Когда дорога сама выбрала тебя

Переживания мародёра Безрукова

Глава первая

Переживания мародёра Безрукова

Мишка со стоном облегчения опустился на траву в тени неизвестного ему лиственного дерева. Натруженные ноги, плечи и спина гудели. Сбор трофеев, начатый как протест, обернулся тяжёлой работой. Ладно бы поверхностный обыск, так ведь трое солдат оказались живы! Оставить их без помощи врач Безруков не смог. Пришлось снимать с каждого доспехи, перевязывать обрывками их же одежд.

Потом сказалась привычка к порядку. Поднятое оружие и снятые панцири он складывал в одно место, сразу сортируя: тут копья, тут сабли, тут ножи. Набралось такого добра прилично - охапки на четыре в самой маленькой куче, а ещё и доспехи! Бросать тут? Безхозяйственно. Вот спрятать до лучших времён - это правильно. Только стрёмно показалось добропорядочному человеку из двадцать первого века  ныкать всякое железное барахло, когда покойники лежат под солнцем. Нехорошо бросать их на растерзание зверям и воронам.

Пришлось погребать. То есть, рыть братскую могилу.  Хорошо, берег песчаный, а не глинистый, но что экскаватору десять минут - одному человеку два часа. Так выкопать яму  мало, надо ещё каждое тело туда утащить. Мишка в спортзале так не упахивался, потому и взял передышку, чтобы не сдохнуть совсем. Сразу себя ограничил: «Часок, не больше!» Почему? А страх подгонял, который словами можно выразить примерно так:

- Я где? Неподалёку от поля битвы, где с обеих сторон полегло человек сорок. Куда вполне могут нагрянуть чьи-то союзники. Вот придут они, и что скажут?

Любому нормальному человеку понятно – серьёзные мужики с оружием немедленно захотят узнать, кто тут порядок навёл. Кто оружие собрал. Пробегут по окрестностям, найдут его или со-попаданцев, поспрашивают  с пристрастием. Вызнают, где трофеи - и прикопают всех рядом с покойниками.

Это в худшем варианте. А в лучшем – ничуть не лучше. Прохожий или проезжий, если не один, а в надёжной компании будет идти мимо, разве не поинтересуется: «А что это тут травка вытоптана? А кровь почему? А что там за кораблик пустой стоит? А где трупы? А где их оружие, шмутьё и денежки? Дай-ка их сюда…»

Конечно, Михаил Безруков понимал, что самым умным поступком было бы смыться отсюда подальше. Он так и сделал бы, так куда бежать? Если Мишкины коллеги по попаданству правы, а он всё больше склонялся к их варианту, тогда уходить без гроша в кармане очертя голову - форменное безумство.  А так, схоронив покойников, мародёр Безруков карму свою, может, и не ухудшил вовсе, а сбалансировал. И деньги на первое время есть, и доброе дело исполнено.

- О, как я умно думаю! - хмыкнул Мишка.

Он так чётко своё поведение ещё не оценивал. Сразу после попадания в иной мир голова бурлила  такими дурными эмоциями и глупыми переживаниями, что сосредоточиться не получалось. Страх, истерика и тупость ушибленных о теплоход мозгов определили вектор выживания - Мишка и пошёл тела павших шмонать.

"Мародёрство - гадкое занятие. Предосудительное. Недостойное порядочного человека" - опять зазвучали в ушах обидные слова коллег по попаданию. Больно резанул презрительный ярлык, налепленный Виктором: "мародёр!" Как наяву, предстала Мальвина, стыдящая вежливо, но очень обидно: "Это неприлично, постыдно, грабить павших!" Настроение опять скисло. Но признавать себя подонком? С какой стати?  И Мишка вспомнил корову, не желавшую выпадать из самолёта со словами: "жить захочешь - не так раскорячишься".

- Спасибо. Хорошее оправдание, - улыбнулся он и поблагодарил травоядную заступницу.  - Ты права, жить мне хочется, очень хочется. И потом, я ведь никого не грабил, всего лишь подобрал, что покойникам уже не нужно. Или нашёл, как археолог, только не через сто лет... О, а лучший вариант, когда я нормальное похоронное бюро,  а они оплатили погребальную услугу.

