Княгиня Евдокия -5-

Глава 1.

— Сидишь и молчишь, поняла? — наставлял Евдокию Иван Васильевич по пути в палаты, но замолк, увидев вышедшую навстречу царицу с боярынями.

— Ладо мой, — ласково обратилась к нему Мария Борисовна, — дозволь Дуняшке подарочек передать.

— Передавай, — вздохнул царь, не имея сил отказать Марьюшке и просительно смотрящим на него жёнкам.

А началось всё с того, что он наградил Евдокию чином летописца. Боярыни тут же окружили его такой заботой, что он уж не знал, куда от неё деваться. Не заметил даже, как ввёл должность куратора и уже с пяток боярынь в этом чине приглядывают за чистотой города, особенно рек. И хоть получается у них лучше мужей, но все равно как-то непривычно видеть жёнок в чинах и на службе. И даже себе трудно признаться, что в кои-то веки в летнюю жару вся Москва дышала воздухом, а не пойми чем.

А всё закрутилось из-за Дуняшки! Была бы она замужем, то из-за её чина летописца поворчали бы и смирились, но ведь девка! Пришлось боярыням угождать, чтобы заступились за нее. А они за Дуньку горой! Вместе с ней дал чин торгового куратора Мотьке Савиной, ставшей Матреной Овиной. Овины загордились, но отдарились щедро. Была бы у них ещё одна дельная родственница, так он, пожалуй, и её на службу взял за такие-то отдарки.

Ну, а так-то не прогадал Иван Васильевич с жёнками! Они хозяйственные и за дело радеют. Постоянно в только что отстроенных царицыных палатах толкутся, предложения вносят и отчитываются перед Марьюшкой, а Дунька потом всё в новостных листках печатает. Иногда так распишет, что кажется — без женок все мужи пропали бы. Так она умудрилась ещё в Думу пролезть!

На этих мыслях Иван Васильевич отстранился, как будто не он давал разрешение, а кто-то другой, неразумный, непонимающий, что Дунька та ещё коза и с удовольствием потопчется по боярским мозолям. И так всё провернула, что не нашлось причин отказать. Сказала, что она там просто посидит и запишет чего надо по должности ейной.

«Я же летописец? — вспомнилось ему. — Ты, царь-батюшка, не сомневайся во мне! Я тебя в историю внесу на руках!» — и даже ладошки свои протянула, показывая, как бережно несёт его.

Но чего уж терзать голову воспоминаниями! Иван Васильевич пристально посмотрел на жену, увидел, как она зарделась, и одобрил её желание передать Дуньке подарок. Можно подумать, девку не в Думу отправляют в уголочке посидеть, а в дальние дали.

Царица резко вздохнула, как будто до этого забыла, как дышать, подняла руку — и в неё тут же вложили коробочку с пишущими принадлежностями.

— Пользуйся — обратилась Мария Борисовна к Дуне, — и не греши против истины! — дала она наставление, одаряя боярышню серебряным пером и стеклянной чернильницей. — А остальное тебе сейчас к месту принесут!

Евдокия с трепетом приняла царский подарок и вытянувшись, торжественно выкрикнула:

— Не посрамлю!

Иван Васильевич тяжко вздохнул, незаметно для боярынь пнул Дуньку по пяткам, чтобы не вздумала долгие речи произносить, и твёрдым шагом продолжил путь-дорогу до расписных палат.

— Царь-батюшка, — отвлек его от смурных мыслей тихий голос из-за приоткрытых дверей одной из горниц, — на посошок!

Иван Васильевиче остановился, увидел своего человека с подносом, на котором стоял кувшинчик, чарочка с крепким настоянным медком и плошка с мочёной рябиной.

— А то ведь цельный день будешь с боярами заседать, а они те есчо ироды, — заторопился оправдать медок вне пира служилый.

Евдокия сделала вид, что не слышит, а Иван Васильевич остановился, ещё раз вздохнул и буркнул ей:

— Ну, ты иди… устраивайся там.

— Иду-иду, — покладисто ответила боярышня, встрепенулась и шагом деловой женщины из будущего устремилась вперёд.

А чего ей стесняться? Должность царского летописца она получила сразу по возращению из Алексино, а чтобы отличаться от церковных летописцев, попросила сделать приписку, что она обозреватель мира. Чуть позже Дуня сообразила, что мировые новости надо бы не на рынке собирать, а прямо в Думе. Ну и вот, собственно, она уже идёт туда. Царь хотел было пойти на попятную, но женская партия во дворце стеной встала за должность обозревателя и место присутствия в Думе. Так что… Евдокия ворвалась в Думу как вихрь.

— Бояре, долгих лет вам! — радостно поприветствовала она их и промчалась к приготовленному специально для неё рабочему месту.

— Куда мир катится? — заворчали бояре, наблюдая, как Дуня занимает огороженный закуток поблизости от царского трона. Специально для неё на возвышении поставили стол, креслице и все прикрыли низеньким заборчиком. Вот туда она проскользнула, уселась и открыла царицын подарок. Бояре и князья с любопытством вытянули шеи.

— Мария Борисовна подарила, — с улыбкой сообщила всем Евдокия, показывая новые писчие принадлежности, но бояре не успели разглядеть, потому что в палату вбежали царицыны служанки.

— Куда?! — рявкнул один из старейших бояр, поняв, что жёнки бегут к Евдокии и низко кланяясь, оставляют подле неё короба. — Бояре! — возопил старик. — Да что же такое деется? До чего мы дожили? Это ж всему наперекор! Неужто стерпим?

Но всем сейчас было не до старческого брюзжания. Из коробов вкусно пахло выпечкой.

