Книга Первая: Наследие Леших Лесов

ЧАСТЬ 1: ТЕНИ ПРОШЛОГО ГЛАВА ГЛАВА 1. НЕЖЕЛАННОЕ НАСЛЕДСТВО

Последний раз Алиса проверяла время в семнадцать сорок три, стоя в лифте с зеркальными стенами. Ее отражение — строгая, идеально собранная женщина в белой блузке и темно-синем костюме-френч — было последним штрихом к портрету дня, который она считала успешным. Лифт плавно понес ее вниз, с тридцать четвертого этажа в подземный паркинг, где ждал ее припаркованный в самом углу серый кроссовер. Машина была не ее, а каршеринговая — идеальное, прагматичное решение для быстрой поездки за город и обратно. В ее собственном плане на день, расписанном в приложении с цветными пометками, эта поездка значилась как «Решение вопроса с наследством. Время на дорогу: 4 ч. Время на месте: 1,5 ч. Итого: 5,5 ч.»

Теперь, глядя на разбитое в хлам стекло водительской двери и на булыжник, лежащий на сиденье как неприличный, издевательский памятник всему ее безупречному планированию, Алиса понимала, что план летит к чертям.

Она замерла в пяти шагах от машины, сжимая в руке ключи. Воздух в подземке был прохладным и пах бетоном. И еще — пах чем-то резким, животным. Страхом. Ее собственным.

«Вандалы. Обычные вандалы», — строго сказала она себе внутренним голосом, тем самым, которым отчитывала нерадивых стажеров на работе. Но голос дрогнул.

Она осторожно подошла ближе, стараясь не скрипеть каблуками по бетону. Камень был грязным, влажным, будто его только что принесли с улицы. Но самое жуткое было не это. На лобовом стекле, запотевшем изнутри, чьей-то рукой было проведено три грязных линии. Две параллельные, а сверху — одна поперек. Простой знак. И от него веяло такой немой, древней угрозой, что у Алисы похолодело под ложечкой.

Она резко обернулась. Гараж был пуст. Только длинные ряды машин да гудящие вентиляторы. Где-то капала вода. И было чувство — навязчивое, противное — что за ней наблюдают. Не камерами. Чьими-то глазами.

«Нервы, — отрезала она сама себе. — Устала. Поеду, решу все с машиной по страховке, и хватит».

Но, садясь в такси через полчаса, заказанное с другого телефона, она все еще чувствовала на своей спине призрачный взгляд. И грязь под ногтями, когда она пыталась стереть со стекла тот знак, не поддавалась. Она въелась, как старый грех.

Путь из Москвы был похож на стирание реальности по слоям. Сначала — блестящие многоэтажки, заторы на выезде, рекламные щиты, обещавшие рай в коттеджных поселках. Потом — бесконечная, укатывающая душу трасса, где лес по обочинам был аккуратным, подстриженным, как зеленый забор. А потом, после какого-то неприметного поворота, который навигатор выдал с легким замешательством, асфальт сменился разбитой бетонкой, а потом и вовсе грунтовкой, размытой недавними дождями.

Небо, бывшее в Москве высоким и светлым, здесь прижалось к земле свинцовой крышкой. Лес сгустился, потемнел. Сосны и ели сменились какими-то древними, корявыми ольхами и березами с черными, будто обугленными, подпалинами на стволах.

Алиса позвонила подруге Кате, чтобы заглушить нарастающую тревогу.

«Ну как, первооткрыватель?» — весело спросила Катя из своего уютного московского кафе.

«Как в фильме ужасов на стадии «героиня игнорирует все предупреждения», — усмехнулась Алиса, глядя на мелькающие за окном уродливые пни. — Здесь даже связь уже прерывается. Катя, тут… странно».

«Страаашно?» — поддразнила та.

«Нет. Неудобно. Грязь, разруха. И тишина… неестественная».

Она не стала рассказывать про камень в машине. Про знак на стекле. Это уже звучало бы как паранойя.

Разговор оборвался, как и предсказывало слабеющее деление на экране телефона. Алиса осталась наедине с гудением мотора и нависающим лесом.

