Когда тает лед

Глава 1.1

Элисон

Месяц спустя.

Я не думала, что когда-нибудь соглашусь на это, но мама настояла. Вернее, она просто поставила меня перед фактом — либо я выбираюсь из дома и делаю хоть что-то помимо бесконечного самобичевания, либо она начнeт искать мне психолога, который, как она выразилась, «разложит все мои тараканы по полочкам». Я выбрала меньшее зло.

Так я оказалась на курсах по гончарному искусству.

Мама всегда говорила, что творчество лечит, что работа руками помогает отпустить мысли, застрявшие в голове, и что лучше слепить из глины что-нибудь безобразное, чем сломаться окончательно. Я не особо верила в это, но теперь сидела за большим деревянным столом в мастерской, с замазанными в серой глине руками, и пыталась создать что-то, что хотя бы отдалeнно напоминало вазу.

— Честно? Ты лепишь что-то среднее между пепельницей и урной для праха. — Мама хитро прищурилась, склонив голову вбок, наблюдая за моей работой.

— Ты вообще видела, с чего я начинала? Это уже шедевр.

Я взглянула на соседний стол, где стояли первые попытки. Перекошенные, с неровными краями, напоминающие скорее ошибки природы, чем изделия.

— Хорошо, ладно, для новичка — не так уж и плохо.

— Спасибо, мама, твоя поддержка бесценна.

Она рассмеялась, стряхнула с ладоней остатки глины и показала на свою чашку.

— Я, между прочим, создала почти идеальную пиалу. Видишь? А ты урну. Разница очевидна.

— Я просто думаю на перспективу. Вдруг кому-то понадобится.

Мы обе рассмеялись.

Впервые за долгое время я не думала о том, что со мной не так. Не вспоминала боль. Не прокручивала в голове одни и те же моменты. Я просто жила моментом, сидела в тeплой мастерской, чувствовала глину под пальцами, смеялась с мамой и ощущала, как внутри всe немного отпускает.

Может, она была права. Может, творчество действительно лечит.

Когда мы вышли из мастерской, воздух был свежий, прохладный, и я на секунду закрыла глаза, вдыхая его полной грудью. Глина всe ещe была под ногтями, а пальцы пахли чем-то влажным, тeплым, чем-то, что напоминало детство, когда мы с мамой лепили куличики на пляже. Я улыбнулась, но улыбка тут же исчезла, когда я подняла голову и увидела его.

Кай.

Он стоял у машины, прислонившись к капоту, засунув руки в карманы. Улыбался. Как будто ему было легко, как будто весь этот мир не давил на него так, как давил на меня. Мама взглянула на меня, потом на него и понимающе улыбнулась.

— Я не буду мешать.

— Мам…

Но она уже махнула Каю рукой и, прежде чем я успела открыть рот, попрощалась, развернулась и ушла, оставив меня один на один с ним.

Я смотрела на него, он смотрел на меня.

— Ты преследуешь меня? — прищурившись, спросила я.

— Совсем чуть-чуть. — Он ухмыльнулся. — Точнее, я просто знал, что ты будешь здесь. Твоя мама меня предупредила.

Я закатила глаза.

— Значит, она в заговоре. Прекрасно.

— Значит, она беспокоится.

Он оттолкнулся от машины, сделал шаг ближе, и я впервые заметила, как внимательно он меня разглядывает. Не просто смотрит. Разглядывает.

— Ты сегодня… другая.

Я вскинула бровь.

— В смысле?

— Не знаю. Может, дело в этой глине на руках или в том, что ты смеeшься так, как будто тебе действительно смешно.

Я хотела ответить что-то саркастичное, но не смогла. Потому что он был прав. Со мной что-то менялось. Или, может, я просто училась жить по-другому.

— Пройдeмся? — предложил он, и я только кивнула.

Глава 1.2

Мы шли по улице, не торопясь, просто разговаривая. В последнее время мы много общались, слишком много. С ним было просто. Легко. Он не требовал от меня ответов, не пытался вытянуть из меня что-то, о чeм я не хотела говорить. С ним не было прошлого. С ним не было мыслей о боли. Он просто был.

— Как твоя нога? — Он спрашивал об этом почти каждый день, но его вопрос не звучал как пустая формальность. В его голосе не было жалости, только искренний интерес, и я ценила это.

— Хожу, живу, учусь всему заново. — Я пожала плечами, пытаясь сделать вид, что всe это просто мелкие трудности, а не чертов ад, через который мне приходится проходить.

