Минус двадцать. Плетусь, укутанная в пуховик, как матрёшка. На спине до отказа набитый рюкзак, в руках пухлая сумка. Снег хрустит под ногами, поблёскивая на солнце. Дышу в шарф. Наконец достигаю старой металлической остановки с деревянными лавками. На остановке никого. Ставлю сумку на лавку и жду автобус.
Люди снуют туда-сюда. Смотрю на них. Люблю смотреть на людей, ловить их энергетику. Вот идёт молодой парнишка: высокий, худой, ножки-спички в узких джинсах, без шапки и летние кеды в минус двадцать. Захотелось поделиться с ним своими меховыми бурками. Улыбаюсь в шарф. Сама когда-то такой была. Капрон примерзал к коленкам.
К остановке подходят мужчина и женщина.Она бубнит ему что-то, он молчит, выдыхая сигаретный дым. Подъезжает автобус. Дверь с шумом открывается. Хватаю сумку и вхожу в салон. Плюхаюсь на свободное место. Автобус почти пуст. Грузная кондуктор с поясной сумкой подходит ко мне. Высыпаю ей заранее приготовленные монеты и получаю в ответ билет. Складываю на нём цифры. Билет, как обычно, счастливый. Улыбаюсь и кладу его в карман. Едем. Окна автобуса замёрзли. Тру тёплой ладошкой стекло. Смотрю в образовавшееся оконце на мелькающие дома. Стандартные бетонные коробки сменяются, частным сектором, частный сектор, со своими разношёрстными домами, сменяется мрачными промзонами. За остановками не слежу. Моя конечная.
Наконец, цепочки промзон сменились разноцветными крышами дачных домиков. Озираюсь. В автобусе никого. Грузная кондуктор, нахмурив брови, смотрит на дорогу. Конечная. Дверь громко хлопает. Выхожу и вдыхаю морозный воздух. Автобус уезжает, оставляя после себя облако выхлопных газов.
Нахлобучиваю тяжеленный рюкзак на спину, а толстую сумку на плечо. Надеваю пуховые варежки. Иду по обочине трассы, оставив за спиной дачные домики. Вокруг тишина и высокие ели. Пройдя метров 500, останавливаюсь и снимаю сумку с плеча. Плечо ломит. Стою, отдыхаю. С обочины трассы в кювет спускается узкая тропинка. Беру сумку и сбегаю вниз. Тропа ведёт в густой лес. Проскальзываю между колючих веток и погружаюсь в терпкий хвойный воздух.
Тропа петляет между деревьями. Я петляю вместе с тропой, периодически проваливаясь в снег по колено, то одной, то другой ногой. Смотрю вперёд и облегчённо вздыхаю. На дереве висят санки. Снимаю их и привязываю к ним рюкзак и сумку. Продолжаю свой путь, двигая впереди груз. Солнце, проникающее сквозь мохнатые ветки деревьев, серебрит снег. Щурюсь. Щёки горят от мороза. Где-то пищит невидимая птица. Узкая тропа постепенно становится шире. Качу санки уже легче. Полозья скрипят под натоптанным снегом. Наконец упираюсь санками в деревянный забор. Снимаю варежку и достаю из внутреннего кармана ключ. Открываю им калитку и вкатываю санки во двор.
В доме тепло и пахнет свежим хлебом, который укрытый полотенцем, лежит на столе. Печь прогорела. Раздевшись, первым делом, забрасываю несколько полешек в печь и поджигаю бересту. Огонёк занимается и весело потрескивает. Один из котов крутится у ног, другой обнюхивает сумки. Чует, что там продукты и есть чем поживиться. Разбираю сумки. Кипит чайник. Снимаю его с раскаленной печи и завариваю ягодный чай. Распарившаяся клюква кружится в моей кружке, как в танце. Пью чай и зажигаю керосиновую лампу. Зимой вечер наступает очень быстро.
Уже потемнело, словно кто-то занавесил окно со стороны улицы.
Птицы, в сарайчике за стеной, взволнованно зашумели. Пора их кормить. Иду к ним с ведром пшена. Куры слетели с жердочек. Утки захлопали крыльями. Сыплю пшено. Лью воду.
-Пора ужинать, ребята, и на боковую, - говорю им.
Кот, распушившимся колобком, сидит на пороге и смотрит на птиц. Беру его на руки. Иду в дом.
Скромный ужин. Книга. Кружка горячего молока перед сном. Потрескивающая печь и мелькающие красноватые блики на стене. Тихая, размеренная жизнь отшельника. Но так было не всегда.