нашем будущем. Совместном будущем, где нас ждёт большой светлый дом, прекрасный сад и даже пруд с лебедями. На лебедях настаивала я – очень уж мне хотелось романтики.

И мы, как два лебедя, всегда неразлучны и счастливы.

Детей, конечно, тоже планировали. Двоих как минимум. О том, на какие деньги мы будем строить наше роскошное благополучие, никто не думал. Я училась в колледже, мой избранник крутил гайки в автопарке, и мы были уверены, что со временем заработаем на всё необходимое.

Наше безоблачное счастье длилось почти год, пока мой милый не устроился водителем к одной очень деловой и очень обеспеченной даме. Даме он приглянулся – наверное, сработал тот самый опыт, которым он заслуженно гордился. И любимый, недолго думая, меня бросил.

Вместе с мечтами о доме, цветущем саде и белых лебедях.

Сейчас воспоминания о коварном изменнике вызывали улыбку. Конечно, он всё равно рано или поздно бы предал меня, обменял на материальное благополучие или на более молодую и красивую женщину. Даже хорошо, что тогда я сильно обожглась. Страдала, жалела себя и своё разбитое сердце, зато сделала соответствующие выводы. Никогда ни в ком не растворяться, не становиться тенью другого человека, не любить никого больше, чем саму себя.

Воспоминания прервала Феня. Вымешивая тесто в большом деревянном тазу, или как он здесь назывался, она срочно искала выход из ситуации.

- Ты, как опять чего не вспомнишь, сразу меня спрашивай. Только тихо, чтобы посторонние не догадались. Савву, жениха твоего, надо нынче увидеть обязательно, а то, как бы чего не ляпнула, когда договор будем справлять.

- Какой договор? – уточнила я.

- Свадебный, Улька! Пекас-то за каким лядом в город потрясся? Ну, конечно, ещё много чего надо было прикупить по мужицким делам. Гвоздей, дёгтя, кожи. Но главное – за лентой тебе!

Опять эта лента, будь она неладна.

- Феня, про ленту тоже не помню, - жалобно пропищала я.

Феня вздохнула, накрыла готовое тесто полотенцем и начала меня, беспамятную и не особо умную, просвещать.

Свадебный договор – последняя ступень перед браком. За общим накрытым столом встречаются родня жениха и невесты, только самая близкая родня – родители и дедушки с бабушками. Обсуждают последние приготовления, расходы и всё то, что ещё не успели обсудить. Делят между собой обязанности по проведению свадьбы.

Глава 5

- Улька, да не пугай ты меня, говорю же! Доведёшь нынче до трясучки! Откуда только мысли глупые берёшь, не пойму! Кто тебя спрашивает, полохало? Где это видано, чтобы девка замуж не хотела!

Ну подумаешь – какое чудо! Да никогда не поверю, что все тут радостно бегут под венец, теряя тапки! Можно подумать, будто девушкам всё равно, за кого замуж выходить, главное, чтобы муж был.

- Все поголовно хотят? – уточнила я. – Никогда не было случая, чтобы кто-то отказался?

Феня прижала ладони к щекам, тяжело вздохнула. Смешным круглым ковшичком зачерпнула воды из ведра, сделала несколько больших глотков, словно у неё в горле пересохло.

- Ой, Улька, чего-то у тебя в голове перевернулось, не иначе, - решила она. – Всё хуже и хуже с каждым часом. Может, и правда доктора тебе надо? Это же расходы какие! Ничего, Пекас не жадный.

- Не надо доктора.

- Глупая я баба, - сокрушалась Феня. – Чего раньше великих богов гневила, тебя ругала за молчание? Радоваться надо было. Нормальная же девка была, тихая, смирная, слова лишнего не скажешь. А теперь? Рот второй день не зарывается, со мной споришь, да ещё и не веришь мне! Ой, беда-беда…

Значит, раньше Улька была тихой и забитой, надо не забыть. А то в самом деле к доктору поведут. Феня расскажет, как я неожиданно изменилась, и, боюсь, эта перемена мне дорого обойдётся. Закроют в больничке и сделают подопытным кроликом для психиатрии. Или вовсе сожгут – в великих богах я пока не разобралась.

Очень хотелось выяснить, как здесь относятся к попаданкам, но спешить не стоит. И без того Феня покраснела, в который раз за день хватается за сердце.

- Тесто поднялось, - тихо заметила я. – Обмять?

- Трогать не смей! Забыла, что у тебя голова разбита?

Я не поняла, при чём тут голова – не головой же я собиралась обминать тесто, но спрашивать не стала.

- Иди вишню собирай, ту, что за домом, - распорядилась Феня.

Она налила в ведро горячей воды, достала из сундука большую холстину и глиняную плошку с жидким мылом. Точнее, с замоченными синенькими цветочками. Их лепестки она с утра залила горячей водой. Размокая, лепестки становились желеобразной субстанцией без запаха, очень похожей на наше жидкое мыло.

- Ты в баню? – спросила я.

- Куда же ещё? Пироги печь надо, а я – вона какая! Ещё и ругалась, - тяжело вздохнула Феня.

Оказывается, любое приготовление пищи было сродни священному действию. Если в моём мире надо просто помыть руки и убрать волосы, то здесь такими простыми процедурами не ограничивались.

Настроение обязательно должно было быть ровным и спокойным. Нельзя ругаться, обижаться, нельзя никому грубить. Ни в коем случае нельзя повышать голос. В противном случае перед тем, как готовить, надо было пройти обряд очищения. Сполоснуться в бане, помолиться великим богам и только потом приступать к готовке.

Интересно, как часто Фене приходилось повторять обряд? Или достаточно одного раза, а дальше можно ругать безропотную Ульку сколько угодно?

- Ты ещё здесь? – сердито спросила она.

Я схватила с лавки первую попавшуюся корзинку и выскочила во двор.

К моей большой радости, лестница для сбора вишни не понадобилась. Местная вишня была скорее похоже на высокий кустарник, чем на дерево. Ягодки мелковатые, кисло-сладкие, из них, наверное, замечательное варенье получается.

Корзина собралась быстро. Может, попросить Феню сделать пирогов с вишней? Или она уже использовала всё тесто?

В доме вкусно пахло сдобой. Я судорожно выдохнула и сглотнула голодную слюну. От утреннего перекуса остались одни воспоминания, они что, меня обычно голодом морят?

- Феня, я есть хочу.

- Так ешь, кто тебе не даёт? Обеда ждать не будешь, что ли? Тогда иди в кладовку, вчерашней похлёбки налей.

Продуктов в кладовке оказалось неожиданно много. Крупы, мука, овощи, в леднике окорока и круглые колбасы.

Я потыкала пальцем колбасы. Сырые они, что ли? На всякий случай пробовать не решилась, хотя похлёбка впечатления на меня не произвела. Съедобно, но только если очень голоден. Однако, повариха из Фени плохая. Или еду готовил Пекас? Нет, вряд ли, кухня здесь – точно женское дело.

Почему-то не было молока и молочных продуктов, а ведь утром я видела на заднем дворе корову с телёнком. Ещё были бычки, крупные, рогатые, близко подходить я бы не решилась.

С печальным вздохом плеснула себе немного похлёбки. Придётся есть, всё равно больше нечего.

Пироги удались, довольная Феня выделила мне большой кусок. После похлёбки – просто наслаждение. Белые, пышные, мягкие, только начинка странная. Никогда раньше не ела пироги с репой и какой-то непонятной крупой.

- Ешь и слушай, - распорядилась Феня. – Сейчас понесём угощение твоей будущей свекрови. Посмотришь на жениха, на семью его. Если вспомнишь – хорошо, нет – помалкивай. И вообще старайся больше молчать, а то, не дай великие боги, мать Саввы догадается, что с тобой не всё ладно.

- Что тогда? – спросила я, запивая компотом пирог.

- Вдруг от свадьбы откажется? Заявит, что ты порченая? Позору мы с дедом не оберёмся, а уж тебя точно больше никто не возьмёт.

Может быть, оно и неплохо? После неудачного сватовства меня раз и навсегда оставят в покое. Деда с Феней жалко – расстроятся же, но замуж я всё равно категорически не хочу.

- А если господам нажалуются – вообще пиши пропало, - продолжала пугать Феня. – Скажут, мол, обмануть мы их хотели, дурную девку подсунуть.

- Меня накажут?

- Всех накажут. Тебя на господский двор, на самые тяжёлые работы, а там – сколько проживёшь. Нас пороть будут.

Я вскрикнула от ужаса. Куда я попала? Что это за время такое, где процветает самое жестокое средневековье?

Выбора нет, придётся изображать тихую дурочку и терпеть весь этот цирк. Может быть, потом удастся сбежать? Или потенциальный жених окажется вполне приличным парнем, тогда мы сможем прийти к согласию? Надеюсь, нас хоть ненадолго оставят наедине, и мы сможем договориться. Зачем ему убогая Улька, в деревне точно есть умные и красивые девушки. Савва, вполне возможно, в кого-то уже влюблён.

Глава 6

День «икс» наступил неожиданно быстро. Всё время я, стараясь не слишком умничать, осторожно выясняла у Фени подробности о новом мире. Узнала, что в неделе так же семь дней, времена года такие же, как у нас, а климат в местности, где расположена деревня, похож на нашу среднюю полосу.

Про великих богов тоже кое-что узнала. Их оказалось несколько, каждый отвечал за свою сферу деятельности. В богов искренне верили и поклонялись.

Правда, ничего особенного они не требовали. Раз в год принимали дары и иногда наказывали за несоблюдение святых заповедей.

- И что, все соблюдают? – уточнила я у Фени.

- Нет, конечно, мы же люди – тянет нас на грехи, - вздохнула Феня. – Но ничего, покаешься, дары принесёшь, боги примут и простят.

- А если не примут?

Феня замахала на меня полотенцем, которым вытирала посуду:

- Ты чего говоришь! Думать про такое не смей! Если не примут – значит, отвернулись от человека боги, слишком велик его грех.

- Дальше-то что? Грешник умрёт? – уточнила я.

- Нет, жить будет, как жил. Проживёт свои годы, а потом, когда упокоится, будет душа его неприкаянно скитаться на веки-вечные, - складно сообщила Феня.

Наверное, объяснения жреца запомнила.

Жили, кстати, здесь намного дольше. Сто лет никого не удивляли, в деревне были старики и постарше, хотя работали люди много и тяжело.

Феня отправила меня кормить свиней, так я чуть спину себе не сорвала, таская в хлев тяжёлые вёдра. А ведь это всё ещё приготовить надо, заварить-запарить, потом принести, разложить, и убрать продукты жизнедеятельности.

В отдельном отсеке сидел боров, его Феня кормила сама.

- Не любит он тебя, укусить может, - объяснила она. – Хороший боров, справный и дело свой знает, но в клеть допускает только меня. Помнит, что я его с поросёночка растила.

Феня нежно почесала борова за ухом, а я, на всякий случай, отошла подальше.

Свадебный сговор по обычаю проходил в доме жениха. Стол накрывали обе семьи. Феня опять напекла пирогов, наварила компота из вишни, пожарила мяса.

Салатов здесь не знали, да и вообще еда была хоть и здоровая, но совсем простая. Похлёбку, которую варила Феня, язык не поворачивался назвать супом. Какой это суп? Все продукты в один чугунок, туда немного соли, сала – и в печь, томиться. Овощи разваривались неравномерно, если раньше вытащить, то одни превратятся в кашу, другие будут хрустеть на зубах. Поэтому Феня держала чугунок в печи долго. От такой кулинарной обработки похлёбка напоминала что-то среднее между супом-пюре и переваренной бурдой неумелой поварихи.

Перед торжественным выходом все принарядились. У меня, оказывается, кроме парочки застиранных платьев-рубах, есть целый сундук нарядов!

Когда Феня подняла на нём крышку – я ахнула. Сарафаны всех цветов и даже разных покроев, нарядные, расшитые по подолу сорочки, рубашки с длинными, летящими рукавами. Две пары ботинок, высокие сапожки и кожаные башмачки, отделанные цветными нитками.

- И приданое своё забыла? – ахнула Феня. – Ой, Улька, слушай меня и запоминай.

В моё приданое, кроме двух сундуков вещей (оказывается был и второй), входила полностью укомплектованная «постеля», как выразилась Феня. Четыре подушки, одеяло, тюфяк и несколько простыней. Наволочек и пододеяльников здесь не использовали, что мне категорически не нравилось. Ещё за мной давали двух бычков, набор посуды и всяческих приспособлений для рукоделия.

Ткацкий станок я посмотрела из вежливости, пяльцы и прялка меня тоже не заинтересовали. Увы, я из тех попаданок, которые никогда в жизни не увлекались народными ремёслами. Почему я в прошлой жизни хотя бы вышивать не научилась? Так нет же! Покупала готовые наборы в подарок, любовалась искусством наших рукодельниц, но сама попробовала только один раз.

И поняла, что мне неинтересно. А как бы мне здесь пригодилось это умение! Готовая профессия. Может быть, руки Ульки вспомнят, как надо вышивать? Должна же у меня быть мышечная память.

- Феня, покажи мне, что я вышивала.

- Чего там смотреть? Не ахти ты вышивальшица, так себе. Рубаху свадебную для жениха я тебе расшивать помогала, чтобы перед людьми было не стыдно.

Понятно, значит, особыми талантами я не обладаю. Боюсь, прясть и ткать я тоже не большая мастерица. Зачем тогда я Савве? Может, у нас ним неземная любовь? Тогда почему я не чувствую никакой радости от скорой свадьбы? Наверное потому, что я – не Улька, и все эмоции девушки улетели вместе с её душой.

Собираясь к будущим родственникам, Феня лично проконтролировала мой внешний вид. После бани она выдала мне новую, тонкую и очень приятную к телу сорочку, рубаху, что-то среднее между сарафаном и платьем и даже башмачки.

- Если у меня есть обувь, то почему я хожу босиком?

- Кто тебе позволит приданое снашивать? – удивилась Феня. – Вот выйдешь замуж, тогда хоть всё сразу надевай.

А пока нет мужа – ходи в тряпье. Понятно.

- Улька, ты язык-то свой, ныне длинный, там не высовывай, - предупредила она. – Как в дом войдём – поклонись. Потом нас с тобой рядом посадят, так ты по сторонам не глазей, сиди тихо, как мышка. Угощать будут – благодари, но много не ешь, кусни чего попроще пару раз, и всё.

Нормально они меня в гости ведут! Молчи и сиди голодная!

- Может, я дома останусь?

- Чего удумала! Какой сговор без невесты? Без тебя никак нельзя, иначе кто бы тебя за стол посадил. Когда ленты вам навяжут, пойдёте во двор с Саввой. Остальные-то дела без молодых решаются, а вы пока одни посидите, сладостей поешьте.

Значит, я нужна лишь для того, чтобы дать согласие, а дальше – не моё дело. Что же они меня ведут, как кобылу, которую надо покрыть? Намыли, нарядили, показали и позволили кивнуть головой. Неужели мои желания вообще никого не интересуют?

- Феня, а разводы у вас бывают?

- У благородных – бывают, говорят, самой-то мне откуда знать. У простых, как мы с тобой – нет. Не было случая, чтобы жрец позволил мужу с женой своей развестись.

Глава 7

Феня легонько дёрнула меня за руку.

Да помню я, помню! Крупная тётушка с неестественной наклеенной улыбкой – моя будущая свекровь, девчонки – сёстры Саввы, а отец, по обычаю, встретит нас в доме.

Стараясь ничего не перепутать, я тщательно выполняла Фенины наказы. Последней вошла в дом, низко поклонилась и чинно села рядом с Феней.

В голове крутилась одна мысль – как избежать договора? Что сделать, чтобы никто не пострадал, но свадьбу отменили.

Я украдкой посмотрела на Савву. Самоуверенный, вальяжный, лицо не искажено даже зачатками интеллекта. Великие боги, сколько там вас всего есть! За что мне это? Чем мы с Улькой перед вами провинились, чтобы на всю оставшуюся жизнь получить в мужья этого подсвинка? Учитывая продолжительность жизни, наказание продлится лет сто. Если, конечно, раньше я не сбегу.

Разговор за столом пока не касался свадьбы. Обсуждали виды на урожай, будущая родня хвасталась, какой отличный в этом году лён и прикидывала, как весной хозяин и Савва поедут продавать полотно.

Очень интересно! Ткать всю зиму, я так понимаю, мне выпадет?

Пекас тоже нашёл чем похвалиться. Расписал удачный приплод у скотинки, а после второй чарки какого-то явно веселящего напитка, пообещал к приданому добавить парочку поросят.

Феня злобно зыркнула на мужа. Видимо, она решила взять дело в свои руки, пока благоверный не раздарил всё хозяйство.

- Да не с пустыми руками мы в дом ваш пришли, да ленту алую голубкам нежным мы принесли, - напевно начала она.

Мать Саввы, вероятно, тоже ждавшая торжественного момента, положила ложку и продолжила:

- А не таите ли обиды на нас, на наше угощение, да на наше привечание? Пошто девица юна на лавочке сидит, пошто на Саввушку-молодца, солнце ясное, не глядит?

Пока обе женщины исполняли обрядовые нескладные песни, я тайком разглядывала жениха. Может, в нём есть какой-нибудь заметный физический изъян, и я смогу отказаться?

Пока, кроме того, что он мне категорически не нравился, никаких явных недостатков я не видела.

Мать Саввы толкнула его в бок, тот, наконец-то, перестал есть, сыто рыгнул и небрежно вытер об себя руки.

Всё. Больше в эти игры я не играю. Делайте со мной что хотите, но согласия на брак я не дам. Даже если после этого меня сошлют на господские конюшни.

А как же Пекас с Феней? Нет, я должна придумать что-то, чтобы они не пострадали.

Пекас взял меня за руку, вывел в центр комнаты. Савву за руку вывел его отец. Нас поставили рядом и соединили руки. Мать Саввы и Феня старательно запричитали что-то душевно-трагическое, из которого я смогла понять, как тяжело родителям отрывать от сердца своих лебёдушек. Улетают они вить своё гнездо, а родители не могут без слёз выпустить деточек на свободу.

Сестры, которых мать Саввы торопливо дёрнула за косы, в два звонких девичьих голоса подержали страдания. Старались так, что переорали Феню.

Савва устало вздохнул и с тоской посмотрел на стол. Неужели он не наелся? Да там еды-то нормальной нет! Отварные овощи, мясо, обжаренное до хруста, яйца, какая-то каша-размазня и сало. Из приличной еды только Фенины пироги.

- Готов ты, Савва, назвать Ульну своей невестой?

- Да, - ответил Савва.

Ульна – моё имя? Не Улька, которое звучит небрежно и похоже на собачью кличку.

Я решилась. Простите меня, Пегас и Феня. Про позор люди забудут, раны ваши заживут, а я сделаю всё, чтобы вам со мной было хорошо и комфортно. Может быть, и порки удастся избежать. Принесу часть приданного богам, вторую продам и заплачу тому, от кого зависит наказание. Раз в этом мире есть деньги, то есть и подкуп.

Я набрала воздуха, чтобы ответить громко, как вдруг почувствовала, что наши руки уже связаны.

Алая лента стянула наши с Саввой запястья. Я дёрнула руку. Нет, нас не связали, но на правой руке и у него, и у меня появилась широкая полоса.

Я потрогала ленту – похожа на атлас, только более плотный и блестит ярче.

Как это произошло? Они же не спросили моего согласия! Может быть, теперь смогу оспорить договор и отменить свадьбу?

Я растерянно посмотрела на Феню, но по её лицу поняла, что вопросы лучше пока держать при себе.

- Идите, молодёжь, погуляйте, - мать Саввы подтолкнула нас к выходу. – Взвар вам девочки принесут в беседку, сладости, мёд свежий, вчера только с пасеки привезли.

Мы послушно вышли из дома. Беседкой оказался обычный навес от дождя, с дощатым щелястым столом и парой скамеек. Наверное, в жаркий день здесь было хорошо, но сегодня довольно прохладно, и я бы предпочла остаться в тепле.

Феня предупредила, чтобы я ни в коем случае не садилась первой. Я могла сесть только тогда, когда сидят все старшие члены семьи. Муж, разумеется, тоже к ним относился. Но Савва не муж мне и, очень надеюсь, никогда им не будет.

Тем не менее решила пока не обострять обстановку. Вдруг он тоже не желает видеть меня своей женой? Вдвоём нам проще будет избавиться от ненавистного брака.

Сава сел, я опустилась на противоположную лавку. Тогда он встал, обошёл стол и устроился рядом со мной.

- Теперь можно, мы же жених и невеста, - сказал он и положил руку на моё колено.

Я возмущённо фыркнула. То, что нам нацепили на руки по красной полосочке ткани, еще не значит, что он может позволять себе меня лапать!

Откинула руку и отодвинулась подальше.

- Да не бойся ты, - по-своему понял Савва. – Никто не увидит! Помнишь, как я тебя на речке зажал? Ох и визжала!

Савва расплылся в довольной улыбке, отчего стал ещё противнее.

- Синяки-то прошли, что я наставил? – шепнул он мне в ухо. – Ничё, скоро доберусь до тебя, пугливая моя.

С крыльца, держа подносы с угощением на вытянутых руках, чинно спустились сёстры Саввы. Поставили перед нами кружки с тёплым взваром, нарезали крупными ломтями белую булку. К булке полагалось жиденькое варенье, в плошках рядом лежали засахаренные фрукты. Я потянулась к кусочку яблока, но одна из сестёр хлопнула меня по руке.

Глава 8

На крыльцо выскочили все. Отец Саввы замер, не понимая, что происходит. Мать бросилась к своему подсвинку, причитая и вытирая его пятачок и трясущиеся щёки краем фартука. Савва оттолкнул мать, попытался добраться до меня толстыми, как сардельки, пальцами, но я быстро нырнула под стол.

Заботы маменьки и лишний вес помешали жениху отвесить мне оплеуху.

Феня прижала ладони к щекам, качала головой, что-то тихо причитая себе под нос. Пекас поднял глаза к небу, и кажется, молился. Я, на всякий случай, тоже посмотрела вверх – ничего и никого, пасмурно, оба солнца закрыты тучами и, наверное, скоро пойдёт дождь.

- Она бешенная! Мама, говорил же, что дурочку вы мне в жёны засватали, теперь сама полюбуйся! У, злыдня волосатая! Ничё, придёт время, я тебе косу вместе с ушами выдеру!

От таких обещания я, выползла из-под стола и, бочком-бочком, отошла подальше от Саввы, поближе к Пекасу и Фене.

- Мамочка, мамочка, она нашего Саввушку кипятком обварила! Потом ещё и миску в лицо кинула, как глазоньки-то целы остались! – громко верещали девчонки.

- Тихо! – рявкнул с крыльца отец Саввы. – Что тут было?

