Колодец желаний. Исполнение наоборот

ПРОЛОГ: НЕСАНКЦИОНИРОВАННОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО

Хотейск умирал.

Кирилл Левин знал это с той же несомненностью, с какой чувствовал ледяной укус декабрьского ветра на скулах. Город не рушился - нет, он методично, день за днём, выдыхался. Истекал тишиной. Не той благородной, звенящей тишиной горных вершин, а усталой, вязкой, похожей на осадок в старом чайнике. Тишиной выцветших желаний.

Он стоял в тени арки напротив Площади Последнего Звона, руки глубоко в карманах дорогого, но не кричащего пальто. Тридцать первое декабря, двадцать три ноль-ноль. До Нового года - час. До начала великого лицемерия - ещё меньше.

На площади кипел предпраздничный базар. Яркие ларьки с глинтвейном и шаурмой, мигающие гирлянды на ёлке, которая год от года казалась всё искусственнее. Смех, крики детей, запах жареного миндаля и выхлопных газов от старых «жигулей», пытавшихся просочиться сквозь толпу. Обычный людской муравейник, стремящийся забыться в ритуале. Никто не смотрел на центр площади - на старый колодец, обложенный грубым серым камнем. Для них он был просто достопримечательностью, поводом бросить монетку и загадать что-то вроде «чтобы сбылось».

Они не видели, как воздух над ним колыхался, словно над раскалённым асфальтом. Не слышали того, что слышал Кирилл: низкого, едва уловимого гула, похожего на работу огромного трансформатора где-то под землёй. Эфир Намерений. Сырая, неоформленная материя возможностей. В ночь на первое января он бурлил, как перегретый котёл, готовый взорваться от давления тысяч, десятков тысяч «хочу».

И у его края, как жалкий дирижёр перед оркестром титанов, стоял человек в сером казённом пальто.

Кирилл знал его. Сергей Петрович, инженер 2-го разряда Института Исполнения Желаний. Пять лет стажа, примерный сотрудник, дважды премирован за безаварийную работу. Он нервно поправлял очки и бормотал под нос пункты регламента, глядя на планшет. Светящийся интерфейс отбрасывал на его лицо призрачное синее сияние - единственный намёк на волшебство в этой процедуре.

Ритуал начался.

Сергей Петрович не делал широких пассов рук, не пел заклинаний. Он работал. Его пальцы быстро и чётко стучали по голографической клавиатуре. Он настраивал, перенаправлял, балансировал. Из колодца, невидимо для толпы, начали подниматься нити. Мириады тончайших, разноцветных струй - желаний. Одни - яркие и острые, как иглы (детские мечты о пони). Другие - тягучие, тёмно-бордовые (желания, отравленные завистью). Третьи - тусклые, серые, едва теплящиеся («чтобы хоть что-то изменилось»).

Инженер ловил их своей системой. Специальные резонаторы, спрятанные в каменной кладке колодца, улавливали каждую «ниточку», анализировали её эмоциональный состав, энергетический потенциал, конфликтность с другими желаниями. А затем начиналась обработка.

Кирилл наблюдал, как ярко-золотая нить чьего-то «хочу любви» проходила через фильтр и становилась... бледно-розовой. Безопасной. Умеренной. Вероятностный алгоритм заменял конкретного человека на «встречу с интересной личностью в течение полугода». Желание «разбогатеть» дробилось на сотню микро-событий: «найти на тротуаре монетку», «получить неожиданную премию в пятьсот рублей», «выиграть в лотерею билет на ещё одну лотерею».

Это была не магия. Это была бухгалтерия. Учёт души.

И тогда он увидел её.

Девочка, лет девяти, в синей дублёнке и розовой шапке с помпоном. Она вырвалась из руки матери, подбежала к самому краю колодца. В её маленькой руке зажат не рубль, а что-то белое. Бумажка. Она шёпотом, но с такой силой, что Кирилл почувствовал резкий, чистый всплеск в Эфире, произнесла своё желание и бросила записку в чёрную воду.