Корова помогла. Стыд и отвращение к себе, мародёру, исчезли совсем.

Мишка поёрзал, покрутился с боку на бок, снова опрокинулся на спину, выбирая удобную позу. Опять раскинулся в позе звезды. Поясница уже не ныла, но плечи и спина ещё помнили работу внаклон. Окружающий мир шумел листьями деревьев, грел лучиками солнца сквозь крону, попискивал  пичугами и отдалённо рокотал прибоем. Мирное, спокойное, размягчающее многозвучье, неслышное прежде за тяжёлым дыханием. 

И мысли его перескочили на основную тему, время от времени перебиваясь вопросом: «Не сошёл ли я с ума?» Чтобы не отвлекаться, врач Безруков гасил его решительным «не уверен», зная по опыту и по учебникам, что сумасшедшие люди всегда считают себя здоровыми. Главная тема волновала его сильно, потому что  выглядела чистой фантастикой и увязывалась с чистой уголовщиной прочными причинно-следственными отношениями.

Выразить сумбур словами Мишка не мог - не юрист он ни разу - но  подобно умной собаке ощущал непорядок. Как если бы  прокурор и адвокат попеременно орали друг на друга, плюс, перекрывая их, жалостливо вопила потерпевшая, и вся компания порхала на цирковом батуте под негодующие вопли пьяных вусмерть зрителей.

Почему врач Михаил Безруков совершил убийство и стал трофейщиком-мародёром? Так просто же всё! Во-первых, он очень хотел остаться живым, и как можно дольше. А во-вторых, себя он любил больше, нежели всех прочих людей. Ну, ещё потому, что боялся слишком сильной боли. Если разбирать все эти пункты по очереди, то понять его мотивацию несложно.

Насчёт долгой жизни: если человек не загибается от рака последней стадии, когда обезболивание самыми крутыми наркотиками ни фига не помогает – то каждый хочет дожить до  глубокой старости. До той поры, когда радость от жизни иссякнет. У всякого человека жизнь кончается в разные сроки, ведь порой кто-то и сам с ней расстаться рад.

Например, Мишкин отец, умирая от рака пищевода, просил врачей дать какой-нибудь отравы. И жену об этом молил. И сына. Тогда Мишка ему не поверил, потому что пацан был ещё, глупый, не настрадавшийся от жизни. Это потом, наглядевшись на чужие мучения и примерив их на себя, уже дипломированный врач Безруков мысленно согласился с предложением отважных заграничных медиков, что да, эвтаназию надо разрешить.

Ретроспектива сегодняшнего утра. Смерть Артёма

Глава вторая

Ретроспектива сегодняшнего утра. Смерть Артёма

А начался день с того, что отпускник Безруков прилетел в столицу и решил прокатиться по Москва-реке. Проходя под Митиным мостом, судно вдруг пошло боком и стремительно – рывком! - прилипло к опоре, словно гвоздь – к магниту. Сложно ли представить, как инерция сказалась на бедолагах, стоявших у борта? Вот именно! Они спорхнули в московскую воду.

Мишка стоял на  палубе, пялясь вверх. Его заинтересовала изнанка мостового пролёта, где струились кабели, какие-то разноцветные трубы и тянулся узенький подвесной проход из арматуры и профлиста. Вспомнилось вдруг, как он подрабатывал фельшером на скорой. По такому же проходу, где едва умещались носилки, они выносили бомжа, устроившего короткое замыкание, обгоревшего и живого, на диво ремонтникам. 

- Ох, и покорячились мы...

Пока он таращился, удивляясь себе тогдашнему, прогулочное судно стукнулось об опору. Инерция - чёрт бы её побрал! - играючи перевалила Безрукова через перила. Сколько там до воды лететь, метра три-четыре? Мишка в полёте перевернулся, зацепил  макушкой борт и шлёпнулся плашмя. Воздух вылетел из груди, зато вода туда охотно хлынула.  Спасибо безусловным рефлексам - связки сомкнулись и не дали захлебнуться.