Он кивнул, слегка ухмыльнувшись, но я заметила, как его взгляд на секунду задержался на моей ноге. Мне показалось или там мелькнула тень… чего? Тревоги? Желания сказать что-то ещe? Но он ничего не сказал, только сунул руки в карманы и посмотрел вверх.

— Видишь? — Он кивнул в сторону уличного фонаря.

— Фонарь? Да, вижу, Кай, ты прирождeнный экскурсовод.

— Нет, не фонарь, — он фыркнул и чуть прищурился. — Там, на проводе, чьи-то кроссовки висят.

Я запрокинула голову, и действительно — пара чeрных, потрeпанных кроссовок болталась, зацепившись за провод.

— Это какой-то знак? — скептически спросила я.

— Говорят, если кинуть обувь на провод, значит, оставляешь что-то позади. Ну, или это просто чей-то прикол.

— И ты в это веришь?

Он повернулся ко мне, наклонил голову вбок и посмотрел так пристально, что мне стало не по себе.

— А ты хочешь верить?

Я не знала, что ответить.

— Может, тебе стоит тоже что-то оставить позади? — продолжил он, опуская голову и глядя на меня исподлобья. — Забыть о том, что было, выкинуть из головы ненужное дерьмо и начать всe заново.

Он говорил это спокойно, но я чувствовала, что этот разговор не просто так. Что он не просто обо мне.

— А ты? — я подняла бровь. — Ты что-то оставил?

Он улыбнулся, но в его глазах что-то мелькнуло.

— Может быть.

Я смотрела на него, изучая. Слишком тeплый взгляд. Слишком мягкий голос. И когда он шагнул ближе, я не отступила.

— Если бы ты могла, ты бы что оставила?

— Не знаю… — Я пожала плечами, но вдруг сама же себя поймала на мысли, что знаю.

Он снова чуть ухмыльнулся, но уже по-другому.

— Значит, пора это выяснить.

Он резко схватил меня за запястье и потянул за собой. Я не сопротивлялась.

Не сопротивлялась, хотя представляла другие руки. Не сопротивлялась, хотя эти дурацкие кроссовки теперь не выходили из моей головы, и дело даже было не в них. Не сопротивлялась, хотя мне есть кого оставить позади, но даже сейчас, пока Кай держит меня за руку, я думаю о нeм.

Чeрт.

Кай уверенно ведeт меня вперeд, не замечая, как я сжимаю губы в тонкую линию, как мои мысли застревают в прошлом, как в груди что-то сжимается. Он говорит о чeм-то лeгком, будничном, старается держать разговор на нейтральной волне, но я уже не слышу. В голове слишком громко звучит его голос, Эйдана.

Я вспоминаю, как он держал меня за руку, так же твeрдо, так же уверенно, но с другим смыслом, с другой болью, с другой отчаянной привязанностью, которая не поддаeтся логике.

Кай резко останавливается, и я спотыкаюсь, но он быстро ловит меня, удерживая за плечи.

— Ты здесь вообще? — он хмурится, всматриваясь в моe лицо. — Ты какая-то… отстранeнная.

Я моргаю, стряхиваю с себя мысли, заставляю себя выдохнуть.

— Просто задумалась.

Задумалась о том, как они отличаются. Кай знает, чего хочет, и добивается этого. Он не бросает слова на ветер, не исчезает без предупреждения, не оставляет после себя глухую пустоту. Он стабилен, предсказуем. Он рядом. И, возможно, именно это мне и нужно. Я не знаю, что чувствую к нему. Возможно, это симпатия, может, просто дружба, но мне так легче. Да, легче, потому что это что-то новое, без эмоциональных качелей, без страха, что завтра всe рухнет. С ним нет боли, только лeгкость.

Мы провели вместе ещe несколько дней. Гуляли, болтали, иногда просто сидели в кафе, и в какой-то момент он поцеловал меня. Я знала, что это случится. Ждала. Ждала этого момента не потому, что мечтала о нeм, а потому, что мне нужно было понять, нужно ли мне это вообще.

Губы Кая были мягкими, тeплыми, настойчивыми. Он наклонился ближе, медленно, так, чтобы я могла остановить его, если не хочу. Но я не остановила. Я позволила. Ощущала его дыхание, чувствовала, как его пальцы скользят по моей щеке, и пыталась что-то испытать. Что-то. Хоть что-то.

Но я не знаю, что почувствовала.

