Когда Расцветают Шипы

ГЛАВА 1

Она не ждала от судьбы щедрости. О головокружительной карьере не помышляла. О богатстве  не мечтала. О принце на белом коне не  грезила. С раннего детства она знала,  для чего явилась на свет. Чтобы работать.  Добросовестно, не покладая рук, изо дня в день. Тяжело и неинтересно. Для того, чтобы элементарно не сдохнуть с голоду. Вот и все предназначение. Лаконичность собственного земного существования  не пугала. Она просто приняла ее как аксиому. Она здесь, а те, другие, параллельны и никогда, ни при каких обстоятельствах не пересекутся с ее лаконичностью.
     Возраст  тоже был лаконичен и скуп. Тридцать пять. Строго следуя паспортным данным. Без всяких  афоризмов, присказок и женского жеманства. Единственное, что выбивалось из привычного аскетизма, было имя. Совершенно неподходящее, замысловатое, заставляющее  каждый раз вздрагивать, слыша его из чужих уст.
- Изка, чего застыла? Долго я еще должна ждать? Мне отчет срочно генеральному надо выслать.
- Простите, Анна Михайловна. Я сейчас. Только насухо подотру. – Изка, высокая, худая как щепь, с взлохмаченными в разные стороны иссиня-черными волосами, выбившимися из-под несуразного разноцветного платка, отмерла. Неуклюже попятилась назад, чуть не опрокинув ведро с помоями. Помоями, чуть посеревшую от офисной пыли воду, нарекла замша, в миру заместитель шефа, Анна Михайловна Заруцкая.
     Планктон замшу не любил. Он и стал именоваться планктоном благодаря ей. В его многочисленный состав входил  те,  чьи обязанности ограничивались сбором, обработкой и хранением  документации. Рука визирующая возвышалась над общей кишащей массой, уверенно направляя и руководя. Ее обладатель, Кирилл Иванович Бушков, обозначенный на позолоченной стильной табличке, на дубовой  двери кабинета,  как ген точка директор, замше был приятен. Полезен, необходим и, к ее великому сожалению, пока что недосягаем.
     Ведро покачнулось, смачно сплюнув  в сторону вожделеющей начальника замши.
- Убери пакость, Изка! – взвизгнула та, брезгливо отскакивая от нескольких прозрачных капель на полу.
- Изабелла – прошелестела щепь, наспех махнула шваброй, с болтающимися на конце скрученными бичевками.
- Чево-о-о? - взвилась блондинка. Так и взвилась. По – деревенски, с присвистом, с вытягиванием губ трубочкой. – Слышь ты, Кастильская, катись отсюдова!
Кастильская мигнула, неловко поправила волосы. В глазах и в носу защипало. В глазах,  от некстати накативших слез. В носу, от некстати пахнувшего «Шанеля». То, что это именно он, Изабелла  не ведала, но нюхом чувствовала, что аромат заграничный, выстоянный и страшно дорогой.
Планктон замер в ожидании. Чегой-то сейчас будет. Замша ошибок не прощает. У замши память крепкая, натренированная не на одном сотруднике. Испуганно икнула секретарша Ирочка, именуемая в народе килькой. То бишь уже не планктон, ближе к замше и ген точка директору на рыбий хвостик. Кильку сближение и приурочивание к высшим эшелонам тяготило и заставляло чувствовать себя чуждой в обоих кланах. Планктон не принимал по причине близости к его Величеству Тритону и всея властьимущих. Те, в свою очередь, не опускались, считая кильку и не рыбой вовсе, а так, наполнением для консервов эконом класса.
- Еще не домыла, Анна Михайловна. Уберу, уйду,  - невнятно мявкнула провинившаяся сотрудница, отступая назад.  Швабру держала наперевес, как щит. Тряпка для пыли, заткнутая за пояс халата  сползла  на пол. Звук от ее падения, во внезапно образовавшейся гробовой тишине получился вызывающе громким.
- Сейчас же! Немедленно! Сию секунду! И чтоб ноги здесь больше твоей не было!
- Совсем немного осталось, Анна Михайловна. Мусор…
- Пошла! Пош…- Заруцкая  не договорила.
    Подскочила к пунцовой от страха и стыда женщине. Перед броском пару раз качнулась с пятки на носок и обратно,  раздумывая, стоит ли марать руки о  техничку. Не пожалела руки и наотмашь, с разворота, совсем не по-женски полоснула ладонью по щеке. Изабелла глухо ойкнула, согнулась пополам, как будто удар пришелся в солнечное сплетение. Правая сторона лица зарделась. Тонкой кровавой струйкой заплакал нос.
Планктон в унисон ахнул. Никогда прежде замша не дралась. Килька Ирочка тихонько заплакала в носовой платочек.
     Анна Михайловна согнула-разогнула руку, вскинула голову, вздула челку. День не задался с утра. Личный автомобиль, новенький «порше» капризничал, не желая трогаться со стоянки, дура - парикмахерша уложила волосы не на ту сторону, да еще и Кирилл… Последнее обстоятельство было особо огорчающим. Делает вид, что ничего не было, тогда как было. И все три раза это было обнадеживало, что уж после этой ночи, проведенной в холостяцком кирилловом особняке все кардинально изменится. И станет Анна Михайловна Заруцкая уважаемой супругой уважаемого человека.  Поползновения в его кровать Бушков приветствовал, а доступ к своему безымянному пальцу охранял рьяно. Не одна замша пыталась прорвать оборону, окружить и сломленного, поверженного пленить на веки вечные. Сегодня Заруцкую постигло очередное разочарование. Вчера лобызания и шампанское  с черной икрой, сегодня легкий кивок и …
- Анна Михайловна, договора по «СтройСервису» горят.