С шумом в голове  Безруков изобразил собачий стиль в сторону берега. Десяток гребков, дно под коленками. Он выполз из неширокого ручейка на четвереньках. Не сразу понял, где находится и что его окружает.  Обрадовался, что живой. Так, стоя в собачьей позе, откашлялся, отплевался, отсморкался.  Жадно подышал, пялясь на  удивительно зелёную траву. Когда полегчало, и мир прекратил кружиться, Мишка встал, ощупал болючую шишку на макушке и поднялся к деревьям, где галдели Артём, Виктор и Мальвина.

Тогда он не знал, как их зовут и что они писатели. Это выяснилось позже. В нём же сработал рефлекс - идти за помощью на голоса. Благо, орали Мишкины коллеги по падению в Москва-реку громко, словно политики в Думе. Держась в тени развесистых деревьев – солнце пекло немилосердно! – троица темпераментно обсуждала что-то.

Хриплый вопль новоявленного попаданца ненадолго отвлёк их от спора. На глупый вопрос –«Где я?» - они ответили разными словами, хотя могли просто пожать плечами, так как уровнем обалдения от Мишки не отличались. И снова загалдели вперебивку, не следуя традициям дискуссионных клубов. Шатаясь, мокрый Безруков подошёл ближе, всмотрелся.  Взрослые люди, целые, с руками и ногами, тоже мокрые, говорят на русском. Грамотно стоят предложения, не матерятся, что необычно для ситуации. 

Невысокий молодой человек очень щуплого сложения, паниковал, словно блондинка у проколотого колеса. Растерянность не сходила с его широкого, немного азиатского лица. Карие глаза суетились, перебегая с одного собеседника на другого. Чавкая адидасами, одергивая наскоро отжатую безразмерную футболку с английской надписью "просто делай это!" над фирменно дырявыми  джинсами, он выпаливал с пулемётной скоростью версии:

- ... перенос в землеподобный мир или в иное историческое время планеты Земля. Немного страшно, да, если в далёкое будущее! Хотя, тогда мы станем  историческими писателями, Ничего сложного,  описывать то, что знаешь. Это не "В вихре  времён", это круче, потому что правда, она чуднее выдумки. Один Жириновский чего стоит! Но я готов и  к броску в прошлое! - он взъерошил короткие чёрные волосы пятернёй. - Это шикарно, там мы запросто реализуем себя! С нашими-то знаниями! Надо только понять, в какую эпоху, и в какую страну нас занесло! Вы как хотете, а я у первого встречно это выясню. Нельзя, нельзя, нельзя упускать шанс! Виктор, вы согласны со мной?

Второй мужчина, довольно крепкий, ухоженный на вид, очень уверенный и категоричный в суждениях, возрастом хорошо за сорок, натянул отжатые джинсы классического вида, отчего возрастное сало нависло над туго застегнутым ремнём. Его чёрная тенниска висела на кустике, пока он двумя руками трепал аккуратную причёску, видимо, просушивая. Уход за собой ему нисколько не мешал парировать высказывание "ботана":

- Тебя не туда занесло, Артём. То тебе будущее годится, то прошлое. Нет уж, определись, друг мой. Как говорят в Одессе, это две больших разницы, - полные губы скривились в снисходительной улыбке, резко обозначенной складками по впалым щекам. - Зная историю прошлых времён, мы можем существенно изменить её результаты, - он воздел палец в манере поучающего проповедника, - тут я согласен. Бабочку Бредбери помните? Вот. И не надо уповать на негативные последствия, нужно лишь вмешаться в правильный момент. И я это сделаю, непременно сделаю, даже если вы будете против. А, ты не против? Мальвина, ты с нами?

Женщина с кукольным именем, приятно округлая брюнетка среднего роста, облачённая в тёмные брюки и лёгкую блузку, даже после невольного купания  выглядела элегантной. Возможно, ей помогала в этом короткая стрижка, сзади скошенная на манер мотоциклетного шлема, зато с длинной чёлкой.  Фигура, не фотомодельная, но пропорциональная, соотвествовала годам сорока, а лицо европейского типа, приятно округлое, толстогубое и контрастное  - существенно молодило хозяйку. И голос звучал сочно, как у распетой драматической актрисы, играющей немалый испуг:

- Не знаю. Мне страшно. Вы только подумайте, что нас ждёт, если мы попали в прошлое! Боже, как я хотела бы вернуться...  Вам, мужчинам, проще, вас уже трое, а я? 

