АННОТАЦИЯ
Ее зовут Эмма. Она не человек – иное существо. Никто не знает, откуда она появилась и кто ее родители. Она может открывать любые двери. А еще, как выяснилось, и порталы в другие миры. И теперь Эмма служит в команде полукровок, не менее странных, чем она сама. Их называют демонским отродьем. Называют сексуально озабоченными, жестокими монстрами. На них проводят эксперименты и как пушечное мясо отправляют на те задания, где обычные военные бессильны. И полукровки идут, рискуя жизнью ради чистокровных людей. Тех самых, что презирают и боятся их.
Его зовут Сеймас. Он – полудемон, один из сильнейших, и командир сплоченной команды. А еще тот, кто перевернул весь мир девочки Эммы и заставил поверить в то, что такие, как они, могут любить и быть любимыми.
А еще есть люди и нелюди, которые мечтают использовать в своих целях способности Эммы, манипулируя и принуждая, лишая права самой выбирать свою судьбу.
Сможет ли Эмма, пройдя многие испытания, которые ей уготовила судьба, сохранить свою любовь к Сеймасу и помочь друзьям найти мир, в котором каждый из них найдет свое счастье?
ПРОЛОГ
– Ну, кто следующий? – похабно ощерил желтые кривые зубы здоровенный мужик, демонстративно застегивая ширинку. – Я ее как раз усмирил, больше не дергается! Давно я таких холеных сучек не трахал.
На его плече отчетливо была видна татуировка, указывающая на принадлежность к одной из многочисленных уличных банд.
– Да ты такой, как она, в жизни не имел. Только потаскух и утюжил! – заржал другой, направляясь в ту комнату, из которой только вышел первый.
Через минуту он вылетел обратно.
– Твою мать, ублюдок, ты ее прикончил! – заорал он.
– Да ладно! Я только чуть придушил, чтобы не дергалась и не вопила! Посмотри лучше, – огрызнулся первый.
– Чего мне смотреть, я что, мертвых баб не видел? Она мертвее не бывает! Ты, урод криворукий, мне весь кайф обломал! Я тебя, сука, покалечу! – бесился второй бандит.
– Чего вы тут вопите? – вошел привлеченный шумом лидер банды.
– Этот ушлепок криворукий придушил телку, а я ее поиметь не успел!
– Ну, придушил и придушил, кончайте тут орать, пока нас федералы не накрыли. Берите все барахло и давайте валить!
В этот момент из комнаты, где лежало тело женщины, раздалось тихое хныканье и попискивание.
– Ну вот, а ты говоришь, придушил! – усмехнулся желтозубый.
Обиженный бандит сунулся обратно.
– Твою ж! Тут ребенок! Как вы его не заметили вообще?
– А он нам нужен? – огрызнулся амбал. – Сейчас младенца не вывезти из города на продажу, кругом заграждения!
– Ну, мля, жалко же! – неуверенно ответил мужчина, так и не показываясь остальным.
Главарь размашистым шагом вошел в комнату и безразлично переступил через распростертое на полу тело растерзанной молодой женщины.
– Пошли, Лысый! Чего ты застрял?! – рявкнул он.
Он застал члена своей банды уставившимся на лежащего в колыбели младенца. Большие лучистые глаза малышки переходили с одного жуткого мужчины на другого.
– Черт, ну и взгляд, – лидер банды невольно передернулся. – Что это еще за херня такая?
– Ты тоже заметил? – удивительно тихо спросил первый. – Такое чувство, что тебя наизнанку выворачивает. Аж мурашки по коже.
– Давай, на хер, валим отсюда, – главарь тоже непроизвольно понизил голос.
– Но если бросим, она наверняка помрет, пока спасатели придут, – неуверенно возразил первый.
– И что? Что нам с этим делать предлагаешь? Пойти к полицейским и сказать, что мы оттрахали и прикончили ее мамашу, поэтому хотим пристроить это отродье в добрые руки? – если мужчина и хотел звучать зло, то у него не слишком получалось под этим лучистым детским взглядом. – Но если хочешь возиться, то бери ее сам и тащи! Только не вздумай нас всех запалить.
Главарь, сделав над собой усилие, развернулся и буквально сбежал из комнаты.
***
Пять лет спустя
– С чего вы взяли, что эта девчонка заслуживает нашего внимания, брат? Она выглядит совершено обыкновенной.
«Разве только поразительно красивой», – подумал огромный мужчина, одетый в ярко синюю форму с необычными серебряными нашивками.
Девочка примерно пяти лет повернулась в его сторону и посмотрела на него огромными глазищами цвета великолепного желтого топаза, искристыми, точно идеально ограненные кристаллы. Мужчина невольно вздрогнул. От этого взгляда словно открывалось что-то глубоко внутри. Какая- то дверь, в которую ни у кого не было доступа уже много-много лет. Золотисто-каштановые, чуть завитые на концах волосы растрепались из косички и обрамляли бледненькое личико с очень тонкими, буквально филигранными чертами. Яркое полуденное солнце играло этими непослушными завитками, придавая им тысячу сверкающих оттенков. Одета девочка была в бывшее когда-то, видимо, голубым, а теперь неопределенного цвета застиранное платьице, знавшее наверняка немало обладателей и которое было ей немного велико.
Девчушку толкнули играющие рядом мальчишки-ровесники, и она, не удержавшись на ногах, плюхнулась на попку, разрывая их зрительный контакт. Мужчина видел, как задрожали ее губы, но слезы не пробились на поверхность. В приюте дети быстро понимают, что никому нет дела до их слез и обид, и поэтому нет смысла лить эту теплую воду. Сжав кулачки, девочка вскочила и помчалась, явно намереваясь отомстить неуклюжим обидчикам. В своем смехотворном, но совершенно настоящем гневе она казалась еще красивее.
– Так что же вы разглядели в этом милом создании, кроме того, что через какие-то лет десять-пятнадцать она начнет сводить с ума всех особей противоположного пола своей красотой? – Но тут старая затаенная обида кольнула в сердце, и губы мужчины презрительно искривились. – Или пойдет по рукам и станет шлюхой, каких мало. Спрос ей, пока не истаскается, точно обеспечен. На ней есть какие-то отметины, странные родимые пятна, знаки?
Влетев внутрь, она промчалась по коридорам к кабинету своего командира и постучала в тонкую стандартную дверь.
– Войдите! – гаркнул голос с той стороны.
Эмма вошла внутрь и вытянулась перед сидящим за столом широкоплечим мужчиной в форме такого же цвета, как у ее отца.
– Боец Джимми прибыла в ваше распоряжение, сэр! – Она шагнула к столу и протянула ему индивидуальную карту. Конечно, майор Дейо прекрасно знал, кто она, но формальности стоило соблюдать.
Мужчина только коротко кивнул ей и приложил кусок пластика к сканеру на своем столе, одновременно и регистрируя факт ее прибытия и скачивая всю информацию о ней в служебный файл.
Вернув карту, он поднялся из-за стола, оказавшись выше Эммы почти на голову.
– Добро пожаловать. Твоя комната номер 243. Отнеси быстро вещи. Построение твоего подразделения в главной тренажерке ровно через пятнадцать минут. Форму и все необходимое получишь после обеда. Не опаздывай.
– Не опоздаю, сэр. – Эмма развернулась уйти.
– Эй, Джимми! – окликнул он ее. – Ты же отдаешь себе отчет, что легко тебе не будет? Многие бойцы постараются задирать тебя из-за отца.
– Я это понимаю, сэр.
– Ты уверена, что сможешь постоять за себя?
– Абсолютно. – Ведь не зря же она тренировалась сутками напролет в любую погоду столько лет.
– Мне не нужны открытые конфликты в подразделении. Можешь ставить на место тех, кто будет зарываться, но сама уж постарайся не провоцировать их. И знай, что когда ты не на задании, можешь рассчитывать только на себя.
Эмма удивленно моргнула. Она никогда ни с кем не вступала в конфликты. Хотя, может, было не с кем. Здесь, в учебке, она только тренировалась и проводила симуляционные бои, а дома просто не было никого, с кем можно было бы затеять ссору. Они жили с отцом одни. А больше она нигде и не бывала.
– Я все поняла. Буду стараться не подводить вас.
В главной тренажерке она оказалась раньше всех. Все здесь было ей знакомо. И в то же время сегодня все было другим. Ведь теперь ее жизнь изменилась. Звук тяжелых шагов в окованных железом ботинках привлек ее внимание ко входу. В зал вальяжной походкой ввалились два здоровенных бойца. Они были похожи как две капли воды. Только метки, указывающие на их происхождение, разнились, но не сильно. Эмма знала о них. Близнецы Брант и Сидда. Конечно, это были не настоящие их имена. Настоящими пользоваться было не принято, даже более того – знание чужого имени давало власть над его владельцем. Просить назвать его было верхом неприличия, как, впрочем, и впрямую интересоваться, какой же из демонов даже предположительно был родителем каждого из бойцов.
– Посмотрите, кто тут у нас! – ухмыльнулся Брант или Сидда. Эмма так пока и не научилась их различать.
– Надо же, домашнюю пичужку наконец решили пнуть под зад в свободный полет? – поддержал его второй.
Эмма опустила глаза, не желая провоцировать братцев прямым взглядом.
– Что, папашка больше не хочет нянчиться с таким бесполезным созданием, как ты? И что теперь? Только не говори, что это нашему подразделению так свезло и нам досталась «честь» возиться с тобой.
– Именно так, – спокойно ответила Эмма.
– Ну и зачем ты нам такая мелкая нужна? Хотя погоди! Я знаю, как можно приспособить тебя с пользой! Ну, это только при условии, что у тебя здоровья хватит наши аппетиты выдерживать, – близнецы похабно заржали. – Мы такие горячие и ненасытные парни, пичужка. Особенно после заданий! И очень любим делить одну шлюшку на двоих. Жаль только, что на повтор они никогда не соглашаются.
Мужчины продолжали скалиться и отпускать пошлые шутки, но ближе не подходили, и Эмма их игнорировала, наблюдая за входом. Следующей в тренажерке появилась темнокожая девушка. Очень высокая, почти одного роста с близнецами, но при этом чрезвычайно грациозная и гибкая, словно змея, и даже на первый взгляд такая же смертельно опасная. Эмма никогда раньше не видела ее вблизи, но знала ее псевдоним – Пич («алмазная» – одно их наречий Ганы, Африка). Теперь, рассматривая девушку ближе, Эмма поняла, почему ее так окрестили. На фоне темной, как эбеновое дерево, кожи ее лица двумя ослепительными звездами выделялись сверкающие, яркие глаза с совершенно прозрачной радужкой. Когда она уставилась прямо на Эмму, мурашки пробежали по спине.
– О, Пич, глянь, что к нашему берегу прибило! – рявкнул один из братцев. – Урвет у тебя теперь лучших самцов. На большее-то она и не пригодна. Но ты не переживай, даже если остальные к ней переметнутся, у тебя всегда есть мы.
– Захлопни хлебало, Брант, – равнодушным тоном ответила девушка. – С теми усохшими стручками, что вы называете своими членами, я бы вообще не рисковала снимать штаны, а просто тихонько удавилась бы с горя.
– Сучка похотливая! – беззлобно огрызнулся Брант.
– Гребаные дрочеры! – вяло отмахнулась Пич, подошла ближе к Эмме и подмигнула. – Не обращай внимания на этих соплежуев языкатых. Они не достойны внимания девушки, желающей испытать в постели хоть слабенький оргазм!
Эмма слегка улыбнулась Пич и кивнула, стараясь скрыть, что эта тема ее сильно смущает. Но показывать это нельзя ни в коем случае, иначе за твою слабость ухватятся и будут бить уже целенаправленно. Поэтому, хоть о физиологической стороне отношений мужчин и женщин, то бишь сексе, она знала только теоретически, показывать этого не собиралась.
– Так что, тебя и правда к нам определили? – поинтересовалась Пич.
– Так точно, – сухо ответила Эмма.
– Ну и прекрасно! Наконец рядом будет пахнуть не только хреновым тестостероном, потом и вонючими носками! – Пич бросила презрительный взгляд на близнецов.
– Эй! – возмущенно завопили оба брата. – Кого это ты назвала вонючками, шлюшка ненасытная?!
– Да вас, кого же еще, от вас и по отдельности после задания несет, как из демоновой задницы, а уж в стерео эффекте – вообще жесть.
– Ну, лучше уж так, чем как от некоторых каждое утро спермой разит, дышать в душевой невозможно. Причем все время разной, – не остались в долгу мужчины.
– Дверь закрой, Сейм, и сядь, – отдал распоряжение майор Дейо, как только Сеймас буквально ворвался в его кабинет. – И прежде чем ты начнешь мне тут втирать, осознай, что решение по поводу Джимми никто менять не собирается, и прочти вот это.
Майор сунул в руки мужчине тонкий гибкий лист электронного носителя. Сеймас, гневно выдохнув, все же подчинился и погрузился в чтение. Спустя некоторое время поднял глаза и, насупившись, посмотрел на командира.
– Кто же она на самом деле, черт возьми? – спросил он.
– Ну, возможно, доподлинно мы этого никогда и не узнаем. Но для нас с тобой вопрос ее происхождения не столь важен. Пусть над этим научный отдел кумекает. Нам нужно понять, как с максимальной пользой можно применить ее способности, и выяснить их предел, а также есть ли перспектива их развития. Короче, приказ с самого верха однозначен: девчонку нужно либо использовать, либо устранить. Просто сказать: «Птичка, лети!» и отпустить ее в мир с такими возможностями мы не можем.
Сеймас усмехнулся. Как будто отсюда вообще хоть когда-то кого-то выпускали, кроме как на тот свет или на внушающий ему ужас подземный научный уровень. Другие этого не знали. Все они в большинстве своем верили, что, когда придет срок, они покинут службу и начнут другую жизнь. Как обычные люди, которых они постоянно видели во время увольнительных или с кем сталкивались на заданиях, вытаскивая их из неприятностей. Но он еще ребенком случайно узнал правду. Никакого счастливого конца не будет. Но говорить об этом никому не собирался.
– Так выходит, что вся эта байда с ее удочерением просто придумана, чтобы сделать ее послушной?
Мужчина и сам не понимал, почему это показалось ему таким отвратительным.
Все они, еще в раннем детстве отобранные для этого экспериментального подразделения, были сиротами, «государственными детками». И как все сироты, само собой, любой из них, будучи ребенком, мечтал, что однажды случится чудо, и откуда ни возьмись появятся родители и заберут их отсюда. И будут любить их, заботиться о них и позволят полюбить себя в ответ и уже никогда никуда не исчезнут. С возрастом мечты выцветали и теряли краски, а потом и вовсе исчезали, выветриваясь из снов и фантазий суховеем каждодневной обыденности. Они привыкали к мысли, что у них никогда не будет семей, и теряли за ненадобностью способность и желание кого-то любить. Те же, кто не сумел приспособиться, просто однажды исчезали. Погибали в жестоких разборках между собой, или подставлялись на первых же заданиях, или, дойдя до нервных срывов, растворялись в недрах подземного этажа. И Сеймас давно к этому привык, воспринимая как само собой разумеющееся. Так почему же мысль о том, что с этой дерзкой малявкой играли в семью только для того, чтобы создать невидимый ошейник и самую крепкую в мире цепь и внушить нужный взгляд на мир, бесила его? Какое ему до этого дело?
Просто он видел, как девчонка всегда смотрела на подпола Лейна, когда тот привозил ее на базу для тренировок. Это была преданность, восхищение и настоящая дочерняя любовь. Абсолютно точно для нее это было по-настоящему. И одно время он завидовал ей и даже испытывал неприязнь, не понимая, чем эта недомерочная девчонка лучше любого из них. Подглядывая за Лейном и его «дочерью», он испытывал приступы зависти и злости, считая, что жизнь несправедлива. Со временем привычка наблюдать за этой девчонкой, хоть издали, в каждое ее появление, стала какой-то необходимостью сродни зависимости. Каждый раз, когда джип подполковника Лейна показывался на территории, Сеймас гадал, выскочит ли из него эта мелкая пичуга. И когда ее не оказывалось, разочарование разливалась по всему и делало день паршивым. С того времени он повзрослел и поумнел и больше не искал в жизни справедливости и особого смысла. А появления на базе дочки подпола отмечал уже скорее по привычке.
– Ну согласись, это была блестящая идея, – вырвал Сеймаса из размышлений Дейо. – Потому как ты еще удержишь на месте ребенка, для которого не существует закрытых дверей или замков, кроме как внушив, что его любят именно здесь? Ко всему прочему ты ведь помнишь, какими вы все были отморозками, пока росли тут? С момента как большинство из вас достигли подросткового возраста, база, а в особенности общага, превратилась в хренов филиал ада. А как ни крути, несмотря на ее способности, Джимми не сравнится ни с кем из вас в физической силе, скорости и степени агрессии. Ты же читал файл. Физически она только немного превосходит обычного человека, да и то в основном потому, что Лейн муштровал ее нещадно все эти годы. Вы бы смели и растоптали ее тут. К тому же она гораздо младше большинства из вас. Так что растить ее на базе было без вариантов.