Марианна бы сказала, что если я не могу объяснить, значит, не почувствовала ничего.

Ведь должны быть бабочки, дрожь, жар, вспышка внутри. Должно быть что-то, что заставляет тебя потерять голову.

А мои бабочки давно умерли.

Глава 2

Элисон

Я устало вздохнула, натянув одеяло на голову, но Марианна не собиралась отступать. Она уже сидела на краю моей кровати, скрестив руки на груди и сверля меня взглядом, в котором ясно читалось одно — "Ты идeшь, хочешь ты этого или нет".

— Нет, ты идeшь, — повторила она так твeрдо, что у меня даже не было шанса возразить.

— Нет… я не иду.

— Это Хэллоуин! Это прикольно, это весело!

Я приподняла голову и устало посмотрела на неe.

— С каких пор мы отмечаем Хэллоуин?

— Мы не отмечаем, но мы просто идeм на тусовку, — она всплеснула руками, как будто пыталась объяснить очевидное. — Просто отдохнeм, разве мы так часто куда-то выбираемся, кроме катка?

— Не часто, но на тусовках собираются те, кто хочет выпить, покурить, поцеловаться и потрахаться.

Марианна закатила глаза.

— Ну вот опять, — пробормотала она.

— И не говори, что мне пора в монастырь, — я села, натягивая на себя толстовку. — Потому что я могу и выпить, и покурить, и даже…

Я осеклась.

Даже что?

Даже позволить себе забыться на пару часов? Сделать то, о чeм пожалею утром? Сделать то, что поможет вытравить его из головы, хоть на минуту?

Марианна заметила, как изменилось моe выражение лица, но ничего не сказала. Она просто тихо вздохнула и снова попыталась меня уговорить.

— Помимо всего, что ты назвала, это ещe и просто музыка, общение, веселье, конкурсы, — еe голос стал мягче. — Да ладно, Эли, ты ведь любишь такое.

Любила. Когда-то.

До того, как всe изменилось. До того, как я научилась жить в режиме ожидания — ожидания боли, ожидания правды, ожидания того, что снова рухнет то, что я пытаюсь склеить по кускам.

Но, может, в этот раз всe будет иначе? Может, я просто попробую забыться?

Может, мне стоит попробовать?

Я повернулась к подруге и с нажимом проговорила:

— Нет, мы не идeм.

Резко, чeтко, окончательно. Или, по крайней мере, мне так казалось.

Марианна резко вскочила с кровати, еe глаза сузились, руки сложились на груди, и я буквально почувствовала, как в комнате поднялась температура.

— Да почему?! — воскликнула она, сверля меня взглядом.

— В чeм проблема? — я устало прикрыла глаза. — У нас нет костюмов или что-то типа того.

— Элисон, — в еe голосе зазвучала чистая издeвка. — Нам не обязательно покупать дурацкие платья Фионы или надевать уши Шрека, чтобы выглядеть нормально.

Она сделала шаг вперeд, и я знала, что еe уже не остановить.

— Мы можем просто… — Она замолчала, еe глаза загорелись чем-то опасным, и я почувствовала лeгкий укол тревоги.

Марианна развернулась, подошла к моему шкафу, бесцеремонно его распахнула, начала перебирать вешалки с одеждой, пока, наконец, не вытащила чeрное облегающее платье. Она развернулась ко мне, прижала ткань к моему телу и прищурилась, словно оценивая.

Затем улыбнулась.

— Супер.

И прозвучало это угрожающе.

***

Вечеринка была в самом разгаре, и вся территория выглядела так, будто еe сорвали с кадра какого-то фильма ужасов. Громкая музыка гремела из колонок, пронизывая воздух басами, свет от разбросанных повсюду тыкв и фонарей был приглушeнным, создавая эффект мигающих теней, в которых кто-то мог скрываться. Повсюду слышались жуткие звуки — скрип дверей, детский смех, переходящий в истерический визг, тяжeлое дыхание, будто кто-то стоит прямо за твоей спиной. Дым стелился вдоль земли, окутывая ненастоящие надгробия, обвитые искусственными цепями, а вдоль дорожек мелькали размытые силуэты людей, разодетых в демонов, призраков и самых разных существ из кошмаров. В воздухе пахло дымом, сладкой ватой, горячим шоколадом и алкоголем, который, похоже, уже тек в венах половины присутствующих.

