Книжная королева 3. Корона из шипов

Глава 1

Я попаданка в книгу.

В книгу, на место ненужной королевы строптивого короля.

Короля, у которого есть постоянная фаворитка и трое детей от неё.

А у королевы нет ничего, кроме неисполненных обязательств в первую брачную ночь.

Три года Бланка де Бурбон замужем за Энрике Первым Жестоким, а всё ещё девственница.

Должна была быть.

Но тут вмешалась я. Вернее, меня переместили в тело королевы, и я сохранила ей жизнь.

Мало того, сделала её заметной фигурой при дворе. Фигурой, у которой появились союзники.

Удалось невозможное: тот, кто хотел меня убить, теперь… мой любовник.

И отец моего будущего ребёнка.

Да, пути Господни воистину неисповедимы!

При мысли о герцоге Каста мне сделалось дурно. Даже снадобье Идалии не помогло.

Я вздохнула.

— Остановить, ваше величество? — с тревогой и неким подозрением спросила Ирен.

И под её прилипчивым взглядом я почувствовала, что краснею.

Надо было всё ей рассказать.

Нехорошо получилось: молочная сестра королевы, кто прибыла с ней из Франкии, кто всегда помогала Бланке, оказалась заменена цыганкой. Идалией Сервальо — сестрой разбойника, который должен был свернуть мне шею, а вот теперь служит герцогу.

Тому, кто мой любовник.

В общем, как пишут в статусе ВК: всё сложно.

— Дорога ухабистая. Надо будет сказать его величеству, чтобы улучшил хотя бы главный тракт, — пробормотала я, глядя в окно.

Слава Богу, здесь в карете не было стёкол, только занавески, хоть какой-то свежий воздух в лицо!

— Да, — подала голос Идалия, приметив моё самочувствие. — Очень душно. Я чуть сама чувств не лишилась.

Пришла на помощь, молодец!

Но Ирен на мякине не проведёшь.

Она и раньше Идалию терпеть не могла. А теперь и вовсе решила сорвать на цыганке злость:

— Ты же в повозке родилась. И ездила в ней лет двадцать пять, сама говорила.

— И говорила, — огрызнулась та. — А теперь благородной стала. Благородным принято чувствовать себя дурно в пути.

Достала из-за пояса флакон с нюхательной солью и протянула мне с сочувственным видом.

— Мы должны не роптать, а терпеливо сносить тяготы, — отозвалась святоша Мадалена. Вдова рада была пострадать.

И полицемерить.

— И не учить свою королеву так, будто ты теперь мой духовник, — не выдержала я. — велите остановить. Мне надо походить.

Ирен начала было говорить с испугом, что король будет недоволен, но я её прервала.

— Его величество хочет видеть рядом довольную и весёлую жену. Я должна сохранить свежесть лица и бодрость духа. Полчаса ничего не решат. Проведаю Сируса.

Возражать более никто не посмел.

Фабиа, ещё одна моя фрейлина, следила за попугаем жако со рвением матери, оберегающей хворого ребёнка.

Хотя сама после перенесённой чумы чувствовала себя не лучшим образом. В отличие от попугая, который встретил моё появление громкими хлопаньями крыльев.

— Явилась! Не запылилась!

— Запылилась немного, — улыбнулась я ему.

Отворила дверцу клетки, подала кусочек яблока. Жако обожал лакомства и милостиво принял его из моих рук.

— Полетаем? — задумчиво спросил он, косясь голубым глазом и повернув голову набок с таким вывертом, что я испугалась, как бы шею не свернул.

— Хорошая идея.

Сирус ехал с Фабией и её мужем Мигелом в другой карете.

Меня так и подмывало спросить приближённого герцога Каста, куда делся его патрон. Но не хотела выдавать интереса, а ещё больше не хотела, чтобы Мигел передал ему, что я спрашивала.

Много чести!

После всего, что мне рассказал демон Хосе Паскуаль о планах тёмного герцога, всё, что мой любовник заслуживал — быть казнённым за измену королю.

— Сирус — умная курица, — проворковал жако на моей руке и ласково ущипнул меня за плечо.

Это всё происки Ирен. Моя молочная сестра невзлюбила герцога и его птичку с самого момента появления их в замке Мендоса, где бедная Бланка томилась три года после неконсумированного замужества.

Поэтому, зная, что попугай прекрасно запоминает слова и умеет переставлять их в нужном порядке, научила его говорить эту фразу.

Бедолага Сирус решил, что «курица» — это комплимент.

И вот теперь к смеху всех остальных повторял его на все лады, когда хотел покрасоваться.

— А ты глупое двуногое! — добавлял он тому, кто смел смеяться.

