Код "Тёплая птица"

Глава 1. "Последний поезд".

Ветви деревьев тянулись друг к другу, сцеплялись, образуя тоннель, из которого должен был появиться Поезд.

На Поляне нас собралось шестеро.

Впрочем, «нас» - это сильно сказано. Я прежде не встречал никого из этих людей, да и уверенности в том, что передо мною люди, не было.

Прислонившись спиной к покрытому мхом дереву, я сидел на толстом слое прелой листвы и наблюдал.

Крепкий игрок в рваной кофте, определенно, опасен.

Остальные - семечки. При условии, что они не атакуют вместе… А Джунгли полны одиночек.

Этот ли, тощий и желтый, - мне соперник? Я в одно мгновение вонзил бы в него заточку… Или тот, что нервно курит самокрутку из кленовых листьев?

Ну, самок в расчет не беру, тем более что одна из них, - старуха, с лицом, словно печеная картофелина. На что только рассчитывает на Поляне со своими тонкими, как ветки, руками?

Вторая самка молодая и, должно быть, сильная, с копной ярко-рыжих волос… Но и ей едва ли что-то светит.

Похоже, верзила в кофте оценил возможности собравшихся на Поляне примерно так же, как я, то есть своим главным конкурентом он назначил меня. Ишь, как смотрит! Изучает, сволочь.

-Слышь, долго еще?

Желтый игрок уставился на меня. На Полянах не принято разговаривать, но этот калека, видать, не в курсе, - ничего, прозреет, когда заточка пронзит ему глотку…

-Понятия не имею.

Желтый скрипнул зубами. Отвернулся.

Разумеется, я знаю, когда из тоннеля вынырнет голова Поезда, но сказать во всеуслышание – быть дураком.

Мертвые листья кружатся в воздухе - прощальные письма. Кому-то придется их читать. Уж, конечно, не мне.

Серый курильщик принялся ловить листья, чтобы снова свернуть себе косяк.

Солнечный луч медленно начертил «ПОРА» на земле у моих ног, и я поднялся - пришло время облегчиться, тем самым получив дополнительный козырь.

Мне доводилось видеть игроков, опорожнявшихся прямо на Поляне у всех на виду. Это их право, ведь речь идет о Последнем Поезде, и здесь не до цацканья.

Но я за этим делом всегда ухожу в лес.

Запах прели щекочет ноздри; здесь надо быть начеку - в любой момент из-за дерева может выскочить тварь.

Вот удобная ложбинка. Я сбежал вниз, скользя по мягкой глине, и, спустив штаны, присел на корточки.

-А-а-а!

От сильного толчка в спину я растянулся на дне ложбинки.

Кривая заточка вонзилась в землю возле моей головы. Я откатился в сторону и вскочил на ноги, одной рукой выхватывая из нагрудных ножен заточку, а другой - натягивая штаны. Не дал посрать, сучий потрох.

Верзила наступал, хрипло дыша, сверля меня красными глазами. Силен, как бык, но неповоротлив и медлителен.

Я поиграл в воздухе заточкой перед его носом и ухмыльнулся - даже здесь, в лесу, она блестела. Недаром точил клинок белымкамнем и натирал песком.

Моя полуулыбка произвела на верзилу впечатление - он вскипел от ярости. В таком состоянии этот олух едва ли на многое способен - я уложу его, как котенка…

Он прыгнул.

Широкое лезвие полоснуло по руке, я вскрикнул и несколько раз - снизу, в живот и меж ребер, вонзил в верзилу заточку.

Он упал ничком в черные листья и, содрогнувшись, замер.

Я вытер лезвие об его кофту и спрятал в ножны.

Нужно идти на Поляну и ждать Поезд… Но, черт побери, как саднит рука. Я закатал рукав куртки и ужаснулся: из ровного и глубокого пореза лилась кровь, но самое скверное - рука немела. Этот мудак отнял у меня козырь! Я пнул распластанного верзилу и, слегка пошатываясь, стал выбираться из ложбинки.

Из-за широкого ствола вышла рыжая самка. Значит, притащилась с Поляны посмотреть на схватку и добить того, кто победит.… Ну-ну…

Здоровой рукой я выхватил заточку:

-Иди сюда, цыпа.

Но самка не вынимала оружия.

-Что тебе надо?- крикнул я и оторопел: резким движением рыжая распахнула куртку, и я увидел ее грудь, скованную толстым свитером.

-Помоги мне сесть на Поезд,- сказала она.

Вот оно что! Ты хочешь жить и пользуешься тем оружием, каким наградило тебя небо. Что ж, имеешь право, но я не олух.

Рассмеявшись ей в лицо, я пошел на Поляну.

Меня встретили глаза остальных игроков, и я поразился, какой хищный огонь вспыхнул в них при виде раны. Не спешите, сволочи…

Вернулась и рыжая самка. Ни на кого не глядя, прилегла на листву. Какой, должно быть, удар – кто-то не стал лапать ее сиськи.

Впрочем, у меня онемела рука, а это значит, что я теперь слабее этой рыжей. Проклятый верзила!

К вечеру донесся запах гари. Пока рано, надо лежать, экономить силу.

Лишь тонкий пев тепловоза заставил меня подняться и подойти к рельсам. Сейчас… Бог, или кто там, помоги! Другие игроки, словно тени, выстроились вдоль дороги неподалеку от меня.

С ревом из тоннеля, образованного деревьями, показался Поезд, со всех сторон облепленный ухватившимися за что попало людьми. Попасть на крышу нечего и мечтать - там целые деревни.

Рано: первые вагоны перенаселены.

Курильщик и желтый не вытерпели и, отталкивая друг друга, бросились на проносящийся мимо вагон, пытаясь ухватиться за искореженный поручень. Люди из вагона, крича, отпихивали их. Курильщик исчез в шуме колес, а желтый, вцепившись в чью-то руку, поехал, получая удары и тычки.

А вот старуху-то я недооценил. Как ей удалось ухватиться за поручень шестого вагона?

Пора: скоро Поезд начнет набирать ход.

Я увидел свободную подножку и, став на мгновение пружиной, прыгнул на нее.

-Куда, сволочь,- отбойщик, карауливший на крыше, достал меня по голове длинной палкой. Если бы я был в порядке, то удержался бы и сбросил этого гада, но раненая рука скользнула, и я полетел вниз, лишь чудом не угодив под колеса.

Преодолевая гром в голове, вскочил.

О, черт! Последний вагон проследовал мимо. На подножке - всего один игрок с трепещущими на ветру волосами.

Глава 2. "Утро на светлой террасе"

-Андрюша, сахар класть?

Посреди террасы – солнечная лужа. На столе – широком, самодельном - небольшая круглая ваза с печеньем, пара бумажных салфеток, и больше ничего.

-Конечно, клади. Когда ты, наконец, изучишь привычки моего сына?

Женщина в застиранном синем платье вышла из дому на террасу, неся в руках дымящуюся чашку.

-Я уже изучила, Марина Львовна,- сказала она, ставя чашку на стол.

Старуха в инвалидном кресле, стоящем в тени акации, нервно повела плечами, накрытыми красным пледом, и промолчала, не повернув головы.

Женщина взяла из вазочки печенье и, надкусив, положила на стол. Стала смотреть в сад, подперев голову костлявой веснушчатой рукой. На вид ей можно было датьтридцать лет, можно и все сорок. Карие, с зеленоватыми крапинками глаза смотрели тускло; светлые волосы, собранные на затылке в тугой пучок, казалось, прикрывали глубокие залысины. Она постоянно вздрагивала, будто опасаясь чего-то.

-Андрей, кофе стынет, - неуверенно сказала женщина, повернув голову в сторону двери, ведущей с террасы в дом.

-Что он там делает? – глухо произнесла старуха.