— Сюда, сюда, — хлопотала подскочившая с места боярышня, ища свободное местечко в своем закутке. — Не забудьте сказать Марии Борисовне, что я низко кланялась и благодарила, — напутствовала Дуня, не обращая внимания на нахохлившихся бояр.

— Данила Дмитриевич, чего смурной? — обратилась боярышня к симпатичному князю Холмскому, когда наконец-то устроилась. — Хочешь пирожок?

Князь хмыкнул, благодарно приложил руку к груди, но ответить ничего не успел. В палаты вошёл царь. Все поднялись, поклонились, а Дунино перо в полной тишине зашуршало по бумаге.

— Ну и чего ты уже пишешь? — усевшись на трон, со смешком спросил Иван Васильевич.

— Как чего? Вот, дословно: «Великий государь земли Русской открыл заседание Думы, в составе которой…» — Евдокия кашлянула, при этому успев с превосходством посмотреть на демонстративно отворачивающегося от неё писаря, — ну, тут дальше список присутствующих…

Глава 2.

Еремей пребывал в хорошем настроении и, выбирая наиболее запекшиеся сырнички, поучал сына:

— Славка, тебе не хватает ухватистости. Вон смотри, как наша егоза в Думе заседает и в царицыных палатах крутится! Любо-дорого посмотреть, — боярин подцепил пальцами сырник и обмакнув в сметану, начал неспеша откусывать.

Вячеслав согласно кивнул, подвинул к себе стопку с блинами и плошку с мёдом. Спорить с отцом ему было лень, но зря он Дуняшку называет ухватистой. Спора нет, у дочки талант находить в любом деле неожиданные и лучшие стороны, и именно за это её ценят. Вот только о выгоде она задумывается потом и часто облегченно выдыхает, когда понимает, что всё само собой лепо сложилось. Так что выгода к ней приходит, как следствие, и подчас случайное.

— В Царицыных палатах народу-у-у! — с ноткой зависти протянул Еремей. — А у нашей Дуньки там своя горница есть. Она целыми днями сидит в ней и пишет чего-то.

— Обустроилась, значит?

— Ой, да так ладно! Оконца в ейной горнице небольшие, но их три в ряд. Дунька повелела сделать так, чтобы рамы двойные были и открывались.

— А у других разве не так? — удивился Вячеслав, невольно поглядывая на окна в своей горнице.

— Не так. Дороговасто вышло бы, да и сам знаешь, что народ у нас суеверный.

Вячеслав хмыкнул, но напоминать, что отец сам лишний раз окно не откроет из-за боязни впустить нечисть в дом, не стал.

— Слушай дальше, — Еремей толкнул сына локтем, заметив, что тот отвлекся. — Стены побелила, повсюду картинки свои повесила и вроде девичья, а вроде и дельно всё. Стол поставила, креслица для себя и посетителя, ну и полки от пола до потолка.

Вячеслав слушал, улыбался и ел блины.

— А ты, Славка, такую службу царю сослужил, а награды нет! — неожиданно закончил свою речь Еремей.

— Как же нет, — удивился сын. — Царь мне землицы прирезал, где Дуняшке велено кирпичное дело поставить, да за ней приглядеть.

— Во-от! Рази ж это награда, — насупился Еремей, но Вячеслав укоризненно покачал головой:

— Сижу дома, царское жалование получаю, доход с земли у нас есть, а дочка мне ещё подарки делает за то, что ей помогаю. Я ж как сыр в масле катаюсь! В кои-то веки с детьми общаюсь, с внуком нянчусь. Отъелся, отоспался, жена довольна. Батя, ты бы не гневил бога, — посоветовал Вячеслав и дал знак подслушивающей Василисе подлить мёда в плошку, а то кружевные блиночки ещё остались.

— Эх! — махнул рукой Еремей и с неприязнью отодвинул сырники. — Тебе бы новое дело, а то об Алексине уже все забыли. Да чтобы своя приказная изба была, — мечтательно протянул Еремей. — Ты пойми, я ж тебе своё место передать не смогу. Там шустрить нужно, да людей знать. Я Ванятку готовлю, он справится, а тебя обведут вокруг пальца!

Вячеслав хмыкнул. Сын у него хват, не поспоришь! Пацан в отличие от Дуняшки всегда видит свою выгоду. Еремей замолчал, покосился на сына. У него уж седые волоски в бороде и на висках, но, слава богу, крепок. Доронинская порода.

— Чего там с Дунькиной слободкой? — перевёл он тему. — Давненько я туда не хаживал. Когда переезжать будем?

— Да хоть завтра, — пожал плечами Вячеслав и засмеялся, увидев вытянувшееся лицо отца.

— Как завтра? Там же ещё «конь не валялся», как внучка говорит. Она ж никого туда не пускает! Всю землицу огородила стенами с башенками. Выдумала же! Но красиво, ничего не скажешь, только расточительно.

— Ничего, зато туда можно пушечки поставить, да и лучникам отстреливаться удобно.

— Не дай бог! Коли враг в город прорвется, то никакие башенки с «пушечками», — сварливо передразнил Еремей, — не спасут.

— Не волнуйся, она с фрязином столько подземных ходов нарыла для прокладки труб, что там люди со всей слободки потеряются и не найдут их. Спроси у неё как-нибудь план посмотреть, без него она не помнит, где у неё трубы, где просто подземные переходы, а где складские помещения.

— А я думаю — куда столько кирпича уходит? — воскликнул боярин, хлопнув ладонью по столу. — Домики вроде бы небольшие, аккуратные, а Фёдор доложил, что кирпича больше, чем на Кремль, ушло. Вместо того, чтобы продавать его, все на стройку уходит. И зачем ты ей позволил столько подземелий городить?