Например, мне сейчас.

Я не обиделась. Гладила его по шее и спинке.

Сирус был напоминанием о том, что есть и в этом мире краски.

И место смеху, радости, веселью. Солнца тут хоть отбавляй, а я мечтала увидеть море. Говорят, столица королевства объединённых Клермондии и Лузитании стоит на берегу Лазурного моря.

— Ваше величество, позвольте вас сопроводить, — Фабия Висконсин присела в реверансе.

Даже после болезни эта светская кокетка сохранила изящество и отточенность манер. Её одежда всегда была не просто опрятной, но скроенной по последней моде, а светло-коричневые волосы аккуратно забраны наверх и украшены жемчужной нитью.

По сути, эту фрейлину мне тоже навязали.

Но она оказалась добросердечной и полезной.

Всё ещё держа Сируса, как ручного сокола, на руке, я кивнула фрейлине, сделала знак остальным держаться поодаль, и мы с ней направились к ближайшему земляничному дереву — символу этой страны. Оно изображено на гербах. А Идалия говорила — листья его, растёртые с маленькими красными плодами, дают женщинам плодородие.

Ну мне оно сейчас без надобности.

И так легко понесла.

— Я ещё раз хотела поблагодарить ваше величество, что оставили меня при себе, — начала лепетать Фабиа. — И хотела предупредить вас в знак безмерной благодарности.

— С чего мне верить тебе? Твой муж служит герцогу Каста, разумно предположить, что и ты шпионишь возле меня в его пользу.

Я любила говорить открыто. Без принятых при дворе двусмысленных намёков.

— Вы правы, ваше величество и бесконечно мудры для своих лет.

Глава 2

Сколько раз я представляла эту нашу встречу?

Сколько раз прокручивала в голове возможные сценарии её — от холодного приёма до язвительной насмешки, от сдержанного любопытства супруга до его горячего желания попробовать заново.

Порой я даже надеялась, что встреча не состоится вовсе.

Это было в самом начале моего пути, когда я надеялась, что главное — доставить Бланку живой до столицы.

И оставить её с супругом наедине, пусть сами разбираются…

Теперь эта встреча сделалась для меня не просто желанной, а насущно-необходимой.

Потому что я ношу ребёнка.

Не от короля.

И должна дойти до коронации, значит, убедить Энрике, что это его наследник.

И теперь, когда он действительно приближался, все мысли спутались, а в горле стоял ком.

Он здесь.

Тот, кто держал Бланку в заточении три года после свадьбы.

Унижал жену отсутствием брачной ночи, открытым пренебрежением и предпочтением фаворитки законной супруге. Унижением тем, что лишил Бланку рубиновых украшений, которые составляли часть её приданого.

Отдал их Марии Тавора, родившей ему троих детей.

Король хотел видеть меня.

После того как оставил в забытьи и нищете, со старыми платьями и изношенным бельём.

После того, наконец, когда подослал ко мне тайного убийцу, чтобы тот избавился от «неугодной» королевы.

И не заслуга короля в том, что этот предполагаемый убийца, тёмный герцог Каста, чьего ребёнка я сейчас ношу, не исполнил предначертанного в проклятой книге!

И теперь всё изменилось.

Я изменилась.

Иногда дорога меняет людей не в лучшую сторону.

Впрочем, той Бланки Энрике Первый Жестокий и не заслужил!

— Ваше величество, — Идалия тихо коснулась моего плеча. — У вас кровь идёт.

Я вздрогнула, как от удара.

Посмотрела на платье. Неужели выкидыш? Растрясло по дороге?

И не успела ни обрадоваться, ни испугаться, как увидела, что красные капли падают на мои руки.

Кровь шла носом.

Тёмные глаза Идалии выражали тревогу, когда она подавала мне носовой платок. Новый, потому как прежний я почти изорвала в клочья.

Ирен сразу принялась хлопотать, отдавать распоряжения, ругать Идалию за нерасторопность, но тут карета резко остановилась. Колёса скрежетнули по гравийной дороге.

Занавески взметнулись, впуская внутрь багряный свет заката.

День тоже истекал, заканчивался кровью.

Бланка бы подумала, что то дурной знак, но я не была суеверна.

Оставалось ждать, пока слуга откроет дверь кареты, и я смогу выйти.

Сразу окажусь в невыгодном положении: король подготовился, занял выгодную позицию, а я иду к нему на поклон.

Нормальная ситуация для этого времени.

И всё же минуты тянулись медленно, как мёд за поднятой над тарелкой палочкой.

Наконец, послышались шаги. Тяжёлые, мерные.

Сапоги по гравию.