Наконец, на обочине мелькнул покосившийся указатель, на котором едва можно было разобрать слова: «Черный Бор». Деревня встретила ее не просто упадком, а ощущением забвения, доведенного до абсолюта. Первым делом она увидела сгоревший сруб, почерневшие бревна которого торчали, как ребра мертвого великана. Потом — ряд покосившихся изб с заколоченными окнами. Жизнь теплилась лишь в центре, где стоял кирпичный магазин с вывеской «Продукты», исписанной нецензурными словами.

У магазина, на ржавой лавочке, сидели трое. Двое мужиков в засаленных телогрейках и старый дед в картузе, с лицом, как высохшая яблочная кожура. Разговор их оборвался в тот момент, когда машина такси, притормозив, подняла облако пыли. Шесть глаз уставились на Алису. Не с любопытством. С тяжелым, безразличным знанием. Они смотрели на нее, как смотрят на дождь, который вот-вот польет, — явление неприятное, но неизбежное.

Алиса, чувствуя себя непрошеной актрисой на чужой сцене, вышла из машины. Хруст гравия под подошвами туфель прозвучал неприлично громко.

«Здравствуйте, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и нейтрально. — Подскажите, пожалуйста, где здесь дом Варвары Игнатьевны?»

Мужики переглянулись. Дед в картузе медленно поднял на нее взгляд. Глаза были мутными, словно затянутыми дымкой.

«Варварина-то? — проскрипел он. — На отшибе. Крайняя. К лесу. Тебе на кой?»

«Я ее внучка. По наследству».

Наступила тишина. Один из мужиков, тот, что покрупнее, с лицом, напоминающим застывшее тесто, сплюнул в пыль.

«Наследство, — буркнул он. — Одно наследство тут у вас было. И то сгинуло».

Алиса не поняла, но настаивать не стала. «Спасибо», — кивнула она и пошла к машине, чувствуя их взгляды у себя в спине. Она слышала, как дед прошептал что-то, от чего у мужиков вытянулись лица. Она разобрала только одно слово: «Берегиня».

Дом бабушки Варвары оказался на самом краю деревни, там, где тропинка тонула в черной чаще леса. Не избушка на курьих ножках, а старый, но крепкий сруб, почерневший от времени и влаги. Крыша была покрыта мхом, труба печная криво торчала, как сломанная кость. Но окна были целы, и на них висели старомодные, но чистые занавески.

Алиса расплатилась с таксистом, который смотрел на все это с нескрываемым опасением, и осталась одна. Ключ, полученный от юриста, с скрипом повернулся в замке. Дверь, тяжелая, дубовая, отворилась с протяжным стоном.

ГЛАВА 2. ШЕПОТ В СТЕНАХ

Первые лучи утра, грязно-желтые и холодные, пробились сквозь щель под дверью кладовки. Они не несли с собой утешения, лишь подсвечивали пыль, висевшую в воздухе густой завесой. Алиса не спала. Каждый мускул ее тела ныл от напряжения, веки были тяжелыми, как свинец, а в висках стучала ровная, монотонная боль. Но в голове, вопреки усталости, было ясно и холодно.

Ночной ужас не испарился с рассветом. Он отступил, превратился из острого приступа паники в хроническую, фоновую боль. Лицо за окном. Шепот на чердаке. Они были реальны. Она не сомневалась в этом больше. Ее старый мир, мир цифровых календарей и бизнес-планов, остался где-то там, за темным лесом. Здесь действовали другие законы.

Она вышла из кладовки, чувствуя себя побитой. Горница в утреннем свете казалась менее зловещей, но не менее чужой. Пальто все еще висело на окне, и она не нашла в себе сил его убрать. Первым делом она проверила дверь — засов был на месте, сундук не сдвинут. Затем, собрав всю свою волю, она подошла к лестнице, ведущей на чердак.

Дверца была заперта на старый амбарный замок, но ключ от него висел на гвоздике рядом, среди прочей рухляди. Рука дрожала, когда она вставляла ключ в скважину. Скрипнув, дверца отворилась, и на нее пахнуло запахом старого дерева, пыли и… сухих трав. Тот же запах, что и внизу.

