Пролог: Пятнадцать минут вечности.
Николай стоял над телом "Витязя", и время сжалось в тугую спираль, нож всё ещё дрожал в его руке. Кровь медленно растекалась по полу, смешиваясь с пылью и осколками разбитой посуды, медленно обретая форму карты Зоны — те же извилистые тропы, те же тупики из прожилок и сгустков. Воздух пах медью и миндалём: запах смерти он узнал бы с закрытыми глазами. В комнате стояла тишина, нарушаемая только, где-то за спиной тикали часы.
Тик-так. Тик-так.
Он обернулся, хотя знал, что увидит. Старинный викторианский циферблат с трещиной через сердце. Стрелки — 23:45. Пятнадцать минут до полуночи. Пятнадцать минут до того, как его жизнь раскололась на "до" и "после".
В кармане заныло знакомое тепло. Артефакт, будто живой, бился о бедро, напоминая: Ты здесь не случайно. Ты здесь, чтобы переписать правила.
— Не сейчас, — прошипел Николай, сжимая в кулаке холодный металл шара. Трещины на нём пульсировали, как вены. — Не здесь.
Но Зона начала, словно просачивалась в щели реальности. Тени на обоях зашевелились, принимая знакомые очертания — тощие руки "кровососов", извивающиеся щупальца. Воздух завибрировал низким гулом, от которого задрожали стёкла в буфете.
"Странник..." — прошептали ему в ухо ледяным дыханием. Голос Кати.
Он резко выпрямился, ударившись плечом о люстру. Осколки хрусталя дождём посыпались на тело. Один, с окровавленным краем, упал прямо в раскрытый глаз "Витязя". Николай сглотнул ком в горле.
Ты сделал это. Снова.
Внезапная боль в висках — и он увидел:
Катя танцует посреди гостиной, босиком, в белом платье. Её смех звенит хрусталём. "Коля, смотри!" Она кружится, и подол вздымается, обнажая синие прожилки на бёдрах. Следы от уколов.
Потом та же гостиная. Те же хрустальные брызги, но теперь это осколки вазы. Катя лежит в позе сломанной марионетки, пальцы судорожно сжимают шприц. На часах ровно полночь.
Костя. Костя, который кричит, пока "гравитационная ловушка" складывает его, как бумажного журавлика. Хруст рёбер. Вспышка артефакта. Пятнадцать минут назад. Снова хруст.
Николай рухнул на колени, вцепившись в виски. Он чувствовал, как реальность трещит по швам.
— Хватит! — заорал он в пустоту. — Верни её!
Из кухни донёсся смех.
— Коля, ты где? Смотри, я нашла твой старый альбом!
Он застыл. Этот голос. Этот смех.
— Катя? — сорвалось шёпотом.
Сердце колотилось, вырываясь из груди. Он шагнул вперёд, споткнувшись о ковёр, которого ещё не было. Тела под ногами тоже не было — только пыль да осколки неразбитой вазы.
В дверном проёме мелькнуло белое платье.
— Катя!
Он бросился вперёд, но мир снова дрогнул.
А потом была тьма. И голос Зоны, прошептавший на ухо:
"Добро пожаловать домой, Странник. Теперь ты мой".
Он чувствовал, как прошлое сжимает его горло, словно удавка. Катя, её смерть, Зона, Костя... Всё это пронеслось перед его глазами, как кадры из старого фильма.
Он вспомнил, как всё началось. Катя, её улыбка, её смех. Она была его слабостью, его светом. Но он потерял её. Она умерла от передозировки, и он не смог её спасти. Он убил "Витязя" в порыве ярости, обвиняя его в её смерти. Это был момент, который изменил всё. Момент, который привёл его в Зону.
Теперь он стоял здесь, в этой проклятой квартире, снова лицом к лицу с прошлым. Но что-то было не так. Он чувствовал, что время вокруг него изменилось. Он знал, что должен вернуться в Зону. Там его ждали ответы, там он мог всё изменить.
Глава 1: Возвращение в Зону.
Николай бросил нож на пол. Лезвие, залитое кровью, звякнуло о кафель, оставив алую черту, будто подчёркивающую роковую черту в его жизни. Он стоял, не в силах оторвать взгляд от тела «Витязя». Лицо Виктора, искажённое предсмертной гримасой, казалось, насмехалось над ним даже в смерти. Но теперь всё было иначе. Тело на полу, тёплое ещё, было не просто трупом — это был портал в прошлое, ключ к исправлению всех ошибок.
Дверь захлопнулась за ним с глухим ударом, будто сама вселенная поставила точку в этой кровавой главе. Эхо от хлопка прокатилось по лестничной клетке, взметнув облачко пыли с облупившихся стен. Осколки штукатурки, похожие на перья мертвой птицы, закачались в воздухе, осыпаясь на проржавевшие перила. Николай не оглянулся. Его шаги гулко отдавались в пустоте пятиэтажки-призрака, где давно не жил никто, кроме крыс да ветра, воющего в выбитых окнах.
На улице его встретил ветер — не просто холодный, а живой, злобный. Он впивался ледяными иглами в открытые участки кожи, рвал куртку на груди, пытаясь добраться до сердца. Но Николай шёл сквозь эту ярость, как сквозь дым. Его тело горело изнутри — не метафорически. Каждая клетка будто тлела углями после взрыва. В висках стучало так, что перекрывало шум города: кровь гудела низким, ядовитым гулом, напоминающим жужжание осиного роя, готового к атаке.
Он не чувствовал асфальта под ногами. Не видел мусорных куч, застывших в сюрреалистичных скульптурах у подъездов. Не замечал, как тени от фонарей вытягивались в чёрные щупальца, цепляясь за его пятки. Москва вокруг была декорацией из сна — размытой, лишённой смысла. Лишь инстинкт вёл его вперёд, как магнитная стрелка.