Слуга с поклоном растворил дверцу, и я ждала, пока согласно этикету, выпорхнут мои фрейлины,и лишь затем моя нога коснётся подножки.

Этикет, внешнее приличие в этой жаркой стране значили едва ли не больше, чем содержимое.

— Спокойствие, ваше величество, — Ирен, как моя главная донья, поддержала меня, была рядом. Ближе всех.

Она поправила складки моего платья, её пальцы тоже дрожали, но голос звучал твёрдо.

Она напоминала мне боевую лошадь, впервые заслышавшую звук трубы к атаке. Она ждала этого для своей королевы всё время их бесполезного заточения.

— Вы королева. Вы сильная. Вы проделали такой путь.

«И, возможно, зря», — успела подумать я.

Вздохнула и вышла на воздух.

Кивнула Ирен.

Дальше, мол, я сама.

Бывают моменты, которые ты можешь и должен пройти в одиночестве.

Надеяться только на себя.

Я боялась смотреть вперёд, видя лишь дорогу под ногами.

Этикет не позволил бы поднять головы.

Конная охрана, чьи попоны украшены гербами, знать, сгрудившаяся вокруг своего короля.

Крики «Viva o Rei!» и цветы, брошенные под ноги королевской процессии.

Всё смешалось в единый гул. Мир превратился в растревоженный улей.

И опустился на колени в едином порыве благоговения.

Лишь я и он, король, остались стоять.

Не смея пройти дальше, я присела в глубоком реверансе.

Не присела, наклонилась.

И тут помогла память тела Бланки.

Опустив голову, а смотреть в глаза королю считалось великой дерзостью, прямая спина, правая нога отведена назад, руки прижаты к груди.

— Vossa Merce! Ваша милость! — проговорила я, стараясь, чтобы голос звучал томно. Беспечный и весёлый тон.

Ничем не показать своего недовольства.

Бланка стала свидетелем на своей свадьбе, как одного дворянина удалили со двора за неправильное приветствие королю. Энрике усмотрел в том непочтительность.

Я поймала себя на мысли, что совсем не помню его лица.

Бланка не помнит.

Зато я бы дорого отдала, чтобы сейчас рядом оказался герцог Каста.

Увидеть знакомое лицо, почувствовать незримую поддержку. Кто, как не он, лучше всех знал короля?!

«И только поэтому», — прибавила мысленно.

Моля небо, чтобы король скорее позволил мне встать.

Без этого дозволения не распрямиться, не поднять головы.

Спина уже затекла, и я почувствовала, как лоб покрылся испариной.

— Поднимись, — услышала голос.

Властный, в нём проступали визгливые нотки человека, не знавшего, чего именно он хочет. Или сомневавшегося, что хочет этого именно сейчас.

И всё же я не обольщалась. Это был голос, в котором отчётливо угадывался гром, гремевший её далеко, но очень может статься, я окажусь в эпицентре бури.

Я медленно распрямилась.

— Бланка. Ты опоздала. Я прислал тебе ясный приказ?

— Конечно, ваше величество, — произнесла я, стараясь, чтобы моя улыбка не выглядела жалкой.

Подняла голову.

Король не спешился.

Высокий, стройный, темноволосый.

Ещё молодой, но уже в его женоподобных, мягких чертах лица угадывалась капризность и страсть к тайным удовольствиям. Она проступала в изгибе его маленького пухлого рта, выдающемся вперёд подбородке.

Глава 3

Карета тронулась, но мысли мои остались там, на дороге, где король даже не удостоил меня долгой беседы.

Где я получила весточку от герцога Каста.

«Показывай, что всем довольна и весела.

Виду, как ты недобро улыбаешься, но так надо.

Продержись хотя бы до приезда в замок Сокуза.

Я тебя встречу. Нам многое надо обсудить.

Найду тебя сам».

Слова его на бумаге горели огнём, который видела только я.

И это было совсем не связано с тёмной силой, объединившей нас.

Эти слова могли быть истолкованы как угроза, как предупреждение.

Как вызов.

Или как поддержка.

Я спрятала записку в кулаке, а потом, как бы случайно поднесла платок ко рту и проглотила её.

Не очень гигиенично, зато верно.

Если бы порвала — заметили.

Я не могла доверять никому.

— Душно, — повторила.

И все согласились. Фрейлины смотрели на меня с испугом.

Все, кроме Ирен, в глазах которой я читала жалость и твёрдую решимость умереть за меня.

Если потребуется.

Я бы сказала ей: живи ради нас обеих. Но это было бы так непохоже на прежнюю Бланку, что могло вызвать подозрения.

