Когда расцветает Протея. Том 2. Сурианская Дева

Глава 1

♕ Первая книга "Королева Хорнов": https://litnet.com/shrt/WVAN

☙ Доп.материалы для книги (визуалы и карта королевств) здесь: https://litnet.com/shrt/FbvN

♫ Саундтреки: Rich Shapero, Elsiane - альбом "Rin, Tongue and Dorner".

——————— • ✤ • ———————

Протея видела сон, изумительно яркий. Холмистая местность, деревья, земля. Трава была чуть засохшей, но оттого ещё более сочным казался цвет платья. Чуть удлинённое сзади, оно невесомо скользило, цепляя травинки. И расплывалось воланами юбки, как будто цветок, распустившийся в цвете янтарной зари. Девушка, что несла эту вещь на себе, была столь же прекрасной и юной. Смех её раздавался во сне, как перезвон колокольчиков. Тонкие руки хватали подол, но тот ускользал, опадая. Она прекратила свой бег, обернулась. И подхваченный ветром каскад её тёмных волос зашумел, заиграл, повторяя черты. Лицо показалось знакомым. Но вспомнить того, как зовут эту юную деву, она не смогла. Протея хотела её удержать, однако же сон оборвался внезапно...

Тёплый запах холмов превратился в сырой, удушающий, смрадный. Шелест травы обернулся царапаньем чьи-то настойчивых лап. Вскрикнув, Протея проснулась, и крыса упала с её живота на заплёванный пол. Пробуждение было таким, что хотелось опять окунуться в приятный, ласкающий сон. Навсегда. Лежала она на матрасе на голом полу, у стены. В небольшой, размером с ночлег в сурианском мотеле, бесцветной каморке. В ней не было окон, только дырка в высоком, рукой не достать, потолке. Зарешеченный выход наружу. Кроме неё, внутри этой дикой тюрьмы умещалось ещё с десяток таких же оборванных, грязных, испуганных женщин. Кто-то жался к стене, кто-то плакал, а кто-то ходил взад-вперёд.

Протея потрогала грудь, вспоминая с трудом, что случилось. Ткань на груди была влажной, и она задержала дыхание. Боль была столь велика, будто от сердца отняли частицу.

- Трезора, - шепнула она и рывком поднялась.

Глаза исступлённо искали вокруг, среди перекошенных лиц, обернувшихся к ней.

- Трезора, - повторяла она непрерывно, ходя между скомканных тел.

Паника билась внутри, и от слёз было мутно. Но она продолжала искать.

- Трезора! - крикнула громче, как будто малышка, услышь она имя своё, смогла бы ей тотчас ответить.

Все умолкли, следя за её траекторией. Словно птица, попавшая в клетку, Протея металась меж скованных стен. Уже зная, что не отыщет её, она продолжала пытаться. И в сотый раз сделав круг, закричала, упав на колени в нарисованный светом квадрат.

- Трезора! Трезора! Трезора! - вырывалось наружу со всхлипами. Обхватив себя, Тея свернулась на пыльном полу, подтянула колени к груди.

Отчего же они не убили её прямо там? Или... Уж если всё это — загробная жизнь, то едва ли она заслужила такое...

- Эй, чита с та? (Эй, что с тобой?) - произнёс чей-то голос, и рука опустилась к ней на плечо.

- Моя девочка, лэхма, китута, - бессвязно шептала Протея. Как ещё обозвать свой заветный, исполненный жизни комок? Где же эта частица её и Таура? Что с ней теперь?

- Китута? (Ребёнок?) - уловила знакомое слово сурийка.

Они подняли с пола, усадили её на матрац. Протея дрожала, как будто от холода. Одна из девушек дала ей воды из бутылки.

- Тут ни китута, (Тут нет ребёнка), - сказала она.

Протея не знала всех слов. Но по движению головы поняла, что означает «тут ни». Она уставилась в пол, от бессилия тело расслабилось. Разум её не желал принимать эту правду. Что будет с ней? Всё равно! Лишь бы только Трезора была в безопасности. И если нет её здесь, то может так даже лучше?

- Та лика химля? (Как тебя зовут?) - спросила одна из женщин.

Но по взору Протеи она поняла, что перед ней чужестранка. И, указав на себя, пояснила:

- Я Миха.

- П-про-т-тея, - дрожащим голосом отозвалась она.

Остальные представились, но она не сумела запомнить имён. Только их голоса, осторожные, тихие, проникали в рассеянный ум. Она не знала, как выяснить, что происходит. И потому продолжала молчать.

- Та ни сури? (Ты не сурийка?) - спросил её кто-то.

- Михта, - робко сказала она.

Вокруг зашептались. Вероятно, михтийки сюда забредали нечасто, и теперь её появление здесь представляло живой интерес.

- Ни порхи на михта, (Не похожа на михтийку), - с сомнением выдавил кто-то из женщин.

- А та ни порхи на лимбра, (А ты не похожа на женщину), - возразила другая, - Ба та ведь лимбра? (Но ты ведь женщина).

- Я вже ни знута ку я, (Я уже не знаю, кто я), - вздохнула сурийка.

Протея не знала, о чём идёт речь, но их разговор успокаивал. Было ясно одно — из этой неволи не выбраться. Не услышать дыхание Трезоры, не прижать свою дочку к груди. От мыслей об этом горячие слёзы опять потекли по щекам. Она отвернулась, закрыла глаза, вспоминая слова михтиорской молитвы. Мысли путались, как путались фразы в её голове.

«Сохрани, я молю, Михтиора, дочь твою, нарождённую вместе с Луной. Дай мне сил и терпения выдержать эту разлуку. Все богатства мои забери, все блага. Только жизнь сохрани моей дочке, прошу».

Спустя время квадрат на полу задрожал, и решётка открылась.

- Хэй! - вторгся в их маленький призрачный мир мужской голос, и на верёвке внутрь комнатушки спустили бутыль.