Чердак оказался низким, захламленным. Лучи света, пробивавшиеся сквозь щели в кровле, выхватывали из мрака груду старых сундуков, связки лаптей, прялку. Ничего сверхъестественного. Ни следов присутствия. Она сделала несколько шагов по скрипящим доскам, и ее нога наткнулась на что-то мягкое. Нагнувшись, она увидела истлевший половичок, свернутый в аккуратную трубочку. Рядом лежала маленькая, почерневшая от времени глиняная миска с засохшими крошками внутри.

«Мыши», — тут же подсказал мозг. Но что-то в этой картине — аккуратность, почти ритуальная — заставило ее усомниться.

Вернувшись вниз, она снова оказалась перед выбором: бежать или остаться. Бежать было логично. Но мысль о том, чтобы сесть в такси и уехать, признав свое поражение перед этим местом, перед этим лесом, перед этим призраком с волчьими глазами, была невыносима. Это было бы бегством. А Алиса не привыкла отступать.

Кроме того, теперь ею двигало не только упрямство. Ею двигало жгучее, нездоровое любопытство. Что это было? Кто была ее бабка? И… что, черт возьми, такое «Берегиня»?

Она достала из рюкзака ноутбук. «Сеть не найдена». Конечно. Мир знаний был отрезан. Оставался только этот дом — гигантский, молчаливый архив.

Она вернулась к полке с самодельными книгами. Теперь она смотрела на них не как на хлам, а как на шифровальные блокноты. Она взяла самый толстый, переплетенный в потертую кожу. На обложке не было ни названия, ни имени. Только тот же узел-«велосипед», вытисненный вручную.

Первые страницы были заполнены тем же аккуратным почерком, что и ярлыки на травах. Это был дневник. Но это не были сентиментальные записи одинокой старухи.

«3 октября. Проверила обход. У западной межи следы Навьи, слабые. Развесила новую бересту с червем. Спокойно».
«17 октября. Григорий, дурак, рубил дерево на болоте. Принес в дом Лихоманку. Отпаивала его мать зельем из плакуна и чертополоха. Выживет, но учиться не будет».
«29 октября. Чертоги в беспокойстве. Чую, Царь шевелится в трясине. Печать держится, но трещит по краям. Егор ночами не спит, рыщет по границе. Зверь в нем недоволен».

Алиса перечитывала строки снова и снова, пытаясь вникнуть в их смысл. Навья, Лихоманка, Царь, Печать… Это был не бред. Это был отчет. Отчет о войне на невидимом фронте. И Егор был частью этого. «Зверь в нем». Значит, она не ошиблась в своих догадках.

Она листала дальше, и ее взгляд упал на рисунок. Схематичное изображение дома. Их дома. И на ней, у печки, был нарисован маленький, лохматый человечек, сидящий на поленнице. Рядом подпись: «Хозяин. Уговорила остаться. Кашу с маслом по четвергам, ленту красную на поленницу завязать. Спит в лаптях старых».

Алиса медленно подняла голову и посмотрела на поленницу у печи. Связка лаптей, которую она вчера приняла за хлам, висела там, на самом видном месте. И на одном из них, на носке, была повязана выцветшая, но все еще красная, ленточка.

Сердце забилось чаще, но на этот раз не только от страха. От предвкушения. Она подошла к поленнице и осторожно потрогала лапоть с лентой. Он был теплым, будто его только что сняли.

«Кашу с маслом по четвергам…»

А сегодня был четверг.

Она не была суеверной. Она была прагматиком. Но прагматизм в новых условиях диктовал новые правила. Если невидимая охрана дома существует, ее нужно задобрить. Это была логика выживания.

Она нашла на полке крупу — старую, но чистую. Сварила на печке, с трудом разобравшись с заслонками, густую, маслянистую кашу. Пахло это все не очень аппетитно, но она не для себя готовила. Потом она нашла маленькую, почти игрушечную мисочку, похожую на ту, что была на чердаке. Налила в нее кашу, капнула сверху растопленного масла из привезенного с собой запаса.

С замиранием сердца она поставила мисочку на поленницу, рядом с лаптями.

«На… Хозяин», — прошептала она, чувствуя себя полной дурой.