Хотя, глядя в её, слегла косые глаза я бы не поручилась за то, что ей неизвестно всё.

У меня кружилась голова. Я откинулась на подушках и закрыла глаза.

Вдруг карета, трясущаяся на ухабах, наступающая ночь, принёсшая видимость прохлады — всё отступило.

Я чувствовала, что проваливаюсь в какую-то бездну, где нет времени, нет короля с его холодным кивком, только дивный сад, полный любви.

Здесь было озеро, возле которого я встретила сидящую на скамье Бланку. Настоящую, прежнюю и ненужную королеву.

У неё было моё лицо. Моё прежнее лицо, которое я уже начала забывать.

Она посмотрела на меня с улыбкой и жестом пригласила присесть рядом. Под ветки цветущего миндального дерева.

Оно всё было усеяно белыми крупными цветами, напоминающими те, что я видела на картинке цветущей сакуры.

Но без листьев. Голые ветки, одетые в ароматный белоснежный наряд.

— Февраль. Миндаль цветёт здесь в феврале. В этом королевстве красиво, не правда ли? Ты уже полюбила его?

Она говорила так тихо и неспешно, будто мы уговорились встретиться именно здесь.

И не было тем важнее, цветения сладкого миндаля.

И смотрела с грустью и пониманием, будто знала, через что мне предстоит пройти.

— Ты всего лишь проекция моего подсознания, — решила сказать я по-современному.

Если права, то сейчас она заговорит так же. Потому что сознание одно на двоих.

— Ты сильнее меня.

— Почему у тебя моё лицо?

— Потому что ты должна понять — время не течёт вспять.

— Хочешь сказать, мне не вернуться?

Я встала. Красота и покой этого места потеряли для меня всякую прелесть.

Всё это — ловушка. Происки демонов, чтобы сбить с правильного пути.

Бланка не двигалась, не смотрела на меня. Но вдаль, на озеро, на его противоположный берег, на котором угадывался деревянный мостик.

И лодка, привязанная к нему.

— Ты должна связать два мира. Ты уже это делаешь.

Я восприняла её слова как намёк на беременность.

— А ты? — распалялась я всё больше. — Не хочешь вернуться?

Но Бланки уже не было. Вместо неё сидела деревянная статуя, идол, безгласный и безмолвный. Которому всё равно до криков и молитв взывающих к нему.

Я посмотрела на озеро. Подошла ближе к воде, будто влекомая зовом.

Заглянула в водную гладь, как в зеркало, и увидела картинки.

Все они были разными: вот я лежу на постели под белой простынёй в тёмной комнате, и вокруг стоят монашки со свечками, читающими над ушедшей молитвы.

Королева умерла, да здравствует королева!

Вот я рожаю в муках и тоже умираю, так и не взяв ребёнка на руки, не узнав, какого он пола. Не услышав первый крик.

Другая история: я держу здорового сына на руках, показываю с гордостью королю, чтобы в следующий миг снова оказаться на смертном одре. Королева исполнила роль — более в ней не нуждаются.

Или коротаю тяжкие, невыносимо тягостные в аскезе и холоде дни в монастырской келье, чтобы никогда более не увидеть дневного света и не порадоваться солнцу.

Картинки сменяли одна другую, и ни одна не дарила надежды.

Потом они изменились: вот я сижу на троне. Одна. Вцепившись в ручки кресла, и на голове моей корона.

Но лицо несчастное.

Напоследок я мельком разглядела в озере его лик. Герцога Каста. Он был подле, и я улыбалась ему. Ему и нашему сыну.

Много вариантов будущего.

«Никто не знает, какое ты выберешь, Оля», — произнёс внутренний голос.

И я очнулась.

— Что с вами, ваша милость! — Ирен сидела рядом в карете, всё так же трясущейся по худой дороге, и вытирала мне лоб тряпкой, смоченной в уксусной воде.

— Его величество полюбит вас, я уверена, — пролепетала вдова Мадалена, но остальные посмотрели на неё как на умалишённую.

Как на блаженную.

Идалия наблюдала за мной с тревогой и молчала.

— Как он смеет! Даже не спешился, — шипела в ухо Ирен.

— Он король, — спокойно произнесла я. — Мой долг как жены — угождать синьору, и я его выполню. А долг королевы — родить наследника. Скоро всё изменится.

Ага.

Внутри меня всё кипело, стоило больших усилий изображать радость от встречи.

Более мы ни о чём серьёзном не говорили.

Я расспрашивала фрейлин, особенно Фабию, которая оживилась, когда речь зашла о придворных танцах и обычаях.

— Уверена, будет большой рыцарский турнир!