Да уж, что было, то было. В те годы они представляли из себя взрывную смесь из гнева, похоти и жажды самоутвердиться среди ровесников. Драки и дикие оргии были нормальным времяпрепровождением тогда. И командиры никогда не лезли в это, особенно по ночам. Им просто позволяли грызть друг другу глотки и трахаться, как безумным, спокойно наблюдая за тем, как выстраивается естественная иерархия и сбиваются крепкие стайки в общей массе. Исходя из этого, их потом и формировали в боевые группы. Они были чертовым военным экспериментом, и всем было глубоко наплевать, сколько доживет до конечного результата, главное, чтобы были максимально эффективны и управляемы, когда их станут использовать по назначению.
– Пожалуй, что так, – нехотя согласился Сеймас. – Тут ей было бы выжить невозможно. Но все равно я не понимаю, почему ее определили именно в мою группу?
– Потому что вы признаны лучшими, Сейм. И решено, что пора вас переводить из разряда обычной штурмовой группы на более сложные задания. И для этого способности Джимми будут просто необходимы.
– Вот, значит, как? Мы что, должны будем стать долбаной группой нянек для этой высокоценной мелочи? – Ноздри мужчины гневно дернулись, а взгляд опять стал злым.
– Можешь воспринимать и так. Пока Джимми не признают бесполезной для наших целей, она является самым ценным членом твоей группы. И каждый из вас обязан следить за сохранностью ее как объекта внимания командования. И это ты должен довести до сознания каждого своего подчиненного. Но так, чтобы сама девчонка была не в курсе. По крайней мере пока. Также любые сведения о Джимми являются строго секретными и для всех остальных ваших сослуживцев. Задание понятно?
Эмма влетела в комнату, впрочем, оставив дверь нараспашку. Но Пич замерла на пороге, переминаясь с ноги на ногу.
– Джимми, могу я войти? – просительно сказала она.
Эмма удивленно посмотрела на застрявшую в дверях сослуживицу.
– А что, ты вроде вампира из старых книжек и фильмов и, пока не пригласишь, войти не сможешь? – усмехнулась Эмма.
– Не-е-ет, вампиров не бывает, я это точно знаю! Просто тут личная берлога – это, типа, святое! Если тебя не приглашают, нельзя входить. Ты, кстати, запомни на будущее, – пояснила темнокожая девушка.
– Что, и командиры даже спрашивают?
– Ну да, хотя, в принципе, не должны. В экстренных случаях, конечно, они не церемонятся, а так-то не принято вламываться. Мало ли чем народ занят? Не все же такие, как Кирос и сотоварищи.
– Ясно. Входи, Пич, и дверь закрой. Ведь я вижу, что ты не намерена отстать от меня со своими нескромными вопросами, так что лучше задай их сразу и внутри, чем будешь приставать повсюду и там, где нас подслушать могут.
Пич только этого и ждала и впорхнула внутрь, захлопывая дверь.
– Нескромные вопросы, говоришь? Ну, знаешь, Джимми, если ты собираешься нормально существовать здесь, а не ходить, заливаясь румянцем на каждом шагу, тебе стоит забыть о глупой скромности.
– Я так не думаю.
– Да уж поверь мне. Я-то тут выросла! Пойми, когда живешь и служишь в месте, где парней в разы больше, чем девушек, приходится приспосабливаться. Это при выходе за периметр они, типа, меняются и пытаются изображать кого-то вроде джентльменов, снимая девчонок. А здесь мы для них вроде как такие же, как они, равные, с которыми не нужно стесняться в выражениях, ведь мы знаем друг друга как облупленные, выросли вместе. Так что притворяться смысла нет. Но при этом они и никогда не позволяют забыть, что с удовольствием поимеют тебя, если только ты позволишь. Но мы-то им уже примелькались, да и чего уж греха таить, кто кого хотел, тот того попробовал. Особенно когда помоложе были, дико чудили, а некоторые и продолжают в том же духе. Ну, ты сама все видела сегодня в душевой. А ты здесь новенькая, человек извне, да еще и девчонка. Была бы парнем, они бы к тебе цеплялись постоянно, задирали, испытывая на прочность и выясняя, насколько крепкие у тебя яйца. А так будут донимать, приставать, соблазнять, выстебываться друг перед другом. Пока ты была снаружи, тебя, вроде как, авторитет отца защищал. Но теперь ты своя, внутри, так что для этих озабоченных больше нет запретов. А если еще и пронюхают, что ты у нас невинное дитя, то вообще под твоей дверью лагерь разобьют. Понимаешь, у большинства парней, типа, пунктик по поводу, что он будет первым там, где до него никого не было. Их на это прям подклинивает. Это даже не вопрос секса, а кто круче и удачливей других. Для всех нас эта хрень как бы весьма важна, но у мужиков тут это просто до клиники доходит. Поэтому я тебе и советую побыстрей выбрать кого-то одного и избавиться от всех проблем разом.
– Пич, я не считаю, что быть девственницей – это и правда проблема, – нахмурилась Эмма.
– В любом другом месте возможно, мелкая. Но не здесь, где вокруг тебя будет клубиться стадо мужиков, у которых стоит почти всегда. Они же продыху тебе не дадут.
– Ну, значит, нужно сделать так, чтобы они ни о чем не узнали!
– И как ты себе представляешь, если будешь жить здесь, но ни с кем не будешь встречаться? Эта база, мать ее, – маленький улей, полный сплетен.
– Пич, я действительно не хочу об этом разговаривать! – возмутилась Эмма.
– Ладно. Как скажешь, – пожала плечами девушка. – А как тогда насчет того, чтобы найти хорошего парня снаружи? Типа романтика, любовь и все такое. Лепестки роз и свечи в первый раз!
– Пич! Я просто хочу служить и оправдывать надежды своего отца! Хочу, чтобы он мною гордился! Вся эта суета с сексом и романтикой сейчас не для меня!
– Сейчас, Джимми? – вскочила Пич с кровати. – А когда? Тебе восемнадцать! Не все из нас дожили даже до этого возраста! Разве ты не понимаешь, что каждый выезд на задание, каждый день может стать для нас последним? Мы ведь не в игрушки тут играем! Я рассталась со своей невинностью в мой шестнадцатый день рождения, и, поверь, что я тут была уже, типа, задержавшейся. С тех пор я ни одной ночи не провела в пустой постели, кроме тех, что была на задании. И не собираюсь пребывать в одиночестве и впредь. Ведь завтра меня могут привезти обратно на базу в мешке для трупов, и это в том случае, если мне охренеть как повезет, и от тела что-то останется. Какой смысл ждать не знамо чего? В нашей жизни не бывает хороших чудес, только такие, которые способны убить быстрее, чем ты успеешь осознать, что тебе конец. Так что ты будешь полной дурой, если станешь сидеть и ждать лучших или более подходящих для этого времен. Жить надо прямо сейчас, Джимми!
Непонятно почему, но Пич сейчас выглядела искренне взволнованной и смотрела на Эмму с настоящей жалостью.
– Разве ты не понимаешь, что, придя сюда, рискуешь потерять свою единственную ценность – жизнь в любой момент? Так кому, на хрен, будет нужно твое целомудрие, когда тебя закопают? Будет тогда иметь значение – умерла ты чистой и нетронутой, как сейчас, или такой вот шлюшкой, получающей кайф от жизни, как я?
– Отстань от меня! Что насчет тебя самой? У тебя-то есть постоянный парень? – огрызнулась Эмма.
– Нет. Но только потому, что я знаю подноготную и косяки каждого тут и реально не вижу никого, достойного занять постоянное место рядом со мной. Единственный, кого я хотела бы в этой роли, – Сейм.
– Лейтенант Сеймас? – поперхнулась воздухом Эмма.
– Да-а-а, – мечтательно протянула Пич. – Вот это мужик, на которого у меня постоянно аж по коленкам течет. Хочешь сказать, что тебе он не понравился?
– Что в нем может нравиться, Пич? Он грубый, злобный, такой огромный, что просто оторопь берет…
Эмма порывисто отвернулась к небольшому окну, чтобы не выдать эмоции.
– Шевелись, Джимми! – рявкнул лейтенант, без напряга двигаясь прямо за ее спиной и жутко этим нервируя.
Если он хотел просто проверить ее подготовку, то разве не мог наблюдать издалека, как это всегда делал отец во время занятий? Но вместо этого он буквально дышал ей в затылок, погоняя, словно тупую скотину, и беспрерывно придираясь к малейшим оплошностям. Эмма злилась и не могла сосредоточиться, и из-за ее нервозности даже мелкие недочеты превращались в ошибки. А Сеймас целенаправленно нависал над нею, третируя, насмехаясь и вынуждая косячить снова и снова. После полосы препятствий она отстрелялась так плохо, что едва не сгорела со стыда. А все потому, что он стоял над душой и критиковал каждое долбаное движение. По его словам, она в высшей мере криворукая и абсолютно все делает неправильно! Сеймас гонял ее снова и снова, каждый раз цепляя, кажется, все больше! Хренов жестокий мудак! Нет, он не оскорблял ее напрямую, замечания и упреки все были вроде по делу и профессиональны, но сказаны были таким равнодушно-ехидным тоном, что делало их в сто раз обидней любых воплей или ругани. Эмма сжимала зубы и выкладывалась по полной, но для него ничего из того, что она делала, не было достаточно. К тому времени как они закончили, Эмма была мокрой, как мышь, от пота, а в теле тряслась каждая мышца и даже не столько от нагрузки, сколько от нервов. И так и не дождалась от лейтенанта ни единого доброго слова. У нее едва хватило сил добраться до совершенно пустого в этот час душа. Хотя, вот появись здесь кто-нибудь или даже повторись прежнее секс-шоу, ей бы в данный момент было наплевать. Она была вымотана, зла, и единственное искреннее желание, заполнявшее сейчас ее мысли, – это как-то добраться до глотки проклятого Сейма. Отец тоже не особо с ней церемонился, но Сеймас был просто чертовым садистом. Дотащившись до постели, Эмма со стоном рухнула, даже не имея сил стянуть одежду. И вроде только закрыла глаза, как вдруг над ней раздался громогласный вопль:
– Подъем, боец Джимми! Время 5:30, и все, кроме тебя, уже на ногах! – Ненавистное лицо лейтенанта, не отпускавшее ее даже во сне, было первым, что она увидела, открыв глаза.
– Мне казалось, что входить без приглашения тут считается невежливым, – прохрипела она, поднимаясь.
– Я твой командир, так что знаешь, где видал эту вежливость? – рыкнул мужчина уже в дверях. – На выход, мисс неженка!
Обуваясь, Эмма скрипела зубами от злости и боли в теле и буквально вынудила себя двигаться вперед.
Следующие шесть дней слились для девушки в какой-то смазанный кошмар. Утром они совершали многокилометровые броски, чаще всего еще и таща на себе вооружение, потом был завтрак, короткая передышка, занятия в тренажерке, спарринги, затем обед, после которого остальные были предоставлены сами себе. Но для нее свободного времени у Стального Сейма не было запланировано. Поэтому единственным удовольствием в жизни Эммы остался сон и недолгая болтовня с Пич. Странно, но через пару дней даже близнецы перестали к ней цепляться, все чаще поглядывая с сочувствием. Кирос же прямо стал смотреть на Сеймаса с четко читаемым осуждением и не заводил в ее присутствии свои вечные похабные разговорчики. Если бы Эмма не уставала настолько, то, возможно, заметила бы явно заключенный между бойцами ее группы негласный договор и их вроде незаметные, но достаточно эффективные усилия, помогающие держать всех нахальных мужских особей подальше от нее, чтобы они не испытывали и без того истончившееся до полной прозрачности терпение девушки. Единственный, кто стабильно прорывался, нагло игнорируя секретную оборону, – это тот самый дерзкий Михей. Он не хамел, но не давал Эмме забыть о своем существовании ни на один день, даже несмотря на постоянное рычание на него лейтенанта. Но сама Эмма не замечала пока ничего, так как практически спала все те короткие моменты передышек, что оставлял ей Сейм. Даже во время еды Пич и остальным приходилось постоянно ее встряхивать, чтобы не вырубалась за столом. Но вслух никто не обсуждал действия лейтенанта, а сама Эмма не стала бы жаловаться ни за что на свете. Только Пич наедине могла сочувствовать ей.
– Да уж, Сейм взялся за тебя конкретно! – почти печально сказала в один из дней Пич, забежав к ней перед сном.
– Просто он наверняка пытается меня убить! – буркнула Эмма, не в силах даже открыть глаза. Она почти спала, иначе не позволила бы себе даже эти высказывания. Ведь сама стремилась сюда и хотела, чтобы к ней относились так же, как ко всем, без поблажек. Кто же знал, что с желаниями нужно быть поосторожнее.
– Проклятый СС! Ему доставляет удовольствие измываться надо мной. – Она со стоном перевернулась на живот и неожиданно почувствовала сильные руки Пич, разминающие ее одеревеневшие мышцы. Это так шокировало, что сон слетел за одну секунду. С самого детства, тогда, давно, в приюте, к ней никто никогда не прикасался ласково. Те поглаживания по волосам и короткие объятия, что ей дарили нянечки, а особенно добрая полная кухарка, Эмма до сих пор хранила в памяти как настоящие драгоценности. Она даже не могла вспомнить лица пожилой женщины, но помнила запах и звучание голоса. С тех пор единственное ее взаимодействие в виде прикосновений заключалось в еженедельных медосмотрах, заборах крови и измерениях. А когда она подросла, к ним добавились контакты с отцом, когда он стал обучать ее боевым искусствам. Но удары, тычки и рывки сложно назвать проявлением внимания.
– По... Почему ты делаешь это? – шокированно спросила Эмма шепотом, не двигаясь с места.
– В смысле? – удивилась Пич. – Делаю что? Разминаю твои мышцы?
– Да.
– Ну, может, потому, что прекрасно знаю, как они болят после таких нагрузок.
Эмма сглотнула.
– Я не об этом. В смысле, почему ты вообще делаешь это? – смущенно пробормотала она.
– Говорю с тобой и пытаюсь помочь?
Эмма молча кивнула.
– Ты не допускаешь, что просто нравишься мне?
Эмма испуганно замерла, и Пич, почувствовав это, вдруг расхохоталась.
– Джимми, уймись! – уже почти рычала Пич. – Сейм сказал отдыхать перед заданием, а не скакать, как обдолбанный заяц!
– Пич, легко тебе говорить, а у меня это первое в жизни задание! – не унималась Эмма, пытаясь проверить все по новой. – Это для тебя все в порядке вещей, не для меня!
– Джимми, если ты будешь тупо кунять во время задания, это будет настоящим гемором. Тебе понадобятся все силы и внимание, чтобы оставаться в форме. Это не симуляция и не видеоигра, Джимми, нельзя сначала стратить, а потом начать заново. Бог знает, сколько мы еще в засаде пролежим, пока Сейм команду выдвигаться даст. И очень желательно, чтобы все это время ты бодрствовала, а не уснула, лежа среди всяких ползающих тварей в вонючих джунглях. Если не можешь уняться сама, давай в санчасть сгоняем, пусть тебе успокоитель кольнут!
Эмма, вздохнув, все же взяла себя в руки. Вытянувшись на койке в своей комнате, она сто раз проиграла в голове все возможные варианты событий и вспомнила все, чему училась. От радости очень быстро Эмма скатилась к панике – а вдруг она не справится и подведет не только всю группу, но и отца, и всех тех, кто делал на нее ставки. Но почему-то страшнее всего в ее фантазиях было упрекающе разочарованное лицо лейтенанта. Как она уснула – и сама не заметила. Только когда Пич стала трясти Эмму за плечо, она не сразу и поняла, где находится.
– Вот так и знала, что ты напрыгаешься, а в последний момент тебя обрубит, – улыбаясь, сказала темнокожая красавица. – У меня перед первым заданием та же байда была. Сейму пришлось меня по щекам отхлестать, чтобы в чувство привести. Я ведь еще и боялась до уссачки, видела ведь, как других назад в мешках привозят и не всегда целиком.
– Ты боялась? – удивленно спросила Эмма, продолжая облачаться в ускоренном темпе.
– Конечно. Я, по-твоему, кто? Бессмертный, мать его, горец? Все боятся, и это правильно, Джимми. Страх нужен, или очень легко потерять ощущение реальности происходящего, и тогда все, долго не протянешь сам и остальных можешь подставить. Понятно?
– Понятно, – закивала Эмма.
– Эх, Джимми, ничего тебе пока не понятно, но, надеюсь, сегодня все изменится.
До взлетной полосы пришлось уже бежать рысью, чтобы не опаздывать. Даже издали Эмме было видно, как хмурится лейтенант, глядя в их с Пич сторону. И она внутренне сжалась, ожидая очередной порции обидных высказываний.
– Джимми, подойди, – рявкнул Сейм, и она вытянулась перед ним.
