Девушка, уходившая к холмам, выглядела такой хрупкой, что, казалось, вот-вот переломится пополам, точно невесомая тростинка. Ее снежно-белые волосы с вкрапленными в них, подобно тончайшей паутинке, пепельными прядями безжалостно трепал горный ветер. Он же леденил ее босые ступни и проникал под легкую льняную рубашку — единственное, во что она была одета.
— Ты уверен, что мы должны были вот так ее отпустить, брат Аодхэн? Почти голую, абсолютно беззащитную…
Высокий мужчина, произнесший это, хмуро свел на переносице черные брови, провожая взглядом фигурку светловолосой. Его темные кудри точно так же развевались под холодными воздушными порывами, как и у бредущей прочь девушки, но, в отличие от нее, он был одет в плотные штаны и теплый кафтан.
— Это единственный способ узнать, может ли она стать вашей женой, мой лорд-князь, — негромко ответил ему старик в коричневом балахоне до пят и накинутом на плечи шерстяном плаще того же цвета. Он опирался на длинный деревянный посох с навершием в виде некрупного лилового камня, а его голову обвивал строгий железный обруч, покрытый причудливыми узорами.
Оба мужчины стояли на невысоком пригорке, по колено утопая в буром вереске, припорошенном туманной осенней серостью. Впрочем, вересковая пустошь простиралась от них во все стороны, сколько мог охватить взгляд, словно не имея ни конца ни края.
— Моей женой может быть любая, — раздраженно рявкнул мужчина.
— Всё так, лорд Ламберт, всё так. Однако если представился редкий шанс заполучить в дом Дар богов, то нельзя от него отказываться.
— Но она ведь сумасшедшая!
Аодхэн покачал головой.
— Она блаженная. А если пройдет испытание холмами, боги могут смилостивиться и даровать ей разум ради процветания земли вашего клана. Так случалось раньше, мои пергаменты хранят на своих страницах подобные истории.
— А если не пройдет?
— Значит, останется в холмах, как не выдержавшая проверки, а вам придется подыскать себе другую кандидатку в супруги.
Лорд Ламберт досадливо взмахнул рукой.
— И все же отправлять ее туда… одну, раздетую… Она все-таки леди. Такая маленькая и слабая…
— Вы волнуетесь за нее, лорд-князь? — спросил Аодхэн, и в его голосе почти невозможно было различить нотку иронии.
— Нет! — резко бросил тот. — То есть да. Мне совестно, что я согласился на этот древний ритуал. Но я не знал, что она… такая.
Старик выпрямился, и оказалось, что он ростом почти с лорда Ламберта. И возможно, не менее крепок и силен.
— Сейчас мы увидим, стоило ли вам так тревожиться. Она уже почти подошла к Пределу Ветров.
За спинами собеседников вдруг раздалось заунывное пение нескольких мужских голосов. Лорд Ламберт невольно оглянулся. Сзади него на плоской земляной площадке возвышался старинный дольмен — круг из двенадцати огромных вертикально поставленных камней, на которых покоились плиты поменьше.
В кругу стояли трое мужчин в таких же, как у брата Аодхэна балахонах и обручах. Они монотонно повторяли один и тот же мотив с непонятными лорду-князю словами. Наверное, возносили молитву тем богам, которые хранили холмы внутри Предела Ветров.
Ох уж эти холмы! Тайна, в которую никому так и не удалось проникнуть за много веков.
Неизвестно, кто первым наткнулся на прозрачный барьер, окружающий несколько курганов, покрытых чахлой растительностью, но в том, что этот барьер непреодолим, люди убеждались раз за разом. Он был абсолютно невидим, более того, вопреки поэтичному названию, придуманному когда-то друидами, ветер сквозь него проходил совершенно свободно. Не менее свободно чувствовали себя мыши, зайцы, лисы и косули, порой гулявшие по долине. Птицы тоже пролетали сквозь него, будто совершенно не ощущая давления на своих перьях. А вот людей незримая сфера не пропускала. Любой, кто подбирался к холмам слишком близко, будто упирался в стену и не мог пройти дальше.
Таких мест, защищенных богами, было два на всю Преттанию — огромный остров, еще со времен Великой Казни заселенный воинственными кланами. И одно из них находилось здесь, на пустоши, где издревле обитал клан Ламбертов.
Поговаривали, что и на материке есть подобные священные места, которые были закрыты для всех, даже для друидов, жрецов и прочих священнослужителей.
Но раз в несколько десятилетий неизменно появлялась женщина — почему-то всегда это были только женщины и непременно с некоторой умственной юродивостью, — которая могла пересечь барьер и достичь заключенных внутри невидимой сферы холмов. Как гласили древние летописи, такие женщины возвращались обратно измененными внешне и внутренне, и приносили благословение тем землям, на которых жили. Или проклятие. Как повезет…
Друиды говорили, что в таких женщинах течет кровь тех древних людей, которые населяли землю до Великой Казни. Кровь полубогов.
Иногда некоторые из этих женщин уходили за Предел Ветров — и больше их никто не видел. Тогда считалось, что хоть боги и признали в них свою кровь, но за какие-то несмываемые грехи не отпустили обратно.
Получить в жены такую женщину — Дар богов — считалось невероятной удачей. На них неизменно женились вожди кланов, и друиды молились, чтобы девица оказалась благословением. Ведь если это случалось, земли клана начинали невероятно процветать. А если не случалось… женщину нарекали Проклятием богов.
Интересно, что и в том, и в другом случае носительницы странного дара приносили нечто новое и необычное в жизнь тех земель, где они обитали. Но угадать, что дадут эти перемены, было трудно. Поэтому порой тех, кто умел ходить за Предел Ветров, некоторые люди почитали за лучшее убить.
Однако все это было давно овеяно легендами. Ведь последняя такая женщина, согласно летописям, появлялась здесь не меньше сотни лет назад.
И вот сейчас друиды нашли Ноэль. Девушку, которая могла… или не могла… пройти сквозь невидимую преграду и войти в холмы.
Лорд Ламберт всмотрелся вдаль.
— Брат Аодхэн, гляди… — произнес он и резко замолчал.
Разумеется, я не верила ни в какую ядерную войну. Да и никто из нас не верил. Даже мой муж, гениальный физик-ядерщик. Это была страшилка времен моего детства, а теперь-то, как я думала, человечество хоть и не лишилось природной агрессивности, но вроде бы уже переросло уровень песочницы, в которой один ребенок так и норовит стукнуть лопаткой другого.
Не переросло.
Если посмотреть на историю людского рода, она выглядит удивительно цикличной. В каком-то месте общество, попадая в благоприятную среду, начинает развиваться и создает высокую цивилизацию. Потом эта цивилизация в силу игнорируемых проблем начинает подгнивать изнутри. А затем приходят варвары и безжалостно сносят ее. Однако свет ее ценностей и технологий успевает коснуться их темных очей — и вот уже бывшие варвары становятся той самой цивилизацией. Вплоть до следующего нашествия.
Так произошло и с нами.
…Едва возникла серьезная угроза катастрофы, моего мужа, как особо ценного профессионала, переправили в одно из международных засекреченных убежищ, располагавшихся в шотландском высокогорье. Я должна была остаться дома, как недостойная быть спасенной в случае худшего военного сценария. Но Миша наотрез отказался ехать туда без меня. Поскольку он был слишком значимой фигурой в научном мире, то, поскрипев зубами, высокопоставленные чиновники все же разрешили нам отправиться вместе, оформив меня в качестве младшего «научника» того же исследовательского центра, где работал мой муж.
Честно говоря, будь я на месте тех чиновников, я бы себя в бункер не пустила. С точки зрения выживания человечества, я была абсолютно бесполезной старой кошелкой. И если Мише прощались его шестьдесят пять за невероятную остроту ума и пользу, которую он приносил миру, то мне мои шестьдесят прощать было не за что.
Когда-то в юности, может быть, я и подавала неплохие надежды: обладая чисто гуманитарными задатками, я тем не менее обожала социологию и довольно глубоко была в нее погружена, обучаясь этому предмету в институте. Но потом встретила Мишу, влюбилась, вышла замуж и как-то незаметно стала его бессменной помощницей, оставив все свои прежние мечты и чаяния. Он, как и все гении, был совершенно беспомощен в быту, а я, видя его безусловную преданность работе, посвятила ему всю свою жизнь.
Всякое у нас было. И я порой взбрыкивала, осознавая, что Миша развивается и реализует себя на полную катушку, в то время как моя жизнь проходит без самой меня, и он иногда вел себя как солдафон с эмоциями табуретки. Но несмотря ни на что, мы остались вместе. Нам очень повезло в одном — мы действительно любили друг друга.
Кстати, я прекрасно понимала, что в какой-то степени причастна к изобретениям мужа. Более того, с высокой вероятностью без меня, без моего беззаветного служения ему, их было бы существенно меньше. Я сделала все, чтобы создать творческую и спокойную атмосферу в доме, редактировала его статьи и доклады, работала «стенкой», когда Мише нужно было «думать мысль», как бы отражая ее от собеседника, была его первым слушателем и той, с кем он обсуждал свои теории, иногда помогая ему взглянуть на проблему с другой, неожиданной для него стороны. Я мало что понимала в его работе, но мой гуманитарно-интуитивный склад ума иногда помогал мужу совершенно неожиданным образом.
Порой я напоминала себе жену Генри Форда, которая держала над мужем керосиновую лампу, пока тот собирал свой первый автомобиль в сарае. Но я не повторила ее судьбу. Великий промышленник с удовольствием принимал от Клары Форд ту часть брачной клятвы, в которой говорилось про разделение горестей, но забыл разделить с ней радость, когда наконец разбогател, променяв верную соратницу на молодую любовницу. Меня же, когда я «поизносилась», ни на кого не променяли, даже, кажется, стали любить еще сильнее. Хотя, возможно, Миша с возрастом просто стал более сентиментальным.
В общем, когда настал момент истины, я отправилась с ним в Шотландию. А дальше… дальше был нескончаемый ужас.
Мы сидели в убежище многие-многие дни: и пока весь мир был объят ядерным огнем, и пока анализаторы показывали смертельный уровень радиации повсюду. В конце концов у нас начали заканчиваться запасы пищи и воды. Конечно, бункер был подготовлен очень серьезно: здесь имелись и консервы, и сублимированные продукты, и холодильники, и маленькая гидропонная ферма и даже синтезатор пищи, который, правда, производил на вкус отменную гадость, даром что полезную. Но когда счет нашего там пребывания пошел на годы, мы поняли, что нам всего этого не хватит.
Мало-помалу начали отказывать источники энергии, и нам раз за разом приходилось выбирать, что оставить в рабочем состоянии, а чем пожертвовать. Самым же главным нашим сокровищем в плане производства энергии являлся мини-термоядерный реактор. Его мощь тоже не была безграничной, но он и искусственный интеллект оставались двумя самыми важными факторами нашего выживания.
Постепенно люди, запертые в четырех стенах без возможности увидеть небо, начали сходить с ума. Не помогали ни психологические программы, ни жесткие карательные меры. И тогда было принято решение отправить на разведку на поверхность пару человек. А вдруг вопреки показаниям приборов, на земле все-таки есть возможность жить? ИИ отговаривал нас от этого, но мы были людьми, уже теряющими разум, и мы хотели дышать…
Отправленные вернулись с одним-единственным сообщением: «Пепел. Там один пепел…»
Они умерли через несколько дней из-за ударного воздействия радиации. Их не спасли ни специальные костюмы, которые они надевали на выход, ни наша медкапсула, которая сумела лишь ненадолго продлить им жизнь.
И тогда разверзся ад.
Мы день за днем лишались остатков рассудка… Люди начали убивать других людей, кто-то добровольно прощался с жизнью, не видя иного выхода, кто-то в приступе безумия ломал драгоценную технику. Последней каплей стало массовое отравление едой из синтезатора — что-то в его сложных процессах пошло не так, и все, кто ел эту пищу, погибли. Включая моего Мишу…
Открыть глаза в новом теле оказалось невероятно сложно. Будто тонны песка давили мне на веки. Но едва я это сделала, на меня обрушились все остальные, так давно забытые ощущения: холод, твердость пола подо мной, боль в теле, само тело… Не мое, но — мое.
Я приподнялась на локте, ощущая совершенно невыносимую слабость, затем села, вытянув худющие ноги и опираясь спиной на стену.
— Проследуйте в медицинскую капсулу, — произнес ИИ нейтральным голосом, который мог принадлежать, как мужчине, так и женщине. — Ваше тело нуждается в медпомощи. Пока вы будете проходить обследование и необходимые процедуры, я разблокирую воспоминания мозга, необходимые для адаптации в новой среде.
— Кап… капсула исправна? — прохрипела я. Горло раздирало, словно его кто-то натер наждачкой.
— Исправна, — после микропаузы ответил ИИ.
Я еле доползла до аппарата, завалилась в него и, кажется, тут же отключилась.
Сколько я провела там, точно не знаю, но все это время мне снились удивительные сны. В них я видела свою жизнь в этом мире…
***
Двадцать лет назад в семье лорда-князя Джозефа Торна, главы клана Торнов, родилась девочка. Вся в мать, Алисию Торн, с белыми волосиками на крохотной голове и такими же необычными глазами — серыми с легким лиловым отливом. Была она уже седьмым ребенком в этом семействе, причем четвертой из дочерей, так что ее отнесли к жрецам на благословение, нарекли красивым именем Ноэль, выделили кормилицу и… благополучно про нее забыли. Кто там думает об этих девчонках, когда клану нужны сильные мальчики — их и принялась рожать прилежная Алисия.
У Ноэль еще был шанс вырасти в относительном благополучии, если бы в шесть лет с ней не приключилось несчастье.
— Это мама мне сделала! Смотри, Джинни!
Я кружусь перед сестренкой, показывая, какими красивыми волнами развевается моя новая юбка, пошитая в цветах нашего клана — серо-сине-зеленая. Такая красивая вещь, да еще принадлежащая лично мне, у меня впервые, и я не могу сдержать радость. Обычно ведь я все донашиваю за своими сестрами. Джинни — на два года меня старше — лишь громко фыркает:
— Расхвасталась тут, мелочь белобрысая. А ну иди кроликов кормить! Тебе мама что велела!
Хоть мы и княжеские дочери, однако клан наш мал и беден, и мы должны работать наравне со слугами. И если мои братья избавлены от поденного труда, так как предполагается, что из них нужно вырастить воинов, а не работников, то мы, девочки, с ранних лет знаем, что такое ухаживать за птицей, доить коз, пасти овец и заниматься прочими домашними делами. А те, кто постарше, учатся и более сложным вещам: ткать, прясть, шить, вышивать — мало ли какое умение понадобится в клане будущего мужа.