— Как раз чтобы наверху все было чисто и аккуратно, — пояснил Вячеслав. Он хотел было прихвастнуть, что подземные ходы и склады тоже сделаны на загляденье, но отец не оценит вложенного труда. А сделано всё по уму, не абы как! Фиораванти все просчитал: воздуховоды, постоянную температуру в любое время года, влажность и удобный доступ ко всему, особенно для складирования льда. Хоть на телеге въезжай в подземелье!

— А чего же сидим? — растерянно спросил Еремей.

— Вот и я говорю, — влезла Василиса, — сидим друг у друга на головах, когда цельный дом нас ждёт не дождётся!

— Цыц! Гарпий не спрашивали!

Вячеслав засмеялся, увидев, что ключница скручивает полотенце и вот-вот погонит засидевшегося боярина-батюшку.

— Поехали смотреть, — скомандовал он, и Василиса сразу сменила воинственное настроение на просительный взгляд.

— Вячеслав Еремеич, а я? — игнорируя Еремея Профыча, проблеяла женщина.

— Как же мы без тебя-то? — влез боярин. — Скажи боярыне, чтобы тож собиралась.

Ключница заторопилась за хозяйкой, а Еремей с сомнением посмотрел на неё:

— Не уместимся мы все в одной коляске из-за Васькиных телес.

— А тебе, боярин-батюшка, можно и пешочком прогуляться! — крикнула она.

— Вот слухастая! — наигранно всполошился Дунин дед. — Я давеча у кухарки соленых шкварочек выпросил, так эта надоеда пресекла и теперь бдит. Ещё засомневалась, что я мало двигаюсь. Чуешь, к чему её это «пешочком прогуляться»?

— Батя, я тебя защищу! — засмеялся Вячеслав и дружески похлопал отца по плечу. — Но пост и прогулки тебе на пользу, не отрицай. Посмотри на своих ровесников и делай выводы.

— Окромя Репешка, не на кого смотреть, все дома на печи сидят, кости греют, а я в любую погоду на службу... — Еремей вдруг осекся, поник, будто придавленный тяжкой жизнью.

Глава 3.

Первым гостем стал царевич. Нагрянул нежданно-негаданно. Походил по витиевато уложенному мелкими досочками полу, все осмотрел, потрогал, покрутил, подёргал и вышел на террасу в сад. Сада, как такового ещё не было, но дорожки были проложены, деревца посажены и огорожены колышками.

В дальней части сада стоял дом для доронинских людей, выходя фасадом на другую улочку. На границе с соседями сверкала стеклами изба для выращивания редких растений. В Москве уже все знали о любви Дуняшки к цветочкам и всяким садовым диковинкам, потому дарили луковки, корешочки, семечки, черенки. Царевич знал, что подруга сумела вырастить у себя виноград и многие заморские деревца. Правда, ничто из этого не плодоносило, но зимы пережило, и то ладно.

— Светло и просторно у тебя в доме. Непривычно это. В саду тож пусто и ветер гуляет. Чужие дома вокруг и все из окон будут пялиться, — заметил Алексашка, недовольно морща нос.

— Ничего, деревца вырастут, ветерок задержат и скроют от любопытных глаз, — дружелюбно ответила ему боярышня.

— Когда ещё это будет? Тебя уж в монастырь отдадут по старости.

Евдокия подскочила, чтобы дать Алексашке в лоб, но боярич Никита опередил её. Царевич засмеялся над потирающим лоб приятелем:

— Так тебе и надо! Не будешь девице о старости говорить.

— А чего на правду обижаться! — не сдался Алексашка. — К ней сколько достойных юношей и вдовых мужей сваталось, а ейный дед всем отказал. У меня жена уже второго родила, а Дунька всё в девках ходит.

— Не твоя забота, — отрезала Евдокия.

— Пусть не моя, но царевичева! — не отступал Алексашка. — Была бы ты голодранкой, то и пускай, а у тебя деньжищ немеряно!

— И? — царевич с удивлением посмотрел на товарища детских игр.

— И ничего, — потупился Алексашка.

— Раз взялся говорить, то уж договаривай, — взгляд Иван Иваныча похолодел.

— Откуда у девки стока денег? — выпалил Алексашка.

— С хозяйства, то всем ведомо, — царевич не дал ответить Евдокии, сам сказал.

— Но почему она ими распоряжается? Вот раньше бабы без мужей ничего не могли купить дороже отреза на сарафан, а теперь что?

— Что?

— Дома покупают! Целые улицы по своему хотенью строят! Дунька вона слободку по собственному разумению возвела!

Евдокия сердито посмотрела на Алексашку и мысленно договорила за него вопрос: «А дальше на царство сесть захочет?!» Но молодой муж сумел вовремя остановиться, хотя в своём духе всё же успел наговорить.

— Тебе не нравится слободка? — насмешливо спросил Никита, пытаясь увести в сторону нехороший разговор.

— Да не-е, красиво, но она же девка! А теперь ещё в Думе сидит. Как будто достойнее её нету.

— В Думе она сидит как летописец, а не как думная боярыня. Про достойных не тебе решать, — отрезал Иван Иваныч, а когда он отвернулся от Алексашки, Никита постучал по столу, а потом по лбу приятеля. Тот набычился, но остался убеждён в своей правоте. Настроение у Евдокии испортилось.

Алексашка, как всегда, высказался прямо. Он озвучил точку зрения крайне негативно настроенной части знати к переменам. Им всё не так!