- Ничего не было, батенька, - всхлипнул жених. – Улька сестру обзывать начала, ну я и сказал, мол, нехорошо это, не по-семейному. Уважать надо друг друга. Только Улька меня не стала слушать, сразу кружкой по голове огрела.

- Неправда! Он меня за бок ущипнул! Сильно, синяк останется, - закричала я и показала пальцем на больное место.

Феня тихо вскрикнула и, глядя мне в глаза, зажала себе ладонью рот. Это что, знак, чтобы я молчала? Пусть и дальше оговаривают?

Отец Саввы посмотрел на меня так, словно перед ним заговорила деревянная лавка.

- Улька, тебя не спрашивают, - смиренно вздохнул Пекас.

Он сегодня вообще был на удивление сдержан. Наверное, потому, что договор – последний рывок для того, чтобы сбыть меня с рук. Всё же сначала гладко шло.

- Не трогал он её, всё врёт, - хором заявили девчонки.

Мать Саввы укоризненно покачала головой.

- Иди умойся, сынок, - вздохнула она. – Перепугали всех. И впредь руки не распускай.

Я ободрилась – хоть кто-то в этой семейке на моей стороне.

- Вот как будет женой – тогда и поучишь, - закончила мать моего ненаглядного жениха.

Я открыла было рот, чтобы высказать, что я думаю по поводу нашего бракосочетания, но Феня меня опередила.

В два шага она оказалась рядом со мной, больно дёрнула за косу, требуя молчания.

- Ах, сватьюшка, чего по молодости-то не бывает, - медовым голосом заговорила она. – Ульна у нас девица спокойная, расторопная, видно – очень переволновалась сегодня. Сама понимаешь – такой день у девки раз в жизни бывает, загодя думу думала, боялась, стеснялась. Кружку, поди, от неловкости своей уронила.

- И то правда, сватья, - подхватила мамаша Саввы. – Милые бранятся – только тешатся. Пойдём в дом, что-то свежо сегодня, надо бы нам всем согреться.

Савва предложению ещё раз поесть обрадовался и, кажется, даже забыл, что я его обидела. Девчонки, под строгим взглядом матери, прыснули в пристройку. Мужчины степенно вернулись к столу.

- Я, сватьюшка, невесту нашу домой провожу, - всё так же ласково сообщила Феня. – Устала она и напугалась.

Мать Саввы согласно кивнула и окинула меня таким злобным взглядом, что стало понятно – пугаться мне ещё рано. Вот стану законной женой – тогда можно начинать.

По деревне шли торопливо и молча. Я хотела было спросить про своё будущее, но Феня тихо прошептала.

- Молчи! Здесь за каждым плетнём тебя слышат. Дома поговорим. Да глаза-то опусти, полохало!

Дома я первым делом спросила:

- Феня, что такое полохало?

- Так ты и есть, - сердито ответила Феня, стаскивая с ног новенькие ботинки. – На той неделе, помнишь, деревенский дурачок приходил попрошайничать? То плакал, то песни пел, чуть в колодец не провалился, полохало бездомное. И ты не лучше!

Феня протёрла ботинки от грязи и убрала в сундук. Вероятно, до следующего выдающегося события.

- Вы ему подавали? – спросила я.

- Как не подать? Убогий же, работать на себя не может – хилый, больной. В каждом доме и накормят, и напоят.

Не понимаю я местное население. Убогого они жалеют, а меня почему никому не жалко? Ульне – так, оказывается, звучит моё новое полное имя, всего восемнадцать лет. Зачем отдавать её замуж за драчливого борова?

- Вот я тебе, строптивой, задам! – вдруг разозлилась Феня и схватила хворостину.

Ну уж нет! Так не пойдёт! Что это за жизнь такая, когда тебя пытаются побить все, кому не лень?

Феня подскочила ко мне. Я увернулась, схватила хворостину и потянула на себя. Физически Феня была намного сильнее, зато я изворотливее и хитрее. Сначала мы бегали вокруг стола, потом – ползали под столом, где я пыталась спрятаться.

После я решила пробраться к выходу и пригрозила Фене:

- Ударишь – буду орать как резаная!

Для полной достоверности – кого здесь напугаешь криками, заголосила:

- Пожар! Горим! Убивают! Люди добрые, ко дну идём!

Феня бросила хворостину, села на лавку и устало опустила руки. Мне её даже жалко стало – всё-таки Феня не молоденькая, так скакать по всей избе.

- Он тебя правда ущипнул? – спросила Феня.

Я с готовностью задрала рубаху – на боку растекался синим и фиолетовым большой синяк.

Феня покачала головой:

- Возьми мазь в погребе, там в углу – намажь. Эх, Улька, долог век тебе покажется с таким мужем.

То есть как это – век? После всего, что произошло сегодня?

- Феня, разве нельзя отменить помолвку? То есть договор, я хотела сказать. Он же меня прибьёт, если женится.

- До смерти не прибьёт, великие боги не допустят. Ты молись им почаще, дары приноси. Терпи, Улька. Когда ребёночек в животе появится – легче будет. Пальцем не тронет тебя Савва.

- Ты думаешь? – засомневалась я.

- Знаю. Ударишь беременную – рука вскорости и отсохнет. Великие боги женщин берегут.

Глава 9

Ткань ленты оказалась удивительно прочной, но я не сдавалась. Когда зубы не помогли, я взяла нож, попыталась разрезать – никакого эффекта. С таким же успехом можно резать металлический лист.

Не может быть, чтобы не нашлось способа её снять! Я намочила ленту, попробовала растянуть и стащить через кисть. Лента не тянулась.

Тогда я её высушила и поднесла к горящей свече – даже если немного обожгусь, это того стоит.

Лента не горела.

- Феня, как так? – выдохнула я.

- Ой, лихо-лишное, всяко боги могут наказать, а уж не помнить ничего – вовсе тяжёлое наказание, - сообщила Фаня. – Лента-то свадебная, понимаешь? Свадебная, а не та, которую девки в косы вплетают и сарафаны украшают.

Свадебная лента оказалась уникальным даром богов. Купить её можно только в большом храме, потому что в маленьких таких дефицитов не производили. В определённое время, которое знали только главные жрецы, над обычной лентой проводился большой многодневный обряд. Лишь после этого она приобретала свои удивительные свойства.

- Как они её на кусочки делят? – спросила я.

- Этого не знаю, не скажу. Может, сразу нарезают, а может секрет какой есть или молитва.

Точно! Значит, способ её снять всё-таки есть!

- Я могу пойти к жрецу, объяснить ситуацию, и он снимет с меня алую ленту.

Феня отрицательно покачала головой:

- Нет. Жрецы могут только соединить брак. Разъединить не могут.

- Но ты же сама говорила, что разводы бывают! Значит, возможность всё равно есть!

Феня встала, налила себе большую кружку остывшего взвара, сделала несколько больших глотков.

Мой живот обиженно заурчал. Ещё бы, я сегодня почти не ела, если не считать скромный завтрак из отварных овощей и хлеба.

Феня посмотрела на меня, достала миску, чугунок с похлёбкой, кивнула:

- Ешь. Скоро Пекас придёт, не знаю, что он нам сделает. Накажет, думаю.

Ещё и Пекас с хворостиной накинется? Не слишком ли много на меня одну?

- Почему – нам?

- Дык кому? Я тоже виновата, что ты непослушной выросла. Только не знаю я, как так получилось. Ты же до падения тихая была, молчаливая, тупенькая, конечно, но получше, чем сейчас. Про таких говорят – воды не замутишь. Вопросов глупых не задавала, с женихом не дралась. Правда, пугливая была, всего боялась, так это для семейной жизни не помеха.

Да уж, с Улькой всем было комфортно. Безмолвная и испуганная, она никому не доставляла хлопот. Одно непонятно – зачем Улька Савве понадобилась? Или ему просто нравилось мучить беззащитную девушку?

- Вдруг Савва захочет расторгнуть договор? Он может? Кстати, почему моего согласия никто не спросил?

- Зачем? Раз пришла – значит согласна, - пояснила Феня.

Что же ты, дорогая, раньше-то молчала? Да я бы вцепилась мёртвой хваткой в забор и с места бы не сдвинулась. Я бы, как Жихарка из сказки, так ручки-ножки растопырила, что из избы меня живою не вынесешь.

- Савва мужчина, он договор разорвать может, но не будет. Приданое даём хорошее, а то, что ты без меры болтлива стала, так это пока в его доме не оказалась.

Ни-ко-гда. Никогда и ни за что я не выйду замуж за Савву. Пусть меня хоть силой тащат к жрецу – я буду отбиваться, визжать и кусать каждого, кто попробует меня принудить. И не пугайте меня больше ничем – жизнь с Саввой и его семейством – вот где самое страшное.

- Феня, я не выйду за него замуж.

- Выйдешь. Куда ты денешься.

- Сбегу!

- Да?

Феня тяжело встала, распахнула входную дверь:

- Беги.

Так просто? Она уверена, что я останусь?

Ужасно, но Феня права. Куда мне бежать? Я не знаю этого мира, не знаю законов и порядков. Не умею пользоваться деньгами, да что там – я не умею их зарабатывать. Мне негде жить и никто, кроме Фени, не будет возиться с моим просвещением.

- Но как-то живут у вас одинокие женщины? Неужели все поголовно замуж выходят?

Оказывается, замуж выходят почти все, не считая совсем уж убогих калек. Плохоньких по местным меркам невест, разбирают вдовцы и такие же плохонькие женихи. Это те, кто страшно беден или с физическими недостатками. Про психическое нездоровье Феня ничего не знала, вероятно, душевных болезней в этом мире не было.

Выйти замуж – главная мечта каждой девушки. Потому что без мужа никак не прожить. Некому содержать семью, некому заступиться и позаботиться. И, самая большая проблема – не будет детей. Дети считались главным доказательством успешной жизни. Правда, не всегда у всех получались, но тут уж как повезёт.

- Что, без мужа дети не получатся? – усмехнулась я. – Разве для этого обязательно надо жениться?

- Ты про грех, что ли? Грех получится, как без него. И ребёнок может народиться, но тогда уж совсем плохо – дитё заберут в храм, там и вырастят. Мать о нём никогда ничего не узнает. Замуж её никто не возьмёт.

- Куда ей деваться?

- Приживалкой, куда же ещё, и то – если повезёт. В приличный дом мало кто распутницу пустит. Остальные, все, кто замуж не вышел, перестарками в приживалки идут. Помогают по хозяйству, детей хозяйских нянчат, за скотом смотрят. Стараются. Не понравится чего хозяину – выгонит, как собаку, на мороз.

Роль приживалки меня не устраивала. Что же делать? Как не отбивайся от ненавистного брака, всё равно получается, что ждёт меня печальная и несчастная судьба. Или с обжорой Саввой, или за печкой в чужом доме. Хотя за печкой я вполне справлюсь, не пропаду.

- Тебя приживалкой не возьмут, - сказала Феня, словно прочитав мои мысли.

- Почему?

- Красивая больно. Какая хозяйка своими руками соблазн в дом запустит? Если не муж, то сын, брат, свёкр на тебя засматриваться начнёт.

Я красивая? У меня всей красоты – коса, больше ничего. Или просто я себя не видела?

- Феня, зеркало есть у нас?

- Не веришь? Думаешь, зря мы тебя в тряпки рядили да из дому не выпускали? Знали, что парни на тебя быстро позарятся и сватов зашлют. Хорошо, если отказать можно, но ведь не каждому откажешь. Замуж можно и в шестнадцать выходить. Ты сегодня Пекаса опозорила, а он специально тебя дома держал подольше, боялся, что здоровья слабое, помрёшь первыми родами.

Глава 10

- Могли бы и получше жениха найти, - обиделась я на Феню и Пекаса.
Пока мы с Феней шли по селу, я обращала внимание на местных. Смело могу
заявить, что такой же хорошенькой девушки мы ни разу не встретили.
Красота Ульны отличалась от местных. Те выделялись румяными яблоками
щёк, круглыми глазами и крупными формами.

Феня не успела ответить – в дом ввалился Пекас. Судя по запаху и нетвёрдой
походке, горе от моего поведения, или радость от того, что договор всё-таки
заключили, они с отцом Саввы залили основательно.
Феня сразу захлопотала вокруг мужа. Стянула сапоги, усадила на лавку,
принесла в кружке воды.
- Болеть завтра будет, любезный мой, - сокрушалась Феня. – Собирались за
дровами поехать, теперь придётся отложить.
Разрешение на рубку дров надо было получить заранее. Господский егерь
выделял участок, на котором могли заготавливать дрова все желающие. С
разрешением, конечно. Но, как всегда в жизни, чтобы получить что-то
лучшее, стоило поспешить. Пока тянешь время и собираешься, односельчане
выберут все самые хорошие и сухие стволы, а опоздавшему достанутся
тонкоствольные хиленькие деревья.
- Как есть до вечера пролежит, - вздыхала Феня.
Я присмотрелась к Пекасу. Крепкий, здоровый, седины совсем немного,
только на висках. Чего ему до вечера лежать, не похоже, что напиток,
который они употребляли щедрыми дозами, был очень крепкий.
Но сейчас мне было до не того.
- Феня, а как Савва может ленту снять? Если она не рвётся?
- Как, как, - проворчала Феня, накрывая мужа стёганным одеялом. – Придёт к
господину, скажет, что не нужна ему такая жена. Если господин сочтёт, что
Савва прав, то ленту с него снимет.
Значит, всё-таки её можно снять! Господин местных земель имеет такие
полномочия, или боги ему помогают, что, в принципе, не важно. Важно
получить свободу.
- Я сама пойду к господину.
Феня издала горестный стон.
- Кто тебя, убогую, пустит к нему? До ворот доберёшься, а дальше как?
- Он вообще женщин не принимает?
- Женщин – замужних или вдовых, как и мужиков со всякими просьбами,
принимает управляющий. Выслушает, велит не гневить великих богов и
выгонит. Потому никто к управляющему не ходит. Чтобы девка какая пошла
просительницей – такого я не слышала.

- Сиротка или обиженная близкими? – предположила я.
- Отстань уже, - отмахнулась Феня. – Устала от тебя так, словно поле до заката
полола.
Больше она со мной разговаривать не захотела, что не помешало надавать
заданий. Я послушно перемыла посуду, замочила бельё для завтрашней
стирки, покормила птицу и свиней, наносила в хлев воды.
К закату я чувствовала себя не лучше Фени. Сил хватило только на ещё один
вопрос.
- Так что у нас с женихами? Получше Саввы не нашлось на мою неземную
красоту?
Феня, которая как раз крошила в чугунок овощи на завтрашнюю трапезу, чуть
не ударила себя по пальцу ножом. Со злости она отшвырнула нож в сторону,
повернулась ко мне.
- Я бы тебе сказала, но, боюсь, за косы меня муж оттаскает за мою
откровенность и длинный язык! Но завтра, к вечеру, когда он в себя придёт –
спроси. Ты смелая нонича, дурная – чего тебе косы беречь, всё равно Савва
вскорости проредит.
Угу. И я тебя тоже люблю. Но всё равно обидно – знает ведь, что я ничего не
помню, неужели трудно рассказать?
Думала, что не смогу заснуть, но это был очень трудный день – я уснула
сразу, как только голова оказалась на жёсткой подушке. Мамочка моя, чем
они её набили? Камнями, что ли? Есть куры, гуси, ещё какая-то птица,
среднее между уткой и лебедем. Нечем подушки набить?
Вспомнила маму и загрустила. Отца у меня не было, а мама рано покинула
бренный мир. Болезнь сожгла её за несколько месяцев. Хорошо, что у меня
нет ни сестёр, ни братьев, и некому сходить с ума от страха, перебирая
варианты – куда я пропала.
Проснулась от стонов Пекаса. Нет, ну чего уж так охать, если всё, что вчера
употребил, была твоя личная инициатива? Тем не менее я терпеливо
дождалась, пока Феня оботрёт лицо деда влажной тряпкой и напоит его
водой.
Когда она достала из печи чугунок с завтраком, дед начал издавать
подозрительные звуки.
- Убери, - прохрипел он. – Сил моих нет!

Пахло, кстати, как обычно – пареными овощами, немного мясом и совсем
чуть-чуть какой-то травкой. Подозреваю, что душицей.
Пекаса мучал недуг, который мы в офисе называли «финский праздник –
похмелянье». Я могла помочь сердечному, но не даром. Едва Феня
запихнула обратно в печь чугунок и вышла, я приступила к расспросам.
- Деда, а дед, - осторожно начала я. – Скажи, почему мне жениха самого
плохонького нашёл?
Пекас пошарил рукой по лавке, в поисках то ли хворостины, то ли чего-то
тяжелого. Не нашёл – я подготовилась. Даже выбрала время, когда Феня
ушла кормить птицу.
Меня сейчас тоже не должно быть в доме – поросята-то, с её распрекрасным
боровом, тоже голодные. Но я нагло прогуливала работу и мучила Пекаса
расспросами.
- Дед, скажи, а я тебе помогу, чтобы голова не болела. За дровами к обеду
поедешь, - предложила я сделку.
Лицо Пекаса удивлённо вытянулось.
Он поправил на голове мокрое полотенце (Феня с утра постаралась
облегчить ему страдания) и просипел:
- Улька, ты мать свою помнишь?
- Нет, - честно призналась я. – И отца не помню, сына твоего. Прости, но
ничегошеньки в памяти не осталось.
Пекас, не вставая с лавки, поднял вверх большой палец.
- Воот! – протянул он. – Потому и болтали люди, что ведьма – мать твоя.
Теперь верю, что не зря болтали – ты не только лицом в неё, ты, вообще, в
один миг перевернулась. Другая стала, чужая, словно тебя заговорили.
Пожар-то хоть помнишь?
Пожар я помнила, но лучше бы забыла насовсем. Каждое, даже секундное
воспоминание отдавалось болью во всём теле.
- Ты помочь обещала, - напомнил дед.
Я кивнула и полезла в погреб. Свечу не взяла, и так знаю, где искать нужную
бочку. В углу, думаю, самом холодной, стояла большая деревянная бочка с
солёными огурцами. Я их уже попробовала – очень вкусно. Обожаю солёные

Глава 11

Мою мать засватали из дальней деревни, такой дальней, что Пекас не хотел ехать на сватовство.

Отец увидел её на ярмарке и влюбился. Всё с самого начала пошло наперекосяк. Пекас и Феня были против этого брака, но мой отец настаивал. Тогда Пекас сам выбрал сыну невесту в своём селе и заявил, что его решение – последнее и пересмотру не подлежит.

Мой отец, тогда ещё просто его молодой сын, обиделся и ушёл из дома. Нанялся на работу егерем, поселился на дальней опушке.

Шло время, приглянувшуюся Пекасу в невестки девушку выдали замуж. Можно было найти другую, но сын сказал, что никого, кроме своей возлюбленной, женой не назовёт. А если Пекас не даст разрешения на брак, то придётся жениться без разрешения.

- Так можно было? – удивилась я.

- Можно, но опасно. Великие боги могут не дать детей, или наслать беды и болезни. Не любят они, когда дети противятся воли старших, - сказал Пекас.

Единственного сына было жалко, внуков тоже хотелось, и Пекас согласился на брак.

Жену сын увёл жить в избушку в лесу, что было вообще не по правилам. По обычаю молодые несколько лет, а часто всю жизнь, жили с родителями жениха. Или, когда позволяли средства, и большая семья просто не помещалась в одном доме, молодых отделяли. Если, допустим, сыновей было несколько.

Мой отец был единственным сыном, и надежды на самостоятельность не было никакой. Он и ушёл сразу в лесную избу. Такой поворот событий категорически не понравился Фене. Она ждала невестку, хотела увеличить поголовье птицы и площадь огорода, а что тут увеличишь, если женские руки как были в количестве одной пары, так и остались.

Феня потребовала, чтобы молодые вернулись жить в отчий дом. Сын Пекаса готов был к переезду, но здесь привычная программа снова дала сбой – невестка не захотела покидать домик в лесу.

- То есть её мнение учитывалось? – обрадовалась я.

- Ещё чего! Когда баба важные дела решала? Но твой отец её послушал, и они остались. Тебе год был, когда он поехал в город, торговать заячьими шкурами, смолой, берёзовым дёгтем. Зайцев господин всем разрешает бить – плодятся немерено, на поля набеги делают. В пути напали лихие люди. Ладно бы только добро забрали, но сын мой, видимо, отбиваться стал. Они его и не пожалели.

Я зябко поёжилась. Страшно жить в мире, где тебя могу убить за смолу и дёготь. Не думаю, что разбойники польстились на шкуры, раз добывать их мог любой.

Но даже тогда моя мать не вернулась в деревню. Собирала грибы и ягоды, выращивала овощи на небольшом огородике, сушила целебные травы.

- К ней много кто за травками ходил. Мази умела делать: от ожогов, от болей разных, от синяков.

Похоже, мазь от синяков, учитывая местные нравы, пользовалась особенным спросом.

- Пожар случился, когда тебе три зимы было, - вздохнул Пекас.

Столб дыма увидели с проезжающей по тракту телеги. Все знали, что в лесу живёт травница, и сразу поняли, что горит её дом.

Дом полыхал, как факел. В стороне нашли маленькую меня, в грязной рубашонке, зарёванную и перепуганную.

- Тогда много чего говорили, но как загорелось – никто не знает. Одни считали, что мать твоя сама дом подпалила, специально, чтобы с дороги увидели и тебя забрали. Другие говорили, что пожар был случайностью. Скорее всего дверь заклинило, мать сама не смогла выбраться в узкое окно, а тебя выкинула подальше от дома. Ещё думали, что ты во дворе гуляла, когда дом загорелся. Много чего тогда люди набрехали.

- Она погибла в огне? – всхлипнула я.

Стало очень жалко бедную молодую женщину, которая не успела пожить на свете. Не порадовалась семейному счастью, своему домашнему очагу, не успела вырастить дочь. Наверное, это жутко страшно – понимать, что оставляешь своего маленького беззащитного ребёнка.

Какое счастье, что у меня нет детей. Я бы сейчас точно с ума сошла от всего, что со мной случилось.

- Нет, не нашли на пепелище ничего. Человек не полено, в прах не сгорает, - сказал Пекас. – Потому и болтают, мол, малую бросила, а сама вместе с дымом на ведьмаковские игрища улетела.

- Не правда. Не могла она меня бросить. Не верю.

- Дык я раньше тоже не верил, а теперь смотрю, как ты переменилась – и не знаю, чему верить-то, - устало вздохнул Пекас.

В избу, тяжело отдуваясь, ввалилась Феня. Скинула с ног плетёные тапки, похожие на лапти, сняла платок, развязала грязный фартук.

Я опасливо продвинулась к выходу – сейчас, когда Феня узнает, что я ещё ничего не сделала, есть все шансы таки огрести хворостиной по спине. И Пекас не заступится.