Разве что старшая из нас, пятнадцатилетняя Розалия, избавлена от этих трудов. Ее прочат в жены Эдмунду Ламберту семнадцати лет от роду, наследнику лорда-князя Грэя Ламберта. Когда-то этот клан был весьма влиятелен, но те времена остались давно позади. Бесконечные войны с соседями разорили большую и богатую общину, и теперь даже такой захудалый клан, как Торны, имеет шансы породниться с обедневшими задаваками. В общем, Розалию берегут и воспитывают как истинную княжну, не нагружая трудами.
А вот я должна выполнять свои обязанности. Поэтому после слов Джинни с моих губ сползает счастливая улыбка, и я, вздернув подбородок, удаляюсь к клеткам с кроликами. Я гордая девочка и не собираюсь показывать сестре, что расстроена, зато с удовольствием показываю ей язык. Она верещит и пытается швырнуть мне вслед комок влажной земли, чтобы замарать новенькую юбку. Но я ловко уворачиваюсь, убегая прочь.
Однако возмездие настигает меня даже возле клеток, когда я уже сижу на корточках, прилежно убирая из них сгнившую траву и подкладывая свежую.
— Эй ты, крыса-белобрыса! — окликает меня Десмонд.
Он брат-близнец Джинни, и у них двоих гораздо более тесная братско-сестринская связь, нежели между всеми нами.
Десмонд меня не любит, часто задирает и не гнушается засунуть лягушку за шиворот. Вот и сейчас, увидев, что я посмела неуважительно обойтись с Джинни, он встает на ее защиту. Правда, защита его, как обычно, жестока и несоразмерна. Брат хватает меня за волосы и волочит куда-то прочь от кроликов. Я кручусь, отбиваюсь и стараюсь вывернуться, но Десмонд слишком силен, он каждый день тренируется с отцом, сражаясь на мечах, и против него я бессильна.
Мои ноги начинают скользить по грязи, и я наконец понимаю, куда меня притащили. За клетками и большими сараями есть огромная канава, куда часто сливают помои, сейчас, после недели непрерывных дождей, она еще и доверху полна воды.
— Нет! — начинаю вопить я, пытаясь укусить Десмонда за некстати подвернувшуюся руку.
От этого он еще больше свирепеет и со всего размаху швыряет меня в канаву. Я падаю туда плашмя, а жидкая вонючая грязь с громкими чавками начинает поглощать меня, заливая нос, уши и глаза. Я уже даже не боюсь того, что испортится драгоценная сшитая мамой юбка, просто стараюсь выбраться, не нахлебавшись грязюки. Но это совершенно безнадежно.
— Будешь знать как выпендриваться, крыса! — Десмонд ржет, словно дедушкин боевой конь. — Ишь, вздумала юбчонкой кичиться. Да Джинни мать десяток таких нашьет!
И он уходит, оставив меня барахтаться в отвратительной жиже. Брат не собирается причинять мне непоправимого зла, только гадко проучить, но, убежав по своим мальчишеским делам, через пару минут он попросту обо мне забывает.
Рукам не за что зацепиться, ноги скользят, не находя никакой опоры, рот забит мерзотной коричневой слизью. Отбросив всякую гордость, я зову на помощь, но как на грех никого рядом нет.
Я лезу наверх, срываюсь, лезу, срываюсь, лезу, падаю спиной назад и невольно глотаю залившуюся в горло жидкость…
Кто и когда заметил, что меня долго нигде не видно, я не знаю. Но меня находят. Захлебнувшуюся, плавающую спиной вверх. Кто-то начинает выть, кто-то стучит меня по спине…
Мне было страшно выходить из убежища. Очень страшно. Тут я находилась в каком-то защитном коконе — и я не про физическую, а скорее, про психологическую защиту, — а там, снаружи, меня ждал совершенно новый, пугающий мир.
За три дня ИИ с помощью еще работающей в бункере техники привел меня в порядок. Полина Рождественская соединилась с памятью и телом Ноэль Торн, получив вдобавок ускоренный курс обучения местному языку и письменности. Эти знания были позаимствованы нашим искусственным интеллектом у приходивших в бункер потомков выживших в катастрофе (или, как здесь говорили, Великой Казни). Язык, кстати, оказался любопытной смесью английского и гэльского с вкраплениями французского и еще пары европейских наречий.
Медкапсула, пребывающая на последнем издыхании, подлечила мое тело, избавив его от хронической пневмонии, ангины и прочих воспалительных процессов, бродящих по всему организму, а также — застарелых шрамов и синяков. Немного укрепила кости и суставы, а в качестве косметологических процедур, увлажнила кожу и убрала дерматит с затылка и левого бока.
Но главное, я как бы синхронизировалась сама с собой, единой в двух ипостасях. Подозреваю, что ИИ подключил какие-то специальные программы, влияющие на мое психологическое восприятие действительности, иначе такое слияние вряд ли прошло бы безболезненно для психики.
Кто я теперь?
Меня тянуло откликнуться на имя Ноэль, но ощущала я себя в большей степени, как та, прежняя, Полина. И все же была одной личностью.
И эта личность жутко боялась выйти наружу.
А сделать это было необходимо. ИИ поделился со мной удручающими фактами: за столетия система бункера совершенно износилась, мини-реактор почти исчерпал себя, и значит, вскоре здесь все может прийти в негодность. Но самое основное — в убежище не было еды. Так что, если я хочу жить, мне нужно сделать «шаг веры».
И… я его сделала.
— Прощай, — прошептала я, касаясь металлической двери бункера, раздвинувшейся при моем приближении. Кажется, говорила я это не только и не столько убежищу и искусственному интеллекту, сколько всей своей прошлой жизни…
С собой в качестве последнего подарка я уносила три инфокристалла в виде небольших фиолетовых камней, похожих на аметисты. Действовали они автономно, так как были скрещены с настроенными на мою ДНК бактериями и не зависели от внешнего источника энергии, однако срок их действия все же ограничивался несколькими годами. В кристаллах была записана полезная для меня информация, также могущая помочь в развитии местного общества, если, конечно, это общество вообще захочет развиваться. В чем у меня были серьезные сомнения.
— До свидания, — доброжелательно отозвался ИИ. — Заходите, если потребуется консультация. Пока это еще возможно.
…Снаружи холмов было зябко. Октябрьские ветра сбивали с ног и проникали прямо в душу, тревожа ее своим суровым приемом. Закатное солнце окрашивало вересковую пустошь в живописные, но тревожные багряные тона.
Я вышла из бункера все в той же тонкой рубашке и без обуви, сжимая кристаллы в руке. Тьма побери этих жрецов со своими ритуалами — отправили бедную девочку босую и раздетую «богам» на растерзание! Я бы, может, и взяла одежду из убежища, но за столько веков там уже ничего не осталось, все забрали те, кто уходил обживаться в новом мире.
Я взглянула вдаль, за барьер — на соседнем холме в дольмене по-прежнему стояли в ритуальном кругу друиды, и один из них, возвышающийся рядом, вперил в меня острый цепкий взор.
Вздохнув, я двинулась прямо к нему. Все равно сейчас мне больше некуда было идти.
***
— Лорд Ламберт! Лорд Ламберт, постойте! Она вышла! — крикнул брат Аодхэн в спину удаляющемуся князю. Тот решил, что ждать уже бесполезно, и направился к лошади, привязанной поодаль от места ритуала. — Милостью богов, ваша невеста вернулась!
Эдмунд Ламберт замер и медленно развернулся к Пределу Ветров.
Все та же хрупкая девушка со светлыми волосами, приведенная сюда три дня назад, спешила прочь от холмов, ёжась от пронизывающего холода. Но на сей раз она выглядела гораздо более целеустремленной. Оглядев ее с головы до ног, размашистой походкой лорд-князь решительно зашагал обратно к жрецам.
Они с девушкой достигли брата Аодхэна одновременно.
— Боги благословили тебя, Ноэль Торн, — проговорил друид, возлагая крепкую длань на ее голову в осеняющем благодатью жесте. — Теперь ты станешь женой лорда-князя Ламберта и принесешь процветание его земле. А если нет, то берегись мести богов. Таранис-громовержец покарает тебя, а Бригита-матерь не обнимет при встрече в ином мире. Сейчас мы…
И вдруг Ноэль перевела взгляд на князя. Она вся тряслась, но явно не от страха. А в глазах ее — теперь таких неожиданно ясных и умных — читалась вполне явная просьба.
— Довольно, брат Аодхэн, — произнес Эдмунд, скидывая с себя кафтан и укрывая им девушку. — Все дополнительные ритуалы потом. Ты же видишь, она замерзает, того и гляди богам душу отдаст.
— Как прикажете, лорд-князь, — легонько наклонив голову, произнес друид, и тут же смолкло пение остальных жрецов.
Эдмунд Ламберт, словно пушинку, подхватил на руки совершенно невесомую Ноэль и понес ее к лошади. Не заставлять же бедную идти босиком.
— Благодарю вас, — услышал он шепот прямо рядом со своим ухом.
И девушка теснее прижалась к его груди, стараясь спрятаться от пронизывающего ветра.
На мгновение князь ощутил слабый укол где-то в глубине сердца, но даже не понял, что это было, просто продолжил шагать вперед. Впрочем, неудивительно, что он не обратил внимания на странное движение души, ведь до этого момента он никогда не испытывал нежных чувств ни к одной женщине.
— Она ведьма! Разве ты не видишь?
Этот голос я уже успела хорошо запомнить за ту неделю, что жила в доме-крепости лорда Эдмунда Ламберта. Тонкий, высокий, с едва заметными визгливыми нотками, он принадлежал великолепной Лидии Мирей, первой красавице здешних мест и по совместительству любовнице моего будущего мужа.
— Ее выбрали жрецы, значит, считают ее достойной.
А вот второй голос был гораздо более мягким и женственным, и его обладательницей являлась Камайя Ламберт, одна из сестер лорда-князя, высокая стройная девушка лет двадцати трех, тоже с недюжинными внешними данными. С такой внешностью она должна была давным-давно выйти замуж и уже вовсю рожать детишек, на которых тут никто не скупился ввиду отсутствия контрацептивов, но по неизвестной мне причине задержалась в родительском гнезде. Не считать же непреодолимым препятствием для брака ее небольшую хромоту? Но скорее всего, я просто чего-то не знала, а посвящать меня в дела семьи никто не спешил.
— «Выбрали жрецы»!.. Да где они вообще откопали этот свой древний ритуал? Кому он нужен?! Притащили в дом какую-то помешанную, навязали Эдмунду в невесты. И что, она теперь всем тут заправлять будет?! Она же чокнутая! Ведьма! И почему вдовствующая княгиня молчит, неужели она потерпит, чтобы ее сын женился на юродивой?
— Но эта девушка уже не блаженная, боги холмов исцелили ее, — спокойно произнесла Камайя. — Странности у нее, конечно, есть, однако, надеюсь, что со временем она пообтешется. К тому же Ноэль — княжна из достойного рода.
— Пф! — фыркнула красотка. — Какой еще достойный род? Эти Торны копаются в свином навозе наравне со своими слугами. Они же бедняки!
— Лидия, ну что ты так возмущаешься? Ты всегда знала, что Эдмунд рано или поздно женится. Не рассчитывала же ты, в самом деле, стать супругой моего брата?
— А почему нет? Камайя, я ведь тоже из хорошего клана. Пусть не княжна, но Эдмунд заметил меня, ввел в свой дом. И ты сама говорила, что была бы не прочь иметь такую невестку, как я.
Сестра лорда вздохнула:
— Я и не прочь. Но против воли богов не пойдешь. Да и разве я тебя не предупреждала насчет Эдмунда? Не надо было прыгать к нему в постель, лишь он пальчиком поманил, тогда, глядишь, и стал бы воспринимать тебя всерьез. Лучше уж с Габриэлем бы осталась, честное слово. Но нет, тебе же захотелось большего — стать женой лорда-князя, а не его брата.
— Камайя, что бы ты обо мне не думала, ты должна помочь мне. Ты ведь не хочешь, чтобы эта белобрысая ведьма стала княгиней Ламберт?
Я сидела у пруда, завернутая в толстый шерстяной плед и скрытая наползшим с воды туманом и густыми кустами шиповника. В полуразрушенном замке, который здесь гордо именовали родовым домом, царил такой жуткий холод, что на улице казалось даже теплее, так что я выбралась «погреться» и поразмышлять на природе. Обе девушки, прогуливаясь, как на грех остановились поболтать возле моего укрытия, и я никак не могла сбежать, так как тут же была бы обнаружена. Вот поэтому и приходилось смирно сидеть, выслушивая все то, о чем и так шептались в семействе Ламбертов все, включая слуг.
Но я бы соврала, если бы сказала, что разговор был мне неинтересен. Все же он напрямую касался моей жизни. Вот, например, интересно, что сейчас ответит сестра лорда?
— Скажем так, Ноэль не вызывает у меня раздражения. Кроме того, как мне кажется, Эдмунд и наша мать рассчитывают, что ей будет легко управлять. Ну и самое главное — если она действительно окажется Даром богов, наш клан сумеет поправить свои дела, а это дорогого стоит, — отозвалась Камайя после небольшой паузы.
— Не окажется! Это все сказки друидов, и удивительно, что кто-то в них до сих пор верит. Ладно, я тебя поняла, ты совсем не собираешься мне помогать, — разочарованно пробурчала недовольная Лидия.
— Я даже не знаю, как могла бы помочь. Да и что ты так волнуешься? Ты ведь все равно останешься при Эдмунде. Вряд ли он прогонит тебя только потому, что собирается жениться. Уж поделите его как-нибудь на двоих. Ноэль, конечно, будет неприятно, но не она первая оказывается в таком положении.
— Я не собираюсь его ни с кем делить!
— Тогда что ты хочешь предпринять…
Тут девушки, видимо, решили пройтись дальше, потому что голоса их начали отдаляться, пока окончательно не растворились в тумане.
Я наконец рискнула подняться и встала, крепко сжимая озябшими руками концы пледа.
— Прекрасно, — проговорила я в пустоту. — Мало того, что замуж выдают, не спросив, так еще и это терпеть. Нет уж, дорогие мои девочки, давайте как-нибудь обойдемся без лишней драмы в этой пьесе…
Разумеется, я понимала, куда попала, и не имела иллюзий насчет своего положения в клане Ламбертов, но официальная любовница — это уже было слишком даже для разумной и готовой к компромиссам меня.
А «положение» у меня было весьма простое: либо я выхожу замуж за фактически незнакомого мне человека, однако — высокого рода, и с перспективой стать хозяйкой маленького, но все же княжества, либо оказываюсь в глухой нищете семейства Торн, откуда у меня не будет иного выхода, кроме как — опять-таки! — замуж, но уже не пойми за кого.