-Бреется.

Женщина поднялась и, подойдя к краю террасы, оперлась на деревянную перегородку. Сразу перед домом располагался сливовый сад – деревца слабые, с большим количеством отмерших веток и лишайниками на стволах. Сад перерезала тропинка, ведущая к калитке. За калиткой стелилась пыльная дорога.

Старуха покосилась на женщину. У нее были маленькие, глубоко посаженные глаза. На щеки накинуты красные сеточки капилляров. Она казалась грузной, даже толстой, но ноги в приспущенных вязаных чулках, торчащие из-под махрового халата, были тонкие и синеватые.

-Хоть бы сад в порядок привела,- кашлянув, заговорила старуха.- Перед людьми стыдно.

Плечи женщины дрогнули, но она промолчала.

-Ничего по дому не делаешь, все на Андрюшку спихнула.

-Мама.

Худощавый высокий мужчина с полотенцем на плече вышел на террасу. Он только что побрился, но кожа на лице не посвежела, осталась землистой.

Андрей присел к столу, взял чашку, сделал глоток. Поморщился.

-Возьми печенье.

Женщина вернулась к столу.

-Ты что, порезался?

Дотронулась до щеки Андрея.

-Пустяк,- тот отстранился. – Почему печенье в нашем магазине всегда краской пахнет?

-На рынке надо брать,- подала голос старуха.

Андрей допил кофе и поставил чашку на стол.

-Все, побежал.

Он исчез в доме и через пару минут вернулся, одетый в похожую на пальто светлую куртку, в левой руке - кожаный портфель.

-Возвращайся поскорей.

В глазах женщины промелькнула тоска.

Андрей кивнул и, спустившись по ступенькам с террасы, зашагал по тропе к калитке. Приподнявшись, женщина следила, как он, ссутулившись, прошел по дороге и исчез за поворотом.

Через некоторое время в воздухе раздался шум электрички, замер, потом раздался вновь.

-Все, поехал Андрюшка,- проговорила старуха и закашляла: в горле у нее захрипело и забулькало. Откашлявшись, вытерла рот подолом халата.

-Галя. Слышишь, Галя.

-Что?- встрепенулась женщина.

-В туалет…

Галя поднялась из-за стола, подошла к старухе и, взявшись за ручки на инвалидной коляске, принялась толкать ее к двери.

-Ну, Марина Львовна, помогайте же, помогайте. Крутите руками.

Старуха пыталась вертеть колеса, но руки плохо слушались ее.

Кое-как Галя завезла коляску в дом и закрыла двери. На террасе не осталось никого, а к двум надкусанным печеньям через деревянную пустыню стола стал подбираться отряд муравьев.

Глава 3. Марина

И Марина Львовна, и Галя были мне смутно знакомы. А этот Андрюшка, так похожий на меня, но без шрамов и ожогов на лице? Кто все эти люди, почему я вижу их?

Кусочек странной, чужой жизни высветился ненадолго передо мной, и эта жизнь мне не понравилась.

Марина пошевелилась, открыла глаза. На ее бровях, ресницах, волосах лежали снежинки. Мгновение смотрела на меня, словно не понимая, кто я такой и где она находится.

-Брр, холодно. Уже утро?

-Да, надо идти.

Марина закашляла – надрывно, со всхлипами.

Я смотал и спрятал веревку.

- По пути устроим привал, нагреем кипятку…

-А куда мы идем? – спросила Марина.

Этот вопрос удивил меня.

-Не знаю,- пожал плечами, снимая с веток автоматы. - Игроки об этом не задумываются.

-Мы уже не игроки.

Марина протянула мне куртку.

-Почему не игроки?

-Потому что «мы». Разве тебе доводилось видеть в Джунглях игроков, действующих заодно?

-Как твоя мозоль?

Марина улыбнулась.

-Вроде ничего…

Она повернула ступню так, чтоб я мог увидеть мозоль.

Так: автоматы, рюкзаки, одежда, веревка… Вроде все? Почему-то всегда грустно покидать убежище, даже такое ненадежное и холодное, как это дерево. Но что поделаешь: мы в Джунглях.

Я спустился на землю, помог Марине.

Белизна резала глаза. За ночь выросли сугробы. Ветви деревьев, еще не успевшие сбросить листья, стонали под навалившейся на них тяжестью.

На поляне лежало несколько трупов тварей. Это большая удача, новый козырь.

Я вытащил заточку и опустился на колени у ближайшего трупа.

-Что ты делаешь?- удивилась Марина.- Прекрати.

Я вспомнил, с каким отвращением она глядела, как я ел крысу на крыше Поезда.

-Без мяса нам не выжить.

-Прекрати.

-Не будешь ты – я буду, - отрезав перламутровый кусок, положил в рюкзак; по зеленой ткани расплылось багровое пятно.- Ведь я же не заставляю тебя…

Марина повела плечом, подкинув лямку автомата, и пошла вперед, проваливаясь в снег на каждом шагу. Я последовал за ней.

Железнодорожная насыпь за ночь превратилась в белый курган, но по шпалам идти гораздо легче, чем по лесу.

-Почему ты не ешь мяса?

Марина обернулась, поджидая, пока я догоню ее.

-Я не ем крыс и тварей, а мясо ем.

Я засмеялся.

-Что смешного?

-В Джунглях нет другого мяса.

-Ты плохо знаешь Джунгли.

Я умолк. Марина задумчиво смотрела на теряющуюся вдали дорогу.

-Еще километр – и устроим привал, - сказал я, увидев, что Марина опять захромала.

Снежинки кружились перед глазами, норовя проникнуть в нос, рот. Слева с треском сломалось и рухнуло дерево.

Снег повалил так густо, что я перестал видеть фигуру идущей впереди Марины. Эта непогодь нам на руку.

-Марина, привал.

Девушка вынырнула из белой пелены; на лице, разгоревшемся от ходьбы, таяли снежинки.

-Ура!

-Ты могла бы сказать, что хочешь передохнуть.

-Да ладно.

Мы спустились с насыпи и вошли в лес. Уходить далеко от дороги опасно, можно заплутать или наткнуться на стрелков. У ближайшего поваленного дерева я остановился, положил на снег рюкзак.

Марина села на комель, принялась расшнуровывать ботинок.

Разводить костер в лесу – дело рискованное, но после ночи, проведенной на дереве, нам необходим кипяток. Густой снегопад скроет дым.

Я чиркнул зажигалкой. Сырые листья – не бог весть какая растопка, от них больше дыма, чем огня.

С третьей попытки ветки все-таки занялись – костер запылал.

Заточкой я отковырял со ствола березы несколько наростов мутного льда. Но в чем его растопить? Свой котелок я потерял еще до посадки на Последний Поезд.

-Андрей.

Я оглянулся – девушка забинтовала ногу какой-то тряпицей и уже натягивала ботинок. Улыбаясь, она постучала себя по голове; звук получился гулкий, как от колокола.

-Ты чего?

И тут же понял, что она имела в виду.

Снял шлем, сорвал с него ткань, – черт возьми, отличный котелок.

Лед зашипел, подернулся облачками пара. Скоро обзаведемся кипятком. К этому времени неплохо бы и пожевать приготовить.

Я срезал толстую ветку, сделал ловец. Вынул мясо – парной запах защекотал ноздри.

Марина, поглядывая на меня, достала из своего рюкзака пакет с желтоватым порошком.

-Концентрат.

-Погоди, вскипит вода, разведешь.

От запаха жарящегося мяса у меня закружилась голова - чертову прорву времени ничего не ел. Котелок забурлил, я снял его и протянул Марине. Спеша и обжигаясь, она сделала несколько глотков.

Мясо дошло, и я накинулся на него, отрывая зубами большие куски. Хоть бы кто не прилез на запах…

-Можно … мне…- вдруг сказала Марина.