Он, вместо того чтобы отругать ее, молча и с мрачным лицом, отцепил и снял ее парашют, вертя ее как куклу. После осмотрел и своими руками проверил каждую деталь и крепление на вооружении и защитном жилете.
– С этой минуты ты не отдаляешься от меня дальше, чем на шаг, до самого конца задания. Все понятно? – отчеканил он.
– Так точно. Только… как я без парашюта? – неуверенно промямлила Эмма.
– Ты прыгаешь в тандеме со мной. Я же ясно сказал, что во время задания мы приклеены друг к другу, и это именно то, что я имел в виду. Что-то еще непонятно? – Странно, но сейчас тон Сеймаса был на удивление терпеливым и даже, можно сказать, мягким.
– Нет, спасибо за пояснения, сэр. Мне все понятно.
Полет в бесшумном десантном геликоптере занял несколько часов. Эмма сидела впритык к лейтенанту и чувствовала, как жар его огромного тела просачивается сквозь слои их одежды там, где он касался ее бедром и плечом. И это волновало и сбивало с толку, отзываясь где-то в самой глубине ее существа. Что-то словно копило этот ручеек чужого тепла, разогреваясь в ответ и пробуждая к жизни совершенно до этого незнакомые ощущения. Отодвинуться в тесноте геликоптера она не могла и просто старалась отвлечь себя, рассматривая сидящих напротив остальных бойцов, дремлющих с абсолютно безмятежными лицами. Никто даже близко не выглядел озабоченным или нервным, в том числе и сам Сейм, на лицо которого Эмма изредка бросала короткие осторожные взгляды.
Но все это дремотное спокойствие слетело в один миг, когда замелькала красная лампочка. Все вокруг пришло в движение. Каждый знал, что ему делать, и никто не суетился. Эмма затаила дыхание, когда оказалась тесно прижата и пристегнута к мощному телу лейтенанта. Самого прыжка она не боялась, так как делала это и раньше неоднократно, но никогда в паре. Это был тот самый момент, когда она будет полностью зависеть от этого мужчины, доверяя ему свою безопасность и жизнь. Была ли она готова? Ох, как будто у нее был выбор или время на подобные раздумья. Прыгали они с малой высоты, поэтому само падение даже не запомнилось, настолько быстро закончилось. Безмолвными тенями они опустились среди огромных деревьев и быстро свернули и спрятали парашюты. Место их десантирования находилось в паре километров от заброшенного стадиона. Двигаясь в неторопливом темпе, они выдвинулись по направлению к объекту. В предрассветные часы все окружающее пространство наполнилось щебетанием, стрекотом, воплями разнообразных живых существ, делая тяжелый влажный воздух джунглей еще плотнее. Остановились они, когда достигли прямой видимости самого стадиона. Незаметное движение руки Сейма, и оба близнеца буквально растворились в сереющем воздухе предрассветного леса. Остальные же улеглись на землю, сливаясь с подлеском, ожидая результатов разведки. Сейм опять оказался лежащим вплотную к Эмме. И, несмотря на всю бурю предвкушения и волнения, игнорировать факт его такой непосредственной близости у Эммы никак не получалось. Даже сквозь терпкий насыщенный запах лесной подстилки, на которой они лежали, она чувствовала собственный аромат лейтенанта, абсолютно однозначно говорящий, что рядом сильный самец, словно заполняющий и изменяющий все вокруг самим фактом своего присутствия. И это сбивало с толку и мешало сосредоточиться. Спустя какое-то время, показавшееся раздерганной Эмме целой вечностью, в общей какофонии животных звуков послышался негромкий, но отчетливый мелодичный свист. Сейм тут же пришел в движение, вздергивая Эмму на ноги. Буквально метров через сто прежние джунгли сменились местом, которое явно было когда-то очищено от растительности. Сейчас же природа отбирала обратно украденную у нее территорию, и вокруг виднелась густая поросль деревьев немного выше человеческого роста. И как только они ступили туда, стало неожиданно очевидно, что здесь, в отличие от остальных джунглей, царит мертвая тишина. Ничто не двигалось, не шелестело и не издавало никаких свойственных данной местности звуков. Как будто кто-то или что-то изгнало отсюда все живое. Пройдя еще около двухсот метров, Эмма увидела впереди словно иллюминацию в бледном сыром утреннем воздухе, прерывисто и хищно мерцающую на одной из боковых стен того, что должно было стать трибунами. Оглядевшись, она поняла, что никто в группе больше этого не видит, и все продолжают быстро двигаться в этом направлении. Поэтому Эмма дернула лейтенанта и знаками объяснила ему, что остальным следует остановиться. Сейм издал короткий повелительный свист, и бойцы замерли, присаживаясь и ощетиниваясь во все стороны стволами.
Эмма молча наблюдала, как демона обернули в нечто похожее на черную с металлическими отблесками сетку, которую потом активировали, и она сократилась, плотно спеленав существо. Кир и Пич, закончив в самом цеху с установкой зарядов, вышли наружу. Кирос схватил упакованного демона за какое-то крепление в районе ног и потащил за ними, не особо церемонясь и не обращая внимания на то, что тот по дороге считает углы своим телом и головой. Эмме было очень интересно, почему они просто не прикончили ублюдка, а тащат его за собой, но спросить она после своего косяка не решалась. Наоборот, старалась быть как можно более незаметной и не злить больше лейтенанта, лицо которого и так было мрачным до невозможности. Всюду по дороге бойцы продолжали устанавливать заряды, намереваясь стереть здесь все с лица земли. И снова Эмма вынуждена была признать, наблюдая за очень быстрыми и ювелирно точными движениями остальных бойцов, что она здесь самая неприспособленная, и все ее годы занятий в искусственных условиях ничего не стоят сейчас. Да и то, что ей никакими тренировками не достигнуть их скорости и силы, было совершенно очевидно. И осознание этой правды делало настрой еще паршивей.
Когда они вышли наружу, яркое солнце ненадолго ослепило Эмму после сумерек катакомб. Из укрытий появились близнецы, и Эмма оглянулась в поисках подростков, которых они вывели отсюда.
– Мы отвели их подальше в сторону города и оставили там маяк. Сделали инъекции детокса. Когда взлетим, то свяжемся с местными властями, чтобы их забрали, – снизошел до пояснений Сидда. – Это большее, что мы можем для них сделать.
– Они выживут? – Перед глазами Эммы опять встали смертельно бледные лица парней и девчонок.
– Если переживут ломку, то вполне может быть. Только, скорее всего, ничего не будут помнить.
– Может, так даже и к лучшему. Зачем помнить такое?
Когда Кир выволок бесчувственное тело демона, братья разом повеселели.
– О, выходит, мы все же сегодня везучие засранцы! – хлопнул Кира по плечу Брант.
– Можно и так сказать, – ответил тот, освобождаясь от груза.
– И кто раздобыл этот сувенир на память?
– Джимми, – раздраженно прорычал Сеймас. – С собой в роли главной наживки.
Все замолкли, поняв, что командир явно не настроен шутить. Спустя минут пятнадцать прилетел геликоптер и завис над ними, обдавая тугими потоками воздуха из своих двигателей. Первыми подняли Кира с демоном, потом Пич и близнецов. Затем к Эмме шагнул лейтенант, молча и довольно грубо пристегнул ее к себе, и их подняли наверх последними. Только в этот раз у Эммы было такое ощущение, что, несмотря на их непосредственную близость, от мужчины веет арктическим холодом вместо прежнего тепла. Глянув через плечо в окно, Эмма увидела, как странным образом вспухло заросшее травой и мелкими деревцами строение, словно на замедленной съемке, а потом через многочисленные трещины наружу вырвалось пламя убийственного оранжевого цвета. Геликоптер слегка качнуло в воздухе, а затем все осело, хороня под тоннами разбитого бетона и арматуры все секреты и становясь могилой для тех, кто там упокоился. Пройдет совсем мало времени, и природа захватит все в единоличное владение, и никто и не догадается о том, какие трагедии скрыты здесь.
Во время обратного полета Сеймас даже не взглянул в ее сторону и вел переговоры по крошечному устройству защищенной связи.
– …потерь нет… рептилоидного типа… да, сэр… – долетало до нее.
Едва они приземлились, люк геликоптера распахнулся, и появившиеся люди в светло-голубой форме из научного отдела быстро погрузили демона на уже приготовленную каталку и полностью прикрыли серебристым одеялом, скрывая от возможных посторонних глаз. Потом они исчезли так же быстро, как появились. Сеймас же повел всю группу опять в административный корпус. Там уже в другом кабинете каждый сдал свой крошечный видеорегистратор незнакомому Эмме офицеру, и только после этого Сеймас объявил, что они свободны. Все вышли наружу, но Эмма замялась, задерживаясь в ожидании лейтенанта. Когда же он вышел из кабинета, то даже вздрогнул, натолкнувшись на нее.
– Джимми? Что тебе? – мрачно спросил он.
– Могу я задать вопрос, сэр? – осторожно уточнила она.
– Валяй, – устало вздохнул огромный мужчина, впрочем, не глядя на нее.
– Меня накажут?
– За что, Джимми? За то, что чуть не сдохла? – Настроение лейтенанта опять изменилось в одну секунду, и он подступил к ней, вжимая своей мощной энергетикой в стену. – Ты хоть соображаешь, что на самом деле была на волосок от смерти, глупая девчонка? Сейчас уже могла бы не стоять здесь и спрашивать о наказании, а остывать в мешке в подвальном морге! И что тогда было бы со всей группой? Ты это понимаешь?
Если и до этого стыд грыз девушку, то теперь он превратился в просто непереносимый. Пич сказала, что с тех пор, как Сеймас стал их командиром, у них не было потерь. А сегодня она вполне могла открыть этот мрачный счет. Естественно, он зол на нее. И во всем ей следует винить только себя, свою невнимательность и отсутствие настоящего опыта. Возомнила себя настоящим бойцом, ни разу не видев ничего реальнее тренировочных боев и симуляций. Идиотка!
– Простите, сэр, – промямлила Эмма, скрывая готовые пролиться слезы. – Я признаю свою вину и готова понести любое взыскание. Просто мне никогда не случалось отрабатывать действия в групповых операциях.
– Вот именно, Джимми, – голос Сеймаса лишился прежней злости. – И это не твое упущение, а мое как твоего командира. У меня была целая неделя, но я уделял внимание не тому. Я забыл, что ты обучалась индивидуально в отличие от всех нас и не умеешь по-настоящему взаимодействовать с командой, а особенно в экстренных ситуациях. И поэтому взыскание положено мне, а не тебе, боец. А теперь иди, обратись в санчасть и отдыхай!
– Но, сэр! Это несправедливо! – Эмма порывисто схватила руку мужчины, и в этот момент показалось, что вокруг них замерло само пространство. От этого мизерного контакта их тел Эмма почувствовала, как волна тепла врывается в ее мозг и тело, словно сила самого мощного прилива, и ей едва от этого удается удержаться на ногах в этом стихийном потоке.
Эмма, сглотнув, остановилась перед дверью, за которой, по словам бойцов, скрывался лейтенант. На плече у нее болталась сумка с перевязочным материалом и прочими медикаментами, которые удалось выклянчить в санчасти, а в руках был поднос с едой. Не то чтобы лекарства дали охотно, но девушка приложила массу усилий и даже немного пококетничала с не очень юными докторами, чтобы добиться желаемого. Конечно, делать этого раньше ей не приходилось, но она же не слепая и видела фильмы, а судя по тому, что она получила не только необходимое, но и даже краткие инструкции, у нее получилось неплохо. По крайней мере там она не робела, как теперь перед этой дверью. Не нужно быть ясновидящей, чтобы понять: СС не будет рад ее увидеть после того, как из-за нее и пострадал. Насколько бы правильным подобное ни считали остальные, Эмме физические наказания казались какой-то дикостью, средневековьем, и она на самом деле никогда не слышала об этом раньше. Отец не упоминал о таких способах взысканий. Глубоко вдохнув, наполняя себя необходимой храбростью, она постучала, перехватив поднос одной рукой. Ответа не последовало. Ну что же, матом никто не послал, так что Эмма толкнула запертую дверь, шагая внутрь. Хотя сейчас она настроила себя так, что и изощренная портовая ругань ее не остановила бы.
– Какого хрена! – раздалось сиплое рычание.
Эмма сглотнула, чувствуя, как сердце заметалось в поисках укрытия, но все равно сделала следующий шаг. И еще. Для того чтобы увидеть, кто посмел вторгнуться в его личное пространство, Сеймасу пришлось приподнять голову, и Эмма услышала, как при этом он скрипнул зубами, сдерживая рвущийся стон. Она натолкнулась на свирепый взгляд карих глаз лежащего на постели на животе огромного мужчины. Для опоры он сжал металлическую спинку армейской койки, и она отчаянно жалобно заскрежетала, изгибаясь в мощном захвате побелевших пальцев. Сказать, что Сейм был не рад появлению Эммы, было бы безбожным преуменьшением. Если бы взглядом можно было поджечь, то она бы уже должна была быть лужей полыхающей плазмы. На короткий миг Эмма испытала приступ паники. Откуда ей знать, что Сеймас и правда не может испепелять взглядом? Она ведь не в курсе всех его способностей, а находясь на этой базе, можно ожидать всего чего угодно. Во всяком случае на спине у нее точно выступила испарина, да и ноги затряслись и размякли так, словно собирались растаять, как прошлогодние сосульки. Но Эмма проигнорировала реакцию своего тела и пошла дальше. Да в конце концов, не станет же он ее и в самом деле убивать! Почему же она тогда трясется, как перед эшафотом?
– Хотелось бы сказать добрый день, лейтенант, но это будет сейчас не в тему, – как можно более бодро сказала она. Эмме хотелось надеяться, что она прозвучала достаточно уверенно. Но даже собственный слух отказывался дарить ей такую иллюзию. Ну и плевать!
Сделав еще пару шагов, она поставила на стол поднос с пищей и обернулась. СС лежал совершенно обнаженным, а его спина и даже верхняя часть ягодиц представляли из себя сплошное кровавое месиво. Буквально ни единого клочка не изодранной в лохмотья и не обожженной кожи. Ведь если Эмма правильно понимала, то электроплеть не только секла кожу и рвала мышцы, она еще и оставляла ужасные ожоги. Все это засохло сплошной кровавой коркой и производило кошмарное впечатление. Эмму едва не вывернуло, и все нутро свело болью от такого зрелища. Ее собственная спина вдруг взорвалась фантомной болью, словно беря на себя хоть часть этих ужасных ран. Эмма сжала до хруста зубы, потому что потеря самообладания сейчас бы все испортила моментально, и единственное, что ей бы оставалось, – позорное бегство, без права повторной попытки.
– Убирайся отсюда! – рявкнул Сеймас и попытался приподняться, отчего струп в нескольких местах треснул, и выступила свежая кровь. – Кто тебе позволил сюда вообще войти?
– Я стучала. Вы не ответили. Я вошла. И прекратите уже дергаться, вы делаете только хуже, лейтенант! – Эмма придала своему неожиданно осипшему голосу всю возможную повелительность, на которую только была способна.
Но, судя по лицу мужчины, это нисколько не сработало. Ну что же, стоило ведь попытаться?
– Я приказал тебе убираться! – заорал упертый вояка.
– Ну, как сможете стоять самостоятельно, тогда и будете опять приказывать, лютовать и отыгрываться на мне. А пока вам нужно обработать раны и поесть, – Эмма старалась звучать невозмутимо, хотя внутри ощущала себя дрожащим трусливым зайчишкой.
Глупо не понимать, что даже в таком состоянии Сейму ничего не стоит вышвырнуть ее из этой комнаты. Причем так, что она, наверное, до ворот базы лететь будет, пересчитывая все неровности ландшафта.
Мужчина замер, уставившись на нее настороженным взглядом, словно ожидая какого-то подвоха. Он буквально буравил шахты к ее нутру этими своими карими бритвенно острыми лезвиями, будто желая увидеть, из чего же она на самом деле сделана. Эмма ощущала себя микробом на предметном стекле электронного микроскопа, но не отводила глаз и ничего не прятала. В этот момент даже страх отступил, уступая место нежданной откровенности. Спустя минуту, показавшуюся Эмме целой эпохой, Сеймас раздраженно выдохнул и перевел взгляд на медицинскую сумку на ее плече.
– Ты вообще в курсе, сколько правил сейчас нарушаешь? – его голос по-прежнему был громким и хриплым, но звучал уже без первоначальной ярости. Но это не значило, что он стал хоть чуточку дружелюбней.
– Нет, но вы, как мой командир, мне обязательно об этом расскажете, пока я буду вашу спину обрабатывать. – Эмма двинулась в его сторону, вынимая необходимое из сумки.
– Ты не дотронешься до моей спины! – рыкнул он, вкладывая в голос столько угрозы, что девушка с трудом преодолела желание броситься прочь.
От этого мужчины даже в таком состоянии исходила властная энергия такой мощи, что приходилось прикладывать гигантские усилия, чтобы принудить собственное тело подчиняться своему разуму, а не его повелениям.