Женщины, спавшие по углам, зашуршали, и кто-то, бросившись, подхватил черепок.

- Вурда, (Вода), - сказала сурийка, откупорив его. И, глянув вверх, прокричала, - Хам! Гра хам! (Еда! Дайте еды!)

- Хам ка ди! (Еда будет позже!) - прозвучал голос «свыше», и крышка их общего «гроба» захлопнулась.

Воду распили поочерёдно беря по глотку, оставив на «после». Кто знает? Когда им ещё подадут.

Тея потрогала платье, ткань на груди затвердела от засохшего молока. Груди её налились и, казалось, прибавили в весе. Первая мысль: «А чем же питается дочка?», - была тут же отвергнута ею, как лишённая смысла в этом мире, на дне бытия. Эол не оставит её, не оставит! Вот и всё, о чём она позволяла себе размышлять. Сурийка, с которой они разделили матрац, увидав вновь обозначенный след на груди, уточнила:

Глава 2

Было трудно понять, когда начался́ новый день. Время здесь шло по-другому. И лишь квадрат, посветлевший на пыльном полу, говорил о начале ещё одной пытки. Женщины тихо шептались о чём-то, и Тея так сожалела о том, что не знает их языка! Отрывки понятных ей слов не проясняли ситуацию, а лишь нагоняли ещё больше страха. «Работорговцы», «кровавые деньги», «неволя». Она уже свыклась и с теснотой, и с отсутствием света, и с вонью. Потребность справляли в углу, и стыд, поглощённый желанием выжить, теперь не мешал. И потому, когда квадрат на полу дрогнул, но вместо привычного хлеба, или кувшина с водой, с высоты и до самого пола раскинулась лестница, Протея осталась сидеть. В то время, как все остальные вскочили с насиженных мест.

- Ворху! Дрыа! (На выход! Быстро!) – скомандовал голос, и пленницы, одна за другой, сперва неохотно, а после всё торопливее, полезли по хлипкой верёвке наверх.

Протея последней покинула стены темницы. Даже здесь, под землёй, ей казалось гораздо спокойнее, чем наверху. Кто знает, зачем из сгоняют? Сию же минуту ей вспомнились байки сестрицы о том, что людей в Сурианской долине убивают не только за ради наживы, но и с целью использовать трупы для колдовства. Суриа славилась ведьмами, и одно только слово «сурийка» в народе считалось синонимом чар. Конечно, тогда она подняла Аурелию на смех! Что за зверство? Из мёртвых людей вынимать их сердца. Но вот теперь, находясь на краю, усомнилась, а так ли она не права…

- Хэй! Чита стукэ? (Эй, чего встала?) – вывел её из раздумий суровый раскатистый бас. Голова, что просунулась в дырку, принадлежала мужчине. И по взгляду его тёмных глаз Протея тотчас поняла, что участь её решена. И лучше уж выйти на свет добровольно, чем дать ему повод себя «доставать».

От слабости руки не слушались. Но её подхватили, поставила на ноги, рядом со всеми. От слепящего солнца слезились глаза, и Протея отчаянно щурилась. Беспорядок, царящий вокруг, походил на безумие. Кроме них на большом пустыре обнаружилось много таких же испуганных женщин. Выходит, темниц под землёй было множество? И по соседству ждали́ своей участи точно такие же пленницы, как и они?

Мужчины, до пояса голые, с загаром в цвет рыжей земли, вели пересчёт. Спина одного из них была целиком изрисована, точно диковинный холст. Другой деловито стоял, гоняя зубами травинку. Ещё один торопливо сновал между стайками пленниц, и что-то кричал остальным. Реши она бросить прочь, не смогла бы и пару шагов пробежать! Ослабленный голодом и сном в подземелье, её организм едва выносил изнуряющий жар и яркость дневного светила. Даже стоять удавалось с трудом.

Мутным взглядом окинув соседок, Протея уверилась в том, что их несомненно убьют. Иначе, кому бы сдались эти бледные бабы? Даже собаки побрезгуют ими питаться. Она уже представляла, как сердце её вынимают из мёртвой груди. Что они сделают с ним? Впрочем… Есть ли какая-то разница? И, возможно, впервые за всё это время, она пожелала того, чтобы Таур был мёртв. Ведь только так они смогут увидеться там… за чертой.

Неожиданно женщин согнали в большое кипучее стадо и повели в направлении дома, стоявшего сбоку от ям. Боясь оступиться, Протея смотрела под ноги, и лишь оказавшись внутри, округлила глаза. Под сводами каменных стен уместилась огромная ванна. Жар, исходивший от тёплой воды, мутным туманом окутывал зал. Парнишки-юнцы таскали тяжёлые вёдра и плеск выливаемых вод звучал как услада для её измождённых ушей.

- Вудрамилля! Дрыа! (Купаться! Быстро!) – скомандовал хмурый «пастух» и рукой указал направление.

Женщины переглянулись, никто не хотел уступать. Тогда «пастух» сделал жест, и двое помощников, схватив из толпы наугад, принялись раздевать на глазах у других одну из испуганных пленниц. Женщина билась, рыдала в руках у парней! Пока те равнодушно срывали одежды. Тея боялась того, что последует дальше. Боялась, что они изнасилуют женщину прямо сейчас. Однако, избавив от платья, стянув панталоны, корсет, и разув, один из парней намотал на кулак её волосы и потащил за собой. Подведя к краю ванны, он буквально столкнул её с бортика вниз. Женщина кашляла, била руками по мутной воде. Но не утопла и не умерла. Демонстрируя прочим, чего ожидают от них.

- Дрыа! (Быстро) – велел им «пастух». Сам он взмок от натуги и капельки пота выделялись на смуглой спине.

Одна за другой девушки принялись раздеваться, а сурийцы стояли, внимательно глядя на них. Протея боялась начать, она боязливо смотрела на более смелых подруг по несчастью. Когда все вошли в воду, кроме неё, да ещё пары стыдливых девиц, она дрожа и робея, расстегнула крючок на груди.