Нить, вырвавшаяся из колодца в ответ, заставила Кирилла затаить дыхание. Она была не яркой. Она была глубокой. Цвета тёмного янтаря, тяжёлая, плотная, вибрирующая низкой, болезненной частотой. В её узоре он прочитал всё: пустое кресло за ужином, взгляд отца, уставший до самого дна, запах дешёвого портвейна, который заменил собой запах старой папиной одеколона после увольнения с завода. Желание было простым и страшным: «ХОЧУ, ЧТОБЫ ПАПА СНОВА СТАЛ КАК РАНЬШЕ. ДО РАБОТЫ. ВЕСЁЛЫМ».

Искренность ударила, как ток.

Инженер Сергей Петрович вздрогнул. Его планшет завибрировал, выдавая предупреждение красным. «Объект: желание № 34-781. Уровень эмоциональной заряженности: 8.7 из 10. Риск эмоционального реверберационного коллапса у реципиента - высокий. Риск формирования стабильной негативной петли в семейной системе - критический. Рекомендуемое действие: смягчение и переадресация».

Кирилл видел, как лицо инженера стало сосредоточенным, почти суровым. Это был не злодей. Это был техник, видящий аварию на пульте. Его пальцы замелькали. Он активировал целый каскад фильтров. Он не гасил желание - нет, ИИЖ никогда не гасил. Он переформатировал.

Янтарная, тяжёлая нить дрогнула. Её болезненная, но честная частота начала меняться. Из неё вытягивали боль, вытягивали тоску, вытягивали саму память о «прежнем» папе. Вместо этого вплетали безопасные, социально одобряемые паттерны: «стабильность», «поиск нового места», «время на адаптацию».

Процесс занял меньше минуты.

На выходе из виртуального «станка» повисла новая нить. Бледно-оранжевая. Умеренно тёплая. Её смысловой узор теперь гласил: «ПАПА НАЙДЁТ ХОРОШУЮ РАБОТУ ЧЕРЕЗ ПОЛГОДА. ВСЁ НАЛАДИТСЯ».

Сергей Петрович вытер лоб, нажал кнопку «Применить». Нить, как послушная змея, устремилась обратно в город, в пространство вероятностей, чтобы материализоваться в виде случайной вакансии, удачного собеседования или письма от старого знакомого через полгода.

Девочка всё это время стояла, затаив дыхание. Она ждала чуда. Мгновенного. Явного.

Ничего не произошло. Колодец не засветился, папа не появился из толпы с улыбкой и подарком.

Её плечики опустились. Она обернулась, пошла назад к матери, которая уже звала её, суетясь с пакетами. На её лице было не горе. Было разочарование. Тусклое, привычное. «Опять не сбылось». Она стала на микрон взрослее. На микрон циничнее.

ГЛАВА 1: ОТЧЁТ ОБ АНОМАЛИИ

Календарь лгал.

Это была первая мысль, которая пришла в голову Артёму Каменеву, когда он поднял глаза от экрана и уставился на стену. Там висел фирменный календарь Института Исполнения Желаний: двенадцать идиллических картинок, по одной на каждый месяц. Декабрь изображал сияющий зимний лес, по которому резвились серебристые единороги, а с неба сыпался конфетти-снег, похожий на сахарную пудру. За окном же реального Хотейска декабрь выглядел как грязная тряпка, выжатая над свалкой. Снег, падавший на тёмные крыши «старого пригорода», был сероватого оттенка, словно городская зима уже с самого начала устала от собственного существования. Сугробы у подъезда ИИЖ напоминали не пушистые шапки, а слежавшиеся, обледеневшие комья ваты, брошенные небрежной рукой.

Артём поправил очки, которые сползли на кончик носа, и снова погрузился в цифры. Годовой отчёт по сектору «Старый Пригород» не хотел складываться в красивую картинку. Не хотел - и всё тут. Статистика в норме, да. Но какая-то... безжизненная.