– У тебя есть для меня хорошие новости, человек? – Длинные тонкие пальцы с идеальными золочеными ногтями клацнули по полированной каменной поверхности стола, и это простое движение заставило внутренности мужчины скрутиться тошнотворным узлом страха.
– Прошу прощения, Прекраснейшая, но все без изменений, – промямлил он. – Нужно еще немного подождать.
– Подождать… – в протяжном звучании голоса женщины появились нотки смертельного холода, и пальцы, выстукивающие угрожающий ритм, заметно ускорились.
Мужчина несколько раз нервно сглотнул, тщетно пытаясь увлажнить высохшее горло.
– Как думаешь, человечек, как долго я еще буду щедро раздавать тебе авансы, ничего не получая в ответ? – не прозвучало ни единой хоть крошечной эмоции, но мужчина почувствовал, как самый настоящий животный ужас сжимает тиски на его горле.
– Прекраснейшая, но я делаю все, что могу! Я нашел Ключ для вас, а это в условиях такой секретности было совсем не просто!
– Пока ты искал, были потеряны годы! Теперь этим Ключом можно управлять только при помощи гребаного Якоря! А его, как я понимаю, у нас все еще нет? Как и чертовой возможности получить новый Ключ!
– Я работаю, Прекраснейшая! Мы вытащили ее из-под опеки приемного отца, мы поместили ее в целое стадо озабоченных самцов. За ней постоянно смотрят. Но она на каждом еженедельном обследовании устойчиво показывает, что полностью стерильна…
– Да мне плевать! Я хочу мой долбаный Ключ! Сколько еще я должна проторчать в вашем жалком мирке, прежде чем получить свое? – в одно мгновение тихий голос стал гремящим рыком, и кровь мужчины вскипела, лишаясь кислорода.
Он схватился руками за горло, падая со стула на колени и умоляюще закатывая глаза.
– Безмозглый, самолюбивый идиот! Ты упускаешь что-то. И если так будет и дальше, я найду кого-нибудь другого, кто будет более сообразителен или удачлив! Ты меня понял?
Способность дышать вернулась к мужчине, и он упал на четвереньки, жадно хватая воздух и громко сипя.
– Как же я ненавижу эту необходимость использовать таких никчемных созданий, как ты! – Ногти снова стали выстукивать ритм по холодному камню. – Если бы эта проклятая жалостливая стерва-кормилица не украла девчонку, у меня уже давно было бы все желаемое! Ты хоть понимаешь, как меня бесит то, что приходится ждать и искать новые чертовы решения?
– Я понимаю, Прекраснейшая.
– Да что ты можешь понимать, червяк! Убирайся с моих глаз! И возвращайся только тогда, когда у тебя будет, чем меня обрадовать.
– Прекраснейшая, прошу, – мужчина протянул дрожащую руку в самой нижайшей мольбе.
– Ты не заслужил! – Мужчина отчаянно всхлипнул, униженно подползая ближе. – Ну ладно, я дам тебе последний шанс. Но на этот раз действительно последний.
***
На следующее утро Эмму никто не разбудил в привычные 5:30. И поэтому, когда она чуть позже проснулась сама, ее прямо подкинуло на кровати, и она стала в панике одеваться. В коридоре не оказалось ни Пич, с упреком на нее взирающей, ни других бойцов из ее группы. Вообще никого. Покосившись на противоположную дверь, девушка испытала краткий порыв зайти и узнать, как там Сеймас, но, во-первых, боялась опять нарваться на рык, а ее отвага далеко не безгранична, а во-вторых, в любой момент мог появится кто-то из команды и застать ее выходящей с утра из комнаты лейтенанта. Даже если на самом деле никто бы ничего «такого» и не подумал о них, то все равно Эмма бы стала настоящей мишенью для подколок близнецов и Кироса, наверное, на недели вперед.
Когда никто не появился и еще пять минут спустя, Эмма помчалась к комнате Пич узнать, в чем дело.
Само собой, на стук Эмма не услышала гостеприимного «войдите». Тут так не принято, приглашать любого не глядя. Пич распахнула двери, и Эмма впервые увидела подругу в легком платье и босиком вместо привычной темно– синей формы.
– А-а-а… – зависла Эмма. – А как же тренировка, Пич?
– Вообще-то у нас сегодня законный выходной, – сообщила темнокожая девушка. – Поэтому мы сейчас собираемся и сматываемся на весь день в город. Иди оденься по-людски.
– Пич, ты забыла? Сеймас не разрешал мне никаких увольнительных, – вздохнув, ответила Эмма.
– На данный момент лейтенант не в строю, мелкая. И по уставу я в его отсутствие командую группой. А я тебе очень даже разрешаю увольнительную. Я, блин, просто прямо приказываю тебе в нее со мной пойти. Ясно?
– Ясно. Только все равно не могу. Желаю хорошо отдохнуть. – Эмма ни за что бы не призналась Пич, что есть одна проблема в том, что живешь только с отцом, который к тому же и военный.
У нее не водилось никакой одежды, кроме форменной и домашней. И раньше она никогда не испытывала с этим никаких трудностей. Но сейчас, увидев Пич в совершенно ином образе, Эмма вдруг поняла, что даже не представляет, что сейчас носят девушки и по какому принципу должна выбираться красивая одежда. Но посвящать в это подругу она не собиралась.
– А ну, стоять! – властно рявкнула Пич и резко втянула Эмму обратно в комнату. – Я так понимаю, выйти в народ тебе тупо не в чем?
– Я просто не хочу никуда выходить, Пич! – предприняла еще одну попытку сбежать Эмма.
– А я просто тебе ни фига не поверила! Та-а-ак! Как же нам решить эту проблему? – задумалась Пич. – Постой-ка!
Пич открыла свой шкаф, и у Эммы полезли глаза на лоб. Если ее форма и пожитки занимали пару полок, то шкаф Пич буквально ломился от явно дорогой одежды.
– Ого! – не удержалась Эмма.
– Что ого? Ты хоть в курсе, сколько нам платят?
– Ну, я как-то этим никогда не интересовалась.
– Чудная ты, мелкая! – фыркнула Пич. – Поверь, отстегивают нам достаточно, чтобы я могла себе позволить все это и многое другое.
– Ты что, все деньги тратишь на одежду? – удивленно спросила Эмма.
– Ну почему же? Еще на косметику, украшения, развлечения, Джимми. А на что мне, по-твоему, их тратить? Каждый день меня могут прикончить, почему же не жить сейчас в свое удовольствие? Я не знаю никого, Джимми, кто бы, отслужив здесь, купил домик в пригороде и завел семью. Может, все мы и мечтаем об этом, но не стоит путать фантазии и реальность. Так что, живи сейчас, пока и правда жива!
Сеймас с трудом разжал собственные пальцы, намертво впившиеся в столешницу, когда за Джимми захлопнулась дверь. Он был в ярости. В ярости? Да ладно! Хватит малодушно отрицать очевидное! Гнев, который он испытывает в присутствии этой раздражающей девушки, – бледный отблеск маленького костерка по сравнению с тем гигантским пожаром вожделения, что грозится сжечь его тело и разум. И отрицать его наличие становится все труднее. Если первые его проблески он мог игнорировать, успокаивая себя тем, что давно не выходил за пределы базы и ему лишь нужна разрядка, то сейчас он понял, что просто трусливо прятался от неприглядной реальности. Неодолимое, тягучее, удушающее желание ощутить под собой Джимми и удерживать там, бог знает сколько, ударило в него, опрокидывая и сминая, оставляя поверженным и практически невменяемым. Устрашая своей силой и его полной беспомощностью хоть как-то этим управлять. Сеймас никогда не был трусом, ничего не боялся и не стремился отгородится от проблемы, надеясь, что она исчезнет волшебным образом сама собой. Но, похоже, эта девчонка была проблемой, способов решения которой он не знал. Когда он услышал ее голос, спрашивающий разрешения войти, его мышцы неконтролируемо напряглись, возвращая воспоминание о том, как больной спины касались ее руки, которые он упорно гнал от себя весь день. А с того момента, как она проскользнула в его комнату, он сидел, впившись в несчастный стол, потому что реально нуждался в осязаемом якоре, чтобы не преодолеть эти несколько метров между ним и этой девчонкой и не сделать того, о чем будет потом жалеть всю свою недолгую оставшуюся жизнь. Хотя, когда она не отрываясь посмотрела на него, он на несколько секунд потерял твердую почву под ногами. На короткий миг последствия перестали иметь какое-либо значение. Все исчезло. Осталась только невыносимая похоть, остервенело схватившая его за горло, и девушка, глядевшая так, словно знала о том, с чем он сейчас борется. Знала и при этом оставалась на месте.
А с другой стороны, откуда такой, как она, иметь представление о тех обжигающе острых картинах, что взорвали его мозги от ее вида в этом чертовом платье, льющемся по изгибам ее тела и заставляющем жгуче ненавидеть эту ткань за то, что она касается той кожи, которую он захотел ощутить под своими пальцами? Джимми наверняка с воплями убежала бы, если бы заглянула в его разум и увидела, как он мысленно наматывает на руку эти роскошные пряди цвета спелого каштана и золота, что так ярко отсвечивают даже в скудном искусственном освещении его комнаты. Удерживает за них, врезаясь в ее хрупкое тело, жестко и безжалостно утоляя то животное вожделение, что скрутило его, перемалывая все нутро в пламенеющую кашу. Жадный, похотливый монстр проснулся в нем, объявляя о своем пробуждении собственническим ревом, прокатившимся по его венам и вибрирующим в костях. Что такого во взгляде этой девчонки, что сорвало все хитроумные запоры и он вырвался из тюрьмы сознания, где Сеймас, укротив, прятал его, отчетливо напоминая ему, как же безмерно далек от простого человека. Монстр взглянул глазами Сейма на замершую у двери женщину и потребовал ее для себя. Возжаждал взять, подмять, ломая любое сопротивление, пометить каждый уголок ее тела своими зубами, запахом, спермой. Уничтожить любого, кто решится попытаться вырвать эту женщину из его алчных объятий. И был краткий миг, когда Сеймас почти поддался требованию своей истинной натуры. Но открытый взгляд этих лучистых глаз осадил вырвавшегося на свободу монстра. Непонятно, как эти волшебные глаза забрались в самую глубинную суть беснующегося от похоти чудовища и обратили ярость вожделения в восхищенный трепет. Чудовище замерло, пораженное в самое сердце, покорно отступая, взирая на эту женщину с преклонением и мучительной тоской вечной преданности. Той самой, что рождается за единое мгновение и длится дольше самой жизни. Сеймас нашел в себе силы сказать Джимми, чтобы ушла, и остаться неподвижным, когда все в нем устремилось следом, не желая отпускать это потрясающее ощущение собственной принадлежности кому-то.
Она ушла, и температура в комнате как будто упала далеко ниже нуля, возвращая его в неприглядную реальность, где он сидит с гребаным флагштоком в штанах и пялится на дверь, желая ту, к кому у него нет никакого права прикасаться. Как с ним мог случиться такой чертов сдвиг по фазе? Ведь он всегда контролировал свои желания и потребности, никогда не позволял им управлять собой. И никогда сексуальное влечение ни к одной женщине не лишало его контроля над его демонической половиной. Сейм вообще всегда предпочитал удовлетворять себя только с профессионалками. Они давали ему то, что он хотел, подчиняясь его приказам, а он за это щедро расплачивался. Все четко знали, на что идут. Никаких случайных ожиданий, эмоций и страстей. Просто несколько часов грязного траха, опустошающего тело и очищающего разум для чего-то более важного. Ничего общего с тем, что вдруг спалило его изнутри, когда Джимми вошла в его комнату.
Вдруг? Да ладно! Не было в этом никакого «вдруг». Разве за все эти годы был хоть раз с того дня, когда он впервые увидел девчонку, чтобы он абсолютно честно мог сказать, что игнорировал ее существование? Он злился, завидовал, тихо ненавидел, выискивал, что в ней такого, делающее ее особенной… Но никогда не оставался безразличным. Всегда, даже на расстоянии, она цепляла его, вынуждая следить хоть краем глаза, притягивая необъяснимой гравитацией. Была чем-то таким, что нельзя не замечать, не видеть.
Но, черт возьми, видеть и замечать – это совершенно не то, что начало с ним твориться, когда Джимми оказалась в непосредственной близости, на расстоянии прикосновения. И уж тем более и рядом не стояло с тем, что он почувствовал себя погруженным в озеро жидкой лавы, когда она вошла одетая в это платье, гори оно в аду вместе с той, на ком было надето! Пока Джимми ходила в мешковатой форме, грубых ботинках, с волосами, стянутыми в тугой пучок, Сейму еще удавалось внушать себе, что она такой же боец, как и другие, его сослуживица. Но увидев ее такой женственной, хрупкой, поразительно чувственной, он почувствовал себя рехнувшимся. Это была та ее неизвестная ему сторона, которую он не видел никогда раньше, но теперь уже никогда не сможет забыть. Она отчетливо взывала к нему и находила не просто бурный отклик – сумасшедшее желание нырнуть с головой, утопая навсегда. Даже увидев ее мельком обнаженной в первый день среди других бойцов, он просто запретил себе размышлять и помнить. Но, похоже, что от образа Джимми в этом платье ему не удастся отмахнуться. То, как скручивало болью его пах при виде движения ее груди при дыхании под этой тканью, невозможно просто выкинуть из головы волевым решением. Вид ее влажных губ, волос, рассыпанных по плечам, изгиба уже почти по-женски щедрых бедер впечатался в его подкорку. Сможет ли он смотреть на нее завтра в этой уродливой привычной форме и не видеть опять такой, как сегодня? Зачем она вообще явилась к нему? Подразнить? Проверить на прочность? Может ли она испытывать хоть намек на ответное желание? Что случилось бы, если бы он все же позволил себе прикоснуться к ней, поцеловать? Оттолкнула бы его? Или позволила бы вторгнуться в свой рот? Каким был бы этот поцелуй? Нежным, осторожно испуганным, или неистово страстным, на грани болезненных укусов. Таким, который заставил бы их срывать друг с друга одежду и позволил бы опомниться, только когда оба смогут отдышаться, охрипнув от криков чистого экстаза? Да о чем он вообще позволяет себе, на хрен, думать? Все, что он должен делать сейчас в своей голове, – это навешивать огромные запрещающие сигналы на каждую часть тела девчонки, которая всплывала в его опьяненном воображении. Она одна сплошная запретная зона, гребаный фонтан из неприятностей и непредсказуемых проблем. И идеальным для него было бы оказаться от Джимми на другом конце планеты. К сожалению, это невозможно. Но он должен отгородиться от нее, от любых эмоций. Изничтожить на корню это свивающие его внутренности дикое желание.
Эмма еще безуспешно вытирала все прибывающие слезы, когда в дверь негромко постучали.
– Джимми, могу я войти? – услышала Эмма встревоженный голос Пич.
Девушка суетливо оглянулась вокруг, словно ища способ испариться. Последнее, чего ей сейчас хотелось, – это демонстрировать подруге, насколько она расклеилась. Эмме нравилась Пич, и поэтому выглядеть слабой и раскисшей в ее глазах было стремно.
– Входи, конечно, – ответила Эмма, наскоро вытирая лицо форменной футболкой.
Пич проскользнула внутрь, остановилась, подперев дверь спиной, будто поняла желание Эммы как-то избежать общения.
– Ты как? – нахмурившись, спросила она.
– Нормально, – вскочившая Эмма зачем-то стала приводить в идеальный порядок покрывало на койке. – У меня все нормально.
Руки почему-то дрожали и то и дело создавали новые складки на месте только что выровненных.
– Джимми, хочешь, открою тебе одну тайну? – Пич подошла к Эмме и, схватив за руку, дернула, разворачивая к себе. – Даже две, мелкая. Первая – из тебя самая херовая лгунья, которую я только встречала в жизни. И вторая. Друзья – это такие люди, которые нужны не только для того, чтобы шляться по магазинам и барам и трындеть по пустякам. Они еще весьма необходимы, когда тебе паршиво и нужно с кем-то об этом поговорить, спросить совета или просто пожаловаться. Это нормально. Мы с тобой знакомы всего ничего, но мне так думалось, что я могу считать себя твоей подругой. Я ошиблась?
Голос Пич был мягким, и это было совершенно несвойственно обычной ее грубовато-острой манере общения. И, несмотря на то, что держала она Эмму жестко, в прикосновении ощущались тепло и искренняя забота. И Эмма вдруг ощутила, как на ресницах снова затрепетали капли влаги, которые никто не звал. Девушка постаралась проглотить рвущийся всхлип, но предательски хлюпнувший нос выдал ее.
– Я… – она попыталась что-то сказать, наверное, даже в очередной раз заверить Пич, что все у нее прекрасно и она вся из себя сильная, но подлый спазм сжал ее горло, отнимая голос.
– Э-э-эй! – Пич привлекла Эмму к себе. – Какая же ты все-аки еще мелкая и ранимая, Джимми.
– Ничего подобного! – упрямо отстранилась Эмма. – Я такая же, как все!