«Тело – всего лишь сосуд для души», - говорил ей учитель. И сейчас Тея очень хотела уверовать в это. Как и в то, что под кожей они не увидят её обнажённой души…

В одиночестве, стоя в белье, она поняла, как глупа была эта затея. Пойди она в воду со всеми, и сурийцы могли не заметить её. А теперь все стоявшие в зале купальни мужчины неотрывно следили за ней. Поймав взгляд одного из своих наблюдателей, Протея зажмурилась и… расстегнула корсет.

- Филя, лимбрахэ, по́ка та хельма, (Давай, сучка, покажи нам манду), - хриплый смешок вызвал мурашки по телу. Но Тея продолжила, зная, что если она не сама, то кто-то из гадких сурийцев проявит желание ей помогать.

Краснея и держа обе груди рукой, она стянула с колен панталоны и тут же укрыла в ладони треугольник курчавых волос.

- Хей, чита эхоль? (Эй, что это?) – удивился суриец. Он подошёл, вынуждая её отступить. Но позади уже оказался другой.

«О, Боги», - в отчаянии думала Тея, ощущая ноздрями терпкий запах их тел.

- Зры, хельма бэлузар! (Смотри, пизда белая), - тот, что был впереди, опустился на корточки и уставился ей между ног.

Тея всхлипнула, когда он убрал её руку от лона. Бёдра сжались и по спине пробежал холодок.

«Только не это», - взмолилась она, ощущая касание пальцев к своим волоскам.

- Бэлузар, (Белая), - удивлённо воскликнул суриец. Другой подтвердил, вороша её поросль грубой рукой.

Глава 3

Это был не корабль, а скорее огромная лодка. Длинная, точно стрела, она разрезала своим остро заточенным носом мутные воды реки. Два ряда́ деревянных скамей умещались под крышей, а по обеим бокам вдоль бортов сидели на вёслах гребцы. Эол занял место в конце. Он не хотел, чтобы кто-то смотрел ему в спину. Билет стоил дорого, и бо́льшую часть своих денег он отдал за дорогу. Возьми он одно место, и суммы хватило бы и на обратный билет. Но скамья была узкой, и сидеть, прижимаясь к чужому плечу, Эол не желал. Он бросил тюки себе под ноги и развернул дорогой узелок.

Трезора задвигала ножками, получив наконец-то свободу. Он нахмурился, вытер промежность малышки и сунул грязный комок из пелёнок в мешок. Два маленьких глаза смотрели внимательно, словно внутри этой крохи уже помещалась большая душа.

- Сы намых ун ка, (Не смотри так), - буркнул он себе под нос.

Казалось, Трезора винит его в чём-то! Или же сам он себя обвинял?

- Яс дархи мза ин, бэ? (Я вернусь за ней, слышишь?) - сказал он вполголоса, и поймал её ручку в момент, когда Трези уже собиралась её укусить.

Ладошка, размером с его ноготок, была так хрупка, что Эол испугался её повредить неосторожным движением. На рынке он выкупил все сахарки, что понравились крохе. И теперь, достав из тряпицы, сунул вкусняшку ей в рот. Молоко он решил экономить, и кормить им Трезору раз в день, перед сном. Ни разу за всю свою жизнь Эол не заботился о малышах! И то, что судьба поручила ему эту ношу, казалось насмешкой Богов.

- Цмок-цмок-цмок, - её высочество, радостно чавкая губками, исторгло наружу прозрачную струйку мочи.

- Ох, кора хминка! (Ох, грязная девчонка), - Эол терпеливо вздохнул, убирая Трезору с колен.

С первых рядов воротились к нему с любопытством. Ещё бы! Необычный, смурно́й пассажир в диковатых одеждах, держал на руках малыша. Несколько юных суриек на пристани подошли. Но их попытку увидеть Трезору Эол молниеносно отверг. Один его взгляд убедил вертихвосток держаться подальше. Он вполне мог бы справиться сам! Без Протеи. Без Зуры...

Мысли об этом раздирали его на куски. Сожалел ли он о содеянном? Нет! Скорее, о том, что ему не хватило терпения выведать правду. Он не верил, что Зура убила её! Душой ощущал, что Протея жива. Он вернётся! Отыщет её! Лишь только доставит Трезору в Михтийский дворец.

Глядя на нежное тельце в своих загрубевших руках, он и представить боялся, что бы случилось, не пробудись он тогда. Не застигни служанку врасплох за отчаянным действом...

Трезора, кряхтя и болтая ногами, играла с его бородой, пока Эол расстилал на скамье сухую пелёнку. В нагрудном кармане лежал драгоценный тайник. Пару завёрнутых в тряпку серёжек. Очевидно, Протея решила их спрятать в своём узелке. А может быть, знала о том, что придётся расстаться? Он не мог позабыть её фраз! «Что бы со мной ни случилось», - сказала Протея, и смысл этих слов слишком поздно дошёл до него.

- Ирду бур ихормо, ями краэ. Ирду бур ихормо, (Всё будет хорошо, моя королева. Всё будет хорошо), - шептал он на ушко Трезоре, усмиряя её и себя.

Он стал сиротой с той самой войны, что привела к ним Протею. Мать умерла от горячки за несколько лет до того, и не узнала, что возлюбленный ею Ихор будет ранен в бою. Отец! Да и был ли он таковым для Эола?

С раннего детства он помнил визиты отца к ним домой. Мать была молодой и много мужчин посещали её. Но среди прочих именно «дядя Ихор» выделялся особым к нему отношением. Другие бы словно не видели мальчика, что безмолвно сидел в уголке. Мать и сама забывала о нём! А порой визитёры начинали её домогаться у него на глазах.

