Злат
Солнце заливало светом белые простыни, играло на золотых кудрях Полоза и длинных ресницах прижавшейся к нему девушки.
Злат что-то сонно пробормотал, прижал к себе стройное и теплое тело жены. Скорее бессознательным жестом, желая защитить. Пусть пока им только угрожали распоясавшиеся сырые хищники, да и то ночью, Есенью хотелось беречь.
Не было той страсти, журчащей в венах огненной рекой. Не было желания запереться в этом доме и выйти отсюда только когда утолишь горячую жажду похоти.
Не было и дурманящего сознания ощущения, что без нее он пропадет, умрет, осыпется горсткой пепла. Не сводило пальцы желанием прикоснуться, вновь и вновь вдыхать аромат ее волос, сминать губы в жарких поцелуях.
Все было…обычно. Будто они всегда просыпались в объятиях друг друга в этом маленьком домике. А дальше? Да что душе угодно! Можно по лесу гулять, охотиться, печь топить, ходить в баньку, миловаться в конце концов.
И спокойно, уютно и тепло было ровно до того мгновения, когда Полоз открыл глаза. Пока еще – зеленые, но в них отчетливо стали проступать золотые крапинки, стоило им взглянуть на прижавшуюся Еську.
– “Сможешь остановиться, значит, да?” – ехидно подумал про себя князь Нави. Какими жуткими способностями его только не наделяют люди, но никто не говорит из них, что он идиот. А зря.
Осторожно выпутавшись из объятий Есеньи, высокопоставленный придурок изволил взглянуть на свою длань. Узоров на ней, разумеется, не было. Ну, а кто бы сомневался-то. Хотел как лучше, а получилось как всегда!
Есенья
Еще прежде чем глаза распахнула, Еся ощутила в теле странную тяжесть. Приятную такую, чуток усталую. Нега легкая все еще жила в теле, а еще…
А еще меж ног тянуло странно.
Глаза распахнула, уставившись пред собою в пустое пространство. Ночь прошедшая перед глазами пролетела. Щеки обожгло, но уже не стыдливым румянцем, а чем-то иным, более… чувственным.
А еще на руке стало странно свободно. Она зашевелилась, желая удостовериться. И ведь правда! Не было браслета на руке!
Злат позади сидел, к ней спиной. И Еся к нему поспешила. Вскочила, села рядом, отчего одеяло с нагого тела опало, но тут заметила, с каким странным выражением муж ее, нонче настоящий, смотрит на свою руку.
Радости от того, что письмена исчезли, у него явно не было.
— Злат? — позвала тихонечко и как-то даже настороженно.
Злат
– Ммм?
Наверняка, именно это хочет услышать новобрачная после первой брачной ночи.
Первая печать – помыслов чистых, любви бескорыстной, душевной. Каждый из супругов жизнь друг за друга готов отдать, не задумавшись.
Полоз моргнул, поднял с пола упавший браслет, уставился на погасший аквамарин.
Вторая печать – дружба верная, огонь, воду, пламень, власть, славу, нищету и холод она переживет. Яшма зеленью и серостью отдает, будто цвет глаз его и жены молодой в ней смешали.
Третья печать – рубин кровавый, символ страсти, томления, любви физической. Не только брать, но и отдавать ты должен, и не только в постели.
Все продумал, все решил. Только с той готов власть и сердце разделить, у которой все печати погаснут, а после браслет с руки падет. Решил! А сам-то…
Злиться на Есенью смысла нет. На себя нужно злиться, на глупость и недальновидность свою. Девушка-то что… Увидала его золотые кудри, сразу щеки румянцем загорелись. Не первый раз так он на девиц действует.
Хотел же другом стать, на жену посмотреть в разных ситуациях, а сам такое наворотил, что не распутать теперь. Будто клубок на свадьбе змеиной.
Есенья
Сердечко кольнуло неприятным предчувствием. Он сидел к ней спиной, голову повесил. Смотрит на браслет, точно тот приговор ему вынес. Ни радости, ни послевкусия от первой брачной ночи. Тоска в нем одна была, да и только.
Еська тут же решила одеяло к груди подобрать. Снова стеснение поселилось в девичьем теле. Хотела было от него чуть отстраниться, но… Сердце вспыхнуло, жаром опаляя и заставляя кровь разойтись по венам быстрее и жарче.
— Посмотри на меня, — позвала тихо. Словно это не она была девицей только давеча, и не ей впервые этой ночью пришлось пред мужчиной раскрыться, а точно это он впервые возлег. Она его что же, утешать будет?
Будет… Похоже, Злату больше поддержки требовалось на осознание. Она то его в свою жизнь давно впустила, сама его частью сделалась. А он? Что для него теперь все это значит? Многие мужики свадьбу и брак воспринимали, как оковы. Вот и он, похоже, теперь того боится.
Неприятно, конечно, все это кололо изнутри. Обидой, холодом. Она-то думала сам царевич рад будет, раз на такой шаг решился. Она же его силком не тащила, не соблазняла нарочито. Да куда там? Просто сердце раскрыла, душу, тело доверила. А он?
В глазах у самой печалью блестело. Предчувствие нехорошее пришло на замену радости.
Злат
Главное во дворец выбраться, а там и встречаться они не будут. Как только голову от глаз лучистых, души чистой не потерять?
Для сердца Есенья с самого начала опасна была. К богатству равнодушна, делами да интересами его интересуется, на поцелуи жаркие отвечает. А еще говорить с ней просто, молчание камнем на сердце не лежит.
– Как ты? – отозвался Полоз. В глаза решил не смотреть – привычка слабости не показывать. Последний раз смятение читать в них можно было, когда Раванне приговор выносил. Сидеть же и на руку смотреть, будто девица на ухажеров, надоело быстро.
– Прости. Привык уже. Непривычно как-то без узора на коже.
Вместо взгляда к боку своему прислонил жену молодую, по плечу погладил. Пожалел почти сразу правда: душу такой нежностью обожгло, что до боли почти.
– Так. Вставать надо, а то можем день проваляться.
Не был он уверен, что коль проваляются, то отпустит жену молодую из объятий. Змеи – хищники же. Сожрет потом, кто на партнершу его взглянет, не подавится. А в прямом смысле “сожрет” или в переносном – то уже дело второе.
Есенья
Это что же он? Куксится? На нее даже не глянул ни разу! Душу из нее вытряхнул и что? Откинул, как ненужную?
Горько стало внутри. Горестно. И вроде и прижал ее к себе мимоходом, а так оно ощутилось равнодушно, как для проформы.
Вставать… Она укуталась в одеяло и ноги с постели спустила. Сама больше Злата к себе привлечь не пыталась. Может, отойдет, переварит все и оттает? Снова на нее, как вчера посмотрит? О том, что просто попользовал ее, думать не хотелось. Все ж верилось, что чувства промеж них обоих живые, настоящие. Но сколько раз царевич говорил о том, что свадьбы тяготится и к женитьбе взаправдашней не готов.
Только зачем ночью тогда все это было? Похоть? Разврат-то какой… А коли б на ее месте другая была? Он бы с ней так же?
Всхлипнуть захотелось, но сдержалась. Губу задрожавшую прикусила и одеваться стала. Волосы только на лицо упали, от царевича ее отгораживая.