- Плохо тебе? – участливо спросила Феня своего мужа.

Пекас встал, почесал бороду, задумался. Посмотрел в окно, где ярко светили оба солнца, и, вероятно, решил, что чувствует себя достаточно хорошо.

- За дровами сейчас поеду. Кто со мной в помощь?

- Ульку бери. Старая я стала лесины таскать, - быстро определилась в ситуации Феня.

Какие дрова, если мне надо к господину? Но при Фене я лучше промолчу, а то опять начнёт сокрушаться, какая я стала глупая и убогая. Уверена, что договориться с Пекасом выйдет значительно легче.

Собралась я быстро. Надела висящую за печкой грубую хламиду, подпоясалась такого же качества узким поясом и завязала голову платком. Выходить без платка я, девка, имела право, но в лес без платка идти не стоит. Кто знает, какие в этом мире есть летающие насекомые, да и голову может напечь – солнца грели по-летнему жарко.

Пекас запряг в телегу смирную флегматичную кобылку, Феня сунула мне в руки узелок с едой, и мы отправились.

Уговаривать Пекаса я начала сразу, как только выехали из деревни.

- Пожалуйста, отвези меня к господину, - попросила я, умоляюще сложив руки. – Пекас, я твоя единственная внучка, кровиночка, неужели тебе не жалко отдавать меня Савве? Ты же видел, как он будет со мной обращаться.

- С мужем не спорь – и он тебя не обидит.

- Обидит! Он злой, и мать его злая, она будет специально меня гонять, понятно же. Да ладно бы работой нагрузила. Она издеваться надо мной будет.

Глава 12

Феня, хоть и жалеет меня иногда, всё равно хочет выдать замуж. Считает, что
нет для меня лучшей судьбы, чем покорная мужняя жена и бесплатная
рабочая сила. Ведь не приживалкой же, в самом деле? Чего сопротивляюсь?
- Савва меня и раньше обижал, но я рассказать боялась. Он меня на речке
зажал и так нащипал, что синяки остались.
Пекас повернулся ко мне:
- Когда? – строго спросил он. – До свадебного договора руки распускал,
охальник?
- Да, - подтвердила я.

- Не врёшь? Если обманываешь деда – великие боги накажут.
- Не вру!
Пекас некоторое время молча управлял лошадью, потом решился:
- Поклянись.
- Как? Деда, я не помню.
- Скажи, что клянёшься силой великих богов и милостью их.
Я не Улька, но ведь сейчас я за неё? Точнее, за себя в её теле, и, судя по
всему, в нём и останусь. Улькина душа улетела, а моя заняла её место.
Прости, девочка, пусть тебе будет хорошо.
- Клянусь великими богами и милостью их.
Гром не грянул, молния не ударила меня в голову и вообще ничего не
произошло.
- Поехали к господину, - решился Пекас и дёрнул за поводья.
Я тихо выдохнула. Рано расслабляться, всё только начинается.
Замок увидела издалека. Примерно так я его и представляла. Каменные
стены, башенки с бойницами, стрельчатые окна и обязательные
выступающие балкончики на некоторых башнях. В средние века эти милые
детали фасада использовались как туалеты. Нечистоты падали в
окружающий замок ров. Представляю, как там пахло, наверное, ров отлично
защищал замок от посторонних – мало найдётся желающих его переплыть.
Я принюхалась. Нет, здесь балконы на башнях явно служат для чего-то
другого, потому что пахло хорошо. Травами, немного печным дымом и
поздними летними цветами.
Ворота, которыми меня пугал Пекас, оказались чисто символическими. То
есть ворота были, а забор – нет.
- Где крепостная стена, или хоть забор из камня, что ли?
- Зачем господину стена? От кого ему прятаться? Вокруг его подданные, они
не могут причинить вреда.
- Вдруг враги нападут?
- Типун тебе на язык! – рассердился Пекас. – Что я делаю? Что? Везу глупую
девку свадьбу отменять! Нет, Улька, не ты одна головой повредилась, я,
видимо, тоже нынче не в своём уме.

Пекас дёрнул за вожжи, разворачивая кобылу в обратную сторону.
- Пекас, миленький, но ты же обещал! – взмолилась я.
Он тяжело сполз с телеги и бухнулся на колени прямо в дорожную пыль.
Задрал бороду вверх, прижал ладони к груди.
- Великие боги! Подайте мне знак!
Я посмотрела на небо. Синее, бездонное, чистое. Чего Пекас ждёт? Должен
пойти снег, потухнуть одно солнце, или боги могут словами ответить?
- Великие боги! Угодно ли вам моё деяние? – простонал Пекас.
Самой, что ли, рядом упасть? Может тогда ответят.
Боги на мольбы деда не обратили никакого внимания, чем я тут же
воспользовалась:
- Видишь? Молчат, значит, всё правильно мы делаем.
Пекас, качая головой, забрался на телегу и дёрнул вожжи.
Во дворе замка суетился народ. Кто-то вёл за узду коней, кто-то громко
ругался, несколько женщин трясли разноцветные пледы и одеяла. Я
неуверенно пошла к высокому крыльцу.
- Куда! – дёрнул меня за руку дед. – К чёрному входу нам.
Внутрь замка нас не пустили – слуга у чёрного, предназначенного для слуг и
остального персонала, входа, встретил нас у дверей. Очень пожилой, седой, с
сеточкой глубоких морщин на лице, он сидел на деревянном табурете и
сканировал взглядом всех проходящих. Однако, экономит господин на
охране.
- За какой надобностью? - спросил слуга, безошибочно определив в нас
посторонних.
Пекас объяснил, в чём суть дела.
Старик внимательно присмотрелся ко мне, даже немного привстал.
- Где видано такое чудо? Неужто и впрямь думаешь, что с тебя ленту снимут?
– спросил он.
- Снимут, - уверенно ответила я.
А если не снимут, то я всё равно рано или поздно её сниму. Сгрызу,
раздербаню по ниточкам, растворю в кислоте – но сниму.

Старик покачал головой, совсем как недавно Пекас:
- По-хорошему бы не пускать вас, но больно интересно посмотреть, что
будет. Подождать придётся, очередь тута.
Как он смотреть собирается? К управляющему с нами пойдёт? Управляющий
ленту не снимет, но я должна его убедить допустить меня до господина.
Ждать пришлось недолго, но меня это не обрадовало. Перед нами было трое
просителей, все они зашли и вышли довольно быстро. Или управляющий
ничего не решает сам, а только принимает просьбы, или, как предупреждала
Феня, делает это исключительно формально.
- Идите за мной, - кивнул Пекасу старик, когда подошла наша очередь.
Идти пришлось недолго, вероятно, у управляющего был специальный
кабинет для приёма, потому что уж очень скромное оказалось помещение.
Небольшая узкая комната без двери, стол, оббитое тёмным бархатом кресло
с высокой спинкой.
Управляющий, мужчина средних лет, встретил нас угрюмым взглядом.
- Выкладывай, - приказал он Пекасу.
Пекас бухнулся на колени. Я чуть замешкалась, но быстренько упала рядом.
Дед бы хоть предупредил, что мы здесь ползать будем! Я, конечно, не
ожидала, что нам предложат взвару с плюшками и будут вежливы, но и
стоять на коленках на каменном полу тоже не рассчитывала. Ладно,
потерплю, лишь бы замуж за Савву не отдали.
Уже знакомая с местными порядками, я скромно молчала. Управляющий
сделал жест рукой, и дед встал. За ним, стараясь не привлекать к себе
внимания и не поднимать взгляда от пола, поднялась я. Ага, значит, нас
готовы выслушать. Это немного обнадёживает.
Пекас торопливо рассказал суть проблемы. Управляющий неуклюже вылез
из кресла, подошёл ко мне и за подбородок поднял голову.
- Красивая девка, - заметил управляющий. – Но – глупая. Как в голову пришло
ленту снять? Глупой девке муж особенно нужен, да пораньше. Как только в
возраст вошла. Ты, мужик, поздно её замуж отдаёшь, долго при себе держал,
а это не хорошо. Девка страх потеряла, сама хочет судьбу свою устраивать,
когда такое было? Ты виноват – распустил, недосмотрел, розги тонкой
пожалел для дурочки. Наказать бы надо примерно, да я сегодня добрый.
Идите!

Глава 13

Старик подозрительно огляделся и отошёл в сторону, под тень старого
раскидистого дуба. Приложил палец к губам. Мы с Пекасом торопливо
закивали – молчим, конечно, соблюдаем тишину и не привлекаем к себе
внимания.
- Господин на охоте, уже несколько дней. В замке недавно были гости,
столько народа, что горничные после них до сих пор порядок навести не
могут. Господин устал от суеты и уехал.
- К вечеру будет? – тихо-тихо прошелестела я.
Старик отрицательно покачал головой:
- Думаю – нет. Уборки ещё дня на три, не меньше, давно такого бедлама у
нас не было.
- Я буду ждать, - решилась я.
- Можно, - кивнул старик. – Но, если не боитесь леса, то можете найти его в
охотничьем домике.
Я хотела спросить, а как, собственно, мы будем искать домик, но меня
опередил Пекас.
- Знаю, где он. В прошлом году на большую охоту продукты туда подвозил.
Старик закивал, отчего его бледные щёки равномерно затряслись. Как же
трудно работать в его возрасте! Кажется, здешний господин не отличается
добротой и не желает видеть, что его старым слугам давно пора на покой.
Из замка мы сразу поехали в сторону леса. По дороге дед сокрушался, что
Феня расстроится и будет переживать, потому что он не привёз дров. Что к
господину можно приехать через неделю, а дрова сами себя не нарубят и в
дом не придут. Я-то, может быть, всё равно выйду замуж, а они с Феней
будут мёрзнуть всю зиму и экономить каждое полено.
Дорога была узкой, каменистой, когда стемнеет, ехать по ней станет
самоубийством. Лучше бы дед лошадку поторопил, а не разговоры
разговаривал. Здешние солнца не только всходят быстро, но и за горизонт
заходят очень даже торопливо. Раз-два – и хоть глаз коли.
- Дедулечка, милый, ну какие уже дрова? Скоро стемнеет, - уговаривала я.

- Уже и дедулечка! – ахнул Пекас. – Улька, ты когда успела слов-то столько
узнать? Да ты моя ли внучка? Вдруг тебя в тот день ведьма подменила?
- Твоя, твоя, - плаксиво сказала я.
Нет, надо лучше себя контролировать, так и спалиться недолго – в прямом
смысле слова. Решат, что меня подменили, и не раздумывая, бросят в костёр.
- А коли моя, говори, как на духу – что ты любишь больше всего? Что я тебе с
ярмарки да с торгов привозил?
Пекас повернулся ко мне, ожидая ответа.
Откуда мне знать? Как я могу помнить того, чего не видела? Память Ульны
иногда подкидывала картинки из прошлого, но про сладости там ничего не
было. Зато было много боли и обид.
Девочка почти ни с кем не общалась, кроме Фени и Пекаса. Деревенские
дети обзывали её ведьмачкой и сторонись, было несколько случаев, когда
Улька убегала от града камней и ледяных снежков. Наученная горьким
опытом, она старалась держаться подальше от чужих, не уходила далеко от
дома и избегала людей. Конечно, она плохо говорила! С кем ей было
разговаривать?
Феня, считавшая Ульну виновницей своей бесплодности, девочку беседами
не баловала. Пекас вообще не понимал, что от него надо что-то ещё, кроме
заботы о пропитании и одежде, а потом – о приданом.
Ульна подрастала, ровесники тоже выросли и поумнели. Травить её
перестали, но обходили стороной. Кто знает, что на уме у молчаливой
дурочки?
Неожиданно заржала лошадь. Заволновалась, начала переступать с ноги на
ногу и поворачивать голову, словно хотела о чём-то спросить Пекаса.
- Что с ней? – испугалась я. – Волки?
Пекас задумчиво хмыкнул. Подошёл к лошади, погладил её по упитанному
боку, успокаивающе похлопал по холке.
- Нет, не волки. Слышит или чует что. Что – не пойму.
Лошадка замерла и опять шумно всхрапнула. Но теперь звук из леса я
услышала тоже.
Стон. Тихий, но явственный. Так не скрипят деревья и не шевелит листву
ветер – в лесу кто-то стонал.

- Нашли мы чудес на свои головы, - вздохнул Пекас.
Порылся в телеге, достал громоздкий тяжёлый фонарь.
- За мной иди, - скомандовал он.
Лес в этом месте оказался негустой. Красивые высокие стволы смотрели в
небо, под ногами мягким ковром зеленела пушистая незнакомая
растительность. Идти пришлось недалеко.
Человек лежал на краю поляны. Судя по одежде – не из мужиков. Высокие
сапоги обхватывали стройные длинные ноги. Красивая короткая куртка
расшита вензелями и узорами. Человек лежал лицом вниз, прижимая колени
к животу.
- Давай-ка, Улька, помоги его повернуть. За плечи придерживай, дальше я
сам.
Вдвоём мы осторожно развернули незнакомца на спину. Я сняла с головы
платок, немного вытерла кровь с лица. Оно не сильно пострадало, мелкие,
хоть и глубокие царапины, вероятно, получились, когда человек упал на
колючие кусты.
Он опять застонал. Пекас приподнял фонарь, и я резко выдохнула. Ужас!
Рана на животе, к которой мужчина прижимал обе руки, выглядела ужасно.
- У, беда, беда, лихо-лишное, - с тоской сказал Пекас. – Господин это наш.
Чего теперь делать, Улька, не знаю. Уйти бы от греха подальше да домой
вернуться. Всё равно ведь помочь не можем. Но и бросить его в лесу нельзя.
Зачем я, дурак старый, тебя послушал? Чего мне дома не сиделось?
Я молча опустила пониже его руку с фонарём. Самое время причитать! Мои
знания в медицине исключительно базовые, основанные на охране труда на
производстве, но и без них понятно, что господина из леса надо увозить.
- Деда, бери за плечи, я за ноги. Потащили в телегу.
Удивительно, но мой уверенный тон подействовал на Пекаса, как приказ
начальника на растерянного подчинённого.
Дорога к телеге показалась мне значительно дольше, чем когда мы шли
вперёд. Ну и тяжёлый же оказался господин! Никогда в жизни столько не
поднимала, как бы самой теперь не слечь. Был, правда, один плюс – я
неожиданно узнала, что в теле Ульны, а точнее, моём новом теле, скрыта
немалая физическая сила. Вроде ножки тонкие и ручки-веточки, а раненого я
волоку не хуже деда, хоть и пот струится за ворот грубой рубахи.

Глава 14

Охотничий дом я оценила по достоинству – в таком смело жить можно.
Теплый, просторный, с высокими потолками и несколькими окнами,
украшенными ажурными деревянными ставнями. Аптечку нашла в большом
сундуке. Горшочки с мазями и разными притирками, пучки сухой травы,
чистые куски полотна. Ну, хоть что-то, не придётся перевязывать раненого
чем попало.
- Его надо раздеть. Дед, помоги!
- Ты чего делаешь-то? Ты понимаешь, кого раздевать собралась? Господина
и мужчину! Ты лекарь, что ли?
- А здесь есть лекарь? Если мы сейчас ему не поможем, - кивнула на
раненого, - он до приезда лекаря не доживёт.
- Он и так не доживёт, - тяжело вздохнул Пекас. – Глянь, как господину
досталось – с дыркой в животе никакой лекарь не поможет.
Раненый застонал и на миг приоткрыл глаза. Осмысленный взгляд выражал
столько муки и страданий, что я поняла – он нас слышал.
- Улька, пошли уже, не трогай ты его. Ведь нас в его смерти обвинят. Скажут,
что я напал, а ты помогала, иначе откуда бы нам на этом месте взяться.

В словах Пекаса было рациональное зерно. Управляющего я видела, он
произвёл впечатление хитрого и жёсткого человека. Если в гибели господина
надо будет кого-то обвинить, то мы с делом – самые подходящие
кандидатуры.
- Что на самом деле случилось с господином? Дикие звери напали?
- Думаю, кабан это, секач его подрал. Хорошо, что до смерти не затоптал.
Хотя, чего хорошего уж теперь. Нет, Улька, не нужен господину лекарь,
смотри бледный какой – к утру с великими богами встретится.
Как к утру! Молодой, красивый мужик! Даже сейчас он оставался
привлекательным. Высокий лоб, рельефные скулы, широкие плечи. Если ещё
и с характером неплохо, то просто грех разбрасываться таким генофондом!
Но, какой бы ни был характер, всё равно нельзя оставлять его одного. Если
Пекас прав, и жить господину осталось несколько часов, с ним рядом кто-то
должен находиться. Хотя бы для того, чтобы принести стакан воды.
- Пекас, а что ты про верёвку говорил? – вспомнила я.
- Повесят нас, если обвинят в гибели господина, - тоскливо пояснил Пекас. –
Если и поверят, что спасти хотели – не поможет. Скажут, не так несли, не так
везли, да ещё и в охотничьем домике самовольничали. Кого-то же надо
будет наказать? А кого? Секача не найдёшь, как есть выходит, что только мы
с тобой остаёмся.
Печально, но боюсь, что дед прав. Нас запросто могут обвинить в чём
угодно.
Господина мне было жалко, но и нас с Пекасом тоже. А ещё Феню, которая
останется одна и уж теперь точно будет проклинать меня до конца жизни.
Она ни на минуту не усомнится, кому принадлежала светлая идея поехать в
лес.
- Пекас, возвращайся домой, - решилась я. – Фене скажешь, что я от тебя
сбежала.
- Зачем?
- Ну кто меня, дурочку, поймёт? - усмехнулась я. – В лесу ты не был,
господина не видел, из замка сразу за дровами отправился.
- Так нету дров, как я их в темноте рубить буду?

- Ты отправился, но пока доехал – стемнело. Ещё и по лесу немного поплутал,
в темноте же не видно, где телегу оставил. Уезжай, дед, подумай о Фене. Как
она без тебя?
- А ты?
- Я останусь. Если господин не доживёт до утра, вернусь в село. Если великие
боги будут милостивы к нему, то утром пойду в замок, за лекарем. Но в
любом случае тебя здесь не было.
Пекас, видимо сомневаясь, угрюмо посмотрел на господина. Уезжал бы уже
скорее, что ли! Мне надо переодеться, смыть кровь с ладоней, пересмотреть
сундук-аптечку. Мне очень не хотелось, чтобы господин отправился в чертоги
великих богов. Мне-то он здесь нужен, живой и желательно здоровый,
способный снять с меня ненавистную алую ленту.
- Поторопись, деда, - попросила я. – Фене от меня привет передай, объясни
ей, что терять мне нечего – замуж за Савву я своими ногами не пойду.
Я всё-таки уговорила Пекаса. Не знаю, что заставило его меня послушать, а
не попытаться силой утащить из охотничьего домика. Может быть,
человеколюбие – как оставить раненого одного. А может, он, наконец, понял
и поверил, что выдать меня замуж не получится ни при каком раскладе.
Когда Пекас уехал, я в первую очередь занялась собой. На моей одежде
столько микробов, что никаких секачей не надо.
Одежды в гардеробной было много, но вся мужская. Я выбрала белую,
нежнейшего полотна рубашку, подвернула рукава. Полы доходили мне до
колен, и рубашка вполне могла сойти за широкое платье, но, вероятно, с
телом Ульки я приобрела и её взгляды на приличия. Чтобы не сверкать
голыми коленками, натянула тонкие, тоже белые, штаны.
А ничего, между прочим, штанишки! И длина мне подошла, даже
подворачивать не надо, и пояс на шнурке. Я подпоясалась найденным здесь
же длинным шёлковым шарфом и занялась, наконец, раненым.
Он был жив, не стонал, но и не приходил в сознание. В сундуке-аптечке я
копалась по наитию. Раз мать моя была травницей, вполне возможно, что и
мне с генами передались какие-то знания. Или не с генами, не важно. Я
понюхала пучок коричневой незнакомой травки. Почему-то я знаю, что она
от боли. Да, точно от боли, пахнет болотом и сыростью.

А вот этот пучок, старательно упакованный в полотно, надо заварить как
снотворное и успокоительное. Мазь, накрытая промасленной тряпочкой,
наносят на мелкие раны.
Знания всплывали в моей голове из самых дальних глубин памяти.
Господин застонал. Я присела рядом, положила ладонь на его повязку – сама
не знаю, зачем.
Но то, что произошло потом, вызвало у меня тихий вскрик.
Я почувствовала, как ладонь разогревается и тепло от неё впитывается в тело
господина. Как вода в губку!
Отдёрнула руку, внимательно осмотрела. Что сейчас было? Неужели
подозрения в моих возможностях имеют под собой основание? Я что –
ведьма?
Вот бы здорово было! Это же сколько возможностей, одна метла чего стоит!
Кота можно завести, у всех уважающих себя ведьм есть чёрный кот.
Господин опять застонал и что-то тихо забормотал, судорожно вздыхая.
Я нежно приложила на больное место обе руки. Похоже, на эмоциях малость
перестаралась – раненный вскрикнул.
Тепло всё впитывалось и впитывалось, а я чувствовала, как слабею. Сначала
стало сложно сидеть рядом с господином, и я опустилась на пол. Потом
положила возле раненого голову – мне невыносимо хотелось закрыть глаза.
Потом меня начало потряхивать и, пытаясь согреться, я обхватила себя
руками.
Лицо господина уже не было таким бледным. Нет, румянец не появился, но
пугающая синева под глазами исчезла. Получается, ему лучше?
Больше я ни о чём подумать не смогла. Кое-как, спотыкаясь о свои же ноги,
доплелась до ближайшего диванчика, завернулась в толстое покрывало,
которое лежало на диване для украшения, и уснула.

Глава 15

Во сне я видела маму. Оказывается, она была очень красивая, с такой же как
у меня, пушистой косой и фиалковыми глазами. Мама ласково улыбнулась,
протянула руку и поправила мне на лбу непослушный локон.