– Ну да, конечно! – вздохнула Пич. – Чтобы быть такой, как все мы, тебе пару километров брони нужно отрастить и пройти ускоренный курс инъекций цинизма. В лошадиных дозах причем.
– Я справлюсь. – Эмма забралась на кровать с ногами и уселась, обхватив колени.
– Очень на это надеюсь. Ты очень нравишься мне. Будет жаль, если ты пропадешь или сломаешься. И поэтому настоятельно рекомендую не отвергать мою помощь и советы, даже если тебе в них чудится обидная опека. Я, может, и не всезнающая, но в местной фигне ориентируюсь будь здоров. Хотя должна признать честно, эта вспышка Сейма ставит меня в тупик. Он никогда раньше не опускался до того, чтобы грубить девушкам.
Эмма почувствовала, что стыд опять поджигает ее уши и щеки при воспоминании о том, как она сидела на полу голая, а Сейм орал на нее, говоря такие мерзкие слова.
– Вообще-то он и парням особо не грубит. Ведь психов, чтобы переходить ему дорогу, не находится, так что и необходимости нет. С бабьей частью он предпочитает просто уклоняться от общения. Так что я сама немного в шоке.
– Ну, значит, я одна такая везучая умудряюсь бесить его так, что он себя сдержать не может, – неохотно огрызнулась Эмма.
– Да вряд ли все так фатально, Джимми. Мне так показалось, что в команду он тебя уже принял безоговорочно. Может, эта сучка Флеш не так уж и не права? Мало ли, вдруг нашлась такая баба, которая умудрилась нашего Стального Сейма так зацепить, что у него аж крыша ехать начинает?
– Если и так, то я тут при чем? – Как ни старалась, Эмма не смогла скрыть гнев в своем голосе.
– Да не при чем! У них, может, не ладится чего, а мужики от таких вещей реальными психами становятся. Вот вы с Михеем ему и попались в неудачный момент на дороге. Типа, крайние. И кстати! Я пропустила начало шоу, так что ты мне поясни – ты что, правда с этим придурком обжималась?
– Пич! – возмутилась Эмма.
– Ой, да перестань уже! Просто этот пронырливый засранец что, сумел-таки к тебе пробиться поближе? Я же не осуждаю, Джимми. Он-то так еще и не самый худший вариант. Ну, ты понимаешь, я о первом разе говорю, – Пич понизила голос, как будто кто-то их подслушивал.
– Пич, перестань! – Эмма сначала отвернулась, но потом почему-то устыдилась собственного вранья и малодушия. – Просто... понимаешь… Я в том момент подумала…Короче, я читала, что, когда мужчина прикасается, то что-то должно, типа, происходить… Ну там, голова кружится, мурашки по коже, сердцебиение, слабость во всем теле, дыхание останавливается.
Пич неожиданно расхохоталась, звонко и заливисто хлопая себя по коленям.
– Ой, я не могу с тебя, Джимми! По твоим описаниям это скорее какие-то симптомы отравления выходят, чем возбуждения. Остается только тошноту со рвотой и поносом добавить, и самое оно! – темнокожая девушка продолжала смеяться, мотая головой и утирая слезы. – Где ты этих книжек с описаниями набралась? В сети?
– Нет, – смущенно ответила Эмма. – На чердаке в отцовском доме. Он сказал, что они его матери. Там еще на каждой обложке мужчины и женщины целуются.
– Голые, надеюсь? – Пич наконец вроде успокоилась.
– Нет, конечно!
– Все ясно с тобой! Короче, о сексе у тебя, как я посмотрю, нормальных познаний нет, – припечатала подруга.
– Пич, я же не в каменном веке выросла. Все я знаю… о самом процессе. Теоретически.
– Да неужто втихаря порнушку смотрела? – ехидно прищурилась темнокожая девушка.
Эмма выкатила на Пич испуганные глаза.
– Понятно. Тяжелый случай. Ну ладно, в сторону все это. Ты мне лучше скажи, симптомы-то с Михеем были?
Эмма смутилась и стала опять нервно теребить покрывало.
– И да, и нет.
– Это как может быть?
– Итак, новые вводные, бойцы, – майор Дейо стоял перед их группой, широко расставив ноги и заложив руки за спину, демонстрируя богатырский разворот плеч. – Вам предстоит совместная операция с «морскими котиками». Для всех заявлена антитеррористическая акция, но у нас, как всегда, собственный интерес.
– Как же я, млин, «люблю» эти совместные акции, – недовольно пробормотал Кирос. – Прям весь горю в нетерпении.
Судя по кислым лицам членов группы, Эмма поняла, что все, кроме лейтенанта, не в восторге от перспективы. Только Сеймас сохранил обычное бесстрастное выражение, которое не покидало его все эти четыре дня, прошедшие с той странной вспышки в ее комнате. Они снова вернулись к формату отношений «СС игнорирует Эмму» и перекидывались максимум парой слов во время тренировок и то строго по необходимости. Эмма тоже сама не нарывалась на общение, не придя к мнению, как относиться к случившемуся. Михей даже не попадался на глаза, и девушка гадала, что тому причиной: его оскорбленное самолюбие, или он и правда в этот раз испугался Сейма. С Пич они также не обсуждали ту ситуацию, и единственное, что подруга спросила у Эммы, – это в порядке ли она после беседы с СС. Когда Эмма ответила, что все нормально, Пич внимательно посмотрела на нее, словно ожидая какого-то продолжения или признания, но, так и не дождавшись, только молча кивнула.
– К сожалению, эти чувства абсолютно взаимны, – продолжил майор Дейо инструктаж. – Котики тоже просто безмерно «рады» нашему участию. Но я надеюсь, что и вы, и они сумеете сохранить отношения в чисто профессиональном формате в этот раз, и все останутся целы.
Эмме было интересно, чем все заканчивалось в прежние «разы», но сейчас явно неподходящее время любопытствовать. Хотя, вспомнив ситуацию в баре, она могла себе представить.
– Пусть не вякают, тогда и останутся, – пробурчал Сидда.
– Боец Сидда, у меня на столе рапорт с вашего и их прошлого… мм-м... взаимодействия, и там указано, что конфликт спровоцировали как раз вы с Брантом, – без особого осуждения отметил майор.
– Прошу прощения, майор, но с каких пор говорить правду, как она, родимая, есть, в глаза, называется «провоцировать конфликт»? – Сидда поднял брови, изображая почти искреннее удивление.
Пич, Кирос и Брант фыркнули, давя смех, Сеймас отвернулся в сторону, стараясь сохранить невозмутимость, а Эмма наблюдала за всеми с любопытством. Все-таки у этих людей была давняя совместная история, включающая в себя массу событий и приключений, к которым она не имела отношения, и потому частенько просто ощущала себя кем-то, подглядывающим со стороны.
– Как бы то ни было, в этот раз никаких эксцессов быть не должно. И это приказ! – уже совершенно без намека на юмор сказал майор Дейо. – В противном случае, если мне опять придется отписываться от их командования, последуют репрессивные меры. Я достаточно внятно выражаюсь, бойцы?
– Абсолютно, сэр, – отчеканил Сейм. – Гарантирую порядок. Конечно, при отсутствии провокаций.
– Ладно, вернемся к обсуждению задания, – отмахнулся Дейо, и Эмма поняла, что строгости он наводил просто для проформы и тема конфликтов между его бойцами и другими армейскими спецами весьма мало его волновала. Майор повернулся к большому экрану за спиной и вывел на него изображение бородатого мужчины. У него было довольно худое лицо с немного впалыми щеками, резкими, угловатыми чертами, и блеск глаз, демонстрирующий некую степень нездоровой экзальтации.
– Господа и дамы, знакомьтесь те, кто пока не узнал. Перед вами некто Рабах Насим, более известный как Рабах Неуловимый. Глава террористической организации, создающей на данный момент максимальное количество проблем как нашему правительству, так и большинству наших стран-союзников, – майор сменил несколько фото, показывающих бородатого в разных ракурсах.
– Да кто же его не знает, если его морда лица чуть ли не чаще президента мелькает в новостях, – скривился Кирос.
– Тут вы правы. Вот уже пять лет этот засранец является головной болью для наших вояк, пытающихся его поймать или просто уничтожить. Но, несмотря на десятки операций и постоянную слежку, ему пока удается ускользать. И благодаря этой своей легендарной неуловимости он привлекает массу сторонников, которые верят, что он некий посланник небес и творит истинно справедливые и великие дела, раз высшие силы спасают его раз за разом. Вряд ли стоит упоминать, что на самом деле он занимается тем же, чем и остальные подобные ему уроды. Торговля оружием и людьми, шантаж, похищения, вымогательство. К тому же с некоторых пор он возомнил себя политически значимой личностью. А буквально вчера он обнаглел настолько, что поставил прямой ультиматум нашему правительству. В чем он состоит – нас не посвятили, да и, собственно, оно нам и не нужно. Вопрос в другом. В течение двух суток мы должны изловить урода и представить его, наконец, общественности живого или мертвого, дабы снять панические настроения. Иначе же нам дали понять, что всем реально не поздоровится.
– Очень интересно. Эти спецы криворукие ловили его пять лет, а нам на это выделили аж целых два дня? Да еще и они же у нас под ногами путаться будут? – возмущенно взмахнул руками Брант. – Как мы должны это сделать?
– Я еще не закончил, боец Брант. Посмотрите сюда, – майор включил запись, как Эмма поняла, видеорегистрацию непосредственно операции спецназа.
Запись велась с удаленного места и запечатлела, как из остановившейся машины выбрался Рабах Насим и огляделся вокруг. Рядом с его джипом также стоял джип охраны, из которого вышли еще пятеро мужчин с оружием. Охрана осталась снаружи, а Рабах вошел внутрь. Дальше запись перешла в тепловой формат, и те, кто снимал, стали приближаться к месту. Тепловая съемка отчетливо демонстрировала, что Рабах – единственный живой объект в пределах дома. Охрана оставалась в относительной неподвижности, но снаружи. Затем последовала атака. Буквально через пару минут обычной суеты и отрывистых команд, оперативники с камерой ворвались в дом. В помещении, служившем спальней, они застали только обнаженную женщину, с первых минут оглушившую всех истерическими воплями и причитаниями.
Сейм с трудом оторвался взглядом от двери, за которой скрылась Джимми.
– Даже не представляю, насколько это может быть тяжко – так охрененно кого-то желать, – едва слышный голос Кира резанул по слуху мужчины, заставив вздрогнуть.
Сеймас покосился на близнецов, устроившихся в дальнем углу на койке и явно увлеченных рассматриванием чего-то на гибком экране. Он мог даже поспорить, что это очередная отвязная порнушка. Пожалуй, больше ничто в мире, кроме этого, не способно было так привлечь внимание этих двух озабоченных придурков. Более сконцентрированными они были только во время заданий.
– Кир! – предупреждающе рыкнул Сеймас.
– Да брось, они не слышат. А я тебя знаю слишком давно, дружище, так что даже не пытайся, – фыркнул Кирос. – К тому же я эту хрень чую, помнишь? – парень постукал себя по кончику носа.
– Закрыли тему! – огрызнулся Сеймас.
– Почему?
– Потому что я твой командир, и я тебе приказываю, – ворчливо ответил Сейм.
– Прямо сейчас ты просто упертый мудак, Сейм. Даже не представляю, как ты можешь сдерживаться. От тебя разит вожделением такой силы, что если бы я терпел такое хоть один день, то наверняка бы взорвался и сотворил нечто реально хреновое.
Кир без разрешения плюхнулся на койку рядом. Никому другому Сейм не позволил бы подобной вольности, но Кир – это Кир. Они знают друг друга и дружат столько, сколько Сеймас себя помнит.
– Вот я всеми силами и пытаюсь ничего такого не сделать, а ты как мой друг ни черта не помогаешь мне в этом! Я не хочу об этом говорить! Даже с тобой. Точка! – лейтенант нахмурился, но глаза все равно невольно полоснули по двери душевой.
– Ну и дебил. Не понимаю, на черта себя так мучить, если девчонка тоже хочет тебя, – пожал плечами Кирос.
– А вот тут ты ошибаешься!
– Ты будешь спорить со мной об этом? Друг, серьезно? – Кир фыркнул, развернувшись к нему всем телом. – Мой нос, помнишь? Его не обмануть! Она хочет тебя. Может, не совсем понимает этого сама, но, поверь, ты ее заводишь так же, как она тебя.
– Кир! – рявкнул Сейм, и даже близнецы подпрыгнули, отрываясь от своего занятия. – Мы. Закончили.
– Сейчас, да, – упрямо заявил Кирос. – Но не думай, что на совсем.
Кирос замолчал, но и не подумал уходить. Он уперся рассеянным взглядом в сетку верхней койки, откинув голову на металлическую стену.
– Ты никогда не задумывался о другой жизни, Сейм? – неожиданно спросил Кирос.
– В каком смысле другой? – Он прекрасно понимал, о чем говорит друг, и да, конечно, он часто думал, как могло бы все быть абсолютно по-другому. Но он твердо знал, что предаваться фантазиям и тоске по тому, чего никогда не будет, просто тупость и слабость.
– Я говорю, что было бы... ну, не знаю, сложись все иначе. Родись мы при других обстоятельствах. Если бы у нас были семьи, близкие. Не было бы всей этой хрени с базой, муштрой, вечными заданиями, одно из которых станет последним, – еще тише сказал Кирос. – Если бы у нас была нормальная жизнь. Обычная.
Голос Кира упал почти до шепота, выдавая вечную, глубоко спрятанную боль друга. И Сейм отвернулся, не в силах сейчас смотреть на него. Он один знал, что прячет Кирос в тайниках своей закрытой для всех души. Все видели Кироса сексуально ненасытным засранцем, эгоистичным развратным придурком, которого не интересовало ничего, кроме жажды бесконечных удовольствий. Но только Сейм знал его настоящего. Мужчину, который тосковал по настоящей душевной близости, мечтал об истинных чувствах, желал всей душой искренней привязанности. Но отчетливо понимал, что это для него невозможно. Никогда. Если твой взгляд и прикосновение влияет на разум любого, кто с тобой взаимодействует, а первый же поцелуй превращает людей в обезумевших от похоти животных, о каких настоящих чувствах может идти речь? Видеть, как твой любимый человек от одного поцелуя каждый раз обращается в извивающийся от вожделения комок плоти, которому в этот момент безразлично, с кем удовлетворять свои низменные страсти – это разве не настоящая насмешка судьбы и мучение?
– Кир, мы уроды. Монстры. О какой обычной жизни ты говоришь? – жестко ответил Сеймас.
– Не знаю, – пробормотал блондин. – Я все это понимаю. Но, черт возьми, где-то же во всей вселенной должно быть место, где могут быть счастливы даже такие монстры, как мы? Потому что если это не так.... это несправедливо.
– А ты еще не выбросил из своего лексикона слово «справедливость» навсегда? – Сейм не желал показывать, как его самого глубоко цепляют слова друга. – Когда это вообще тебя стали посещать такие сопливые мысли?
– Они всегда были, Сейм. У каждого у нас. Можешь притворяться, но я знаю. А если ты заставил себя не думать об этом больше, значит, утратил способность надеяться.
Кирос ушел на свою койку, а Сейм вытянулся на постели, отвернувшись к стене. Он утратил надежду? Неужели Кирос прав? Тогда почему же все внутри переворачивается и бунтует при одной только мысли о Джимми и той судьбе, что ее ожидает? С каждым прошедшим днем против этого восстает не только его монстр, но и все его сознание без остатка. И дело вовсе не во влечении. Хотя, видит бог, он не знал желания такой сокрушительной силы. Безумный коктейль из вожделения, тоски, ревности, собственнического огня грозился пожрать его разум каждый раз, стоило этой девушке оказаться слишком близко. А о том, что с ним сотворил вид чужих наглых лап на ее обнаженной коже, вообще вспоминать не хотелось. Монстр выдрал у него контроль за один вдох, увидев Джимми в объятиях другого. Он с ревом потребовал смерти посмевшего посягнуть на эту женщину, и только годы усмирения собственного гнева помогли Сейму задавить неудержимое желание разорвать на части мерзавца. А потом из гнева вспыхнуло пламя бешеного вожделения. Он уже видел Джимми распластанной под ним прямо на этих разбросанных полотенцах и себя, вбивающегося в нее, утверждающего свои права. Оставляющего следы повсюду на этой нежной коже, чтобы любой, хоть раз взглянувший, знал, чья эта женщина. А прийти с извинениями в ее комнату вообще было ошибкой. Потому что это изначально было самообманом. Не извиняться он хотел. Совсем не извиняться. Он хотел наброситься на нее, присвоить навечно. Внутри исступленно ревел примитивный бесноватый зверь, который хотел утащить эту женщину не просто в свою постель и брать, утоляя первобытный голод. Он хотел спрятать в таком месте, где ее не сможет коснуться чужой взгляд, где она будет только его добычей, собственностью, которую он станет защищать до последнего вздоха. Ярость клинила его мозги при мысли о том, что какой-то из ежедневно окружающих Джимми похотливых ублюдков может удовлетворять себя, представляя, как имеет эту женщину. Монстр желал убить даже за такое.
