Шторм утих только к рассвету. Серое небо низко нависло над морем, а волны всё ещё яростно били в берег, выбрасывая на песок водоросли, щепки и обломки дерева. Морская пена стелилась по камням, словно саван.
Сестра Астрид перекрестилась, когда увидела его. Тело мужчины лежало на песке, наполовину погружённое в воду. Рядом валялся меч — тяжёлый, с резным навершием, поблёскивающий в утреннем свете. Его длинные светлые волосы были спутаны, губы посинели, а кожа — бледна, как снег. Но он дышал. Едва уловимо, но дышал.
— Господи милостивый… — прошептала она и бросилась обратно в монастырь, приподнимая на бегу подол грубого платья.
Три монахини вернулись с ней на берег. Осторожно, с усилием, они подняли воина, уложили его на носилки и понесли в сторону монастыря.
Когда тело воина принесли к монастырю, у ворот собрались все. Для них это было в диковинку. Мужчина, чужак, да ещё и воин — такое случалось разве что в страшных рассказах старшей сестры Герды о грабежах и варварах с севера.
Послушницы, в основном, были совсем юные девочки — сироты, подкидыши, дочери от которых отказались родственники или судьба. Их взгляды были полны страха, любопытства и тайного трепета.
Эйре недавно исполнилось восемнадцать. Она была сиротой и жила в монастыре уже шесть лет. Смутные образы семьи, детские сны о доме, запах хлеба и голос матери… Всё это уже не тревожило ее душу, она свыклась с мыслью, что монастырь - это ее дом. Здесь она научилась тишине, послушанию и труду. Через месяц она должна была принять обет или покинуть стены монастыря. Она мечтала посвятить свою жизнь Богу.
Но что-то внутри дрогнуло, и любопытство взяло верх, когда она увидела его — высокого, крепкого, с ранами на груди и рассечённой бровью, выброшенного морем, как странник между мирами. Он был красив даже в бессознательном состоянии, но не это в первую очередь задело Эйру. В его лице, несмотря на мужественность, что-то мягкое проскальзывало сквозь суровые черты — то ли спокойствие во сне, то ли тень улыбки, едва заметно коснувшаяся губ. Его лицо казалось Эйре странно знакомым, будто из давно забытого сна.
— Он может быть грабителем… - прошептала одна из послушниц.
— Слишком молод, — ответила другая. — И слишком красив для убийцы
— Красота не защищает от зла, — поджала губы сестра Герда. — Мы будем молиться. Да сжалится над нами Господь.
Настоятельница, высокая сдержанная женщина с тонкими чертами лица, долго молчала, прежде чем произнести:
— Мы сёстры милосердия, этот человек был послан нам Всевышним.Мы обязаны помочь страждущему. Но в стены святого монастыря он войти не должен. Пусть лежит в конюшне.
Сестра Герда только устало вздохнула и перекрестилась, глядя на мужчину.. Тело изранено, грудь вздымалась тяжело, но лицо… оно казалось странно спокойным, почти детским во сне.
— Будем молиться, чтобы он очнулся… не с проклятием в сердце….
Воин лежал без сознания несколько дней. Ему промывали раны, поили отварами. Дежурили по очереди.
Однажды, когда жар вновь охватил его, Эйра стояла у изголовья где лежал воин и держала в руках миску с тёплым отваром. Её пальцы слегка дрожали. Она не могла объяснить, почему именно этот незнакомец — чужой, выброшенный на берег — вызывал в ней тревогу. Она бы хотела увидеть его глаза, интересно они такие же синие как штормовое море. Нет, она не должна думать об этом.
— Господи, пусть в его сердце не окажется зла… — прошептала она, опуская тряпицу в жидкость.
Воин же вдруг резко поднял руку и схватил Эйру за запястье.
— Хельга не уходи… — прошептал он хрипло, притягивая её к себе. Его глаза были полуоткрыты, взгляд — затуманенный, дыхание — жаркое.
Эйра замерла, сердце бешено заколотилось. Он всё ещё был во власти лихорадки, но в пальцах оставалась сила. Она плохо понимала по-норвежски, но имя произнесенное им в бреду отложилось в ее памяти.
Норвегия, за месяц до шторма
Огонь в очаге потрескивал, отбрасывая пляшущие тени на стены зала. Харальд стоял у дверей, застёгивая пряжку на плаще. Его глаза, цвета северного неба, скользнули по фигуре женщины, приближавшейся к нему.