Справедливости ради этим вечно недовольным активно возражают те, кто помнит старину и княжение женщин. В их памяти ещё хранятся знания об умнице Рогнеде, жене князя Владимира, державшей порядок на своей земле крепкой рукой, несмотря на потерю семьи. Помнят Марию Ясыню, жену князя Владимирского Всеволода по прозвищу «Большое гнездо», принимавшую активное участие в правлении. И сколько ещё было княгинь, уверенно правящих рука об руку с мужем или вовсе заменяя его. Та же Софья Витовтовна сумела удержать трон для своего малолетнего сына, проявляя волю и силу духа. А боярыня Борецкая Марфа? Она заставила с собой считаться не только новгородских бояр, но и правителей. Обо всем этом не устаёт напоминать партия Марии Борисовны, делавшая немало для процветания городов.

Евдокию же споры о правах жёнок касались постольку-поскольку, потому что она раздражала всех не из-за того, что она женского роду-племени, а потому, что она не замужем, а значит не взрослая. И пусть она старше и образованнее многих юных жёнок, успевших родить по ребятёнку, а кое-кто и двух, это ничего не значило.

Но, как бы то ни было, «собака лает, а караван идет». Евдокии семнадцать, почти восемнадцать, многим её негласным помощницам, собирающим новости, и того меньше, а новостные листки раскупаются в считанные часы. Дуня с уверенностью могла сказать, что спрос на новости будет только расти, а Алексашка завидует. Это она узнала от его двоюродной сестренки. В семье Алексашку похвалили за организацию кирпичного дела, которому она его научила, но с тех пор он ничем не отличился, вот и…

Евдокия решила не обращать внимание на его брюзжание и сосредоточилась на царевиче. Иван Иваныч явно был впечатлен ее новым домом, но не всё принимал. Те же окна ему казались неоправданным расточительством и слабой стороной в защите. Однако вежливость соблюдал.

Пользуясь случаем, спросил про дела бумажной мануфактуры и справляется ли Степан с руководством. Всё же производство бумаги увеличивалось год от года, а вместе с этим ширились отделы разнообразной бумажной продукции, особенно упаковочный.

Евдокия ответила подробно, понимая, что царевич не успевает просматривать те отчёты, что она ему передаёт. Отец его учит править государством, а личные предприятия остались детскими шалостями. Хотя эта шалость вывела Евдокию в один ряд с богатейшими боярами. Только она все доходы вложила в слободку и заставляла деда ходить пешком, а они тратили серебро на наряды жёнкам и покупку разного рода транспорта с лошадьми, остальное спрятав в сундуки.

— Дунь, ты говорила, что тебе привезли записки Афанасия Никитина и там описан путь в страну Чудес.

— Всё так, — обрадовалась Евдокия интересу царевича и степенно кивнула.

Записки Афанасия она изрядно отредактировала и дополнила от своего имени, якобы опираясь на его же сведения и данные редких торговых гостей из Персии. Царю она сразу призналась, что доработает записи Никитина, исходя из своих знаний. Иван Васильевич не сомневался, что ей известно больше о мире, чем простому купцу, поскольку она вместе с его сыном читала летописи о древних торговых путях и странах, и велел передать ему записки вместе с собственным докладом.

Глава 4.

Евдокия отползла от края крыши под своё окно, чтобы её случайно не заметили из соседнего помещения. Не утерпела, заглянула в свой кабинет — и не зря! Кто-то осторожно просунул лезвие ножа и пытался приподнять засов. Собачка-предохранитель мешала. Эта маленькая хитрость была поставлена Дуняшей как раз против таких взломщиков. Она не думала, что пригодится, и сделала это ради рекламы.

Евдокия с тревогой обернулась к площади. Дед уже отдавал распоряжения, следя за ней взглядом. Вокруг по-прежнему было малолюдно, и никто не обращал внимания на встревоженного боярина. Дуняша хотела помахать деду рукой, но услышала, как дверь начали вскрывать активнее.

В щель с силой опустилось лезвие топора, и «собачка» дрогнула. Евдокия только теперь испугалась по-настоящему и скукожилась под окном. Понимая, что надо отползти, она всего лишь обняла руками согнутые ноги и уговаривала себя быть храброй, изгоняя накатившую слабость.

Через несколько минут боярышня услышала шум, а потом соседнее с ней окно было выбито, стекло разлетелось осколками, задевая её. Евдокия уткнулась головой в колени и не сразу увидела, как в проём протиснулся сначала один мужчина в одежде царских слуг, а за ним другой. Получалось у них не ловчее, чем у неё, но помогая друг другу, они выбрались.

Боярышню форменная одёжа не смутила, она понимала, что видит тех, кто собирался её похитить.

Евдокия попыталась подняться, чтобы добраться до края крыши и спрыгнуть, но ноги успели затечь, и она неловко повалилась. Конечно же, её заметили.

— Тут она! — вскричал один из убегающих и бросился к ней.

Боярышня смогла только вяло выбросить вперёд ноги, пытаясь ударить подбегающего к ней татя. Он споткнулся, выругался, но не упал. Зло ощерившись, выдохнул ей в лицо:

— От меня не убежишь! — и наклоняясь, протянул руку, чтобы ухватить ее за лодыжку.

Второй убегающий бросил взгляд на отползающую боярышню, на начинающуюся суету на площади, а потом увидел, как чьи-то пальцы ухватились за край крыши. Дожидаться дальнейшего он не стал и кинулся бежать.

— Дрюня, помоги держать… — попросил товарища протянувший руки к Евдокии, но в этот момент на крышу залез тот самый служилый, которого боярышня посылала к деду, и бросился на татя. Она едва успела откатиться, чтобы двое мужчин не раздавили её. Но схватка оказалась короткой.

— Вот так, не рыпайся, — удовлетворенно пробормотал служилый и накинул на заведенные назад руки татя петлю.

Евдокия, старательно игнорируя бешено колотящееся сердце, посоветовала:

— И ноги ему стреножь, а лучше рыбкой связать.