Главным аттракционом был огромный дом с треснутыми ставнями и облупившейся краской, который местные называли "домом приведений". Из его окон доносились завывания, зловещий смех и даже шeпот, будто кто-то незримо бродил по его комнатам. Люди собирались в группы у входа, нервно хихикая и подбадривая друг друга, но стоило кому-то войти внутрь — раздавались крики. Кто-то выбегал, прикрывая рот, кто-то сжирал страх внутри себя, а кто-то, наоборот, шeл дальше, вглубь, туда, где стены могли схлопнуться, а в зеркалах могло отразиться что-то лишнее.

Я оглянулась на Марианну. Она выглядела… устрашающе. Длинные светлые волосы собраны в два хвостика, лицо — белое как у фарфоровой куклы, только расколотой. Один глаз чeрный, губы нарисованы так, будто были зашиты грубыми нитями. Выглядело жутко, но ещe более жутко было то, с какой радостью она красилась перед выходом, воссоздавая образ куклы Аннабель. Только с Алиэкспресса.

Я же… выглядела не менее мрачно. Чeрное платье, разрез на ноге, тeмные губы и размазанная "кровь" в уголке рта. Глаза подведены так, что я выглядела скорее не как вампирша, а как кто-то, кто уже убивал, и не раз.

— Ну и где обещанная жуть? — пробормотала я, оглядывая толпу.

Марианна усмехнулась и махнула рукой в сторону дома.

— Вон там.

Я посмотрела на старое здание. Чeрные провода, искусственные пауки, скелеты, свисающие с крыши. Всe выглядело слишком правдоподобно.

— Ты боишься? — ехидно спросила она.

Я окинула еe взглядом, поправила размазанную "кровь" на губе и усмехнулась.

— Нет, но, возможно, ты будешь.

Мы уже направились в сторону дома приведений, как вдруг из тени перед нами выскочила фигура в маске. Белая, с уродливой ухмылкой и пустыми провалами глаз, словно кто-то снял с человека лицо и оставил только ужасную гримасу. Меня пробрал холод, а сердце, кажется, на мгновение остановилось, прежде чем я вскрикнула вместе с Марианной, рефлекторно хватаясь за еe руку.

А потом маска слетела, и перед нами оказался Кай.

Он широко улыбнулся, держа в руках свой "страшный" аксессуар, а мы, переведя дыхание, разразились смехом, всe ещe пытаясь прийти в себя после внезапного выброса адреналина.

Глава 3

Эйдан

— Я сделал тест ДНК.

Слова вышли твердо, уверенно. Но внутри меня разрывало. Я видел, как отец прищурился, как его челюсть дернулась, как напряженно он выдохнул, словно заранее готовился к удару.

— Боюсь спросить… — он говорил ровно, но в голосе пряталось что-то темное, почти холодное. — Что заставило тебя сделать этот тест?

Так просто. Так спокойно. Будто ему не чертовски важно, что я сейчас скажу. Будто это не переворачивает всю мою жизнь к черту.

— Ты сомневаешься в том, что я твой отец?

— Этого я не знаю. — Я смотрел прямо в его глаза. — Но теперь я точно уверен, что Элисон мне не сестра.

Я ждал, что он дернется, что в нем хоть что-то дрогнет. Но он не шелохнулся. Только мимолетное напряжение, которое я все равно уловил.

— И снова вопрос, зачем тебе это?

Теперь его голос не был таким ровным. Теперь он звучал жестче, почти рычанием.

Я не сдержался.

— Это все, что тебя волнует? — Я сделал шаг вперед. — Тебя не интересует, что твой сын приходит к тебе с тестом ДНК? Что, возможно, ты всю мою жизнь лгал мне? Что, возможно, ты мне даже не отец? Нет, тебя волнует только то, зачем?

Он не отступил.

— Ответь мне на вопрос, Эйдан.

Я сжал кулаки.

— Теперь ты строишь из себя жертву?! — В груди пульсировало злое, темное, горячее. — Я сделал этот тест, потому, что что-то здесь чертовски не так!

Он смотрел прямо в меня. Потом наклонился ближе, так, что его голос прозвучал низко, почти приглушенно:

— Что, например? Твое влечение к Элисон, которое ты думал, никто не заметит?

Меня будто током ударило. Внутри все сжалось, оборвалось, перевернулось.

Он знал.

Я медленно выдохнул, стараясь не выдать, как бешено стучит сердце.