— Ты уезжаешь уже на рассвете? — спросила Хельга. В её голосе звучала мягкость, но под ней пряталась тревога.
— Ярл приказал выступить без промедления. — Харальд провёл рукой по её щеке. — Мы должны напасть первыми, пока даны не ударили снова.
Хельга была красива — светлые волосы, тонкие черты, спокойная достоинственная осанка. Она была женой воина и знала цену расставания. Харальд любил её — не вспышкой страсти, а глубокой, сдержанной любовью мужчины, закалённого в боях.
— Береги себя, — прошептала она, осторожно приподнимаясь на цыпочки и нежно целуя его в губы.
Он крепко прижал её к себе, ощущая дрожь, исходящую не от холода, а от горечи предстоящей разлуки. Их дыхание стало неровным, сердца бились в унисон.
Тёплый свет очага мягко ласкал их лица, но в глубине глаз Хельги пряталась тень тревоги. Она была ведьмой и знала — путь Харальда не завершится здесь. На горизонте маячила тень другой женщины, той, кто займёт её место в его сердце.
Сердце сжималось от боли, но отчаяние не брало верх. В душе Хельги зажглась искра надежды. Она думала о богах — как угодить им, как сделать подношение, чтобы изменить судьбу, чтобы разорвать невидимые нити, связывающие его с той чужой.
Она прижалась к нему крепче, словно желая впитать его тепло, сохранить его любовь хотя бы в этой ночи. В этом последнем миге перед рассветом она молилась, надеялась и боролась с судьбой, веря, что сила богов способна изменить даже предначертанное.
….
Поход был удачным. Отряд Харальда достиг вражеских берегов. Битва с данами была кровавой, но победной — тела врагов устилали землю.
— Ярл будет доволен, — сказал один из воинов, вытирая меч. — Мы вернёмся с трофеями и славой.
Но море не знало ни благодарности, ни справедливости.
Шторм налетел внезапно. Небо потемнело, ветер завыл, как разъярённый зверь. Волны вздымались, как горы. Драккар мотало из стороны в сторону, доски скрипели, люди кричали.
Харальд держался за снасти, пытаясь сохранить управление. Соль резала глаза, ветер рвал одежду.
— Держитесь! — кричал он, но голос тонул в реве стихии.
Гроза обрушилась всей своей яростью. Гром гремел, молнии рассекали небо. И вдруг... страшный треск. Драккар словно раскололся надвое. Вода поглотила всё.
Он летел в бездну. Холод проникал в кости. Лёгкие горели. Он думал, что умирает.
А потом — тишина.
Тёмная глубина. Покой.
Где-то среди мрака вспыхнул слабый свет. Лица… женские… руки… тёплые. Кто-то гладил его по щеке, кто-то клал ладонь ему на грудь.
Он хотел открыть глаза — не мог.
Он звал Хельгу.
И только шепот — тихий, ласковый, будто ветер с лугов.
— Спи… ты теперь в безопасности…
Харальд открыл глаза, но сначала ничего не мог разглядеть в темноте — лишь мягкий, мерцающий свет свечи, отбрасывающий неровные тени на каменные стены. Воздух был прохладным, пахло сухими травами, воском и чем-то ещё… старым, добрым, успокаивающим. Где-то неподалёку кто-то сидел на скамье.
Его тело было тяжёлым и ноющим, будто после долгого боя, хотя так оно и было. Каждое движение отзывалось болью в мышцах. Он попробовал размять руку, но как только пошевелился, рядом скользнула тень — лёгкий шорох ткани, едва уловимый запах лаванды.
— Ты проснулся? — голос был тихим, почти шёпотом, но в нём звучала облегчённая радость. Она подошла ближе, и её лицо осветилось в свете свечи.
Харальд перевёл на неё взгляд и попытался сосредоточиться. Перед ним стояла девушка — совсем юная, с нежными чертами и фиалковыми глазами, в которых мерцала тёплая забота. Он смотрел на неё, будто через туман — смутно, но с каким-то странным доверием.
— Где я?.. — выдохнул он хрипло.
— Ты на острове. На границе Ланскии, — мягко ответила она. — Тебя выбросило на берег после шторма. Мы нашли тебя… едва живым.