– Рада тебя видеть, дорогая, – блондинка радушно улыбнулась темнокожей девушке напротив.
При взгляде на эту женщину приходило на ум только одно – она великолепна. Из числа тех особей женского пола, от которых у мужчин перехватывает дух, и все животные инстинкты просыпаются даже у самых рациональных и холоднокровных. А большинство женщин в их присутствии тоскливо начинают ощущать собственное несовершенство и позволяют комплексам грызть себя.
– Я пришла сказать, что больше не буду следовать первоначальному плану, – ответила собеседница блондинки.
– Что? – на секунду в мягком голосе сверкнула вспышка ярости, и совершенное лицо исказилось, теряя всю свою божественную привлекательность. Но блондинка справилась с собой моментально. – Почему, милая?
– Потому что это нечестно, – последовал твердый ответ.
– Нечестно? О какой честности можно говорить при нынешнем положении вещей? Или то, как вы, полукровки, вынуждены жить в этом мире людей – это честно? Вы же практически рабы, вещи, пушечное мясо. Разве это справедливо? У вас что, разве нет таких же чувств? Вам не бывает больно? У вас не идет кровь, когда вас ранят? – Голос блондинки был ласковым, но при этом давил, обволакивая, захватывая, подавляя.
– Нет. В этом мое мнение не изменилось. Но лгать и использовать Джимми в темную я просто больше не могу. Просто не могу и все.
– Пич, дорогая, у нас был договор. И у нас есть общая цель. Мне казалось, что ради единственно важной цели можно поступиться и принципами, и представлениями о порядочности. В такой борьбе, как наша, не приходится быть слишком щепетильным в выборе средств. И ты была вроде со мной полностью согласна. А что теперь? Ты собираешься отказаться от всего? Хочешь просто сдохнуть на одном из этих своих заданий, так и не узнав, что такое быть свободной? – Давление возросло, но собеседница блондинки была совсем не той, кого можно подмять.
– Я не отказываюсь от цели. И быть свободной я хочу больше всего. Но меня не устраивает такая цена, ясно? Считаю, что мы должны честно рассказать Джимми о том, чего хотим, или найти другой способ.
– Нет другого способа! – рявкнула блондинка, привлекая удивленные взгляды посетителей бара. Не то что бы на нее не пялились до этого. Но этот властный рык никак не соотносился с ангельским обликом женщины.
Но эта вспышка погасла так же, как и предыдущая, не оставляя следов на прекрасном лице. Блондинка одарила всех, кто смотрел на нее, ослепительной улыбкой.
– Пич, ты же не можешь не понимать, что эта девочка выросла совсем в других условиях, нежели ты и все остальные полукровки. – Женщина наклонилась через стол и положила ухоженную ладонь с золотистыми ногтями на темнокожую руку, упрямо сжатую в кулак. – Она никогда не сможет полностью осознать, через что вы прошли. Знаешь, что она сделает, если ты честно расскажешь ей о наших планах? Побежит к своему так называемому отцу и все ему выложит! Пока ее растили, ей промыли мозги до основания. Она не видела той жестокости и тягот, что выпали на вашу долю, и ей никогда не проникнуться вашим положением по-настоящему. Если расскажешь ей все – считай, тут же подпишешь себе приговор. И мне, между прочим, тоже. Как и всем тем, кто сейчас трудится над тем, чтобы сделать вас свободными. Это, по-твоему, справедливо? У нас был прекрасный план, почему бы ему и дальше не следовать? Тебе жаль эту девчонку?
– Дело не в жалости. Совсем нет. Вчера эта, как ты говоришь, девчонка спасла мою жизнь. Она по-настоящему добрая и искренняя. Она доверчивая и беззащитная. И я буду последней тварью, если и дальше позволю себе использовать ее вслепую и склонять к тому, чего она не хочет только для того, чтобы позже подло этим воспользоваться.
– Спасла жизнь, потому что это ее работа, Пич. А вовсе не потому, что питает к тебе привязанность, или ты дорога ей, – раздраженно сказала блондинка.
– Тебя там не было. Откуда тебе знать. Но даже если и так, я ценю это и не собираюсь отвечать на это низостью. Я отказываюсь использовать наивность Джимми против нее. Нужно найти другой путь, – Пич упрямо опустила голову и посмотрела на блондинку исподлобья.
Та откинулась на спинку стула и нервно постукивала ногтями по поверхности стола. Она пристально смотрела на собеседницу.
– Ладно. Вероятно, ты права, дорогая. Может, толкать девчонку в чьи-то объятия – это и правда не слишком порядочно. Но есть ведь кто-то, кто, по-твоему, ей нравится? Тот, к кому она могла бы начать испытывать настоящие чувства? В ее возрасте девушки всегда в кого-то влюблены – тайно или явно. И, учитывая, что вся ее жизнь – это ваша база, это может быть кто-то из тех, кто как раз способен проникнуться нашими планами. Тогда все выйдет само собой, и тебе не придется корить себя, что склоняешь девчонку к тому, чего она на самом деле не хочет.
Пич опустила глаза и задумалась.
– Допустим, если верить в то, что постоянные стычки – это на самом деле признак скрытого взаимного притяжения, то я бы сказала, что ее привлекает наш лейтенант Сеймас. Только, боюсь, Джимми ни за что на свете не признается в этом.
– Тот самый Сеймас, по которому ты сохнешь столько лет? – сочувственно заглянула ей в глаза блондинка.
– Тот самый.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– Я уже давно смирилась с тем, что его не интересую. Своим я его никогда не считала, так почему должна вообще хоть как-то к этому относиться?
– А как, по-твоему, сам лейтенант относится к девчонке?
– Если учитывать, что он буквально трясется над ней во время заданий и тщательно игнорирует все остальное время, можно предположить, что он тоже не равнодушен.
– Но если так, то, может, тебе стоит довериться этому Сеймасу. Рассказать ему о нашем плане. Как думаешь, его прельстит идея получить свободу, да еще и желанную женщину в придачу?
– Я не могу сказать. Сейм – военный до мозга костей. Он всегда следует приказам.
– Ну, знаешь, сильные чувства меняют нас до неузнаваемости.
Спустя полчаса Эмма стояла полностью одетая посреди своей комнаты, нервно одергивала на себе новое платье и смотрела на часы. Что, ей сейчас следует выйти из дверей и постучать в противоположные? Сказать, что она уже готова? Только… Может, она слишком быстро собралась? Наверное, ей стоило возиться дольше, одеваться медленно и тщательно, чтобы у Сейма не сложилось впечатление, что она настолько рада приглашению, что носилась по комнате как чокнутая, натягивая одежду? В прочитанных ею книгах женщины собирались на свидания обстоятельно, никуда не торопясь. Заставляли мужчин ждать себя и нервничать. Эмма посмотрела опять на себя в зеркало и приложила руку к быстро колотящемуся сердцу. Господи, ну чего же так трясет-то всю? Девушка подошла к кровати и присела на край. Но, посидев буквально пару минут, решительно поднялась и пошла на выход. Едва распахнув двери, она замерла, столкнувшись взглядом с лейтенантом, который стоял в коридоре, опершись плечом о стену. Одет он был в белую футболку, которая не скрывала скульптурно-четкие рельефы его мощного тела, и черные джинсы, превращающие его длинные ноги и мощные бедра в картину, непреодолимо притягивающую ее взгляд. Сейчас, когда на нем не было формы, перед ней стоял просто потрясающе привлекательный огромный мужчина, от которого захватывало дух. Воспринимать его как своего командира мозг просто отказывался. Увидев Джимми, Сейм выпрямился и, пройдясь по ее телу взглядом, нахмурился. Эмму накрыл приступ паники. Значит, что-то она сделала все же не так!
– Я… Так нормально? – робко спросила она, теребя платье на боку.
– Нормально… – мужчина повторил за ней и громко сглотнул. – Джимми, ты выглядишь… Хорошо. Очень.
Неужели сегодня не только у нее проблемы со связной речью и заиканием?
– Почему тогда ты злишься? – удивленно спросила Эмма.
– Злюсь? Черт, Джимми, я не злюсь… то есть злюсь, но не на тебя. Просто боюсь не сдержаться, если все вокруг станут пялиться на тебя.
– Но я ведь буду с тобой, так что какая разница, кто смотрит?
– Эм-м-м. Думаю, ты сама поймешь. Позже. Или нет. Мы идем? Или тебе еще что-то нужно сделать?
– Ты намекаешь на то, что я собралась слишком быстро? – прямо спросила девушка.
– Быстро? Мне показалось, что я поседею тут, дожидаясь тебя, – ухмыльнулся Сеймас.
– Ну, ты немного преувеличиваешь.
– Не буду спорить. Ощущение времени у каждого субъективное и зависит от обстоятельств.
В машине они хранили немного настороженное молчание, потому что никто не знал, о чем нужно говорить. О погоде? Глупость какая-то. О службе? Точно не та тема. О дальнейших планах на сегодня? Но ведь бог его знает, как все сложится. Сеймас то и дело осторожно косился на Эмму, стремясь угадать, о чем она может думать.
– Наверное, я хреновый кавалер, если у меня нет даже четкого плана, куда тебя отвести и чем поразить, – наконец пробурчал мужчина, сдвинув брови.
– Ну, мне-то сравнивать не с чем, так что я всем довольна, – ободряюще улыбнулась Эмма.
– Это хорошо. – Руки перестали сжимать руль до скрипа. – Потому что я чувствую себя реальным придурком. Как-то не привык в этой жизни делать что-то, не имея ясного представления, что и как будет в следующий момент. Так, как будто болтаюсь в воздухе и ни за что не могу ухватиться.
– Ну, может, это тоже иногда нужно, и не все так плохо?
– Пока ты здесь и мной довольна, все просто замечательно, Джимми, – позволил себе хоть немного расслабиться Сейм. – Ты ведь скажешь мне, если тебе станет скучно или что-то не понравится? Я ведь действительно хочу во всем тебе угодить.
Эмма смутилась от беспокойства в голосе мужчины. Сейчас тот резкий и властный СС, к которому она уже привыкла за это время, будто исчез, уступая место совершенно незнакомому, но безумно притягательному для нее мужчине.
– Можно я спрошу? – решилась она.
– Да. Все, что захочешь, – твердо кивнул лейтенант.
– Я понимаю, что не совсем вправе задавать такие вопросы, но… – замялась Эмма.
– Джимми, ты можешь задать мне любой вопрос, какой придет тебе в голову. Я сейчас не твой командир, а просто мужчина, который хочет тебе понравиться.
Ух, ты! От его слов у Эммы снова захватило дух. Это и правда прозвучало? Стальной Сейм сказал, что хочет понравиться ей?
– Джимми? – позвал Сеймас, заставляя ее вынырнуть из радостного ступора.
– Я хотела просто сказать, меня удивляет, что ты очень волнуешься, – начала она.
– Хм. Что тут, по-твоему, удивительного?
– Но ты ведь… то есть… раньше ты ходил на свидания и встречался с женщинами… Так что… в общем, я пытаюсь сказать… Почему? – Да о ее сегодняшнем косноязычие можно уже прямо легенды слагать.
Лейтенант направил джип на обочину и остановился. Эмма сжалась и часто заморгала, понимая, что ляпнула что-то не то. Вот сейчас Сейм наорет, что она сует свой наглый нос не в свое дело, и отправит ее обратно пешком. А сам поедет и найдет себе нормальную девушку для свидания. Такую, которая не заикается через слово, знает, какие вопросы можно задавать мужчинам, а о чем лучше и рта не раскрывать. Боже, она глупая, глупая, глупая…
– Джимми, посмотри на меня! – с нажимом сказал лейтенант.
Эмма закусила губу и вцепилась в ручку двери, упорно глядя перед собой в лобовое стекло. Ну, вот и все. Первое свидание закончилось и не начавшись. А чего она, собственно, вообще ожидала?
– Джимми, малышка, пожалуйста, – в голосе Сейма просьба, почти мольба и… нежность?
Эмма медленно повернулась, встречаясь с карими глазами, в которых читалась теплота и растерянность сродни ее собственной, а еще надежда и нечто, то самое глубинное, обжигающее темным яростным пламенем, лишающее ее власти над собственным телом, мыслями и желаниями.
– Джимми, я взрослый мужчина, и да, раньше я встречался с женщинами с совершенно определенными целями. – Сеймас смотрел открыто, ничего от нее не пряча и предлагая осуждать его или нет только ей самой. – Не буду лгать, это были одноразовые свидания с одной только целью – получить сексуальное удовлетворение. И так было буквально до последнего времени. Надеюсь, это не слишком для тебя? Мне стоит извиниться за свои прежние похождения?
Эмма едва открыла рот, чтобы ответить отцу, как Сейм шагнул вперед, практически прикрывая ее собой, как делал на задании.
– Подполковник, сэр, я и боец Джимми в данный момент находимся в увольнительной. Я осмелился пригласить ее на свидание, и она оказала мне честь, согласившись, – ответ лейтенанта прозвучал несколько высокопарно-старомодно, прямо как в тех книгах, которые девушка читала. Но, несмотря на холодную вежливость, вся поза и тон мужчины говорили о скрытой упрямой агрессии и желании защитить ее от чего бы и кого бы то ни было. Даже от гнева собственного отца. Пару минут мужчины мерились взглядами, словно Эммы тут и вовсе не было. При этом девушка почти могла видеть, как стремительно растет напряжение. Казалось, еще секунда, и между мужчинами выгнется, искря, дуга тысячевольтного электричества, или начнут бить молнии прямо с ясных небес. Эмма, наверное, никогда не видела отца настолько взбешенным. Если бы взглядом испепеляли, то он сжег бы сейчас не только Сейма, но и все живое на милю вокруг. И Эмму это сбивало с толку. Что такого ужасного в том, что лейтенант пригласил ее на свидание? Почему это привело отца в такую ярость?
Мощь убийственного взгляда подполковника была просто сокрушительной, но Сеймас был не из тех, кого можно напугать или хотя бы заставить попятиться, стараясь давить морально. Он спокойно выдержал этот мужской вариант игры в гляделки и без слов дал понять, что так просто не отступит. Тогда тяжелый взгляд отца обратился на Эмму, и она оробела от той степени злости, что в нем отражалась.
– Боец Джимми, то, что мне сообщил лейтенант Сеймас, соответствует действительности? – подполковник явно обращался к ней с подчеркнутой ледяной официальностью.
– Да, сэр. Все так и есть, – вытянулась по привычке в струнку Эмма.
Лейн резко вдохнул и поднял глаза к небу, будто просил у высших сил терпения. Но потом опять вернул свое прибивающее к месту внимание девушке.
– Боец Джимми, отправляйтесь в дом и ожидайте меня.
Эмма покорно кивнула и практически помчалась в указанном направлении. Возразить или не подчиниться отцу? Да такое ей и в голову не могло прийти. Подполковник же, проводив девичью фигурку с поникшими плечами, обернулся к Сейму, чтобы поймать его тревожный взгляд, направленный на Джимми.
– А вы, лейтенант Сеймас, можете садиться в машину и отправляться туда, куда посчитаете нужным в свой выходной. Можете навестить один из тех домов терпимости, чьим постоянным клиентом вы были до сих пор.
Презрения в голосе Лейна хватило бы, чтобы отравить мировой океан. А в глазах явно читалось «Отвали! Ты недостоин». Сеймас внутренне усмехнулся. Как будто он и сам не знал. Да только это ни хрена не значит. Джимми теперь его, и этого не изменить всем гневливым подполковникам и отцам в мире.
– Прошу прощения, сэр. Но в данный момент я, как вы верно заметили, в увольнительной. А значит, имею право находиться там, где мне хочется. Так что при всем уважении, подполковник, я не сдвинусь с места. Где Джимми, там и я. И стоит вам к этому привыкать. Теперь так и будет.
– Дерзить изволите, лейтенант? – практически зашипел Лейн.
Отвращение и злость, исходящие от Лейна, стремительно трансформировались в откровенную ненависть. Он выплеснул на Сейма всю свою властность, давя так, что кто-то послабее уже просто задохнулся бы под таким прессом. Монстр внутри Сейма дернулся, поднимая голову и прозрачно намекая, что стоит быстренько прикончить человека, который смеет становиться между ним и его женщиной. Но мужчина заткнул его. Это не вариант. Ни сейчас и, наверное, никогда. Лейн был жестоким, злобным засранцем. Самому Сейму и остальным частенько портили шкуру по его приказу. Список причин, по которым Сеймас мог захотеть убить его, весьма длинный, даже без учета ситуации с Джимми. И с тех пор, как он решил для себя, что именно быть вместе с девушкой является главным и единственным приоритетом в его жизни, все командиры, отдающие приказы, перестали быть для Сейма непререкаемыми авторитетами. Подчинение вышестоящим было теперь не более чем маскировкой, искусной игрой до поры до времени. Любого, кто решит встать на его пути, он сметет. Но именно этого человека Джимми считала отцом. И, насколько Сейм понимал, любила и уважала его, преклонялась перед ним. А значит, это автоматически превращало ублюдка в неприкосновенного. И поэтому лейтенант только сделал глубокий вдох и ответил:
– Никак нет. Просто элементарная вежливость не позволяет привезти девушку и бросить. Будем считать это официальной версией, сэр. – Лицо Сейма ничего не выражало, но глаз он не отводил.