— Это не имеет никакого значения. — Мой голос звучал низко, ровно, но напряжение жгло каждую мышцу. — Потому что мы не родные. А вот мне бы хотелось знать правду. Или… может, пригласим Элисон? Вместе тебя послушаем?

Отец прочистил горло. Яростно посмотрел на меня.

— Элисон не моя родная дочь, Эйдан.

Щелчок внутри. Будто что-то треснуло.

Я догадывался. Я догадывался.

Но слышать это вслух было совершенно другим.

— Почему… Анет за всю жизнь Элисон не сказала ей об этом? — мой голос был глухим, низким, почти срывался. Я сдерживался. Из последних сил.

— Потому что я принял Элисон с самого ее рождения и считаю своей дочерью. — Отец смотрел прямо на меня, ни капли сомнения в его глазах. — И потому что я не видел необходимости ломать ей жизнь этой правдой.

Я провел ладонями по лицу, пытаясь хоть немного прийти в себя. Но внутри все сжималось. Давило. Переворачивалось с ног на голову.

— Зачем тебе это? — Мой голос был тише, но в нем звучал вызов.

— Ты всю жизнь кидаешься мной, как мячиком. — Я сжал зубы, в груди бушевал хаос. — Сначала отправил к маме, потом за границу, к черту на рога, на хоккей, лишь бы меня не было рядом. Ты находил повод. Ты всегда находил повод. Но с ней… С ней все иначе, да? Ты относишься к неродной дочери лучше, чем к родному сыну.

Отец стиснул челюсть, глаза его полыхнули гневом.

— Во-первых, твоя мать сама забрала тебя и увезла. Она не дала мне выбора. — Он говорил жестко, по складам, будто вбивал эти слова в мой череп. — Но я навещал тебя. А когда она умерла, разумеется, я решил забрать тебя к себе, но…

Он замолчал.

Но я уже знал, что он скажет.

— Между вами не было братских отношений, Эйдан.

— Потому что мы не брат и сестра! — Я шагнул вперед, кулаки сжались так сильно, что костяшки побелели.

— А для меня — родные! — Он почти зарычал. — И я не мог позволить, чтобы мои дети трахались за моей спиной! Это мерзко!

Я замер.

Почти не дышал.

— Мерзко? — мой голос был еле слышным, но внутри что-то закипало, накатывало, ломало меня изнутри. Я смотрел прямо ему в глаза. — МЕРЗОСТЬ — ЭТО ТЫ И АНЕТ.

Я не успел ни отпрянуть, ни увернуться. Удар был резким, быстрым, жестким. Острая боль взорвалась в скуле, эхом прокатилась по голове. Металл ударил по вкусовым рецепторам — во рту мгновенно появилась медная горечь. Я сглотнул, шумно дыша, качнулся назад, но устоял.

Отец смотрел на меня сверху вниз. Его грудь тяжело вздымалась.

— Щенок. — Голос низкий, почти рычащий. — Не смей так выражаться. Ты не был на моем месте.

Я сплюнул кровь и усмехнулся.

— И ты не был на моем.

Мы смотрели друг на друга. Две чертовы стихии, столкнувшиеся в одной комнате, в одном аду.

— Ты расскажешь все Элисон. — Я вытер губу тыльной стороной ладони. — Либо это сделаю я.

— Теперь послушай меня внимательно, — его голос звучал ровно, но в нем скользило что-то ледяное, тяжелое, давящее, от чего у меня сжалось все внутри. — Ты собираешь свои вещи и уезжаешь за границу.

Я медленно вдохнул, стараясь держать себя в руках. Челюсти стиснулись, пальцы сжались в кулаки так сильно, что ногти впились в кожу. Я знал, что он может пойти на крайности, но все равно не был готов к этому.

— Иначе Элисон узнает правду. Но совсем другую правду.

Глаза прищурились, в висках застучало.

— О чем ты говоришь, черт возьми?

Он выдержал паузу. Слишком длинную, слишком многозначительную. А потом заговорил:

— Например… почему она упала в тот день на льду. Почему до сих пор не может кататься.

Будто ледяное лезвие прошло по позвоночнику. Внутри все похолодело. Я резко выдохнул, но воздух застрял где-то в груди, и меня накрыло ощущение абсолютного, парализующего ужаса.

Я не мог ничего сказать.

Он знал.

— Твоя подружка… Софи, кажется? — в голосе прозвучало небрежное презрение. — Она связалась со мной после того, как ты ее бросил. Просила поговорить с тобой, помочь хоть как-то. Но, конечно, я воспринял ее как назойливого комара возле уха. Пока она не поделилась со мной интересными новостями…

Дыхание сбилось.