Он моргнул, с трудом осмысляя услышанное. Граница Ланскии... Далеко от его дома. Слишком далеко.
— Мы?.. — спросил он, немного нахмурившись.
— Сёстры из обители. Здесь монастырь. — Она поправила ткань на его плече. — Я позову сестру Агату. Она старшая.
Харальд хотел спросить что-то ещё, но дыхание вырвалось неровно — тело отказывалось сотрудничать. Он прикрыл глаза на мгновение, снова открывая их, как только почувствовал её движение.
— Монастырь... — повторил он. — Здесь только женщины?
Она кивнула, чуть улыбнувшись.
— Только мы. Бог дал нам этот остров для тишины и служения. Здесь мы молимся, ухаживаем за садом, лечим друг друга… иногда — таких, как ты.
— А провиант? — переспросил он, напряжённо вглядываясь в её лицо. — Как вы… добываете всё необходимое?
— У нас есть лодка. Мы меняем травы и масло на зерно. Иногда рыбаки из Лански подплывают. Один раз в месяц. — Она замолчала, затем добавила, словно в ответ на невысказанный упрёк: — Мы умеем выживать.
Харальд чуть повернул голову, снова глядя на потолок. Где-то в глубине души нарастала тревога: что дальше? Кем он теперь будет, выброшенный из своей прежней жизни? Несмотря на раздумья он вскоре уснул.
….
Утром Харальд проснулся без боли, сел и только тогда заметил: он полностью наг. Покрывало едва прикрывало тело. Он усмехнулся — не часто воина застигала такая уязвимость.
Дверь приоткрылась, и в комнату вошла женщина с холодным взглядом и прямой осанкой.
— Уже на ногах? — сухо спросила она.
— Лежать — не в моей природе, — ответил Харальд, прикрываясь.
— Кто ты?
Он на миг замялся.
— Торговец. Шторм... я не знаю, выжил ли кто-то ещё.
— У тебя тело воина, не купца.
— Торговцам приходится защищать товар, — спокойно сказал он.
Некоторое время Агата молчала, изучая его лицо. Потом медленно кивнула.
— Хорошо. Нам не нужны неприятности. Надеюсь, ты оправдаешь данную тебе милость.
— Благодарю за неё, — спокойно ответил Харальд. — Но… мне бы одежду. Чтобы не смущать добрых сестёр.
Она смотрела долго, потом кивнула:
Она смотрела долго, будто оценивая. Затем кивнула:
— Я передам, и тебе принесут одежду. — И через мгновение добавила, с чуть заметной усмешкой: — Да, «купец», твой меч находится в надёжном месте.
Харальд только слегка склонил голову. Агата вышла.
Агата вышла, и вскоре дверь снова отворилась.
— Я... принесла одежду, — прошептала Эйра, опустив взгляд.
Ей ещё никогда не доводилось видеть обнажённого мужчину. От смущения в груди щемило, щеки пылали. Но взгляд всё же на миг скользнул по его спине, по плечам — и задержался ниже.
Его тело будто было вылито из стали — каждая мышца говорила о силе, о выносливости, о сражениях, пережитых и выигранных. Он был воином, даже в молчании, даже в покое.
Харальд стоял у окна, глядя в рассвет. Его мысли были где-то далеко — среди мёртвых товарищей, в грохоте штормового моря, в доме, который он может никогда не увидеть.
Он не обернулся, не сдвинулся ни на шаг. Лишь спустя мгновение, словно пробудившись от тяжёлого сна, тихо сказал:
— Спасибо, сестра.
Его голос был низким, глухим, почти отстранённым.
Эйра кивнула, не смея больше ничего сказать, и быстро вышла, прикрыв за собой дверь.
Харальд быстро понял: даже здесь, в монастыре, ничто не приходит без труда. Сестры по-прежнему смотрели на него настороженно. Однажды он предложил помощь одной из монахинь, и та молча указала на дрова у стены. Так всё и началось.
Сначала — дрова. Затем — носить воду из колодца. Потом — починить покосившийся забор у огорода. Тяжёлые, кропотливые дела не пугали его: руки, привыкшие держать меч, теперь уверенно держали молот и ведро. Работа давала чувство покоя и уверенности, что он вернется домой, когда окрепнет.