Здесь, увы, не тот мир, где имеют хоть какое-то понятие о правах женщин и есть возможности для карьерного роста. На многие мили вокруг — вересковые пустоши, леса, рощи, скалы и куча периодически воюющих между собой кланов. Кланов, где правят сильные, зачастую жестокие мужчины. Куда бы я ни пришла, везде меня ждет одно и то же.
Более того, убежав из-под крыла Эдмунда Ламберта, я стану легкой добычей любого мужика, посчитавшего, что одинокая леди вполне сойдет для того, чтобы согреть ему постель на ночку-другую. Понятия чести и определенные жизненные принципы в этом обществе, конечно, есть, иначе оно бы просто сожрало само себя, но женщину-одиночку тут воспринимают по большей части, как гулящую бабу, доступную всем желающим, ну или как почтенную вдову-матрону, которая успела заслужить уважение у своих соседей, а посему ее трогать нельзя. По возрасту я на матрону не тяну, так что выводы, которые сделают мужчины, очевидны.
До свадьбы я дожила. Подозреваю, что по одной простой причине — с этим событием не стали тянуть.
Жениху и невесте неплохо бы познакомиться друг с другом, прежде чем жениться? Нет, не слышали. За три недели, что прошли с момента нашей первой встречи, лорда Ламберта я видела лишь несколько раз, он постоянно находился в разъездах, посещая не только свое хозяйство, но и соседних лордов, иногда оставаясь у них на ночь.
Мать Эдмунда, вдовствующая княгиня Мойна Ламберт, заметив мое недоумение из-за постоянного отсутствия князя, снизошла до объяснений: оказывается, лорд-протектор Преттании решил позвать на военный совет северных князей, так как на юге назревает серьезный бунт, подпитываемый зачинщиками с материка. И сейчас все местные главы кланов обсуждают, отправляться ли на помощь правителю или предоставить ему самому решать проблемы юга, при помощи князей Равнины.
Преттания, негласно делившаяся на Равнину и Нагорье, так и не стала полноценной монархией. Страной-островом де юре управлял лорд-протектор, или верховный защитник, под его крылом находился двухпалатный Совет и своя маленькая армия. Кроме того, его поддерживали наиболее крупные землевладельцы. Но по факту разрозненность кланов не позволяла считать страну по-настоящему единой. Каждый лорд-князь обладал достаточной свободой, чтобы вершить свои дела единолично, вспоминая об общем благе, лишь когда ему это было выгодно.
Впрочем, жителей материка никто из преттанцев не любил и не желал, чтобы они вмешивались в дела острова и уж тем более захватывали здесь земли и власть. Это была общая угроза. Так что вероятность того, что северные лорды откликнуться на призыв верховного защитника, была довольно высокой.
Для меня этот факт означал, что Эдмунд Ламберт женится на мне в самом скором времени, ибо потом этого времени может и не быть.
Моей подготовкой занялась сама вдовствующая княгиня, но готовилась я не к собственно к свадьбе, а скорее к обязанностям, которые на меня свалятся после того, как я получу титул. И это меня несказанно радовало, потому что именно это обучение стало первым шажочком к моему признанию в этом мире.
Я не вполне это понимала — до одного случайного происшествия, — считая, что раз меня тут не трогают, только здороваются при встрече да выделяют еду, то, возможно, так и нужно. Может, мне просто дают освоиться в новом месте. Может, мать лорда Ламберта — в принципе этакая сухая и злобная тетка, которая разговаривает со мной через губу, ибо ни с кем не умеет общаться по-другому.
Но все оказалось немного не так, как я решила поначалу.
Через пару дней после нашего столкновения с Лидией я вновь выбралась из дома, чтобы побродить по окрестностям, а заодно составить более ясное представление о том, как здесь живут люди.
Не далее как вчера Эдмунд Ламберт провез меня по трем поселениям, относившимся к нашему княжеству, где представил в качестве будущей жены и хозяйки этих земель. Не могу сказать, что ко мне отнеслись тепло. Друидов тут почитали, но отнюдь не спешили принимать навязанную ими невесту для лорда. Да и внешность у меня не способствовала мгновенному доверию: странные белые волосы и очевидная субтильность отпугивали крепких кряжистых мужиков и их не менее внушительных женщин, обладающих сплошь русыми, рыжими и черными шевелюрами. И я не могла упрекать людей. Даже в выданном мне платье, привычного для местных кроя, и простом сером шерстяном плаще я все равно выглядела как подозрительная чужачка.
Я, кстати, примерно могла предположить, от кого Алисия Торн (а вслед за ней и я-Ноэль) унаследовала столь приметные локоны. Была в нашем бункере одна скандинавка с точно таким же цветом волос, похоже, она и стала родоначальницей семейства, в котором родилась Алисия. Не знаю уж, как моей матери с таким «дефектом» удалось завоевать доверие людей в клане, но мне предстояло справляться с этим самой.
Ни с Джозефом Торном, ни с Алисией мне еще не довелось пообщаться. По слухам, они должны были прибыть на свадьбу, но и только. Никто из моей семьи не спешил заключить в объятия чудом исцеленную дочь и сестру. Впрочем, и их я осуждать тоже не могла. Они давно меня заживо похоронили, и теперь с трудом принимали мысль о моем воскресении. Подозреваю, радовала их только возможность все-таки породниться с кланом Ламбертов. Если уж не удалось провернуть этот фокус с Розалией, то, может, получится хотя бы со мной?
Розалию мне было очень жалко. Как ее ни оберегали, но от всего не убережешь. Спустя полгода после несчастного случая, отобравшего у меня разум, мою старшую сестру, имевшую неосторожность забраться слишком глубоко в лес в поисках хвороста, загрыз отбившийся от стаи волк. Пусть сейчас я и не воспринимала Торнов, как семью, но бедная девочка точно не заслуживала такой страшной судьбы.
А леса, кстати, здесь после катастрофы выросли отменные. Теперь они снова, как много веков назад, занимали огромную площадь острова, и в них постепенно вернулись те виды животных, которые жили здесь задолго до Великой Казни, а точнее даже задолго до начала индустриальной эпохи моего мира.
Правда, насколько я могла видеть, нынешнее население острова с энтузиазмом готовилось повторить ошибки своих предков, точно так же безжалостно вырубая деревья под пашни и пастбища и используя их для производства древесного угля. Кроме того, уже началось бездумное осушение торфяников, что обезвоживало леса и приводило к их постепенному вымиранию. Но все же до экологического бедствия было еще очень далеко, и в нынешних преттанских лесах можно было встретить и медведей, и волков, и лис, и лосей с оленями, не считая всяких мелких хищников и травоядных.
В общем, после того, как лорд-князь показал меня людям клана, я сочла своим долгом пойти и познакомиться с тем, как они живут, как работают и, что называется, чем дышат. Выйдя из крепости, я направилась в сторону самой близкой к нам деревни под названием Дунмор, начинавшейся чуть ли не от самых ворот деревянного забора, окружавшего княжеский дом.
…и громкий всплеск.
Вздрогнув, я обернулась — чтобы увидеть, как в бурлящей реке, отчаянно цепляясь за какую-то корягу, барахтается ребенок. Мальчишка. Совсем еще маленький.
По берегу, прижав ладошки к щекам, металась девочка чуть постарше… наверное, его сестренка.
— Эван! Держись! Помогите! Он упал, он в реке!
Ее новый крик вырвал меня из оцепенения. Даже не успев осознать, что творю, и оглядеться по сторонам в поисках более подходящих спасателей, я бросилась прямо к реке, на ходу сбрасывая с плеч тяжелый плед, в который закуталась, когда вышла из дома.
И как вовремя! Девочка уже готова сама была лезть на помощь братишке — вот глупая! утонет же! — но я успела схватить ее за руку.
— Отойди!
Времени на раздумья не было. Даже на то, чтобы снять тяжелые ботинки с длинными шнурками, которые мне выдали в первый же день по прибытии в замок.
Первый шаг в воду вырвал у меня сдавленный стон — казалось, миллионы ледяных игл впились в кожу. «А ботинки-то теперь наверняка разбухнут и испортятся», — промелькнула абсурдная мысль, пока я, поскальзываясь на илистых камнях, пробиралась к коряге, на поверку оказавшейся корнем старой ивы, росшей на берегу. Ветви дерева нависали прямо над рекой, и, видимо, с одной из них и свалился мальчонка.
Эван увидел меня, что-то закричал, но тут же хлебнул воды и закашлялся. Сердце у меня бешено колотилось, но не от обжигающего холода — от страха, что не успею. Подобравшись поближе, я упала пузом в реку, распласталась на камнях и потянулась к мальчишке:
— Дай руку!
Эван попытался достать до меня, но течение было слишком сильным. Его пальцы, вцепившиеся в корень, побелевшие от холода и напряжения, разжались, и пацан вдруг резко ушел под воду.
Забыв обо всем, я прыгнула вслед за ним.
Ледяная вода сомкнулась над головой, выбив из легких весь воздух. На секунду мир сузился до дикого стука в висках и мутной зелени вокруг. К счастью, когда я вынырнула, Эван был рядом — течение не успело унести его далеко. Я рванула вперед, цапнула мальчишку за шиворот тонкой куртёнки и изо всех сил потянула к себе. Вода хлестнула в лицо, однако я успела перехватить мальчишку так, чтобы его голова осталась над поверхностью.
— Держись за меня!
Эван мертвой хваткой впился в мое плечо, а я, подхватив его одной рукой, второй изо всех сил принялась загребать к берегу. Ноги еле касались скользкого дна, а течение так и норовило вырвать у меня мальчика из крепко сжатой ладони. «Только бы не выпустить его, только бы не выпустить», — билось в голове.
С берега донеслись крики — к нам на помощь, слава Богу, уже сбегались люди. Кто-то даже бросил веревку, но она упала слишком далеко. В конце концов я просто оттолкнулась от камня и поплыла к берегу, изо всех сил работая свободной рукой.
— Ноэль, сюда!
Грубые, но сильные мужские ладони ухватили меня за платье и потащили наверх. Я ощутила под ногами надежную твердь и инстинктивно прижала Эвана к груди, чувствуя, как его трясет.
— Отдай его! Быстрее! Вас обоих к печке нужно!
С усилием разжав не слушающиеся руки, я отпустила мальчишку, и его тут же потащили в ближайший дом, прямо по дороге пытаясь растереть замерзшие конечности шерстяными платками. Следом за ним понеслась и его сестренка.
А вот моя попытка встать успехом не увенчалась — ноги сводило, и они попросту меня не слушались. Какая-то сердобольная женщина накинула мне на плечи тот самый плед, который я сбросила перед тем, как лезть в воду, но он тут же весь промок.
— П-пацан дышит? — спросила я, дрожа и клацая челюстью.
— Дышит, госпожа! Все хорошо, вы успели. Только греть его надобно. Да и вас тоже.
Даже несмотря на то, что мне сейчас было самой до себя, я отметила, что женщина обратилась ко мне на вы и назвала «госпожой». А ведь подобные привилегии имела лишь семья лорда-князя…
Тут подоспела еще одна местная жительница, и они обе принялись помогать мне подняться.
Лишь оказавшись наконец на ногах, я заметила Мойну Ламберт.
Высокая, сухая, с поджатыми губами, она стояла в стороне, опираясь на резной посох, с которым никогда не расставалась, и смотрела на меня странным пронзительным взглядом, от которого почему-то немедленно захотелось выпрямиться.
— Ты прыгнула в реку, даже не сняв ботинок, — произнесла она совершенно ровным, бесстрастным тоном.
Я машинально посмотрела на свои ноги. Обувь действительно была полна воды, отяжелевшая и безнадежно испорченная.
— Не успела снять, — пробормотала я, пожимая трясущимися плечами.
Мойна медленно кивнула. А потом неожиданно резко стукнула посохом о землю — и вся гомонящая и охающая толпа, собравшаяся на берегу, разом замолчала.
— Разве это не будущая хозяйка Дунмора?! — Голос вдовствующей княгини прокатился над всей деревней. — Дунмора и всего княжества Ламберт?!
Несколько мгновений стояла полная тишина. Лишь по-прежнему живо журчала река, словно и не заметив, что в ней только что едва не погибла одна юная душа.
А затем какой-то мужчина громко крикнул:
— Наша хозяйка!
И смешанный женско-мужской хор дружно подхватил:
— Наша хозяйка! Да благословят ее боги! Не ошиблись друиды…
Слабая, почти незаметная улыбка коснулась губ строгой Мойны Ламберт.
— Так чего вы стоите? — рявкнула она. — Дайте ей виски, черт побери! И отведите скорее к печке!
Меня подхватили под руки и практически поволокли к деревенским домам. Я шла, спотыкаясь, в ушах все еще шумела вода, а с волос стекали обильные влажные потоки. Но одна мысль согревала жарче любого костра.
Эти люди сейчас назвали меня своей хозяйкой.
Не потому, что я невеста их вождя. Не потому, что так им приказала мать лорда.
А потому, что я прыгнула в ледяную воду за их ребенком.
Вот, что оказалось важнее моего будущего титула, важнее одобрения жрецов и важнее симпатии или антипатии князя. Этот выбор люди сделали сердцем.
Случай в деревне стал той поворотной точкой, после которой вдовствующая княгиня начала обучать меня искусству управления землями клана. И только тогда я в полной мере поняла, что до этого меня практически не считали за человека. Ну явилась какая-то очередная девица с претензиями на титул, так вон их сколько тут бродит. Одна Лидия чего стоит.
Кстати, в какой-то момент я прямо спросила Мойну о ней. Вдовствующая княгиня одарила меня очередным нечитаемым взглядом, и я уж подумала, что она ничего не ответит, но после паузы та все же произнесла:
— Лидия — просто женщина. Красивая, с характером, но без искр разума в голове. Сначала я заметила ее рядом с одним своим сыном, потом — с другим. Она всегда была бойкой, и в какой-то момент я даже подумала, что, быть может, ее пробивная натура — как раз то, что нужно Эдмунду. Однако потом кое-что произошло, и я увидела, что у этой женщины нет принципов, только желания. А личные желания не помогут народу выжить суровой зимой, не распределят зерно и шерсть так, чтобы обеспечить весь клан, не погасят начинающийся конфликт и не разрешат спор о сбежавшей корове. Красота увянет, что останется?
— А что тогда случилось? — поинтересовалась я, задумчиво перебирая в руках клочки овечьей шерсти, которые мне вручила Мойна, чтобы показать, чем хорошее руно отличается от плохого. — Почему вы перестали думать о Лидии, как о достойной паре для сына?
