А я, как самый упрямый слепец, годами отказывался это видеть.
Я всегда жил мечтой. Мечтой, которая многих рассмешит до слёз, до боли в животе. Я хотел стать великим писателем. Или поэтом — неважно. Главное — писать. Создавать тексты, которые заденут чужие души, заставят кого-то узнать в строчках себя, понять тот сокровенный смысл, что я в них вкладываю. Я хотел, чтобы читатель смеялся и плакал вместе со мной, чтобы он прочувствовал каждую эмоцию, каждую судорожную судорогу вдохновения, рождающую слово.
Но мои попытки были тщетны. Я написал немного — пять, может, семь историй. Я уже и не помню. Но я был свято уверен, что в них заключена вся глубина моего существа. Глубина, которую никто, увы, так и не разглядел.
Меня зовут Кеншин. Кеншин Волков. Папа увлекался японской культурой, а мама настаивала на русской фамилии. Получился гибрид, который всю жизнь вызывал у людей вопрос: «А это откуда?». Я начинающий писатель, который не пишет. Со школы в моём блокноте копились идеи, но последние три года его страницы пусты. Я потерял вдохновение в семнадцать лет. Возможно, виной тому стала серая повседневность, отсутствие сильных эмоций, а может, какие-то старые душевные занозы, которые я так и не вытащил. Неважно. Факт в том, что оно ушло, и вернуть его казалось задачей титанической.
Последние дни мне стали сниться сны, невероятно реалистичные. Настолько, что, просыпаясь, я ещё несколько минут путал вымысел и явь. В них был запах пыли после дождя, вкус странных ягод на языке и ощущение чего-то... другого.
Но сегодня что-то изменилось. Сегодня 10 сентября, и я, кажется, почувствовал слабый, едва уловимый привкус вдохновения на губах. Оно начало возвращаться. Но не так, как я ожидал.
Я уснул.
Первое, что я ощутил, — это запах. Не городской смог, не пыль затхлой квартиры, а густой, пьянящий аромат хвои, влажной земли и каких-то незнакомых цветов. Я открыл глаза и увидел над собой не потолок с паутиной в углу, а лазурное, невероятно чистое небо, по которому плыли причудливые облака, похожие на космических медуз.
Я резко поднялся и огляделся. Я сидел на мягком мху посреди леса, деревья в котором были выше и стройнее сосен. Их кора отливала серебром, а листья на верхушках были цвета расплавленного золота. Никаких многоэтажек. Ни машин. Ни проводов. Тишину нарушало лишь пение невидимых птиц и журчание близлежащего ручья.
«Невероятный сон», — подумал я и щипнул себя за руку. Больно. Я щипнул сильнее. Очень больно.
— Ай! Чёрт! — вырвалось у меня.
Это был не сон. Это была настоящая, осязаемая реальность. Более реальная, чем мой порванный носок, который я с тоской разглядывал перед сном. На мне была моя же домашняя одежда — потертые джинсы и футболка с полустёртым принтом, что-то про «кофе и код». На ногах — разношенные кеды. В кармане нащупал телефон. Достал его. Заветные слова «нет сети» и один процент заряда, который таял на глазах. Я успел сделать одно фото — свой растерзанный вид на фоне фантастического леса — прежде чем экран погас.
Меня охватила паника. Где я? Как я здесь оказался? Попал в аварию? Меня похитили и бросили в какой-то заповедник с мутировавшими деревьями? Меня охватила паника. Где я? Как я здесь оказался? Попал в аварию? Меня похитили и бросили в какой-то заповедник с мутировавшими деревьями?
Я встал и пошёл на звук воды. Ручей оказался кристально чистым. Я зачерпнул воды — холодная, свежая. Выпил. Пока я сидел на берегу, пытаясь прийти в себя, я почувствовал странное внутреннее движение. Не физическое, а скорее... эмоциональное. Словно внутри меня шевельнулась какая-то спящая струна, издав тихий, но отчётливый звук. Ощущение было новым и непонятным. Я списал его на стресс и, отогнав от себя, решил действовать.