Я взглянул на нее, вспомнив, что ничего не ела с Последнего Поезда.

-Держи.

Отрезал половину, протянул ей.

-Это много.

Я промолчал: конечно, много.

-Не люблю концентрат,- призналась Марина, вытирая рукавом

залоснившийся подбородок.

Ну, еще бы.

Шлем-котелок почти опустел, Марина выплеснула мутные остатки на костер.

- Идти сможешь?

Она кивнула.

Снег прекратился. Лес, нахлобучивши мягкие шапки, держал в объятиях уходящую вдаль железнодорожную насыпь. Идти будет не просто.

-Какая красота, - сказала девушка.

Показалось солнце. Волосы Марины вспыхнули. Что-то шевельнулось во мне, прямо как на крыше Последнего Поезда, когда я не смог скинуть раненого игрока. Липкий, неотвязчивый страх за Теплую Птицу исчез.

Мне захотелось что-то сказать девушке – но что? Джунгли замерли в ожидании.

Марина смотрела на меня.

Образ другой женщины - Гали из недавнего всполоха - внезапно возник перед глазами; Галя сказала: ты игрок, Андрюша. Страх перед смертью вновь овладел мной: кругом были Джунгли.

-Найти бы до вечера КТСМ – на дереве ночевать неохота, - пробормотал я.

Глава 4. FEMALE

Электричка отползла от платформы, перестукивая колесами. Заспанный голос объявил следующую остановку.

Людей в вагоне мало – пока что крупных станций не попадалось. Несмотря на рань, много окон было открыто. В них врывался аромат сирени.

Андрей сел на изрезанное ножом коричневое сиденье и стал смотреть в окно. Мелькали дачи. Кое – где виднелись дачники, поднявшиеся ни свет ни заря.

Грохоча, электричка пробежала мост, под которым синела река. Над водой клубился туман.

Андрей подумал о Гале. Почему она преследуют его, не дает покоя даже в электричке? Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от образа печальной женщины, безропотно переносящей издевательства матери Андрея,женщины, которая любит его, но которую не любит он сам. Образ не исчезал, а наоборот, расширялся, заполняя собой окружающее пространство; совесть мучила Андрея.

В вагон вошла пожилая пара – мужчина и женщина. На груди у мужчины - гармонь.

-Уважаемые пассажиры,- обратился гармонист к пустоте. - Позвольте в дорожку исполнить хорошую песню.

Он заиграл. Женщина запела что-то о любви, которая наступает внезапно и никогда не проходит.

И так дружно и ладно у них получилось, что Андрею захотелось подпевать. Вот у кого, должно быть, в жизни гармония, ни ссор, ни обид, – у этих вагонных певцов. Он достал из кармана кошелек и, когда певцы проходили мимо, протянул десятку.

-Благодарствую, - пропыхтел гармонист, принимая бумажку красноватой рукой.

Так как вагон был последний, пара присела передохнуть как раз за спиной Андрея.

-Что там считать – поезд пустой, - сразу послышался голос мужика.

-Доставай, я тебе говорю.

-Пошла ты.

-Ах ты паразит, алкаш.

-Заткись!

Последнюю фразу гармонист сказал с такой злобой, что женщина умолкла.

Андрею стало грустно, а вместе с тем он испытал нечто похожее на удовлетворение: у всех, - у всех в этом, мать его, мире, - есть червоточина.

Электричка добралась до большой станции. Вагон заполнился работягами, дачниками, студентами, стало тесно, весело и шумно. Гармонист с женой поднялись и снова исполнили свою песню.

В окна полетела пыль: слева от железной дороги горбатилась многотонными грузовиками федеральная трасса. Сидящий напротив Андрея студент давил на кнопки мобильника. Трое пожилых дачников сначала говорили о посадке огурцов, затем переключились на политику.

Вот и Малоярославец. Сейчас должна появиться она…

Вошла. Андрей махнул рукой: место свободно!

На вид лет двадцать пять, не больше. Широковатые скулы, вздернутый нос, напомаженные пухлые губы. Анюта…

-Ну что, сбежал? – спросила она, присаживаясь рядом с Андреем. Сумочку из фальшивой крокодильей кожи поставила на закованные в джинсу колени.

-Сбежал, Анюта, - шепнул Андрей, косясь на студента.

-Когда ты, наконец, разведешься со своей?

Андрей вздрогнул, взглянул на Анюту: тише, ведь люди. Он представил на мгновение, как говорит Гале о разводе, и у него заныло под ложечкой.

Анюта повела загорелым плечом. На ней была розовая майка с надписью «FEMALE». Вытащив из сумочки зеркало, стала поправлять растрепавшиеся осветленные волосы.

Солнце кольнуло глаза. Андрей надел темные очки, и стал похож в своей, не по погоде надетой, куртке со стоячим воротником на шпиона из старого кинофильма.

-Выйдем, покурим? – предложила Анюта.

Андрей кивнул и поднялся.

-Скажите, что занято,- негромко попросил одного из дачников.

В пустом тамбуре Андрей достал сигарету, почему-то стараясь не смотреть на Анюту.

Та курила, выпуская дым из сложенных розой губ. Кончик фильтра тонкой сигареты испачкался в красной помаде.

Докурив, Анюта кинула окурок на пол и вдруг полезла целоваться.

-Постой Анюта,- испугался Андрей.

-Почему?

-Тут люди…

Анюта хихикнула и, дернув Андрея за рукав куртки, увлекла за собой. Они очутились в сортире. Было тесно, воняло мочой и блевотиной. Андрей слабо протестовал, но жадные руки уже проникли под ремень брюк. Портфель со стуком упал на пол. Андрею показалось - все это происходит на глазах у толпы, вот сейчас дверь сортира откроется… Между тем горячая волна подхватила его на гребень. Он видел перед собой освобожденные из - под майки груди с коричневыми сосками – левая, кажется, немного больше правой, и на мгновение весь мир скукожился для него до размера этих грудей.

-Андрюша, мне нужны деньги.

Анюта натянула джинсы и, глядя в замызганное сортирное зеркало, стала прихорашиваться.

-Сколько?

Андрей поднял с пола портфель и посмотрел на нее. В тусклом свете засиженного мухами электрического плафона Анюта показалась ему отталкивающе – некрасивой: крошечные глаза, неестественно-красный рот, волосы словно из папье-маше.

«Ярмарочная кукла», - подумал он.

-Десять тысяч…

-Хорошо, я подумаю.

-Десять тысяч долларов.

В дверь забарабанили и старушечий голос прогнусавил:

-Эй, долго там?

Андрею захотелось спрятаться в ржавом унитазе.

-Не суетись,- прошипела Анюта и крикнула, - Бабка, не лезь, у меня диарея!

-Чего?

-Иди ты.

Старуха, видимо напуганная непонятным словом, ушла. Стукнули раздвижные двери.

Любовники вывалились в тамбур. Смолящий сигарету работяга ухмыльнулся, но промолчал.

В вагон Анюта и Андрей решили не соваться: до Обнинска оставались считанные минуты.

Глава 5. Калуга

Угли подернулись пеплом и лениво мерцали в темноте. Я знал наверняка, что там, за темнотой, опустив голову на рюкзак, спит Марина, но отчего-то казалось: я один в центре огромного мира, скрытого черной пеленой. Спать больше не мог: невыносимо видеть Андрея, Анюту, их возню в сортире… Какое отношение все это имеет ко мне?

Вдруг что-то, выпившее свет углей, понеслось к моему лицу из темноты.

Я едва успел отстраниться и перехватить руку с заточкой.

Вскрикнула Марина.

Преодолев слабое сопротивление напавшего, повалил на пол и, свободной рукой выхватив из ножен заточку, вонзил во что-то мягкое.