Мать Эдмунда вдруг яростно взмахнула рукой:
— Да чтоб ее корни засохли! Она пустышка. Пустая, как бочка без эля!
На реке я уже имела возможность слышать, как ругается обычно сдержанная и серьезная вдовствующая княгиня, и в очередной раз поразилась тому, что за такой суровой внешностью и манерами прячется женщина с огненной душой.
— Прошлой зимой мы большей частью семьи гостевали у лэрда Макливи, — продолжила Мойна. — Наш замок тогда восстанавливался после набега Грегсонов, и если летом мы еще могли в нем обитать, то зимой там вымораживало все живое. Сейчас-то уже не так… Лэрд Макливи был в свое время обласкан дедом Эдмунда и имел два дома на своей земле. Потеснившись, один он отдал нам. Однажды ночью кто-то из недобитков Грегсонов поджег наше жилище. Хвала богам, тогда никто не пострадал, все успели выбежать наружу. Но как они выбегали! — Вдовствующая княгиня усмехнулась, глядя вдаль и очевидно вспоминая разыгравшуюся в ту ночь сцену. — Все взяли с собой самое дорогое. Эдмунд вынес на себе из дома двух детей, моих внуков от Миррей и Хлои, мои девочки вывели других детишек. Старый Стэн Ламберт на трясущихся руках выволок своего любимого пса, такого же дряхлого, как он сам. Габриэль помог выбраться своей тогдашней пассии — теперь, правда, у него уже другая, я даже перестала запоминать их имена, все равно меняются, как дрозды на рябине. Даже дети протащили за пазухами кошку с котятами, жившую в доме. И только Лидия вышла одна. С ворохом своей одежды в мешке…
От нахлынувших эмоций мать Эдмунда даже пристукнула по полу посохом.
Я понимающе кивнула. Что ж, теперь стало ясно, почему зеленоглазой красотке не достались симпатии вдовствующей княгини.
— Она никогда не полезла бы в ледяную воду за чужим дитём. А может, и за своим бы не стала, — припечатала Мойна Ламберт.
Помолчав с минуту, я все-таки задала мучающий меня вопрос:
— Но как быть мне? Лидия — женщина лорда-князя, и он еще ничего не говорил по поводу ее статуса после нашей свадьбы.
Вдовствующая княгиня откинулась на прямую твердую спинку стула.
— Когда я выходила замуж за Грэя Ламберта, у меня была та же проблема. Ее звали Селией.
— И как вы эту проблему решили? — осторожно спросила я.
Мойна оглядела меня с головы до ног, затем тихо качнула головой:
— Тебе мой способ не подойдет.
— Это почему же? — Я позволила себе бросить смелый взгляд на мать Эдмунда. — Если вы справились, то, может быть, и я смогу.
Вдовствующая княгиня вздохнула:
— Я вызвала ее на поединок.
— Поединок? — ахнула я. — Настоящий, на мечах?
— Да. Я приказала своей сопернице убираться прочь из замка Ламбертов, но она отказалась. Грэй в те дни воевал с нашими извечными врагами Грегсонами и даже не стал вникать в женские разборки. Тогда, по обычаю северных кланов, я вызвала ее на бой. У нас не только мужчинам позволено биться за женщину, но и женщины, если они воспитаны как воины, могут сражаться за любимого. А если не умеют держать в руках меч, то могут мутузить друг друга кулаками.
— И вы бились на мечах?
— Девушки тех времен были не чета нынешним субтильным девицам. Мы с Селией схватились даже не до первой крови, а до того мига, пока кто-то из нас не попросит пощады. Она была дочерью лучшего из воинов клана, отец обучил ее мечевому бою наравне со своими сыновьями. А я — дочь вождя клана Стетхэмов. Меня с детства готовили стать княгиней-воительницей. В наше время совершалось гораздо больше набегов и стычек, чем сейчас. Даже женщины старались научиться держать в руках оружие, чтобы защитить себя.
— И значит… вы победили?
Мойна Ламберт громко фыркнула.
— Конечно, черт возьми! Я же не собиралась жить с таким позором, как любовница в доме моего мужа.
Я улыбнулась, мимолетно подумав о том, как причудливо развилась религия, а вместе с ней и язык в этом мире. С одной стороны, нас окружало махровое язычество, а с другой, кто-то привнес сюда ругательство «черт», но это ведь неотъемлемый персонаж христианского мировоззрения. Наверное, на материке сохранилось какое-то подобие монотеизма и христианства и проникает сюда по капле. А может, это кто-то из людей бункера подарил местным такое выражение, и оно прижилось — а чертом теперь величают какого-нибудь особо коварного местного божка.
— Владение мечом мне недоступно, — покачала я головой в ответ на рассказ вдовствующей княгини. — Биться на кулаках — означает опуститься до уровня крестьянки. Если быть честной, я не хочу в это лезть вовсе. Но… я сознаю свое положение. И не потерплю неуважения к себе.
Кто я? Что я? Какая я? Чего я хочу?
Эти вопросы теперь преследовали меня каждую свободную минуту, хоть минут этих было не так много. Я смотрела на свою комнату с каменным полом, грубосколоченной кроватью и полным отсутствием каких-либо приятных глазу декоративных вещей и спрашивала себя: как я сюда попала? Зачем мне быть здесь? Может быть, мне этого не нужно? Или…
И с каждым честным ответом я рисовала образ новой себя и вглядывалась в него, чтобы понять и запомнить как следует.
Я — юная и, надо признать, красивая, какой-то холодноватой, но не отталкивающей красотой. Однако душа у меня взрослая. Поэтому я спокойна, рассудительна и умею принимать жизнь такой, какая она есть. Хочу ли я что-нибудь изменить в этой принятой жизни? Внезапный ответ… Да!
И я буду это делать. Потому что другая часть моей натуры — это полная противоположность холодности и спокойствию. Это страсть. Это ветер. Это много-много эмоций. Скрытых внутри. Наверное, поэтому я и ощутила некоторое сродство с Мойной Ламберт. Огонь, спрятанный внутри ледяных стен…
За последних несколько дней я прошла внутренний путь от отстраненного созерцания к ясному пониманию окружающего. А теперь уже подобралась вплотную к тому, чтобы прикоснуться к этому новому миру всем сердцем и, кто знает, может даже, полюбить его.
С каждым днем люди вокруг меня переставали быть просто картинками и приобретали в моих глазах плоть и кровь. Мне нравилась Мойна, да и Камайя теперь воспринималась как живой человек. Я даже начала различать лица мужчин, окружавших лорда Ламберта.
А уж когда пришла в Дунмор, навестить Эвана с сестрой, то вообще — будто домой попала. Местные жители хоть и выглядели сурово, но стоило лишь им меня признать, как они раскрылись совсем с другой стороны. Я увидела и веселые улыбки (пусть и щербатые местами), и радостные лица, и искренние чувства. Эван же, как залез ко мне на колени, так и не слезал с них весь вечер.
Я узнала, что мальчик вместе с сестренкой Милли потеряли обоих родителей в прошлогоднем набеге Грегсонов: их отца убили, а мать похитили, и теперь никто не знает, где она. Ламберты, разумеется, ходили в ответный набег на ближайшие грегсоновские деревни, но там матери этих детишек не оказалось. Дети не теряли надежды, что однажды она вернется, но их дед с бабкой, которые взяли внуков под свое крыло, уже не ждали ее обратно.
— Попользовали да и прибили небось, — болезненно морщась, сказал мне дедушка Эвана. — Или рабыней заделали. Эти Грегсоны — мерзкие отродья. Если все остальные кланы соседствуют нынче мирно, то эти все никак не угомонятся. То скот угонят, то деревни подпалят. Все хотят, чтобы мы с этих мест убрались, а они их заняли. Да только не пойдем мы никуда. Это наша земля!
И при этих его словах я вдруг ощутила крохотную огненную вспышку в груди.
«Это наша земля».
Это… наша… земля. Это… моя земля! И я не хочу, чтобы по ней разгуливали такие вот Грегсоны, а люди вынуждены были ютиться в жалких лачугах и развалинах замков.
Так я и пришла к осознанию, что я нужна этому месту, нужна этим людям. Что я сама — лично я, а не навязанные мне ИИ установки — хочу им помочь. Наверное, для этого я и попала сюда. А для чего же еще, если подумать? Чтобы исправно задирать юбку перед лордом и планомерно рожать ему детей? Или тихо спиваться в уголке, не сумев принять эту трудную, но настоящую жизнь?
Нет. Я — женщина из других времен, женщина, которая благодаря обстоятельствам, знает намного больше, чем другие. И я могу помочь людям. Не каким-то абстрактным персонажам, а вот этим конкретным людям, которые сейчас рядом со мной. Помочь Мойне жить в тепле и не страдать так от постоянного радикулита. Помочь Эвану и Милли вырасти не в грязи и нищете. Помочь Камайе найти свое счастье. И даже Эдмунд… Даже для него мне вдруг захотелось что-то сделать.
А поняла я это после нашего небольшого предсвадебного разговора.
— Мама, я украду у тебя Ноэль? — спросил лорд-князь, заглядывая в зал, где я сидела, выслушивая очередную хозяйственную лекцию от вдовствующей княгини.
Мойна лишь царственно повела рукой.
Я вышла за порог и не очень вежливо уставилась на Эдмунда.
— Что вы хотели, лорд-князь?
— Поговорить. И лучше не в доме. — Мужчина подал мне руку, и я медленно положила на нее свою.
Накинув теплые плащи, мы вышли из замка, и я поняла, что лорд ведет меня к озеру.
Поначалу мы шли молча. На улице со вчерашнего дня еще больше похолодало, и я прятала нос в длинный шарф, подаренный мне Мойной после моего нежданного заплыва. Эдмунд не спешил начинать разговор, и я тоже не рвалась заговорить первой — сам позвал, сам пусть и выкручивается. А то вытащил меня на этот холод, понимаешь ли.
На сей раз с небольшого озерца не тянуло туманом, оно лежало перед нами, серое и неподвижное, как полированный мрамор. Лорд остановился у самого берега, поднял с земли плоский камешек и запустил его по воде. Три прыжка — и тихий всплеск.
— Мать говорила о тебе сегодня. — Его голос прозвучал неожиданно мягко, будто бы не желая спугнуть тишину между нами. — Она рассказала про мальчика из Дунмора.
Я повела рукой в неопределенном жесте.
— И что она сказала?
— Что ты сиганула за ним, даже не сняв ботинок.
Едва заметно улыбнувшись, я подняла на него взгляд. Эдмунд стоял прямо, широко расставив ноги, ветер трепал его темные длинные кудри и холодил и без того обветренные щеки. Я даже залюбовалась, рассматривая моего будущего супруга. Царственная осанка, широкие плечи, подтянутый торс, сильные красивые руки с длинными пальцами, на одной из ладоней белеет шрам… Истинный вождь своего клана.
Но невольное восхищение, которое я испытала при созерцании столь великолепного образца мужественности, не помешало мне заметить, что в глазах Эдмунда теперь мелькало что-то новое. До этого момента он смотрел на меня, как на некий внезапно свалившийся на него артефакт, с которым он не знал, что делать. Теперь, кажется, он — как недавно и я — увидел во мне живого человека.
В день нашей свадьбы пошел снег. Не стеной, конечно, просто редкие первые снежинки закружились в воздухе, словно белые мотыльки.
Процессия, которая двигалась к дольмену, возвышающемуся посреди вересковой пустоши, состояла из меня, жениха, всех Ламбертов, на данный момент присутствовавших на землях клана, а также тех зажиточных лэрдов, которые тоже входили в клан, но носили иные фамилии. Отдельной кучкой шли представители Торнов в лице моих родителей, двух братьев и двух сестер. В одном из братьев я узнала Десмонда — уже взрослый, по местным меркам, заросший черной бородой, но несомненно это был он. Джинни на моей свадьбе не появилась, она числилась замужем за представителем кого-то из соседних кланов и жила довольно далеко от прежней семьи.
Моя встреча с родителями и прочими родичами прошла, как и ожидалось — скомкано и не очень комфортно для обеих сторон. Никто из нас толком не знал, как общаться друг с другом, поэтому отец лишь смущенно похлопал меня по плечу, пробормотав что-то о милости богов, а мать сдержанно обняла, желая счастливой жизни с лордом-князем. Лишь под конец аудиенции что-то ее все-таки «пробило», и Алисия подошла ко мне, с неожиданной лаской погладив по голове и неловко ткнувшись носом в щеку.
— Девочка моя, — прошептала она. — Я так рада… Хвала богам, что вернули тебе разум. Не держи на меня зла, если сможешь. Я знаю свой грех пред тобой и не прошу простить. Но теперь, когда увидела тебя, я больше не хочу оставаться в стороне… Если что-то будет нужно, ты всегда можешь прийти ко мне.
Затем она отстранилась и потянулась к свертку, лежавшему на скамье. Развернув плотную ткань, Алисия вынула оттуда небольшую шкатулку и открыла ее. Внутри на подушке из шерсти лежали три предмета: внушительный серебряный браслет, больше похожий на наруч[1], мешочек с солью и длинный красивый нож с рукоятью из оленьего рога, на которой были вырезаны причудливые узоры, напоминавшие кельтские, такой же орнамент покрывал часть вороненого лезвия и кожаные ножны.
Про браслет и соль я уже знала из объяснений вдовствующей княгини, которая сочла нужным просветить меня насчет свадебного обряда, справедливо полагая, что я ничего о нем не ведаю. Серебряное украшение — это дар невесте высокого рода от ее клана, соль — дар матери, символ того, что теперь ее дочь принимает на себя обязанности хозяйки чужого дома и входит в него не с пустыми руками, а также оберег на удачу.
А нож? Я подняла взгляд на мать, и она верно истолковала его.
— Это подарок для твоего жениха, Ноэль. Я понимала, что у тебя нет ни времени ни возможности найти достойный дар для лорда-князя или сделать его своими руками, поэтому решила отдать этот нож тебе. Он достался мне от моего далекого предка, и я хранила его, как память, но теперь пусть он служит твоему мужу.
— Спасибо… мама, — проговорила я, с некоторой неуверенностью принимая шкатулку. Но ее подарок действительно меня тронул.
Я не испытывала никаких особенных чувств к родителям. Они оставили меня, когда я была маленькой, и уже не имели шанса надеяться, что во мне вспыхнет сильная родственная привязанность. Время было упущено безвозвратно. Однако и недобрых чувств к ним я в себе не обнаружила. Даже вид Десмонда не заставил меня вздрогнуть — мое сердце при взгляде на семейство Торнов билось ровно. И все же… мать есть мать. Что-то во мне откликнулось на ее робкий взор и подарок, явно сделанный от души.