Вдали, за полосой леса, виднелись поля и что-то, напоминающее постройки. Я направился туда. Через полчаса ходьбы я вышел к обширному полю, упиравшемуся в высокую, не менее четырёх метров, стену. Она окружала город, постройки которого были сложены из тёсаного камня и тёмного дерева. Архитектура напоминала что-то средневековое, но с элементами, которых в нашем Средневековье не было — изогнутые, плавные линии крыш, похожие на лепестки, и вкраплениями какого-то самоцветного материала, мерцающего в лучах солнца.
Главные ворота были и впрямь исполинскими — метров пять в ширину и столько же в высоту, сделанные из массивных, почерневших от времени дубовых досок, стянутых железными полосами. Я подошёл ближе, и тут сверху, с грозной сторожевой башни, донёсся хриплый, прокуренный тысячами ночных дежурств голос:
— Эй, ты! Кто такой? С какой целью пришёл?
Я опешил и замолчал, мой мозг лихорадочно соображал, что ответить. «Здравствуйте, я Кеншин из Москвы, кажется, я потерялся» — звучало как-то неубедительно.
— Я сказал, почему молчишь? — голос зазвучал напряжённее и громче.
—Отвечай, путник, не то будет худо!
Инстинкт самосохранения пересилил ступор.
— Я... Кеншин! — выпалил я. — Я... путешественник! Заблудился!
Сверху несколько секунд молчали.
— Странный ты путешественник, — наконец прозвучало сверху. — Одежда не наша. И вид... помятый. Подожди у ворот.
С громким скрежетом малые калитки в огромных воротах отворились, и из них вышли двое стражей. Их обмундирование состояло из кожаных доспехов, украшенных тем же самоцветным камнем, что и крыши. У одного была густая рыжая борода, у второго — лицо, испещрённое шрамами. Они выглядели сурово.
— Ну, «путешественник», — сказал бородач. — Проследуй с нами к Старейшине. Решит, что с тобой делать.
Меня повели по мостовой, выложенной гладким камнем. Город, названный мной позже Акари-тани («Долина Света», как-то само собой пришло в голову), был оживлённым. Люди в простой, но добротной одежде торговали на рынке, дети бегали по улицам. Всё дышало жизнью, но при этом было чуждым. Я заметил, что некоторые горожане носят на поясах или в виде подвесок небольшие устройства, напоминающие то ли часы, то ли миниатюрные научные приборы. Они тихо потрескивали и изредка вспыхивали мягким светом.
Меня привели в большое здание в центре города. Внутри, в просторном кабинете, за столом из тёмного дерева сидел старик с умными, пронзительными глазами. Это был Старейшина Каэде. Его лицо было испещрено морщинами, словно карта неизвестных земель.
— Так-так, — произнёс он, оглядывая меня с ног до головы. — Говорят, ты заблудился. Но твоя речь... она странная. И энергия от тебя исходит... нестабильная.
Энергия? — переспросил я.
— Не притворяйся, — строго сказал Старейшина. — Все в Акари-тани чувствуют Энергию Потока. Это основа нашей жизни. А ты... ты как пустое место, но в котором вдруг зажглась искра. Откуда ты на самом деле?
Я понял, что врать бесполезно. По крайней мере, полностью.
— Я не знаю, как сюда попал, — честно сказал я. — Я уснул в своём мире и проснулся в вашем лесу. В моём мире нет никакого «Потока». У нас есть электричество, интернет, машины...
Я начал сбивчиво объяснять, стараясь избегать слишком сложных технических терминов. Старейшина слушал внимательно, не перебивая. Когда я закончил, он долго молчал, глядя на меня.
— Иной мир, — наконец произнёс он. — Легенды говорят о таких. О «Безродных», пришедших из-за пелены. Но последний такой случай был... очень давно. Ты говоришь, у тебя нет связи с Потоком?
— Я не знаю, что это такое, — повторил я.
— Любой ребёнок здесь может управлять им на базовом уровне, — сказал Каэде. — Он питает наши светильники, помогает росту растений, позволяет передавать мысли на расстояние через камни-резонаторы. А ты... Ты аномалия.