«Обработано заявлений (желаний): 17 842 (среднегодовой показатель: 17 800 ± 50)».
«Средний уровень эмоциональной заряженности: 4.2 из 10 (норма: 4.0–4.5)».
«Успешно нивелировано потенциально деструктивных сценариев: 214 (на 12% меньше, чем в прошлом году - положительная динамика)».
«Количество запросов на возврат/пересмотр исполнения: 47 (в пределах статистической погрешности)».

Всё гладко. Всё ровно. Как поверхность мёртвого озера. Артём откинулся на спинку кресла, заставив его жалобно скрипнуть. Пустой офис отдела мониторинга звучал как гигантский стетоскоп, приложенный к грудной клетке спящего зверя. Где-то гудели серверы «МЕЧТАтеля» - центрального процессора ИИЖ. Шипела система вентиляции, вытягивая запах старой бумаги, пыли и лёгкой, едва уловимой озоновой мигрени, которую оставляла после себя активная магия. Тикали часы на стене - большие, круглые, с фирменным логотипом ИИЖ вместо цифр. Секундная стрелка двигалась с таким видом, будто каждое движение давалось ей через нечеловеческое усилие.

Артём потёр переносицу. За окном сгущались сумерки, окрашивая серый снег в синевато-свинцовый цвет. Улицы пустели - народ спешил по домам, готовиться к празднику, который, как всем казалось, должен был волшебным образом разрешить все накопившиеся за год проблемы. Артём знал лучше. Праздник, особенно новогодний, был для их службы горячей порой. Пиковое время. Колодец на Площади Последнего Звона превращался в геенну огненную из неоформленных, сырых «хочу», и их, инженеров, задачей было не дать этой геенне спалить город дотла. Мягко. Аккуратно. Согласно регламенту.

Он вздохнул и потянулся за кружкой. Чай остыл, на поверхности образовалась маслянистая плёнка. Он всё равно отхлебнул. Вкус был такой же, как и всё вокруг, - пресный, с лёгкой горчинкой усталости.

Ему было двадцать восемь, а он чувствовал себя на все пятьдесят. Иногда, ловя своё отражение в тёмном экране монитора, он видел не молодого мужчину, а какого-то вечного стажера с тенью на лице. Тёмные волосы, коротко стриженные, но одна прядь вечно выбивалась и падала на лоб. Очки в тонкой металлической оправе. Лицо, которое ещё не обросло морщинами, но уже научилось принимать нейтральное, служебное выражение. Пальто, аккуратно висящее на спинке стула, единственная дорогая вещь в его гардеробе, купленная в кредит, чтобы «соответствовать статусу госслужащего». Иногда ему казалось, что он сам становится частью интерьера ИИЖ: ещё один предмет мебели, функциональный и неброский.

Он донабирал последние строки отчёта.

«...Таким образом, общая стабильность магического поля в секторе «Старый Пригород» сохраняется на приемлемом уровне. Рекомендации на следующий отчётный период: продолжить мониторинг кластера домов по ул. Некрасовской (повышенный фон неудовлетворённости бытовыми условиями), а также рассмотреть возможность установки дополнительного стабилизатора в районе детской площадки у дома 14 по ул. Гоголя (зафиксированы спонтанные материализации агрессивных форм из пластилина, что может указывать на наличие неучтённого источника детской фрустрации) ...»

Рука сама потянулась к клавише «Сохранить». Ещё одна капля в море отчётности. Ещё один кирпичик в стену, отделяющую Хотейск от хаоса. Работа была важная. Неблагодарная. Невидимая. Как работа сантехника, который не даёт канализационным трубам взорваться и затопить весь город. Никто не благодарит сантехника, пока всё течёт как надо. Зато когда случается потоп...

Мысль прервал резкий, пронзительный звук.