— Никогда не видела их! — задумчиво проговорила Идалия, а Ирен тут же вставила что-то про «деревенщину».

— Готовьте разноцветные шарфы, с вышивкой с вашими инициалами, — продолжила Фабиа, мечтательно глядя в окно. — Мы будем повязывать их на копья сражающихся, кто выберет нас дамой сердца.

Я приметила, как Мадалена густо покраснела и опустила голову.

Подумала о новом маркизе Сокуза. Но он же носит траур по отцу!

Глава 4

Когда лагерь разбили на ночлег, я уже было подумала, что смогу отдохнуть от этой бесконечной пытки.

Сначала — тряская дорога, выворачивающая душу наизнанку.

Потом — прилюдное унижение на глазах придворных, будто я не королева, а последняя служанка.

И вот теперь виде́ние. Или галлюцинация, порождённая уставшим умом. Измождённым в бесплодных попытках найти выход из комнаты без дверей.

Я была измотана.

Не просто уставшей — опустошённой.

Выжатой, как лимон, брошенный под колёса телеги.

Настолько измученной, что даже сон казался непозволительной роскошью.

Пиром, которого я недостойна.

Я стояла поодаль, упрямо отказываясь сесть в кресло, которое услужливо подготовили слуги вместе с подставкой для ног. Вся я была сплошной комок грязи — дорожная пыль въелась в кожу, копоть от разведённых костров липла к платью.

А мои прекрасные чёрные волосы казались скорее паклей, чем гордостью королевы.

Останется ждать, пока поставят шатёр, а там можно будет ополоснуться в тазике. В дубовой бочке.

Жалкая попытка смыть с себя эту дорогу!

Идалия уже отправилась на речку вместе со слугами и Деузой, чтобы мне натаскали воды.

Ирен была занята тем, что следила за выгрузкой моих сундуков. И деловито покрикивала на стражников, перетаскивающих их, чтобы те обращались с моим скарбом бережнее.

— Безрукие придурки! Безмозглые болваны! Мешки картошки вам бы только таскать! — надрывался Сирус, чью клетку поставили на возвышение из плетеных коробов с вещами.

Ирен, руководившая процессом, лишь довольно хмыкнула и шепнула Мадалене, чтобы та покормила птичку сытнее. Дорога всё-таки.

— Я не понимаю, почему мы должны заниматься вот этим! Есть слуги! — драматично возводила глаза к небу молодая вдова, даже в пути не изменившая траурному наряду при полном облачении.

Она сжимала в руках чётки и распятие, видимо, чтобы Господь укрепил её в терпении и не дал возроптать на тяжёлую участь.

— Потому что без вещей останешься. Разворуют, так понятнее! Утащат! — Ирен вытерла пот со лба и употребила слово, от которого Мадалена густо покраснела. Что было заметно даже при свете факелов.

Ирен изо всех сил старалась выдать себя за знатную даму. Формально так и было, она была моей главной доньей. Должность, на которую могли претендовать самая знатная замужняя или вдовая дама королевства, чей муж приближен к королю.

Но раньше на это место никто не претендовал.

Я подозревала, что Ирен переживает: как бы я не сменила её, молочную сестру, дочь незнатной кормилицы, на более родовитую даму.

Тем более Ирен никогда не была замужем. И хоть она старше меня всего на год, и я всегда признавала её главенство, вернее, признавала хрупкая Бланка, теперь я могла выдать наперсницу замуж. По своему усмотрению.

Или что ещё хуже, по приказу короля. За того, на кого он укажет.

И Ирен навсегда отлучат от меня.

Меня пробрал холодный ужас.

Но если всего бояться, то и день пути не переживёшь. Здесь хоть четырнадцатый век, где правят мужчины, где женщину считают собственностью мужа, нельзя оставаться хрупкой фиалкой. Только для виду.

Опустила глаза, пролепетала слова любви и благодарности для супруга, а сама пошла плести интриги у него за спиной.

Тяжёлая жизнь, что и говорить!

— Когда место ночлега будет готово, — обратилась я к Мадалене, — мы все вместе после омовения займёмся чтением Писания. Возблагодарим Бога за гладкую дорогу.

Горькая насмешка. Но тут её не заметят.

А наверху не обратят внимания. Без нас дел полно.

Поэтому я надеялась не на Небеса, а на собственные силы.

Следовало показать двору, что королева благочестива.

И когда все поймут про тёмные силы, можно будет сказать, что я искупаю этот крест молитвами и постами.

А также благими деяниями.

Кстати о них.

— Пусть натаскают воды для всех нас. Мы должны быть чистыми перед чтением молитв.

Усатый глава стражи сразу нахмурился. Мол, расточительство это.