Мишка, хотя ему соображалось туговато, хуже, чем после междусобойчика в честь днюхи, принял реплику Мальвины за приглашение вступить в общий разговор:

- С чего вы взяли, что мы по времени попали? Я пока вижу лес и за ним море.  Или водохранилище? А плюхнулся я в реку. Вы как сюда попали, как и я, с теплохода?

Виктор разогнулся, глянул на Безрукова внимательнее:

- Да, нас выбросило за борт в момент удара. А почему я вас в воде не видел? Вы отстали от нас минут на десять, не меньше. Странно...

Ретроспектива сегодняшнего утра. Схватка с латником

Глава третья

Ретроспектива сегодняшнего утра. Схватка с латником

Как рассуждает солдат, не остывший от битвы, в которой пали все его однополчане? Как боец, естественно: "Враг отвернулся? Вот и славно". 

Два шага вперёд, высверк тесака, удар:

- Х-ха!

На выкрик Мишка открыл-таки глаза и увидел, как Артём пытался повернуться к убийце, но голова его из-за перерубленных мышц не подчинилась, склонилась набок. Ещё живой парень стал запрокидываться назад, а кровь маленьким фонтаном всплеснулась над падающим телом.

Мишку затошнило. Он пригнулся к земле. Желудок затрепетал, тщась выдавить хоть каплю. Переждав пустые потуги, Безруков поднял голову, глянул в сторону солдата. Тот уже обтирал клинок об агонизирующего Артёма. И тут, когда ситуация и без того сложилась хуже некуда, завизжала Мальвина.

Услышав её, солдат-победитель решил, что враги добавляются слишком быстро. Надо спешно их сокращать! Он вздел панцирь, наспех закрепил и споро побежал к лесу. Безруков понял - этот воин не успокоится, пока не зарубит всех. Его, Мишку, тоже. Тошнота сразу прошла, зато страх скукожился, отполз - в пятки, наверное, - освободил руки и ноги из плена и подсказал: «Без длинного оружия тебе с тесаком не справиться!»

И всё, дальше вместо Мишки действовал какой-то не рассуждающий автомат. Который что-то крикнул, подождал, чтобы воин подбежал ближе. Что произошло потом, Безруков помнил плохо. Но солдат-победитель свалился ему под ноги жалким маленьким комочком.

- Эй, ты чего? – Мишка легонько потыкал в солдата кончиком копья.

Тот лежал, поджав руки и ноги в позе эмбриона. Как подросток, которому Мишка впервые сумел дать в морду так крепко, что вырубил минуты на три. Кулаком. А этот с чего разлёгся? И тут два голоса из-за спины заявили – он, Михаил Безруков, заколол маленького человека. Только что. Собственными руками.

Да-да, крикливая компания, то есть Виктор и Мальвина - "наехали" на Мишку:

- Вы зачем его убили? За что вы его так?

Суровый, прокурорский вопрос задал Яковенко, а изумлённо-потрясённый вяк принадлежал Мальвине. Мишке только этого и не хватало. Он увидел окровавленный наконечник копья, поверил в свой эпический подвиг и рухнул – образно выражаясь – в бездну отчаяния:

- П**дец! Меня посадят? Ох*еть!

Сил стоять у него не нашлось. Ноги подогнулись, и Мишка сел, мало заботясь о месте приземления. Упрёки и вопросы живых и деятельных коллег по попаданству скользили мимо сознания Безрукова, а мысль «что со мной будет?» свернулась в кольцо или кокон, не пропуская внутрь несчастной Мишкиной голову ни единого бита информации.

Грядущее тюремное заключение как безальтернативное будущее так напугало, что лишь искорка надежды: «Вдруг это и впрямь не двадцать первый век, вдруг не Россия, вдруг не наша Земля?» - удержала Безрукова от трусливого обморока.

- Блин! – жалобно воскликнул он. –Я не хотел его убивать!!! Что я натворил? Что я натворил? Что я натворил?