Сёстры сперва сторонились его, тихо перешёптываясь, когда он проходил мимо. Но с каждым днём начали замечать, что он не позволял себе ничего лишнего. Он работал молча и сдержанно. И это вызывало уважение.
А Эйра — она наблюдала за ним особенно внимательно. Она была самой молодой среди сестёр, и, в отличие от других, не отворачивалась при его приближении. Порой Харальд ловил её взгляд — любопытный, немного тревожный, но без осуждения. Она не сторонилась его, даже наоборот — иногда будто искала повод заговорить.
На второй неделе его пребывания, когда он чинил забор у монастырского огорода, она принесла ему кувшин воды и осталась постоять рядом.
— Эти земли раньше принадлежали маленькому клану, — сказала она, глядя вдаль. — Но все мужчины ушли на войну… и не вернулись. Монастырь построили на развалинах их замка. Он слушал молча, не перебивая, и она, по-видимому, почувствовав это, продолжила:
— Я сирота. Меня нашли на берегу, ещё младенцем. Говорят, была буря. Один рыбак вытащил меня из лодки, перевернувшейся у скал. Сначала я жила с его семьёй — он был рыбаком. Я считала его своим отцом, а его жену — матерью. Но однажды море забрало его, а вскоре и она не выдержала горя — бросилась со скал. Меня и моих братьев - забрали дальние родственники, но позже я оказалась здесь.
Харальд чуть приподнял бровь.
— Ты не помнишь ничего о своих настоящих родителях? Ни имени, ни рода? Разве тот рыбак не искал как так получилось, что младенец сам оказался на лодке.
Она покачала головой.
— Нет, но у меня есть необычный крестик, который до сих пор со мной. - Она хотела было показать ему, но потом в последний момент смутилась.
На мгновение между ними повисло молчание, наполненное каким-то тёплым пониманием.
Харальд начал замечать за собой, что ждёт этих мимолётных встреч. Иногда — у ограды монастырского сада. Иногда — у конюшни, где она ухаживала за лошадьми. Сёстрам редко позволяли выезжать за ворота, но Эйра обожала коней и, когда выпадала возможность, выезжала в лес на старой кобыле. Харальд однажды спросил у сестры Агаты, может ли помочь с конюшней — и та нехотя кивнула.
Однажды после обеда Эйре понадобилось вытащить с чердака старое одеяло для больной лошади. Маленький люк на сеновале вёл наверх, и под него поставили шаткую деревянную лестницу. Харальд в это время как раз разгребал старую подстилку в стойле.
— Харальд, — окликнула она его, немного запыхавшись, — можешь подержать лестницу? Мне только быстро наверх и обратно.
— Держу, — коротко отозвался он, вцепившись в перекладины.
Она уже почти дотянулась до обветшалого люка, когда внезапно из укромного уголка, в котором оказалось гнездо, вылетела пара встревоженных птиц. Одно резкое хлопанье крыла — и Эйра, вздрогнув, не удержалась.
Харальд среагировал мгновенно — подхватил девушку на руки, пока она не упала.
Её тело ударилось о его грудь, руки на мгновение инстинктивно обвились вокруг его шеи. Она чуть отстранилась, чтобы посмотреть ему в лицо — глаза встретились. И всё замерло.
— Осторожно, — выдохнул он, голосом чуть хриплым от близости.
Она подняла на него глаза — растерянные, с испугом, но и чем-то ещё. Он посмотрел ей в глаза и потом задержал взгляд на её губах.
Он не отпустил сразу. Что-то в нём противилось этому. Он знал, что должен — но его руки крепче сжали её талию.
— Харальд… — тихо произнесла она, и звук её голоса, такой близкий, такой живой, будто ударил в грудь.
Лишь спустя долгие, насыщенные секунды он нехотя ослабил хватку, позволив ей соскользнуть вниз. Её руки дрогнули, отпуская его шею.
Эйра поспешно отступила, лицо горело. Она пригладила волосы, отвела взгляд.
— Прости… я… не знала, что там птицы…
Он кивнул, всё ещё не вернув дыхание.
Она быстро ушла прочь, стараясь скрыть смятение. А он остался стоять, будто прикованный на том самом месте, где только что держал её. Тепло её тела всё ещё жило в его руках.