Воин удивленно посмотрел на неё:

— Это как «рыбкой»?

— Когда за спиной связанные руки и ноги соединяешь.

— Хм…

Дуня думала, что служилый сочтет её ненормальной и жестокой, но он исполнил всё в точности, не обращая внимания на хрипящие вопли связанного.

— Ловко придумано и милосердно, — неожиданно прокомментировал мужчина.

— Милосердно? — поперхнулась Евдокия, разглядывая своего случайного помощника.

Это был мужчина зрелых лет: невысокий, жилистый, довольно привлекательный. Для Руси его внешность не была типичной, но Евдокия оценила французский шарм. Чуть прищуренный взгляд, прямой нос и что-то такое во внешности, что с годами становится только интереснее.

— У татар за побег подрезают жилы на ногах, — коротко пояснил он, приняв молчание боярышни за вопрос.

Евдокия сглотнула, но тут увидела высунувшуюся в окно дедову голову:

— Дуняшка! — запыхавшись, воскликнул он. — Ну чё ты тут разлеглась? Лезь обратно, живо!

— Деда… — воскликнула она, понимая, что он забыл про отраву в её кабинете. В этот момент она услышала грохот за его спиной.

— Ну что ещё? — Еремей Профыч оглянулся и увидел падающего Прохора, а за ним ещё один воин качнулся, пытаясь удержаться за полки, но повалился следом. Боярин моргнул, голова его закружилась и… вместо воев он увидел богато накрытый стол, нарядную Василису, угощающую его яствами.

«Ешь, пей, боярин-батюшка сколько душеньке твоей угодно! Вот свиной бочок с печеной корочкой, а вот соленые шкварочки,» — ворковала она.

Евдокия только и успела с досадой выкрикнуть:

— Деда! Ну что же так!

Помогающий ей служилый бросился за исчезнувшем в окне боярином, но боярышня его остановила:

— Не ходи туда. Отойди от окна, чтобы воздух туда шёл без помех. Сейчас проветрится.

Она замахала руками тем воям, что хотели помочь упавшему боярину и своим товарищам.

— Отойдите, дайте ветру прогуляться по горнице, — и видя непонимающие лица, пояснила так, чтобы поняли: — Там рассыпана сонная пыльца.

— Так они не мертвы? — едва слышно спросил её служилый.

— Нет. Уснули, — объяснила она, а сама поежилась, поняв, что даже при открытом окне эфир свалил с ног взрослых людей. А уж от той дозы, что закачали в кабинет, когда окно было закрыто, она бы уже не очнулась.

Кто бы ни задумал столь изощрённый план похищения, он погорел на исполнителях. Евдокия вспомнила старика-шпиона, который сумел добраться до предыдущего Владыки и чуть не отправил на тот свет князя Юрия, попутно организовав волнения в нескольких городах. Его не удалось тщательно допросить, потому что он остановил себе сердце. Объявил, что он божий человек и ему многое доступно и… замертво упал, заставив сомневаться в своей работе служащих разбойного приказа и породив множество слухов о себе. Вот такой прощальный подарок оставил иноземный шпион.

Церковь отказалась его хоронить на освященной земле, объяснив, что старик был колдуном, добавив слухов к его странной смерти. И только когда разговоры об управляемой остановке сердца дошли до лекарки Катерины, то она разобралась и объяснила, каким образом старик всех ввёл в заблуждение. Оказалось, что ему прямо в разбойном приказе перед допросом передали яд, который останавливал сердце не сразу, а при учащенном сердцебиении, то есть волнении.

Глава 5.

Жизнь Григория с Ладой и Олежкой повернулась нежданно-негаданно. Евдокия с сожалением смотрела на своего верного телохранителя, отмечала его подавленное состояние, но отцу с дедом не возражала. Она давно уж хотела вывести Гришаню из холопов, но прикипела к нему душой и оттягивала это решение. Ей даже казалось, что его судьба связана с нею, но его жене Ладе тесно в холопках, а про Олежку и говорить нечего. Дед прав: парень — управленец от бога, и ему в будущем предстоит возглавить новую прослойку высококлассных специалистов. Олежке необходим простор уже сейчас.

Новость об изменении положения Гришани взбудоражила весь двор Дорониных, и даже Маша приехала со своими малютками, чтобы обсудить отделение Григория в боярские дети.

К сожалению, заехавший за ней Семён привез плохие вести: Дрюня и второй похититель не пережили ночь в темнице. Весь разбойный приказ вновь перетрясли, ища того, кто отравил их, и если бы не Пятачок, взявший след у подвального оконца, то все служащие подверглись бы жёстком допросу.

— Дунь, он убил их отравленными иглами.

— Ого! Я бы еду отравленную передала… так проще и безопаснее.

— Никто ничего им не передавал, — глухо ответил ей друг.

— А как ты про иглы узнал? Это знаешь ли… — девушка помахала кистью, выражая всю необычность события.

— Посмотрел я на то, как Репешок лютует и привёл Пятачка. Ты ж знаешь, какой у него нюх.

— О, да, — улыбнулась Евдокия. — Сеня, погоди рассказывать. Скажи главное, ты лиходеев успел допросить?

— Я из них сразу все выжал, только знали они немного. Но ты слушай дальше! Пятачок в темнице нашёл большую иглу. Я не знаю как, но твой недоброжелатель уколол их.

Семён изобразил зажатую в руке иглу и резкий взмах.

— Позвали Катерину, она долго чего-то нюхала, но яд определила. Назвала его как-то мудрено, но я записал. У нас такой не используют, но купить можно.

— Что же получается? Заказчик отвлёк внешнюю стражу… Она же там стояла?

— Ты опять за своё? Стояла!!! — вызверился Семён, но ощутив легкое похлопывание по плечу, успокоился.