По лицу Лейна прошла нервная судорога, и он сжал кулаки до хруста.
– Эта девушка больше не ваша забота. Нам с Джимми предстоит серьезный разговор, а затем я сам доставлю ее на базу, когда посчитаю нужным. А вы езжайте и развлеките себя в привычной компании. Шлюхи заждались, лейтенант. А моя дочь не входит в категорию женщин, что обычно вас интересует. Убирайтесь!
– Нет, сэр, – жестко отчеканил Сейм, проглатывая все попытки задеть его.
Сеймас вытянулся перед подполковником, вроде, демонстрируя необходимую субординацию, но вздернутый подбородок и прямой взгляд не оставляли сомнений. Он не намерен отступать.
– Ты что себе позволяешь, щенок?! – взбесился Лейн. – Я велел тебе проваливать! Или нарываешься на дисциплинарное взыскание? Так я его тебе в момент организую! Ты у меня неделю встать не сможешь!
Напоминание о неоднократно причиненной боли заставили снова взъяриться монстра, но на лице Сейм позволил отразиться только легкой усмешке.
– Ваше право, подполковник. Но я приехал сюда со своей девушкой и не уеду без нее Ни в каком чертовом случае. Только если она сама велит мне проваливать, – сухо кивнул Сейм в ответ.
Лейн шагнул вплотную к Сеймасу и заорал прямо в лицо:
– Своей?!! Никогда! Слышишь, никогда я не позволю демонскому ублюдку заполучить мою дочь! Не смей даже думать, даже хоть на секунду представлять своими похотливыми мозгами, что можешь Джимми своей назвать! Я скорее ее удавлю собственными руками, чем позволю ноги раздвинуть перед таким, как ты! А тебя, твареныш, уничтожу, сгною к чертовой матери. Ясно?
Как только Джимми вышла из дверей, Сеймас понял, что все плохо. Она выглядела раздавленной. Спина ее была ссутулена, и каждый шаг явно причинял боль, словно она ступала по битому стеклу. Монстр жалобно взвыл, увидев, что волшебный свет, проникавший до самых глубин души, будто погас. Такие прекрасные лучезарные глаза подернулись дымкой печали и тоски, и они резали Сейма, как острая бритва. Подойдя к нему, девушка остановилась в шаге от него, но было ощущение, что она находится от него в другой галактике, отделенная тысячами миль ледяного безвоздушного пространства. Джимми смотрела куда-то за его спину, обводя местность растерянным взглядом, как будто с того момента, как она вошла в дом отца, все вокруг изменилось до неузнаваемости.
Сейму захотелось заорать в голос, вторя отчаянию монстра, ощущая обжигающий холод там, где еще час назад было дающее ему блаженство тепло девушки. Необходимость рвануться к Джимми, схватить ее, встряхнуть, приводя в себя, свела судорогой мышцы. Укутать в свои руки, отогреть своим телом, спрятать от всего мира в себе. Вернуть обратно ту надежду, что едва зародилась и сейчас умирала прямо на его глазах. Сейм шагнул навстречу девушке, но она попятилась и выставила вперед руку, устанавливая между ними непреодолимую преграду. И это взбесило монстра. Он не желал больше никогда между ними никаких препятствий. В дверном проеме появился подполковник Лейн и впился в них своим тяжелым взглядом. Джимми же, словно ощутив его появление, взглянула на отца через плечо, и тот кивнул ей, явно к чему-то подталкивая. Девушка едва заметно, обреченно кивнула в ответ и повернулась к Сейму. Она не смотрела ему в глаза, уткнувшись взглядом куда-то в район его шеи, и тяжело сглотнула, подбирая слова. Но Сейм опередил ее.
– Джимми, малышка, что бы отец ни внушил тебе, ты не должна принимать никаких решений прямо сейчас. Дай себе время подумать, – быстро сказал он.
Девушка только покачала головой.
– Боюсь, что должна. Я думаю… Нам не стоит встречаться. Отношения не для таких, как ты и я, – произнеся это, она прижала руку к животу, как будто ее ударили, и Сейм ощутил отголосок этой боли на себе.
– Остановись прямо сейчас. Я не приму то, что ты хочешь мне сказать в таком состоянии, – жестко ответил он.
– Но тебе придется. Ты сказал, что ни на чем не будешь настаивать и ни к чему принуждать.
– Да, сказал. Сказал, что не буду торопить и давить, Джимми. Говорил, что буду ждать, сколько скажешь. Но не сказал, что хоть когда-то отступлю.
– Но ты должен, – прошептала Джимми с тихим отчаянием, явно теряя силы.
– Нет. Это абсолютно исключено, девочка моя. Абсолютно. Ты нужна мне. Больше чего бы то ни было в этой гребаной жизни. И я уже видел, что так же необходим тебе. И поэтому – нет. Я ни на шаг не отступлю и не позволю тебе это сделать….
– Ты писал рапорты в научный отдел?! – выкрикнула Джимми, наконец уставившись ему в глаза. – Рапорты обо мне и о том, реагирую я на других мужиков или нет?
От боли в ее глазах ему показалось, что в его солнечное сплетение со всей дури врезался долбаный таран для разрушения хреновых зданий. Как же он сейчас хотел соврать, сказать, что все это ложь, и ничего такого не было. Но обмануть Джимми было выше его сил. Она бы увидела это, почувствовала, и тогда бы точно больше никогда он не заслужил бы и крохи доверия.
– Джимми, ты должна понимать, почему…
– Просто. Ответь. Да или нет.
– Да.
Девушка пошатнулась и всхлипнула так, словно он наотмашь ударил ее. Сейм дернулся вперед, но она отскочила от него, точно от ядовитой твари, и вся будто ощерилась, тяжело дыша. Впервые он видел ее такой. С минуту Джимми так и стояла, как если бы ждала от него атаки, как от врага. И монстр яростно потребовал напасть, схватить, утащить с собой туда, где он сможет заставить выслушать и убедить в своей правоте. Если не захочет по доброй воле, то принудить, заставить принять его обратно. Сделать своей, а потом уже разбираться и с последствиями, и с каждым, кто рискнет попытаться забрать. Затем Джимми выпрямилась и обожгла его взглядом холоднее и безразличней всех, что бросала на него с самого начала.
– Лейтенант Сеймас, я настоятельно прошу вас забыть о том временном недоразумении, что между нами сегодня случилось. Идея со свиданием изначально была ошибочной, и я сожалею, что отняла ваше время, которое вы могли бы потратить с большей пользой и удовольствием…
– Не смей!! Не говори того, что унижает и нас обоих, и то, что зародилось между нами.
Но Джимми вздернула подбородок и упрямо продолжила:
– Я считаю, что нам нужно вернуться к прежнему сугубо профессиональному уровню отношений. Буду признательна за понимание, сэр. А сейчас вынуждена просить вас уехать.
Сейм приблизился к ней так быстро, что она и ахнуть не успела. Мужчина склонился, и его лицо оказалось в паре сантиметров от лица девушки.
– Мне плевать на все, что ты сейчас мне говоришь только потому, что он тебя заставляет.
– Это не …
– Помолчи, малышка. Я сейчас уеду. Но только потому, что ты об этом вежливо просишь, и еще потому, что считаю, что тебе в самом деле нужно немного времени на раздумья. Но завтра, когда ты вернешься на базу, мы продолжим этот разговор. И ты выслушаешь меня. Столько раз, сколько будет нужно тебе, моя девочка, чтобы понять: я никуда не уйду, не отступлю и не отпущу тебя. Никогда. И даже если твой отец решит спрятать тебя, я найду. Ты моя, Джимми. Просто привыкни к этой мысли. По-другому никогда уже не будет. Разве что кому-то посчастливится прикончить меня. Но, поверь, теперь, когда я действительно знаю, зачем живу, это будет ой как не просто.
Опьяняющий запах Джимми наполнял его легкие, кружа голову такой недостижимой сейчас близостью. От желания поцеловать ее сводило челюсти, и вся кожа горела и болела от невыносимой потребности ощутить девушку опять тесно прижатой к его телу. Но Джимми была бледной, как полотно, на лбу выступили капельки пота, а огромные глаза пронзали его прямо в сердце усталой печалью.
– Черт возьми, теперь я уже не уверена, что стоит! – Пич откинулась на спинку стула, продолжая растирать горло. – Если ты так на первую же фразу отреагировал, то, что же дальше будет?
– Пич! – угрожающе зарычал лейтенант.
– Что, Пич? Я же просила тебя сначала выслушать меня, а потом уже кидаться.
– Дорогуша, а какой реакции ты ожидала, говоря ему, что собираешься сдать врагу собственную сослуживицу? – Кирос выглядел по-настоящему мрачно.
Сейм же, тяжело дыша, уставился в стену, словно собираясь проделать в ней дыру или опасаясь, что, посмотрев на Пич, прикончит ее на месте взглядом. Что, впрочем, было не так далеко от истины. На усмирение монстра каждый раз, когда это касалось Джимми, уходило все больше сил. Одно лишь упоминание о том, что ее безопасности что-то угрожает, обращало его в беснующееся чудовище. Сейму было даже страшно подумать, что произойдет, если однажды он все же не сможет справиться, и годами копившаяся смертоносная энергия вырвется на свободу.
– Твою мать, хватал ты меня за глотку, но чего так сердце-то болит? – обиженно пробормотала Пич.
– Не у тебя одной. Мне показалось, оно у меня вообще остановится, – потер середину груди Кирос, и лейтенант устыдился того, что невольно едва не убил собственных друзей.
– Пич, переходи к делу, – жестко потребовал он, отодвигая угрызения совести на второй план.
– Хорошо. Начну с начала и надеюсь, больше ты на меня бросаться не будешь.
Сейм сухо кивнул, и девушка продолжила:
– Я понимаю, что вы, конечно, первым делом спросите, как меня вообще угораздило связаться с демонессой? Так вот, что б вы знали, я о том, кто она, поначалу и не догадывалась. Мы в клубе пересеклись. Я в ней ни за что бы нечеловека не просекла. Просто охренительно красивая телка, общительная, веселая. Представилась мне писательницей женских романов, которая сейчас работает над книжкой о военных. Типа, сказочка на ночь для взрослых девочек про брутальных мачо в форме. А на меня ей, типа, бармен знакомый указал, который знает, что я на базе служу. Якобы она сюда и приехала, чтобы попросить разрешения у руководства базы покрутиться недельку на территории и пообщаться с офицерами и бойцами, уловить атмосферу, так сказать. Но сначала хочет порасспросить неофициально. Ну, я и просветила, что не видать ей никакого разрешения, как своих ушей. К нам ни за какие коврижки никто не пустит. Посоветовала попытать счастья у морских котиков. У них командование любит имидж крутых парней поддерживать, так что пойдут ей навстречу. Ну, так первый раз и распрощались.
– И тебе не показалось все это странным? – ухмыльнулся Кир.
– Показалось. Но я у бармена спросила. Он подтвердил, что она действительно пару дней тут ошивается и все вечера его уговаривает указать на кого-нибудь из военных. Само собой, не задаром. Он, как парень отзывчивый, особенно за зеленые, показывал ей нескольких бойцов, но те, типа, начали откровенно клеить Беллами, не воспринимая ее вопросы всерьез. И когда появилась я, то ей этот вариант показался самым удачным. К тому же она ни на чем не настаивала, даже на следующей встрече и никаких там секретов не выпытывала. Короче, мы «случайно», как я теперь понимаю, встретились в следующую увольнительную в баре. Выпили изрядно, вот тогда она и завела со мной разговор о том, что знает, как мы живем и чем занимаемся, и как с нами обращаются. Типа, это недопустимо так относиться к кому-то, просто потому что мы рождены другими и бла-бла-бла. И этим она реально зацепила меня. И не говорите мне, что вас та жизнь, что у нас есть, устраивает! Не поверю ни за что! – Пич с вызовом посмотрела на мужчин.
Сейм молчал, и лицо его было привычно непроницаемым. Кир же опустил глаза, нервно вертел подставку для салфеток.
– Продолжай, – тихо сказал он.
– В общем, слово за словом, стали мы общаться. Спустя еще несколько встреч она открылась мне, что никакой не человек, а демонесса. Зовут Беллами. И сказала, что это вранье, что демонов не волнует, что происходит с их детьми от людей. Что это гигантский обман правительства, и нас специально отнимают у матерей, чтобы превращать в долбаных суперсолдат. А еще, что большинство демонов никакие не монстры, какими их рисуют нам. Просто нормальные ребята другого мира, которые живут себе спокойно много поколений и никого не трогают. Конечно, есть и отморозки, но ведь среди чистокровных людей их ничуть не меньше! – последние слова Пич произнесла с вызовом, высоко вскинув голову, глядя на Кироса который насмешливо качал головой.
– Пич, мы охотимся на них всю свою жизнь! Ты встречала хоть одного хорошего демона? – раздраженно спросил Сеймас.
– Нет! Но с одной стороны я не припомню, чтобы мы разговаривали с ними, сразу нападаем, – возразила девушка. – Что им остается, кроме как защищаться?
– В самом деле, чего это мы? – ухмыльнулся Кирос. – Они в нас фаерами кидаются, заклятьями херачат, а мы должны им «Эй постойте, ребята! Давайте жить дружно! У нас так много общего!»
Говоря это Кирос дурашливо кривлялся, и это привлекло в их сторону еще несколько любопытных взглядов от посетителей бара. Слышать разговор они наверняка не могли, но это не мешало им во все глаза пялиться на их троицу.
– Кир, заткнись! – рявкнула Пич, озираясь. – Я сама не наивная идиотка. Думаешь, я сразу поверила всему, что мне Беллами сказала? Ничего подобного. Я пытаюсь вам все коротко обрисовать.
– В таком случае ты самый хреновый художник в мире, – фыркнул Кирос.
– А то я без тебя не знаю! Тоже мне великий критик нашелся! – швырнула в парня скомканной салфеткой Пич. – Но, поверьте, мы очень много говорили. Я задала ей сто тысяч вопросов и на каждый получила ответ. И это поменяло мой взгляд на жизнь и подарило надежду, что все может быть по-другому. Нам действительно приходится охотиться на демонов. Но под наш прицел попадают только те, кто косячит и беспредельничает в нашем мире. А большинство из них живут тихо, никого не трогают, не нарушают наших законов и не причиняют никакого вреда. Им не нужна вражда с людьми. Им вообще ничего не нужно, кроме возможности жить спокойно.
Эмма поморщилась, когда высокий тощий медбрат стал вводить ей препарат. Сегодня это ощущалось почему-то еще болезненней, чем вчера. Хотя, скорее всего, всему виной ее общее разбитое состояние.
– Простите, док, а на эти витамины, что вы мне вводите, возможна аллергия? – тихо спросила девушка, опуская рукав футболки.
– Аллергия? У тебя что, появилась какая-то реакция? – с любопытством уставился на нее мужчина.
– Я не уверена. Но после первого раза вроде как в жар бросает и тошнит. Это нормально? – про усиливающуюся боль и тяжесть внизу живота и пояснице она решила пока промолчать, списывая это на стресс. Она хотела поговорить об этом с отцом, для того и ехала вчера, но произошедшее позже совершенно выбило ее из колеи, и она просто забыла, слишком погрузившись в переживания.
– Ну, я думаю, сегодняшний анализ крови покажет, как обстоят дела, – долговязый медбрат кивнул на пробирки с кровью.
– Тогда я могу идти?
– Больше ничего не хочешь мне сказать? Может, еще какие-то ощущения, жалобы. – Эмма покачала головой. – Иди, боец Джимми.
Эмма подходила к тренажерке, прекрасно зная, что все уже там, и наверняка лейтенант зол на нее. Вчера после его отъезда она ушла в свою прежнюю комнату и пролежала весь вечер, отказавшись от ужина. Она все ждала, когда отец начнет снова отчитывать и наставлять ее, указывая на глупость и ошибки, но как ни странно мужчина оставил ее в покое. Ранним утром, когда они ехали на базу, тоже не сказали друг другу больше пары слов. Отец только все время косился на нее, и на его лице отражалась смесь тревоги и сочувствия. Расстались они, попрощавшись сухо и официально.