- Эол, хорен, хорен, (Эол, уходи, уходи), - спешно гнала его прочь, и он отправлялся на улицу. Привычка лепить снежных баб стала главной забавой по вечерам. Кто-то сидел у них в доме подолгу, так, что Эол успевал налепить четверых. Другие его покидали на первой «скульптуре».

Мать служила в хорнийском дворце, и среди прочих служанок была на хорошем счету. Младший брат короля заприметил её ещё с юности. Отчего среди сотни служанок он выбрал её, оставалось загадкой. Мать утверждала, что он «полюбил» и искренне верила в это до самого крайнего часа. А с чего бы ему быть отцом, при таком разнообразии выбора? Этим вопросом он стал задаваться, созрев. На что она неизменно ему отвечала, что чувствует это душой. На самом же деле она уповала на магию, часто ходила к колдунье, и та давала ей что-то для «изгнания семени прочих мужчин».

- Морта яхым эрке ясы, лэ ун ирхум лэхма, (Много мужчин любили меня, но только один зачал мне ребёнка), - с гордостью произносила она.

- О, мэрла! (О, мама), - сокрушался Эол, не желая знать этих подробностей.

Однако же мать говорила, что в жилах его течёт королевская кровь. И подросший Эол углядел в этом смысл. Как-то раз во время визита Ихора, он произнёс слово: «Эр», (Отец). Такое простое, короткое слово, но оно так разозлило его!

- Яс сы эр ма и, бэ? Сы эр! (Я не отец тебе, слышишь? Не отец!) - рычал «дядя Ихор», грозя ему кулаком.

Он был высоким, красивым и сильным, и Эол очень сильно хотел быть похож на него.

Мать исходила мольбами:

- Хура, хура, Ихор! (Прости, прости, Ихор).

Когда дверь за ним затворилась, то мать подошла. Рука у неё была влажной и очень солёной от слёз. Эол запрещал себе плакать, хоть ему и хотелось тогда.

- Нё эрке ху, эрке, (Он любит тебя, любит), - убеждала она с каким-то ожесточением теребя его волосы.

- Эрке сы кахму, (Любовь не такая), - отстранился Эол. Тогда он её осуждал. А теперь, спустя долгое время, когда это чувство захватило его самого, стал по чуть-чуть понимать. Любовь не всегда значит — счастье! Но для того, кто её ощущает, это всегда хорошо.

Когда Эол вырос и тело окрепло настолько, чтоб называться мужским, он добровольно пришёл во дворец. Думал, папаша прогонит! Однако он взял, и даже велел обучаться военному делу наравне с сыновьями богатых мужей. Эол никогда не считал себя ровней такому сословию. Он знал своё место и, вероятно, поэтому был на хорошем счету во дворце. В момент, когда мать заболела, Ихор давно развлекался с другой. Он менял фавориток, как Светило на небе меняет наряд. Но даже на смертном одре мать говорила, что он её любит, а прелюбодеяние — это попытки уйти от любви. «Они просто не могут быть вместе, и данность эта снедает двоих».

Глава 4

В комнате не было ничего, чем Протея могла бы прикрыть наготу. Голый матрац, стол, сколоченный наспех и кривой канделябр, где стояла свеча. Окно было заперто и в узкую прорезь зашторенных ставень проникал дневной свет. Тея взглянула на грязный матрац. На него было страшно садиться! Бурые пятна были похожи на кровь. Она обхватила себя руками и прислонилась к стене. Смерть в неволе — позор! Хотя, есть ли разница, как умирать, если смерть всё равно неизбежна?

Она вспомнила дом, светлую зелень михтийских холмов, аромат разнотравья. И сердце болезненно сжалось в груди. Вскоре дверь приоткрылась и стороживший снаружи суриец пропустил к ней какую-то женщину. Громко кряхтя и ругаясь под нос, она прошагала к столу, будто не видя стоящую в комнате девушку. Протея сперва отшатнулась.

- Лимбрахе, дэрсу лимбрахе, (Шлюхи, поганые шлюхи), - различила она в мешанине из слов.

Плюхнув сумку на стол, сурийка её распахнула и принялась копошиться, попутно вздыхая, ругаясь и требуя что-то на своём языке.

- Кезальма ту миа, (Пропади оно всё), - скрипуче пропела она и достала из недр котомки сияющий снадобьем пузырёк.

Сама, точно только что вышла из подземелья, она представляла собой артефакт. Измученный тягостью, но не утративший жизненных сил силуэт, искривлялся. На спине образовывал горб, а к обутым в сандалии ногам превращался в две хрупкие ветви. И как только тело держалось на них! Волосы, жидкие и абсолютно седые, были завёрнуты в ком. Но несколько прядей небрежно спадающих ей на лицо служили заслоном. Протея стояла, боясь обнаружить себя. Пока мотнув головой, старуха её не увидела. Один её глаз оставался подвижен, второй был заштопан и шов грубой петлёй опоясывал верхнее веко.

- Чита стукэ? (Что стоишь?) - недовольно сказала она.

Протея сглотнула, поняв, что сочувствия ей не снискать. Она попятилась и нащупала стену, когда старуха приблизилась к ней.

- Гра сту! (Дай сюда!) - прозвучал её возглас, и костлявые контуры рук потянулись к Протее.

Она задержала дыхание. Исходивший от женщины флёр умещал в себе все тошнотворные запахи разом. Хотелось лишь одного, чтобы сурийка скорее ушла! И только за этим она подчинилась, позволяя ощупать себя. На удивление сильные пальцы сдавили одну из грудей. Нацедив молока себе в руку, старуха хлебнула его, совсем не заботясь о том, что белёсая жидкость испачкала ей рукава. Холодная липкая влага ладони коснулась её живота. Протея стояла, зажмурившись, убеждая себя, что так надо.

- Эпу, (Пустая), - проговорила старуха, и в заключение влажной ладонью нырнула в промежность Протеи.