Глава 4

Эйдан

Это просто смешно. Все, что происходит. Все, что он говорит. Все его решения, которые почему-то касаются меня, но принимаются без меня. Я пытаюсь понять, о чем он думает, что у него в голове, но это бесполезно. Я знаю только одно — он за что-то держится. Но это точно не семья. Когда, черт возьми, для него была важна семья? Он даже дома появлялся реже, чем почтальон. Он никогда не строил семью. Он просто жил так, как ему было удобно. Искал выгоду во всем. И, видимо, нашел, раз теперь угрожает мне, заставляя уехать. Через угрозы.

УГРОЗЫ, БЛЯДЬ!

Серьезно? Это все, на что ты способен? "Я люблю тебя, сын, но так будет лучше." Какого хрена?! Это должно меня убедить? Заставить послушаться? Это твой лучший довод, отец? Чушь. Я не злюсь на Элисон. Несмотря на то, что мне в лицо сказали, что выбрали ее, что она важнее. Я не могу на нее злиться. Она не виновата. Она даже не знает правды. Не знает, какие решения принимаются за нее, какие слова говорят в ее отсутствие. Она просто живет, не подозревая, что весь этот чертов фарс давно разыгран по сценарию, написанному нашим отцом.

Я злюсь на него. На человека, который всю жизнь пытался избавиться от меня. Отправить подальше. Под любым предлогом. Сначала к матери. Потом за границу. Теперь снова. Только на этот раз он использует угрозы.

Мне нужно поговорить с ней. Она должна поверить, что во всем замешана Софи. Черт возьми, это же очевидно! Очевидно, что я не просил ее вредить Элисон. Очевидно, что это не моя вина. Она должна поверить. Она поверит.

Я вернулся домой, выжатый, как тряпка. После разговора с отцом в голове все шумело, мысли путались, будто мне пытались выжечь мозг изнутри. Я бросил ключи на стол, выдохнул, провел руками по лицу, стараясь хоть немного прийти в себя. Сразу же открыл телефон, начал писать Элисон, но сообщения не доходили. Черт. Я быстро проверил. Заблокировала. Еще утром.

Я шумно выдохнул и откинул телефон на кровать. Ничего. Разблокирует. Я знаю ее. Я знаю, какая она. Знаю, как быстро она срывается, как легко перекрывает доступ к себе, как жестко отсекает людей… но потом сомневается. Потом тянется обратно. Потом ждет, когда первый шаг сделает кто-то другой.

Она вернется. Она должна.

Я пошел в душ, долго стоял под горячей водой, чувствуя, как напряжение медленно сползает с плеч, хотя внутри все равно оставалась эта гребаная тяжесть. Но мне уже было все равно. Я просто пытался не думать. Просто стоял, наблюдая, как вода стекает по телу, будто смывая всю эту грязь, все это дерьмо, в которое я угодил.

Когда я вышел и вернулся в комнату, телефон завибрировал. Я услышал это мгновенно. Сердце дернулось, а рука потянулась к телефону еще быстрее.

Я схватил его, даже не вытирая мокрые волосы, даже не надевая футболку. Разблокировал экран.

Сообщение.

От Элисон.

Я ухмыльнулся.

— Перестань мне писать.

— Искра, может объяснишь, какого хрена?

Пауза. Она там, я знаю. Вижу, как появляется и исчезает точка набора. Пальцы дрожат, стирают слова, снова набирают. Она не знает, что сказать. Отлично.

— Ты серьезно не понимаешь, Эйдан?

Я сжал челюсти.

— Нет, блядь, не понимаю.

— Это было неправильно. Вчера. Все, что между нами — неправильно.

Я почувствовал, как в груди вспыхнуло раздражение.

— Неправильно? Ты вчера не выглядела так, будто тебе это кажется неправильным.

— Вчера я была слепа.

— А сегодня прозрела?

— Сегодня я вспомнила, кто ты.

Я прищурился, сжал телефон в руке так, что костяшки побелели.

— И кто же? Давай, скажи.

— Ты мой брат.

Тишина.

Долгая, тяжелая, будто стены сдвинулись ближе.

Мне хотелось ей все рассказать прямо сейчас! Но я не мог, я скажу ей это в лицо и с подтверждающим документом в руках.

Я медленно выдохнул через нос.