Я вздрогнула, открыла глаза. С кровати на меня неотрывно смотрел
господин. Понятно, почему я проснулась – от его прожигающего взгляда кто
угодно сон потеряет.
- Кто ты? – требовательно спросил он.
Это вместо «спасибо, красна-девица, спасительница и хранительница моя»?
Я, может быть, вчера чуть сама вместо него не померла, а он меня взглядами
прожигает так, что пятки дымятся!
- Ульна, господин, - как можно скромнее и пугливее сказала я.
- Откуда взялась?
- Нашла вас вчера, господин. Специально к вам шла с прошением, а вы вота –
раненый лежите и дышите через раз.
«Вота» я специально вставила, чтобы не выходить из образа. Впрочем,
может быть, не стоит особенно стараться? Это Пекас и Феня знали меня с
детства и могли распознать попаданку, а господин видит меня впервые,
откуда ему знать, как разговаривает деревенская девушка Ульна?
Раненый прижал ладони к лицу, вероятно, пытаясь вспомнить, что
произошло. Надо бы ему ссадины обработать, а то вчера не до того было.
Или не надо? Теперь сам справится?
- Не помню, - признался он. – Я возвращался с охоты, решил, что утром уеду в
замок. На меня напал кабан-одиночка, я даже оружие вытащить не успел.
Кажется, при господине был нож, большая палка, которою Пекас назвал
рогатиной и лук. Всё вместе Пекас тоже привёз в охотничий домик. Это
оружие? Он ножом от кабана собирался отбиваться?
- В моих лесах не водятся кабаны, секач откуда-то приблудился, - с трудом
сказал господин. – Но меня это не оправдывает – ужасно глупо пострадать на
охоте, имея я при себе оружие. Да ещё в собственном лесу!
Между прочим охота – вообще довольно опасное занятие, в моём мире тоже
бывают случаи, когда на охотников нападают дикие звери. И не всегда
встреча заканчивается хорошо для человека.
А господину вместо того, чтобы тратить силы на самобичевание, хорошо бы
помолчать и поесть горячего.
Мне горячее тоже не помешает. Есть хотелось так, что сводило живот.

Я встала, поправила одежду. Сейчас умоюсь и за дело – раны смазать, еду
приготовить, посмотреть, что там в сундуке-аптечке найдётся
обезболивающего.
- Бесстыдница! – господин от гнева аж глаза ладонью прикрыл. – Зачем ты
надела мою одежду? Сними немедленно!
- Совсем? – усмехнулась я.
Нет, ну вы посмотрите на него! Вчера готовился к знаменательной встрече с
предками, а сегодня ему моя одежда не нравится.
- Что? – не понял господин и руку убрал. – Что ты сказала?
- Я сказала, что женской одежды в доме нет. Лечить вас в своей я не могла,
потому что она грязная и кишит микробами.
- Чем? У тебя на коже насекомые?
Всё-таки надо быть осторожнее со словами.
- Нет, со мной всё хорошо. Но я испачкалась в вашей крови, когда стала вам
помогать, поэтому пришлось переодеться в то, что нашла, - терпеливо, как
ребёнку, объясняла я. – Позволите вам помочь? Или сходить в замок, за
лекарем?
- Пешком далеко и долго.
- Я знаю. Ничего, дойду. Как я могу называть вас, господин?
- Граф Венсан, к вашим услугам, - на губах графа заиграла тонкая улыбка. –
Ты знахарка? Целительница?
- Не знаю, - честно призналась я. – Мне очень хотелось вам помочь, хотелось,
чтобы вы не умерли от раны. Но почему вы так быстро пришли в себя – я не
знаю.
Очень даже знаю, но тебе не скажу! Ты меня за свои штаны с рубахой готов с
землёй сравнять, а что будет, если ты узнаешь про мою непонятную силу?
Пожалуй, никогда ещё в этом мире я не была к костру так близко.
- Ульна, раз ты попираешь все моральные правила, хоть штаны нормальные
надень, - тихо засмеялся граф. – Хотя, должен признать, что в мужском
исподнем ты выглядишь неотразимо. Я бы даже сказал – феерически!
Так это трусы такие, что ли? Белые мужские труселя? А почему длинные?
Если на мне они как коротенькие брючки, то графу будут до середины
голени.

Я оценивающе посмотрела на ноги графа и почувствовала, что заливаюсь
краской.
Ничего не говоря, убежала в гардеробную. Нашла там другие штаны,
длинные, наверное, вполне приличные, но далеко не такие удобные. Ладно,
подверну, что делать.
Я вернулась к графу и занялась медицинскими процедурами. Завёрнутые
рукава рубашки доходили мне до середины кисти и ужасно мешали. Но я не
стала подкручивать их ещё больше – руки женщины-простолюдинки тоже
особо не оголяли. Хватит с графа Венсана тех эмоций, которые он уже
получил.
- Зачем ты сюда пришла?
Сразу сказать? Пожалуй, нет, сейчас не стоит. Сначала сделаю отвар, сниму
ему боль. Рана, кстати, выглядела намного лучше, да что там, учитывая, как
граф вчера умирал, рана выглядела отлично. Никакой красноты, никакого
нагноения.
Значит, сначала полечу, потом накормлю, а потом поговорим. Весь мой
жизненный опыт подсказывает, что получить желаемое от сытого мужчины
намного легче, чем от голодного.
Обработать ссадины граф позволил безропотно, на отвар посмотрел с
сомнением и отодвинул кружку.
- Выпейте, граф, - уговаривала я. – Вкус горьковатый, но зато пользы сколько.
Будет меньше боли, вы сможете заснуть.
- Я мужчина и благородный человек, я умею терпеть боль.
- Верю, но не понимаю – зачем. Заживление пойдёт значительно быстрее,
если вы не будете себя мучить. Или вы боитесь, что я вас отравлю?
- Глупости. Хотела бы отравить – не стала бы спасть.
Ну хоть тут он во мне не сомневается!
Отвар выливать не стала – к ночи боли обязательно будут сильнее, а граф –
сговорчивей.
Кухня в охотничьем домике меня приятно удивила. Да уж, это не Фенина
печка на полдома. Впрочем, у Фени и кухни-то как таковой не было.
Здесь было всё. Отличный, удивительно чистый разделочный стол, удобная
печь, по стенам развешены разных размеров ножи и сковородки. Чугунки

Глава 16

Где здесь погреб? По логике вещей – должен быть во дворе.
Найти погреб при дневном свете не составило труда. Я окинула взглядом
запасы и удовлетворённо вздохнула. Наконец-то покушаем! Нормальной
еды, а не невнятного Фениного варева.
Так-так, чтобы мне вкусного приготовить? При таком разнообразии можно
размахнуться, как в хорошем ресторане. На крюках висели копчёные
окорока, куски мяса были переложены льдом. Вероятно, здесь было и дикое,
и домашнее мясо. Вон тот тёмно-красный кусок явно говядина, маленькие
тушки птицы были мне не знакомы, зато я признала битых уток и кур.
Взяла курицу за лапки и удивлённо выдохнула – однако! Килограмм пять
будет.
- Эй, ты точно курица? – спросила я. – Таких больших не бывает.
Для начала хватит. Вечером я сделаю рубленных котлеток из замечательного
кусочка розового мяса и сала. На выходе увидела яйца, прихватила
несколько штук. Может, яичницу пожарить? Нет, не стоит, для графа будет
тяжёлая пища, а я хочу жиденького.
В кухне я нашла лари с крупой и ящики с овощами. Довольно потирая руки,
достала муку. Умеют же жить нормально, почему в деревне все питаются
кое-как, просто и однообразно? Или деревенским просто негде взять такого
изобилия продуктов? Но Феня и Пекас держали скотину и птицу, да не они
одни.
Осталось растопить печку. В прошлой жизни мне приходилось это делать, и я
знала один маленький секрет. Бумага и растительное масло! Бумагу я
заменила куском старой тряпки, масло нашлось на кухне.
Курица всё же была великоватой, и я отделила от неё половину. В будущий
бульон добавила целиком луковицу и смешную круглую морковь. В новом
мире многие овощи были мне знакомы, разве что форму имели немного
другую. Но на вкус я легко определила в оранжевом шарике морковку, в
крупных, красновато-бурых неровных плодах что-то похожее на нашу
картошку. Капуста росла маленькими, очень плотными и жёсткими
кочанчиками, она варилась очень долго, как мясо.

Есть хотелось так сильно, что я решила сейчас не заморачиваться изысками.
Куриный бульон, отварная курица на второе – достаточно для того, чтобы
заморить голод.
Бульон получился – хоть на выставку. Прозрачный, золотистый, с приятным
ароматом мяса и специй. Я нашла их в маленьком ящичке. Думаю, специи
были очень дороги, поэтому в ящичке лежала миниатюрная ложка. Совсем
маленькая, с мой мизинец.
Сначала хотела убрать специи обратно, но потом решила, что не обеднеет
граф от пары ложечек перца и сушёного имбиря. Интересно, чеснок у них
есть? У Фени я его не видела, но, возможно, он тоже относится к дорогим
господским продуктам.
Кормить графа решила там же, на кровати – рано ему ещё вставать.
Притащила низкий столик, застелила вышитой белой салфеткой. В пузатую
кружку налила бульон. В бульоне плавали две половинки яйца и зелень. На
плоской тарелке разложила мясо, полила наскоро сделанным соусом из
муки, лука и бульона.
Граф покачал головой:
- Не ожидал, что в моих деревнях умеют изысканно сервировать стол. Ты
точно Ульна из села? Может быть, ты благородная девушка, которую
родители наказали за непослушание и сослали на время в деревню?
Почти угадал. Я благородная и образованная, я умею сама зарабатывать себе
на жизнь и не боюсь новых направлений. Кто и за что закинул меня сюда –
не знаю, но, раз уж пути назад нет, буду бороться за своё светлое будущее.
- Ты можешь есть со мной, - сказал граф Венсан.
Ох ты! Радость пришла – откуда не ждали! Можно сказать – праздник
пришёл в наш дом. Меня, замарашку в чужих штанах, пригласили к столу.
А ведь мог бы и не пригласить, между прочим. Голодной я, конечно, не
останусь, поем на кухне. Но, учитывая, как мы с Пегасом валялись в ногах у
управляющего, честь мне была оказана поистине великая.
Я пододвинула стул, принесла из кухни себе мяса и бульона и приступила к
еде.
Вообще-то я уже перекусила, пока готовила, но всё равно отметила –
натуральная пища имеет совсем другой вкус. Более насыщенный, что ли.

Граф попытался наколоть на двузубую вилку кусок мяса, но сделать это в
лежачем положении было довольно затруднительно.
- Ешьте руками, ваше сиятельство, - сказала я. – На тех, кто болен, этикет не
распространяется.
- Если ты ещё скажешь что-либо подобное, я подавлюсь этим замечательным
бульоном, - проворчал граф. – Где ты научилась так разговаривать?
- Вы думаете, раз из деревни, то только хвосты коровам крутить умею? –
фыркнула я.
Тянуться к мясу пришлось через весь стол, и я поддёрнула рукава рубашки.
- Что это! – воскликнул мой пациент и, в самом деле, едва не подавился.
Когда граф откашлялся и глотнул бульона, я поняла, какую сделала ошибку.
- Ты невеста? Ты! Засватанная! Невеста! Почему ты мне не сказала?
- Что бы изменилось? Вы бы не дали себя лечить, или не стали бы есть то, что
я приготовила?
Граф схватился за голову. Вероятно, резкое движение вызвало у него приступ
боли, потому что он побледнел и осторожно опустился на подушки.
- Ты – невеста, провела с посторонним мужчиной всю ночь. Одна! В
охотничьем домике!
- Не с посторонним, а со своим господином и графом. К тому же вы ранены.
- Это никак не меняет дело. Неужели ты не понимаешь, что натворила? Да
будь я хоть древний старик и при смерти, всё равно ты провела со мной
целую ночь.
- Вы же знаете, что ничего не было, - обиделась я.
- Я – знаю. Люди – не знают. Тебе никто не поверит. Если твой жених
пожалуется королю, то я заплачу штраф. Не слишком большой, кстати.
- Жениху?
- Почему жениху? – удивился граф. – Короне.
- То есть я окончательно и бесповоротно позорена? – обрадовалась я. –
Жених от меня откажется, порвёт ленту, и я могу идти на все четыре
стороны?

Глава 17

- Ты действительно не понимаешь, почему нельзя снимать ленту? - грозно
спросил граф Венсан. – Чему тебя только матушка учила!
- Нет у меня матушки. И батюшки нет, я с дедом живу и с его второй женой, -
всхлипнула я.
Стало жалко себя до слёз. Что здесь за порядки, если лучше угробить
жестоким браком девушку, чем отменить свадьбу? Я ещё могу понять, что
разводиться нельзя, хотя тоже, между прочим, ужасная традиция. Но
отказаться от свадьбы? Ничего еще не произошло, только ленты привязали.
- Сирота, значит, - вздохнул граф.
И тут я поняла, что это – мой шанс. Единственный и пока ещё возможный.
Я опустилась на пол и зарыдала в голос. Улькины воспоминания накатили на
меня с головой, погрузили в мир боли, печали и жестокости.
Вспомнила, как однажды мальчики привязали меня за косу к забору. Мало
того, что хитрым узлом, да ещё так, что я голову повернуть не могла. Был
лютый мороз, смеркалось, я уже не плакала, а молча тряслась, как в
лихорадке.
Тогда меня отвязал Пекас – заволновался, что долго за водой хожу. Посидел,
подумал, увидел, что изрядно стемнело и пошёл к колодцу. Через каких-то
триста метров нашёл свою, почти замерзшую, внучку.
Я долго болела, Феня ругалась и отпаивала меня травяными отварами.
Вспомнила, как весной дети играли в салочки, носились друг за другом, а я
случайно оказалась рядом. Нет, я не просилась в игру, знала, что откажут.
Сильный и упитанный не по годам Савва больно толкнул меня в спину, и я
упала лицом в грязь. Подняться на жидкой, раскисшей от талой воды глине

оказалось неимоверно сложно. Руки и ноги расползались в разные стороны,
не сразу я с трудом встала на четвереньки.
Меня опять уронили. Не знаю, сколько бы длилась их жестокая игра.
Женщина из ближайшего дома выглянула в окно, вышла на улицу и
полотенцем разогнала детей. Поставила меня на ноги, подтолкнула к
тропинке.
Вспомнила, как Феня лупила меня хворостиной, когда я опрокинула чугунок с
похлёбкой. Он был полный, большой и тяжёлый, мне не хватило сил его
удержать.
Граф что-то говорил, но я не слушала. Я жалела себя, несчастную Ульну и
того, что она даже не успела хоть немного пожить.
- Успокойся же! – прикрикнул граф. – Не переношу женских слёз. Я ещё
понимаю – капризы, но ты рыдаешь, как на похоронах.
- Так и есть. Себя хороню, граф.
Я села на пол, судорожно всхлипнула. Оправила спадающие штаны и полы
длинной рубахи. Наверное, у меня очень комичный вид… Если не знать, что
меня ждёт.
- Тебя обижали?
Ещё кивок. Знаю, что с благородными так разговаривать нельзя, но сейчас
мне всё равно. Горло перехватило спазмом, я не могла произнести ни звука.
- Подойди, - сказал он.
Я подошла, повинуясь жесту графа, встала на колени перед кроватью.
Граф Венсан положил ладонь мне на голову и торжественно сказал:
- С этой минуты я беру тебя, девица крестьянского рода Ульна, под свою
опеку. Тебя больше никто не обидит. Ты, в свою очередь, слушаешь меня
беспрекословно и выполняешь мою волю.
Граф Венсан потянулся к кружке с остывшим бульоном, сделал пару глотков
и тихо проворчал:
- Великие боги, что я несу? Как будто ты можешь мне не подчиниться.
Откуда, интересно, уверенность? Плохо вы меня знаете, граф.

Пользуясь близостью к столу, я тоже отпила из своей кружки. Бульон остыл,
на поверхности желтели маленькие звёздочки жира, но всё равно было
очень вкусно. И горло сразу отпустило.
- Ульна, ты станешь женой своего жениха, - торжественно провозгласил граф.
Зря вы, граф, меня под опеку взяли. Я же правильно понимаю, что после
этого легкомысленного обещания вы несёте ответственность за все мои
действия? Хотелось бы знать, грозит ли вам порка? Думаю, что нет, иначе бы
хорошо подумали. Одно дело физически наказывать безропотного
крестьянина, совсем другое – графа благородного происхождения. За меня
он точно особых неприятностей не получит, разве что ещё один штраф.
- Граф, мой жених жестокий и злой. Он уже в предвкушении, как будет со
мной обращаться. Не жалко вам меня? Я молода, не глупа и вполне могла бы
составить партию хорошему деревенскому парню.
- И всё-таки, где ты научилась так разговаривать? – подозрительно спросил
граф. – Подобные речевые обороты не складываются сами по себе.
Опять забылась! Да что же это такое! Сильные эмоции заставляют меня
терять над собой контроль.
- Не знаю, - вздохнула я. – Сами в голове появляются.
Граф недоверчиво покачал головой:
- Ты не глупа, не могу не признать. И должна понимать, что разреши я
отменить договор тебе – за тобой потянутся другие девицы. Порядок,
сформированный веками, начнёт разрушаться. Одна не захочет замуж,
потому что ей нравится кто-то другой, вторая хочет более выгодного
предложения, третья просто со вздорным характером. К чему мы придём в
итоге? Что ждёт нас и наших потомков? Хаос и разрушение вековых устоев!
Я отрыла рот, чтобы сказать, что изменения в мире – это нормально и
естественно. Что поколения за поколением открывают новые знания и новую
философию, что после века мракобесия и жестокости приходит время, когда
человек готов прислушаться к мнению другого.
Открыла и закрыла. Граф улыбнулся, кивнул, видимо, решил, что я больше не
буду спорить.
- Я вам жизнь спасла, а вы меня Савве отдаёте! Как же благодарность?
- Я тебе благодарен, но моя жизнь – в руках великих богов, а никак не в
твоих. Если им было бы угодно её забрать – я бы умер.

- Но они послали сюда меня, и я вас спасла. Иначе бы точно умерли, не
позднее сегодняшнего утра.
- Значит, так угодно великим богам.
- Позвать кабана?
Зря я это сказал. Ох, зря. Граф изменился в лице. Потом дёрнулся, и я, на
всякий случай, отползла подальше. Потом прижал ладони к лицу и громко
захохотал.

Глава 18

Он смеялся, вытирал слёзы, охал от боли, которую причиняли его ране
движения, и знаком что-то просил меня сделать.
- Поправить подушку? Ещё бульона? Накрыть вас одеялом?
Граф сделал жест, как будто подносит к губам посуду и пьёт.
Понятно! Бульон в кружке закончился, а графа мучила жажда. Я метнулась на
кухню, хотела было под шумок плеснуть его сиятельству обезболивающего
отвара, но передумала. Пока не попросит – не дам. Хочет благородно
страдать и мучится – его право.
- Ульна, - сказал граф, допивая воду. – Пожалуй, с тобой я готов нарушить
данный порядок и снять ленту. Но! Для этого ты пройдёшь испытания.
Что надо делать? Переплыть реку? Прыгнуть через костёр? Сносить семь пар
железных сапог, как в старой сказке, и сгрызть семь железных хлебов?
Может, проглотить живого червяка, доказывая своё желание избавиться от
Саввы? Пожалуй, последнее самое простое. Противно, конечно, но ничего -
закрою глаза, представлю румяный пятачок жениха и проглочу, как
миленькая.
- Муж даётся женщине не в наказание, а в назидание и помощь, - издалека
начала граф. – Женщина – существо слабое душой и телом, без мужчины она
прожить не может. С юности её подстерегают пороки, жадность, разврат и
зависть, потом, когда она носит ребёнка под своим сердцем, она ещё
беззащитнее и слабее. После родов женщине тоже не выжить в одиночку – о
ней должен заботиться мужчина.
Пороки, значит, угу. Подстерегают меня на каждом шагу, того гляди
подстерегут. А кто эти самые пороки мне предлагает – история умалчивает!
Женщина слаба и безвольна, без мужика вымрет как мамонт после резкого
изменения климата.

- Отдаёшь ли ты себе отчёт, что останешься безмужней?
- Да.
Видела я ваших мужчин – чем такого, лучше никакого. Самый адекватный из
всех – старичок-слуга в замке графа, но он, наверняка, давно и глубоко
женат. Да и хоронить в скором времени не хочется – грустное какое-то было
бы замужество.
- У тебя не будет детей.
Здесь я могу поспорить, но не буду. Кстати, как здесь относятся к
внебрачным детям? Уверена – очень плохо. Хорошо, если родишь мальчика,
а если девочку? Чтобы её, как безвольную куклу, отдали замуж за первого
попавшегося? Мальчику с клеймом ублюдка тоже придётся нелегко. Нет уж,
пожалуй, граф прав – лучше без детей.
- Ты встретишь старость в одиночестве.
С чего бы? Организую компанию таких же как я бабок, будем вместе тусить.
Мало ли в селе вдов, которые, хоть и вырастили детей, но старость всё равно
встречают в одиночестве?
- Тебя не позовут на гулянья, не пригласят в хоровод. День летних солнц, как
и День зимних ночей ты встретишь и проводишь в одиночестве.
Плохо быть изгоем и, уверена, тяжело морально. Но быть избитой так часто,
как Савва захочет уделить мне время – ещё хуже.
- С тобой никто не захочет иметь дело, - уже менее торжественно продолжал
граф.
- Как? Торговать не будут? Потеряют свою выгоду? – удивилась я.
- Чем ты можешь торговать, девица Ульна? Полотном, пряжей, овощами с
огорода? Люди, чтобы показать своё презрение, не купят даже по самой
низкой цене.
Тут я вами, граф, готова поспорить. Когда дело доходит до выгоды, реальной
выгоды, не копеечной, мало кто вспомнит разные мелочи, вроде
непослушной невесты.
Поспорить готова, но не буду. Послушаю, что ещё меня ждёт.
- Вся твоя жизнь пройдёт на окраине села, в печали и унынии.

Угу. А с Саввой весело пойдёт, как по нотам! Утром – подзатыльник, вечером
– пинок, на ночь, чтобы помнила, кого бояться, свекровушка ухватом
приголубит.
- Готова ли к таким испытаниям?
- Да! Только, пожалуйста, не наказывайте Феню и деда.
- Я взял над тобой опеку, а не права наказания или помилования. Раз ты
теперь под моей рукой, то мне и отвечать за тебя.
Мутно звучит… Я посмотрела на повязку на животе графа, потом в его глаза.
Давай уже определимся, ваше сиятельство? Хватит меня запугивать, я уже
боюсь, правда. Просто у меня выбора нет.
- Не накажу, - отмахнулся граф. - Иди, приготовь еду, а я пока подумаю, какое
испытание тебе назначить.
Я послушно пошла на кухню. Теперь главное, чтобы у графа не слишком
разыгралась фантазия. Кто его знает, какие испытания здесь в моде? Хотя у
женщин, уверена, никаких. Они же в полной зависимости, как рабы или дети.
Кто устраивает испытания рабам?
Занимаясь привычным делом, я немного успокоилась. Не скажу, что обожаю
готовить, но есть что-то умиротворительное в простых и часто повторяемых
действиях. Что-то, что наводит на позитивные мысли, помогает увидеть
новые решения проблемы.
Мясорубки не было, и я решила измельчить мясо ножом. Утомительное
занятие – ножи здесь тяжёлые и довольно тупые. Добавила в фарш мелко
нарезанное сало, жаренный лучок и опять прихватила чуточку специй. Знаю,
что дорого, но больному можно! Теперь яйцо, чуть муки и хорошо бы
сметаны, но ничего, без неё обойдусь.
Пока фарш, замученный моими, пусть тонкими, но вполне сильными руками,
«отдыхал», начистила овощи, которые я называю картошкой. Котлетки с
картофельным пюре! Чем плохо? Жаль, молока нет. Что за проблема у них с
молоком, надо потом выяснить. Ладно, добавлю вместо него картофельный
отвар, а вместо сливочного масла – немного топлёного сала. Туда же сырое
яйцо. Надеюсь, сальмонеллёза бояться не стоит. Во всяком случае, Пекас
сырые яйца пил, я видела.
Получилось очень вкусно. Убрала чугунок под толстое одеяло, чтобы не
остыло – микроволновки здесь нет, а греть на сковороде – то ещё
удовольствие. Она тяжёлая, как будто из камня вытесана, еле подняла.