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату влетела, буквально как ураган, девушка. Лет восемнадцати, с чёрными волосами, собранными в беспорядочный пучок, и живыми карими глазами. На ней был практичный комбинезон, испачканный чем-то маслянистым, а в руках она держала странный гаджет, напоминавший паяльник, но светящийся на конце.
Моим временным пристанищем стал небольшой домик на окраине Акари-тани, который обычно использовали для гостей. Акико, с присущим ей энтузиазмом, назначила себя моим «куратором по адаптации».
Первые дни были сплошным кошмаром, перемешанным с отблесками чуда. Я пытался объяснить, что такое «кофе», и в итоге сваролил какую-то горькую бурду из местных зёрен, от которой у Акико скривилось лицо.
— Зачем ты это пьёшь? — спросила она, с отвращением глядя на мою кружку. — У нас есть взвар из солнечных ягод! Он сладкий и бодрит не хуже.
Я пытался принять душ. Оказалось, что «ванная» — это небольшая каменная комната с медной трубой в стене. Акико показала мне небольшой голубой кристалл, вделанный рядом.
— Просто поднеси руку и подумай о тёплой воде, — сказала она.
Я послушно поднёс руку. Ничего не произошло.
— Думай сильнее! — скомандовала Акико.
Я скривился, представив себе горячий душ после трёх дней походной жизни. Кристалл weakly дрогнул, и из трубы брызнула струйка ледяной воды, которая тут же прекратилась.
— Слабоват ты, Искра, — констатировала Акико и, ловко ткнув пальцем в кристалл, запустила мощный поток идеально тёплой воды. — Ладно, пока мойся так. Надо будет тебя пошаманить.
«Пошаманить» оказалось её любимым словом для любых манипуляций с техникой и Потоком.
Самым унизительным стал инцидент с одеждой. Мои джинсы окончательно пришли в негодность после ночёвки в лесу. Акико принесла мне комплект местной одежды — что-то вроде свободных штанов и куртки. Но тут возникла проблема с застёжками. Вместо пуговиц или молний там были маленькие магнитные камни, которые нужно было «активировать» лёгким импульсом Потока. Я сидел на кровати, красный от натуги, пытаясь силой мысли «застегнуть» штаны. Акико, наблюдая за этим, сначала хихикала, потом смеялась в голос, а в итоге просто повалилась на пол и билась в истерике.
— Хватит! — взмолился я. — Я сейчас умру от стыда, и тебе придётся объяснять твоему деду, почему твой подопечный скончался с голыми коленками!
— Ладно, ладно, — она, всхлипывая, поднялась и щёлкнула пальцами перед моим поясом. Камни щёлкнули и сошлись. — Буду тебе личным камердинером. Только плати взятки солнечным взваром.
Несмотря на все неудобства, я начал замечать то самое «ощущение» внутри. Оно стало проявляться ярче. Когда Акико что-то чинила, и вокруг неё вились искры энергии, я чувствовал лёгкое покалывание в кончиках пальцев. Когда мы проходили мимо поля, где жрецы Потока (их называли «Проводники») направляли энергию для роста растений, у меня в груди возникало чувство тепла. Это было похоже на мышечную память — моё тело что-то помнило, чего не знал разум.
Однажды вечером мы сидели на крыше её мастерской, глядя, как зажигаются уличные фонари — те самые самоцветные камни, которые мягко светились изнутри.
— Так что там у вас, в вашем мире, если нет Потока? — спросила Акико, протягивая мне кружку с тем самым сладким взваром. — Как вы живёте?
Я начал рассказывать. Об электричестве, о самолётах, о телефонах, которые могут соединить тебя с человеком на другом конце мира, об интернете — великой всемирной библиотеке и помойке одновременно. Я говорил о книгах, о кино, о музыке. Я рассказал, что хотел быть писателем.
— Писатель? — переспросила она. — То есть, ты... создаёшь миры? Словами? Без использования кристаллов сновидений?
— Кристаллов чего?
