Когда я тебя встречу

Рим

"Когда я тебя встречу, девочка, а я обязательно встречу тебя, я никогда и никому не отдам тебя. Я больше не причиню тебе вреда. Волос не упадет с твоей светлой головки, девочка моя, слеза не омрачит ясный взгляд твой, не будет для тебя никаких звуков в мире, кроме пения птиц и журчания ручьев, не будет для тебя запахов никаких, кроме цветения трав и цветов. Ноги твои не коснуться колкого сухостоя, руки твои не поднимут ничего тяжелее флейты… на которой ты сыграешь мне мелодию нашей музыкальной шкатулки. А я буду петь и танцевать для тебя, девочка"…

И у каждого есть сотни дорог и сотни шансов найти свой Дар и одарить им единственную душу, когда человек ее встретит.

Когда я тебя встречу, прими мой Дар.

***

Ланиста* опять орал на кого-то, переходя на истеричный фальцет, что выдавало высшую степень негодования и злобы. На арене всё пошло не так, и ставки полетели в Тартар*. Стало быть, ночью будет тревожная и безрадостная пьянка в покоях хозяина и надсмотрщиков и показательная порка в подвале, там, где ютились рабы-гладиаторы. Надзиратель порол бы чаще, будь ему с этого прибыль и больший толк, нежели просто выплеск эмоций. 

Вечерняя сырость донесла запахи плесени, застоявшегося пота, подгнивших соломы и кислой ячменной похлебки. Агний попытался встать, но не тут-то было! Даже повернуться не хватало сил! Пошевелиться и то не выходило. Глаза застлало кровавой пеленой от резкой боли в боку и плече. С губ Агния сорвался стон. 

Не уберегли его проклятые римские Лары*, которым приносили дары все гладиаторы перед боем. К сожалению, этот боец совсем не помнил богов своего детства. А чужие, они и есть чужие. Не спасли вот. И не спасут ни за что от гнева ланисты. Мертвые, неживые куклы, все, как один, в обличиях богов. 

На арене Агний устал: пот застилал глаза, скатываясь крупными каплями по лицу, пыль, поднимаемая ногами, забилась под кожаный нагрудник и поножи, покрыла серым налетом все тело. Эфиоп, подставив подножку, вынудил Агния встать против солнца. Это и решило исход битвы. 

Лишь каким-то животным чувством, в самый последний миг, светловолосый и рослый гладиатор отклонился.  

Топор пошел по касательной, задевая бок, клацнув по ребрам. Стало очень больно. Накануне поученная рана на плече, от напряжения особо кровоточила. Взмах топора, отблеск металла, забившиеся в глаза и ноздри песок и опилки... Боец почувствовал их, когда проехался мордой прямиком по арене. 

Все это позади. Агний очнулся в углу лудия* под крики ланисты – хозяина школы гладиаторов. От боли в теле, воин готов был рычать. Что ж, если не добили на арене, значит, будет жить дальше. Только зачем?

 Зачем ему быть среди этих коренастых, с ногами как бревна, черноволосых и кареглазых жителей Апеннин? Если и были рабы, что отличались от них, то они были чернокожими, добродушными друг с другом, но крайне жестокими с чужаками.

Высокий, белокожий, с длинными, светлыми космами, голубоглазый Агний был редкостным и выделяющимся среди них. На него приходили смотреть многочисленные зрители, на него ставили неплохие деньги, к нему прибегали проститутки... Но, что, пожалуй, самое главное: ланиста Ефрем получал вполне себе достойные деньги от приватных посетителей. 

Пока Агний был мал и юн, пузатые, лысеющие патриции любовались, как он моется и натирает тело маслом перед тренировками. Но, чуть стоило ему войти в возраст, как сначала один заезжий сенатор, а потом и многие высокие гости, видимо, следуя примеру или просто пронюхав интересную затею, были допущены к его телу. 

Они любили его, если это можно было так назвать, как скота, а он, порой, на глазах у мужей, любил их женщин, как сучек. Он не помнил, чтобы на его родине подобное было распространено, но он выживал. Выживал, не теряя надежды на то, что он вспомнит, в какой стороне находится его настоящий дом. 

Всё чаще Агния выпускали на арену лишь как приманку, как товар, что вставляли в первые ряды для привлечения покупателей. Он и был лишь товаром, который неплохо продавался. Пока. Век и гладиатора, и мальчика для утех совсем недолог. Как боец он не был особо примечателен, а для роли игрушки становился староватым.

Сейчас Агний просто вытянулся на спине, стараясь не шевелить левой рукой.  

Ждал. Либо лекаря, либо ланисту с палачом. 

Он падал уже в болезненное забытье; как всегда, в такие моменты, перед глазами, в кровавых всполохах, проносились диковинные картины и существа, перемешанные с реальностью и бредом. Словно продолжение игр на арене, утомительных тренировок во дворе, Агний, в полусне-полубреду, сражался, рубил головы, рассекал низкорослые тела и крушил блестящие доспехи рослых и таких же светловолосых, как и он сам. Видения неслись, кружились, наполнялись цветом, звуком. 

Как всегда, в самый разгар бреда, Агний почувствовал, как поднимается над лежаком, медленно взмывает под потолок. Ощущения были настолько острые и правдоподобные, что парень дернулся, застонал и вернулся в мир людей, если таковыми можно назвать тех, кто окружал его в школе гладиаторов. Агний летал во сне, парил и расправив руки, подобно птицам становился свободным. Никому не рассказывал. Люди не летают, а сны дарили забытье и хоть немного радости.

Камелот

***

Запах. Мокрая земля, мох и прелая листва.