    Договора у него горят… А у нее ипотека на трешку в центре и «пежо» в кредит. Добраться бы до его холеной шеи в обрамлении накрахмаленного воротничка и сдавить, как следует, чтоб неповадно было с утра небрежными кивками и отрывистыми распоряжениями разбрасываться. Тут еще эта. Со шваброй и помоями. У них с Кириллом договора по «СтройСервису» синим пламенем, а ей знай тряпкой махать. Ничего, переживет. Мыши, говорят, в случае глобальной угрозы одни на планете выживут.
- В кадры иди, - распорядилась замша.
     В кадры Кастильская не пошла. Выскользнула в дверь, оставив на ручке кровавые отпечатки,  и ринулась в спасительное место. Санитарная комната обдала кафельной прохладой. Прислонившись к ледяной, белоснежной стене, Изабелла сползла вниз. Оказавшись на корточках, беззвучно заныла. Тоскливо, с придыханием, как и полагается побитой собаке. Надо было ей заупрямиться. Перебежала дорогу замше, когда та не в настроении была. Ирочка еще утром всех оповестила, что та в недобром расположении духа. 
     В кабинке напротив зажурчала вода. Изабелла соскочила, оправила задравшийся халат. Утереться не успела. Дверка туалетной комнаты откинулась на нее, щелкнула по носу и отлетела назад, прищемив выходящего ген точка директора.
  - Простите, - буркнул он. Как ни в чем не бывало прошагал к зеркалу, сбрызнул из рукомойника.  Если бы сейчас разверзлась стена, а за ней открылся потайной ход, женщина прыгнула бы туда со скоростью гепарда. Чуда не произошло. Зеркало поймало ее отражение. Перепуганное, перепачканное кровью, в цветном бабкином платке на голове и синем в клеточку холщовым халате.
- У вас кровь, - констатировал Бушков. Сорвал с бумажного полотенца лоскут, сунул его сначала под тугую холодную струю, затем под нос Изабелле.
- Н-н-не надо. Это не вы. Я, я сама ви-и-иновата, - лепетала та, силясь уклониться от рук ген точка директора,  одна из которых захватила ее подбородок,  другая елозила мокрой салфеткой по щекам.
- Да стойте вы спокойно. Дергаетесь как маленькая, – сердито ворчал Бушков. – Кто ж знал, что вы в мужской комнате за дверью кабинки прячетесь.
- Я случайно заскочила. Думала женский.
- Хотели в женском спрятаться? – легкая улыбка коснулась губ. Внезапно
     Изабелле повеселело. Даже щека, в которую врезалась замшина ладонь,  перестала саднить.
- Да.
- От кого если не секрет? – Бушков отошел от нее на шаг. Придирчиво посмотрел на проделанную работу. Отметил про себя острый подбородок, аккуратный рот, чуть раскосые, цвета свежезаваренного чая, глаза. Чай он  уважал и любил. В отличие от многих других, придуманных человечеством, правильный и полезный напиток. Настоянный на молоке, вприкуску с ломаным сахаром  чай в его глазах приобретал еще большую ценность. Вопрос поверг ответчицу в смятение. Чай в глазах колыхнулся, норовя выплеснуться наружу.
Дверь распахнулась так внезапно и бесстыдно, побудив беседующих отпрянуть друг от друга, что лица их синхронно залились бордовым цветом, как у застигнутых врасплох старшеклассников в курилке. 
- Вот ты где! – торжествующе возвестила замша, будто одержала победу в детской игре «прятки», после долгого и изнурительного поиска. - А я тебя ищу, ищу. Там Зиновьев за подписями подъехал… - заметив Изабеллу, подбоченилась  и голос переодела. С человеческого на змеиный. - А эта, что здесь делает?
Ген точка директор прищурился. Ситуация забавляла. Он почувствовал мальчишеский азарт, как в былые времена, когда за него, дворового разгильдяя и первого парня на деревне боролись сразу две претендентки на руку и сердце.
- Моет
Замша оторопела. Изабелла, вжавшаяся в стену так, что сводило лопатки, почувствовала, как во рту разрастается пустыня Сахара. Язык распух и прилип к небу. От волнения закружилась голова. Сквозь полуобморочную пелену она видела, как замша переводит взгляд с Бушкова на нее, ядовитыми глазами сползает вниз по халату и упирается в мелко дрожащие, ничем не обремененные изабеллины руки, покрытые вызывающими красными цыпками. 
- Нажаловалась уже, тихоня? – придвинулась поближе Заруцкая. – Такие,  как ты,  нигде не пропадут. В сортире достанут. Решила, кто первый, тот и прав? Только твоей правде место в сливном бачке,  - голос замши окреп,  даже, как показалось Изабелле, возвысился над ними с ген точка директором и звучал из-под свежевыбеленного, до неприличия ровного потолка. Замша развернулась к мужчине.
- Кирилл, она воровка. За то по морде и получила. У своих тырила. Я ее в кадры послала, заявление об увольнении писать, а она к тебе побежала. А с виду тихоня тихоней. Ну да с ней… - невзначай задев начальственный локоток одним из грудных полушарий, смущенно потупила подведенные острыми стрелками очи – Олег Борисович целую охапку привез, и не моргнув глазом…
Изабелле даже жалко стало, что главный не дал замше договорить. Почему-то ей до жути хотелось узнать, охапку чего незнакомый ей Олег Борисович привез в их офис и чего не моргнув глазом  хотел учудить.  Ген точка директор обернулся, смерил ее взглядом и выдал нараспев:
- Воровка, говоришь? Ну, тогда хорошо, что получила. Только мало видать.  Давай и я ее уму-разуму поучу, чтоб впредь неповадно было! – то, что последовало за словами, не лезло ни в ворота, ни укладывалось в поленницу. Господин Бушков, ген точка директор строительной корпорации «Принцип» и просто Кирилл Иванович, вплотную подошел к сотруднице технического отдела  Изабелле Удальцовой и  крепко поцеловал в обветренные  пересохшие губы.