Дрожь пробежала по телу, когда её пальцы грубо раздвинули плоть. Поводив между створок, она поднесла их к лицу. Влажные от молока и от смазки, крючковатые пальцы хранили её аромат. Тея скривилась, увидев, как женщина нюхает их.

- Сурали, (Хорошо), - изрекла пожилая знахарка, и спрятала в недра котомки загадочный пузырёк. Что было в нём, осталось неведомо Тее. Может быть, яд? Или просто лекарство.

Сурийка ушла, но запах её до сих пор наполнял тесные стены каморки. Ноги дрожали. Протея устала стоять, и присела на край неуютной кровати. Сунув под нос прядь волос, она прислонилась к стене. В мыслях опять промелькнула последняя ласка Трезоры, последний взгляд её маленьких глаз. Знать бы только, что с ней всё в порядке! А дальше — уже всё равно...

Спустя время металлический треск известил о прибытие новых «гостей». В двери показался парнишка. Совсем ещё юный на вид. Он был одет в длиннополую робу, и Протея опять устыдилась своей наготы. Она подтянула колени к груди, прикрывая себя волосами. В руках у подростка обнаружился корж и кувшин. Он не решался смотреть на сидящую в комнате девушку, но взгляд то и дело касался Протеи, скользил по ногам. Смуглый цвет кожи мешал разглядеть краску стыда на щеках. Хотя Тея была уверена в том, что он покраснел.

- Бизар, (Спасибо), - проговорила она.

И парень застыл в изумлении. Кадык его дёрнулся, руки, поставив дары, опустились вдоль тела. Он посмотрел на неё, из приоткрытого рта прозвучало:

- Урзи, (Пожалуйста).

Протея вздохнула, вцепилась в матрац. В его взгляде она различила сочувствие! А что, если...

- Постой, - прошептала она на своём языке, когда суриец уже собирался уйти.

Парнишка застыл, покосился на дверь. Взгляд испуганно бегал по стенам.

- Помоги мне, прошу, - взмолилась Протея.

Наплевав на свою наготу, она потянулась к нему. Но суриец отпрянул, глаза преисполнились ужаса, будто не дева нагая сидела пред ним, а старуха.

- Ни, ни, (Нет, нет), - зашептал исступлённо и скрылся в проёме двери.

В одиночестве Тея задумалась, какая судьба ожидает её. Едва ли на тех, кто готовится к смерти, сурийцы бы стали расходовать хлеб. А значит, её не убьют!

Корж был подобен тому, каким их кормили в подземной темнице. Сухой и безвкусный, он тем не менее, был лучшим из яств, что когда-либо ела Протея. Она принялась поглощать его жадно, давясь, запивая водой и в этот момент позабыв обо всём, кроме чувства безумного голода...

Ощущение, будто за ней наблюдают, появилось тогда, когда половина коржа была уже съедена. Тея медленно, боясь отыскать подтверждение этому чувству, подняла от столешницы взгляд. Как и всякую дверь в Сурианской долине, вход в её комнату также снабдили окошком. И оно позволяло глядеть на того, кто находится здесь, безо всяких преград. Кто это был? Возможно, суриец, её охранявший, решил «подсластить» себе день? Или же кто-то из тех, что её раздевали, проходя мимо комнаты, надумал ещё раз взглянуть на неё? Окошко захлопнулось быстро, словно её наблюдатель боялся себя обличить. Протея глотнула воды и отёрла дрожащие губы. Пожалуй, она слишком рано расслабилась! Позабыла о том, в чьих руках её жизнь.

Утолив аппетит, и неотрывно следя за окошком, она поднялась и прижалась к стене. Теперь по-иному взглянув на своё заключение. Все вещи в этой пропитанной страхом, почти нежилой комнатушке были устроены так, что, где бы ты ни был, стоящий снаружи мог видеть тебя, наблюдать. Ты словно запертый в клетке зверёныш, оставался у всех на виду.

Глава 5

Иногда лодка делала остановки, давая гребцам отдыхать. В такие моменты Эол напряжённо следил за кустами. Он отчётливо помнил стрелу, что чуть не вошла ему в ногу. А вокруг, если следовать карте, начинались леса.

Во время одной из таких остановок, он решил освежиться. Жара была дикая! И покров из волос на груди источал неприятнейший запах. Трезора кривилась, когда он её прижимал. Обнажившись до пояса, он зачерпнул пригоршней прохладную воду и плеснул на себя. Трезора лежала, болтая ногами. Её нежное тельце потело и принималось рыдать. Пришлось раздеть его и уложить на пелёнку. За то жар отбивал аппетит, и Трезора брала сахарок с покорностью истинной леди.

Свежесть воды ободрила его, и рассмешила Трезору, когда он трусил бородой. Она улыбалась ему! Теперь улыбалась. И радость плескалась в глазах.

- Прыту, (Привет), - прозвучал женский голос.

Он обернулся и снова увидел её. Схожесть с Зурой сперва потрясла. Но потом оказалось, что девушка вовсе на неё не похожа. И говор не тот, и наряд! Просто в каждой сурийке отныне он видел её.

Эол промолчал, но незнакомка была не из робких. Она подошла и уселась на край их общей с Трезорой скамьи. В руках у Эола малышка заёрзала.

- Та китука? (Твой ребёнок?) – спросила девушка. Ткань на груди разъезжалась, и бесстыдная часть её тела сияла набухшим соском даже сквозь сарафан. Эол вспомнил пышные груди кормилицы и подумал, что скоро Трезора попросит еду.

- О, тэм суралинку, (Ой, какой хорошенький), - сказала она не ему, а малышке. И потянулась навстречу его «божеству». Эол ощетинился, точно зверь, охраняющий вход в преисподнюю. И девица отсела, с обидой на «тёплый приём».

- Такыс, (Сука), - прошептал он ей вслед. И, хотя не слыхал о таком, но что, если Зура сумела? И теперь её дух поселился в какой-нибудь женщине, да только и ждёт, как бы ему отомстить…

- Хура, ура нонэ, (Простите, ваше высочество), - промолвил он вслух, прося извинений за скверное слово, какое не должен был произносить.