Эйра проснулась ещё до рассвета. Склонившись на колени, как делала каждое утро, прошептала знакомые слова молитвы, но в этот раз сердце не отзывалось на них так, как прежде. Что-то тревожное жило внутри не давало покоя.
С тех пор как Харальд подхватил её там в конюшне, всё пошло не так. Его руки — крепкие, уверенные — всё ещё помнились её телу. Его взгляд, в котором смешались тревога и что-то неуловимо тёплое, не выходил из памяти. Он ничего не сказал лишнего. Он даже первым отступил, опустив глаза. И всё же Эйра чувствовала: он почувствовал то же, что и она. И это пугало.
Она пришла в монастырь ещё юной девчонкой. Здесь её учили молиться, смиряться, служить. Её путь был выбран давно: жизнь в уединении, посвящённая Богу. Но почему тогда сердце вырывается к чужаку, к человеку, несущему с собой неизвестность?
Она старалась избегать его в последние дни, но ноги сами вели её в те места, где он бывал. И даже когда не видела его, чувствовала напряжение в воздухе, как перед грозой.
Однажды после полуденной службы, чтобы хоть как-то отвлечься, она вышла к старым соснам за монастырем. В этом месте, укрытом от глаз, Эйра иногда пряталась, чтобы побыть наедине с мыслями.
— Эйра? Что ты здесь делаешь?— раздался за спиной тихий голос.
Эйра вздрогнула и обернулась. Это был Харальд, он тоже каким-то образом оказался на том же месте.
— Я… просто пришла подышать, — пробормотала она, не поднимая глаз.
— Я могу уйти, — сказал он спокойно. — Если тебе так будет легче.
Она замялась, хотела сказать "да", но вдруг усталость от внутренних терзаний прорвалась наружу.
— Почему?
Он сделал шаг ближе, не говоря ни слова.
Эйра опустила глаза, пальцы сжались в подоле.
— Месяц назад… — прошептала она. — Месяц назад я была уверена, что приму постриг. Жила в тишине, молилась… Мне казалось, я нашла путь.
Она прикусила губу, затем подняла на него глаза, в которых сверкнуло что-то неведомое.
— А теперь… всё смешалось.
Между ними повисло молчание. Харальд хотел что-то сказать — что она ещё слишком юна, что всё наладится, что время расставит всё по местам, — но почему-то не мог вымолвить ни слова. Воин, закалённый в боях, вдруг вел себя как юнец, смущённый первой искрой.
У него было много женщин, и была жена — Хельга. Но Эйра… она была другой.
Вдруг она улыбнулась, сквозь внутреннюю бурю и сомнения.Может, не стоило делиться этим с ним вовсе.
— Лучше забудь, что я тебе наговорила, — сказала она, чуть насмешливо.
Он посмотрел в её глаза, и что-то внутри него вздрогнуло сильнее, чем прежде. Тишина вокруг стала плотной и напряжённой, будто весь мир замер в ожидании.
Харальд осторожно приблизился, чуть наклонился и коснулся губами её холодных губ. Поцелуй был нежным, почти робким, но наполненным искренностью и силой. Эйра закрыла глаза и на мгновение забыла обо всём — о монастыре, об обетах, о страхах.
Где-то за деревьями послышались чьи-то шаги.
- Эйра! Да где же ты? - окликнула сестра Маргарета
Они резко отпрянули друг от друга. Эйра испуганно взглянула на Харальда, и тот кивнул — медленно, с оттенком сожаления.
Она поспешно выбежала из-за сосны, наткнувшись на Маргарету, которая стояла с нахмуренными бровями. Взгляд её скользнул по одежде Эйры, по вспыхнувшему лицу. Та смотрела на неё с подозрением и чем-то вроде тревоги.
— Не забывай, кто ты, дитя, — сказала она тихо. — Мы не зовём дьявола, но он приходит, если сердце открыто. Ты слишком часто бываешь рядом с чужаком. Осторожнее.
Эйра молча кивнула, не осмеливаясь возразить. Сердце колотилось. Слова сестры резанули по совести, но её губы всё ещё помнили прикосновение Харальда.
.….
Позже, в тот же день, у пристани причалила лодка. Старый рыбак привёз вяленой рыбы, пару сетей и ткани. Монахиня Маргарета, как обычно, вышла встретить его. Они поговорили о погоде, о тяжёлой весне.