Горестно обхватив руками бестолковую, ничего не понимающую голову, Мишка тупо завис на последней фразе, бубня её без остановки, в манере чернокожих рэперов. Наверное, пожалев его, Мальвина принесла воды из ручья. В шлеме какого-то латника. Виктор плеснул в Мишкино лицо, дождался, когда тот немного очухался, и упрекнул повторно:

- Зачем ты его убил?

Прохладная вода на горячей потной морде - это ощутимая встряска. К тому же брызги через нос проникли в горло и вызвали неслабый приступ кашля с чиханием. Эффект получился что надо, не хуже нашатыря, сунутого под нос. Рэперское вытьё напрочь вылетело из головы, а вот чувство опасности вернулось, обострённое до предела.

Мишка вспомнил все заветы отца, во множестве полученные при вызволениях из сложных ситуаций. Особенно тот, что гласил: «чистосердечное признание – прямой путь за решётку». Поэтому второй наезд коллег-попаданцев врач Безруков парировал чётко, напустив на себя уверенность и добавив в голос толику наглости:

- Какого хрена? Я никого не убивал! И вообще!

- Мы сами видели! У тебя руки в крови, что ты врёшь?

- А он Артёма убил! – попытался «перевести стрелки» Мишка.

- А вы его! – топнула ногой Мальвина.

- Надо было задержать, сдать в полицию! – сморозил Виктор.

- Какая полиция? Где ты её видишь? – продолжал отбрёхиваться Мишка.

- Остановить, сказать, чтобы он прекратил, но не убивать же! – высказалась Мальвина. – Вы слова ему сказать не дали, сразу вонзили лезвие в шею!

- Я не такой дурак, чтобы ждать саблю в живот. Артёма забыли, кто убил? - повторно отбил оба обвинения осмелевший Безруков, уже искренне недоумевая, почему писатели «тупят»?

Нелепые нападки помогли ему прийти в себя. И вспомнить детали схватки, которые он, почему-то, словно забыл. Вероятно - во заскоки у подсознания, а? - очень уж не хотелось врачу Безрукову запоминать их. Оказывается, приземистый вояка, набросив панцирь, сначала погнался за Виктором.

А потом, когда Мишка его окликнул и наставил копьё со словами: «Стоять, сука! Оружие на землю! Сдавайся!» - тот резко тормознул и ударил тупым концом копья назад. Почти точно в печень, Мишка едва уклонился, пропуская удар по рёбрам. Зато рефлексы самбо сработали похвально – свободная рука ухватила вражеское копье и резко рванула на себя.

Солдат выпустил древко, в развороте прыгнул влево, подбил ногой Мишкино копье снизу и лихо замахнулся окровавленным «свинорезом». Хотел пробить мягкие боковые мышцы живота, разрубить селезёнку, ободочную кишку и весь тонкий кишечник. Нет, спасибо, врач Безруков на такое самопожертвование не подписывался! Потому Мишка отступил на шаг, опустил своё копьё, якобы, угрожая кольнуть приземистого латника в лицо.

Солдат отпрыгнул вправо, снова махнул саблей.

Мишка повернул копьё, удерживая противника на дистанции. Не собирался он солдата убивать, просто хотел притормозить его, слишком шустрого! Ждал подкрепления от Виктора, но тот, лошара ленивый, к тому времени едва-едва выбрался на поле битвы. Поторопись он, самодовольный лох, подхвати с земли копьё - всё могло бы сложиться иначе. Вдвоём-то проще уговорить одного солдата на перемирие, а там и объяснились бы.

Сатори и конфликт со-попаданцев

Глава четвёртая

Сатори и конфликт сопопаданцев

Блажен, кто после адской нагрузки, неважно, в спортзале или разгрузив машину с пиломатериалом, может уединиться с бутылочкой охлаждённого пива. Или после фитнеса и душа - со стаканом свежего сока, при тебе выжатого мамой (не путать с барным фрешем!)

И вот оно, блаженство, вливается в тебя, заполняя тело целиком, выдавливая из головы повседневную ерунду. А затем  наступает "состояние просветления",  то самое "сатори", которое приверженцам дзэн рекомендуют достигать путём мудрёной медитации. Фигня она, эта японская кэнсё, вместе с садами камней и чайными церемониями!