— Ну, у нас есть артефакты... особые камни, в которые Проводники могут вложить свои воспоминания или сны. Другие могут их пережить. Это как маленькое приключение. Но чтобы просто словами... — она покачала головой. — Это сложно. Должно быть, у тебя мощное воображение.
— Было, — мрачно поправил я. — Я потерял вдохновение.
— Что значит «потерял»? Его можно потерять, как носовой платок?
— В моём мире — да. Очень легко.
— Странный у вас мир, — заключила Акико. — Без Потока, с твоей странной одеждой и потерей вдохновения. Жалко вас.
Её простодушие было одновременно оскорбительным и обезоруживающим.
— А что такое «Ров», про который ты тогда спросила? — поинтересовался я.
Её лицо сразу стало серьёзным.
— Это не место для болтовни на ночь, Искра. Это... пробоина в мире. Место, где Поток искажается, рвётся. Там случаются странные вещи — пропадают люди, появляются чудовища, рождённые из хаоса. Наша задача — следить, чтобы Ров не расширялся.
— И из-за него я здесь?
— Возможно, — она пожала плечами. — Теория есть. Иногда Ров... выплёвывает что-то из других мест. Но людей — не было очень давно.
В тот вечер, лёжа в своей кровати, я впервые за три года потянулся к своему старому, потрёпанному блокноту и карандашу, который чудом сохранился в кармане. Я не писал stories. Я просто начал записывать всё, что видел. Запах солнечных ягод. Ощущение от работы Потока. Смех Акико. Описывать этот мир стало моей навязчивой идеей. Искра вдохновения, погасшая в моём мире, здесь, в Акари-тани, начала разгораться.
Прошло несколько недель. Я начал потихоньку осваиваться. Мои «магнитные» штаны больше не были для меня проблемой — я обнаружил, что могу сконцентрироваться и вызвать ту самую «искру» внутри, чтобы управлять простейшими механизмами. Оказалось, что мой мозг, не знавший Потока, использовал его иначе — не как врождённый навык, а как осознанный инструмент. Я был самоучкой в мире, где все говорили на одном языке с рождения.
Однажды мы с Акико ремонтировали один из городских генераторов — большой кристаллический шар, испещрённый мелкими трещинами.
— Держи вот этот кондуктор, — скомандовала она, сунув мне в руки медный стержень, подключённый к куче проводов. — И не дёргайся, а то нас с тобой шарахнет так, что волосы дымятся будут.
Я стоял, как истукан, пока она своим светящимся паяльником «зашивала» трещины в кристалле. Вдруг шар дёрнулся, из него вырвалась зелёная молния и ударила в стержень у меня в руках. Я почувствовал не удар током, а мощнейший прилив... чего-то. Словно в меня влили океан чистой, нефильтрованной информации. Я увидел вспышки образов: лица незнакомых людей, схемы механизмов, карты звёздного неба, которое я никогда не видел.
Я не удержался и закричал. Но не от боли, а от переизбытка ощущений. В моей голове что-то щёлкнуло. Я почувствовал, как Поток вокруг генератора, обычно невидимый, стал для меня осязаемым. Я видел его потоки, его разрывы.
— Искра! Ты в порядке? — Акико бросила инструмент и подбежала ко мне.
— Я... я вижу, — прошептал я, всё ещё находясь в состоянии шока. — Я вижу, как он течёт.
Она смотрела на меня с широко раскрытыми глазами.
— Ты... Проводник? Но как? Ты же был пустотой!
Не знаю. Меня... шарахнуло.
С этого дня всё изменилось. Я больше не был беспомощным «Безродным». Я стал учеником. Старейшина Каэде, узнав о случившемся, привлёк меня к занятиям с другими юными Проводниками. Оказалось, что мой «странный» способ восприятия Потока имеет преимущества. Где они чувствовали просто поток энергии, я видел его «текстуру», «цвет», «звук». Я мог находить слабые места в механизмах Акико, куда она даже не смотрела.
Однажды ночью я проснулся от странного ощущения. Кто-то был в комнате. Я резко сел и увидел тёмную фигуру у стола, где лежал мой блокнот.