ГЛАВА 2

Медовый месяц молодожены провели дома. Как ни уговаривал Кирилл Иванович Бушков свою новоиспеченную супругу пуститься во все тяжкие, то бишь, совершить кругосветное путешествие сначала на самолете, потом на лайнере, а затем, на чем придется, так потерпел сокрушительное фиаско. Изабелла, теперь уже тоже Бушкова, на уговоры не поддалась, на прелести и изыски иностранных курортов не повелась. Шутила, дескать, чего это она в этой загранице не видала, чего на родимой стороне нет.

- Пальмы, океан, неземной красоты острова, - перечислял муж.

- Ты когда последний раз в сосновом бору гулял? Во-во, сто лет назад. Воздух там, аж голова кружится, вкусный, забористый. А чем твоя заморская пальма пахнет? Во-во, бананами и обезьянами. Подумаешь, океан! У нас тут в области таааакие озера. Заберешься на холм повыше, глянешь вниз и…

- Опять голова кружится?

- Да ну тебя, Кирюша, нет в тебе романтики.

- Как это нет? А букет, который я тебе с утра подарил? Это что, не романтика?

- Это тот безумно дорогой из сто одной розы? Да какая ж это романтика, Кирюш. Романтика, это когда в чужом саду на клумбе цветок сорвал втихаря, а потом по водосточной трубе на четвертый этаж забрался и в приоткрытое окно его воткнул.

- Так это уже не романтика получается, а целое преступление. Проникновение с хищением чужого имущества. И где ж я тебе четвертый этаж найду, когда у нас всего два?

Так и остались они в медовый месяц дома, в Бушковском двухэтажном особняке.