— Значит, заказчик подманил неудачников к оконцу, через которое до сих пор родственники и знакомые передают еду сидельцам, и убил.

— Да, — понурился Волк. — Дунь, ты не понимаешь! Родственники шум поднимают, если мы препятствуем передаче еды. Испокон веков так было. Стражники то ж ропщут — вместо подарочков им достаются угрозы, что они людей гоняют.

— Да всё знаю я, не оправдывайся, — вздохнула Евдокия. — Говорила я Ивану Васильевичу, что надо запретить родне кормить заключенных через эти окошки, но там такой круг забот вылезает, что не разобрать.

— Ну так вот, ты ж видела, оконца прям по земле идут, а для тех, кто сидит внутри, оно высоко, и я ума не приложу, как Дрюня с приятелем вдвоём получили по уколу по шее.

Семен был рад, что подруга не спросила про особые темницы, куда он мог бы спрятать татей. Мог, но не сделал этого. Он был уверен, что заказчик придет к Дрюне и сел в засаду. Да только зря. Никто не подходил к оконцу! И признаться Евдокии в своей неудаче он не посмел.

— Ну, видно заказчик как-то схитрил, — начала рассуждать Евдокия. — Он вообще у нас с выдумкой. Мог переодеться так, что не заподозришь в нем татя.

Семен мотнул головой, отрицая, что его можно обмануть этим.

— Говорю ж, никто не подходил.

— Мог выдуть иголку через полую трубочку.

Семен вытаращился на нее, но уверенно опроверг:

— А Дрюня с дружком стояли, подставив шеи?

— Мог прокрасться в темноте, — продолжала накидывать варианты боярышня.

— Дунь, ты за дурня-то меня не держи, — обиделся Волк.

— Но как-то же он убил их! Сеня, есть уловки, как прятаться в темноте. К примеру, стражей можно отвлечь и ослепить вспыхнувшим огнем, а самому одеться так, чтобы слиться с окружающей обстановкой. Ты ж охотник, знаешь как от зверя скрываться, а заказчик знает, как пройти незамеченным среди людей. Во всяком деле есть свои наработки.

Волк беспомощно посмотрел на нее и сжал зубы до боли. Он вспомнил момент, когда костерок у наружных стражей вдруг взметнулся и всех переполошил. Огромный сноп искр ушел вверх и все долго за ними следили, чтобы не дай бог они куда не попали. Теперь-то ясно, что неспроста это было и злодей все-таки всех обманул.

— А может заказчик подал Дрюне знак со стороны, чтобы он уколол ядовитой иглой подельника, а потом самого Дрюню отблагодарил, когда тот тянул шею, пытаясь отчитаться.

— Может и так, — вяло подтвердил подавленный Семён, сообразивший уже как именно заказчик подобрался к окошку. — Только при обыске не было у них никаких игл. Дунь, тебе бы дома посидеть. Очень уж изобретательного человека за тобой прислали.

— Думаешь, что за мной? — поёжилась боярышня. Она пришла к тем же выводам, что Семён, но принять это у неё не получалось. — Неужто я такая ценность? — жалобно спросила она.

— Может не прямо за тобой, но ты ценность. Все знают, что ты занимаешься записями тверского купца и выверяешь верность пути в страну Чудес.

— Что? — не поняла Евдокия. — Причем тут это! Да откуда ты… — она вскинула вверх руки и погрозила кулаками всем болтунам на свете. Ничего-то в Москве не скроешь! — Сеня, вообще-то это тайна!

— Дунь, иноземцы волосы на себе рвут, желают заполучить те бумаги, что ты пишешь для царя.

Евдокия растерянно всплеснула руками и побежала проверять свои записки. Они оказались на месте. Оба экземпляра её доклада лежали под тяжелой книгой и распрямлялись под ее тяжестью. А те листы, что она отдавала переписчикам, ничего важного в себе не несли. Всего лишь перечисление диковинок, что увидел купец.

Будоражаще интересная информация, но это всего лишь подтверждение слухов о стране Чудес. Правда, от себя Евдокия добавила целый список товаров, который обязательно увлёк бы царя и это тоже переписывали писцы. Ей хотелось, чтобы Иван Васильевич не сомневался, что затраты на проход к Индии окупят себя.

Глава 6.

«А так хорошо день начался», — обречённо думала Евдокия, косясь на ругающихся бояр. Весть от присланного гонца: «Царевич сгинул!» — изменила всё. Евдокия только и успела подумать, кто ж такие новости дуриком выкрикивает, как посыпались вопросы:

— Как сгинул?

— Куда сгинул?

— Когда вернётся?

Гонец с выпученными глазами в страхе мотал головой, пока его не увели допрашивать. Царь сидел ни жив ни мёртв, Евдокия отчего-то сочла дурные вести недоразумением, а восклицания бояр начали меняться.

— Как же мы без наследника? — растерянно спросил у Думы Протасьич — и все загомонили с новой силой, а потом: — Где ж мы нового найдем при живой-то царице? — раздался голос из-за спины старика.

И этот вопрос послужил спуском лавины взаимных обвинений, предречения будущих бед и стенаний о том, что царь упёрся, не пожелав отправить пустую Марию Борисовну в монастырь, чтобы вдругорядь жениться и нарожать детишек полный дом.

Евдокия пришибленно сидела в огороженном закутке и молча страдала из-за злых слов. Бояре не зря шумели. Столько планов было завязано на спокойной передаче власти, на крепкой паре правящих людей, а теперь что же? Но каково сейчас Марии Борисовне и Ивану Васильевичу?

Боярышня отвернулась от подскакивавших с мест бояр и посмотрела на мертвенно-бледного царя.

