Когда он рядом, ты его не видишь

Когда он рядом, ты его не видишь

Посвящается будущему мужу,

которого я все еще высматриваю за горизонтом

Когда он рядом, ты его не видишь.

Недостижимый – вот он идеал.

Издали изъяны не видны,

Зато достоинств целая гора.

Когда он далеко – фантазия летает.

А если он всегда под боком, что толк воображать?

Не удивишься, если явится во снах.

Другое дело – во сне далекий странник.

Окутан в слои тайн, как в шёлк.

Пока найдешь ответы на загадки,

Время, как песок, пройдет сквозь пальцы.

А ежели отгадка пустота?

В шелка обряженный чужой?

Зря времени и сил растрата.

Не тот? Не он тот самый?

Ах, как жаль.

Теперь ты смотришь на того, кто рядом был всегда?

А, стоит он там же, терпеливая скала.

Простор его души – сплошная доброта.

В шелка не любит он рядиться,

Открытым миру и тебе родился.

Так знайте, дамы, господа, (ежели вы тут),

Не мудрено издалека прихода ждать любви,

Высматривать судьбу за горизонтом.

Порой он просто рядом, просто здесь.

Мозолит глаз и бок щекочет.

***

Эта история случилась очень давно, а, может быть, не случалась никогда. Могло случиться и так, что она кому-то когда-то приснилась и никак не хочет сновидца отпускать. Кто знает? Ведь душ на свете жило миллионы, чье-то истории это явный пересказ. Но не об этом речь сейчас.

Жила-была в деревне, селе, ауле, хуторе, станице или в каком другом месте, на юге или на востоке, а может, и вовсе на западе, девушка. Она не оставила значительного следа в человеческой истории, а потому ее имя никак не смогло остаться в древних летописях для удовлетворения праздного любопытства потомков. Но все равно это была девушка не простая, в некоторой степени даже значительная – была она дочерью главного человека в поселении. Вообще это человеческое обиталище было весьма отчужденным от всего остального мира, эдакая глушь, жившая по закостенелым порядкам костей своих предков.

Девушка, конечно, вышла уж больно своевольная и свободолюбивая, на радость или на горе, этим самым предкам. Была себе на уме, водилась больше с мальчишками, нежели с девицами, чем постоянно вызывала гнев своего отца, который не имел ни малейшего понятия о том, как в будущем бразды лидерства передать в руки своей единственной дочери. Кабы родился сын… а в прочем это чаяния папани.

Так эта девица и жила на воле вплоть до своего совершеннолетия. Как часы бьют ровно в двенадцать, так и любовь ударила в голову девушке ровно в восемнадцать, как по чьему-то заказу. Завелись у нее встречи с неким юношей, прекрасным, статным, с черными кудрями, втайне от отца, как же иначе? Если бы подобные свидания были с его одобрения, история бы стала явно скучнее, чем она есть сейчас. До поры до времени все было хорошо: прогулки, дневные и вечерние, милые речи милого друга, поцелуи, куда же без них, в общем, сплошное безграничное счастье длиною в несколько месяцев. Как вдруг решил отец, что полно дочери попусту есть его хлеб, пора выдавать ее замуж, чтобы она теперь не попусту ела хлеб мужа. Да и ему бразды правления было передать как-то понадежней, не дочке же лепешки печь да поселенские дела важные решать. Ну, и конечно, абы кто в мужья не подойдет. Дочери такой выбор предоставлять, разумеется, тут разве поспоришь, никак нельзя, а потому батюшка занялся таким ответственным делом сам. И выбрал. Кого? У, наверняка красавец, богатырь, достойный человек, только вот в памяти девушки его лик и в целом он совершенно не задержался. Ежели так, разве есть нам до него дело, если до него не было никакого дела его невесте?

День свадьбы назначен, с папаней спорить бесполезно, то ли из-за его железного слова, то ли из-за его упертой бараньей головы. Но, может быть, есть еще надежда? Тот, кого девица так любила, чей взгляд искала, и кого ждала? Эх, куда там. Если бы, но нет. Бороться за счастье сей сокол ясный, увы, не захотел, расправил крылья и гордо улетел спасаться в тень. Разбито сердце и окно, но это ладно, за лето можно подлатать, морозы далеко. Но сердце – это не стекло…

Вот так разочарование в любви постигло несчастную так рано. Любовь ушла, сбежала, бросила, считай, рукой махнув. Жених же ей постылый, наверное, даже и не красивый. Горше нет судьбы. Что делать? Что-что? Замуж выходить, поспоришь тут с таким отцом в ежовых рукавицах, доставшимися по наследству.

Забыли помянуть традиции. Традиции там, конечно, были дикие, под стать диким местам. Девушка, выйдя замуж, брала себе имя новое, а старое должна была забыть. Вот тебе под венцом рожденье новое или просто смерть. Пока никто не разобрался, философия до этих мест еще пока не дошла.

И вот солнце свадебного дня согрело своими лучами землю. Начались приготовления. Платье, юбки, кольца в волосы вплетали, кем-то подаренные сережки девице надевали, да и всякими другими народными побрякушками ее украшали. Ну, прямо невеста. Ба, так она и есть. Повели в избу, где всех всегда бракосочетали в этой деревне. Посадили за стол. Где-то там сидел жених, его мы вспоминать едва ли будем еще раз. Пора бы начинать обряд сакральный. Сидит девица за столом, смотрит него, на руки, на стены, на муху на стене, но не на отца и не на тошного жениха. Как вдруг с наружи доносится шум, беспорядок кто-то вздумал устроить. Вбегают в избу два молодца, к невесте стремглав, под руки схватили и понесли в объятия летней улицы. Осторожно подводят к стоящей чуть далее повозке с лошадьми, и тут кто-то громко кричит:

–Недобровольный брак!

Все замерло при этих словах. Затихли голоса, и ветер словно тоже. Такое объявить прилюдно надо смочь. Традициям деревни дикой спасибо можно сказать хоть за то, что запрещали они насильные браки. Если вслух о насильном браке не говорить, так он как будто бы и по согласию обоих выходит. А тут сказал кто-то. Так его теперь и трогать нельзя, никак его не наказать за длинный язык, он же по их традициям считается неприкосновенным, раз сию неприятную правду объявил во всеуслышание. Достались из ножен клинки, да только воздух до крови и рассекают.