Особняк был хорош. Не хуже заграничного фешенебельного отеля. С массивными колоннами, широкой, во всю длину здания, терассой, высокими панорамными окнами, натертыми до того, что и не разглядеть было в них стекла. Но главной достопримечательностью и гордостью особняка был сад. Чего только в нем не было насажено. Многих деревьев и кустарников, Изабелла отродясь не видела, даже в книжках. Все вокруг цвело и источало головокружительные ароматы. За садом ухаживала пожилая супружеская пара, Петр Ильич и Клавдия Петровна. По первости они чурались новой жилицы, смотрели косо, с опаской. Особенно, когда подходила к клумбам и, присев на корточки, гладила головки цветов, приговаривая:

- Красавицы вы мои распрекрасные! Растите большими и сильными, чтобы никакой ветер не смог вас сломать.

- Странная она какая – то, с чудинкой, - ворчала Клавдия Петровна, сверля взглядом худенькую Изабеллину спину.

- Может и странная, но добрая. Вспомни – ка, Клавдия, ту фифу, что к хозяину по ночам на, как ее там… «Сежо», «Кежо»…ай…название такое, на четыре буквы….приезжала. Та, хоть со цветами не разговаривала, зато злющая была, как фурия. Не дай бог такую в хозяйках иметь. Со свету сживет.

- «Пежо», старый дурень! Твоя правда, упаси меня с такой каждое утро встречаться.

Спустя пару недель Изабелла и чета садовников подружились. Не привыкшая к ничегонеделанию, Изабелла с упоением копалась в земле, то пересаживая петуньи, то удобряя розы. Однажды, возвращавшийся с работы Бушков, застал жену за вскапыванием грядки. Обхватив черенок лопаты худосочными руками, торчащими из его собственной, бушковской, закатанной по ковбойски, рубашки, она с усилием вонзала лопату в землю, с еще большим усилием приподнимала ее кверху и, согнувшись чуть ли не вдвое под ее тяжестью, переворачивала. Изабелла не замечала подкравшегося к ней мужа до тех пор, пока он, одолеваемый внезапно нахлынувшим желанием к хрупкой работнице, не обхватил ее за узкую талию и не привлек к себе.

С каждым днем он влюблялся в нее все больше. Никто из его окружения не понимал, что он в ней нашел. Как, ну как, он, успешный, красивый, богатый и какой-то там еще, мог променять великолепнейшую, шикарнейшую, умопомрачительно сногшибательную Анну Михайловну, на это? Под этим, конечно же, подразумевалась бывшая офисная поломойка, серая мышь, лимитчица, охотница за богатым приданным, Изка – голодранка. А он смог найти. Найти то, чего не было ни в одной из его сногсшибательных подруг, длинноногих, пухлогубых, наманекюренных и в обязательном порядке загорелых. Ни с одной из них он не читал по вечерам по ролям пьес, не играл в карты на раздевание, не вкушал отварной картошки с селедкой и не обсуждал всерьез проблемы соседского кота, которого хозяева выкинули на улицу, в наказание за испорченную мебель. Кот, пушистый до безобразия, огненно – рыжий, известный драчун и охотник до кошачьих сердец, несколько дней жалобно мяукал и скитался по Бушковскому саду. Кирилл Иванович и глазом не успел моргнуть, как котяра поселился в его особняке, в котором отродясь не водилось никакой живности. Охальник быстро сориентировался и, облюбовав место в их супружеской постели, стал нагло спать между Изабеллой и Бушковым. Охальник получил сразу два прозвища. Бушков звал его не иначе, как Обалдуй, а Изабелла нарекла Чибисом. Ничего чибисного в охальнике и обалдуе,  Кирилл не видел, но смирился. Чибис так Чибис. Коту так вообще было наплевать, каким именем его зовут к миске. Лишь бы в нее клали не птичий корм, а кусок мяса или рыбы.

Пронежившись в супружеских объятиях три недели, Бушкову пришлось, как он этого не хотел, выйти на работу. Без него бизнес горел. В первый же день на лестнице встретил своего заместителя. Анна Михайловна вела себя как обычно. Поздравила с возвращением, деловито осведомила о делах насущных корпоративных, посетовала на нерадивость некоторых сотрудников.

- Новую техничку взяли, так она второй день на работу не выходит. Пална говорит, что в запой ушла.  Где ж теперь нормальную то найдешь?  – вид при этом у замши сделался хитрым, с подковыркой. Ген точка директор развивать тему не стал. Распорядился дать указание отделу кадров и быстро ретировался. Так и жили. С супругой душа в душу, с замшей око за око.