— Кто здесь? — крикнул я, инстинктивно вытянув руку и сконцентрировавшись. Маленький светильник из кристалла на столе вспыхнул ярким светом, ослепив незваного гостя.
— Кто здесь? — крикнул я, инстинктивно вытянув руку и сконцентрировавшись. Маленький светильник из кристалла на столе вспыхнул ярким светом, ослепив незваного гостя.
Это был мужчина в тёмном плаще. Он шикнул от боли и бросился к окну. Я успел заметить на его руке татуировку — стилизованное изображение разорванной цепи.
— Стой!
Но он уже выпрыгнул.Я подбежал к окну. Внизу, в переулке, никого не было.
Я подошёл к столу. Блокнот был на месте, но его страницы были перевёрнуты. Кто-то очень внимательно читал мои записи. Мои описания этого мира, мои попытки анализа Потока, мои зарисовки Акико, Старейшины, генераторов...
На полу лежал маленький металлический диск. Я поднял его. На одной стороне была та же самая татуировка — разорванная цепь.
На следующее утро я показал диск Старейшине. Его лицо стало мрачным.
— «Разорванная Цепь», — прошептал он. — Культисты. Они считают, что Поток — это тюрьма, созданная древними, и его нужно уничтожить, чтобы освободить истинную природу мира. Они опасные фанатики. Почему они заинтересовались тобой, Искра?
— Они читали мой блокнот, — сказал я. — Там... там есть мои мысли о Потоке. О том, что он похож на язык программирования. На код.
— На что? — не понял Старейшина.
— В моём мире есть такие... инструкции для машин. Они говорят, что делать. Я начал замечать, что Поток ведёт себя похоже. У него есть синтаксис, логика. Возможно, его можно не просто чувствовать, но и... переписывать.
Каэде отшатнулся от меня, как от прокажённого
— Это ересь! — строго сказал он. — Поток — это дар, основа жизни. Его нужно принимать, а не разбирать на части! Такие мысли... они ведут к Безумию Потока, к Рву! Больше никогда не говори об этом никому!
Я был ошеломлён его реакцией. Но в глазах Акико, которая стояла рядом, я увидела не осуждение, а дикий интерес.
Позже она нашла меня у городского фонтана.
— Так ты думаешь, что Поток — это код? — прошептала она, оглядываясь по сторонам.
— Это просто аналогия, — пожал я плечами.
— А если это не аналогия? — её глаза горели. — Представь, Искра! Если ты прав, то мы можем не просто использовать Поток. Мы можем его... взломать. Улучшить. Починить то, что не поддаётся ремонту! Например... Ров.
— Твой дед сказал, чтобы я не говорил об этом.
— Мой дед — консерватор, — отмахнулась она. — Он верит в легенды. А я верю в то, что можно починить. Давай попробуем.
— Что попробуем?
— Взломать Поток. Небольшой кусочек. Например... заставить этот фонтан пускать пузыри не синего, а... розового цвета.
Это было самое идиотское и гениальное предложение, которое я когда-либо слышал. Мы провели остаток дня, тайком экспериментируя с кристаллами фонтана. Я, как «хакер», пытался «переписать» их программный код, а Акико, как инженер, следила, чтобы мы ничего не взорвали. К вечеру, после десятка неудачных попыток, вода в фонтане вдруг вспенилась и выстрелила в небо струёй ярко-розового цвета.
— Видишь? — сказала Акико, вытирая слёзы. — Ты не еретик, Искра. Ты... новатор. И, возможно, именно такой еретик, как ты, нужен этому миру.
В тот момент я понял, что моё вдохновение вернулось. Оно не просто вернулось — оно эволюционировало. Я больше не хотел просто писать истории. Я хотел жить в них. И, возможно, изменить самую большую историю, в которую я когда-либо попадал.
Наш розовый фонтан проработал ровно сорок семь минут, прежде чем городские стражи, возглавляемые мрачным капитаном с усами, похожими на спутанные горные корни, не вернули ему законный лазурный цвет. Но семя было посеяно. Не буквально, конечно, хотя несколько детей успели искупаться в розовой пене, к ужасу их матерей.