Ничего не произошло. Каша стояла, парок поднимался в прохладный воздух. Алиса вздохнула, разочарованная и одновременно облегченная. Решив отвлечься, она взяла дневник и устроилась за столом, пытаясь расшифровать хотя бы часть записей.

Она так увлеклась, что не заметила, как пролетело время. Ее глаза сами закрывались. Решив вздремнуть, она положила голову на стол.

Ей снился кошмар. Тот самый лес, черный и бездонный. И лицо. Оно плыло к ней сквозь деревья, вытянутое, бледное. Шепот становился все громче, превращаясь в оглушительный визг…

Алиса дернулась и проснулась. Сердце бешено колотилось. В горнице было темно — она проспала до вечера. И тут она поняла, что проснулась не от кошмара. Ее разбудил звук.

ГЛАВА 3. ЛЕС НЕ ВЫПУСКАЕТ

Утро пришло серое и мокрое. Моросил мелкий, назойливый дождь, превращавший грунтовку перед домом в липкую, черную жижу. Но для Алисы этот день был наполнен решимостью, какой она не чувствовала с самого приезда. Присутствие домовенка, которого она мысленно окрестила Моховиком, изменило все. Страх не исчез, но он перестал быть парализующим. Теперь это был страх-союзник, осторожность, заставляющая думать и действовать.

Она провела утро, изучая дневник Варвары. Это уже не было бессистемным листанием. Она искала конкретику. Упоминания о Маре, о «границах», о том, как «заделывать щели». Она нашла несколько простых оберегов — схемы рисования углем или мелом на дверных косяках. Один, под названием «Громовик», должен был «отсекать дурное, что приходит с ветром». Другой, «Колядник», — «освещать путь домой путнику и сбивать с пути лихого».

Она не до конца верила в это, но прагматизм подсказывал: если это работало для Варвары, сработает и для нее. Нашла в чулане кусок березового угля и старательно, сверяясь с рисунком, вывела «Громовик» на внутренней стороне входной двери. На пороге нарисовала «Колядник». Ритуал придал ей странной уверенности.

Затем она приняла решение. Она не останется здесь. Но и не убежит, сломленная. Она уедет цивилизованно, на своей машине. План был прост: доехать до райцентра, найти нормальную гостиницу, а оттуда, по надежной связи, заняться вопросами продажи дома через риелтора. Дистанционно. Очень дистанционно.

«Моховик, я уезжаю», — объявила она в пустоту, собирая рюкзак.

Из-под печки донеслось недовольное ворчание. «Еще одна… Сбежим, мы… Только пыль после нас…»

«Я не сбегаю. Я действую стратегически», — парировала Алиса, запихивая в рюкзак пачку денег, паспорт и зарядку от телефона.

«Стратегически… — передразнил ее скрипучий голосок. — Лес-то стратегии твоей не знает. Он чувствует. Чувствует, что своя кровь собралась его покидать».

Алиса проигнорировала его. Она надела куртку, взглянула на фотографию Варвары. Суровые глаза на черно-белом снимке словно говорили: «Попробуй».

Она вышла на крыльцо. Дождь тут же принялся хлестать ей в лицо. Дорога была пуста и уныла. Ни такси, ни попуток. Пешком до райцентра — километров двадцать, не меньше. Безнадега.

И тут ее взгляд упал на старый, видавший виды сарайчик позади дома. Дверь была приоткрыта. Заглянув внутрь, она ахнула. Под брезентом, покрытые пылью, но казавшиеся на удивление целыми, стояли… «Жигули» цвета «белая ночь». Бабушкина машина. Ключ торчал в замке зажигания.

Это был знак. Судьба, удача — называйте как хотите. Алиса расценила это как зеленый свет. Она откинула брезент. Села в салон, пахнущий бензином и старым дерматином. Помолилась всем богам, в которых не верила, и повернула ключ.

Двигатель завелся с пол-оборота, с здоровым, мощным урчанием. Слезы благодарности выступили на глазах. Даже стрелка уровня бензина показывала полбака.

«Прощай, Черный Бор», — прошептала она, давая газу.

«Жигули» выскочили на размокшую дорогу и понеслись к единственному въезду и выезду из деревни. Алиса не смотрела по сторонам. Она смотрела вперед, на убегающую в лес колею. Еще минут десять — и она на трассе. Свобода.