Он словно окаменел, а его взгляд был страшен, и Евдокия поёжилась. Он сейчас напоминал безумца, готового рвать всех зубами. Боярам бы поостеречься выступать в такой момент, а они тычут его в самое болезненное место, едва только получили подтверждение своих опасений насчёт одного наследника. Как будто ранее не кивали согласно, что единственный царевич — благо.

Евдокия посмотрела на испуганного писца, постаравшегося спрятаться за стойкой. Похоже, он ожидал бунта и намеревался при первых же признаках сбежать. Рынды царя напряженно следили за орущими друг на друга боярами и были готовы к схватке. Священник куда-то утёк, иначе и не скажешь. Вряд ли со страху, поскольку на него никто не поднял бы руку, но, видно, новость жгла ему язык, и он побёг полоскать его.

Боярышня бросила взгляд на деда, ором доказывающего что-то Плещееву, но в общем шуме было не разобрать, из-за чего меж ними лай. Ей бы тихонько уйти, пойти к Марии Борисовне, утешить её, но Дуня вновь посмотрела на Ивана Васильевича — и её сердце сжалось.

Каково ему сейчас? Все почему-то забыли, что он не только царь, теряющий позиции, но и отец. А Иван Иваныч? Никто о нём ничего не сказал, не охнул плаксиво, не зарычал в ярости. А она сама? Почему она воспринимает новость, как дурную шутку? Не мог он сгинуть, ну никак не мог! И все-таки ей обидно стало за царевича. Он достоин того, чтобы глаза бояр загорелись отмщением! Евдокия подскочила, метнулась к брошенному на пол скомканному посланию, подняла, прочитала:

«Царевич сгинул во время охоты», — и недоуменно посмотрела на Ивана Васильевича. А потом потрясла перед его носом листком и возмущенно спросила:

— Так чего ж мы тут сидим? Искать надо. Если Иван Иваныча похитили, то каждый миг дорог.

В зале общий шум потихоньку затихал и все больше бояр устремляли свои взгляды на царя, спрашивая:

— Как искать? Гонец же сказал, что царевич сгинул!

— Я так понимаю, — Евдокия повернулась ко всем, — что за царевичем не уследили и он пропал! Оттого паника среди сопровождающих и такое бестолковое послание с заполошным гонцом.

Боярышня строго посмотрела на всех и наставительно произнесла:

— Нам же голову терять не след, нам Иван Иваныча искать надо. Бояре! Надобно следствие учинить, пустить по следу собак или Пятачка, — последние слова Дуня договаривала царю, так как Дума уже не слушала её, переключившись на решение поставленной задачи. С лица Ивана Васильевича сходила бледность, но свирепая хищность никуда не делась, однако, теперь она была направлена куда-то во вне.

Евдокия благоразумно отступила, а Дума энергично выдавала ценные указанные по организации поиска царевича, и боярышня впервые увидела, насколько быстро и решительно могут реагировать бояре. Все ухватились за шанс найти и спасти наследника. В считанные часы была собрана спасательная операция, включающая в себя специалистов разного направления и уже готова была выдвигаться в сторону лесов, где пропал Иван Иваныч, как в Кремль влетел новый гонец.

— Царевич нашёлся! — с порога захрипел он и закашлялся. Ему сунули в руку кубок с ягодной водичкой. Он жадно выпил и громко объявил: —Жив-здоров и едет домой!

Все выдохнули, но собранные в поисковую дружину воины поехали навстречу Иван Иванычу. Их дело было встретить наследника, выслушать его и на месте решить, учинять ли следствие или вернуться с ним в Кремль. Через пару дней весь город вышел встречать царевича. Люди искренне радовались ему, а в церквях прошли службы во здравие его.

Дуняша отстояла службу в церкви при Кремле среди ближних боярынь царицы. Исхудавшая от переживаний Мария Борисовна благодарила бога за счастливое возвращение сына домой, а Евдокия молилась за всю царскую семью.

При выходе из церкви она заметила стоящих поодаль Балашёва и Илью с воями. Возвышенное настроение боярышни уступило место деловитости, и она нетерпеливо посмотрела на замешкавшуюся Марию Борисовну, собравшуюся раздавать милостыню.

Царица вместе со своими ближними женками уже спустилась со ступенек, и боярышня хмуро пригляделась к толпящимся попрошайкам. Она отвыкла уже видеть их в таком количестве, но здесь, видимо, сытно им было. Нахмурив брови, Евдокия высматривала ложно-страждущих, но, к её удивлению, убогие начали торопливо произносить здравицы царице, отказываясь от милостыни или вовсе разбегаясь.

Евдокия проводила взглядом прыткого дедка, убегавшего от её взгляда с молодецкой удалью, но вмешиваться не стала. В другой раз не спустила бы обмана, но сейчас ей хотелось помочь людям, а не разоблачать беспринципных хитрецов. Она отвязала от пояса свой кошелек, но оставшиеся попрошайки резво засобирались по своим делам, и Мария Борисовна начала растерянно вертеть головой.

Глава 7.

— Иван Иваныч, мерзкий тать возомнил себя гением злодейства, а я так в новостях напишу, что у него земля под ногами гореть будет! Всем миром ловить будем его.

— Дунь, а если мы всех иноземцев переловим? — засомневался царевич. — Ты же сама говорила, что нет у тебя примет!

— Он умный, зараза! А люди умников завсегда видят, так что невиновные не пострадают.

— Да неужто? — опешил юноша. — Вот только в тебе люд умницу отчего-то не распознал, — съязвил он.

— Как же это? — искренне удивилась Евдокия и даже с сожалением посмотрела на царевича. — Иван Иваныч, во-первых, мне всегда больше всех пересудов достаётся за мою прозорливость, а во-вторых, меня все любят и называют разумницей!