— Мои люди тоже устали от долгого пути, — пробурчал он. И добавил с нарочито небрежным поклоном: — Ваша милость понимает, что им нужен отдых. Завтра мы прибудем к месту только к вечеру.

Фабиа, оставшаяся подле, попыталась возразить, но я жестом приказала молчать.

— Его величество хочет видеть возле себя здоровую и благочестивую королеву. Писание предписывает содержать в чистоте душу и тело. А мы желаем устроить ночное бдение.

Мой голос звучал тихо, но твёрдо.

Следовало показать всем, что мои приказы не обсуждаются. Но так, чтобы нельзя было сойти за истеричку, и чтобы никто не посмел возразить.

Увидев, что начальник стражи колеблется, я добавила:

— Если ставите мои слова под сомнения, вы сможете завтра тайком спросить у кардинала Альфонсо. Или потревожить его преосвященство во время ночной молитвы. А пока распорядитесь о воде.

Я повернулась и пошла прочь к недостроенному шатру.

Никто в своём уме и твёрдой памяти не пойдёт спрашивать кардинала, которого хлебом не корми, дай усмотреть в чьих-либо деяниях ересь.

Кардинал был религиозным фанатиком. Из тех, кто считает, что чем больше еретиков отправит на костёр, тем короче будет его личная лестница в Рай.

Мне тоже следовало его опасаться. Но для того надобно сначала добраться до двора.

Там посмотрим.

— Ваше величество, — пробормотала Мадалена, догнавшая меня. — Я счастлива служить такой благочестивой королеве!

Ветер переменился, и это почувствовали все вокруг. Я вдруг начала что-то да значить!

Идалия негромко хмыкнула, но сделать ей замечание я не успела.

Слуги как раз заканчивали ставить шатёр, устраивать его как подобает королевской особе.

Я была готова душу продать за то, чтобы помыться, лечь в чистую постель и, несмотря на ноющее тело, ломящую от напряжения поясницу, заснуть.

Доверила себя помыть Ирен. Как обычно.

Моя сестра с победоносным видом запахнула полог шатра перед носом остальных девиц и принялась орудовать губкой так бережно, будто я была хрупкой китайской вазой две тысячи лет от роду.

Глава 5

Моё сердце рухнуло в бездну, а потом застучало с новой силой.

Яростно заколотилось, будто стремясь разбить клетку рёбер и выпорхнуть в руки вошедшему.

Я узнала его до того, как увидела.

Неужели это продолжение моего сна?

Не может же он вот так запросто прийти ко мне посреди ночи в лагере, где каждый шаг может стоить головы, где стены имеют уши, а тени — глаза?

И всё же он вошёл — как хозяин, как тень, вплывающая в свои владения, а я будто была здесь случайной гостьей.

Незваной, но желанной.

Он ждал нашей встречи.

Меня ждал.

И боялся, что не приду.

Я чувствовала вибрации его души — отдалённые, как ослабленные струны гитары, которая давно не звучала как надо. Которая упивалась своей тишиной, чтобы не вспоминать, каково это — петь.

И чувствовать, как благодаря тебе рождается особая магия. Понятная двоим.

Я чувствовала это лишь потому, что сама пела ему в унисон.

Как бы ни желала обратного, как бы не проклинала свою слабость, как бы ни строила из себя недотрогу, знала — я нитка, тянущаяся за иголкой.

И по спине пробежали мурашки от ужаса.

От осознания, что прутья клетки могут сверкать золотом, которое притягивает взор, заставляет опустить крылья и признать его правоту.

Инстинкт самосохранения требовал — беги. А не сможешь — завернись в броню и не смотри ему в глаза. Глаза тёмного мага, связанного с тобой через плод чрева твоего — омуты. Молчаливый приказ, которому ты подчинишься, потому что его сила дана при рождении, а твоя подарена им.

— Я говорил, что найду тебя, — произнёс он таким тоном, будто до того, я взаправду пыталась бежать. От него.

От его писем.

От его голоса, порой звучавшего в моей голове вопреки здравому смыслу.

За который я ещё могла цепляться.

Иногда, засыпая, я думала: ещё чуть-чуть, и настанет этот день.

Я проснусь в постели королевы и поверю, что жизнь Оли Богуславской мне привиделась.

— Это крайне важно.

Его лицо оставалось в тени.

Я замерла, как заяц, надеющийся, что волк его не учует, и беда откатится.

— Вы играете со мной, ваше сиятельство. Когда вам наскучит? — произнесла я, стараясь придать голосу бодрость.

Будто я видела его насквозь. Будто совсем не удивлена его появлением.