…Свадебную процессию сопровождала музыка, извлекаемая приглашенными музыкантами из волынок, рожков, флейт, ручных арф, примитивных скрипок, а также тамбуринов и бубнов. Эдмунд ехал чуть впереди на гнедом жеребце, одетый в черные штаны и серо-голубой кафтан с накинутым поверх него пледом фиолетовых цветов клана Ламбертов, его скрепляла фибула с драгоценными камнями. Килтов тут не носили, но характерные клетчатые тартаны как были много веков назад, так и остались неотъемлемой частью здешней культуры. На бедре лорда-князя покоился меч в богато украшенных ножнах.
Мою серую в яблоках лошадь вел в поводу брат Эдмунда, Габриэль; в седле я сидела по-женски, перекинув обе ноги на одну сторону. На мне красовался расшитый цветами и затейливой вязью корсет, надетый поверх лавандово-серебристого платья. Плед, который укрывал меня практически с головы до пят, цветом выдавал мою принадлежность к клану Торнов, но скоро это должно было измениться.
И я, и Эдмунд чувствовали себя немного не в своей тарелке, но оба умело это скрывали. И лишь наши взгляды, порой бросаемые друг на друга, выдавали внутреннее волнение. Впрочем, чем ближе мы подходили к местному «Стоунхэнджу», тем более уверенным становился лорд-князь. И когда, завидев друидов, стоящих возле священного дольмена, он спешился и подал мне руку, то выглядел при этом решительно и даже как будто победоносно.
Жрецы пригласили нас внутрь двенадцати камней, к другому плоскому и круглому камню, лежавшему в центре. Эдмунд взял меня за руку, и мы шагнули прямо к валуну, тогда как все пришедшие, кроме друидов, остались за пределами дольмена.
Друид, которого я уже видела раньше и которого Эдмунд называл братом Аодхэном, поднял руку — и тут же смолкла музыка и все другие звуки. Только ветер шелестел в зарослях вереска и кружились в его порывах крошечные снежинки.
Ритуал начался. Но я была так взволнована, что пропустила первые слова жреца и очнулась лишь в момент, когда он произнес:
— Пусть она станет тенью твоего сердца и светом твоего очага. Той, что оберегает тебя от палящего солнца и знает все твои мысли без слов. Пусть она будет твоим берегом, чтобы, куда бы ни уносила тебя река жизни, ты всегда знал, где найти причал. — Голос священнослужителя стал громче: — Да станешь ты для нее мечом утром и плащом вечером — защитой от бед и покоем в доме. Пусть твоя любовь будет ей крепостью, но не клеткой. Стань как дуб, что укрывает от бури, но не мешает солнцу ласкать лицо сквозь листья.
С каждым произнесенным словом мое сердце билось все чаще, а пальцы, переплетенные с пальцами Эдмунда, начали слегка подрагивать от осознания того, что теперь вся моя жизнь связана с этим красивым, гордым и властным мужчиной, которого я почти не знаю, но… кажется, не против узнать поближе.
На пиру рекой лились эль, вино и виски, надрывались музыканты и постоянно звучали здравицы. Я немного шугалась всего этого веселья, но в целом справлялась неплохо. И, что удивительно, во многом это была заслуга моего новоиспеченого мужа. Он с неожиданной теплотой проявил заботу, тихо подсказывая, что нужно делать, и оберегая меня от излишне навязчивых пьяных гостей. Его руки, обнимавшие мою талию, были теплыми, а взгляд с каждой минутой становился все жарче. И это при том, что лорд, в отличие от остальных мужчин, пил весьма сдержанно. То ли жениху здесь было не положено напиваться на собственной свадьбе, то ли он просто этого не хотел, приберегая ясность сознания для того, что должно было произойти этой ночью.
В отличие от него, я элем не пренебрегла. И уже чувствовала, как начинают алеть мои щеки. Я старательно отгоняла от себя мысли о ночи, но не могла не замечать, что внутри меня крутится клубок из множества чувств и эмоций, и среди них нашлось место как волнению и страху, так и интересу и предвкушению… Сколько веков — в прямом смысле! — прошло, когда в последний раз у меня была ночь?
При всех мы обменялись с Эдмундом дарами. Сначала он отдал мне большой ключ от кладовой, как символ нового статуса хозяйки замка Ламбертов, а затем приколол на мой тартан узорчатую серебряную брошь с геральдическим символом клана — лунный серп, пересеченный мечом, — украшенную бирюзой. Я же вручила ему тот самый нож, принесенный матерью, и не без скрытой радости наблюдала, с каким удовольствием Эдмунд рассматривает мой подарок и убирает его за пояс.
В какой-то момент я должна была обойти самых близких родичей лорда-князя, сидевших с нами за одним столом, с кувшином эля, смешанного с медом, наливая каждому по чарке. Их реакция была разной: кто-то вскакивал с места и радостно приветствовал меня, кто-то принимал чашу настороженно, а кто-то начинал шептаться, едва я отходила подальше. Мойна приняла эль со сдержанной торжественностью и выпила чарку до дна.
— Наконец-то мой сын выбрал женщину, а не пустышку звенящую, — шепнула она мне одобрительно.
Хоть я и почувствовала себя немного неловко после этих слов, но услышать их было, как ни крути, приятно. Правда именно в этот момент «пустышка звенящая» решила пройти рядом — и я не успела отреагировать, когда она красиво качнула бедром, толкая меня вперед.
Разумеется, эль из кувшина тут же выплеснулся на мое платье, и все, кто это видел, замерли в предвкушении грядущей сцены.
— Ох, простите, леди-княгиня, — насмешливо процедила Лидия. — Не заметила вас.
Я неторопливо развернулась, окидывая зеленоглазку спокойным взглядом. «Да что ж ты так упорно набиваешься мне в соперницы? Я в своем мире шестьдесят с лишним лет на свете прожила, мне вся эта мышиная возня и даром не нужна. Не буду я играть по твоим правилам».
— Ничего страшного, все мы бываем немного неуклюжи, — проговорила я негромко. — Одолжи мне свой платок, надо же чем-то промокнуть пятно.
Лидия сделала большие глаза:
— Неужто леди-княгиня потеряла свой?
— Да, — слегка удрученно кивнула я. — Отдала мужу. Его, знаешь ли, постигла та же неприятность.
Я вложила во фразу изрядную долю сарказма, но, кажется, он пропал втуне — Лидия просто не поняла намека. Платок, однако, протянула, всем своим видом выражая, что снизошла до моей ничтожной личности лишь в силу природного альтруизма.
— Благодарю, — сказала я, вытирая капли эля. Затем вернула ей платок и приказала крутившемуся рядом слуге подать Лидии чашу. — Ну и раз уж ты подошла к столу родных Эдмунда, давай выпьем за здоровье… прежних друзей моего супруга.
Прежде, чем до зеленоглазой дошло, все сидевшие неподалеку разразились громким смехом, кто-то даже захлопал себя по ляжкам от восторга. Лидия заметно побледнела. Я ждала очередного выпада в свою сторону, но она лишь фыркнула, одним глотком опрокинула в себя предложенный эль и удалилась с гордо вздернутым подбородком.
Я оглянулась на Эдмунда, но тот был занят разговором с родным дядюшкой и нашу короткую стычку явно пропустил. Может, и к лучшему. Мне было неприятно, что этот эпизод вообще стал достоянием общественности. Балаган какой-то, честное слово.
Мне оставалось налить чарку последнему родственнику, и им оказался брат Эдмунда Габриэль. При моем приближении он поднялся со скамьи и, широко улыбаясь, протянул свой кубок. Я плеснула ему эля и уже приготовилась уйти, как вдруг Габриэль поймал мой локоть.
— Какая у меня, оказывается, бойкая сноха, — проговорил он, наклоняясь ближе. — Острый ум, изощренный язык, красивое личико… Я и не ожидал, что моему брату достанется такая очаровательная жена. Как жаль, что я не познакомился с вами раньше, леди-княгиня.
И он сверкнул глазами, в которых определенно плескался не только алкоголь, но и вполне недвусмысленные желания.
На сей раз я даже не стала вступать в разговор, просто молча вырвала локоть из его хватки и сделала шаг прочь от стола. Надеюсь, Габриэлю достанет ума ограничиться словами, иначе это может обернуться очень неприятными последствиями.
— Братец, эта чаша, налитая леди-княгиней, должна стать последней для тебя на пиру. Я вижу, что тебе уже точно хватит, — произнес за моей спиной низкий голос, в котором раскатами грома перекатывалась угроза.
Эдмунд… Вот этот эпизод, в отличие от предыдущего, он не пропустил.
— Неужто я самый слабый в клане Ламбертов и не могу тягаться с другими в количестве выпивки? Ах, какая жалость! — воскликнул Габриэль. — Что ж, подчиняюсь лорду-князю. — И он отвесил легкий поклон, отводя от себя кубок.
Габриэль перевел все в шутку, но я чувствовала, что гнев Эдмунда не утих. Мой муж крепко сжал мою ладонь и чуть ли не поволок к нашему месту за столом. Но и я не отставала — вцепилась в его руку с не меньшей силой и сама рванула вперед.
За столом дождалась, пока слуга нальет мне эля, выпила его чуть ли не залпом, и проговорила, глядя на Эдмунда:
— И это на него ты хочешь меня оставить, когда уедешь?
Эдмунд толкнул дверь плечом, не выпуская меня из рук. В спальне пахло дымом очага и сушеным вереском, рассыпанным по полу. Я — в предчувствии чего-то неизведанного и немного пугающего — чуть крепче вцепилась пальцами в княжеский тартан, и лишь усилием воли сумела их разжать. Лорд опустил меня на ложе, покрытое грубоватыми льняными простынями и огромной медвежьей шкурой, и отступил на шаг, то ли разглядывая, то ли, как и я, осознавая, что теперь мы остались совершенно одни.
Я сидела на кровати, ощущая под руками жестковатый мех. На стенах, украшенных несколькими старинными щитами и шкурами других лесных хищников, танцевали тени от огня. Все вдруг показалось слишком громким: поскрипывание досок постели подо мной, треск поленьев в камине, собственное дыхание…
— Холодно? — спросил Эдмунд, скидывая с себя плед и кафтан и начиная стягивать сапоги.
Я качнула головой, хотя гусиная кожа на руках говорила об обратном. Но образовалась она точно не от холода.
Князь позволил себе тихий смешок — низкий и глухой, полный, как и всё сейчас здесь, смущения и предвкушения одновременно.
— Тогда почему твои зубы стучат?
— Это во мне говорят звериные предки, — нашла я в себе силы пошутить. — Вот сейчас как укушу тебя, сразу перестанешь задавать глупые вопросы.
Я думала, он рассмеется или, может, наоборот рассердится, но вместо этого его пальцы коснулись моей щеки, загрубевшие от мозолей и горных ветров, и в то же время на удивление нежные.
— Я не буду торопиться, — шепнул он, поднимая меня с кровати и аккуратно расстегивая брошь, скрепляющую мой тартан.
Шерстяная ткань скользнула на пол. Следом за этим ладони Эдмунда легли мне на талию.
Я вдруг вспомнила, как в детстве по просьбе матери перематывала клубки шерсти — медленно, чтобы не запутать нить. Сейчас этот темноволосый мужчина, чьи широкие плечи были теперь прикрыты лишь тонкой рубахой, делал то же самое со шнуровкой моего корсета, и его пальцы жгли кожу даже сквозь ткань.
— Ты все еще дрожишь, — заметил он, ненадолго отпуская меня и направляясь к кувшину и небольшому тазику, стоявшим на сундуке возле изголовья кровати. — А там, в зале казалась такой смелой.
— А ты по-прежнему за мной наблюдаешь.
— Я не говорил тебе, что обязанность вождя — хорошо знать свои владения?
Эдмунд плеснул в таз воды, омыл в ней руки, затем пригласил меня проделать то же самое. И едва мы оба вытерли ладони тонким расшитым полотенцем, он шагнул ко мне так близко, что я почувствовала исходящий от его тела жар.
— Ты, — мой голос все же сорвался, несмотря на все попытки выглядеть уверенной. — Ты уверен, что…
— Что? Что я хочу свою жену в первую брачную ночь? Да, чертовски уверен. — Он медленно поднял руку, выдергивая шпильки и гребни из моих волос и позволяя прядям свободно упасть мне на плечи. А затем склонился к моему лицу. — Ноэль… не бойся. Ни меня, ни этой ночи. Мы все сделаем вместе. Только позволь мне…
Не договорив, Эдмунд коснулся губами моих губ, одновременно теснее привлекая к себе.
И… его жар будто влился меня.
Я вдруг ощутила всё: и его возбуждение, и свое желание, и нечто невероятное, что никогда, ни в какие времена, нельзя было описать словами, а только почувствовать — туманной головой, пылающей грудью, наливающейся тяжестью внизу живота.
Я резко вздохнула, принимая и впитывая этот поцелуй, как путник драгоценную влагу в пустыне, то ли против воли, а то ли именно по ней прижимаясь к мужчине в надежде утолить свою жажду.
— И ты… ты тоже позволь мне, — прошептала я, с трудом оторвавшись от его губ.
Мои руки скользнули к его талии и принялись расстегивать кожаный ремень с пряжкой в виде волка. Пояс упал на дощатый пол, туда же отправились брюки и рубашка. Я провела пальцами по обнаженной груди Эдмунда и опустилась ниже, к напряженному животу, на котором, как и на руке, тоже виднелся небольшой шрам…
— Ты красивая, — услышала я хриплый шепот у своего уха. — Как речной поток: гладь снаружи, стремительный водоворот внутри. Теперь моя очередь.
Князь стащил с меня верхнее платье и дернул завязки нижней сорочки. Одна из них не поддалась, и он негромко рыкнул в ответ на это неповиновение.
— Неужто великий вождь не может справиться с какой-то веревочкой? — спросила я пытаясь улыбаться, хотя из глубины гортани уже рвался тихий стон нетерпения.
И он таки вырвался, когда Эдмунд внезапно наклонился и перекусил шнурок зубами. Его теплое дыхание обожгло кожу на моих ключицах, а сорочка полетела вниз, ко всей остальной одежде.
И когда наши тела коснулись меха и льна, я уже не боялась. Я точно знала, чего хочу.
Его губы обжигали шею, а ладонь скользила по бедру, оставляя за собой цепочку мурашек. Я инстинктивно выгибалась, следуя за его пальцами, а мои в это время — блуждали по его спине. Эдмунд чуть приподнялся, и мой взгляд невольно проскользил от его лица до низа живота. Щеки тут же вспыхнули алым, будто и до этого не горели уже маковым цветом.
— Смотри, — приказал он мягко, взяв меня подбородок. — Это твое теперь. Как и все остальное.