Первое, что Агний стал ощущать это запахи. А потом обострился слух, уловил шелест широких листьев над головой, легкое потрескивание сухих веток, бульканье то ли родника, то ли мелкого ручья и пронзительное посвистывание птицы. Прямо над головой, над ухом. Звуки и запахи наполняли его и умиротворяли.

И тогда Агний попытался сделать первый вдох. Легкие, забитые гарью и пеплом отозвались резкой болью. Парень с силой приподнял себя и, согнувшись пополам, ухватившись за бока, разразился глухим, болезненным кашлем, сплевывая зеленовато-бурую слизь.

Глаза слезились и не хотели открываться.

Переведя дыхание, Агний упал на землю, почувствовав, как отдались в позвонках камешки и ветки, что попали под спину.

Он горел, он сам захотел сгореть. Инстинкт самосохранения был послан в Тартар. Где теперь он сам неизвестно. Может, в том самом Тартаре. И журчит тут неподалеку не лесной ручеек, а печальная Лета…

Рядом что-то заворочалось и, Агний замер, напрягся и, осторожно приоткрыв один глаз, скосился в сторону звуков.

Взгляд наткнулся на закопченные лохмы, свалявшиеся и скрывавшие ту, что тихо ворочалась и постанывала.

Боги! Боги! Боги!

Он понял кто он и, кто рядом с ним! Елин! Это она…

Они не умерли же!

Фыркнув от удовольствия, Агний завалился рядом с девушкой и облапив ее со спины, нарыл в лохмах ушко, легонько подул на вьющиеся на виске короткие завитки.

- Мы не умерли же... живые же мы…

- Мы сгорели? - прохрипела девка и натужно зашлась кашлем.

Агний хмыкнул.

- Горели, горели, да вот, видно и не сгорели. Подкоптились малость, - он широко улыбнулся. -Знать бы где мы теперь?

Осмотрел еще раз, не церемонясь, Елин на предмет ран или ожогов. Всё хорошо. И она хороша. Осмотрел себя, смешно поворачиваясь и пытаясь со спины себя рассмотреть. Провел рукой по подбородку и, нащупав жиденькую бородку, сделал удивленные глаза, а проведя рукой по боку и плечу, не обнаружил не только шрамов.

- Вот те раз! Я ли это?

Совсем не жарко было, совсем. Воздух, наполненный ароматами леса, был прохладен и прозрачен. Подумалось, к вечеру и приморозит.

Елин мелко подрагивала от холода и от волнения. Это от Агния не укрылось. Он и сам чувствовал прохладу.

- Как думаешь, где мы? Есть тут люди-то? Или только звери дикие?

Натура, ох уж эта натура его. Даже в такой ситуации он умудрялся довольно жмурится, вдыхая полной грудью лесные ароматы, шутить. Но голова была ясная, мысли четко выстраивались: жилье, люди, одежда, еда.

Именно в таком порядке. И именно тайком. Голый зад здесь никого не обрадует, почему-то ему так показалось.

Он поманил Елин за собой и стал пробираться одним ему ведомым путем.

- Идем, идем, я запахи чую как пес. Вон в той стороне, чуешь, дымком несет? Значит, люди, - он уговаривал и успокаивал, уводя по лесным тропинкам девушку, - А где люди, там и еда, и одежда. Мы безоружные - это плохо же... но... и хорошо же, да?

Словно девушка могла ему сейчас что-то подсказать или поспорить с ним.

Она и с самой собой сейчас не спорила.

Наготы не испугалась. Что ж он ее такой не видел ни разу? Холодно, но поправимо. Тоже не впервой ей по лесам стынуть.

Слишком торопился, подпрыгивал, скакал и, казалось, приплясывал Агний. Наслаждался жизнью и лесом. Как малое дитя - подумала Елин. Огромный сильный умелый воин и только что не мурлычет.

Губы растянулись в невольной улыбке. Елин почувствовала себя старше на полжизни, чем этот гладиатор. На целую жизнь. Не мамой его, но скорее бабушкой.

Что знает и понимает этот мальчишка в лесных чащах и людских нравах у крестьян? Он, не выходивший ни разу из лудия своего никуда, кроме арены?!

Как огонь разжечь и сохранить, и утаить от проходящих чужих? Как ловушек и предупреждалок наставить на ночь, чтобы услышать крадущихся и зверя дикого и татя лихого? Осмотрел он ее, как же. А у самого на ползадницы волдырь растет, скоро и в кусты сесть по нужде не сможет.

Их вынесло на поляну у узкой просеки. Колея дороги уходила в противоположную сторону, за дом. Дом. Хм... Хижина кое-как сложенная и наспех закрепленная, дверь из прутов и низкое окно полу затянутое бычьим пузырем. В таких хижинах и рабы не жили в Риме. Печи во дворе не было, значит, топится по-черному изнутри. На косой подпорке висело тряпье.

Елин согнувшись, рванула к тряпкам, схватила в охапку, не разглядывая, и бегом, спотыкаясь, цепляясь за бодылья, вернулась.

Хоть убей, но Агний не мог припомнить, чтобы носил вот такие штаны. Что носил вообще хоть когда-то штаны. Нелепые, широкие, жестковатые портки, какие он видел, конечно, на рабах, привезенных издалека. Что ж такое, а? Значит, это не его дом?

- Знакомые места чтоль? - спросил к слову и не надеясь на положительный ответ.

Оглядевшись, заприметил низкое окошко, совсем у земли, жестом приказал Елин оставаться на месте. Крадучись, как можно неслышнее и осторожнее, пробрался к постройкам, заглянул в окно и только тогда махнул рукой девушке.