Это не был обычный системный сигнал. Это был визг. Короткий, высокий, похожий на крик раненой птицы. Экран монитора Артёма померк, а потом вспыхнул кроваво-красным. По нему побежали строки диагностики, слишком быстро, чтобы успеть прочесть.

- Что за чёрт? - пробормотал Артём, инстинктивно отодвинувшись от стола.

Система редко паниковала. «МЕЧТАтель» был спроектирован для хладнокровия. Даже при серьёзных сбоях он выдавал предупреждения сонным, меланхоличным голосом синтезатора речи. Этот звук... он был живого. Панического.

На экране хаотичное мельтешение остановилось. Вывело крупный, жирный шрифт:

>> ВНИМАНИЕ: ОБНАРУЖЕНА АНОМАЛИЯ.
>> СЕКТОР: «СТАРЫЙ ПРИГОРОД», КВАДРАНТ 7-Г.
>> ТИП: ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ КОНТРАФАКТ УРОВНЯ 4.
>> ПРИЗНАКИ: НЕФОРМАТИРОВАННОЕ, БУКВАЛЬНОЕ ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЯ.
>> КОД УГРОЗЫ: ЖЁЛТЫЙ (ВОЗМОЖНО НАРУШЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОГО СПОКОЙСТВИЯ).
>> АВТОМАТИЧЕСКОЕ НАЗНАЧЕНИЕ ИСПОЛНИТЕЛЯ: КАМЕНЕВ А. С.
>> ССЫЛКА НА ПРОТОКОЛ: 14.7.

ГЛАВА 2: СВИДЕТЕЛЬ СО СТРАННОСТЯМИ

Кафе «У Старой Мельницы» пахло не кофе. Вернее, не только кофе. Под горьковатым ароматом свежесмолотых зёрен вился более сложный букет: запах старого дерева, влажной штукатурки, травяного чая, который забыли на плите, и чего-то ещё - едва уловимого, похожего на озон после грозы, но без энергии, а скорее, с усталостью. Как будто само место давно перестало удивляться чудесам и теперь лишь констатировало их с лёгкой грустью. На стенах висели старые фотографии: вот мельница, которой давно нет, вот основатель кафе - усатый мужчина в фартуке, смотрящий в камеру с видом человека, знающего какую-то важную и грустную тайну. В углу стояло пианино, накрытое кружевной салфеткой; его крышка была заперта на маленький висячий замок, словно хозяин боялся, что кто-то заиграет и нарушит хрупкое молчание.

Вера Полякова ненавидела это место. Не конкретно это кафе, а весь этот тип заведений: «уютных», «атмосферных», «с историей». Обычно за этим скрывались сквозняки, медленный Wi-Fi и владельцы с претензиями на глубокомыслие. Ей было проще иметь дело с откровенной грязью вокзального буфета - там хотя бы не притворялись. Но «У Старой Мельницы» было ближе всего к Площади Последнего Звона, а главное - здесь ещё оставались свободные столики в этот предновогодний вечер. И её источник - Алёна - согласилась встретиться только здесь.

Вера сидела в углу, спиной к стене, как всегда. Перед ней стоял ноутбук, диктофон и почти полная чашка кофе, к которому она не притронулась. Она ждала. Её пальцы нервно постукивали по столу, выбивая несуществующий ритм. На ней была её рабочая униформа: тёмные джинсы, чёрный свитер, кожаная куртка, висящая на спинке стула. Ярко-рыжие волосы были собраны в небрежный пучок, из которого, как всегда, выбивались пряди, цепляясь за шершавую ткань свитера. Она чувствовала знакомое напряжение в плечах - то самое, которое появлялось перед сложным интервью, когда чувствовала, что её пытаются обмануть или что-то скрыть.

И ещё она чувствовала Морфия.