Трезора в ответ показала язык. Она была врединой прямо с рождения! На другом берегу появился медведь. Большой бурый зверь зарычал на застывшую лодку, и женщины кинулись к бортику. В детстве Эол то и дело мечтал, как сразится с таким на охоте, и победит на глазах у отца. И тот непременно полюбит его! На деле же вышло иначе. Медведя убить он не смог, а испуганный им, обмочился у всех на глазах. Случай этот надолго остался в устах, а сам он стыдился смотреть на отца после такого позора.

- Сумиха, (Медведь), - сказал он Трезоре, - Су-ми-ха, - повторил по слогам. Так делала Тея, учила дочь языку. Правда, михтийскому. Хотя и хорнийский приходился Трезоре родным. Так пусть же первое слово малышки звучит на его языке!

Медведь ушёл скитаться вдоль берега. Какая-то из пассажирок решила устроить обед на борту, и запах привлёк одинокого зверя. Гребцы снова сели на вёсла, и Эол усмехнулся, увидев, как девушки вьются вокруг. Все они были похожи на Зуру! Он видел отличия только вблизи, но всё равно не давал им Трезору. Девочка слишком ему дорога, чтобы вручать её в руки любой, даже самой заботливой женщины.

- Яс хмэтаре ин, ина люх сы ху хэмаль, (Я убил её, она больше тебя не обидит), - сказал он Трезоре, хотя та понимала едва.

По небу текли облака, обгоняя их лодку, указуя им путь. В этом месте река расширялась и движение мутной воды позволяло почти не грести. Эол в жизни не видел реки полноводнее! Очевидно, что Нерна являлась проматерью всех горных рек. Но куда устремлялась она, куда торопливо несла свои воды? Эол не пытался предоставить себе океан. Что это? Много воды, и отсутствие берега. Как осознать, что собой представляет такая задумка Богов? В его голове возникали куда более важные мысли. Что он скажет родным? Как оправдает свою непригодность? И сможет ли милая кроха простить его скорый отъезд?

Молоко вполне ожидаемо скисло. Он отхлебнул, покривился, но выпил ещё. А вот Трезора не стала! Она воротила свой маленький нос и расплакалась, когда пара капелек все же попала к ней на язык.

- Хэй, намых! (Эй, смотри) - Эол проглотил у нее на глазах, стараясь на сей раз не поморщиться, и сунул Трезоре под нос воняющий кислым кувшин, - Ху исанерок! (Ты попробуй).

Но Трезора громкими криками осудила его неразборчивость в пище. В этот раз он не мог успокоить её очень долго, и других пассажиров ничуть не тревожила эта беда. Женщины с жалостью взглядывали на отца-одиночку, что отчаянно тряс свое чадо, желая его усыпить. Эол уже думал проверить, вдруг в груди у кого-то из них молоко? Он и вправду отчаялся! Слова его глохли в потоках безудержных слез. Казалось, ничто не способно утешить Трезору.

Он мог убивать! И ловко орудовать собственным телом, сотни раз выходил победителем в абсолютно неравном бою. Мог биться с врагами один на один… Но этот бой был позорно проигран! Эол знал о детях так мало. Что все они пьют молоко, и громко кричат выражая своё недовольство. Всё было против него! Эта лодка, в которую их усадила судьба. Эта жара, из-за неё скисло всё, до последнего. Весь этот про́клятый мир, что оставил его одного! Сперва отобрав господина, затем госпожу. А теперь он, похоже, нацелил свой взор на Трезору?

- Тэмра, тэмра, яс кампру! Ми сэку мэхор! (Подожди, подожди, я прошу! Мы скоро приедем!), - умолял он вопящую кроху.

Трезора устала кричать, силы кончились, лицо покраснело и носик распух. Эол опустил её на пелёнку и медленно выдохнул, ощущая, как плач до сих пор продолжает звучать в голове. Его разрывало от мыслей! А что, если голод смертелен для таких, как она, малышей?

Он вцепился ладонями в неотёсанный выступ скамьи, и палец пронзила заноза. Застонав, он извлёк острый зубчик сосны, посмотрел на него, и на собственный палец, где уже обозначилась кровь. Капля росла, становилась всё больше и больше, пока не упала к ногам. Он облизал ранку и бросил взгляд на Трезору. Вторя ему, она сунула пальчики в рот. Странная мысль посетила Эола. Он готов был делиться с ней всем! И едой, и заботой и… кровью. Ощутив её вкус, она с любопытством воззрилась и, помедлив немного, стала ритмично сосать.

Глава 6

Он разбудил её, кинув халатом в лицо.

- Дэждаве! (Одевайся), - услышала Тея и нехотя встала, прикрывая одёжкой свою наготу. Осознание быстро нагрянуло к ней и вся неприязнь проступила на заспанном, хмуром лице.

- Ни зры на я, белазур! Дэждаве, (Не смотри на меня, белобрысая! Одевайся), - бросил суриец и спрятал в широких штанах свой конец.

Халат был красивым, но грязным. Будто им вытирали полы. Однако же Тея в него завернулась и принялась ждать. Суриец, одевшись, приблизился к ней, наклонился и взял двумя пальцами за подбородок. Глаза его впились в неё, губы скривились досадливо.

- Кунтума лимбрахе, (Дорогая шлюха), - произнёс, продолжая смотреть ей в глаза, - Ми ни по кита, (Мне не по карману).

«Лимбрахе», - про себя повторила она. Этим словом её называли уже не однажды. Но что оно значило? И что означал его тон? Будто жалость сквозила в глазах. Ведь он знал, что с ней будет!