— Мое, — подтвердила я, обвивая его бедра своими ногами.
Ногти впились в спину Эдмунда, оставляя на ней новые крошечные раны, когда он вошел в меня. Медленно, слишком медленно… Боль и наслаждение смешались в один вихрь. Постепенно прогорали дрова в камине, но никому из нас не было дела до наступающей в комнате темноты.
И когда долгожданная волна накрыла меня с головой, последнее, что я увидела, закрывая глаза в непереносимом пике сладости, это было его лицо, прекрасное, как горные вершины на рассвете, но уже совсем не столь суровое, как они. Этот мужчина сейчас полностью принадлежал мне. И огонь, и кровь мы разделили на двоих.
Утром, когда поленья в камине уже почти догорели, я лежала, прижавшись к Эдмунду под шерстяными одеялами и медвежьей шкурой, и думала, что пока он рядом, холод мне не страшен. Даже после произошедшего ночью мне все еще непривычно было назвать его мужем, наверное, как и ему меня — женой, но мы определенно продвинулись в этом направлении.
Да, вчера алкоголь туманил мне голову, однако это не значит, что я не отдавала себе отчета в своих действиях. Я шла на близость, потому что сама ее хотела, и… не пожалела об этом. Если уж о чем и жалеть так это о том, что Эдмунд буквально послезавтра уже уезжает на Равнины и мы теперь долго с ним не увидимся. Мне показалось, что будь у нас больше времени, мы бы сумели найти общий язык не только на ложе, но и в остальной жизни. А теперь это все отложится на неопределенный срок.
— Ты что-то притихла, — произнес Эдмунд, приподнимаясь на локте и стягивая с моего плеча теплый мех. — Дай мне еще раз на тебя посмотреть. Боги, какая же ты красивая…
Я чуть прикрыла рукой обнаженную грудь и потянула шкуру обратно на себя.
— Насмотришься потом, как только мы снова разожжем камин. А иначе тебя ждет лишь зрелище марширующих строем мурашек.
Князь расхохотался.
— Значит, тебя на меня можно смотреть, а мне нет?
— Я не просто тебя разглядывала, я считала твои шрамы.
— И сколько насчитала? — с усмешкой поинтересовался он.
— Четыре. Один на ладони, второй чуть выше, на плече, третий на животе, четвертый на ноге.
— На самом деле их пять. Ты пропустила тот, что на спине.
— У меня сегодня было мало возможностей рассмотреть твою спину, — фыркнула я, и мы оба улыбнулись, при этом немного смущенной выглядела не только я, но и он. — И как ты их получил?
Эдмунд пожал плечами и бросил лишь одну короткую фразу:
— Я — воин. — Он вновь откинулся на спину, уставившись в серый каменный потолок. — Но надеюсь, удара в спину больше не получу никогда.
С этими словами лорд сбросил с себя одеяло и поднялся с кровати, представ предо мной во всей своей мужской красе. Он подошел к узкой каминной полке, снял оттуда какой-то предмет и вернулся ко мне.
— Такова традиция клана Ламбертов. После первой ночи муж дарит жене нож со знаком клана.
Я приняла из его рук небольшой, явно сделанный под женскую руку, нож в простых кожаных ножнах, но с посеребренной рукоятью, на которой красовался уже знакомый символ: месяц, пересеченный мечом.
— Благодарю. Он хорош… Значит, мы обменялись друг с другом ножами? — улыбнулась я.
Эдмунд хмыкнул.
— Уж не знаю, какой смысл ты вкладывала в свой подарок, но мужчина клана Ламбертов дарит новой жене нож, как знак того, что отныне он доверяет ей свою спину.
Я помолчала, а затем тоже перестала кутаться в мех, скинув с себя шкуру и бесцеремонно усевшись к лорду на колени.
— Это ценный дар. И я оправдаю твое доверие. Если ты оправдаешь мое.
Его ладони обхватили мою талию.
— Справедливо, — сказал он.
И увлек меня обратно в постель…
День, последовавший за этой ночью, для Эдмунда прошел в сборах, тогда как гости еще пытались допраздновать нашу свадьбу и продолжали есть и хлестать эль и виски в главном зале. Среди них по-прежнему ошивалась Лидия, и меня это напрягло. Ну ладно князь позволил своей бывшей женщине поприсутствовать на торжестве, но завтра он уедет, а она что, останется в замке?
Поймать собственного супруга оказалось не так просто: то он заседал со своими лэрдами, то пропадал на конюшне, то отдавал последние приказы остающимся в крепости воинам. В итоге опять увиделись мы лишь в его комнате все у того же камина и некоторое время нам было не до разговоров. Однако уже под утро я все же улучила момент и спросила Эдмунда, говорил ли он с Лидией?
— О чем? — беспечно отозвался муж.
— О том, что она должна покинуть этот дом, — произнесла я, и каждое следующее произнесенное мной слово покрывалось все большей коркой льда. — Ты забыл?
— Не было времени. Не злись, Ноэль, ничего страшного не произошло.
— Для тебя или для меня?
Князь кинул на меня взгляд, в котором отчетливо начинало читаться раздражение.
— Да что тут такого? Ты — моя жена, Лидия больше не переступит порога этой комнаты. Но куда ей сейчас идти? На дворе зима, где она будет жить? До земель своего клана по такой погоде она в одиночку уже не доберется, они далеко.
— То есть ты предлагаешь мне войти в ее положение?
— Я вообще не понимаю, в чем проблема.
— Ну да, конечно, это же не мой бывший любовник остается в доме, после того, как я вышла замуж.
— Что ты несешь? — взорвался вдруг Эдмунд, вскакивая с постели. — Какой еще любовник?! Ты была девственна, я сам… видел…
Я села на кровати, скрестив ноги по-турецки, и попыталась спокойным голосом донести до него простую, в сущности, мысль:
— У меня нет никаких бывших. А у тебя есть. И если ты сейчас полыхаешь огнем лишь от одного словесного сравнения, то представь, что чувствую я. Я не хочу жить с этой женщиной под одним со мной кровом.
— Не успела войти в дом, уже устанавливаешь свои порядки! — возмущенно воскликнул Эдмунд, но гнев его чуть поутих. — У меня нет времени на эти ваши женские разборки. Я твой муж, во мне можешь не сомневаться. А она… Мне некуда ее отправить прямо сейчас. Вернусь — решу. Или разберись с этим сама. В конце концов, ты теперь хозяйка замка, не так ли? Но не будь жестока, Лидия… неплохая женщина.
Честно говоря, я была в тихой ярости. Ну конечно, сам завтра свалит, а мне все это расхлебывай.
— Ты мужчина и должен был сам разобраться со своей женщиной еще до нашей свадьбы.
— Считаешь, что в обязанности лорда-князя входит не защита земель, а болтовня с разными девицами? Ну, женщина! Я все сказал. У меня всего пара часов на сон, так что больше ни слова от тебя!
Эдмунд плюхнулся обратно в кровать, демонстративно повернулся ко мне спиной и… кажется, действительно быстро заснул, словно отдав себе мысленный приказ.
Проводы были короткими, но исполненными символизма.
Мы с Мойной и другими проживающими в замке женщинами и мужчинами вышли во двор крепости, где уже собрались Эдмунд, его дядя Шейн Ламберт и воины из их сопровождения. В дороге они должны были соединиться с несколькими лэрдами, живущими на наших землях, и их маленькими отрядами. Также в ближайшие дни отправлялись на Равнины и другие главы северных кланов вместе со своими воинами. Так что недели через две в Ллундин, столицу Преттании, прибудет довольно внушительная воинская делегация.
Пока брат Аодхэн окуривал уезжающих дымом трав, отгоняя злых духов и призывая добрых, мы со свекровью совершили свои, женские, ритуалы. Я окропила меч Эдмунда водой из нашей реки и каплями домашнего виски, в знак того, что родной дом будет защищать его в пути и звать поскорее вернуться обратно, а Мойна повязала на его руку нить с девятью узлами, каждый из которых означал какое-то пожелание: здоровье, удачу, защиту от духов, от оружия, верность близким и так далее.
Когда ритуал был окончен, мужчины расселились по седлам, к которым были приторочены дорожные торбы, и под обрядовые возгласы: «Будь осторожен! Ты вернешься!» — выехали за пределы ограды, окружающей крепость.
Лишь Эдмунд чуть задержался, а затем оглянулся на меня, придерживая лошадь.
— Ноэль… — прочитала я по его губам.
Что-то внутри меня дрогнуло. Я оставила Мойну и подошла к нему.
— Ноэль, береги себя, — сказал он, наклоняясь. — Не знаю, сколько лорд-протектор продержит нас у себя, но и ты продержись. Даже если будет тяжело. Мне жаль, что приходится покидать тебя вот так.
И он коснулся пальцами моей щеки.
— Будь осторожен, — отозвалась я тихо. — Я дождусь.
Эдмунд склонился еще ниже и чуть потянул меня к себе, я шагнула навстречу и… ощутила поцелуй на своих губах.
Ах ты, коварный!
Что делать, пришлось целовать в ответ. Да так, что воины князя, заметив это, одобрительно присвистнули и выкрикнули что-то насчет того, что рано вынули лорда из теплой супружеской постельки.
Эдмунд улыбнулся мне и, ударив пятками в бока своего коня, поскакал объяснять подчиненным, что такое субординация, а попросту — раздать пару подзатыльников зубоскалам.
Вскоре топот копыт уезжающего отряда затих вдали, и мы с Мойной вернулись в замок. Для меня начинались суровые будни.
Первое, что мне нужно было сделать в качестве жены лорда-князя, — проехать по деревням клана и оставить свою кровь на камнях власти.
Навыки верховой езды у меня пока оставляли желать лучшего, так что мой смирный мерин шел в поводу у лошади Габриэля. Мы выехали маленькой процессией, помимо меня и брата лорда-князя, состоящей из Мойны, Камайи и пожилого Клейна Ламберта, приходящегося Эдмунду каким-то дальним родственником. Также с нами ехали брат Аодхэн, один воин в качестве охраны, и еще пара слуг для солидности.
Дунмор встретил нас радостно: жители высыпали из хижин, хлевов и курятников, на время бросив все хозяйственные дела. Они собрались возле того большого валуна, который я заприметила еще во время моего незабываемого посещения деревни с купанием в холодной реке. Теперь я уже знала, что это так называемый камень власти. Такие были вкопаны у каждого поселения, и на всех высечен герб нашего клана. По традиции лорд-князь, принимая бразды правления, оставлял на этих валунах капли своей крови. То же самое должна была проделать и его жена, то есть я.
Спешившись возле валуна, мы выстроились для церемонии. Брат Аодхэн нараспев прочитал молитву богам на тайном языке друидов, а затем торжественно проколол мне руку серебряной иглой, и несколько багровых капель окропили серый камень.
— Дунмор принимает свою хозяйку! — громко провозгласил жрец.
— Дунмор принимает! — откликнулись все собравшиеся.
— Будь доброй госпожой своим людям и чти законы богов и людей, — повернулся ко мне брат Аодхэн.
— Я буду, — ответила я, как того требовал обряд и моя совесть.
И на этом ритуал был окончен.
Вторым поселением на нашем пути стал Гленкаррик. Здесь жители уже не столь открыто проявляли свои верноподданнические чувства. Они, конечно, знали о случае с Эваном и моем участии в нем, но для них-то я пока еще ничего не сделала, так что принимали меня хоть и доброжелательно, но гораздо более сдержанно. Там церемония с камнем повторилась, и мы отправились дальше, в третью деревню под названием Карннан.
Она была самой дальней от крепости и самой бедной из всех трех поселений. Это, кстати, меня поразило еще в первую поездку с Эдмундом, когда он представлял меня жителям княжества, как свою невесту.
В Дунморе и Гленкаррике почти все дома были возведены из камня, а на покатых крышах плотно уложен дерн, встречались даже двухэтажные, где на первом этаже размещали скот, а второй занимали люди. Но если домик был в один этаж, то, как правило, в нем имелся каменный пол. Также имелись и небольшие окна.
В Карннане многие хижины оказались глинобитными с менее практичными соломенными крышами и земляными полами. Некоторые даже напоминали доисторические дома-ульи: круглые, построенные вокруг очага. Их стены, выложенные из глины, веток, земли и дерна, постепенно сужались кверху.
Даже просто смотреть на них было больно. Никакой вытяжки, кроме естественной, через отверстие в куполе, там не имелось, окон, соответственно, тоже, лишь маленькие щели в сводах. Как в этих теплых, но задымленных и покрытых изнутри сажей хижинах жили люди, я представляла с трудом.
Такие они, карннанцы, и вышли ко мне — закопченные, пропахшие дымом, с угрюмыми и настороженными лицами. Детишки стояли, поджимая ноги в холодных башмаках и кутаясь в дырявые пледы, их чумазые личики тоже не сияли радостью, хотя, конечно, были поживее, чем у взрослых. Некоторые женщины показывали на меня пальцем и что-то шептали своим товаркам, подергивая себя за косы, видимо, мои непривычные белые волосы по-прежнему беспокоили их умы.
Но и в этом бедном поселении ритуал прошел мирно и без происшествий.
Даже без инфокристаллов было ясно, что сразу приступить ко всеобщему улучшению жизни мы не сможем. Да, кое-что по мелочи можно было сделать уже сейчас, и я намеревалась эти «мелочи» внедрить, но глобальные перемены требовали больших средств. И для начала нам нужно было их раздобыть.
Закрыв дверь своей комнаты изнутри на засов, я вынула из кладки в стене один булыжник и достала из образовавшейся ниши тряпицу, в которую были завернуты три лиловых камешка. Выбрав один наугад, я коснулась его и на некоторое время задержала на нем ладонь.
Пальцы начало покалывать, затем это покалывание распространилось и на виски. Спустя полминуты в моей голове раздался мысленный голос: «Инфокристалл настроен. Активировать?» «Да», — отдала я такой же мысленный приказ. И перед моим внутренним взором развернулось некое подобие меню. Информация передавалась мыслеобразами, что с непривычки заставило голову закружиться, однако я уже пользовалась подобными кристаллами до анабиоза, поэтому адаптировалась довольно быстро.
Просмотрев «каталог», я поняла, что здесь нужных мне сейчас сведений нет, и взялась за второй фиолетовый камень. Вот тут уже нашлось все необходимое, так что следующие четыре часа я провела созерцая и впитывая информацию, которая могла бы помочь в улучшении местной жизни. Мне, чистому гуманитарию, конечно, было сложно разобраться в технических деталях, предлагаемых инфобазой, но главное, что от меня требовалось — понять концепцию, а дальше уже можно будет делегировать ее исполнение живущим на нашей земле умельцам.