-Марина, как ты?

-Все н-нормально.

-Нужен свет.

Чиркнула зажигалка, вспыхнул хворост.

Игрок лежал навзничь. Из раны на груди текла темная кровь. Теперь он и вправду был мертв. Мертв, как бревно. Рядом валялась заточка, которую этот хмырь, должно быть, прятал в сапоге.

-Ну что, похороним его? Может, еще всплакнем по нему?

Марина выглядела растерянной. Еще бы – любитель поэзии бывших вдруг пытается убить своих спасителей...

-Это не он, это Джунгли, - сказала она слабым голосом. - Не всем хватает силы…

Наверное, мое лицо приобрело весьма неприятное выражение, потому что Марине явно стало не по себе.

-Андрей, если тебе трудно…

Что-то екнуло у меня в груди, словно рычажок переключился. Что со мной сделала эта рыжая?

-Ладно, закопаю эту падаль,- сказал я.- Если ты так этого хочешь.

Лучи наискось пробили будку. Марина поправила волосы – они вспыхнули, и мне показалось, что на голове у девушки надета корона. Почему-то вспомнилась Анюта из всполоха – ее нарисованные глаза и губы, жидкие волосы.

Марина улыбнулась, перехватив мой взгляд.

Я раскидал заграждение. Снег, добавившийся ночью, ровно укрыл следы вчерашних страстей.

-Ну что, пошли?

Я подвинул к Марине свой рюкзак и автомат, а сам взвалил на плечи мертвого игрока. Тяжелый, гад. Любитель поэзии.

Согнувшись, побрел к лесу, не задумываясь о том, что делаю и зачем. Увидел бы меня тот «я», что ждал на поляне Последний Поезд!

Виновница моего «преображения» ковыляла позади, таща два рюкзака и два автомата. Ничего, пусть поработает, пока я исполняю ее блажь.

Найдя ложбинку, с силой швырнул туда труп – эта затея мне нравилась все меньше. Голова игрока ударилась о торчащую из-под снега корягу. Пока я стрелковой лопаткой ковырял подмороженную землю, Марина зачем-то протирала игроку снегом лицо.

-Можно подумать, что ты его знала.

-Я и тебя не знала.

Я хмыкнул: сравнила тоже, одно дело – я, совсем другое – какой-то игрок.

-Этот гад убить меня хотел. А потом и тебя.

-Не он, а Джунгли.

Я заткнулся: ее не переспоришь.

Яма получилась неглубокой.

Игрок таращился из нее остекленевшими глазами. Я поспешил забросать землей его голову, а затем - лопата за лопатой – все остальное.

Джунгли шумели. Еще бы – ведь они никогда не видали ничего подобного…

Утирая пот со лба, я подошел к Марине.

-Что ты делаешь?

Она возилась с короткой бечевкой и двумя неравными палками. Не ответила, быстро сделала узел, стянула зубами – получился крест. Подойдя к могиле, Марина воткнула его в землю.

-Так делали бывшие.

-Ясно.

Вскинув на спину рюкзак, повесив на плечо автомат, я приготовился продолжать путь.

Марина стояла у могилы.

-Ну, чего ты?

Она едва заметно вздрогнула и, дотронувшись до креста, сказала:

-Спи спокойно, человек.

Джунгли снова зашумели, заколыхались.

Мы вышли из лесу, вскарабкались на насыпь. Глядя, как передо мной стелется железная дорога, я подумал: если умру, - мне хотелось бы, чтобы с моим телом кто-то поступил так же, как мы с мертвым игроком.

Насыпь понемногу истончилась, и скоро рельсы побежали по земле, лишь слегка присыпанной гравием.

-Сегодня ночью ты разговаривал во сне,- сказала Марина, тяжело дыша от ходьбы,- Звал какую-то Анюту. Кто это?

-Анюта? Никто.

Мне стало не по себе. Надо же, и не догадывался, что разговариваю во сне.

- Она - игрок?

Где-то в высоте запел ветер.

-Чего молчишь, Андрей?

-Анюта – это всполох,- признался я.

-А, понятно, – протянула девушка и замолчала. Я не ожидал, что она так легко отстанет - почему-то стало досадно.

Когда за поворотом железной дороги перед нами возник занесенный снегом город, уютно разлегшийся на дне широкой долины, дыхание у меня перехватило.

-Калуга, - сказала Марина, вытирая рукавом вспотевшее лицо.

Отсюда, с возвышенности, город казался пирогом, разрезанным на две части широкой рекой. Виднелись припорошенные снегом развалины домов, большие ямы с зеленой водой, поставленные на дыбы машины.

-Пошли,- бросила Марина, поправляя на плече лямку автомата.- Может, к ночи дойдем.

Она двинулась вперед, стуча подметками по шпалам. Я остался на месте: город внушил мне, нет, не страх, а некоторую нерешительность. Чем-то грозным веяло из долины.

-Ты идешь?

Я догнал девушку.

-Слушай, может, нам не стоит туда соваться?

-Почему? Ночлега нам не найти, а спать на дереве ну совсем неохота.

Марина улыбнулась, сверкнув мокрыми зубами.

Глядя на нее, я решился: Калуга так Калуга.

Мы вошли в город, когда сумерки вонзили в воздух морозную хрусткость. На улицах ни души. Пустые глазницы окон.

-Красивый, наверное, был город,- сказала Марина. - Посмотри, какое интересное здание.

Явзглянул на каменных ангелов, целящихся в нас из луков. Огляделся настороженно.

-Э-ге-гей!

-Что ты творишь? - накинулся я на девушку.

-Да не бойся, - беззаботно отозвалась она. - Здесь никого нет. Ого, посмотри, троллейбус!

Марина исчезла в разинутой гармошке дверей, и через секунду из чрева машины послышался ее испуганный вскрик. Сдернув с плеча автомат, я поспешил к ней.

Глава 6. Полет над Джунглями

Я проснулся в полутьме.

Замер, прислушиваясь. Ровное дыхание Марины, как шелест травы…

Ага, вот опять! Похоже на стон.

Что это?

Нащупав автомат, я поднялся. Осколок штукатурки пискнул под ногой. Марина пошевелилась, задышала чаще.

Ночь и погасший костер, а в комнате почти светло: луна. У окна намело сугроб.

Осторожно ступая, я обогнул Марину и вышел в коридор.

Снова этот звук. Прямо из соседнего кабинета…

Подняв автомат, я двинулся по трухлявому ковру.

Заглянув в дверной проем, увидел кучу пепла посреди комнаты, окно, сугроб, а слева, в углу, – что-то длинное, черное, похожее на сверток. Сверток пошевелился. Держа автомат наизготовку, я приблизился.

На полу лежала старуха: седые космы разметались вокруг головы, глаза ввалились, кожа высохла.

Рот, напоминающий пещеру, дрогнул, искривился; за хрипами и стонами я расслышал:

-Пить.

Этот игрок проиграл. Ему не уберечь свою Теплую Птицу. Приученный за последние дни к состраданию, я опустил автомат и вытащил из ножен заточку, собираясь прекратить муки старухи.

-Только попробуй.

Я обернулся: Марина. В глазах - зеленые огоньки. Она подошла вплотную, и вдруг, коротко размахнувшись, ударила меня по щеке. Я перехватил руку, до хруста сжал: зверь взвился на дыбы. Марина не поморщилась, спокойно и твердо глядя на меня. Из ее глаз исходила сила, - и испуганный зверь спрятался в Джунглях. Я отпустил ее руку.

-Скотина, - негромко сказала девушка, растирая запястье.

Присела на корточки перед старухой, погладила седые волосы.

-Пи-ить.

-Я хотел прикончить ее, чтоб не мучилась,- пробормотал я: щека горела.