Помыла посуду и решила ещё раз перекусить – я же почти не ела, только
слушала графа и плакала. Кто знает, что меня ждёт? Вдруг граф Венсан
решит, что испытание голодом – самое подходящее? Тогда моему
тощенькому, тщедушному телу долго не продержаться.

Глава 19

Заглянула в гостиную – отлично, граф заснул. Сон – сейчас самое лучшее его
состояние. Ткани восстанавливаются, кровеносная система навёрстывает
потерянное из-за ранения.
Я вышла во двор. В конюшне раздалось обиженное ржание. Там лошадь! В
самом деле, не пешком же граф приехал в охотничий домик. Бедное
животное хочет есть, пить, и, наверное, не понимает, почему его не выводят
из стойла.
С лошадьми я была так себе, не очень. Точнее, близко видела однажды,
когда гостила в селе. На расстоянии вытянутой руки. Но недавно смотрела
интересную передачу про конезавод, и теперь знала, что лошади нужно
положить сена и овса, обязательно налить воды. Вода должна быть чистой –
это принципиальный вопрос. Гордые животные не будут пить грязную воду.
Ещё я знала, что самые умные из них понимают человеческую речь и любят,
чтобы к ним относились, как к равным. Конь – не слуга и не подчинённый,
конь – друг и товарищ.
Говорить я умела. С лошадьми, правда, не приходилось, но да какая
разница? Собаки, между прочим, тоже любят, чтобы с ними разговаривали, я
уверена, что они понимают слова. Возможно, не все, но те, что постоянно в
обиходе – точно.
Дверь в конюшню я открыла, ласково приговаривая:
- Иду, иду, мой хороший, иду, моя лошадка ласковая. Накормлю тебя,
водички налью, спинку почешу. Где ты, милый…
Подняла голову и проглотила все слова, которые приготовила.
Конь – назвать его лошадкой я больше не рискнула, высокий, мощный, с
гордо выпяченной грудью, смотрел на меня недобрым взглядом. Крутые
бока лоснились, длинная шелковистая грива переливалась в солнечных
лучах. Маленькие злобные глазки окинули меня с ног до головы, конь
заржал, демонстрируя крупные белые зубы.

Бочка с овсом стояла у стены, сено лежало в углу, но подходить к коню я
боялась. Пока наливаю воду и сыплю зерно, он мне голову откусит!
- Давай договоримся, - миролюбиво предложил я. – Я тебя кормлю, а ты
меня не кусаешь.
Конь молчал и продолжал меня разглядывать. Я взяла большой, тяжёлый
деревянный ковш, набрала зерна и быстро высыпала его в деревянную
лохань. Зубы коня громко клацнули надо моей кистью.
- Ах, ты, скотина благородная! – психанула я, и во всей дури долбанула коня
ковшом по морде. – Я тебя кормить пришла, переживаю, а ты меня кусать
собрался? Если бы не я, твой хозяин бы умер этой ночью, а ты, неизвестно
сколько дней, стоял бы тут голодный и всеми забытый. И после этого ты меня
ещё кусать хочешь?
Я сердито отбросила в сторону ковшик и пошла за водой.
Колодец, на моё счастье, оказался вполне привычным. Кидаешь вниз ведро
и тащишь воду. По пути в конюшню я, на всякий случай, вооружилась
поленом. Пусть только попробует ещё раз меня цапнуть! Получит поленом
по зубам.
Конь, увидев меня, заволновался.
- Ага, - злорадно сказала я. – Боишься? Привык крестьянок безвольных
кусать, половой шовинист! Ничего, я тебя научу родину любить.
По бокам коня прошла нервная дрожь, он отступил в глубину стойла и оттуда
сверкнул на меня злыми глазами.
- Я тебя не боюсь, - заявила я.
Легко не бояться лошадь, которая стоит в стойле. Оставь нас один на один,
ещё неизвестно, чем бы закончилась первая встреча. В лучшем случае, я бы
уносила ноги, а конь бегал бы по двору, мечтая снять с меня скальп.
Граф проснулся от болей. Морщился, ерзал, но делал вид, что ничего не
происходит.
- Отвару? – коварно предложила я.
- А есть? – обрадовался граф. – Спасибо, Ульна, не откажусь.
Подогревать не стала – горло у пациента не болит, а нужный эффект и так
будет.

Пока граф приходил в себя, я пожарила котлетки. Впрочем, скорее что-то
среднее между шницелем и рубленной отбивной, ну да какая разница, не
думаю, что граф ждёт от меня кулинарных изысков.
Пышное пюре на большой плоской тарелке я красиво поправила ложкой,
рядом пару котлет и зелёный лук. Хорошо бы салат, но в доме не было
ничего, похожего на привычные мне огурцы и помидоры. Нарезала хлеб,
кстати, довольно чёрствый, для графа проявила сознательность и подогрела
бульон – ему сейчас очень полезно.
Граф кое-как устроился на боку и с интересом наблюдал, как я расставляю
приборы. Принюхался, довольно улыбнулся.
- Чем порадуешь, Ульна? Пахнет восхитительно. Я прихожу к выводу, что мои
крестьяне питаются лучше, чем я. Обязательно пришлю в ваше село своего
повара – пусть перенимает опыт.
Я представила, как Феня учит повара готовить похлёбку, и прыснула, как
девчонка. Надо как-то объяснить свои таланты.
- Крестьяне питаются очень просто, граф. Они не тратят времени на
вкусности, да и времени нет лишнего. Надо обрабатывать землю, ухаживать
за скотиной и птицей, обустраивать быт. Изысканных продуктов тоже нет, и,
конечно, нет дичины. Кроме зайцев. Но чтобы добыть зайца, надо провести в
лесу весь день. Стоит ли немного мяса и шкурка заросшего сорняками
огорода, с которого кормится вся семья?
Гаф задумчиво покачал головой. Попробовал пюре, отломил вилкой котлету.
- Очень вкусно, - серьёзно сказал он. – Даже на обеде короля я не ел ничего
вкуснее.
Что ты ел-то вообще, болезный? Отварное и жареное, выпечку, может быть
как-то особо приготовленные овощи, на гриле, например.
Куда вам, граф, до наших вкусовых пристрастий. Что-что, а поесть в моём
мире любят. Много говорят про диету, про правильное питание, про то, что
должен или не должен есть человек. И хомячат всё подряд! Рыбу, мясо,
моллюсков, овощи, фрукты и всё, что хоть в какой-то степени можно сделать
съедобным. В некоторых странах саранча и медузы на ура идут.
Пюре показалось мне сладковатым, как из подмороженной картошки, но всё
равно это намного лучше, чем то варево, которое готовила Феня.
- Вы придумали испытание, граф Венсан? – осторожно спросила я.

Глава 20

После еды захотелось кофе. Ну хоть бы чашечку, пусть даже растворимый.
Нет, пожалуй, растворимого я и сейчас не хочу. Тогда чаю, как в старом
фильме, стаканов пять или шесть. Я вздохнула и пошла за кипятком. Сушёных
фруктов для взвара, как у Фени, я не нашла, но воды вскипятила – хоть так
попить.
- Что это? – спросил граф, глядя в кружку. – Вода?
- Вода, - подтвердила я. – У вас нет ничего, кроме воды и мёда, чтобы
сделать взвар. Кстати, граф, а кто вам готовит здесь? Не сами же вы стоите у
печи.
Граф фыркнул, отодвинул кружку:
- Когда я устаю от общества и хочу одиночества, мне здесь никто не нужен.
Самостоятельно поесть я вполне способен – я солдат, а солдат, не важно,
граф он или нет, должен уметь позаботиться о себе в любых условиях. Эти,
кстати, вполне благоприятные.
Точно сам варил? Нет, не верю. Чтобы он чистил овощи, обжаривал их,
готовил бульон! Или, как Феня, обходился простым, пусть и невкусным, но
сытным блюдом – похлёбкой. Даже если у благородных она называется как-
нибудь иначе, смысл один.
- Вы варили суп?
- Зачем? Есть хлеб, есть яйца, окорока, овощи, которые можно и вкусно есть
сырыми.
Неужели во всех мирах мужики одинокого ленивы? Коллега рассказывала,
что, когда она уезжает в командировку, её муж питается исключительно
колбасой, сосисками, что в принципе одно и то же, и яичницей. У другой
коллеги муж ел бутерброды и бич-пакеты, у третьей – ходил питаться к маме.
Ни один из них не напрягался приготовлением пищи. И правильно! Я бы
тоже не напрягалась, но у меня выбора не было. От общепитовской еды
довольно быстро начинается расстройство желудка, а сухомятку я даже в
детстве не любила.
- На верхней полке лежит резной ларчик. Там сухая трава. Завари её из
расчёта ложку на кружку.

Я посеменила на кухню. Надеюсь, сухая трава хоть немного будет
напоминать чай. Ладно, пусть не чёрный, хотя бы зелёный. Открыла ларчик и
разочаровано вздохнула – нет, не чай.
Но на вкус оказалось вполне приятно, особенно с мёдом.
- Вернёмся к нашей проблеме, - сказал граф, зачерпнув ложечкой мёд. – Я
хочу и должен убедиться, насколько ты готова к самостоятельной жизни.
Итак!
Он съел мёд и торжественно поднял ложечку вверх. Ах, граф, голубчик,
любите вы, однако, позёрство. Сюда бы ещё спецэффектов добавить.
Молнию, например, или нимб над его сиятельной головой.
- Ты поселишься в самом дальнем доме, на краю села. Обычно таких домов
несколько – никто не хочет жить на окраине, ты выберешь самый последний.
- А если в нём крыша протекает? Или полы провалены? Или нет никаких
нужных построек? Бани, курятника, - во мне взыграла хозяйская жилка.
Граф кивнул и на минуту задумался.
- Хорошо, скоро зима, я не хочу, чтобы ты замёрзла. Кстати, как опекун я
выделю тебе делянку для заготовки дров.
Спасибо, обрадовал. Кто их пилить будет? Колоть, складывать? Пожадничал
готовых, что ли?
- Приданое, выделенное дедом, ты можешь забрать с собой. Но! Это всё
имущество, что у тебя есть. Возможно, дед даст тебе ещё что-то, скотину,
например, или птицу. Возражать я не буду.
Благодетель. Что дальше?
- Тебе надо показать, что ты, Ульна, дочь крестьянина, сможешь прожить
одна, без мужа и посторонней безвозмездной помощи. Я понятно излагаю?
Куда яснее. Пекас, например, не сможет заготовить мне дрова. И никто не
сможет, если я не заплачу денег. Но ведь у меня есть приданое, там
красивые вещи, можно будет что-нибудь продать.
- И сколько, ваше сиятельство, я должна продержаться на таких условиях?
Месяц? Два?
Может, испытание закончится до зимы, и тогда необходимость в дровах
отпадёт сама собой. Хотя… Не факт, что деду позволят пустить меня в дом.
- Два мало, - уверенно заявил граф, засовывая в рот ещё ложку мёда.

Хватит сладкое лопать, вы тут что, про кариес не слышали?
- Два месяца ты продержишься легко – у нас народ милосердный, добрый,
жалостливый. Два месяца убогую покормят. Особенно женщины – те, хоть и
незаметно, но буду еду подкидывать.
Свекровь мою несостоявшуюся ты не знаешь! Если она и подкинет мне еду,
то только с крысиным ядом. Сейчас она, наверное, ищет своему подсвинку
новую жертву и радуется, что я не стала её невесткой.
- Год, - сказал граф. – Год ты должна прожить самостоятельно. За это время
не только не истратить приданое, но и приумножить. Много не требую –
главное, чтобы ты могла без проблем одеть и прокормить себя. Согласна?
- У меня есть выбор?
- Есть. Поменять самостоятельность на год в моей конюшне. Конюхом тебя
возьму, будешь первая девка-конюх, - веселился граф.
К твоей придурочной лошадке, которая мне недавно чуть голову не
отгрызла? Нет уж, лучше я сама побарахтаюсь.
Я отрицательно покачала головой:
- Нет.
Граф неожиданно смутился. Мне показалось, или ему стало неловко? Да
ладно, у нашего сиятельства проснулась совесть? Ну, лучше поздно, чем
никогда
- Я тебя дразнил, - признался граф Венсан. – Не самый красивый поступок с
моей стороны, учитывая, что мы не ровня. Ты – всего лишь крестьянская
девушка, хоть и очень необычная. Я – граф и владелец этих земель.
Это извинение было? Если да, то какое-то обидное. Ладно, не стану я
переживать из-за всяких глупостей. Мне дали свободу на год – я должна ей
воспользоваться. Стоп! А что потом?
- Ваше сиятельство, что со мной будет, если я выполню условие?
- Я объявлю тебя моей свободной, и больше никто не позволит себе
смотреть на тебя с усмешкой. Если вдруг кто-то пожелает на тебе жениться –
теперь я знаю, что в жизни бывают необъяснимые факты, я дам своё согласи
и приданое.
- А я? Я смогу отказаться?

Глава 21

В охотничьем доме мы с графом прожили три дня. Он чувствовал себя значительно лучше и уверял, что выздоровление идёт семимильными шагами.

- Видите, у меня уже есть возможность заработать на жизнь, - обрадовалась я. – Могу оказывать первую помощь. Лечить не возьмусь, но помочь в нужный момент – запросто. Как бы ни презирали меня люди, приспичит – сами прибегут.

Граф помрачнел. Вздохнул, вероятно, подыскивая нужные слова, чтобы объяснить глупенькой мне элементарные вещи.

- Впрочем, крестьяне действительно этого не знают. Откуда бы? – сам себе сказал граф.

Он повернулся ко мне:

- Ульна, ты не можешь лечить людей. Более того – если ты рискнёшь, инициатива будет не просто наказуема, а жестоко наказуема.

- Почему? Что плохого в том, что смогу помочь?

- Дар исцеления очень редкий и бывает исключительно у людей благородного происхождения. Преимущественно у мужчин, крайне редко – у женщин. Из этих людей получаются лекари, но только из единиц. Остальные занимаются целительством в своей семье и среди самых-самых близких, кому могут доверять. Они этого не афишируют, чтобы не перебивать практику лекарям, не наживать себе врагов среди них. К тому же мало кому понравится, что к нему в любое время суток может обратиться страждущий пациент.

- Среди крестьян не бывает людей с даром? Никогда? – удивилась я.

- Крайне редко, раз-два в столетие. Возможно, их больше, но они тоже скрывают свои знания. Если начнёшь пользоваться своими возможностями, даже я не смогу тебе помочь. Тебя заберут во дворец. У короля два придворных лекаря, оба они ещё живы только потому, что равны в искусстве составления ядов.

- Не понимаю, при чём тут я. Скромная, тихая крестьянка, которая ни на что не претендует.

- С той минуты, как ты встанешь на ступеньку лестницы, ведущей во дворец, жить тебе останется не больше пары месяцев. Не знаю, от чего ты умрёшь – от внезапной простуды, бледной немощи или несварения желудка. Тебя отравят, Ульна.

- Лекарям не нужны конкуренты? – догадалась я. – Поэтому мало кто готов объявить себя настолько одарённым, чтобы лечить людей.

Граф грустно кивнул. Но это же безобразие просто! Люди, имеющие потрясающие способности, не могут помогать другим людям, потому что бояться за свою жизнь.

- А во дворец – это обязательно?

- Для благородных – нет. Они сами делают свой выбор. Но ты крестьянка. Ульна, тебя никто не спросит.

- Вы можете меня не отпустить, - предложила я в поисках лазейки.

Граф отрицательно покачал головой и поднял к глаза к потолку.

Понятно, граф хоть и граф, но кто он такой, чтобы менять порядки, установленные столетиями. Наверное, когда-то их придумали благородные, чтобы держать в узде простолюдинов и не давать им просочиться в свои ряды. Потом один из жрецов объявил этот порядок желанием великих богов, а боги не стали возражать.

Я смотрю, они тут вообще мирскими делами не слишком напрягаются.

- Ничего, придумаю другое дело, - проворчала я.

Я хотела всё-таки пойти пешком в замок, но граф отговорил. Пообещал, что со дня на день приедет его личный слуга, с отчётом и свежими продуктами.

Ржание лошади в лесу я услышала издалека, и поспешила переодеться в свою одежду. Граф, и тот до сих пор не мог привыкнуть к моему внешнему виду и частенько отводил глаза, что уж говорить про слугу.

К тому времени я почистила фартук, отстирала платье и грубую рубашку с длинными рукавами, сорочку. Увы, трусов женщинам здесь не полагалось. Наверное, благородные дамы носили что-то типа панталон, но крестьянки обходились только двумя рубашонками под основным платьем. Ничего, как только смогу – исправлю себе ситуацию. Бюстгалтеров не было тоже, но моему тощему тельцу всё равно не на что было их надевать. Как говорили в школе – смажь зелёнкой и забудь.

Граф увидел меня в родном платье и округлил глаза:

- Твоя семья настолько бедна? Ульна, почему твой дед не обратился ко мне – своему господину? Я не позволяю крестьянам скатываться в нищету, всегда помогаю, если они просят графской милости! – возмутился граф.

- Нет, то есть небогата, конечно, но мы не нищие, - залепетала я, не зная, как объяснить.

Меня вполне могли одевать и получше, но зачем, я всё равно не отличаюсь ни телом, ни лицом, мне далеко до местных румяных красоток, а уж про ум и говорить нечего. Зачем наряжать убогую забитую девку? Всё равно, что корявый пенёк обмотать шалью и лентами – лучше не станет. Уж лучше вложиться в содержимое сундуков, хоть какая-то надежда выдать меня замуж.

- У тебя точно есть достойное приданое? Одежда, обувь, всякие нужные в хозяйстве вещи?

- Да, граф. Даже скотина есть. Ещё дед обещал добавить двух поросят от последнего отёла, - скромно подтвердила я. – Клянусь.

Граф хмыкнул и отмахнулся. Кстати, про клятвы! Давайте уже решим все вопросы здесь, на месте, чтобы потом не бегать по нотариусам или кто там у вас их заменяет.

- Граф, простите мне мою наивность, но должны ли вы и я как-то закрепить наши обещания? Вы – в том, что берёте меня под опеку. Я – в своём послушании.

- В смысле? Сходить к жрецу? В нашем случае – нет. Я благородный человек и не откажусь от своих обещаний.

- Ну, тогда чтобы вы во мне не сомневались.

Граф Венсан громко расхохотался.

- Ульна, ты неотразима! Ты первая девушка, которая удивляет меня третий день! Иногда ты кажешься мне умной, иногда – прелесть, какой глупенькой. Иногда раздражаешь слишком опасными мыслями, но скучно рядом с тобой не было ни разу. Ты – моя крестьянка. Как ты можешь не исполнить то, что мне обещала?

- Не знаю, - я пожала плечами. – Я же никогда не нарушала вашу волю, откуда мне знать, можно это сделать или нельзя?

- Нельзя. Просто поверь мне на слово.

Я поверила. Кто его знает, какая сила кроется в клятве господину, но в словах графа было столько уверенности, что не хотелось проверять.

Если слуга и удивился моему присутствию, то вида не показал.

Глава 22

Въезжать в деревню на телеге не стала – зачем добавлять бабам тему для
пересудов. Хотя, наверное, после всего, что произошло, телегой больше или
меньше – не принципиально.
Я попросила возницу остановить довольно далеко от околицы и пошла
пешком. К своему дому подходила с опаской – кто его знает, нет ли здесь
обычаев закидывать невесту-отказчицу коровьими лепёшками или ещё чем
похуже. Вдруг некоторым мало просто осуждения, а хочется физической

расправы? Хоть я теперь и под защитой господина, только граф Венсан
далеко, в замке, а мои милые добрые земляки в каждом дворе.
Калитка привычно скрипнула, я вошла во двор.
За широким деревянным столом, который служил нам с Феней для всяких
хозяйских надобностей, сидела большая компания. Мужчины, женщины,
несколько подростков. Я с удивлением узнала свою несостоявшуюся
свекровь и двух её дочерей.
Может, удастся незаметно проскользнуть в дом? Не знаю, что у Пекаса с
Феней за праздник, но я на него явно не приглашена. Гости вроде как заняты
сами собою, старательно жуют угощение, хрустят луком и разливают по
кружкам напитки. Веселья незаметно, но и не грустит никто. Словно просто
пообщаться собрались.
Феня сидит ко мне спиной, а лицо Пекаса, как обычно, нахмурено.
Стол стоит довольно далеко от калитки. Если незаметно зайти за угол, можно
с той стороны дома залезть в окно спальни. Или вообще в сарае спрятаться,
подождать, пока все разойдутся.
Я почти добралась до угла, когда услышала за спиной испуганный крик.
Пришлось обернуться.
- Здрасте, - сказала я и зачем-то присела в книксене.
Чего меня приседать потянуло? Сто лет не смотрела исторических фильмов, а
тут – нате вам! Вспомнила! Самое подходящее приветствие в крестьянском
дворе!
Впрочем, учитывая, сколько всего я пережила за последние дни – удивляться
нечему.
- Сгинь, сгинь, дух бродячий, - забормотала маменька Саввы. – Сгинь, страх и
нежить подземная! Изыди, оболочка пустая, бестелесная!
Оскорблять-то зачем? Я просто поздоровалась.
- Аааааааа! – как обычно хором заверещали сестры бывшего жениха. –
Ведьма! Ведьма из земли вышла! Прямо из завалинки, сама видела!
Их крик сработал, как дeтoнатop – теперь орали все, кажется, даже Пекас с
Феней. И все ломанулись к выходу.
Знала бы – распахнула бы заранее ворота. Людей не больше десятка, но
паника – плохой советчик, как бы не подавили друг друга. Тем более среди

гостей я заметила парочку кругленьких женщин, очень похожих на
беременных. Не хочу я становиться причиной их ранних родов!
К моей большой радости, никто не пострадал. Правда, Феня и Пекас тоже
убежали на улицу – сработал стадный рефлекс, но это ничего. Побегают,
побегают, и вернутся. Лишь бы жреца не притащили, а то ещё с ним до
вечера придётся объясняться.
Я успела поесть остывших кушаний и привычно отметить, что блюда могли
бы быть и вкуснее, если их правильно приготовить. С удовольствием выпила
большую кружку взвара. Надо же, оказывается, я по нему успела соскучиться.
Уже подумывала, не пойти ли прилечь на свою лавку, когда в калитку
заглянул Пекас.
- Ты кто? – тихо спросил он.
- Деда, ты чего? Ульку свою не узнал? Единственную внучку? Или забыл, о
чём мы с тобой в лесу договаривались?
Пекас сделала несколько шагов вперёд. Остановился, внимательно осмотрел
меня с головы до ног.
- Помню. Но ведь ты умерла.
Пришла моя очередь открыть рот.
- Почему умерла? Когда? Что ты выдумываешь? Хочешь сказать – ты со мной
с покойницей договаривался?
- Тьфу на тебя, - сплюнул дед. – Как есть Улька. После того, как с лестницы
скувыркнулась, как раз такая, полоумная, и стала. И говорила так же – что
сорока в лесу трещит.
Дед махнул кому-то рукой. В калитку, вжав голову в плечи и мелко семеня,
как женщина-лотос с изуродованными ступнями, просочилась Феня.
Пекас закрыл калитку и кивнул на дом.
Согласна. Давайте обсудим наши личные семейные дела без посторонних
ушей. Уверена, что кто-нибудь тоже отошёл от испуга и горит желанием
узнать, откуда я появилась.
Пекас плотно закрыл дверь, мало того, прикрыл изнутри ставни на двух
окнах. Оставил только одно, чтобы проникал свет. Самое узкое и низкое
окно, под которым невозможно было спрятаться ни взрослому, ни ребёнку.