«Неужели, убьют», - подумала Тея и устало зажмурилась. В тот же миг по лицу пробежал тёплый шорох чужого дыхания, волоски бороды прикоснулись к ней раньше, чем губы. Протея не стала перечить ему. А может быть эта нежданная ласка была так нужна ей теперь? Как надежда на избавление…

За нею пришли очень скоро. Но вместо жуткого палача, что она ожидала увидеть, на пороге стояла вполне элегантная дама. На вид средних лет, но вполне молодая по яркости взгляда. От неё так отчётливо веяло жизнью иной! Которую Тея почти позабыла, добровольно оставила там, позади. Благоухание тёплых соцветий врывалось в её новый мир, и Тея вдохнула поглубже, удивлённая тем, что здесь, в этих жутких задворках, встречаются женщины явно не рабских кровей.

Между тем незнакомка вошла и, будто не видя вокруг ничего, устремилась к Протее.

- О, милая! Слыхать, вы из Михти? – сказала, ломая язык.

Сердце забилось и Тея с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть, не броситься к ней на плечо.

- Да, да, о, Боги, - сказала, хватаясь за горло, пытаясь сдержать нарастающий крик. Михтиора услышала зов! И ниспослала к ней доброго духа, который её заберёт из этой клоаки. Домой.

- О, милая девочка! – всплеснула руками прекрасная гостья и, приподняв, заглянула в лицо, - Вам столько пришлось пережить. Я представить не мочь! Вы, должно быть, уставший и очень расстроенный?

Протея закрыла глаза и кивнула. Женщина вытерла слёзы с лица и аромат её ласковых пальцев подействовал лучше любого дурмана.

- Меня звать Хамэлура, но вы мочь звать меня Хамэ, - дружелюбно сказала она и подтолкнула Протею к двери, - Идти же скорее! Я желать забирать вас отсюда.

Убеждать не пришлось. Тея покинула свой неуютный приют и уже за порогом ощутила дыхание жизни. Вместе с её избавительницей было четверо рослых мужчин.

«Очевидно, так надо», - подумала Тея. После того, что случилось, она поняла, что Суриа намного опаснее Тирукарских лесов.

- Хамэлура, скажите, а вы знаете, где моя дочь? – с тревогой спросила Протея.

- Хамэ, - мягко поправила женщина и коротко сжала её за плечо, - К сожалению, я не знать ничего. Но сперва я хотела спасти вас, а после…

- Да, да, - машинально ответила Тея, боясь показаться излишне навязчивой. Ей и так повезло! Ведь ещё накануне единственным выходом виделась смерть.

Шурша юбками, женщина двигалась по коридору. На фоне парчового платья, Протея в халате казалась себе беднотой. Хотя, на её привередливый взгляд, наряд был излишне помпезным! Рукава окружали костлявые плечи воздушным шатром, ткань серебрилась, как свежевыпавший снег, а подол волочился по грязному полу и никто из её провожатых не догадался его приподнять.

- Меня зовут Тея, Протея, - всполошилась она, осознав, что ещё не представилась.

- Так мило, - ответила женщина, - Вы и впрямь хороши, как цветок!

Её рыжеватые волосы были забраны кверху, а несколько прядей спадали вдоль аккуратного шва на спине. На лице, под слоями косметики, было не видно морщин. Они проступали в моменты, когда она улыбалась. И тогда весь её тщательный грим становился похожим на маску, что усердно трещала по швам. Тея вспомнила первую встречу с Брунхильдой, её жутковатый раскрас.

«У всех свои вкусы», - решила она и простила спасшей её Хамэлуре и обилие краски, и множество крупных колец.

Экипаж ожидал их снаружи. Небольшая карета и пару коней. Сторожа разделились, двое уселись напротив внутри, один занял место возничего, а четвёртый, как будто пропал. Тея смущённо поправила полы халата, хотя паре сурийских мужчин, кажется, было плевать на неё.

- А куда нас везут? – спросила у новой знакомой.

Та сделала жест и карета отправилась в путь.

- Вам понравится, милая, - сообщила она, - Это за городом, вдали от грязи и суеты.

- Да, но…, - деликатно ответила Тея. Но где же Трезора? Ей не терпелось её отыскать!

Рука Хамэлуры мягко накрыла плечо:

- Я понимать, но вы так бледны! Позвольте о вас позаботиться, милая?

Протея смутилась её материнскому тону и принялась изучать разнообразные перстни на тонких руках «госпожи». Один был болотного цвета, как зелень михтийских холмов, второй исходил синевой, словно лёд на хорнийских озёрах. А третий…

Протея задумалась, где же теперь её собственный перстень? Тот, что дарил ей Таур! Вместе с серьга́ми она положила его ближе к сердцу. А очнувшись в подземной тюрьме, не нашла…

Женщина вытерла вновь проступившие слёзы, ласковым жестом прошлась по распущенным волосам.

- Сперва отдых, - сказала она, приобняв, - А потом уже всё остальное.

Протея покорно кивнула. Что возразить? Вероятно, найти её близких будет не так уж и просто. Скорее всего они на пути к королевским холмам. И что же ей делать теперь? Доверившись сердцу, отправиться вниз по реке. Надеясь, что клятва Эола сработала, и он не остался в Сурийской долине, чтобы её разыскать...

Дом, куда их привезли, был поистине великолепен! Три этажа смотрели огромными окнами, веранду у входа оплетала лоза.

Глава 7

Утро её разбудило ласкающим светом в окно. Краешек синего неба, что она наблюдала с постели, был удивительно ярким. Погода благоволила! И Тея подумала, что не стоит ей долго тянуть с отбытием в земли Хатони. И, закончив утренний туалет, отправилась на поиски Хамэ. Та была у подножия лестницы. Внизу уже в самом разгаре был новый день, и прислуга вовсю украшала столовую.

- О, милая! Как вам спалось? – при виде Протеи у Хамэ сползла деловитость с лица.

Тея приблизилась. Вместо халата теперь на ней было платье. Она выбрала самое скромное, в цвет пудры и слегка приоткрытое на плечах. Волосы были завязаны в косу, отчего её образ был всё также отличен от всех. Но, если вчера она походила на нищенку, то нынче напоминала крестьянскую дочь.