Пока женщина укладывала товар в корзину, рыбак отошёл на шаг к воде, выпрямил спину и огляделся.
Сквозь низко висящие ветви он заметил мужчину — тот стоял у колодца, выпрямляясь после очередного подъёма вёдер.
— Хм… — пробормотал он, прищурившись. — Не похож на монаха.
Но вслух ничего не сказал.
Когда всё было передано, и Маргарета скрылась за воротами, он оттолкнул лодку шестом, ловко поймал ветер парусом и неспешно направился на другую сторону бухты, к небольшому прибрежному посёлку.
Уже вечером, сидя у костра с кувшином дешёвого вина в руках, он рассказывал свою находку мужчине в потрёпанной кожаной накидке. Тот был странник.
— Имя знаешь? — спросил собеседник, нахмурившись.
— Нет. Не слышал. Но не отсюда он. И пусть мне сдохнуть на мели, если он не с севера. Там кровь и кости другие.
Мужчина молча поднялся, что-то прошептал кому-то за спиной и вскоре сел на коня.
Уже к утру весть направилась дальше — по цепочке слухов и знаков — туда, где отец и жена Харальда давно ждали любого упоминания о потерянном человеке.
Днём, когда солнце уже стояло высоко, у берега монастыря тихо причалила лодка. Из неё вышел чужестранец — высокий мужчина с суровым, но спокойным взглядом. Сестры Агата и Маргарета поспешили навстречу.
— Я пришёл без злого умысла, — уверял он, — один, без меча, и хочу увидеть раненого, которого вы спасли.
Агата сразу направилась к Харальду. Как только он вышел навстречу, их взгляды встретились — он сразу узнал Бьерна.
Бьерн сдержанно улыбнулся:
— Благодарю вас за спасение наследника норвежских земель. Я хочу отплатить монастырю за вашу доброту. Он протянул мешок золота, но сестра не взяла его.
— Не нужно благодарности. Господь нам воздаст, — тихо сказала она.
Решено было отплывать на следующий день на рассвете. Бьерн остался ночевать на берегу, а Харальд вернулся к себе. По дороге он встретил Эйру.
— Ты покидаешь наш монастырь? — спросила она, глядя прямо в его глаза.
— Да, меня ждут дома. — тихо ответил он.- Ты можешь уехать вместе со мной. Завтра, на рассвете, я отплываю.
Эйра промолчала, но он успел увидеть, что глаза её наполнились слезами, а потом быстро отвернулась и побежала прочь.
Монастырь спал. Только слабый свет факела в коридоре едва освещал стены, когда Эйра на цыпочках пробралась к выходу . Сердце стучало в груди как колокол.
Харальд в эту ночь не спал. Когда скрипнула дверь, он поднял голову и замер, увидев её.
— Эйра?.. — голос был хриплым, неуверенным.
Она молча закрыла за собой дверь и подошла ближе, глаза блестели в темноте.
— Позволь мне запомнить эту ночь как настоящую. До конца.
Он не стал говорить ни слова. Только шагнул к ней, обнял так, будто обнимал самое ценное сокровище.
Его движения были нежными. Харальд посмотрел ей в глаза, будто просил разрешения. Она не отвела взгляда, и он медленно стал снимать с нее одежду. Когда они легли рядом, дыхание смешалось. Вся внутренняя борьба и страх — исчезли. Осталось только это: их тела, их сердца, соединённые в момент, которого больше никто не отнимет.
Он целовал её, словно она — последнее солнце перед долгой зимой. Её прикосновение — робкое, но искреннее, словно дыхание души, которая наконец решилась выбрать сердце, а не обет.
Её пальцы скользнули по его щеке, по плечам, по шрамам, оставленным битвами. Она не боялась их — наоборот, каждый из них говорил о том, кем он был, откуда пришёл. Он — чужой, воин, язычник. Но сейчас — только мужчина, смотрящий на неё так, будто в ней — смысл его жизни.
Он провёл рукой по её волосам, касаясь её так бережно, будто боялся разрушить. Их губы вновь встретились, и в этом поцелуе не было спешки — только тепло, принятие, трепетная жажда быть ближе.
Тела двигались в унисон, как будто давно знали друг друга, словно сама природа вела их, не нарушая тишины ночи. За стенами всё ещё царила темнота, но внутри — свет. Он будто клялся — защищать её.