Сейчас же Эмма стояла перед дверью в тренажерку и пыталась справиться с вновь накатившей тошнотой и диким сердцебиением. Что ждет ее внутри? Наверняка не особо теплый прием. Даже не имея никакого опыта в вопросе отношений мужчин и женщин, Эмма понимала, что ее вчерашний отказ от дальнейших встреч разозлил СС. Так что, скорее всего, впереди нелегкие времена. Но самым удручающим был не страх перед гневом Сеймаса. Гораздо худшим была необходимость видеть этого мужчину снова. Пока его не было перед глазами, Эмме почти удалось убедить себя, что все, что между ними происходило: и притяжение, и лишающие воли взгляды, и обжигающие прикосновения – были просто каким-то наваждением, случайной потерей контроля с ее стороны. Она всего лишь выбита из колеи и этой новой жизнью, и реальными заданиями, вот, видимо, и дала невольно лейтенанту повод думать, что она желает с ним, интимной близости. А то, что он тоже пошел ей навстречу… Ну, если она правильно поняла отца и почерпнула из книг, то мужчины вообще не видят никакой проблемы, чтобы получить сексуальное удовлетворение при любой представившейся возможности, и партнер не так уж важен. Так что вполне логично, что, увидев в ее каких-то действиях некое обещание, СС решил не упускать возможность. Тем более еще и задеть таким образом ее отца за живое…
От этих мыслей тошнотворный комок поднялся к горлу, и глаза предательски защипало. Эмма обхватила себя руками и прижалась потным лбом к стене, сильно зажмурившись. Боже, что же это такое? Почему чем сильнее она пытается вбить в себя все те железные доводы, что озвучил отец, тем сильнее восстает против этого все ее существо? Чем больше она старается мыслить логически и отстраненно, тем ярче и чаще перед ней вспыхивают воспоминания о том, как Сейм говорил с ней, будто выворачиваясь на изнанку и открываясь до предела. Как смотрел, словно она самое совершенное, самое удивительное создание, виденное им в жизни. Как касался ее… Как целовал…
О Господи, этот поцелуй словно сжег в ней какие-то предохранители, и теперь их ничем не заменить, не вернуть уже как было некогда. Ее губы, кожа помнят, как ощущалось каждое головокружительное и жадное движение рук и языка мужчины. Его, ни на кого не похожий, запах одурманивал, и сколько Эмма ни гнала его от себя, он все равно окружал ее фантомным коконом. И то, как она сама, будто обезумев, отвечала ему, не убрать из памяти. Ласкала губами, бесстыдно пила его опьяняющий вкус, вцеплялась дерзкими пальцами, дурея от того, как под ними сокращаются железные мускулы. В тот момент не было ничего более правильного, более необходимого, и все, о чем молило и тело, и ошалевший разум, – это движение вперед. Туда, где больше не должно остаться между ними никаких преград, где их окончательно поглотит эта темная стихия, что Эмма каждый раз видит в глазах Сейма. Она хотела утонуть, отдаться ее воле, позволить случиться всему, о чем шептали предчувствия и глубоко спрятанные инстинктивные желания.
Вздрогнув, девушка прижала пальцы к пульсирующим губам. Нужно избавиться от этих мыслей, убить эту слабость.
Выпрямившись, она открыла дверь и на секунду замерла, потому что ей показалось, что именно о ней и была речь, так все уставились.
– Прошу прощения, лейтенант, – зачастила она, глядя на армейские ботинки Сейма. – Я опоздала, так как была вызвана в санчасть.
Эмма с трудом подавила желание закусить губу, ожидая, что лейтенант обрушится с насмешками. Волна боли снова прокатилась от диафрагмы и осела противной тяжестью внизу живота. Неожиданно мужчина шагнул ближе и поднял ее лицо, нежно обхватив пальцами подбородок.
– Санчасть? – невыносимые карие глаза обеспокоенно шарили по ее лицу. – Джимми, ты плохо себя чувствуешь? Какие-то проблемы?
– Нет, сэр, – испуганно моргнув, ответила девушка чуть слышно. – Со мной все в порядке.
– Очень странно, потому как выглядишь ты неважно, – взгляд Сейма медленно скользнул по ее губам, прежде чем вернуться и снова захватить в беспощадный плен, лишающий любых разумных мыслей и способности хоть как-то сопротивляться.
Пространство опять моментально сжалось до крохотного кусочка изолированной от всего сущего мини-вселенной, в которой в этот миг не было ни наблюдающих за ними остальных бойцов, ни базы, ни всех непреодолимых обстоятельств, ни всего остального мира вообще. Были лишь они двое, спрятанные, бережно хранимые тем темным огнем, что сейчас диким потоком изливался из глаз Сейма. Огнем, способным быть неумолимо смертоносным для всех чужих и таким смиренно теплым, обжигающе ласковым для нее одной.
Сеймас внес Джимми в ее отсек и уложил на постель. Девушка выглядела слабой и отрешенной от всего происходящего. Так, словно физическая слабость отобрала у нее способность испытывать эмоции. После неожиданной вспышки откровения это было особенно отчетливо. И хотя слова Джимми о том, что она выбрала бы его, будь у нее возможность, захлестнули и самого Сейма, и его монстра настоящим ликованием, мужчина понимал, что торжествовать пока нет причин. Во-первых, Джимми в этот момент сложно было назвать на сто процентов адекватной. А во-вторых, существовало еще столько обстоятельств и препятствий, которые нужно преодолеть, чтобы иметь возможность просто счастливо и облегченно улыбаться от подобных слов любимой женщины. Право радоваться и радовать Джимми еще нужно было отвоевать, неважно какими средствами. И его интуиция подсказывала, что это странное недомогание Джимми словно запустило обратный отсчет оставшегося у них времени, за которое Сейму нужно решить, как же все-таки быть.
– Кир, останься с Джимми, пока Пич не придет, – приказал Сейм. – Мне нужно переговорить кое с кем.
– Да без проблем, – охотно согласился блондин.
– Нет, пожалуйста! – вяло запротестовала Джимми. – В этом нет необходимости.
– Одна ты не останешься. Не переживай, Джимми, Кир будет паинькой и даже ни разу не ляпнет ничего неподобающего! – с нажимом произнес лейтенант и пристально посмотрел на Кироса.
– А типа раньше я только и делал, что нес похабщину, – наигранно поджал губы Кир, но Сейм продолжал давить на него взглядом, и тот сдулся и махнул рукой. – Ой, ну ладно, клянусь моим правым яй… то есть глазом, что буду сказки тебе, маленькая птичка, рассказывать, пока командир не вернется, или пока ты не уснешь. Так сойдет?
– Вполне. Постараюсь вернуться как можно скорее.
Лейтенант укрыл девушку и, прежде чем уйти, окинул ее долгим тоскующим взглядом. Джимми свернулась клубком, будто одинокий, оставшийся без матери котенок. Такой она выглядела еще меньше и настолько нереально хрупкой, что даже не верилось, что она настоящая живая девушка. Монстр заурчал внутри, наполняя грудь Сейма уже привычным жадным благоговением и нестерпимым желанием окружить собой, прильнуть, обернуться вокруг, отбивая у всего остального мира. И так и лежать часами и днями, впитывая тепло, и насторожено оскалившись, защищая, как мифический дракон свою драгоценность. Но он должен был уйти, потому что монстр с его примитивными инстинктами не смог бы защитить Джимми от того, что ей грозит. Для этого требовались опыт и мозги, а не стихийная грубая сила. Покосившись на Кироса, с удобством устроившегося на подоконнике, лейтенант встретил очень серьезный взгляд друга. Кир мог сколько угодно дурачиться и пошлить, но в его преданности и умении четко и адекватно оценивать ситуацию Сеймас не сомневался. То, что Кирос никогда не давал никому, кроме него, увидеть другую, настоящую часть себя, тонко чувствующую и тоскующую, никогда не могло обмануть лейтенанта. Так же, как и за стальной маской, которую Сейм являл всему миру, Кир всегда видел его самого. Кирос кивнул ему, ободряя и понуждая действовать, и слов им не было нужно.
Сеймас шагал по коридору, взвешивая все варианты собственных возможных действий. Если он прямо сейчас пойдет к полковнику Ранзони и потребует объяснений самочувствия Джимми, ссылаясь на то, что она теряет боевую форму, это может дать подонку шанс потребовать девушку в свой отдел для дополнительных тестов и тогда наверняка найдет способ уже не выпустить ее из своих загребущих ручонок. Значит, этот вариант отпадает. Одно дело, когда научный отдел настойчиво клянчит девушку себе, и совсем другое, если жалоба на ее профпригодность поступит от него, как от непосредственного представителя боевого отдела и прямого командира. Поэтому первым делом Сеймас зашел в комнату управления и быстро настрочил отчет о сегодняшней удачной тренировке. Способности Джимми он указал как чрезвычайно полезные и крайне эффективные. Так же на отлично оценил ее приспособляемость и восприимчивость к изменению условий задания. На завтра он запросил для всей группы суточную увольнительную, так как заданий не намечалось. Это прикроет им спину хотя бы на несколько дней, пока девушке или не станет лучше, или Сейм сможет определиться с четким планом действий.
Мужчина задумался, глядя в прозрачный экран. С чего ему начать, в самом деле? Пытаться снова поговорить с Лейном и открыть ему все карты и свои намерения насчет Джимми? Нет, похоже, это тоже не вариант. Сейму не нужно быть сверхчувствительным или уметь читать мысли, чтобы понять: та мрачная фанатичность, что горит в глазах подпола, однозначно говорит о том, что скорее уж он позволит девушке сгнить на подземных этажах, чем даст им хоть малейший шанс быть вместе. В чем причина? Сейчас совершенно бессмысленно пытаться разгадать основу этой патологической неприязни Лейна к полукровкам и особенно к нему. Ясно только, что союзника из него не получится. Если подпол и захочет помочь вырваться из этого ада Джимми, то наверняка костьми ляжет, только чтобы убедиться, что при этом Сеймас никогда больше не сможет до нее дотянуться. Монстр вскинулся и яростно лязгнул зубами от таких мыслей. С каждым днем любое упоминание о том, что Джимми могут отнять, делало его все более опасным и менее управляемым. Вожделение монстра становилось все тяжелей и насыщенней, а грань терпения все тоньше. Он восхищался своей лучезарной девочкой и преклонялся перед ней. Но еще он и желал ее. Тяжко, неодолимо и неистово. Хотел вкуса, запаха, когда она будет истекать возбуждением. Жаждал стонов, низких и первобытных, которые издает женщина, только потерявшись в своем наслаждении, утратив всякий контроль и отдавшись без остатка мужчине, для которого именно ее бесконечный экстаз и является верхом блаженства.
Сейм одернул разошедшегося монстра и унял собственное воображение. Сегодня он уже дважды прикасался к любимой, впитывал ладонями тепло и свет, ласкал губами кожу. Он и так хренов счастливчик, так что нечего совсем уж срываться с цепи. Для этого не время. Сейчас нужна холодная голова, способная просчитывать все возможные ходы.
Эмма проснулась, услышав сквозь сон голос Пич. Открыв глаза, она увидела подругу, сидящую с телефоном на подоконнике, там, где, когда она засыпала, был Кирос.
– Привет! Только не говори, что вы тут около меня круглосуточную вахту несете, – пробормотала девушка сиплым со сна голосом.
– Вот еще, – беспечно пожала плечами Пич, но Эмма видела, что в ней нет ее обычной легкости и бесшабашности. – Просто поняла, что с момента последнего задания я вела себя как сучка, и пришла поболтать с тобой и узнать, не злишься ли ты на меня.
Эмма села на кровати и прислушалась к своему организму. Тошнота вроде полностью ушла, хотя тянущая боль в животе осталась.
– Я не злюсь. За что? Я, наоборот, думала, что где-то накосячила и ты сердита на меня, – призналась Эмма.
– Эх, Джимми, Джимми, вот уж не знаю, кем надо быть, чтобы на тебя рассердиться суметь, – рассмеялась Пич. Она спрыгнула с подоконника и забралась на кровать к Эмме.
– Что ты хочешь сказать?
– Ну, когда я вижу тебя, общаюсь, просто рядом нахожусь, то внутри будто попускает. Как если у тебя что-то так долго болит, что ты и замечать перестаешь, а тут вдруг раз – нет боли. Даже иногда пугает. Словно оглохла ненадолго. И хочется улыбаться, как идиотке. Так что я даже не знаю, как на тебя в принципе разозлиться.
– Не знаешь, у отца моего спроси, – опустив глаза, пробормотала девушка. – У него как-то выходит. И очень даже.
– Ну, тут совсем другой расклад, мелкая. – Пич сбросила обувь и забралась на постель с ногами, усаживаясь к Эмме лицом. – Мне эта тема как-то, сама понимаешь, не близка, но если судить по фильмам, то в семьях такая петрушка постоянно. Думаю, это от того, что старшему поколению кажется, что они лучше знают то, что необходимо в жизни их детям. Вот и бесятся, когда эти самые дети не хотят следовать их представлениям о жизни, а выбрать что-то свое. Но это не настоящая злость, я думаю. Это как когда командиры нас муштровали, гоняя до упаду и костеря последними словами, но только для того, чтобы мы стали быстрее, выносливей и выживали в реальных боевых ситуациях. Только в семье это, типа, любовь, а у нас производственная необходимость. Что-то типа того. Хотя я и правда хреново в этом разбираюсь.
И снова Эмма заметила тень непривычной задумчивости в глазах подруги.
– Что-то случилось, Пич? – осторожно спросила она.
– С чего взяла? – сверкнула своими прозрачными глазами исподлобья Пич.
– Ты какая-то другая. Так что я думаю, что должна быть причина.
Пич, сдавленно хохотнув, откинула голову и уставилась в потолок стандартной комнаты.
– Причина… Ну, на самом деле можно сказать их целый список. Но на данный момент я могу тебе озвучить только одну.
– Почему только одну? – Эмма не хотела давить, но любопытство – сильная вещь.
– Потому что это пока так, и не спрашивай, пожалуйста, – голос Пич прозвучал немного раздраженно, и Эмма тут же опустила глаза, не желая доставать подругу. – Это не потому, что я тебе, скажем, не доверяю или плохо отношусь. Просто пока это так. Но все изменится. Скоро. Веришь?
Эмма кивнула и улыбнулась.
– Ну, тогда хотя бы расскажи, что можешь, – попросила она.
Пич беспокойно поерзала на месте, глядя в сторону и что-то беззвучно бормоча, будто подыскивая слова.
– Майор Харрис перевелся на нашу базу, – спустя минуту выдала он.
– О! – удивленно расширились глаза Эммы. – Это же… хорошо? – спросила Эмма, но увидела, как гримаса гнева исказила лицо подруги. – Или нет?
– Это охрененно плохо, Джимми!
– Почему? Мне казалось… ну, что он тебе вроде понравился тогда.
– Вот именно, что понравился. Так понравился, что меня давно так до печенок не пробирало. Ладно, никогда меня так не цепляло. Вот поэтому его приезд сюда – это худшая идея из возможных! – в голосе Пич промелькнула нотка отчаяния.
– Я не понимаю.
– А нечего тут понимать. Я его когда увидела сегодня, у меня аж язык отнялся, и нутро заполыхало. – Эмма растерянно моргала, глядя на подругу, у которой даже на темной коже проступили пятна на скулах. – Он же меня реально зацепил.
– Зацепил, это вроде ты влюбилась?
– Да не дай бог, Джимми! Я не влюбляюсь, не привязываюсь ни к кому, помнишь?
– Ну, вот ко мне же будто привязалась, – сказала Эмма чуть слышно и испуганно посмотрела на подругу, ожидая реакции на свои слова.
Пич уставилась прямо на Эмму, моргая и будто переваривая смысл сказанного.
– Похоже, тут ты права, мелкая, – медленно произнесла она. – Все, видимо, придет мне скоро славный или не очень конец, если я в последнее время настолько раскисла, что и к тебе прикипела, и Харрис еще этот…
– Ну что за глупости! – возмутилась Эмма. – Это что, суеверие какое-то?
– Ага. Мое собственное. Сдулась я уже, судя по всему.
– Ну, почему?
– Да потому что, когда это со мной такое было, чтобы я, переспав, про между прочим, с мужиком один раз, не могла его выкинуть из головы ни на утро, ни несколько дней спустя. Я же даже не хочу никого, кроме него, понимаешь? – Вид у Пич был почти страдальческий.
– Ну, разве это так плохо?
Пич соскочила с кровати и как была, в носках, стала нарезать круги по небольшой комнате.
– Для меня плохо! – нервно махнув руками, выкрикнула она. – Мне это на фиг не нужно, чтобы сердце в горло прыгало, когда его вижу. Все тело как не мое становится, болит от того, как хочется, чтобы он опять трогал, гладил этими руками своими… Эх, ты же еще не понимаешь ничего!
Ощущения рук Сейма на коже, его губ, целующих болезненно нежно и при этом ненасытно жадно, все запахи, звуки их стонов ударили от слов Пич прямо в центр груди Эммы, занимаясь пожаром во всем теле. Она тяжело сглотнула, чувствуя, как заполыхало лицо от гремучей смеси удушливого стеснения и жгучего, идущего из самой глубины ее сущности томления, которое будил в ней лейтенант.
– Ну, кое-что я теперь понимаю, – сцепив до хруста перед собой кисти, сказала Эмма. – Ты теперь уже точно разозлишься на меня, Пич.