-Принеси воды.

Вернувшись в кабинет, я развел костер и стал растапливать снег. Мне было досадно, что причинил Марине боль и, вместе с тем, почему-то приятно.Казалось: минуту назад я что-то доказал ей, хотя что именно, не знал.

Вода в шлеме-котелке забурлила.

Марина все так же сидела над старухой, поглаживала похожую на корень старого дерева руку:

-Не надо бояться – это совсем не больно, - шептала девушка. - Глаза закроются – и все.

Старуха, похоже, слушала, приоткрыв белесые глаза.

-Принес воду?

Я подал шлем.

-Еще горячее не мог? Подай, что ли, снега.

Растворив свежий снег в кипятке, Марина принялась аккуратно смачивать рот старухи, та зашлепала губами.

-Пей, мама, пей.

Мама?

Марина поила старуху, придерживая ее голову рукой.

«Опять заставит хоронить», - пришло в голову, но раздражения я не почувствовал. Ну, заставит, да, она такая…

Тем временем со старухой начало происходить то, что должно: Теплая Птица оставляла ее. Дыхание участилось, руки-ноги мелко дрожали.

Едва прикрытая тряпьем, грудь старухи поднялась и стала медленно опускаться. Из открытого рта шумно и долго выходил воздух, казалось, что сейчас она вздохнет и поднимется, но, сделав несколько судорожных движений, старуха замерла.

Марина поднялась. Я подумал – сейчас заговорит о похоронах, но девушка молчала, глядя перед собой.

-Андрей, еще раз позволишь себе подобное, - произнесла она, так и не взглянув на меня,- я уйду.

И снова мне стало не по себе:

-Я не хотел хватать тебя за руку...

-Да я не о том,- отмахнулась Марина,- Кто дал тебе право распоряжаться чужими жизнями?

-Но…

-Не надо! Я думаю, ты все понял. Пошли.

Она подхватила котелок, выплеснула на пол остатки воды и вышла из кабинета. Я последовал за ней.

Старуха осталась одна в темноте.

Пока мы отсутствовали, в мой рюкзак забралась крыса, изловчившись, я поймал ее за хвост. Зверек завертелся, щекоча задубелую руку острыми зубками.

-Прекрати, – поморщилась Марина, застегивая куртку.

Я ухмыльнулся, отшвырнул запищавшую крысу.

И тут же на улице застрекотал вертолет. В окно ворвался слепящий свет и крики:

-Рассредоточились!

-Трое сюда, трое туда!

Стрелки. Зачистка!

Я схватил Марину за руку.

-Тише.

-Барух, Семен! - заорал грубый голос так близко, что сердце у менязаныло. – Вы че, уснули там, б … дь?

По лестнице застучали ботинки.

-Рассредоточились, мать вашу!

Похоже, мы влипли по-настоящему.

-К стене, – я оттолкнул побледневшую Марину. Она будто вжалась в камень, расширенными глазами глядя на меня.

Бросившись к двери, я встал за отворотом, держа наготове автомат. Тут же в кабинет ворвался стрелок. Я выстрелил: стрелок завалился вперед, головой в пепел нашего костра.

-Эй, они здесь, – завопил кто-то в коридоре. Секунда промедления – и мы погибли.

Согнувшись, я выскочил из-за двери. Раздался сухой перещелк выстрелов, резкая боль ожгла плечо. Позабыв про автомат, я с разбегу ударил стрелка ногой в грудь. Он отлетел к стене и, ударившись спиной, съехал на пол. Не теряя времени, прошил его пулями.

-Скорее, – заорал я, услышав шаги бегущих по лестнице стрелков. Марина выскочила из кабинета. Автомат в ее в руках дрожал.

Мы бросились по темному коридору. Проклятая западня. Кабинеты выходили окнами на площадь.

Рой пуль разорвал ковер под ногами. Марина взвизгнула. Ранена? Я упал на пол и, повернувшись, выстрелил в ответ.

-Сюда.

Я на четвереньках добрался до ближайшего кабинета. Марина ввалилась следом - вроде цела. Кинувшись к окну, я глянул вниз. По площади сновали стрелки, стаскивая в кучу трупы. Оказывается, в Калуге не так и мало было народу.

Западня… В коридоре шаги, шепот – знают, суки, что мы теперь никуда не денемся.

-Сколько там? – голос снизу, хриплый, властный.

-Двое, конунг, - отозвался кто-то, находящийся в коридоре рядом с нами. - Мужик и баба.

-Бабу постарайтесь живьем взять. Позабавимся.

Каменный Ленин, улыбаясь, указывал рукою на крышу. Я лег спиной на подоконник и посмотрел вверх.

-Марина.

Она приблизилась; в глазах даже не страх и отчаяние, а равнодушие, готовность принять то, что приготовила для нас судьба.

Глава 7. Обнинск

Мы побрели в направлении разрушенного города, увиденного с вертолета, в надежде найти там пристанище на ночь.

Один рюкзак и автоматы похерили, и теперь (учитывая мое состояние), в сущности, - беззащитны. Отвратительное ощущение.

Я опирался на плечо Марины, стараясь как можно меньше давить на него, но понимая при этом, что без поддержки просто-напросто рухну на снег. Мне нужна одна ночь покоя и тепла: тогда тело восстановится, сила вновь заструится по жилам. И, конечно, не помешало б чего-нибудь пожрать… Какие, однако, жирные крысы шныряли по коридорам Калужской городской администрации!

Город был дальше, чем нам показалось с вертолета. Первые груды битого кирпича,бывшие когда-то домами, появились только тогда, как на небе выткался серпик луны.

Зеленоватые лужи, глянцевые, с кусками звездного неба, источали удушливый гнилостный запах. Я встречал такие: все живое обходит их стороной. В лесу они редки, здесь же - на каждом шагу.

Этот городок мертвее Калуги… Кирпич, лужи, снег. Из-под снега торчит былье, лепится к невысоким деревьям кустарник. Жутко, пусто, мрачно… Неужели здесь когда-то жили люди?

А это - башня… Одна часть – большая, лежит на земле, другая – меньшая, протыкает небо обломком. Какой исполин переломил ее?

Как тревожно здесь! Тревожно и … знакомо.

Идти дальше незачем – скорее всего, все здания в городке разрушены, и надеяться на надежное кирпичное укрытие не приходится.

Между тем темнота сгустилась, – вот-вот вынырнет из черноты рука и схватит за горло…

Марина дышала тяжело. То ли ночной воздух, то ли чувство опасности прибавили мне сил – я уже не чувствовал себя разбитым. Распрямился, отпуская плечо девушки.

-Зачем ты? - сказала она,- я совсем не устала.

Я замер, вглядываясь в темноту. Нет, в этом городе надо держать ухо востро, гораздо дольше, чем где бы то ни было. Тишина лжива: здесь нет ни стрелков, ни игроков, ни тварей, но наверняка притаилось что-то, более страшное… Чтобы пережить эту ночь, нам необходимо убежище.

Я огляделся: тьма. Плотная, непроходимая тьма. Серпик луны скрылся в тучах, на ветру стучит обледенелое былье.

Что-то надвигалось на нас – ближе, ближе – я чувствовал кожей. А лицо Марины спокойно – это понятно: она не имеет такого, как у меня, опыта игры, единственная ставка в которой – Теплая Птица…

Металлическая узкая лесенка… Почему я подумал о металлической узкой лесенке? Откуда эта мысль в моей голове?

-Марина, - я дернул девушку за рукав, - за мной.

Мы побежали к башне.

-Андрей, что ты задумал?

Я не ответил, озираясь по сторонам. «Только б она существовала», - крутилось в голове.

Лесенка была припаяна к телу башни.

-Лезь.