Он лежал у неё на шее, как холодный, тяжёлый шарф из жидкой тени. Бесформенный сгусток темноты, который сегодня принял вид не то мехового воротника, не то странного ожерелья. Он был невидим для других - по крайней мере, она на это надеялась. Но его присутствие ощущалось физически: лёгкое давление на кожу, мурашки, и этот постоянный, едва слышный фон - не звук, а скорее, вибрация, похожая на гул высоковольтной линии. Когда она нервничала, Морфий становился тяжелее. Когда злилась - теплее, почти горячо. Сегодня он был просто тяжёлым и холодным. Что, по его меркам, означало: «Здесь что-то нечисто. И я не одобряю.»

«Заткнись», - мысленно сказала она ему. Морфий в ответ слегка сжался, как кошка, показывающая недовольство, и прошипел прямо в ухо, точнее, в ту часть мозга, что отвечает за слух: «Ты сама позвала меня сюда. Ты чувствуешь фальшь за версту. А теперь терпи.»

Иногда Вера задавалась вопросом: когда именно её личный демон стал таким разговорчивым? Сначала это были просто смутные ощущения, интуитивные подсказки - мурашки по коже в присутствии лжеца, головная боль рядом с истериком. Потом появился голос - тихий, беззвучный, но чёткий. А потом и форма - эта аморфная тень, которая могла принимать очертания шарфа, шапки, даже сумки. Психиатр, к которому она сходила три года назад, говорил о «сложной форме соматизированного тревожного расстройства с элементами синестезии и слуховых галлюцинаций». Выписал таблетки. Вера выбросила их в унитаз в тот же день. Таблетки не помогали против реальности, которая иногда трескалась по швам. А Морфий - помогал. Он был её личным детектором лжи, её щитом от чужих эмоций, её самым надёжным и самым ненавистным инструментом. Признать его реальность значило признать, что мир сломан. А она не была к этому готова.

Дверь кафе звякнула, впустив порцию холодного воздуха и девушку. Алёна. Вера узнала её сразу - по фотографии из социальных сетей и по тому, как она вошла: нерешительно, озираясь, словно боясь, что её вот-вот схватят. Хрупкая, почти прозрачная блондинка лет двадцати, в огромном бежевом свитере, который висел на ней, как на вешалке. Лицо - бледное, с синяками под глазами. Но не от недосыпа. От чего-то другого - от постоянного, неотпускающего страха, который сидит глубоко внутри и выедает человека изнутри.

Она увидела Веру, кивнула и медленно подошла, походкой человека, который идёт по тонкому льду.

- Алёна? - Вера не стала улыбаться. Улыбки в её работе только мешали.

- Да... - голос у девушки был тихий, надтреснутый, будто она давно не говорила вслух. - Вы... Вера?

- Садитесь.

Алёна опустилась на стул, сгорбившись. Она поставила на стол маленький рюкзачок, но не стала снимать куртку, лишь расстегнула её. Вера заметила, что её руки слегка дрожат, а пальцы нервно перебирают край свитера.

- Спасибо, что согласились поговорить, - начала Вера, включая диктофон. Красный огонёк замигал, как глаз циклопа. - Вы сказали по телефону, что с вами произошло что-то... странное. Связанное с Колодцем желаний.

Алёна кивнула, уставившись в стол, словно в его деревянной текстуре она могла разглядеть ответы на все вопросы.

- Можете рассказать? С самого начала.

Девушка глубоко вдохнула, как перед прыжком в холодную воду, и начала говорить быстро, сбивчиво, словно боялась, что её прервут.

- Я работаю бариста. В кофейне «Снежинка» на площади. Вы, наверное, видели - маленькая, зелёная вывеска. Там всегда много народу, особенно сейчас, перед праздником. И... там часто бывает один парень. Он работает курьером, привозит нам сиропы и стаканчики. Я... он мне нравился. С самого начала. Но он даже не смотрел в мою сторону. Как будто я воздух. А я... - она сглотнула. - Я не умею знакомиться. Не умею флиртовать. Все подруги говорят: «Да подойди, скажи что-нибудь!» А я не могу. Просто не могу.