И вообще, не ждала его. Не надеялась, что однажды он мне всё объяснит.

— Вы рискуете. Вас могут увидеть. — продолжила я, надевая халат поверх нижней рубашки.

Хорошо, что не успела переодеться в ночное!

— Могли передать через Фабию. Или Идалию. Или ещё кого из ваших прислужниц!

Я не могла заставить себя посмотреть ему в лицо.

Встала и отошла вглубь шатра, чувствуя, как он следит за мной.

— Если бы мог — передал. Ты снова играешь со мной в королеву?

Его голос был спокойным, довольным.

Как у кота, знающего, что мышка никуда не денется.

Внезапно он оказался за моей спиной.

Руки его легли на мою талию. Горячие, сильные, а от его тела веяло холодом могилы. Земли, отдавшей тепло до прихода весны.

Железом, прячущимся в ножны.

Я попыталась вырваться, обрести свободу, почти не надеясь, что это удастся. Пыталась ударить его локтем в торс, но он лишь посмеивался и крепче прижимал. Ощущение опасности, смертельной игры распаляло нас обоих, и всё же я понимала: сейчас отступит.

Потому что не время. Не место.

Потому что пришёл за другим.

— Я не твоя.

— Моя, — спокойно ответил он. — Ты сама чувствуешь связь.

Он продолжал шептать мне на ухо, а его дыхание касалось моей шеи, моих волос.

— С самого начала чувствовала, а я не понял. Иначе бы не старалась выжить. Не хотела убедить меня пощадить тебя.

Его логика была извращённой, дьявольской.

И хуже всего — я чувствовала, что была в ней правда.

И внезапно, стоило замереть, перестать сопротивляться, он отступил.

— Ты дрожишь, — заметил он и накинул на мои плечи её один халат, лежавший тут же, на кресле в углу.

Его движения, когда руки касались моих плеч — была в этом какая-то особая магия. Ни тёмная, ни светлая — иная. Не принадлежащая ни его миру, ни моему, но понятная нам обоим.

Международный язык, которому нельзя научиться, ему тебя в него не посвятили.

Дальше додумывать не хотелось. Так можно далеко зайти, а мне нельзя.

Опасно.

— Я дрожу не от холода.

Решилась посмотреть ему в глаза.

— Знаю, — согласился он.

Так мягко, будто хотел дать мне надежду: скоро всё закончится, Бланка.

В этом жесте, в слове было что-то утешающее, дарящее защиту.

Я готов разделить с тобой твои горести.

Или хотя бы побыть рядом, когда они накроют тебя с головой.

Нас накроют.

— И не от холода, — ответила я ему, стоящему рядом.

И всё же бесконечно далёкому.

Нас разделяли миры, уклады жизни, мысли. И связывал нерождённый ребёнок. И общая цель.

— Я дрожу от злости. Потому что вы позволили себе считать меня своей собственностью. Марионеткой.

— Твоя новая сила тянет тебя ко мне.

Он аккуратно накрыл мою ладонь, лежащую на спинке кресла, своей.

Я отдёрнула руку.

— Вы пришли поговорить об этом? Тогда, может, лучше сделать это втроём? В разговоре с его величеством Энрике. Ненавижу вас всех здесь, и тебя больше прочих.

Я повысила голос. Внезапно снова перешла на «ты», уже не в силах унять страх. Не столько по неясному будущему, сколько по-настоящему. Наполненному сильными эмоциями, которых я не желала.

Это всё ребёнок. Это он заставляет меня желать Родриго.

Быть подле него. И держать подле себя, мечтая увидеть тёмного герцога у своих ног.

— Ненависть и влечение часто ходят рядом. Особенно у таких, как ты. Демонов с изнанки мира.

Ну конечно! Снова за своё: каждый раз, как он чувствует, что нас тянет друг к другу, вспоминает, что я суккуб. Или как там это на его языке?!

Так ему проще. Иначе как оправдать себя, алчущего внимания своей королевы, которую обязан защищать?! Или убить. Или поцеловать.

Глава 6

Замок Сокуза встретил нас золотом и кроваво-красным бархатом.

И то и другое было повсюду, оно бросалось в глаза, кричало, лезло в душу, словно сама роскошь опьянела от собственной безвкусицы.

Наплевав на меру, стиль, на саму мысль о том, что избыток может быть постыдным.

Нас встречали ночью — факулы рвали тьму, отвоёвывали у неё неверный свет, их отблески скользили по стенам, увешанными богато расшитыми гобеленами, как когти по шкуре.

Новый хозяин замка, бывший граф Феррейра, уже пообвыкшийся со своим высоким положением, с натужной гордостью провожал меня в покои.