Слух о «розовом чуде» и «Безродном еретике», который смог переписать саму природу Потока, разнёсся по Акари-тани быстрее лесного пожара. Взгляды, которые я ловил на улицах, изменились. Раньше в них было любопытство и снисхождение. Теперь — страх, восхищение и откровенная враждебность.
Старейшина Каэде вызвал меня на очередную беседу. На этот раз в его кабинете пахло не только старыми книгами, но и грозовой напряжённостью.
— Я предупреждал тебя, Искра, — его голос был тихим, как шелест высохших листьев, и оттого ещё более грозным. — Твои игры опасны. Люди видят в тебе либо пророка, либо дьявола. И то, и другое может погубить тебя и внести раздор в город.
— Мы ничего не сломали, — попытался я защититься. — Мы всего лишь изменили частоту светового резонанса в воде. Это как...
— Я не интересуюсь твоими «как»! — он ударил кулаком по столу, и я вздрогнул. — Есть законы, установленные предками. Поток — священная река. Мы пьём из неё, мы плаваем в ней, но мы не меняем её русло! Ты понял меня? Никаких больше экспериментов.
Я вышел от него подавленным. Моя вновь обретённая творческая жила, моё вдохновение, снова упиралось в глухую стену запретов. Я чувствовал себя так же, как в своём мире — полным идей, но связанным по рукам и ногам.
Акико, конечно, мыслила иначе. Она нашла меня вечером в саду за моим домиком, где я в отчаянии швырял камешки в огородное пугало.
— Что, испугался грозного взгляда деда? — подсела она ко мне на забор.
—Он прав, — буркнул я. — Я снова чужой. Снова всё порчу.
—Ой, заткнись, — безжалостно ответила Акико. — Ты не чужой. Ты — дуновение свежего ветра в этом затхлом болоте традиций. Ты видел их лица? Некоторые смотрели на розовую воду как на чудо! Они в жизни такого не видели!
— Другие смотрели на меня как на исчадие ада.
— А на этих — плевать! — она ткнула пальцем мне в грудь. — Ты думаешь, все великие открытия здесь встречали с распростёртыми объятиями? Моего прадеда, который изобрёл кристаллический осветитель, чуть не сожгли на костре за «похищение звёздного огня». А теперь его «костры» стоят на каждой улице.
Её слова согревали меня лучше любого солнечного взвара. Я посмотрел на неё. В свете заходящего солнца её черные волосы отливали багрянцем, а в глазах плясали озорные искорки. Она была самой живой, самой настоящей вещью в этом мире. И в этот момент я понял, что моё сердце забилось чаще не только от возмущения.
— Спасибо, — сказал я.
—Не за что, — она улыбнулась. — Кстати, я кое-что проанализировала. Данные с твоего... «взлома».
Энергетический всплеск был крошечным, локализованным. Но я засекла странный эхо-сигнал.
— Эхо?
—Как будто твоё вмешательство... отозвалось где-то далеко. На самой границе моих сенсоров. В районе... Рва.
Это заявление заставило меня похолодеть.
—Культисты?
—Не знаю. Но что-то там есть. Что-то, что откликается на изменения в Потоке. Как будто... слушает.
— Мне нужно вернуться, — тихо сказал я.
—Что?
—В мой мир. Я принес сюда слишком много проблем. Для тебя, для твоего деда, для города.
Акико посмотрела на меня с таким неожиданным гневом, что я отшатнулся.
—Ты трусишь? После одного розового фонтана?
—Я не трус! Я пытаюсь быть ответственным!
—Ответственный — это остаться и разобраться! — она спрыгнула с забора и встала передо мной. — Ты думаешь, если ты исчезнешь, культисты скажут: «А, ну ладно, расходимся»? Нет! Они уже знают, что возможно нечто большее. Они будут искать способ повторить твои трюки без твоей «еретической» осторожности! Ты здесь не «принес проблемы», Кеншин. Ты стал частью этой проблемы. Или её решением. Выбирай.
Она повернулась и ушла, оставив меня одного с моими мыслями и горьким осознанием того, что она, как всегда, на сто процентов права.