Она уже почти расслабилась, когда прямо перед ней на дорогу выскочил заяц. Не побежал дальше, а замер посреди колеи, уставившись на машину горящими красными глазами. Алиса резко ударила по тормозам. Машину занесло, она развернуло поперек дороги и с глухим ударом бросило в придорожную канаву.

Сердце бешено колотилось. Алиса отдышалась, проверяя себя на предмет травм. Все было в порядке. Машина… Машина стояла с заглохшим двигателем в канаве, переднее колело уткнулось в глинистый откос.

«Черт!» — выругалась она, вылезая наружу.

Дождь лил как из ведра. Зайца и след простыл. Она подошла к переду машины. Колесо не было спущено, подвеска, на взгляд, цела. Но канава была глубокой, и грязь засасывала покрышку. В одиночку ей не вытолкать.

Она села обратно в машину, пытаясь завестись. Стартер проворачивался бодро, но двигатель не схватывал. Раз, другой, десятый. Аккумулятор начинал садиться. Паника, холодная и липкая, снова подползла к горлу.

«Лес-то стратегии твоей не знает», — проскрипел в памяти голосок Моховика.

Она посмотрела на телефон. Ни сети, ни надежды. Оставался один вариант — идти обратно в деревню, искать того самого механика, о котором упоминала Варвара в дневнике. Как его там? Семен.

Сжав зубы, она вылезла из машины и побрела по размокшей дороге обратно, к дымным избам Черного Бора. Казалось, лес смотрел на нее с молчаливым торжеством.

Гараж Семена оказался таким же покосившимся сараем, как и все остальное здесь. Ворота были открыты, внутри пахло машинным маслом, бензином и чем-то кислым. В свете единственной лампочки под потолком коренастый мужчина в замасленном комбинезоне копался в моторе какого-то трактора.

«Здравствуйте! Вы Семен?» — крикнула Алиса, перекрывая шум дождя.

Мужчина обернулся. У него было обветренное, незлое лицо и усталые глаза.

«Я. А ты чья будешь?»

«Я… из дома Варвары Игнатьевны. У меня машина в канаве, на выезде. Не заводится. Поможете вытащить, посмотреть?»

Лицо Семена стало настороженным. Он отложил гаечный ключ, вытер руки о тряпку.

«Варварина внучка… — протянул он. — Машина-то где конкретно?»

«Да сразу за поворотом, у старой березы».

Семен покачал головой, его взгляд стал избегающим.

«Там, значит… Не, девка, сегодня не смогу. Дела. Да и ночь близко».

«Но до ночи еще часа четыре! Я доплачу!» — Алиса достала кошелек.

«Не в деньгах дело, — отрезал Семен, и в его голосе послышалась неподдельная тревога. — После заката на ту дорогу — ни ногой. Ночной хозяин гулять будет. Не ровен час, встретишь. Тогда и костей не соберешь».

«Какой еще ночной хозяин?» — Алиса слышала, как голос ее срывается.

«Леший он, по-вашему. А по-нашему — Хозяин. Он лес сторожит. И тех, кто в лес просится… или из леса. Особенно таких, как ты. Варварина кровь. Он ее уважал. А тебя… не знает. Вот и проверяет».

ГЛАВА 4. ПЕРВЫЙ КОНТАКТ

Мысль о том, чтобы «просить дорогу у Лешего», показалась Алисе вершиной безумия. После провальной попытки уехать ее охватила странная смесь отчаяния и решимости. Если лес не выпускал ее, значит, ей приходилось учиться в нем существовать. Хотя бы для того, чтобы дойти до машины и забрать вещи.

На следующее утро дождь прекратился, небо затянуло низкой, серой пеленой. Воздух был влажным и тяжелым. Семен-механик, как и обещал, не появился. Алиса понимала, что рассчитывать не на кого.

«Иду к машине, забрать вещи», — объявила она пустому дому, натягивая старую бабушкину куртку из грубого сукна, пахнущую дымом.

Из-под печки донеслось неодобрительное шуршание. «Иди, иди… Только смотри под ноги. В лесу сейчас не только зайцы бегают».