Марина вцепилась в тонкие перекладины и полезла вверх, осторожно перебирая руками. Оглянувшись на тьму, я полез следом.

Нам повезло - на вершине башни образовалась небольшая площадка, частично огороженная острым забором из переломанной, искореженной арматуры.

Марина лежала лицом к небу и тяжело дышала. Я повалился рядом –казалось, сердце выпрыгнет из груди.

-Знаешь, Андрей, - выдохнула Марина, взглянув на меня. – Там, внизу, отчего–то стало так жутко… Я едва не умерла.

Нет, у этой девушки чувство опасности развито не меньше, чем у меня.

Ветер, застревая в металлических обломках, сердито насвистывал.

Редкие звезды показались на небе. Не они ли льют вниз пробирающий до костей холод? Деться от него некуда, он окружил нас, опутал… Сейчас бы костерок! И черт с тем, что станем маяком – лишь бы потеплело. Вот только где взять дрова?

Единственное тепло в окружившем нас мире - это наши тела.

Марина придвинулась ко мне, я обнял ее, уткнувшись лицом в рыжие волосы, накрылся курткой. Мало-помалу озноб отступил… А сколько, наверно, погибнет в эту ночь игроков, не успевших развести костер. Сколько примерзнет к стволам деревьев!

Я закрыл глаза, слушая биение сердца Марины.

-Андрей.

-А?

-Послушай.

Я откинул с головы куртку.

Какое-то время не было слышно ничего, кроме тишины, затем отчетливо донесся глухой перестук – кто-то лез по лестнице, стуча подошвами. Я оглянулся: глаза Марины расширились, лицо вытянулось.

-Тихо.

Я поднялся и, пригнувшись, подкрался к краю площадки. Стук подошв по перекладинам совпадал со стуком моего сердца. Кто это может быть? Игрок? Едва ли – все игроки, не нашедшие укрытия до этого времени, уже мертвы. Стрелок? Исключено – стрелки орудуют при свете дня. Тогда кто же?

-Андрей!

Встрепенувшись, я невольно вскрикнул: некто темный, приподнявшись над лестницей, уставился на меня двумя красноватыми угольками.

-Возьми, гад! - заорал я, вскакивая, и, что было сил, ударил кованым носком ботинка в промежуток между красными угольками.

Не издав ни звука, пришелец отпустил лестницу и, как мне показалось, необычайно медленно отделился от металлической стены башни. Я бросился к краю площадки и проводил взглядом темное кувыркающееся тело. Хрусткий звук удара о промерзлую землю донесся до нас.

-Кто это был? - прошептала Марина.

-Хер его знает. Уж точно не игрок.

-Что ему было надо?

Марина вдруг заплакала.

-Ты чего? - растерялся я.

-Когда все это кончится? – прокричала она. – Проклятая жизнь!

Чудачка! Как будто есть другая жизнь. Я, например, другой жизни не знал.

-Успокойся, - я присел на колени и обнял ее, погладил спутавшиеся волосы.– Я с тобой, я защищу тебя.

-Правда? – по-детски спросила она. - Повтори.

-Я защищу тебя.

Девушка прижалась ко мне, вздрагивая. И откуда ты такая взялась в Джунглях, где цена жизни – мгновение? Мгновение, которого не хватило, чтобы добежать до убежища? В Джунглях никогда и ни в чем нельзя быть уверенным. Ты думаешь: надежно спрятался, никто и ничто не угрожает, но вдруг настигает напасть, какой не ждешь, а это самое хреновое.

Глава 8. Подземный институт

Заскрежетав тормозами, электричка приблизилась к запруженной народом платформе. Мимо окошка тамбура замелькали лица – настойчивые, в испарине от жары и ожидания.

-«Москвичи», - с презрением бросила Анюта, затягиваясь сигаретой, – дома работы найти не могут.

Андрей смущенно оглянулся: люди, напирающие сзади, ничего не слышали, думая каждый о своем.

Двери с лязгом распахнулись. Пахнуло нетерпением, потом, десятки лиц с неприязнью глядели на столпившихся в тамбуре пассажиров, руки сжимались в кулаки, подрагивали сердца.

-Скорее, - крикнула полная женщина с двумя сумками в руках.

-Успеете, сядете, - сказала Анюта, выносимая из поезда людским потоком.

Две живые реки пересеклись, матюгаясь. Одна река последовала прочь от платформы, другая - погрузилась в электричку.

-Следующая остановка – Балабаново.

Нагретый на солнце, перегруженный горячими телами поезд стукнул колесами, загудел и рванул, отделяясь от платформы.

-Как селедок, - поведя плечом, сказала Анюта. – И так до самой Москвы.

Андрей кивнул. Толпа увлекла их к автобусной остановке. Люди брали штурмом единственный красный автобус: к желтой стае маршруток пока не подходил никто, напрасно надрывали голоса зазывалы: «Тринадцатый маршрут», «По Ленина». Вот автобус, проседая, отчалил, и тогда стали заполняться маршрутки – в основном, молодежью: экономные старики будут ждать другого автобуса.

-Погоди, - Анюта схватила Андрея за руку, - пусть разъезжаются.

Они протиснулись к лавкам, на некоторых спали загорелые дочерна бомжи. Воняло мочой и семечками. В пивном ларьке маялась от жары продавщица.

-Пива хочешь?

-Можно.

Анюта купила две бутылки «Багбира» и фисташки. Попросила продавщицу открыть пиво; та с недовольной миной выполнила просьбу.

-Надо же, пиво уже полтинник стоит, - проворчала Анюта, подавая одну бутылку Андрею. – Фисташки будешь?

-Нет, спасибо.

Андрей жадно хлебнул из бутылки – белая пена брызнула на плащ.

-Почему ты таскаешь плащ в такую жарынь? – без особого интереса спросила Анюта, хруста фисташками. Бутылку она поставила на скамью, прямо рядом с пыльной подошвой спящего бомжа. Ее большие груди выглядывали из-под розовой майки: казалось, Анюта стоит на людях полуголая.

-Не знаю, - пожал плечами Андрей.

-Ну, так сними.

Он снял плащ, перекинул через локоть, оказавшись в белой рубашке с короткими рукавами. Руки у него были тонкие, жилистые, покрытые черными волосками.

-Какая духотища, - проговорила Анюта, щурясь на солнце.

Андрей допил пиво, опустил бутылку в урну.

-Уже выдул? - подивилась Анюта и потянулась к своей бутылке. Бомж во сне дрыгнул ногой, бутылка упала. Она не разбилась, а покатилась под лавку, гремя и орошая асфальт пятидесятирублевым пивом. Бомж, словно младенец, зачмокал во сне раздутыми потрескавшимися губами.

-Козел, – зло сказала Анюта. – Бомжара чертов.

Народ рассосался; подошел пустой автобус. Андрей и Анюта вошли в жаркий салон, пахнущий пылью и потом, опустились на кресла с торчащей из дыр желтой поролоновой набивкой.

-Обилечиваемся, - подошла кондукторша: лицо усталое, волосы растрепаны; белые штаны-треники, похожие на кальсоны (в автобусе-то можно - это почти что дома), голубая застиранная футболка, подмышки желтые, влажные.

Анюта протянула кондукторше двенадцать рублей, получила два синих талончика; один отдала Андрею.

-Опс! Ты посмотри! – Анюта несильно пихнула Андрея в бок.

Бомж достал из-под лавки бутылку и пил остатки пива.

-Нарочно скинул, - засмеялась Анюта.

Автобус тронулся. Анюта принялась рассказывать про свою подругу, продающую одежду в торговом центре «Триумф». Трещала пуще сороки. Андрей слушал невнимательно: чувство, тяжелое, как медведь, ворочалось у него в груди. Когда Анюта, чмокнув его в щеку и весело бросив «До вечера!», сошла, он почувствовал себя лучше, - надел плащ, стал вглядываться в проплывающие мимо окна знакомые улицы.