Фрейлины шупшали платьями, слуги застывали в поклонах.

Всё это напоминало какую-то фантасмагорию: будто меня вели на заклание каменному духу, скрывающемуся в этих толстых стенах.

Впитавших страх своих хозяев и их надежды.

Я просто устала, но не желала этого показывать. Ни один мускул моего лица не дрогнул (спасибо королевской выучке Бланки!).

Слишком много глаз ловили каждый мой поворот головы, нечаянный жест, улыбку, вздох. Каждый взмах ресниц и каждое движение губ.

Я должна выглядеть счастливой.

— Его величество уже прибыл? — спросила я потому, что должна была.

Глупый вопрос.

Конечно, король давно обосновался здесь.

Повсюду висели флаги со знаками его Бургундской династии — синий щит с красными замками. А посредине — дракон, извергающий пламя. Намекающий на воинственность.

На то, что если не покорятся добром, Энрике выжжет измену дотла самолично.

Редкий мотив для того времени.

— Конечно, ваше величество. Его величество ждёт вас на ужине завтра, будет королевский пир. После того как вы отдохнёте, ваша милость.

Я остановилась напротив двери в свои покои.

Подняла глаза и посмотрела на флаг, висевший над ней.

К королевскому гербу добавились золотые лилии — флёр де лис — символ моей династии Бурбонов.

И белоснежная голубка с распростёртыми крыльями.

Я всматривалась в неё с затаённым страхом: в настоящей истории эту голубку добавили на герб Португалии, когда Бланка умерла. В знак невинности умершей, её чистоты и несчастной судьбы.

Ледяная волна прокатилась по спине.

Неужели книга намекает мне на трагический финал?

Или это предупреждение?

— Что-то не так, ваше величество? — спросил маркиз Сокуза, червонный король.

Голос его был вежливо-равнодушным.

Однако в лице промелькнуло такое напряжение, что мне захотелось пристальнее рассмотреть геральдические символы на полотнах, развешанных повсюду.

— Серебряная цепь, — произнесла я, указывая на символ внизу герба. — Что она означает, ваше сиятельство?

В истории — символ заточения Бланки в замке на окраине страны.

— Это символ прочности династии его величества.

Молодец, грамотно отвёлся.

Даже голос не дрогнул.

Он сказал эту ложь так спокойно, будто сам в неё верил. Или верил в то, что я неспособна распознать обман.

На такой бодрой ноте этот день и окончился.

Покои мне были отведены по-королевски пышные.

Роскошные.

Нынешний замок был хоть и меньше, но всё же гораздо уютнее и светлее, чем замок канцлера, в котором я встретила чуму.

Но от этого лишь тревожнее делалось на душе.

Слишком много воздуха.

Ночь и следующий день прошли спокойно.

Я сидела в покоях, куда явились портниха. По-здешнему следовало говорить — альфаатас.

Это была жена одного из ремесленников, профессия считалась незнатной.

Но мастерица мне понравилась чистотой, приятным запахом, исходившим от её тела, и учтивостью. Никакой насмешки, она смотрела на меня как на богиню.

С благоговением, будто я уже была причислена к лику святых. Мучеников.

Её придворные манеры тешили моё самолюбие.

— Мне приказано, ваше величество, показать вам платья и перешить по фигуре. После турнира и бала я сошью вам новые наряды.

Я кивнула, и слуги внесли сундук с платьями.

В основном красного оттенка, которые я отвергла сразу: любимый цвет Марии Тавора будет напоминать королю об оставленной любовнице.

Молочно-белый цвет — символ чистоты, но, как шепнула Фабиа, бывшая ранее при дворе, король его терпеть не может.

Я хорошо понимала, почему — символ Бланки, нелюбимой жены, с которой несправедливо обошёлся.

Тут любой взбесится.

Чтобы не напоминали о собственном злодеянии.

Самый отъявленный злодей ищет оправдание своим грязным делишкам. Своим грехам, за которые придётся ответить если не перед людьми, то перед Богом.

Местые богобоязнены. Это я тоже использую как оружие.Бланку почитают за мученицу и святую. Я попросила Идалию пустить слух, что Господь спас меня от чумы, чтобы благославить этот край наследником.

Принести мир в эту страну. И благоденствие.

— Вот это, золотое!

По-королевски роскошное, такое тяжёлое, будто доспехи — оно покажет мой статус и готовность сражаться.

За любовь короля? Я усмехнулась отражению в зеркале.

Увидим.

Альфаатас спорить не стала, всё сделала по фигуре, и я осталась довольной увиденным.

Фрейлины ахнули, а Ирен всплеснула руками.