Она взяла с собой рюкзак, нож (маленький, складной, из ее городской жизни, но все же лучше, чем ничего) и телефон, как бесполезный, но привычный талисман. На пороге она на мгновение задержалась, вспомнив нарисованный углем «Колядник». «Освещать путь домой путнику». Она мысленно усмехнулась. Вряд ли он сработает.

Дорога была разбита еще сильнее после ливня. Она шла, скользя по грязи, ее взгляд беспокойно блуждал по опушке. Лес стоял неестественно тихий. Ни птиц, ни стрекот насекомых. Только хлюпающая под ногами грязь и свист ветра в верхушках сосен.

Машина стояла там, где она ее и оставила, печально накренившись в канаве. Дверь была заперта. Вещи на месте. Облегчение, которое она почувствовала, было таким острым, что отозвалось легким головокружением. Она быстро переложила самое необходимое из салона в рюкзак, бросила взгляд на мертвый двигатель и уже собралась уходить, когда ее взгляд упал на обочину.

Там, среди мокрой прошлогодней листвы, лежал странный предмет. Небольшой, темный, резной. Она наклонилась. Это была маленькая, грубо вырезанная из дерева кукла. У нее не было лица, только намек на глаза и рот, а тело было перетянуто черными нитками. От нее исходил слабый, но неприятный запах гнили и болота.

Алиса почувствовала внезапный, иррациональный позыв отшвырнуть ее подальше. Это была не игрушка. Это было что-то нечистое. Она выпрямилась, намереваясь просто уйти, но тут сзади раздался шорох.

Она обернулась. На краю канавы, всего в паре метров от нее, сидело… существо.

Оно было ростом с ребенка, но на ребенка не было похоже ни капли. Кожа — серо-зеленая, влажная, будто покрытая слизью. Тело — тощее, с непропорционально длинными руками, которые почти волочились по земле. А на месте головы был один-единственный, огромный, мутно-желтый глаз, который смотрел на нее с тупой, ненасытной жадностью. Существо пошевелило безгубым ртом-щелью, и оттуда вырвался тихий, булькающий звук.

Алиса застыла, парализованная отвращением и страхом. Это было не лицо за стеклом, не шепот в стенах. Это была физическая, осязаемая тварь. И она смотрела на нее как на добычу.

Кикимора. Слово само всплыло в памяти из бабушкиного дневника. «Болотная, одинокая, злобная. Тянется к одиноким путникам. Защекочет до смерти».

Существо сделало шаг вперед. Его длинные, костлявые пальцы с грязными когтями пошевелились.

«Уходи», — прошептала Алиса, отступая и натыкаясь на bumper машины.

Кикимора издала другой звук — нечто среднее между хихиканьем и бульканьем. Она поняла ее страх. Это ее веселило.

Она метнулась в сторону, пытаясь обойти тварь и выбежать на дорогу. Но Кикимора была быстрее. Она бросилась ей наперерез, ее длинные руки взметнулись, целясь в лицо. Алиса отпрыгнула, чувствуя, как когти просвистели в сантиметре от ее щеки. Запах гнили стал невыносимым.

Она схватила с земли ком грязи и швырнула в единственный глаз. Ком размазался по слизистой поверхности, но не причинил вреда. Кикимора лишь рассерженно заурчала и снова пошла в атаку.

Алиса отступала, спотыкаясь о корни. Она понимала, что ей не убежать. Ее сердце колотилось, перехватывая дыхание. Она сжала в кармане крошечный складной нож, понимая всю его беспомощность.

И тут из чащи, сбоку, вырвалась тень. Большая, темная, стремительная.

Это был Егор. Но не тот угрюмый мужчина, что гнал ее прочь. Это было нечто иное. Он двигался с грацией и скоростью крупного хищника. Его лицо было искажено беззвучным рыком, глаза горели тем самым желтым волчьим светом, который она видела лишь краем глаза в тот первый день.

Он не кричал. Не предупреждал. Он просто набросился на Кикимору.

Это не был бой. Это было избиение. Ярость, с которой он обрушился на тварь, была животной, первобытной. Он не использовал оружия — только руки. Вернее, когти, которые, казалось, выросли у него из пальцев за долю секунды. Он вцепился в Кикимору, и лес огласился нечеловеческим, пронзительным визгом. Звук рвущейся плоти, хруст ломающихся костей.