Циньюань тридцать лет учился постигать "конечный покой", пока не преуспел, так? Безруков одолел свой путь намного быстрее.  Закончив институт и приступив к работе, он тренировки не забросил, а пиво себе позволить мог намного чаще, нежели в студенчестве. Сатори, сиречь, просветление, этим воспользовалось и, как единожды накрыло кайфом, так и продолжала нисходить на отдыхающего Мишку. Не после каждой тренировки, конечно, но довольно часто.

Сегодня, отпахав трофейщиком и могильщиком, попереживав на тему первого убитого врага и оправдавшись, он сподобился расслабиться  и словить сатори без пивка.  Перенапряжённые мышцы спины постепенно перестали ощущаться. Тело стало почти невесомым. Вместо мыслей пришла звенящая пустота, где врач Безруков осознал подлинный уровень собственного везения: «Счастье второго сорта». По сходству с рассказом какого-то фантаста.

Был бы Мишка настоящим везунчиком – не попал бы сюда вовсе. Или угодил бы в царское тело. Или с напарницей шикарной. Пусть даже не магессой, но обалденно красивой и умелой девушкой. Положа лапу на сердце, очень нравилось Мишке в своё время читать Валина. потому, что автор владел слогом. Не ради сюжетов, хотя искра божия была у мужика, в отличие от монотонного Поселягина.

Катрин, основная героиня Валина, сразу стала симпатична Безрукову, несмотря на откровенно лесбиянское поведение. Что характерно, девки, разной степени крутизны, из Валинских романов, такие как Даша, Марина, Блоод, Фло – почти поголовно уклонялись в лесби, что Безрукова навело на подозрение: «Автор не женщина ли?» Но на отношении к Катрин подозрение Мишкино не отразилось. А что такого, собственно?

Фривольные ласки, ну, которые на грани фола, Безрукову и самому неслабо нравились. Их что получать, что доставлять – не стрёмно, ведь в отношениях любящих существ запреты излишни. Между мужчиной и женщиной. Даже между женщиной и женщиной. Но два мужика? Бр-р-р… Говномесные соития Мишка не приветствовал. Понимал, что мозги у каждого съехать могут, однако любовь пидо... , пардон, геев, как-то неэстетично смотрелась. Врач Безруков знал, чем пахнет содержимое прямой кишки. И совать туда орган, который дорог? Ни за что! Лучше мастурбация.

- Но с Катрин интереснее…

Нижепоясной орган Безрукова слегка напрягся. Мысли стали сладко томными, мечтательными. Да уж, высокая блондинка с навыками рукопашника – идеальная подруга. И жена. Рост – одинаковый, ментальность одинаковая, не дура, не истеричка, а что командовать любит, так флаг ей в руки и барабан на шею. Какая разница, кто рулит? Семья – это когда ты впрягаешься во всю силу, зная, что супруга тоже не сачкует. И секс, само собой, нужен качественный, с полной отдачей. А чтобы жену хотеть – она должна быть красивой. И молодой. Чтоб не жмуриться, как пришлось бы на Мальвине. Она же старше поповой кобылы, лет полста, не меньше…

«Тьфу! О чём ты думаешь, Безруков? День без бабы не можешь!» – оборвал себя, осудил, рассердился, повернулся на бок и сдуру плюнул перед собой Мишка.

Сатори как ветром сдуло. Грубая реальность грубо заявила о несовершенстве мира. Плевок повис на коренастом стебельке, и  раскачивался, напоминая неэстетичную насморочную слизь.

Сорвав и отбросив подальше неповинную травинку, Безруков решил, что достаточно отдохнул. От сел, подтащил к себе высохшие портянки, ботфорты, опустил вниз широкие отвороты и заинтересованно уставился на эту неожиданно удобную обувь.

Сапоги, да, но лишь по внешнему виду. Те, хорошо известные всем рыбацкие резиновые дерьмодавы, тяжёлые и жёсткие - даже рядом не лежали с удивительной ручной работой. Безрукова поразила внутренняя отделка. В голенищах желтела тонкая кожа, гладкая, пришитая ровной и почти незаметной строчкой. Чуть ли не машинной. Они сели на ногу, как послевоенные хромачи отца, которые тот неведомым способом сохранил аж до 1992 года.