Люди входили, выходили, кто-то садился на кресло рядом с Андреем. Он упрямо глядел в окно. Когда снова подошла кондукторша(«Ваш билет? А, вы обилечены…»), на мгновение повернулся.

Андрей не думал о Гале, о матери, об Алене – мысли испарились, уступив место созерцательным проблескам: вон карапуз ест мороженое – на щеках слезы, значит, долго просил у мамы (а может, мама купила мороженое, чтобы не просил велосипед); вот старик на лавке читает газету (а может, спит, обманчиво поблескивая дужками очков). Показалась телебашня, ершисто ощетинившаяся крестообразными шипами. Но посмотрите-ка - к телебашне приторочена узкая лестница! До самого верха, туда, где плавают облака. К чему это? Должно, для монтеров, для ремонтников… Андрей представил, как должно быть, холодно и страшно ползти по узкой этой лестнице – все выше, выше - с абстрактной целью и такими же абстрактными возможностями. Что человек перед этой башней? Му-ра-вей.

«Муравей, да ведь башню-то он построил».

Андрею стало смешно.

«Конечная, ЯДИ», - сказала кондукторша, неприязненно глядя на Андрея. Автобус стоял с открытыми дверьми.

Андрей подхватил портфель и вышел у знакомой синей будки. Желтая табличка, приваренная к железной стенке, оповещала, когда придет следующий автобус. Но Андрею он был не нужен – за дорогой петляла узкая тропинка, ведущая в прохладу молодого бора. Андрей подождал, пока уйдет автобус, перешел дорогу и быстрым шагом двинулся по тропинке.

Сосны приняли человека под свои своды с величавым вниманием, обдав смолистым запахом. Бор скрывал терминал - невысокое, но длинное и широкое строение, огороженное колючей проволокой. К нему примыкали еще несколько зданий; это - ЯДИ – Ядерный институт, организация, ради которой построен город с многоэтажными домами и общежитиями для сотрудников. После остановки первого в мире атомного реактора, сворачивания программ, многие были уволены. Работу сохранили лишь единицы.

Глава 9. Любовники

Лес притих, как рать, поднявшаяся на бой.

Шли молча.

Я думал о своих всполохах. Островцев противен мне; противны обе его женщины, его работа и вообще весь его мир. Мир мелкий, мертвый… Все эти люди – Андрей, Галя, Анюта, Смолов, Невзоров - мертвецы, но они умерли задолго до Дня Гнева. И все-таки мне интересно...

Я хмыкнул, вспомнив, как Невзоров избил Андрюшку.

-Ты чего? – обернулась Марина.

-Да так, вспомнил кое-что.

В зеленых глазах сверкнуло любопытство.

-А я думала, ты больше не видишь всполохов.

-Вижу, и с тех пор, как повстречал тебя, гораздо чаще.

-Расскажи.

-Да что там рассказывать…

Марина пожала плечами.

-Твое дело.

В самом деле, почему бы не поделиться с ней своими всполохами? Дело давнее, дело темное…

Я ускорил шаг и, догнав девушку, пошел рядом.

-В общем, это связано с Обнинском. Всполохи говорят, что когда-то я там работал…

Она слушала, не перебивая.

Когда я закончил свой рассказ (почему-то выключив из него Анюту), пошел снег. Сквозь снежинки я смотрел на Марину: что она скажет? Но девушка шла молча, время от времени стирая с лица мокрый снег.

-Надо искать убежище, - сказал я, взглянув на небо.

-Андрей, а ведь там была еще одна женщина.

Я вздрогнул.

-Признайся.

Марина схватила меня за рукав куртки.

-Да, была... Но ... как ты узнала?

Марина засмеялась.

-Это секрет. Она хорошая была?

-Хорошая?

-Ну, добрая, красивая?

-Нет, не хорошая.

Зеленые глаза обдали холодком.

-Андрюшке твоему нравилась.

-Так Андрюшка - это не я.

Она отпустила мой рукав.

Солнце, зашторенное метелью, казалось блеклым пятном и все сильнее вытягивалось вдоль горизонта. Мало-помалу оно начало краснеть. Стрелки вряд ли простят нам угон вертушки, но пока можно не волноваться: погоня в такую погоду невозможна.

Одно плохо: снег мокро всхлипывает под подошвами, и на нем остаются синеватые следы. Две цепочки следов.

Что-то давненько не видать игроков… С одной стороны, это хорошо - махать заточкой кому охота; с другой – странно. Нет игроков, нет стрелков, нет тварей. А кто есть?

Джунгли приучают к тому, что жизнь - это всего лишь бег от смерти. Рано или поздно к нему привыкаешь и забываешь о том, что бежишь. Ноги-руки крепки, котелок варит – удрал, обманул, выиграл - прожил день. Нет – ну что ж…

Однако путешествие с Мариной не казалось мне бегом. Это – путь к цели. Какой цели? Не знаю… И Марина, конечно, не знает.

Губы пересохли – на ходу я схватил снега, пожевал. Холодные струйки побежали по горлу.

Я совсем не чувствовал усталости. Не верилось, что не так давно рухнул наземь с двадцатиметровой высоты.

Подумалось: а скольких игроков я обыграл? Не меньше сотни - это точно. Хотя однажды сам оказался на волоске от проигрыша. Это было у Восточной балки, где я наткнулся на игрока, свежевавшего тушу детеныша твари. Я был голоден, и туша должна была стать моей. Однако здесь нашла коса на камень: игрок с виду был жидким, а на деле оказался сноровистым и быстрым. Он полосовал меня по рукам, груди. Я не смог нанести даже пустяковой раны. Помню, как я упал, истекая кровью, на снег. Он придавил мою грудь коленом, приблизил заточку к шее. Помню его желтоватые глаза. Я ждал, слушая гомон Джунглей, прощаясь с Теплой Птицей, но он вдруг отпустил меня и, закинув на плечо тушу, побрел прочь.

Почему этот игрок пошел наперекор Джунглям? Быть может, решил, что со мной расправятся твари? Не знаю. Но я запомнил каждую морщинку на желтом обветренном лице.

Черная туча медведем ворочалась в небе. Светлая кайма на верхушках деревьев стремительно истончалась.

-Андрей, посмотри.

Марина указала в сторону леса, где возвышалось нечто темное.

Джунгли окружили большой бревенчатый дом со всех сторон, сжимая, будто пытались его задушить: кое-где на стенах - широкие трещины. На крыше – березка. Окна блестят осколками оплавленного стекла.

-Дача, - сказала Марина.

-Что?

-Дача, говорю. Бывшие отдыхали здесь, сажали цветы.

-Знаю, - пробормотал я, отыскивая вход. Ясно, что лучшего убежища нам не найти.

Дверь дачи сохранилась и даже была заперта. Я навалился плечом и упал вперед, вызвав сдержанный смех Марины. Из дома пахнуло затхлостью.

В сумраке я увидел довольно широкий холл, дверные проемы. Ступая по хлипкому полу, вошел в одну из комнат. Ржавый холодильник, плита; шаткий стол, шкаф, белеющий посудой: видимо, кухня. Марина пошарила на полке и радостно ойкнула. Из ее кулака вырос язычок огня, осветивший лицо: нашла зажигалку.

-Молодец, - обрадовался я.

В другой комнате – широкой, не меньше двадцати шагов - распавшийся диван, камин, прелое тряпье. Еще – какой-то черный покосившийся предмет.

-Ого, пианино, - воскликнула Марина.

Она открыла черную крышку, под которой белели клавиши.

–Эту комнату бывшие называли – гостиная. Здесь они принимали гостей. Играли на пианино.