Алиса стояла, вжавшись в бок машины, не в силах отвести взгляд. Она видела, как он разрывает серо-зеленое тело, не обращая внимания на брызги липкой, темной жидкости. Это была не самозащита. Это была казнь. Ярость, с которой он уничтожал тварь, была пугающей, почти отталкивающей. Это была не работа сторожа. Это была месть личного врага.

Через несколько секунд все было кончено. На земле лежало бесформенное, неподвижное месиво, медленно растворяющееся в черной грязи, как будто его и не было. Только вонь гнили и свежей крови висела в воздухе.

Егор выпрямился. Он тяжело дышал, пар вырывался из его оскаленной пасти. Его руки и телогрейка были залиты темной слизью. Он повернулся к Алисе.

В его глазах все еще горел тот же дикий огонь. В них не было ничего человеческого. Только звериная ярость, едва утихшая после убийства. Он шагнул к ней.

Алиса инстинктивно отпрянула, прижимаясь к холодному металлу. В этот момент он был страшнее той твари.

Он остановился в двух шагах. Его грудь все еще вздымалась. Он смотрел на нее, и постепенно, очень медленно, желтый свет в его глазах стал угасать, уступая место привычной ледяной бледности. Звериное напряжение спало с его плеч, когти втянулись обратно в пальцы, оставив их просто грязными и сильными.

ГЛАВА 5. НЕДОБРЫЙ ДОМ

Обратная дорога заняла вечность. Каждый шорох в кустах заставлял Алису вздрагивать и сжимать в кармане бесполезный ножик. Перед глазами стояли два образа: искаженное рычащее лицо Егора и мутный, жадный глаз Кикиморы. Оба были порождениями этого места, двумя сторонами одной чудовищной медали — дикая, необузданная защита и такая же дикая, ненасытная агрессия.

Дом с закопченными бревнами и покосившимися ставнями показался ей не узилищем, а крепостью. Она вбежала внутрь, захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, пытаясь отдышаться. Запах трав и воска, который еще вчера казался ей чужим и зловещим, теперь пахнул безопасностью.

«Ну что? Гуляла?» — раздался из-под печки скрипучий голосок.

Алиса не ответила. Она скинула рюкзак и подошла к столу, где лежал дневник. Руки у нее все еще дрожали.

«Она… она напала на меня. Кикимора. А он… он ее…»

«Разорвал в клочья, знаю, — безучастно произнес Моховик. — Чавкает» — послышался сдержанный чавкающий звук. — «Он так всегда. Без церемоний. Ненавидит их. Всех, кто лезет через границу».

«Он сказал… что я привлекаю их. Как фонарь».

«Ага. Свежая кровь да еще и Варварина. Для них ты как мед для мух. Пока не научишься светить по-другому. Или не погаснешь».

Алиса сжала кулаки. Сквозь шок и страх начинала пробиваться ярость. Ярость на это место, на его обитателей, на свою собственную беспомощность.

«Я не хочу гаснуть!» — резко сказала она, хлопнув ладонью по столу. — «И я не хочу, чтобы меня кто-то ел! Что мне делать?»

«Учиться, — просто сказал домовенок. — Варвара училась. Ее мать училась. Все Берегини учились. С малых лет. А ты… ты приехала в готовом виде, незваная-непрошеная. Лес тебя не звал. Навь тебя не ждала. Вот и отворачиваются от тебя. Не признают».

Она закрыла глаза, пытаясь унять дрожь. Учиться. Но как? Она открыла дневник, но строки расплывались перед глазами. Славянские символы, заговоры, рецепты зелий… Это был чужой язык. Язык, на котором она не умела говорить.

Отчаявшись, она отодвинула дневник и уперлась лбом в прохладное дерево стола. Что она знала? Что она могла? Она была менеджером. Она умела составлять планы, вести переговоры, находить нестандартные решения. Но здесь ее навыки были бесполезны.