- Отец… мама…

Почему он вспомнил родителей, Мишка не знал. Может, похороны стольких человек так на него повлияли? Или просветление сказалось? Безруков вдруг пожалел себя, как ребёнок. Нет, не до слёз, сладких, успокоительных. Отнюдь. А с грустью и печальной констатацией факта, что вот сдохнет здесь некий Безруков Михаил свет Андреевич, и будет ему собачья смерть в неведомом краю на неведомой планете. Никто его добрым словом не помянет.

- Вот как даже, - пробормотал Мишка, стесняясь самого себя, - раньше я почему этого не понимал, а? А оно так и было, как есть… Мало я времени уделял старикам. Как неродной…

Мишка зажмурился и представил, как прижался бы к маме, погладил по седой голове, чмокнул в щёку, наделил сыновней лаской и получил бы отзеркаленную материнскую. Посидел бы с отцом с часок за шахматами, выиграл-проиграл, оно важно ли? а отцу–то такое общение в радость. Безруков словно застыл перед воспоминаниями, и осознал, что мог, а не успел ничему путному научиться у отца-матери. Ни как себя вести с женщинами, ни как с начальниками, ни как ставить перед собой цели, ни как добиваться их воплощения в реальность.

В детстве он любил родителей. Авторитет матери - а отца тем более! – были абсолютными. Полвека разницы – это столько житейского опыта! Родители знали всё. И отвечали на все вопросы. Кроме одного – почему он один, без братьев и сестёр. В студенчестве Безруков сообразил, проблема была с репродуктивными органами родителей. Не могли старики иметь детей, пока медицина не справилась с их патологией.

Схватка с разведчиками. Трофейные кони

Глава пятая

Схватка с разведчиками. Трофейные кони

В очередной раз вглядевшись в степь, Безруков попробовал систематизировать обрывки впечатлений:

«…Земля, может, и наша. Но не Русь, точно. Века? Приблизительно, средние. Судя по парусному судну, по саблям, копьям, шлемам и одеяниям. Посуда кухонная – медь, олово и железо. Чугунных и алюминиевых сковородок на камбузе не оказалось, эмалированной посуды вовсе нет, а столовая утварь, так и вообще, грубая керамика и олово. Разделочные ножи, как и оружие – ковка, местами хорошо отшлифованная, а чаще - просто начищенная, да ещё и с пятнышками окислов. Нержавейку тут не знают… Короче, хреновый мир. В нём до огнестрелов пока не додумались…»

Мишка поглядел на дерево, решая, лезть на него или нет? За водный простор, находившийся за спиной, он не беспокоился. Парус на морской глади виден издалека, так что оттуда опасность заметить – не проблема. Степь страшила его. Много ли углядишь с земли? С высоты бы глянуть, чтобы километров двадцать обозреть, вот было бы славно.

Конники по равнине сюда домчат быстро. А если по низинке, по оврагу придут? Тогда совсем хреново! Заныкаться не успеешь. Ладно бы одному Мишке укрываться надо было, он умеет прятаться что хрен углядишь. Но ведь москвичка Мальвина и одессит Виктор - те ещё копуши и вредины, придётся сначала их в укрытие пихнуть, потом уже самому.

«Ой, хлебну я с ними горюшка, - едва не вслух застонал Безруков, предвкушая выверты поведения творчески деформированных попаданцев, - сами вляпаются и меня подставят! Блин, как прочно им дурь толерантности вбили. Ах-ах, цивилизованные люди так не поступают, так не действуют, так не говорят и так не думают!»

От негодования на тупость «коллег» Мишка плюнул. И совершенно напрасно. Вязкий от жары плевок опять повис на травинке, неэстетично раскачиваясь. Пришлось затоптать его. Мимолётное занятие только разозлило Безрукова, отчего он мысленно обложил одессита и москвичку самыми плохими словами. И ведь было за что!