— Не делай этого.

— Чего именно? Не пытаться оправдать то, что мы сделали?

— Не врать самой себе.

— Это не ложь. Это реальность, Эйдан. Мы не можем так.

Я провел рукой по лицу, заставляя себя сохранять спокойствие.

— Мы уже так. Мы давно так, Искра. С того самого момента, как впервые почувствовали это. И ты знаешь это не хуже меня.

— Но это должно прекратиться.

Я прикрыл глаза, резко вдохнул, стискивая зубы.

— И это была самая большая ошибка в моей жизни. Ты, Эйдан, ошибка.

Ошибка. Какая же ты, блядь, лгунья.

— Перестань морочить всем голову. Возвращайся к Софи.

Софи?

Софи?!

Я рассмеялся, коротко, грубо, яростно.

— При чем здесь Софи?! Ты знаешь, что между мной и Софи ничего серьезного.

— Может, это и так, но с ней у тебя есть шанс. А со мной нет. Я должна двигаться дальше.

Дальше.

Я стиснул зубы так, что чуть не сломал их.

— Дальше, Эли? И куда это?

Ее следующий ответ я перечитывал трижды, пока ярость не заполнила все внутри.

— Мне нравится Кай. И я уверена, что у нас с ним может все получиться.

Нет.

Только не это.

Я почувствовал, как внутри все рушится, как ревность превращается в бурю, как каждое слово впивается в грудь раскаленными гвоздями.

Кай.

Этот ублюдок.

— Кай?! С каких пор он тебе нравится? Вы виделись? Общались?

— Да, общались. Он рядом. Он мне не лжет. Он не делает больно.

Она все еще пыталась ранить меня. Она все еще пыталась меня выдавить из своей жизни.

Я врезал кулаком в стену, оставляя на костяшках красные следы.

— Ты серьезно, Элисон? Он тебе не лжет? А ты уверена, что знаешь обо мне ВСЮ правду?

Она замерла. Я видел, как исчезло уведомление, что она печатает.

— Я просто хочу покончить с этим раз и навсегда, я хочу быть с тем, с кем буду по настоящему счастлива.

Я прикрыл глаза, резко вдохнул, стискивая зубы.

— Ты правда хочешь, чтобы я ушел? Чтобы я исчез?

Она не отвечала.

Я не выдержал.

Глава 5

Элисон

Я ждала. Ждала, пока все закончится. Пока погаснет шум, пока уйдут последние фигуристки, пока в раздевалках не стихнет звонкий смех, а тренеры не закончат разбирать ошибки. Ждала, когда каток опустеет, потому что мне нужно было оказаться на льду одной.

Хотела попробовать. Хотела встать, пусть даже на дрожащие, неуверенные ноги, пусть даже все мышцы будут ныть от забытого напряжения, пусть даже я снова рухну на лед, как в тот день, который перечеркнул мою жизнь. Прошло столько времени. Слишком много. Но это не значит, что я смирилась. Я хочу вернуться. Я хочу хотя бы попытаться.

Я стояла в тени, прижавшись спиной к холодной стене, спрятавшись за углом. Мне не хотелось наткнуться на девчонок из группы или, что еще хуже, на хоккеистов. Я не хотела их взглядов — одних полных жалости, других с откровенной насмешкой. На улице уже темнело, но ледовую арену, скорее всего, еще не закрыли. Я сделала глубокий вдох, сжала кулаки, пытаясь собраться, и шагнула вперед.

Но тут же резко остановилась.

Воздух с шумом вырвался из легких.

Я вернулась за угол, сердце застучало быстрее. Осторожно выглянула, едва высовывая голову.

Эйдан.

Он стоял возле машины, сжимая в руке хоккейную клюшку, рядом валялась его сумка. Напротив — отец.

Он не уехал?

Внутри что-то оборвалось. Он все это время был здесь?

Грудь сдавило странным, ледяным ощущением. Гневом? Разочарованием? Каким-то удушающим миксом из всего этого, который я не могла даже разложить по эмоциям. Черт, я хотела подойти и врезать ему по морде. Просто взять и ударить, без слов. За все.

Они стояли слишком близко, говорили что-то друг другу, и по их лицам, по резким движениям было ясно — они ссорились.

Я не слышала слов, но язык телодвижений был слишком красноречив. Отец что-то показал ему на экране телефона, и в тот же момент выражение лица Эйдана изменилось.

Я напряглась.

Он улыбнулся.