- Улька, девка ты беспутняя, мы уж с тобой попрощались, - тяжело вздохнул
дед и, кажется, даже чуточку всхлипнул. – Как Савва в дом вбежал, да рукой
замахал, я думал – кондрат меня хватит. Савва орёт, мать его за ним
прискакала – тоже орёт. Как, мол, так получилось, что у Саввы лента с руки
упала?
- Дед, ну ладно эти два чудика, но ты-то знал, почему я осталась в
охотничьем домике. Ты должен был понять, что произошло.
- Дык я и понял! Решил, что господин умер, а тебя из-за него казнили! Лента
могла с тебя только с мёртвой исчезнуть. Где видано, чтобы девке позволили
договор свадебный разорвать? Когда родители всё порешали, расходы на
свадьбу разделили и приданое посчитали.
Кто бы сомневался! Главное – приданое и будущие расходы, а уж никак не
желание невесты. Умных здесь не часто спрашивают, что уж от меня, убогой,
ждать.
- Ужо хотел ехать в замок, молить управляющего тело твоё выдать, -
продолжал Пекас. - Тризну сегодня справить, а завтра – ехать. Чтобы не
оставить тебя, полоротую, без погребения.
Это ещё кто из нас полоротый? Какое слово обидное, но понятное. Тот, кто
хоть и на определённых условиях, но добился-таки своего, или тот, кто
сначала меня мысленно похоронил, а потом от меня же и убежал? Ну,
понимаю, поддался всеобщей панике. Только сразу как было не додуматься,
что если бы граф Венсан умер, то его подданные о скорбном событии узнали
бы в тот же день. Максимум – на следующий. А раз о смерти господина нет
никаких вестей, тогда за что меня казнить?
Тем более вот так, сразу. Впрочем, придуманные Пекасом события вполне
могли случится – боюсь, долгими судебными разбирательствами здесь никто
не заморачивается. Особенно, если дело касается простолюдинов.
Феня начала приходить в себя. Пока мы с дедом беседовали, она осторожно
подошла ко мне, потрогала за косу, потом за рукав, за кисть. Вероятно,
убедилась, что я вполне живая и тёплая.
Ну, не орёт и не дерётся – уже хорошо. Странные у них похороны – сначала
поминки, а потом сам процесс? Или есть промежуточное звено? Потом
спрошу. От всех событий я чувствовала себя усталой, ещё и поела плотно.
Жирной, тяжёлой пищи.

Глава 23

- Ыыыыыы! Пекааааас! Прости! Прости неразумную! – она упала лицом в
потемневшие от времени доски. – Прости бабу глупую, умом скорбную,
милостью твоею пригретую! Прости, муж мой добрый, хозяин мой и
господин!
Что происходит вообще? Пока меня не было, с чердачной высокой лестницы
упала Феня? Опять с бельём, или на этот раз без корзины? Нет, на попаданку
она не похожа – вроде и говорит, и даже воет так же, как раньше. Но что за
ахинею она несёт? Судя по лицу деда – он тоже не понимал, о чём речь.
- И ты, Ульна, прости! – Феня повернулась ко мне, и я всерьёз испугалась за
её психическое здоровье.
Меньше, чем за две недели, бедная тётка пережила столько стрессов,
сколько не видела за все свои почти пятьдесят лет. Сначала я падаю и
становлюсь почти мёртвой. В самом деле мёртвой, потому что бедная
Улькина душа покинула её хрупкое, плохо развитое тело.
Дальше оживаю я, и Феня каждые пять минут поминает великих богов и
молится, не понимая, какая муха укусила всегда покорную молчаливую
девчонку. Затем нескучный свадебный договор, моё исчезновение и
неожиданное возвращение в родные пенаты. Как раз на собственные
поминки.
И вот плачевный результат – Феня назвала меня полным именем. Не для
посторонних людей, не для показухи, а от души.
Бедняжка. Какая психика выдержит столько потрясений?

Я нагнулась, погладила завывающую Феню по плечам, постаралась поднять с
колен. Напрасно – Феня не хотела вставать и оказалось неожиданно очень
тяжёлой.
- Фенечка, миленькая, всё хорошо, - искренне переживая, уговаривала я. –
Всё утрясётся, успокоится, будет как раньше.
Совсем как раньше уже никогда не будет, но зачем расстраивать и без того
ревущую женщину?
- Пекас, то есть деда, тебя простил, уже простил. Да, деда?
Пекас, похоже, перепугался не меньше меня и торопливо закивал головой:
- Прощаю, как есть – всё прощаю, - подтвердил он.
- Давай ты встанешь, и мы попьём горячего взвара? С хлебушком, да? Медом
его намажем, орешками посыпем. Потом спать, Фенечка. Ты устала сегодня,
трудный был день.
Я убеждала Феню ласковым и тихим голосом. Таким голосом дорогие и
добрые врачи разговаривают с душевнобольными, во всяком случае тогда,
когда рядом нет родственников и счёт за услуги полностью оплачен.
Ещё раз попробовала поднять Феню с пола:
- Дед, помогай!
Феня вырвалась из моих рук, несколько раз с силой стукнулось головой об
пол:
- Ульна! Прости! – опять взвыла она.
- За что? – неожиданно рявкнул Пекас, которому, похоже, надоел весь
сегодняшний цирк с конями.
Феня торопливо переползла к нему, охватила деда за лодыжки и горячо
поцеловала его лапти.
- Виновата я, ой, как виновата! Когда ты Ульку жить к нам привёл, с тех пор и
злобствую на девку. Я тогда молодая была, здоровая, мне бы своих детей
нянчить – а я за твоей внучкой бегай, как собака непривязанная. Она, Улька-
то, быстрая была, шустрая. Чуть недоглядела – уж ведро с водой
перевернула или в тесте по пояс вымазалась, - причитала Феня.
Гиперактивность, что ли? Даже если так, есть же какие-то педагогические
приёмы к таким детям? Переключить внимание, позволить помогать,
придумать интересное занятие. Впрочем, о чём я говорю.

- А ты её – хворостиной? – хмуро спросил дед. – Мне, значит, потом, Улькины
грехи побольше расписывала, чтобы не жалел.
Феня часто-часто закивала и опять приложилась лбом об пол. Нет, так не
пойдёт. Если она расколотит голову в кровь или сделает себе сотрясение
мозга, мне придётся её лечить. Чем это чревато, граф доходчиво объяснил.
Смотреть на Фенины мучения я тоже не смогу, поэтому грозно сказала:
- Хватит биться! Пол проломишь!
Помогло. Феня бросила на меня виноватый взгляд и… Поползла в мою
сторону.
Всё повторилось, но хоть без самоистязания. Объятия ног и поцелуи лаптей,
а дальше – продолжение исповеди.
- Прости меня, Ульна, прости, если можешь. Злая я была к тебе. Недобрая.
Приедет Пекас с ярмарки, мне пряник даст, а тебе леденец на палочке, как
любишь.
Вот, значит, какую сладость я всегда ждала от деда. Сахар уже научились
добывать и даже использовать. Жаль, идея бы мне пригодилась.
- Ты его облизываешь, улыбаешься – а я злюсь. Мои, мои детки должны
леденцы сосать, а их всё нет и нет. Ведь не больная я, не увечная, не
проклятая! За что такое наказание?
- И сейчас не знаешь – за что? – тихо и очень страшно, спросил дед.
Феня, без того зарёванная и с красным лбом, изменилась в лице.
- Знаю, муж мой, - тоскливо ответила она. – Через то и деточек тебе не
родила, что внучку твою невзлюбила.
Пекас кивнул:
- Увидели великие боги, как ты к детям-то относишься, и решили – нет, не
надо ей больше малышей, она с одной справиться не может, того гляди, и
душу и тело калечным сделает.
Вообще-то, если быть до конца откровенной – уже сделала. Хотя надо учесть,
что общественное мнение тоже приложило свою руку.
Но я не хотела мести. Не хотела, чтобы Пекас возненавидел Феню. Кому от
этого станет лучше? Отплатит за настоящую Ульку? Девушку не вернуть.
Надеюсь, там, где она сейчас, Улька на всю жизнь получит любящую и
ласковую семью.

Пекас сжал кулаки:
- Нет, Феня, не будет тебе прощения. Великие боги тяжёлые грехи не
прощают. И мне не будет – не досмотрел, не внимательный был, на тебя во
всех бабских делах положился. Думал – пусть ты не мать ей, но всё же за
мачеху будешь. Не обидишь сироту.
Лицо Пекаса потемнело, губы сжались, брови ещё больше насупились.
Пора вмешаться! Пока не случилось чего-нибудь похуже моего брачного
договора и неожиданного возвращения! Как там Саввина сестра кричала?
«Из завалинки вылезла, я сама видела!» Догнать бы малолетку, носом
потыкать в ту завалинку, чтобы не привирала.

Глава 24

На всякий случай отошла подальше, за другую сторону стола. Кто его, Пекаса, знает, вдруг он сейчас за тяжёлые предметы схватится?

- Деда, ты чего за богов говоришь? – спросила я осторожно. – Может и простят, они милосердные и людей жалеют, - предположила я.

- Это ты по скудоумию своему ничего не знаешь, поди, даже имён не назовёшь! – разозлился дед. – Ну-ка, перечисли.

Я молчала. Как я могу перечислить, если не знаю, кого! Надо потом поговорить с Феней и выучить всех, а то правда нехорошо получается.

- Деда, но ты-то знаешь. И Феня тоже. Она раскаялась, вдруг боги её пожалеют?

- Нет!

- Это ты за них уже решил?

Пекас ломанулся ко меня, явно не для того, чтобы обнять, но Феня повисла на его ногах.

- Послушай, послушай Ульну!

Феня вскочила на ноги, протянула руки вверх:

- Великие боги! Простите мне грех мой, и примите мои дары. Каждый месяц я буду приносить вам то, что смогу. Летом молиться и украшать ваши ноги цветами, зимой молиться и украшать вышитыми тканями.

«А ещё обмажу вас мёдом и вареньем» - мелькнуло у меня в голове. Но я быстренько выбросила сарказм из головы. Услышат ведь.

Феня стояла, задрав вверх руки и голову, мы с Пекасом наблюдали за ней. Вдруг Пекас молитвенно сложил руки на груди. Простил? Неужели простил?

Я тоже сложила руки. Интересно, сколько надо ждать ответа и будет ли он вообще? А если будет – сможем ли мы понять, что это ответ, а не случайное природное явление.

Понять оказалось просто. Фенины плечи охватил тонкий, не толще лески, бледный малиновый обруч. Световой обруч стал ярче, от нервного перенапряжения Феня мелко задрожала. Обруч в одно мгновение крутнулся вокруг Фени, взметнулся к потолку и исчез.

- Простили, - прошептала Феня. – Позволили грех замолить.

Пекас опустил руки, хотел что-то сказать, но я укоризненно на него посмотрела. Не стыдно? Правильно, лучше промолчи, можно подумать, ты всё моё детство капитаном дальнего плаванья ходил.

В эту ночь я уснула, едва голова попала на подушку. Но тело успело отметить, что диванчик в охотничьем домике намного мягче, шире и, вообще, приятнее.

Утром я рассказала почти всё, что случилось в лесу. Утаила только конфликт с конём – Пекас не одобрит. Про мужскую одежду, которую носила, тоже не сказала – Феня и без того ещё не до конца в себя пришла, чего её шокировать. Ну и всякие мелочи вроде котлет и то, о чём просто забыла сказать.

- С приданым, прежде чем разбираться, надо дом тебе выбрать, - решил Пекас. – Может тебе доски да гвозди лучшим приданым будут. То, что собрано, конечно забери. Остальное надо подумать – чего больше пригодится.

- Оно уже озвучено, разве можно добавить что-то ещё?

- Забрать нельзя, а добавить можно. Немного, конечно, тебя же в наказание отселяют, но кое-что подложим, - объяснила Феня.

На краю деревни, друг за другом, стояли три заброшенных дома. Пекас приготовил фонарь, чтобы проверить чердак и подпол, Феня взяла старых тряпок и ведро воды, чтобы хоть немного смахнуть пыль.

- Иначе ничего не увидим. – объяснила она. – Или пропустим чего важное.

Мне вручила деревянный ящичек, украшенный узорами по бокам и крышке, кстати, очень талантливыми узорами. В ящичке лежали таблички с именами всех богов и здесь он служил своеобразной иконой. Так как в доме буду жить я, то я, прижимая к груди ящичек, должна буду первой выйти из родного дома и зайти в новый.

- Мы же все три посмотрим, во все так заходить? – уточнила я.

Феня кивнула, аккуратно отливая в плошку щёлочи, которая заменяла жидкое мыло.

Мыло! Вот что надо обязательно попробовать сделать! Но, сначала, определиться с домом.

Готовые к серьёзной проверке, как троица придирчивых ревизоров, мы вышли из дома. показалось, или на улице что-то непонятно гудит?

Я задрала голову – нет, это ветер поднимается и колышет пышные кроны высоких деревьев.

Как положено, прижала к себе сундучок и первая вышла из калитки. За мной – Пекас и Феня.

Увидев встречающих, Феня задушено пискнула.

Возле дома собралась толпа народа. Нет, не полдеревни, и даже не четверть, но всё равно много для троих. Удивительно, но были и женщины всех возрастов, и даже дети. Они что, нас с рассвета ждут?

Каждый сжимал в руке камень, некоторые аж несколько штук. Хорошо подготовились. На тонюсенькую девчонку и двух немолодых людей. Совершенно безоружных, если не считать ящичка, ведра с водой, фонаря и тряпок.

Предводителем выступал – ну почему я не удивилась – Савва. Всю семью привёл, вот девчонки-сёстры рядом стоят, каждая по каменюке сжимает.

Сейчас они отомрут, и нам конец. Граф! Ваше сиятельство! Миленький мой защитник! Где ты? До замка далеко, а нескольких попаданий вполне хватит, чтобы защищать было уже некого. Потом, возможно, ты накажешь виновных, но нам от этого будет не легче.

Помощи ждать неоткуда. Я дёрнула Пекаса за рукав и глазами показала на Феню. Он понял – умный у меня дед. Чуть повернул корпус, прикрывая Феню собой, взял меня за узел фартука, чтобы было ловчее и легонечко дёрнул, показывая, что стоит поспешить.

Выход один – он быстро толкает Феню в калитку, потом сам, потом затаскивает вовнутрь меня. Закрываем калитку, подпираем тем, что попадётся под руку – и бегом в дом. Там закрыться будет проще. Во всяком случае можно в погреб сигануть – если изнутри лаз хорошенько прижать, то открыть его будет почти невозможно.

А там, глядишь, или староста поймёт, что после нападения ему сильно непоздоровится, или толпа растеряет свой пыл. Ну не подожгут же, в самом деле. Даже если получится оправдаться моим ведьминством, то на Пекаса и Феню нет никакого компромата. За такой грех боги покарают однозначно, быстро и жестоко.

- Бей ведьмачку! – скомандовал Савва.

Пекас успел толкнуть в калитку Феню, когда застучали камни. Но не по нашим телам, а по притоптанной до состояния асфальта, сухой земле. Дождя не было с того дня, как я упала с лестницы.

Глава 25

Камни до нас не долетели – все упали примерно в метре от меня. Как можно промазать с такого расстояния? Здесь собралось самое криворукое население деревни?

- А! Ой! Мама! Уууу! – дружно застонала толпа.

Всем стало не до нас – каждый вскрикивал и тряс рукою, а кто-то и сразу двумя. Ближе всех ко мне стояла старшая сестра Саввы, та, которая якобы видела, как я вылезла из земли. Девочка трясла обеими руками. Ладони были красными, как от ожога. Пузырей, может, и не будет, но поболит долго.

Те, кто ещё не успел бросить камень, или держал запасной, стали медленно опускать их на землю. Ага, молодцы, мало на дороге камней, ваших как раз не хватает.

- Сюда несите, - сказала я.

И, чтобы не слышать больше глупых обвинений, сообщила:

- Его сиятельство граф Венсан взял меня под своё попечительство.

Из толпы раздались недоумённые возгласы. Чего я, собственно, стесняюсь? Они меня чуть не убили, а я миндальничаю!

- Теперь я – под его крылом и его опекой! Обижая, унижая, злословя или обзывая меня – вы оскорбляете моего покровителя. Обожжённые руки – не самая страшная плата за вашу жестокость. С этой минуты никто не назовёт меня Улькой, эй ты, поди сюда, девка. Я – Ульна. Надеюсь, вы меня услышали. Камни, кстати, во двор заносите и складывайте вдоль забора.

Услышали, да. Под внимательным взглядом Пекаса люди подходили, складывали внутри двора камни и уходили.

- Прости, прости, прости, - говорил каждый, кто пошёл мимо меня.

Но не каждый раскаивался – это я видела по глазам. Кто-то смотрел виновато, кто-то злобно и завистливо.

Не хотела я говорить про графа всей деревне, но что поделаешь – пришлось.

Когда последний селянин покинул наш двор, Пекас спросил:

- Куда нам столько камней?

- Пусть забор укрепляют, - сказала я. – Да на всякий случай, как метательные снаряды.

Очень надеюсь, что «всякий случай» никогда не состоится.

Дома выбирали долго. Начали с самого последнего – так решил Пекас. Был он плохоньким, маленьким, с покосившейся крышей. На чердак дед не полез, сказал, что боится провалиться.

- Пошли дом второй смотреть, - кивнул нам с Феней.

Второй разочаровал нас ещё сильнее. Слишком большой для одного человека, он зимой потребует много дров для отопления. Крыша, вроде, выглядела прилично, зато сильно прогнил пол. Мне понравилось, что в доме много окон – в ряд на каждой стене, но Феня, сметая паутину со стен и разглядывая когда-то аккуратно ошкуренные, а сейчас покрытые плесенью брёвна, не оценила моих восторгов.

- Чего хорошего-то? Подумаешь, света много. Холода тоже тебе мало не покажется. А ветра задуют? Неделю, а то и две? Когда северин затягивается, и добрую-то избу выдувает, только успевай дрова бросать в топку. Эту на второй день застудит. Ты глянь хорошо – ещё и печь просела. Менять придётся печку.

- Пол гнилой, потому что место сырое, - со знанием дела заметил дед. – Пошли последний глянем, тот хоть немного, но выше.

В последний дом я заходила в тихом отчаянье, под ногами подозрительно скрипели гнилые ступеньки крыльца. Похоже, ни одного пригодного для жилья мы не найдём. Попросить у графа разрешения переехать в другую деревню? Возможно, там, на выселках, есть хоть какой-то выбор.

Тогда мои мытарства с односельчанами начнутся сначала. Новые соседи возненавидят меня раньше, чем я отмою полы. Как же, ведьмачка к ним припёрлась!

Последний дом нас приятно удивил – он в самом деле сохранился значительно лучше остальных. Не слишком большой, но просторный, печь, полы, крыша – всё, хоть и грязное, пыльное, в паутине и мышиных пометках, но вполне целое.

Окон три, что порадовало Феню. Подпол большой и чистый.

- Куда тебе такой подпол? – Феня пожала плечами. – Ладно, есть не просит, лишь бы не дуло. Крыльцо Пекаса попрошу сегодня поменять, пока мы порядок наводим.

- Феня, я сама буду убираться. По условию испытания мне никто не должен помогать.

- Даже я?

- Да. Я могу нанять людей и заплатить им деньги, по безвозмездную помощь принять не могу.

Феня вздохнула, сложила руки на груди, задумалась.

- Ульна, а давай я у тебя чего-нито куплю? Помнишь, ты полотенце долго расшивала? То, с цветами? Ну, которое я ещё у тебя отобрала и сказала, что на этакое безобразие ниток жалко.

Полотенце не помню, но работы Ульны я видела – ниток, действительно, жалко. Талант вышивальщицы нам с девушкой не достался.

- Вот его и куплю! – обрадовалась Феня. – Оно мне теперь нравится, потом сама доукрашаю. Дам тебе медяшку, а ты мне ею за помощь заплатишь.

Я улыбнулась. Как хорошо, что великие боги простили Феню. Когда пойду в храм – принесу им за это дары. В храм я пойду, когда будет, что нести.

- Нет, Феня, так не пойдёт. Мы не будем обманывать.

Та грустно вздохнула и согласно покачала головой.

С приданым решили разобраться потом, когда я наведу чистоту. Чтобы определиться, в чём я нуждаюсь больше всего.

Я отмывала дом до позднего вечера. Когда стало совсем темно и фонарь Пекаса только отбрасывал мутные тени, пошла домой. Надеюсь сейчас, пока дом ещё не пригоден для жилья, мне можно несколько дней поночевать у деда. Родной дом впустит меня внутрь?

Впустил, спасибо, великие боги. Я поужинала холодной похлёбкой и легла спать.

До конца недели я мыла, чистила, драила, конопатила мхом щели и даже сама поменяла доску на ступеньки. Пекас мне объяснил, как лучше сделать. Получилось криво, я посадила в ладонь две занозы и ударила по пальцу молотком. Но теперь не боялась сломать ногу, поднимаясь на крыльцо. Можно переезжать.