Казалось бы, насмотрелись они на труп Артёма. Наблевались до желчи. Сабля прошла через левую ключицу наискосок, вскрыв часть грудной клетки, откуда сердце выплеснуло столько крови, что левая сторона одежды парня, пока тот валился навзничь, от плеча до колена мгновенно окрасилась багровым.

Бывший латник выглядел намного лучше. Острие Мишкиного копья всего лишь распороло трахею и мышцы шеи вместе с сосудами, да и рухнул он вперед, вниз лицом, так что кровь впиталась в землю. Так поняли бы, что и у них тела не покрыты бронёй, вняли бы призыву к осторожности!

Хрен там. Вот и сидит сейчас Безруков, поглядывая в степь и на море, чтобы вовремя обнаружить опасность. Яковенко фыркнул на предложение попеременно нести дежурство:

- Ты трус, этим все сказано.

Злясь на упрямого хохла, Мишка принялся осваивать метательные ножи, набранные в сумку. Он так подумал, что метательные. Ножи имели совершенно иное мнение, и редко втыкались в дерево, избранное мишенью. Отскочившие Мишка  поднимал и снова бросал в цель. Скоро хождение туда-сюда Безрукову надоело.

- Уроды, - выругался он, имея в виду сопопаданцев. – Завтра уйду один. Целее буду.

Прочная горизонтальная ветка на высоте метра три или четыре отлично подошла для наблюдательного поста. Мишка удобно сел поближе к стволу, чтобы не изображать птицу и не засветиться на фоне неба. И оказался прав.

Солнце ещё не коснулось горизонта, когда на равнине появились трое конных. Откуда они вынырнули – Мишка не понял. Наверное, по какой-то балочке прошли, с берега незаметной. По счастью, Безруков успел сместиться за ствол и сползти незаметно.

Отсюда, из широкой для мелкого ручья долинки, он видел все и всех, а вот его заметить среди кустарника – задачка непростая. Облегчать её конникам Безруков не собирался, опасения насчёт потенциального предателя Яковенко – тоже подсказывали соблюдать осторожность.

Вот он и припустил вверх вдоль ручья, чтобы зайти в тыл верховым. Как в прошлый раз. Копьё, саблю и ножи из рук Мишка не выпустил. Ещё чего! Своя ноша не тянет.

За время забега обстановка усложнилась. Конники протрюхали мимо Мишки. Недалеко от лесочка, в котором прятались Виктор и Мальвина - спешились. Один остался караулить коней, двое направились к поляне. Шли неторопливо, поглядывали по сторонам.

Кривоватые мечи, которые Безруков для себя обозвал саблями, прибывшие наездники пока не обнажали, а короткие копья держали наготове - правой рукой близко к центру тяжести. Так всего удобнее, Мишка понял это по своему опыту. Так не теряешь времени на борьбу с инерцией. Ткнуть удобно – прямо в живот. Даже метнуть можно – снизу, недалеко, зато без перехвата и замаха над плечом.

- Ага, остановились, - шепнул Безруков сам себе, - оглядываетесь, опасаетесь, не нападет ли кто.

Побродив по месту битвы и оценив масштаб кровопролития - если Мишка правильно понял жестикуляцию разведчиков - вооружённая пара обменялась негромкими словами:

- Быр-быр. Быр-быр-быр?

Третий их услышал, крикнул вопросительно на ином, чуточку понятном языке:

- Найде некой? О многу оружья?

- Ниту еден, - отозвался тот, что повыше ростом. - Битка же окрутна, а гдже труповите – не видливе.

- Сви смо умрли? – удивился третий. - Быр-быр-быр.

- Тако изгледа… Тиела су покопани у близини?

Мишка замер, вслушиваясь в звуки речи: «Болгары… Вроде, нет. Хорваты? Нет, больше похоже на черногорцев…» А троица разведчиков продолжала говорить, уже в полный голос, смешивая два языка – прокочущий непонятный и полупонятный славянский:

- А тко же све очистио?  A?

- Быр-быр-быр.

- Проверит чшемо брод, а затим...

Они пошли было к судну. И тут из-за деревьев раздался радостный окрик:

- Так це наші! Відчепись, Мальвіна. Я що, своїх не впізнаю? Рідна мова! Гей, хлопці! Хвилинку!