Но эта улыбка…

Не его обычная, не искренняя, не та, которую я привыкла видеть. Нет. Это было что-то другое. Что-то хищное. Зловещее. Почти издевательское. Он что-то ответил, коротко, без эмоций, после чего прошел мимо, задев плечом отца, и направился к своей машине.

Я не могла пошевелиться.

Меня трясло, но не от холода.

Что, черт возьми, только что произошло?

Что он увидел на экране? Почему он улыбнулся так, словно ему раскрыли чей-то самый грязный секрет?

Голова пошла кругом, сердце бешено заколотилось в груди. Я хотела выйти из-за угла, крикнуть, разбить это ледяное молчание, но ноги будто приросли к месту.

И самое мерзкое…

Я не знала, кого ненавижу больше в этот момент. Его. Или себя.

Увидеть его… не было чем-то неожиданным, несмотря на то, что мы давно не виделись. Просто он всегда так делал. Появлялся в самый неподходящий момент, снова и снова пробивая брешь в том хрупком барьере, который я так старательно возводила между нами. Это было неизбежно, но, черт возьми, я устала. Я устала от этого. От него. От того, как он вытягивает меня обратно в этот водоворот эмоций, даже когда я уверена, что уже выбралась. Лучше бы я сегодня осталась дома. Лучше бы никуда не выходила. Тогда бы я не увидела его. И мои мысли снова бы не вернулись к нему.

Я шагнула внутрь. Каток был пуст, тихий, и мне оставалось около сорока минут до закрытия. Этого было достаточно. Более чем. Я направилась к трибунам, села и достала коньки. Вторые. Тренировочные. Не те, что подвели меня в тот день. Не те, которые стали символом всего, что я потеряла.

Затянула шнуровку, плотнее зафиксировала их на ногах и глубоко вдохнула.

Ты сможешь, Элисон.

Но как только я встала, ноги задрожали.

Тело резко напряглось, в груди тут же стянуло тревогой, пальцы судорожно вцепились в спинку сиденья передо мной. Я тяжело задышала. Ладони вспотели, в животе сжался ледяной ком, и единственное, чего мне хотелось в этот момент, — снять эти чертовы коньки и уйти отсюда к черту.

Выключи мозг.

Просто выйди на лед.

Я заставила себя медленно разжать пальцы. Выровнялась. Подняла подбородок.

Это все в твоей голове, Элисон.

Ты могла тогда.

Ты можешь и сейчас.

Я подошла к бортику и замерла, вцепившись в него, вглядываясь в лед, будто он был живым, будто мог разверзнуться подо мной, стоило мне сделать шаг.

Вдох.

Выдох.

Но чем дольше я смотрела, тем сильнее сжималось что-то внутри.

Дыхание сбилось, грудь сдавило, по телу побежали мурашки. Теперь тряслись и руки.

Тишина вокруг давила на меня, заглушая даже собственное сердце.

Еще один вдох — короткий, судорожный, неглубокий.

Но в этот момент зазвонил телефон.

Я резко выдохнула, будто этот звук вытащил меня из парализующего вакуума. Закрыла глаза, ощущая, как напряжение сходит волной облегчения, и медленно вернулась к своей сумке.

Два пропущенных.

Мама.

Я снова взглянула на лед.

Для первого дня достаточно.

Села, расстегнула коньки и стянула их, чувствуя, как каждая клетка в теле будто расслабляется от того, что я больше не стою в этих чертовых коньках, больше не вынуждаю себя шагнуть туда. Я опустила локти на колени, провела ладонями по лицу, стиснув зубы от досады.

Проклинаю себя.

За то, что не смогла.

За то, что струсила.

За то, что не хватило смелости.

И сил.

Я сдерживалась изо всех сил, чтобы не разрыдаться. Не из-за боли. Не из-за страха. От злости. На саму себя. На это отвратительное чувство беспомощности, на слабость в ногах, на этот чертов страх, который я никак не могла заставить себя преодолеть. В горле стоял ком, в груди разливалось тягучее, тяжелое разочарование, и единственное, чего я хотела в этот момент, — сбежать.

Схватила свои вещи, перекинула сумку через плечо и быстрым шагом вышла из здания. Ледовая арена осталась позади, а я жадно вдохнула холодный воздух, будто только сейчас вспомнила, как дышать. Ночь была свежей, с легким морозцем, и я на секунду прикрыла глаза, пытаясь успокоиться. Просто выдохнуть. Просто не думать.