К моему готовому приданому дед давал скотину, любую на выбор, и столько птицы, сколько я смогу содержать.

- Заботы, сама знаешь, с птицей немного, - хозяйственно рассуждал дед. -Утречком не позднись, часиков до пяти насыпь зерна запаренного, да воды налей. Вечерком опять. Яйца смотри, чтобы по всему двору не несли, сажай курей в старую корзину. А то у Фени одно время все соседское коты паслись, как коровы на пастбище. Яйки наши подъедали. С бычками тебе, девке, тяжеловато одной будет, как бы не переломилась. Но продавать жалко – я столько кормил. Дорого не продашь, хорошо, если только-только затраты отобьёшь. Может, лучше дать тебе поросят с десяток? Управишься? На круг получится вполне себе хозяйство. Дюжины две кур, джина гусей и утей столько же. Поросяток больших и маленьких с пяток, свинку взрослую возьми, крыть её у нас будешь.

Глава 26

В дом вошла Феня. Поставила на лавку ведро с молоком, сняла фартук, поменяла платок.

- Пекас, лавку ей надо, да пошире. Ульне у себя спать негде, - заметила она. Посуды добавить – хоть и одна будет жить, но всё равно там мало. Плошки, чугунки, ковшик.

Феня налила в кружку молота, достала краюху хлеба, отрезала большой кусок. Всё положила передо мной.

- Пей, Ульна, пей, детка. Я знаю, ты любишь, - улыбнулась она.

Молоко я не просто любила – я его обожала. Не ту невнятную белую жидкость, которую продают в магазине, а настоящее молоко. Тёплое, жирное, после которого стакан надо мыть с мылом, иначе на стенках останутся разводы. Приезжая в командировку или в отпуск в населённые пункты, где жители держали коров, я первым делом советовалась с квартирной хозяйкой – у кого лучше покупать молоко. На слово обычно не верила, сначала брала то у одной, то у другой, совсем немного, на пробу. Как заправский дегустатор, я на вкус чувствовала свежесть, жирность, и наличие воды. Жирность в процентах назвать не могла, зато могла понять – сняли уже сливки или нет. Но стоило мне определиться, и я, до самого отъезда, становилась постоянным и благодарным клиентом.

Себе Феня налила в глубокую плошку и присела рядом. Покрошила в плошку хлеба, попробовала и довольно облизнулась.

- Кушай, Ульна, тюрю. Вкусная!

Нет уж, я лучше в прикуску. Ещё бы не вкусная – на парном молоке!

- Феня, я не знаю, можно мне или нет, - жалобно сказала я. – Я же за него не заплатила.

- Ты так-то уж плохо про великих богов не думай, - возмутилась Феня. – Неужто кружкой молока тебя угостить нельзя? Разве я не хозяйка?

- Как вы его пьёте? – брезгливо передёрнул плечами Пекас. – Младенческое пойло.

Это молоко – пойло? Да в нём столько полезного, что я сходу и не перечислю. Аминокислоты, витамины, минералы. Один кальций чего стоит!

- Ты, Пекас, коровку ей нашу дай, - сказала Феня. – Чтобы с первого дня доилась. Тёлку молодую мы по осени покроем – гладишь к весне и у нас молоко будет.

- Зачем оно? – отмахнулся дед. – Порося и без того хорошо растут, бычка вторая корова родит, а может купим, как в этом году.

Стоп. Что-то я не поняла, как это – зачем?

Внезапно вспомнила, что ни у нас, ни у графа в подполе, я не видела молочных продуктов. Они их что, не едят?

- Фенечка, из молока же много чего вкусного можно сделать, зачем ты его поросятам выливаешь?

- Дык бычок-то подрос, куда ему, такому лбу, мамку сосать? Под живот не влезет. Коровушка доится, не на землю же выливать.

- Зачем на землю? – ахнула я.

- Куда ещё? – пожал плечами Пекас. – Все равно завтра скиснет, тогда и поросям не отдашь – они от кислого животами маются.

Какие, однако, здесь нежные свинки!

- Ничего, Ульна, из него не сделать. Молоко – детская еда. Младенцам, к примеру, или маленьким деткам. Ещё бывает, что родила баба, а молока-то мало или вовсе нет. Тогда коровьим тоже можно младенчика кормить, только водой надо разбавить. Скисшее же никто не пьёт – от него всю ноченьку будешь животом маяться, да так, что спать некогда.

- То есть пить молоко, в любом виде – не запрещено? – на всякий случай уточнила я. – Но больше ничего вы из него не делаете? Даже сливки не снимаете?

- Жирнилку-то? Можно, только, знаешь, от неё животу тоже радости мало, - засмеялся Пекас. – Феня как-то сняла, было дело. Ну я и налопался с сырой брюквой да хлебом вприкуску. Ох, и пожалел потом.

Охотно верю. Думаю, что жалел Пекас как минимум сутки, если не больше.

- Значит, ничего из молока вы не делаете? – ещё раз уточнила я. – Но делать можно что хочешь, великие боги, жрецы и господин не запрещают?

- Да кто тебе запретит? – удивилась Феня. – Продукт-то твой. Хочешь – ложкой его ешь, хочешь – скотинке отдай, пусть она скушает.

Скотинке! Ценнейший продукт животноводства!

Я отставил кружку и выпорхнула из-за стола. Как они это делают? Надо встать, выпрямить спину, молитвенно сложить руки на груди и посмотреть на потолок.

- Спасибо, великие боги! – воскликнула я. – За вашу доброту и милосердие!

Феня с Пекасом переглянулись, дед тихо прошептал:

- Теперь поклон земной отвесь, и боле не приставай к богам. Они долгих речей не любят.

Я старательно поклонилась. Не любят так не любят, я тоже не люблю, когда люди долго и нудно доносят до меня одну единственную мысль.

- Феня! – воскликнула я, лихо крутанулась на пятках и расцеловала дедову жену в обе щёки. – Люблю тебя! Фенечка, милая моя, мы же теперь с тобой такое дело замутим – золотое дно! Мне граф велел хозяйство приумножить – я приумножу. Эх, ещё бы узнать, есть ли у вас патенты!

- Кто? – икнул перепуганный Пекас.

А я приплясывала в центре избы, лихо выбивая голыми пятками что-то, издалека напоминающее чечётку. Пятками, кстати, надо заняться, а то они у меня тонкие копытца напоминают – пробегай всё лето то в лаптях, а то и вовсе босиком. По траве и глине.

- Сыр! Вы знаете сыр? Творог? Ряженка? Сметана? – сканировала я.

Пекас и Феня синхронно качали головами, время от времени поглядывая друг на друга.

Даже если желудки местного населения на переваривают простоквашу (хотя кушать её с сырыми овощами – это ещё догадаться надо), сыр они примут хорошо. Без кефира вполне обойдёмся, ряженку я могу делать только для себя. Но! Самое главное! Это будет ноу-хау в молочной индустрии моего нового мира. Впрочем, о какой индустрии речь, если они молоко свинкам выливают. Конечно, те растут как на дрожжах.

- Всё это я буду делать из молока!

- Ты-то, может, и будешь, - вздохнул Пекас. – Только есть самой придётся. Наши, как узнают из чего спроворила, близко не подойдут.

- Правда, детка, глупость ты задумала, - кивнула Феня. – Пропадёт всё, и продукт, и труды твои. Дитячья еда, никто из него ничего кушать не будет – побрезгуют.

Очень интересный подход. Детей молоком поить не брезгуют, а сами отказываются.

Глава 27

- Да всё отлично будет! – уверенно заявила я. – Не купят деревенские – и не надо, в городе продам. С руками оторвут.

- Ульна, ты бы прилегла, - подхватилась с лавки Феня. – Личико, вон, красное, не иначе – нехорошо опять у тебя с головушкой.

Интересный вывод, ну да ладно. Ложиться пока рано – надо порешать до конца с приданым.

Для начала мне много молока не надо – хватит удоя с одной коровы. Корову мне дед даст, но тут была засада. Первое – у меня нет кормов. Сено надо заготовить, высушить и где-то хранить, к сену надо ещё зерно, силос, комбикорм. Возможно, это не всё – я не сильна в скотоводстве, знаю в общих чертах. Значит, мне нужно готовое молоко. Тогда какой смысл забирать у деда корову?

- Давайте корова останется, а молоко я буду у вас покупать, - предложила я. – Весь удой.

- Куда тебе столько? – ахнул дед.

- Надо. Феня, скажи, что из моего приданого можно быстро и не слишком дешево продать?

Феня доела остатки тюри, облизала ложку. Встала, оправила, как всегда невнятного серого цвета, сарафан.

- Пошли, вместе посмотрим, - решила она. – Сначала Пекаса спать спровадим, устал он за день.

Дед, довольный Фениной заботой, позволил проводить себя в спальню (за тряпочную занавеску), и уложить в кровать.

Феня вышла, поправила занавеску, чтобы к деду не попадал свет, зажгла ещё одну лучину.

- С большого сундука начнём, - решила она.

Я доставала сарафаны и рубахи, складывала на лавку с разных сторон. С одной – то, что продавать не хочу и буду носить сама. В другой – то, что первым пойдёт с молотка.

- Сколько этот стоит? – спросила я, вынимая синий, расшитый по подолу и горловине широкими узорами, сарафан.

- Медяшек десять - двенадцать, тут одного материала сколько, работу я не считаю. Но ты его за них не продашь, потому что покупателей на такую красоту мало, - вздохнула Феня.

- Не поняла?

- Свадебный сарафан-то твой, видишь, узоров сколько? Обереги опять же нашиты, - Феня показала на тонкие медные пластинки, украшающие изящную вышивку. – Кто захочет чужой свадебный сарафан носить? Разве что вдовая какая возьмёт да в сундук положит.

- Зачем?

- На счастье. Чтобы, значит, сарафан к ней жениха притянул, вдовца там, или, если она молодая, второй женой кто возьмёт.

Сомнительное счастье, между прочим. Ладно, всё равно попробую продать, надо по ценам с Феней сориентироваться, чтобы не продешевить.

С ценами оказалось всё просто. Одежда здесь дорогая, потому что из своего – только грубый лён, остальные ткани привозные, что изрядно добавляет им цены.

Самый простенький мой сарафанчик, который, кстати, я не буду продавать – надоело ходить чучелом, стоил шесть медяшек, но купят его не дороже, чем за две. Потому, что размер, по местным меркам, подростковый, а кто будет маленькую девку наряжать? Какой смысл? Через год сарафан ей уже мал, а замуж отдавать всё равно рано.

Обувь была ещё дороже, умельцы шили её в городе и развозили по большим сёлам и ярмаркам. Покупка ботинок у крестьян считалась целым событием, а сапожки приобретались только к знаменательному случаю жизни. Самому знаменательному, разумеется – к свадьбе-женитьбе.

Нет, у кого водилась тугая копеечка, те могли просто к большому празднику обновить. Но всё равно обувь считалась предметом роскоши. Купленные сапожки носили годами, доставая из сундука исключительно на выход. Мать могла дать дочери пофорсить в них на деревенской вечеринке, но только если ожидалось важное событие. Например, родители перспективного жениха объявляли о желании приобрести невестку.

В обычные дни люди летом обходились лаптями и босыми ногами, зимой короткими чунями из войлока.

Всю обувь я оставила себе. На продажу для начала приготовила несколько особо нарядных сарафанов, всё равно мне в них ходить некуда. Чем пылиться в сундуке, пусть помогут моему, пока ещё совершенно пустому, бюджету.

- Феня, сколько стоит ведро молока?

- Откуда мне знать? – развела руками Феня. – Всё лето никто не спрашивал, не надо было. Весной брала одна вдовица многодетная, так за медяшку недельный удой.

Ого! Корова Фени давала примерно литров восемь-девять. Может потому, что молода, или просто не самая молочная, но здесь показатель считался отличным надоем. Значит, примерно шестьдесят литров за медяшку. Зачем мне заморачиваться с содержанием скотинки, в котором я мало что понимаю, если можно просто купить готовое? Для сыра молока надо много, всё равно я стадо не осилю.

- Поможешь мне завтра с продажей? – спросила я.

- Помогу. Вместе по домам пойдём.

Начали с вдовы, которая весной покупала у Фени молоко. В её платёжеспособности Феня не сомневалась и уверенно повела меня на другой конец села. Дом вдовушки приятно удивил – высокий, крепкий, с новым забором из цельных брёвен.

- Феня, на что она живёт? – тихо спросила я, когда мы вошли во двор. – А ты говоришь, что без мужа – никак!

- Вроде родственники мужа покойного деньгу дают, но да, не бедствует. Маленькой-то ляльке двух лет нет, долго ещё рОстить. Старшие, подростки, матери помогают. Ты сразу свадебный доставай, чтобы у неё глаза загорелись. Торговаться я буду.

Я кивнула. Посмотрю, поучусь, а то мне ещё много чего в этом мире непонятно.

Вдова, молодая – лет сорока, румяная, пышная, как сдобная булочка, встретила нас приветливо.

- Посветлела ты лицом, Улька, - мимоходом заметила она, разглядывая мой свадебный сарафан. – Беру, три медяшки дам за него.

Феня ахнула и прижала пальцы к губам.

- Чего не одну? За три я лучше всю красоту спорю и на другой сарафан пришью.

- Спарывай, - согласилась вдова, разглядывая яркий, синий с красным, широкий платок.

Платок мне не нравился. Феня жалела продавать этакую красоту, и я предложила ей оставить платок себе.

- Как можно? – всхлипнула Феня. – Не видишь, разве, на нём голуби?

Я пригляделась – да, по углам зелёной краской напечатаны маленькие голубки.

Глава 28

- Ульна, а как ты с узором-то повернула? Заговорила его чем? – отдуваясь, спросила Феня.

Она поставила на дорогу мешок, заправила выбившиеся из-под платка волосы. Мимо прошла стайка девушек с граблями на плечах. Поздоровались и тут же, не успев отойти на приличное расстояние, зашептались.

- Ой, девоньки, она же! Точно она! Вот ведь не дали великие боги девке разума ни на медяшку. От жениха сама отказалась!

- Ага, добро бы красавица была, а то одна коса да кости. И глазюки на пол-лица, что плошки для каши, ещё и цвета непонятного.

Что бы ты, дорогая, понимала в глазах! Таких глаз, как у меня, во всем селе больше нет. Зато твоих – маленьких, сереньких, с редкими ресничками – сколько угодно.

- Вы жениха её не знаете, в прошлом году сестра моя от него бегом бегала – так боялась, - заметил нежный девичий голосок.

- Ласково бы смотрела, и бегать бы не пришлось. Ничего, теперь Савва свободен, может, повезёт твоей сестре.

Феня посмотрела им вслед, покачала головой:

- Болтушки. Сено сгребать пошли. Нам тоже пора, ты мне поможешь, или как?

- Помогу, конечно. Только давай сегодня уже совсем перееду, с вещами.

- Так чего с сарафаном-то, ты не сказала!

- Ничего, Феня! Просто ты мастерица и на узор попал солнечный луч, засмеялась я. – Ты его весь сама расшивала?

- Расшивала сама. Кроила ты и шила, ещё подол с рукавами подрубала.

Хорошо, значит, какие-то навыки с иглой у меня есть. Прибавим те, что приобрела в моём мире и, уверена, для нормальной жизни вполне хватит. Открывать ателье я здесь не планирую.

Мои пожитки Пекас уже загрузил на телегу. И привязал таки к ней двух свинок.

- Ульна, не спорь! – строго сказал дед. – Ты не калека и не старуха, а хозяйство без скотины – баловство одно. И старой бы была – всё равно бы заставил взять.

- Почему?

- Мясцо – его все любят, и молодые, и старые. А откуда будет мясцо, если в хлеву не мычит, не хрюкает?

Я не стала возражать – от производства молочной продукции останется много сыворотки. Носить её к Фене назад – себе дороже, только ноги сбивать. Пусть мои свинки доедают ценный и питательный продукт, деньги на корма у меня теперь есть. Немного, но для парочки хватит.

На новом месте, как положено, выпили взвара и пожелали друг другу счастья и удачи. Договорились завтра пораньше заняться сеном, Пекас предупредил, что работы – на весь день. Ладно, всё равно у меня ещё правильной сыворотки нет.

Проводив Феню и деда, я оглядела свои владения.

Ничего так начинается новая жизнь. В хлеву хрюкали свинки, по двору с деловым видом, как будто всю жизнь здесь жили, расхаживали густи и куры.

Через хлипкий забор за мной наблюдали соседи. Мужчина, женщина, и трое малышей.

- Здрасте! – улыбнулась я. – Я – Ульна.

Мужчина неопределённо хмыкнул, но женщина и дети поздоровались весьма гостеприимно.

- Знаем уж про тебя, - ответил мужчина, задумчиво жуя травинку. – Смотри тут, не балуй. Птица чтобы к нам не перелетала, и огород не запускай, а то поклюёт.

- Он посажен? – поразилась я и поспешила на задний двор.

Как так? В огороде не слишком стройными рядами росли овощи. Про «запускай» мужик погорячился – огород и без меня был изрядно запущен. Здесь прополки дня на три, не меньше. Кто, интересно, здесь командует, как у себя дома?

- Это мы, ты извини, Ульна, - виновато сказала соседка. – Кто же знал, что хозяйка объявится, дом давно пустует.

Дом пустует, земля зарастает. Что плохого в том, что люди посадили на ней свои овощи?

- В этом году я не против, но в следующем сама засею.

Женщина торопливо закивала головой, мужик как-то нехорошо усмехнулся. Не уверен, что я здесь до следующего года проживу? Зря.

Соседей звали Степ и Данка. Я ушла в дом, а они так и остались разглядывать мой двор, словно смотрели интересную передачу о сельской жизни. Своей, что ли, мало?

Производство молочной продукции решила начать с адыгейского сыра. Просто потому, что опыт его приготовления у меня довольно большой. Другие сыры я пробовала всего несколько раз, так что надо ещё рецепт вспомнить, чтобы продукт не испортить. К тому же там нужен сычужный фермент, а я понятия не имею, где его раздобыть в этом мире. Магазинов-то специальных нет! Эх, интернет бы сюда! Хоть какой-нибудь плохонький, еле живой, сколько полезного оттуда можно вынести. Есть, конечно, и откровенная ерунда, и даже гадость, но где её нет?

Кстати, о ферменте. Помнится, на заре своей молодости я отдыхала на Кавказе. Хозяйка дома, миловидная и очень интересная женщина, заказывала в селе молоко, и сама делала сыр. Точно! Я вспомнила, как можно раздобыть фермент!

Довольная, тут же занялась делом. Нет, с ферментом придётся подождать, хотя бы потому, что самой резать кур мне совсем не нравится. Зато сейчас я могу заквасить сыворотку на адыгейский сыр.

Через час у меня было немного творога и сыворотки, как раз столько, чтобы хватило на ведро молока.

Вообще-то я не фанатка творога, но этот оказался необыкновенно вкусным. Из такого даже жалко сырники делать. А, может, блины с начинкой? Возьму завтра с собой в поле, перекусим с Феней. Она точно оценит, любит же молоко не меньше меня.

Блинов я в новом мире тоже не помню. Лепёшки есть, толстые и плотные, а вот блины или оладьи, кажется, в рационе отсутствуют. Хлеб Феня печёт на закваске, которую оставляет от каждого раза в высокой плошке на полочке.

Интересно, сода у них есть? Как-то я её не заметила. Посуду мы чистим песком и какой-то жёсткой травой, жирный нагар она снимает довольно хорошо. Так хорошо, что даже непривередливая Феня перед чистой обматывает ладони старой холстиной – чтобы вместе с нагаром не слезла кожа.

Перед заходом солнц пошла загонять своих птичек в курятник. Феня напомнила, что на новом месте они ещё не освоились и несколько дней их надо будет сопровождать. Потом, через недельку, к вечеру, или в непогоду, куры сами спрячутся в своём домике.

Глава 29

Только этого не хватало! Одной выгнать птицу из огорода оказалось совершенно невозможно. Ещё чуть-чуть и стемнеет, тогда не столько куры, сколько я затопчу все посадки.

- Соседи! Соседи! – заполошно заорала я.

Прибежали оба. Степ и Динка, раскинув руки, помогли мне справиться с куриным бунтом.

- Ничего они у тебя, тяжёлые, - уважительно сказал мужик, зачем-то подхватывая на руки последнюю курицу.

- Кормлю хорошо, - усмехнулась я.

- Необычная какая, - заметила Динка.

Степ ещё немного покачал на руках курицу и с видимым сожалением отпустил на землю.

Ладно уж, я не жадная. Будут у неё яйца – дам соседям полдюжины, пусть и у них куры такие будут.

Несушка в самом деле была красоткой: пышный, не уступающий никакому петух хвост, высокий хохолок и яркие, жёлтые с чёрным, перья. У Фени таких курочек было шесть, теперь, значит, три осталось. Поделилась по-братски. Интересно, где она их взяла?

Вставать пришлось в четыре утра – как только взошли на горизонт оба солнца. Выскочили на небо они, как обычно, на удивление быстро.

Я, кряхтя, как древняя старуха и ругая себя за жадность, поплелась кормить птицу. Зачем, спрашивается, она мне нужна? Заработала бы на сыре и купила, что мне, много мяса надо. Хотя… Покушать я люблю, а на сыре ещё не факт, что заработаю столько, что хватит на всё. Но и на всё мне мало – мне хозяйство приумножить надо.

Курочки-дурочки, стоило открыть загончик, бросились мне в ноги.

- Не клеваться! – возмутилась я и огрела лёгкой берестяной лопаткой несколько особо наглых экземпляров.

Потом догадалась бросить в сторону пару горстей зерна, и только тогда смогла добраться до птичьего корытца – куры и гуси убежали за угощением.

Притащила воды и пошла к свинкам. Те, в отличии от птицы, вели себя вполне прилично и терпеливо ждали завтрака. Вчера затируху мне помогла сделать Феня, сегодня придётся самой. Овощи, зерно, траву, остатки сыворотки – всё запарить и оставить на ночь, для следующего кормления.

Когда, наконец, все были сыты, села позавтракать сама. Как я буду сено грести, я уже устала?

Налила себе взвара, отрезала хлеба, густо намазала мёдом. Одна радость в этой жизни – можно есть всё, что хочется! Сколько угодно мучного, сладкого и жирного – моей новой фигуре недостаёт с десяток килограммов точно. И даже если я переберу в весе, то по местным меркам стану ещё привлекательнее – к худышкам здесь относились с подозрением. Раз худая – то или больная, или вредная и злая, потому что хорошая, здоровая и весёлая девушка тощей не может быть по умолчанию.