— С придурью, — поддел царевич и засмеялся.

Евдокия замерла с открытым ртом, позабыв, что хотела сказать, но царевич смеялся столь беззаботно, как-то по-детски, что она тоже засмеялась.

— Да ну тебя, — отмахнулась она, признавая его правоту и даже не думая обижаться.

Уж ей ли не знать, какие характеристики дают в народе каждому знатному человеку! Чаще всего насмешливые или злые, но ими всё одно гордятся. Да что говорить, если бояре и князья гордятся прозвищами, даже глупыми, а про Евдокию знают все от мала до велика.

— Дунь, ты погоди воевать со злыднем, — отсмеявшись, царевич благожелательно посмотрел на подружку. Он даже пожалел, что на той охоте её не было рядом. Уж вместе бы они не дали себя запутать и сразу во всём разобрались!

— Я согласен с Репешком, тут нельзя нахрапом действовать. Дождемся Семёна Волка, послушаем, что он вызнал и чего надумал, а уж опосля решим.

Евдокия вынужденно кивнула, хотя перспектива пламенного наскока казалась ей удачной. Тактика «пошурудить палкой в муравейнике» её никогда не подводила. Но если есть желающие скрупулезно разгребать случившееся, то мешать им глупо. Лишь бы не отступили.

— Ну чего ты скисла?

— Да так… думаю. Хочется поскорее со всем разобраться и жить спокойно.

— Неужели? — хмыкнул Иван Иваныч. — Ты и покой несовместимы!

— Да ты что! Разве ты не знаешь, что самое моё любимое дело — ничего не делать! — возмутилась боярышня. Царевич засмеялся.

— А я больше всего люблю читать, — признался он. — Была б моя воля… — он мечтательно посмотрел наверх, но вместо неба там был потолок подземного хода.

— Было бы ещё чего читать, — буркнула боярышня. — Если бы не я, то все тут умерли бы от читательского голода!

— Знаешь, а я тоже думаю написать сказку, — вдруг признался он.

— Ты? — не поверила боярышня. — Сказку?

— Да, страшную. Помнишь, как мы в детстве пугали друг друга?

— Иван Иваныч, при всём моём уважении ты можешь написать умную сказку, но никак не страшную.

— Думаешь?

Евдокия сделала вид, что глубоко задумалась, а потом кивнула.

— Дунь, ты ничего не чувствуешь? — неожиданно серьёзно спросил царевич.

— Чего? — настороженно спросила она, беспокойно оглядываясь. Вокруг было темно и только тени в неверном свете зажжённой лучины дрожали.

— Как по тебе ползёт… — Иван Иваныч опасливо отступил от неё.

— Что? — занервничала Дуня. — Сними с меня это! Где оно? — завертелась она, обстукивая себя по рукавам, бокам, голове.

— Снять? Нет! Нет! А вдруг оно на меня кинется! — в притворном ужасе возопил царевич и, хохоча, бросился бежать, увлекая за собой свою охрану.

— Иван Иваныч! Ты куда? Не оставляй меня здесь! — все ещё пытаясь с себя снять неведомое нечто, побежала следом Евдокия и только через несколько шагов до неё дошло, что царевич напугал её.

— Ах ты! — воскликнула она.

— Ага, я! — смеялся парень. — Ну что? Могу я написать страшную сказку?

Евдокия поклонилась, признавая свою неправоту.

— То-то же! — он наставительно вздел палец.

Они чуть не заплутали в подземных ходах, но царевич вовремя остановился и вывел Дуню с ее сопровождающим наверх. Сам же отправился дальше. Его охрана следовала за ним молчаливыми тенями, пряча в бородах улыбки.

Выйдя наверх, Евдокия глубоко вдохнула воздух свободы. Всё-таки подземные ходы навевали ей недобрые воспоминания. Она весело посмотрела на Балашёва и огляделась.

— А мы недалеко ушли от разбойной избы, — с облегчением произнесла она.

Кузьма с любопытством огляделся, окрикнул Илью с воями. Те подбежали, и Дуня решительно направилась к Марии Борисовне, чтобы рассказать о том, что узнала.

Царица выслушала её и повторила повеление Репешка тихо сидеть, дожидаясь царёва повеления. Дуняше хотелось обиженно воскликнуть, что если бы её поставили в известность о том, что на записки Никитина ловили шпиона, то она уже принесла бы им его на блюдечке, но промолчала. После покушения на царевича в Кремле стало напряженно, и махать флагом с лозунгом «Вот я какая!» было неразумно. Больше дел у боярышни не было, и она отправилась домой.

Ко всеобщему удовольствию дом преображался на глазах и становился уютным. Дуняша объявила домочадцам приход осени и расставила повсюду вазы с осенними букетами. Этот поступок запустил процесс вдохновения, и все занялись украшательством.

Милослава вспомнила о картинах дочери и развесила их где только можно. Получилось аляповато, но уютно и интересно. Ключница принесла из оранжереи горшки с южными растениями и украсила ими подоконники.

Сообща расставили привезённую мебель и дом больше не казался пустым. Особенно уютными стали те комнаты, где разместили ковры. Из-за ковров все спорили до хрипоты. Дуня хотела укрыть ими пол, но домашние требовали повесить эдакую красоту на стены, как гобелены в замках. Победило большинство, но только касательно больших заморских ковров. Маленькие же, домотканые, заняли своё место у кроватей.

В доме для слуг тоже многое изменилось. Мебель там ещё не всем подвезли, но старики с детишками целыми днями мастерили полочки, скамеечки, коробочки, вешалки и прочую мелочевку. Рукодельничали они во дворе и из хозяйского дома все было хорошо видно.