Прервавшись на еду и разговоры с домочадцами, затем я сказалась уставшей и вновь удалилась к себе, где продолжила изучение материалов. К утру в моей голове уже начала складываться примерная картина, и я смогла наконец-то позволить себе несколько часов сна.
К завтраку я спускалась невыспавшаяся, витающая в раздумьях и подсчетах.
Итак, местная земля могла предложить княжеству Ламбертов несколько основных источников для развития: скотоводство и последующее производство шерсти, солеварение, добыча каменного угля с перспективой постройки печей и выплавки чугуна и винокурни. Ну и торговля всем произведенным, конечно.
Чтобы начать любое из предприятий быстро, не тратя годы на подготовку, требовались средства. И вот тут я упиралась в проблему: как их раздобыть? Пользоваться традиционным способом местного обогащения — украсть скот у соседей, продать другим соседям — мне категорически не хотелось. Во-первых, много не наворуешь, во-вторых, соседи нападут в ответ, а разводить сейчас войну на пустом месте попросту нельзя, и, в третьих, воровство таки — грех, и брать его на душу я не собиралась. Защищать свое я была готова, но разжигать в людях ненависть почем зря… нет, увольте. Насмотрелась я уже на ту ненависть…
Торговать нам пока тоже было особо нечем, самим бы выжить. Разве что винокурни организовать, но тут мешало мое, скажем так, сдержанное отношение к крепкому алкоголю.
Единственное, что приходило в голову, это рыбный промысел. Из того, что поведали инфокристаллы, стало ясно, что при наличии судов можно ловить и продавать на континент треску и сельдь. Причем в случае с последней даже был шанс на какое-то время стать монополистами.
Именно в наших краях осенняя и зимняя сельдь, как раз нагулявшая за лето жир и шедшая косяками была особенно хороша, но до сих пор она считалась питанием лишь для бедняков из приморских краев. Они ели ее жареной, причем жарили со всеми потрохами и жабрами. Разумеется, таким блюдом — вонючим и горьким — мало кто готов был питаться на постоянной основе. Здесь еще не знали того способа засолки, который позволил бы превратить эту рыбу в прекрасную закуску, а главное — довозить ее до места назначения безо всяких потерь.
Сейчас самое время лова. Если отправить рыбу на продажу в южную часть Преттании, а также на континент, то можно очень хорошо на этом навариться всего за пару месяцев. Обычное судно способно было преодолеть расстояние в 300-400 морских миль по нынешним погодам примерно за две недели, так что все выглядело довольно привлекательно.
Но была в этом гениальном плане единственная проблема — княжество Ламбертов не имело выхода к морю.
Хотя… погодите-ка…
Я остановилась прямо на входе в зал, где уже собрались жаждущие завтрака домочадцы.
Точно, мне нужно поговорить с Мойной!
С этой мыслью я перешагнула порог. И тут же наткнулась на высокомерный взгляд Лидии, восседающей чуть ли не по центру большого стола, за которым трапезничало семейство Ламбертов.
С отъезда Эдмунда женщина не попадалась мне на глаза, видимо, предпочтя затаиться и выждать пару дней. Зато сейчас явилась во всей красе: черный корсет, алая юбка, расшитый платок на плечах. Роскошные кудри уложены в какую-то сложную прическу, глаза сверкают… Царица полей да и только. Я, по привычке одетая в серое скромное платьице, украшенное лишь серебряной брошью, с волосами, убранными в косу, конечно проигрывала столь яркой особе. Беда была в том, что я и вовсе не хотела ни во что играть.
Но… кажется, отказаться было нельзя. Игру мне навязывали явно и насильно. И хотела я того или нет, пришла пора решать, что же делать с бывшей любовницей моего мужа. Перед свадьбой она угрожала мне, всерьез или нет, не знаю, однако Лидия точно намерена была закрепиться в доме. Об этом кричал весь ее вид. И если я сейчас спущу все на тормозах (как, честно говоря, очень хотелось), потом день за днем буду расхлебывать последствия своего малодушия.
«Господи, насколько ж мне не до тебя и твоих соревнований. Меня там селедка с солеварнями ждут, а тут ты…» — с тоской подумала я и произнесла на весь зал:
— Всем доброе утро. О, надо же… Лидия, ты все еще здесь?
— Доброе утро, леди-княгиня, — поприветствовала меня черноволосая красотка. Голос у нее звучал уверенно, но некоторые удивленные нотки все же проскользнули. Видимо, привыкнув к тому, что обычно я не лезу на рожон, она не ожидала, что я обращусь к ней так открыто. — А где же мне еще быть? Я давно принадлежу к дому Ламбертов. — И она пожала плечиком, изображая недоумение.
Я прекрасно понимала, чего от меня ждут. Не только Лидия, но и все окружающие. Нравы тут были простые, и по местным негласным уставам мне требовалось либо отстоять свои права при помощи кулаков и поединков, либо принять все как есть, смирившись с тем, что бывшая любовница мужа будет тут на правах второй жены. Ну, наверное, можно еще было развести интриги в духе турецкого гарема.
Но все это было, что называется, не в моем стиле. Впрочем, я тоже не собиралась ничего усложнять, только хотела вместо мордобоя обойтись словами.
— Ты ошиблась, к дому и клану Ламбертов ты не принадлежишь, — ровно, но достаточно громко ответила я. — С лордом-князем вы расстались в тот момент, когда он женился на мне. Перед отъездом у него не было времени, чтобы объявить тебе об этом лично, поэтому он попросил сделать это меня. Я понимаю, что сейчас глубокая осень и тебе будет трудно вернуться к своим родным из-за холода, поэтому не настаиваю на твоем немедленном уходе. Однако и жить в замке ты тоже больше не можешь. Этим ты ставишь в неловкое положение меня — жену лорда-князя и всех его родных. В Дунморе есть несколько домов, где живут старики, они будут рады приютить тебя на зиму взамен на помощь по дому. Также я распоряжусь, чтобы семье, в которой ты поселишься, выдавали продукты из замка, вы не будете нуждаться в еде. Весной, когда просохнут дороги, ты отправишься в земли своего клана.
Не скажу, что эта речь далась мне легко. Все же я по натуре не лидер, командовать мне непривычно, да и девушку, если честно, было немного жалко. Если бы не ее вызывающее поведение и очевидные поиски выгоды в отношениях с Эдмундом, она вполне могла бы быть жертвой в этом раскладе. Ведь со стороны это выглядело так, что женщина отдала мужчине всю себя, а он в итоге женился на другой да еще и никак не позаботился о ее будущем, просто позабыв прошлую любовь.
К счастью, здесь ни о какой любви с обеих сторон речи не шло, так что трагедии не случилось. Но все равно некоторую неловкость за поведение Эдмунда я ощущала. Он должен был сам разобраться с Лидией, а не оставлять меня в таком глупом положении.
Однако и отступать мне было некуда. На кону стояло не просто мое положение жены князя, тут я вполне могла бы подождать и разобраться постепенно. А вот с тем, чтобы меня признали княгиней, полноправной соправительницей лорда, ждать было нельзя. Хотела я того или нет, но на моем попечении оказалось множество людей, и я не имела права бросить их, пока Эдмунд отсутствует. Все соседние кланы должны знать, что княжество остается под надежным приглядом даже, когда лорда нет на месте. Иначе, почувствовав слабину, они могут решить поживиться нашим скотом или землями, а то и людьми.
— Но это невозможно! — воскликнула Лидия, вскакивая с места. — Эдмунд бы никогда…
— Лорд-князь! — жестко прервала я ее. — С этого момента будь добра называть моего супруга как положено — по титулу.
Женщина всплеснула руками, изображая жест «ах, ну ладно, чем бы дитя не тешилось»:
— Да, он лорд-князь, и никогда бы не приказал выгнать меня отсюда. Нас с ним связывает слишком многое.
— Связывало. Лидия, я не желаю тебе зла, но времена изменились, ты больше не женщина лорда и не можешь оставаться здесь. Он передал решение в мои руки, и я тебе говорю: сегодня твой последний завтрак в крепости Ламбертов. Собери, пожалуйста, свои вещи, и после трапезы мы поедем в твой новый временный дом. Я сделаю все, чтобы ты там смогла хорошо перезимовать.
Лидия замерла, а потом в растерянности повернулась к Камайе.
— Но как же так?.. Ты говорила, что он оставит меня в замке и я по-прежнему буду его женщиной…
Сестра Эдмунда с досадой наклонила голову, явно не желая, чтобы ее впутывали в этот невыносимый разговор, но все же ответила негромко:
— Мой брат — правитель на своей земле. Тебе нужно подчиниться его приказу.
Если до этого Лидия еще держала себя в руках, то после равнодушных слов той, кого она считала практически своей подругой, взорвалась фонтаном эмоций:
— Ах, теперь вы так вы со мной обходитесь?! А раньше-то как передо мной лебезили! «Лидия, скажи лорду то… Лидия, попроси у лорда это…» И что сейчас?! — Разъяренная женщина обвела глазами все семейство Ламбертов. — Вы все покорились этой белой ведьме? Склонились перед ее чарами?! Да она вас всех околдовала! Разве вы не видите?! Гнать ее отсюда надо, а вы молчите, словно языки в зад засунули!
Я не успела ответить ей, как вдруг все вздрогнули от громкого удара палкой по полу.
— Лидия! — гаркнула на весь зал Мойна, изо всех сил шваркнув своим посохом. — А ну заткни свой поганый рот и не смей оскорблять леди-княгиню и пригревший тебя клан! Ты слышала, что велела леди? Ты не имеешь права выставлять семью лорда-князя на посмешище. Поэтому иди и собирай свои вещи немедленно!
— Ха! — Лидия явно еще не угомонилась, продолжая упорствовать в своем гневе. — А если я захочу решить все согласно старым обычаям и вызову эту белую клушу на поединок? — Она резко повернулась ко мне. — Что скажете на это, а, леди-княгиня?! Испугались?
На мгновение меня охватила внутренняя дрожь. Но не от боязни принять ее безумный вызов. Просто предложение было слишком неожиданным и… очень глупым. Лидия совершенно не видела берегов. Может, она и готова была биться ради внимания мужчины, пусть даже влиятельного и обладающего высоким статусом, но я — нет. Ради того, чтобы защитить своих близких, — да, ради спасения чьей-то дорогой мне жизни — да, но не ради таких вещей. Даже ради того, чтобы уберечь свой нынешний титул, я не хотела в ввязываться в странную и бестолковую авантюру.
Завтрак наш прошел почти в полном молчании, лишь с «детской» половины иногда слышались смешки и подтрунивания друг над другом. Сейчас был редкий случай, когда все обитатели замка собрались вместе, и я украдкой разглядывала доставшееся мне в нагрузку к Эдмунду семейство.
С вдовствующей княгиней я уже успела познакомиться достаточно хорошо: привыкла к ее внешней суровости, но успела узнать, что облик строгой матроны скрывает под собой справедливое, честное и горячее сердце. Как мне подсказали слуги, ей недавно исполнилось пятьдесят пять, но, если быть откровенной, выглядела она лет на десять старше, это впечатление создавала и сухая морщинистая кожа, и седые полосы в когда-то темных волосах, и страдающее от ревматизма тело. Нелегкая жизнь, холод, частое недоедание, постоянное преодоление невзгод, неоднократные роды… Даже если Мойна в целом находилась в более хороших условиях, нежели простые люди, все равно эти условия ни разу не были сахарными.
А еще она родила шестерых. Первого сына звали Бренли, и именно он должен был унаследовать место главы клана после отца, однако погиб совсем юным в неудачной стычке с враждебным родом Грегсонов. За ним княгиня произвела на свет двух дочерей Миррей и Хлою. Выйдя замуж, они довольно долго оставались с мужьями и детьми в замке, но не так давно наконец переехали в свои отдельные дома. Я видела их на свадьбе, обе показались мне милыми женщинами в возрасте за тридцать, приветливыми, общительными и вполне довольными жизнью.
Эдмунд родился в семье Ламбертов четвертым, и еще в раннем детстве принял на себя титул наследника вождя. А главой клана он стал три года назад, когда его отец Грэй Ламберт скончался от застарелых ран, едва дожив до пятидесяти четырех. В юности Эдмунд не торопился связать себя узами брака и озаботился этим лишь тогда, когда на него в полной мере свалилась ответственность за клан и за производство на свет наследника.
Но мужчина есть мужчина, так что связи с женщинами у него, конечно, были. Я, честно говоря, опасалась, что помимо Лидии может возникнуть еще какая-нибудь мадам из прошлого с ребенком на руках, но когда перед своей свадьбой аккуратно спросила об этом Мойну, она меня успокоила, сказав, что ее сын в этих делах был довольно сдержан, отнюдь не набрасываясь на все, что движется, и, кроме того, весьма осторожен — пил некий отвар по рецепту жрецов-друидов, а другой отвар давал своей пассии. Собственно, поэтому у Лидии и не имелось детей, хотя она находилась при лорде почти два года.
Наверное, Эдмунд женился бы гораздо раньше, выбрав дочь какого-нибудь вождя из соседнего клана, но в дело неожиданно вмешались жрецы. Брат Аодхэн однажды пришел к нему и заявил, что лорд-князь должен повременить с браком, так как братья-друиды считают, что ему стоит взять в жены не обычную девушку, а Дар богов, тогда на землях Ламбертов может наступить долгожданное процветание.
— Но где мы найдем такую женщину? — удивился словам друида Эдмунд. — Ты же сам мне рассказывал, что последнее явление Дара богов случилось век назад.
— Мне было видение, — торжественно ответил старик-жрец, и взгляд его в этот момент будто провалился внутрь, даже голос немного изменился, став глубоким, будто утробным. — Я видел женщину со снежными волосами, она может стать той, кто пройдет сквозь Предел Ветров и принести благословение богов вашей земле. Ждите, лорд-князь, а мы с братьями будем искать ее по тем признакам, которые указаны в древних летописях.
Когда Мойна, присутствовавшая при том разговоре со жрецом, пересказала его мне, я задумалась о двух вещах. Возможно, именно из-за того пророчества вдовствующая княгиня отнеслась ко мне более благосклонно, чем многие в клане. Настороженно — да, но с выраженной надеждой. Похоже, она верила в предсказание друидов. А вот вторая мысль была о том, как же брат Аодхэн получил это видение? В преттанских богов я по понятным причинам не верила, но была некоторая вероятность того, что наноботы-разведчики из нашего бункера случайно обнаружили меня-Ноэль, донесли эту информацию до ИИ, а он уже отправил их внедрять «видение» друиду. Пожалуй, эта версия выглядела наиболее достоверной…
Как бы то ни было, вот она я. Здесь, в замке. Леди-княгиня клана Ламбертов. И только от меня зависит, сумею ли я действительно стать благословением для этой земли.