Маслица бы ещё сюда, мммм. Ничего, скоро всё у меня появится на столе. Масло, сливки, сметана, творог, сыр. Да с такими экологическими чистыми деликатесами я к концу испытательного срока в сарафаны свои не влезу! Вот смеху будет. Зато приобрету так необходимую в этом мире красоту и округлости. Только как бы они мне боком не обернулись, и ещё одного жениха не притянули.

Едва я впилась зубами в сладкий кусок, зашла Феня.

- Не собрана ещё! – удивилась она. – Улька, тьфу ты, Ульна! Копуша! Допивай взвар, хлеб по дороге дожуёшь – там Пекас ждёт на телеге. Поле-то нонче далёкое. Если поспешим, то по хорошей погоде как есть всё сено перетаскаем.

- А если не поспешим, - вздохнула я и с тоской посмотрела на кружку.

Допивай взвар, ага... Он горячий, между прочим.

- Тогда придётся на следующей неделе убирать, а то и позже. Через три дня дожди зарядят. Польют надолго – пропало наше сено.

То есть как – пропало? Нет сена – мало молока! Мало молока – нет сыра, сметанки, творожка и масла! Нет у Ульны круглых сытеньких щёчек и бочков!

Феня выглянула в окно:

- Ульна, чего гуси тут? Их на речку надо было гнать, где такое видано, чтобы гуси с курами паслись. Поклевали зерна – и кыш отсюда. Вечером приведёшь назад.

- Не заблудятся? – испугалась я.

- Нет. Они умные – пару деньков попровожаешь, потом сами дорогу запомнят. Только смотри – твои, видишь, по правому боку рыжей полосой мечены, это трава такая, краситься сильно. Я всех своих так разрисовываю. Если другой какой приблудиться – гони назад, чтобы люди не искали.

Я споро допила взвар и натянула лапти. Блины с творогом и свой кусок хлеба с мёдом взяла с собой – в обед перекусим.

Осматривая фронт работ, вспомнила выражение «отсюда и до заката». Не то, чтобы поле было до заката, но поработать здесь придётся не один день. Когда же я сырами заниматься буду?

- Феня, ты можешь вечерний удой поставить в сени? Чтобы он там немного подкисал. И утренний тоже, - попросила я.

- Да куда скажешь, - легко согласилась Феня.

Настроение у неё было отличное. Феня что-то напевала себе под нос, изредка бросая на Пекаса лукавые взгляды. Пекас, кстати, делал вид, что увлечён исключительно работой. Или не делал, а правда был увлечён – грабли в его руках так и мелькали, не каждый молодой за моим дедом угонится.

Я пристроилась рядом Феней и с облегчением поняла, что работаю не хуже неё.

- Откуда ты знаешь, что будет дождь? – вспомнила я.

- У Пекаса коленку правую тянет. Не сильно, но чувствует – то к дождю либо к снегу. Если у меня внизу спины ноет, словно отлежала – значит, сильный ветер жди, не иначе, северин нагрянет. А уж коли с утра глаза не открываются – мелкий дождь зарядит не на один день. Пасмурно, муторно, то туман, то с неба капельками моросит.

Ничего себе они у меня синоптики! Прогноза погоды не надо.

- Фенечка, я хочу продукты из молока продавать, мне у кого-то надо разрешения спрашивать?

- Что бы ты не начала продавать – надо, сперва-наперво, получить благословления великих богов, - тоном опытного декана перед зелёным студентом, сообщила Феня.

- Они дадут?

- Если благое дело и товар на благо – дадут, не сомневайся.

Я уверена, что молочные продукты дело хорошее, но кто его знает, как к этому отнесутся великие боги? До сих пор же они не сподвигли своих прихожан делать творог и сыр. Хотя идея, надо признаться, висит в воздухе – молоко есть почти в каждом хозяйстве.

Глава 30

Обедать сели в тени. Феня достала кувшины с холодным взваром и молоком. Молоко – для меня. Хлеб, яйца, зелёный лук, печёные овощи и какая-то травка, на вкус похожая на нашу петрушку. Пирожки с разными начинками, маленькие, круглые, на два укуса. Всю ночь, что ли, пекла? Она, конечно, всегда была заботливой и хозяйственной, но сейчас превзошла саму себя.

Я выложила рядом блины с творогом. Попробую уговорить Феню продегустировать, она же молоко пьёт.

- Пекас, тебя ждём! – позвала Феня.

- Ешьте, телегу догружу и приду, - отозвался дед.

Я, как самая голодная, ела сразу и всё. Мамочки мои, как же вкусно! Мягкие овощи таяли во рту, травка придавала яйцам пикантность и остринку. От хлебной горбушки шёл тёплый, сытный, упоительный запах.

- Феня, вдруг я за год забуду и кого-нибудь из богов пропущу? – набив полный рот едой, спросила я.

- Никак нельзя. Не переживай, жрец всегда подскажет. Ты, главное, слово глупое не сболтни про богов. Ты ляпнешь и забудешь, а боги – они памятливые.

Ещё и мстительные, наверное. Впрочем, за языком следить надо в любом случае. Ни в каком мире боги не любят, когда их обижают либо насмехаются. Впрочем, люди тоже не любят – в этом мы похожи.

Подошёл Пекас, принял у Фени кружку с взваром:

- Помнишь, как сосед Никол богиню Страду обидел? – спросил он Феню.

- Ой, Пекас, да разве такое забудешь? – засмеялась она.

Я приготовилась слушать занимательную историю.

Богиня СтрАда отвечала за погоду. Надо тебе дождя, солнца и ясных дней, или ветра, чтобы крутило лопасти мельницы – обращайся к ней. Уговаривай, молись, напоминай, в особо трудных случаях проси жреца о содействии.

Считалась СтрАда не вредной, но капризной и переменчивой. Ещё бы – погода!

Сосед Никол к ней особо никогда не обращался, в тот раз получилось случайно. Никол отправился на рыбалку. Всё было отлично, рыба бойко клевала, Никол радовался будущей вечерней ухе. Пока не пошёл дождь. К перемене погоды сосед не подготовился и вскоре промок до нитки. Ему бы уйти – но рыба всё ещё продолжала клевать, хоть и похуже.

Пришлось дрожать, стучать зубами и тягать туда-сюда тяжёлую мокрую удочку.

Наконец, Никол не выдержал. Поругивая сквозь зубы богиню Страду, взялся за вёсла и поплыл к берегу.

Сильный, мощный ливень, который догнал Никола у берега, оказался первым предупреждением.

- Дальше – больше, - рассказывал Пекас, уплетая Фенины пирожки. – Пришла осень, у всех листопад, а у Никола – листозасыпалка! К ночи, как поднимется ветер, со всех дворов к нему лист несёт. Мало того, ещё и из леса иголками колючими да длинными присыпает. Никол приношение пожадничал, возле дома Страду попросил его не мучить. И, значит, чтобы радовалась она, ведро молока под дерево вылил.

- Почему молока и почему под дерево?

- Дык говорю же – скряга, - засмеялся Пекас. – Детей малых у Никола нет, молока не жалко, вот и плеснул куда попало. Только Страда ещё больше рассердилась.

Та зима для Никола была самой трудной. После метелей и снегопада деревенские брали лопаты, откапывали двери, тропинки к постройкам и калитки, и только потом шли завтракать.

Никол завтракал раньше всех, с первыми лучами солнца. Ему, в отличии от остальных, копать приходилось до вечера. Бывали дни, когда у Фени и Пекаса едва заносило дорожки к дому, а у Никола из огромного снежного сугроба торчала печная труба.

Да, осторожнее надо с богами, а то попадёшь в немилость – и делай весь сезон пустую работу.

- Она его всё-таки простила?

- Простила, - кивнул Пекас и взял блинчик с творогом.

Я замерла, боясь отвлечь деда от процесса.

- Никол тогда полтелеги даров насобирал, всё отвёз в храм. Долго там был, молился со жрецом и просил прощения. Вернулся весёлый.

Дед с аппетитом доел блинчик, запил взваром и взял второй:

- С чем у тебя пирожки, Феня? Сегодня больно вкусные.

Трепетная Феня побледнела, потом покраснела, а потом и вовсе отползла от мужа в сторону, вероятно, опасаясь получить оплеуху.

- Ульна делала, - прошептала она.

Пекас посмотрел на надкусанный блинчик, на меня, и изменился в лице.

Отскочил в сторону, выплюнул то, что не успел проглотить, закинул остаток блинчика в кусты.

- Ульна, бедовая девка! – взревел дед. – Ты чем меня накормить решилась? Есть там молоко, да? Есть? Признавайся, полохало этакое!

- Будешь обзываться – пожалуюсь господину, - обиделась я. – Меня обзывать – его унижать. Забыл, деда?

Такого поворота Пекас точно не ожидал. Он открыл рот. Закрыл. Посмотрел на Феню.

- Не виновата она! Я, вообще-то, принесла себе и ей, а ты случайно попробовал, - заметила я.

- Боги даров не видели, благословления не дали! – схватился за голову Пекас. – С ума ты меня сведёшь, девка, своими причудами. Ну чего тебе просто так-то не сидится дома? Еда есть, крыша над головой есть, чего не хватит – всегда у нас можешь взять. Зачем тебе эти причуды глупые? Додуматься же надо – взрослым людям молоко скармливать, как поросятам каким.

- Не молоко, а то, что я из него сделаю. Хотя и молоко само по себе очень полезно.

- Ага, были у нас такие умники. «Всё полезно, что в рот полезло», - процитировал дед. – Песок тоже в рот лезет, вполне себе помещается. Или, вона, червяк, который после дождика по огороду ползает. Азын-траву ещё можно скушать на болоте. Не помрёшь, но животом маяться долго будешь. Слышь, Ульна, ты сама-то поедушку твою ела? Я не слягу? Сено, сено же пропадёт, если я разболеться надумаю! – взвыл расстроенный Пекас.

Ой, ну до чего он у меня, всё-таки, нервный! Не старый ещё и по-своему красивый, а переживает, как соискатель на собеседовании. Дадут оклад – не дадут? Или опять скажут – мы вам позвоним?

- Деда, но ведь у меня не продажа, у меня – угощение, - объяснила я существенную разницу. – Для продажи всё, как положено, проведу, ты проконтролируешь.

Я похлопала ресницами, сделала самое невинное лицо и голосом воспитанной подлизы пропела:

Глава 31

Три дня мы трудились в поле, сгребая сено. До темноты дед успевал сделать несколько рейсов в село, разгрузиться и приехать назад. Я набила мозоли на ладонях и подпалила на солнцах нос. Он покраснел, некрасиво шелушился, но я терпела.

Вечерами, при лучине и дедовом фонаре, который он мне щедро пожертвовал в приданое, делала адыгейский сыр – на что-то большее пока не было сил. На адыгейский тоже не было, хотелось упасть на лавку и спать до завтрашнего обеда, но меня останавливала жадность.

Не использую молоко сегодня – завтра оно или перекиснет, что существенно испортит вкус продукта, или Феня решит, что раз тара всё ещё занята, значит, мне пока больше молока не надо, и выльет его свиньям.

Поэтому вечерами я, сполоснувшись для бодрости в бане чуть тёплой водой, бралась за дело.

Молоко и сыворотку разогреть до нужной температуры. Теперь осторожно, по стеночкам, вливать горячую сыворотку в молоко, отдвигая получившиеся хлопья плоской деревянной ложкой. Спешить на этом этапе, впрочем, как и на всех остальных, нельзя. Плотность творожного зерна проверяла пальцами – сыр не должен быть слишком сухой или слишком жидкий.

Получившуюся массу раскладывала в маленькие корзиночки из бересты, застеленные тканью. Дуршлаг здесь ещё не придумали, зато корзиночек, небольших, без ручек, по пол-литра, аккуратных и симпатичных, Феня принесла целую стопку.

- На-ка вот, под дары тебе, - объяснила она. – Каждому богу своя доля положена, как раз, когда поедем, сюда и разложишь им угощение.

- Откуда у тебя столько? – восхитилась я.

- Дык зимой чего делать? Плети и плети, они быстро делаются, чай, не вышивка. Правда, больше ни для чего не подходят – маленькие и хрупкие, зато дары есть в чём красиво принести, не в лопухи же, в самом деле, заворачивать.

Ого! Оказывается, основы маркетинга были в самые давние времена, и красиво упакованные лапти ценятся значительно выше, чем лапти в затрапезной обёртке.

В подполе у меня понемногу накапливались сыры и творог. Творог берегла для блинчиков – Феня сказала, что без них к богам никак нельзя, такой, мол, вкусной едой грех с великими не поделиться.

Чтобы разнообразить вкусы, в часть сырных головок добавила пряных трав. Взять решила у Данки, обменяю на что-нибудь из своих продуктов.

- Какой тебе травы? – удивилась Данка. – Для вкуса? Я такими глупостями не занимаюсь, делать больше нечего – траву приправную полоть. Надо будет – всегда соседи дадут, она у всех растёт.

Странный подход. Зачем просить, если можно посадить у себя? Тем более земли много, часть сорняками с весны заросла.

Вот ещё непонятный вопрос. Почему на своём огороде соседи сажают меньше половины, а мой засеяли весь?

- Чего тут непонятного-то, - усмехнулась Феня, дёргая для меня приправную травку на своей грядке. – У тебя земля лучше и чище, значит, а свою они занехаяли, запустили, вот и ленятся целиком обрабатывать. На ухоженной-то землице всяко легче овощи растить.

- У меня-то кто ухаживал? Дом же пустовал.

- Значит, сама по себе такая жирная да чистая. Бывает, Ульна, всякое бывает, не удивляйся. Вон, смотри – с этой стороны дома я каждую неделю сорняки дёргаю. А с той – за лето два-три раза загляну, потаскаю чуть, что выросло, и опять там благодать овощная. Вот как так?

За приправную траву я принесла Фене пару яиц. Она покачала головой, вздохнула и взяла. Знала, что мне нельзя нарушать условия.

Утро принесло прохладу, влажный ветер и мелкий, моросящий дождь. Правое колено Пекаса не подвело с прогнозом!

Сено мы успели вывезти, и теперь я, со спокойной душой, могу заняться своими делами. Да и к богам пора съездить – даров скопилось вполне достаточно.

Я поставила вариться следующую партию сыра. В этот раз сделаю с орехом. Вчера, возвращаясь с поля до темноты, заметила заросли орешника.

- Баловство одно, - отмахнулся дед. – Детишки собирают, щёлкают. Здесь мало, в лесу надо искать.

- Почему никто не ищет и не собирает? Господин запретил?

Феня рассмеялась и ласково потрепала меня по щеке. Как быстро она меняется! Где злобная, вечно всем недовольная тётка, почти старуха, которая ругала меня за каждый промах, а могла и по спине чем тяжёлым пройти?

Где впалые глаза, поджатые тонкие и бедные губы, недоверчивый взгляд? Сейчас рядом со мной сидела совсем другая Феня. Помолодевшая, счастливая, довольная проделанной работой.

Неужели это я так на неё действовала? Не стало рядом меня – раздражающего фактора, и жизнь повернулась к Фене солнечной стороной?

Я огорчённо вздохнула.

- Господину ореха не жалко, всё, что в его лесу растёт, можно собирать смело. Разве что на дрова разрешение надо. Только кому, Ульна, придёт в голову в конце лета баловаться орехом, если дел и без того невпроворот? Да и куда его много-то?

Тут я могу поспорить, но пока не буду.

- Деда, притормози, хоть горсточку попробую, - попросила жалостливо.

Я заметила, что переход на жалобно-детский тон влияет на Пекаса положительно. То ли сказывается нереализованное до конца отцовство (по здешним меркам один ребёнок и не ребёнок вовсе, а так, баловство для мамки с папкой. Вот пять-семь – уже нормально). То ли Пекас испытывает чувство вины, за то, что не долюбил меня в детстве.

Как всегда – сработало.

Вдвоём с Феней мы быстро набили мой фартук спелым орехом. Один я попробовала – похож на наш фундук, но значительно мельче. Ничего, я не ленивая и придумаю, как решить проблемы с этим важным продовольственным запасом.

У въезда в село нам встретился Савва. Остановился, широко расставив ноги, завёл руки за спину, и хмуро смотрел, как по дороге трясётся наша телега. Я напряглась.

- Феня, здороваться надо? – спросила тихо.

- Тебе да, а нам сейчас посмотрим, - так же шёпотом ответила Феня. – Мы с Пекасом его всяко постарше будем.

- Здрасте, - пискнула я и спряталась за Фенину спину.

Савва промолчал. Пекас укоризненно покачал головой. Феня поджала губы и отвернулась.

Глава 32

Заниматься кухней под тихий шорох дождя было хорошо и приятно. Я очистила орешки, немного обжарила на сковороде. Ох и запах пошёл! Сразу есть захотелось. Теперь хорошенько измельчить и тонкими слоями добавить в будущий сыр. Представила, как вкусно получится, довольно зажмурилась.

А когда раскрыла глаза, увидела перед собой Данку. Как тихо она вошла, даже дверь моя не скрипнула!

- Ты чего без стука?

Данка тряхнула головой, с любопытством огляделась:

- Вот ещё! Не госпожа, чай, стучаться к тебе, - засмеялась она. – Чего делаешь-то? Рассказывай! Пахнет вкусно, аж до нашей избы.

Угу, учту. В другой раз закрою окна или кину в печь чего-нибудь пахучего, чтобы не привлекать незваных гостей. Помощники мне пока не нужны, а уж любопытные и подавно – я ещё сама на стадии разработки технологий.

- Чё это у тебя тута? – Данка заглянула в чугун с ещё не разогретым молоком и чуть не сунула в него палец, но я вовремя перехватила руку.

- Не трогай! Данка! Ты руки когда последний раз мыла?

- Ой-ёй, можно подумать, они у меня грязные. Чистые у меня руки, с утра два корыта постирухи сушить повесила!

В доказательства своих слов соседка протянула ко мне ладони. Грязные пальцы с обломанными ногтями, царапины. С таким руками к продуктам вообще близко подходить нельзя!

На всякий случай я быстро прикрыла крышками сыворотку и оставшееся в ведре молоко.

Данка бесцеремонно плюхнулась за стол:

- Давай взвару попьём, поболтаем по-соседски. А то скучно мне целый день с детьми да с детьми.

В деревенском доме? С тремя малыми детьми, огородом, скотиной, птицей, колодцем и условиями во дворе? Да что можно придумать веселее? Разве только на работу каждый день с утра вставать, как в моём мире.

- Иди скотине травы нарви, - посоветовала я.

- Так у нас нет никого, - Данка развела руками. – Откуда деньга-то на неё? Только птички у меня, и то мало, с дюжину наберётся. Это ты, как богачка, приехала – сразу с поросями.

- Почему не разведёшь?

- Когда за ней смотреть, если у меня дети – мал-мала-меньше.

- Степ пусть смотрит.

- Ой, ну что ты, он же хворый. Как что тяжёлое поднимет, так и всё – неделю, не меньше, спиной мается и с лавки не встаёт.

- А ты здоровая?

- Тоже больная вся, да что делать? Бабья доля – она такая, страдальческая. Да откуда тебе знать, ты бабой-то теперь не будешь никогда, так в девках, седая да безкосая, и помрёшь, - жалостливо вздохнула Данка.

Про косы я уже в курсе. Одну косу могли носить только незамужние девицы, им же, кстати, в редких случаях разрешалось походить с распущенными волосами. Два раза в году, по большим праздникам. В День летних солнц и в День зимних ночей проходили хороводы, гулянья, танцы-пляски и угощения. Работать в такой день считалось большой глупостью, потому что великие боги тоже любили повеселиться. И если кто-то веселиться не хотел, могли и наказать.

Правда, не жёстко. Феня рассказывала, что, когда одна из сельчанок поругалась из-за пустяка и ушла с зимнего праздника, внезапно поднялась метель и за считанные минуты превратила женщину в живого снеговика. Чтобы больше неповадно было ругаться в такой день, на голову женщине прилетел дырявый чугунок, а в рот попал солёный огурец.

В праздники незамужние девы украшали волосы лентами, бусами и специально для такого случая приготовленными налобными повязками. Повязки могли носить только девушки, вышивали их месяцами и не жалели самых лучших материалов.

После бракосочетания, на котором тоже надевалась на лоб особая, свадебная повязка, её снимали с девушки навсегда и переплетали волосы, теперь уже жены, в две косы.

Данка запустила руку в миску с готовыми орехами:

- Чегой-то у тебя? Орехи? Ой, как дитё малое – то молоко пьёт, то орехи собирает, - развеселилась она и закинула горсть в рот.

Я взяла миску, переставила на подоконник.

– Чего у вас Саввой-то вышло? Рассказывай, - лихо пережёвывая орешки, спросила соседка. Покрутила головой в поисках добавки и недовольно скривилась. - Правду болтают, будто он тебя повалять успел?

А вот это уже перебор! Я могу потерпеть нытье, но никак не оскорбления!

Я упёрла руки в бока и развернулась к Данке:

- Тебя, соседка, ухватом перетянуть? – грозно спросила я. – Так могу! Раз просишь!

Данка вскочила из-за стола, где совсем недавно собиралась со мной чаёвничать, и, на всякий случай, придвинулась ближе к двери. Округлила маленькие серые глазки, кончиком языка облизала полные губы.

- Прости ты меня, Ульна! – Данка умоляюще сложила на груди руки. – Я баба доверчивая, чего люди болтают, то и я несу.

- Неси куда хочешь, но не в мой дом! Всё, иди, у меня дел полно!

Молоко в самом деле вот-вот дойдёт до нужной температуры. Пропущу нужный момент – испорчу ценный продукт. Не вылью, конечно, но той вкусноты, на которую рассчитываю, уже не получится.

Данка схватила с лавки туесок, прижала к груди. Что за посуда? У меня такой нет.

- Твой что ли? – спросила я, кивая на туесок.

Соседка торопливо закивала:

- Видела через забор, как ты чуть ли не полное ведро молока принесла, вот и зашла. Подумала, может, не пожадничаешь, угостишь моих малых деточек.

Что за люди? Недельный надой, почти семьдесят литров, стоит одну медяшку. И попить, и кашу наварить – на всё хватит. А она просить пришла.

Ладно, для детей мне в самом деле не жалко, пусть перекусят молоком с хлебом.

Я взяла ведро и налила Данке полный туесок. Ничего так получилось, почти полведра в него влезло. Делать сыр из того, что осталось, смысла нет. Напеку блинов побольше, Фене с собой дам и в храм возьму. Жрец тоже хочет кушать.

Соседку я проводила до выхода и, возвращаясь, закрыла дверь на засов. Нечего ко мне таскаться без приглашения.

Я пошла было к своим сырам, но остановилось. Что-то было не так. Что? Я внимательно осмотрела дверь и поняла. Петли, чтобы не скрипели, были заботливо смазаны льняным маслом. Так вот почему я не услышала, как Данка вошла.