И тут, в полной тишине, к ней вернулось воспоминание. Смутное, детское. Она, маленькая, сидит на полу в этой самой горнице. Бабка Варвара, еще не старая, с жесткими, но добрыми глазами, водит ее рукой по полу. На рассыпанной по доскам муке проступает узор. Не сложный, как в дневнике, а простой. Круг с крестом внутри. Солнышко.

«Запоминай, Алисенька, — говорит бабушка ее детским голосом. — Это чтобы дом был светлым. Чтобы плохое за порогом оставалось. Рисуешь тут, на пороге, и говоришь: «Солнышко в дом, а тьма за порог».

Она говорила это нараспев, и маленькая Алиса повторяла за ней, смеясь.

Алиса резко подняла голову. Она почти не помнила тех визитов. Мама не одобряла «деревенские суеверия» и быстро увозила их обратно в город. Но это… это было реально. Мышечная память все еще хранила движение руки.

Она встала и пошла в чулан. Муки там не нашла, но нашла мешочек с белой древесной золой. «Для чистки посуды и для оберегов», — вспомнилось ей из дневника.

С полной горстью золы она подошла к входной двери. Она не знала сложных молитв. Не помнила заговоров. Но она помнила то солнышко. И она помнила ощущение — теплое, защищающее.

Она опустилась на колени и начала сыпать золу на деревянный порог. Рука сама выводила круг. Потом крест внутри. Простой, детский символ. Она не произносила заклинаний. Она просто думала. Вспоминала то чувство безопасности, которое испытывала в детстве рядом с бабушкой. Она вкладывала в этот рисунок все свое желание защитить это место. Этот дом. Себя.

«Солнышко в дом, а тьма за порог», — прошептала она наконец, заканчивая рисунок.

Ничего не произошло. Ни вспышки света, ни гула магии. Просто на пороге лежал рисунок из пепла. Она чувствовала себя глупо. Но вместе с тем на душе стало спокойнее. Это был ее выбор. Ее первый, пусть и крошечный, шаг к тому, чтобы стать не жертвой, а хозяйкой положения.

Ночь опустилась на Черный Бор, тяжелая и беззвездная. Алиса, вопреки своему страху, решила спать в горнице. Она разожгла в печи огонь, и свет пламени заставил тени плясать уже не так зловеще.

Она легла на старую кровать, укрывшись бабушкиным лоскутным одеялом, и почти сразу провалилась в тяжелый, безсновидный сон.

Ее разбудил звук. Но на этот раз не шепот и не шаги. Это был визг. Короткий, пронзительный, полный боли и ярости. Он донесся снаружи, прямо от порога.

Алиса вскочила с кровати и подбежала к окну, стараясь оставаться в тени. Лунного света почти не было, но ее глаза, привыкшие к темноте, различали контуры.

На пороге, там, где был нарисован пепельный знак, металась тень. Бесформенная, похожая на клубок черного дыма. Она пыталась перешагнуть через порог, но словно упиралась в невидимую стену. От прикосновения к линии пепла исходили крошечные всполохи холодного, синего огня, и тень с визгом отскакивала. Пахло паленой шерстью и серой.

Это длилось недолго. Словно поняв бесплодность попыток, тень отползла от дома и растворилась в ночи.

Алиса стояла у окна, не в силах сдвинуться с места. Адреналин снова заструился по венам. Но на этот раз к нему примешивалось нечто новое. Не страх. Триумф.

Оно сработало. Ее детское, наивное «солнышко» сработало.

Из-под печки донесся одобрительный звук.

«Ну вот… Похоже, кое-кто все же кое-что помнит. Прямо как Варвара в молодости. Тоже с простого начинала».

Алиса медленно отошла от окна и села на кровать. Дрожь в руках была уже от иного волнения. Она посмотрела на свои пальцы, испачканные золой. Она сделала это. Она не читала заклинаний из книги. Она просто вспомнила. Вспомнила то, что, казалось, было навсегда стерто из памяти.

Она не была беспомощной городской жертвой. В ее крови, в ее костях, в самых глубоких уголках памяти жили знания. Знания ее бабки. Знания всех Берегинь ее рода. Она просто… забыла их. Как забывают родной язык, уехав в другую страну. Но его можно вспомнить. Нужно лишь погрузиться в среду.