Марина опустила руки на клавиши. Раздался грохот и скрежет.

Я поспешил заткнуть уши.

-Те, кто умел, играли, - сконфузилась девушка, закрывая крышку.– А еще -смотрели телевизор.

Она взмахнула рукой, и я разглядел на стене за пылью и паутиной тонкий прямоугольник.

-А если не было гостей, они все равно садились…

Марина порывисто села на диван, закряхтевший, застонавший.

-Включали телевизор и смотрели.

-Что смотрели?

-Все. Как классно, должно быть… Огонь горит в камине…

Марина, подперев голову руками, сделала вид,что смотрит телевизор – черный и пустой, как лесная яма.

-И что, все бывшие жили в больших домах?

-Не мешай.

-Кончай дурачиться, - разозлился я.

Она поднялась:

-Ты скучный, Андрей.

-Зато я не преклоняюсь перед бывшими.

-А я что преклоняюсь, что ли?

Я не ответил, разглядывая комнату: чудно как-то, ей Богу! Люди жили, принимали гостей, играли на пианино, может быть, танцевали, или как там это называлось… Ели, наверное, не крыс. Задумывались ли о том, что может с ними произойти не через сорок – пятьдесят лет, а здесь и сейчас, сию секунду? Нет, конечно, не задумывались… А смерть могучим дыханием высадила окна, вытравила души, сожгла тела – никто и не понял, что случилось.

Глава 10. Василиск зашипел

Там, в слепой белизне, скрывался Василиск. Спустись другой сотрудник ЯДИ, Смолов, или, например, Нечаев, в святая святых ОПО, высокая конструкция, обложенная изумрудной плиткой, скорее всего, представилась бы ему не Василиском, а чем-то другим… Андрей же, в силу начитанности и присущей его душе некоторой поэтичности, порой воображал себя древним воином, сражающимся с чудовищем.

Василиск ждал в конце коридора, наполненного змеиным шипением, с каждым шагом становящимся все громче. Зач- чем ты идеш-шь сюда, ч-человече?

В последний раз проверив застежки на защитном костюме, Андрей двинулся вперед по коридору. Стекло шлема запотело – никогда он так не волновался, как сегодня, и никогда так рано не приходил в институт - раньше всех, даже Кузьмича. Островцев приехал в Обнинск на первой электричке, и когда шел через бор к ЯДИ. У земли еще клубился не тронутый солнцем туман.

Змеиное шипение становилось назойливее, проникало под шлем. Не помогали даже восковые беруши. Остановис – сь, если хочеш-шь жить!

Неестественное зеленое мерцание было невыносимым. Пот градом катился по спине.

Хотелось повернуть, выскочить на воздух, напиться холодной воды.

Вот и Василиск… Он не свободен. Над ним - белый люк, сработанный из цельного куска сверхпрочной породы, покрытый гафниевой плиткой. Что будет, если чудище вырвется из плена, не знает никто, даже директор ЯДИ Невзоров, а уж старший научный сотрудник Островцев - и подавно. И все же именно Андрей время от времени дает Василиску свободу – куцую, как заячий хвост.

Островцев открутил узкий клапан на люке. Замер на пару секунд перед панелью, сверкающей разноцветными кнопками. Надавил на красную. Из клапана вырвалась зеленоватая струйка.

Краем уха Андрей слышал, что предыдущий хозяин ОПО ненароком подставился под струйку, и Василиск растерзал его.

Чувствуя, что жар становится невыносимым и пот застилает глаза, Островцев приспособлением, похожим на сачок, зачерпнул зеленый пар. Повернулся к экрану на белоснежной стене, мерцающему под толстым стеклом. На экране – желтая кривая, под ним – большая красная кнопка. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Андрей надавил кнопку.

Под люком заскрежетало, словно провернулись жернова чертовой мельницы, струя пара исчезла.

Неуклюжими, в защитных перчатках, руками Андрей возвратил клапан в первоначальное положение.

Едва передвигая ноги, направился к выходу, сопровождаемый шипением Василиска.

«Сиди, тварь», - скрипнув зубами, сказал Андрей.

На дне сачка поблескивали несколько зеленых капелек, будто старший научный сотрудник наловил светлячков. В защитном костюме неудобно собирать капли в пипетку, затем наносить их на cell-стекло. Островцев негромко ругался, когда пипетка, дрогнув, роняла светлячка на белую столешницу, а не в ячейку cell-стекла. Наконец, все светляки очутились в ячейках. Андрей упаковал cell-стекло в защитную пленку и положил на конвейер. Теперь – в душевую и наверх.

Он в костюме стоял под розовыми струями, думая почему-то о фильмах ужасов.

Выйдя из душевой, снял костюм, оставшись в тренировочных брюках и водолазке. Под мышками расплылись желтоватые круги. Босиком по прохладному кафелю Островцев проследовал в раздевалку. Морщась, стянул прилипшую к спине водолазку, бросил ее в корзину для мусора. Туда же - штаны. Похлопав себя по безволосой груди, Андрей нашарил на полу шлёпки и пошел к лифту.

Наверху в своем кабинете Островцев наконец-то вынул беруши и еще раз побывал в душевой, на этот раз обмыв собственное тело.

Всякий раз после Василиска, когда Андрей поднимался к себе, ему казалось, что он изменился.

Разглядывая в зеркале посеревшее лицо, старший научный сотрудник испытывал злость: кто виноват в этой серости, если не Василиск? Василиск и Невзоров… И Галя, и Анюта, и мать. Все они, каждый по-своему, виноваты.

Из-под пола доносилось приглушенное шипение. Андрею показалось: кто-то читает странный стишок:

Пастушок, не ходи босиком!

Видишь – ленты шуршат по земле?

Слышишь шепот – колышется шмель?

Чуешь скошенной запах травы?

Пастушок, не ходи босиком.

-Проклятая! – Островцев размахнулся и стукнул по своему отражению кулаком. Зеркало треснуло -из разрезанной руки пошла кровь.

-Проклятая жизнь.

Андрей опустился на пол. Он ходил босиком, не разглядел в высокой траве змею и теперь ее яд все глубже проникает в душу.

Багровая вода исчезала в решетке на полу, находя дорожки в мыльной пене.

«Что я есть? Пена! Кто-то – пенки, я – пена. Вся жизнь, как лабиринт. Лабиринт Минотавра. Лабиринт Василиска. Как выбраться? Как мне выбраться из этой ловушки?»

Натыкаясь на стены, Андрей нашел аптечку, вылил на рану полпузырька йода. Жжение отрезвило его.

-Ну и пусть, - прошептал Островцев, туго перематывая руку бинтом. – Черт с вами со всеми…

К кому он обращался, кого ненавидел, Андрей осознавал смутно. Но одно было совершенно ясно – жизнь проходит, как гроза над созревшими хлебами. Она бессмысленная и нелепая, его жизнь.

Одевшись, Островцев подошел к конвейеру, взял запечатанный конверт – сквозь танталовую фольгу мерцают светлячки. Присел к столу. Оцепенев, пару минут таращился на крошечные частицы Василиска.

В старшем научном сотруднике уже не было ни сомнений, ни раскаяния: в черепе словно сидел генерал, четко и размеренно командующий парадом. Андрей же – всего лишь солдат на этом параде.

«Фаталист» - усмехнулся Островцев и, взяв клейкую бумагу, быстро и крупно написал: «Опыт с Биоатомом (23767t по классификации UAA)».

Сжав зубами до хруста кончик карандаша, мелкими буквами: «Незавершенный».

Андрей отрезал надпись и аккуратно приклеил ее на конверт. Так, где портфель?

После того, как конверт исчез в пахнущей кожей темноте и щелкнула застежка, Островцев зажмурился, ожидая рева сигнализации, секьюрити с автоматами.