- Благодарю вас, великолепно, - призналась она и смутилась восторгам хозяйки.

- О, как вам идёт это платье! – Хамэлура всплеснула руками и даже слегка отошла, чтобы её оценить. Сама она одевалась иначе. И утренний туалет мало чем отличался от вечернего. Только сегодня платье было из алой парчи, отчего её щёки пылали сильнее.

- Хамэлура…, - начала, было, Тея.

- Хамэ, - поправила женщина.

- Хамэ, - Протея замялась, не зная, как сообщить ей о нынешних планах, - Я полагаю, мне нужно узнать, когда будет новый корабль до Хатони.

Хозяйка нахмурилась.

- Верно, - наконец-то смекнула она и добавила, - Не волнуйтесь, моя дорогая! Я отправить на пристань слугу и он всё узнать для меня.

- О! – Протея радостно вскинула брови, - Благодарю вас! А то мне, признаться, неловко злоупотреблять вашим гостеприимством.

Хамэлура задумалась.

- Золу-потри-би-ять, - повторила она по слогам и, опомнившись, бросилась к Тее.

- Ваше присутствие скрасить наш дом! И мне быть радостно видеть вас здесь!

Рука у неё была тёплой, и оттого прохлада колец обжигала. В этот момент с улицы в дом занесли короба́ с провиантом. Фрукты сыпались на пол, рулон колбасы выдавался вперёд.

- Хоспли! Трусикаль! (Осторожно! Растрясёте!) – рассердилась хозяйка и топнула ножкой, обутой в изысканную туфлю.

- Я не вовремя, - Тея уже собиралась вернуться наверх, но Хамэлура её удержала.

- Дело в том, - сказала она приглушённо, будто решила поведать какой-то секрет, - Что сегодня у нас званный ужин.

Протея вежливо улыбнулась, уже понимая заранее, что приглашения не избежать.

- Я поведать друзьям о ваших бедах и они так желать познакомиться с вами, - вполне ожидаемо бросила Хамэ.

- Со мной? – Протея смутилась.

Рука, что легла на запястье, отчётливо сжала его, точно хозяйка боялась, что Тея сбежит.

- Я искренне верить, что вы согласиться отужинать с нами сегодня? – спросила с надеждой.

Протея отнюдь не хотела быть центром внимания. Но не ува́жить хозяйку было очень невежливо с её стороны.

- А кто они, ваши друзья? – деликатно спросила она.

Хамэлура расправила плечи. Взгляд её, преисполненный гордостью, воззрился на юную гостью:

- О, это лучшие люди города! Достойный мужской контингент.

- Мужской? – озаботилась Тея.

Хамэлура мгновенно поправилась:

- Ну, и женский, конечно! – сказала она.

Протея взглянула на платье, подумав о том, что ещё отыскала в шкафу. Для ужина в обществе это едва ли сгодится. Что, если ей предстояло знакомство с элитным сословием Сурии? Заручиться поддержкой которого в её положении, было не лишним.

- Что ж, - улыбнулась она, - Я сочту за честь отужинать с вами сегодня.

- Ах, как чудесно! – всплеснула руками хозяйка и растянула в улыбке свой ярко накрашенный рот.

Оставив её заниматься делами, Протея сошла со ступеней. Голоса, что звучали из комнаты рядом, привлекли её слух. Она заглянула туда, обнаружив просторную залу. Обилие мягких диванов давало уют. Но невзирая на это, девушки все, как одна, разлеглись на полу. Повсюду валялись подушки, а в центре устроенной ими лежанки красовалась колода растрёпанных карт. Игра была в полном разгаре! И Протея уже собиралась уйти, однако две девушки, что навещали её перед сном, тут же отбросили карты. Яркие платья, платки в волосах и груда изысканных бус… Протея попятилась, вновь ощущая себя чужестранкой. Бледной ромашкой в букете из пёстрых цветов.

- Лимбраси! Эхоль…, (Девочки, это…), - взяла её за руку та, что была ниже ростом. Она посмотрела на Тею, - Та лика химля? (Тебя как зовут?)

Протея пожала плечами, давая понять, что не знает озвученных слов. Незнакомка кивнула.

- Я Юлка, эхоль, (Я Юлка, а это) - сказала она, указав на стоящую подле сестрицу, - Ируса.

Протея же тотчас додумалась, чего они ждут от неё.

- Я Тея, Протея, - представилась громко. Игра была прервана и все устремили свой взор на неё.

Красивые лица, одно за другим повернулись, голоса прозвучали, называя свои имена. Протея кивала приветственно. Но как ни старалась запомнить их всех, не смогла. Во взгляде одних она различила живой интерес. Другие смотрели почти безучастно и сухо. А у кого-то в глазах промелькнула вполне различимая злость.

- Хо́чма винка? (Хочешь вина?) – спросила болтливая Юлка, и потянула её за собой к распростёртому сбоку столу.

Щипнув виноградинку, Тея осталась стоять, размышляя о том, как, должно быть, непросто жить в этом «гареме». Они с сестрицей и то вечно ссорились, делили одежду, внимание старших, а тут…

- Винка, - сказав это, Юлка вручила бокал.

- А это? – спросила Протея, кладя в рот ещё одну плотную ягоду.

- Виннакуза (виноград), - ответила девушка.

Тея в ответ улыбнулась.

- Та зукиля! (Ты красивая) – добавила Юлка, смутив её пристальным взглядом.

- Зукиля? – повторила Протея.

Юлка в ответ рассмеялась, поправила локон, что игриво спадал на лицо.

- Я зукиля, (Я красивая), - сказала кокетливым тоном, - Та зукиля, а Ируска, (Ты красивая, а Ируска), - она обернулась, и, посмотрев на сестрицу, махнула рукой, - Ни, ни зукиля (Нет, некрасивая).