Интересно, кстати, почему в легендах жрецов упоминалось и о Проклятии богов? Что такого должны были сделать мои предшественницы, чтобы удостоиться этого прозвания? Все они, как и я, получали от нашего ИИ инфокристаллы и напутствие на дальнейшую жизнь. Но вот что происходило потом?
Кто-то из них не мог смириться с новыми реалиями и не пользовался своими знаниями из прошлого, предпочтя забиться в уголок и не отсвечивать? Или наоборот, начинал воевать против всего этого мира, пытаясь отомстить ему за то, что теперь он такой, а прежний мир, прекрасный и недостижимый, сгинул в огне и слезах? А возможно, некоторые из этих женщин обладали не самыми, скажем так, приятными чертами характера и сознательно вредили людям и земле? Был и еще один вариант: их психика все-таки не выдерживала, и они снова постепенно сходили с ума, возвращаясь к тому состоянию, в котором пребывало их тело раньше.
Боюсь, мне никогда этого не узнать. Но я постараюсь не повторить их судьбы. Мне кажется, у меня есть личное предназначение, здесь, на этой земле, а человек наиболее счастлив, когда он следует по своему пути…
С Мойны я перевела взгляд на Габриэля. Он был младше Эдмунда на три года, и сейчас ему было двадцать шесть. Внешностью он походил на брата, обладая такими же роскошными черными кудрями и большими выразительными глазами. Но черты его лица были чуть мягче, а характер более непредсказуем.
Выглядело все так, будто Габриэль проявлял больше склонности к изучению женских юбок, нежели к делам клана, однако мне казалось, что это лишь видимость. В конце концов, Эдмунд оставил большинство мужских обязанностей на него, когда уезжал. Я, конечно, теперь была тут хозяйкой, но пока еще номинальной. Мне еще придется доказать свою полезность и умение управляться с делами всего княжества, прежде чем люди начнут мне полностью доверять.
После завтрака я довольно бесцеремонно подцепила вдовствующую княгиню под локоть и напросилась посидеть вместе с ней в ее покоях. Когда мы туда добрались, Мойна с любопытством воззрилась на меня:
— Ну, выкладывай, что у тебя на уме? Вижу, извелась уже вся. Если про Лидию хочешь спросить, то можешь быть спокойна, я поддерживаю твое решение.
Я помотала головой.
— Нет, княгиня, я…
— Да уж Мойной зови. Ни к чему теперь церемонии.
— Спасибо, — улыбнулась я. — Хотела спросить, не ошибаюсь ли я и действительно ли клан Стетхэмов, из которого вы родом, обосновался на берегу моря?
— Всё так, — кивнула свекровь.
— А кто сейчас его вождь? Кто-то из вашей семьи? Это близкий вам человек?
Интерес в глазах Мойны стал еще заметнее.
— Сейчас там правит мой брат, Джейми. Не считая Грэя и моих детей, он, пожалуй, самый близкий мне человек. Да и как ему таким не быть, если мы, почитай, с материнской утробы вместе. Близнецы. Все детство таскались друг за другом, как нитка за иголкой. И проказничали вдвоем, и вдвоем за проказы отвечали. Учились тоже неразлучно. Мать обучала нас письму, счету и ведению хозяйства, а отец — владению мечом, верховой езде и стрельбе из лука и арбалета… Но почему ты спрашиваешь об этом?
Я немного помолчала, пытаясь сформулировать мысль так, чтобы не напугать вдовствующую княгиню, вывалив на нее всю кучу моих идей разом.
— Мне кажется, мы могли бы улучшить положение нашего княжества, а заодно и клана Стетхэмов, если бы объединились ради одного прибыльного дела. Но для него нужен выход к морю, а еще — надежные люди, так как идею можно легко украсть, и тогда мы останемся не с прибылью, а с носом. Я бы хотела найти человека, на которого мы с вами смогли бы положиться.
— И что это за дело?
— У Стетхэмов есть лодки или корабли? — ответила я вопросом на вопрос.
— Немного, но имеются, — кивнула вдовствующая княгиня. — Мой родительский клан издавна промышлял рыбной ловлей. Но это не приносит им особого дохода. Они лишь набирают еды для себя да продают самую малость соседям. Конечно, когда не воюют с ними.
— Способны ли эти суда на длинные переходы? Могут ли они добраться до юга Преттании или до континента без риска для жизни людей?
— Риск всегда есть, — пожала плечами Мойна, — но буйсы неплохо выдерживают недельные плавания.
— Буйсы?
Этого названия я не знала. Даже в инфокристаллах не было информации о таких судах. Или я просто еще до нее не добралась.
— На них как раз ходят за рыбой, — снисходительно просветила меня свекровь. — Отец все пытался загнать меня в море, но это единственное, что я не смогла разделить со своим братом. Большая вода… она пугает меня.
— Этому есть какая-то причина? — На сей раз пришла моя очередь проявлять любопытство.
Мойна усмехнулась, устремив взгляд куда-то мимо меня, очевидно вспоминая давние события.
— Мать говорила, что однажды лодка, на которой мы куда-то плыли, перевернулась и мы с ней оказались в воде. Нас вытащили, но с тех пор я перестала подходить к морю и даже просто стоять на берегу. Я этого случая не помню, была слишком мала, и все же до сих пор ту детскую неприязнь не преодолела. Может, кстати, именно поэтому с радостью согласилась выйти замуж за Грэя. Ведь Ламберты жили куда дальше от моря, чем Стетхэмы. — Она вновь посмотрела на меня. — Однако ты так и не объяснила, чего хочешь от Стетхэмов и их судов.
— Что если я скажу вам, что знаю как продать кучу сельди, не говоря уж о треске? Может, не здешним кланам, но тем, что живут на Равнине или на континенте.
— Сельди? Да кому нужна эта бесполезная рыба? — фыркнула княгиня. — Ее, конечно, у нас много, особенно осенью и зимой, но кто ж ее любит? Едят разве тогда, когда совсем жрать нечего.
Я улыбнулась.
— И тем не менее я не шучу. Я знаю, как сделать из селедки пищу богов. И если мы будем ею торговать, то получим шанс быстро разбогатеть. Прибыль же разделим между Стетхэмами и Ламбертами. Могу ли я положиться на ваш родительский клан, Мойна?
— Хм… пища богов? Так это боги из холмов подсказали тебе? — прищурилась княгиня. И сквозь этот прищур я явственно разглядела, как поблескивают в глубине глаз моей свекрови искры веры. Такой наивной, но искренней веры в чудо.
Объяснить ей про бункер и искусственный интеллект я бы, конечно, не смогла. Но ведь все эти технологии воспринимаются здешними людьми, как настоящее божественное чудо, так что вряд ли я сильно погрешу против истины, если соглашусь. Поэтому я просто кивнула:
— Да. — И добавила, решив легализовать кристаллы (не вечно же их прятать), а заодно немного упрочить свое положение с помощью понятных местным жителям категорий: — Когда я была в холмах, боги дали мне магические камни, иногда через них они говорят со мной.
— Хвала Таранису-громовержецу и Бригите-матери, — прошептала Мойна благоговейно. — Что ж, я думаю, что могу написать брату письмо, он приедет сюда, и мы обсудим твой план.
— Приедет… — Я задумалась, припоминая карту нашей местности, показанную мне инфокристаллом. — Правильно ли я понимаю, что между землями нашего клана и землями Стетхэмов пролегает ничейная территория? Она действительно никому не принадлежит? Просто, если мы начнем тесно общаться кланами, да еще торговлю организуем, у нас наверняка возникнут проблемы с перемещением туда-сюда.
У вдовствующей княгини на мгновение прорезалась складка меж бровей.
— Между нами ничья земля, это верно, — задумчиво ответила она. — Но бывает, Грегсоны иногда заскакивают туда в поисках деревьев на дрова или новых пастбищ. Так что полной безопасности обещать тебе не могу.
— Значит, нам понадобится охрана… — сделала я себе мысленную зарубку. — И еще вопрос. — Вы рассказывали мне, что в княжестве нет своих солеварен, поэтому мы вынуждены закупать соль у дальних приморских кланов, и она обходится нам чуть ли не по цене золота. Но почему мы не пытаемся сделать ее сами? Если я правильно поняла, на наших землях, чуть дальше Карннана, есть соленое озеро. Да и Стетхэмы могли бы воспользоваться дарами моря.
К жрецам я шла, вооружившись фиолетовыми кристаллами. На всякий случай — вдруг потребуется продемонстрировать мою «связь с богами». Кстати, возможно даже, в тех древних летописях, про которые говорил брат Аодхэн, есть упоминание о подобных кристаллах. Мои предшественницы точно ими пользовались, так что камешки вполне могли засветиться в истории.
Жилище, в котором обитали жрецы, называлось Домом друидов и располагалось обособленно от остальных: аккурат между Карннаном и присмотренным мной озером, носившим название Лох-Саланн. Большое прямоугольное каменное здание, покрытое дерновой крышей, было видно издалека, к нему вела небольшая тропка, проложенная от основной дороги, бегущей дальше, к озеру. Рядом с Домом находились еще две хозяйственные постройки и малый каменный алтарь, по форме напоминавший дольмен на вересковой пустоши, но проигрывавший ему по размерам. На алтаре стояла закрытая бронзовая курильница, дым из которой стелился над камнем, не поднимаясь вверх из-за висящей в воздухе мороси.
Я добралась сюда верхом, в сопровождении одного воина. Хотела было ехать вообще без сопровождения, но Мойна настояла, сказав, что я буду проезжать Карнанн, а там не всегда бывает спокойно.
— Почему эта деревня отличается от двух других? — воспользовавшись случаем, спросила я у свекрови. — Она заметно более бедна, чем Дунмор и Гленкаррик. Разве лорд-князь не заботится обо всех своих жителях одинаково?
— О, это давняя история, — вздохнула вдовствующая княгиня — Когда-то, еще при отце нашего старого Стэна, Грегсоны в очередной раз решили оттяпать у Ламбертов часть земель и подговорили некоторых из наших людей выступить на их стороне. Что уж они им пообещали, не знаю, может, земли или много скота, или еще какие блага, но подкуп удался. Благодаря этому нападение было для врагов успешным: одну из деревень Ламберты тогда потеряли полностью — весь скот из нее угнали, мужчин убили, молодых женщин забрали в рабство, а дома разорили и сожгли. Да что там, Грегсоны в тот раз чуть было не захватили и саму крепость, однако жители Дунмора и Гленкаррика вовремя подоспели на помощь, так что замок удалось отстоять, а Грегсонам пришлось спасаться бегством.
— Они могли захватить наш замок? — удивилась я.
— Да. И тогда, возможно, с Ламбертами было бы покончено навсегда. К счастью, этого не случилось. — Мойна попросила меня подкинуть еще одно полено в камин и продолжила: — Предатели ускользнули вместе с Грегсонами, но не все. Тех изменников, которых Ламбертам удалось поймать, казнили, а их семьи выселили подальше от основных поселений. Карннан — единственное место, где им позволено было остаться. Эта деревенька давно стояла заброшенной, никто не хотел селиться рядом с проклятым озером. Домов там было мало, семьи предателей заняли те, что получше, остальное понемногу достраивали сами. Поначалу им никто не помогал, еще силен был гнев остальных жителей княжества, потом все постепенно успокоилось. Однако с тех пор именно карннанцев отправляют на самые тяжелые работы в княжестве: таскать камни для укладки дороги, добывать уголь и все такое прочее.
— Но с тех пор прошла уже сотня лет. Давно нет ни тех изменников, ни их жен, ни ближайших родственников. Сейчас в Карннане живут их далекие потомки, которые ни в чем перед Ламбертами не виноваты. И жизнь у них весьма нелегкая, надо сказать. Почему бы не облегчить ее?
— Все верно, — согласилась со мной княгиня. — Еще мой Грэй начал об этом задумываться. Думает и Эдмунд. Но пока нет возможности что-то сделать. Посмотри на наш замок — мы сами живем в полуразрушенной крепости. Нужен камень, нужны камнетесы… Это все есть дальше, на восточном полуострове, где правит клан Бейлов, но некому и не на что заниматься стройкой…
Всю дорогу к Дому друидов я размышляла над словами вдовствующей княгини, однако, когда подъехала к месту обитания жрецов, эти проблемы пришлось временно отодвинуть на задний план, потому что было что обсудить здесь и сейчас.
Брата Аодхэна я застала в Доме, более того — он встречал меня у порога. То ли духи ему подсказали, что я еду, то ли — что более реально — он еще издалека заслышал топот копыт.
— Приветствую, леди-княгиня, — легонько поклонился старик, пока мой сопровождающий помогал мне спешиться. — Что привело вас к служителям богов?
— И тебе здравствовать, брат Аодхэн, — отозвалась я. — Хотела поговорить с тобой. Где нам будет удобно? — Честно говоря, было немного неловко говорить старшему «ты», но таковы уж местные правила: лорд и леди княжества обращались на ты абсолютно ко всем, исключение составляли лишь старшие родственники княжеской семьи, да и то по желанию. Впрочем, желания панибратствовать с Мойной у меня пока не было. Может, попозже….
Старик повел рукой, приглашая меня в Дом. Приехавший со мной воин на мгновение застыл, не зная, что ему делать, идти со мной или остаться снаружи, но тут отворилась боковая дверь, оттуда высунулся молодой жрец и поманил его за собой. Судя по запахам и вырвавшемуся из двери жаркому воздуху, позвал он его на кухню.
Я успела было позавидовать воину, однако и меня брат Аодхэн не обидел. Дом друидов делился на три части: кухня, общая спальня и что-то вроде гостиной — комната, где жрецы собирались вместе, и там же, видимо, принимали гостей. Вот в эту комнату он меня и привел. Там было хорошо натоплено, гораздо лучше, чем в нашем замке, обогревавшемся одними каминами, и я мимоходом отметила, что, если у меня дойдут руки до крепости, первым делом займусь переделкой системы отопления.
С мебелью, правда, у жрецов явно была напряженка, ну или сознательный аскетический подход. Во всяком случае, никаких стульев и кресел здесь не имелось, мы с братом Аодхэном уселись на длинную деревянную лавку, установленную возле грубо сколоченного стола, а молодой служка принес нам травяного чая, довольно приятного на вкус.
Двое других жрецов, до того сидевшие за столом и что-то переписывавшие с одного пергамента на другой, поднялись и деликатно удалились во вторую комнату. Бумага здесь уже была известна, но, похоже, ее было трудно достать, раз друиды пользовались выделанной кожей. Впрочем, возможно, они делали это специально. Вдруг это какая-нибудь священная книга, которую следует сохранять на долговечном материале?