Когда всё закончилось, Эйра прижалась к нему щекой, слушая размеренное биение его сердца. Он обнял её крепче, не говоря ни слова.
….
На рассвете, когда первые лучи солнца играли на воде, лодка тихо отчалила. На берегу стояли две сестры и с сожалением глядели вслед удаляющейся лодке.
— Береги её, Бог, — прошептала Агата.
— Пусть её дорога будет светлой, — тихо добавила Маргарета.
Лодка тихо удалялась от берега монастыря, скользя по спокойной воде. Эйра сидела у носа, ощущая свежий морской ветер, который играл с её волосами и приносил с собой солёный запах моря. Впервые за долгое время сердце наполнилось лёгкостью и тайным волнением. Она смотрела на бескрайние просторы, на лёгкие рябь волн и ясное небо — всё вокруг казалось обещанием новой жизни, новых надежд.
Приближаясь к другому берегу, лодка остановилась у причала, где уже ждал драккар — величественное судно с массивной головой дракона. Тёмное, словно живое дерево казалось наполненным силой и тайной. Воины с суровыми лицами и натруженными руками ждали их, помогая пересесть на драккар. Длинные весла, готовые разрезать волны, блестели на солнце, а воины двигались слаженно, будто сами были частью этого грозного корабля.
В памяти ещё звучали слова сестры Агаты, произнесённые перед её отъездом:
— Бог всё видит и всё прощает, Эйра, — тихо сказала она. — Ты выбрала свой путь. И пусть он будет светлым, несмотря ни на что.
Эйра старалась не показывать волнения, но внутри неё всё боролось и металось. «Что я сделала? Отдала себя чужому воину, оставив монастырь, свою тихую жизнь… И что ждёт меня впереди? Смогу ли я выдержать этот мир?» — мысли путались и не находили ответа. Она смотрела на темное, стремительное море, и оно казалось ей отражением её собственной судьбы — непредсказуемой и бурной.
В это время Харальд стоял у мачты рядом с Бьерном. Их разговор был приглушён, но напряжение чувствовалось даже на расстоянии.
— У нас всё держится на волоске, — начал Бьерн. — Твой отец ещё жив, но дни его сочтены. Иногда он узнаёт всех, иногда бредит. Все ждут, что ты вернёшься — или объявится Ульф.
Харальд молчал, глядя вперёд.
— И только твоя жена не теряла надежды, — продолжил Бьерн. — Хельга. Она уверяла, что ты жив.
Харальд лишь слегка опустил голову. Ему вспомнился образ Хельги, и где-то в глубине души на минуту кольнуло чувство вины. Она всегда была сильной и гордой, с ледяным терпением северянки. Ему казалось, что с ней он бы мог править — и, может, любить.
Он взглянул вперёд — туда, где стояла Эйра,.
— Кто она тебе? — спросил Бьерн , кивая в сторону Эйры.
Харальд медленно поднял взгляд.
— Та, благодаря кому я жив.
Бьерн прищурился:
— Увидев её с тобой, Хельга вряд ли будет в восторге. Мало тебе наложниц?
— Она не наложница. — коротко сказал Харальд. — Она — мой выбор.
Бьерн ничего не ответил. Только отвернулся, глядя на море, которое всё шире разверзалось перед ними.
…
Харальд смотрел на Эйру, и что-то внутри снова дрогнуло. Он знал этот взгляд — ясный, доверчивый, как у того, кто никогда не предаст. Она не была частью его мира. Он думал, она останется в монастыре и он вскоре забудет её , как сон, как наваждение. А в итоге что? Она пришла в ночи и отдала ему всю себя и потом уже с утра была готова уплыть вместе с ним, хоть на край света. Всё должно было быть иначе: он бы вернулся, занял своё место, привел бы в порядок родовые дела. У него уже есть жена — Хельга. Сильная, гордая, достойная. Она ждала. Ждала всё это время. А он о ней и не вспомнил.
Отказаться от Хельги ? Нет, он не мог. Не должен. Это означало бы начать войну — в его доме, в его роду, в собственном сердце. Он не мог так поступить. Ни с Хельгой, ни с отцом. Но каждый раз, когда он смотрел на Эйру, всё трещало. Как лёд под ногами весной. Он уговаривал себя, что это — просто благодарность. Слабость после ранений.