Вера кивала, делая в блокноте пометку: «Низкая самооценка, социальная тревожность». Классика.

ГЛАВА 3: ПЕРВЫЙ КОНТАКТ

Площадь Последнего Звона дышала предпраздничной истерикой. Воздух, холодный и колючий, был пропитан запахом жареного миндаля, глинтвейна и влажной шерсти - тысячи людей, закутанных в самые нелепые зимние наряды, толкались, смеялись и фотографировались у главной городской ёлки. Гигантская искусственная ель, усыпанная мигающими гирляндами, стояла как памятник коллективному безумию, слепя глаза разноцветными вспышками. Где-то в толпе играл саксофон - фальшиво, но с душой. Снег, падающий крупными хлопьями, тут же превращался под ногами в серую жижу. Хотейск готовился к Новому году с привычной смесью надежды и усталости.

Артём Каменев ненавидел эту площадь именно в такие дни. Обычно здесь было просто пустынно и грустно - как и положено месту, где в каменном чреве покоился гигантский метафизический узел, требующий постоянного наблюдения и регулирования. Сейчас же это был идеальный бульон для магического заражения. Каждое брошенное в колодец желание, каждое сильное чувство в толпе создавало рябь в Эфире Намерений. А когда таких «бросков» были сотни в час, рябь превращалась в стоячую волну, которая могла исказить даже правильно работающие фильтры ИИЖ. Артём мысленно представил себе схему: красные зоны перегрузки, мигающие предупреждениями. Он вздохнул - сегодня явно будет сверхурочная, и не одна.

Он пробирался сквозь толпу, стараясь не задевать людей. В руке - планшет с активной картой аномалий. На ней мигал один-единственный маркер: красная точка у самого края колодца. Субъект №2 в его сегодняшнем списке «ликвидации последствий». После вчерашнего случая с мальчиком-двойником центральный сервер «МЕЧТАтель» выдал ещё три похожих сигнала в разных частях города. Все - с признаками «эмоционального контрафакта», все - связаны с Колодцем. И все - за последние десять дней.

Это была уже не случайность. Это была система. Кто-то методично, как серийный убийца, только убивавший не тела, а душевное равновесие, портил людям жизнь. И делал это под Новый год, когда эмоциональный фон и так зашкаливал. Артём поёрзал плечом - под пальто на нём был «стабилизирующий жилет», устройство, гасящее побочные эманации от его собственного раздражения. Сейчас оно тихонько жужжало, перегруженное.

Он подошёл ближе к колодцу. Старинное каменное сооружение, обычно мрачное и заброшенное, сейчас было облеплено людьми. Они бросали в чёрную воду монеты, записочки, даже какие-то ленточки. Шептали, смеялись, загадывали. Никто не замечал, как над каменной кладкой дрожит воздух, словно над раскалённым асфальтом. Никто, кроме него. Эфир здесь был плотным, почти осязаемым - смесь детских надежд, взрослых разочарований и простого желания «чтобы хоть что-то изменилось». Артём машинально оценил общую эмоциональную ёмкость: 87%. Опасно близко к порогу, после которого система автоматически включает протокол «Тихий час». Но руководство никогда не давало на это разрешение - слишком много недовольных избирателей осталось бы без праздника.

И ещё одна девушка.

Она стояла у самого края, в стороне от основного потока, и не бросала ничего. Просто смотрела в воду. Неподвижно. Как будто ждала, что вода ответит ей взглядом. Её поза была такой неестественно замершей, что несколько прохожих уже косились в её сторону, но быстро отводили глаза - не их дело.

Артём сверился с планшетом. Фото из базы данных - Алёна Сергеевна Митрофанова, 20 лет, работает бариста в кофейне «У камина» на улице Гоголя. Заявлений в ИИЖ не подавала, но энергетический отпечаток у Колодца зафиксирован 23 декабря, 21:47. Уровень эмоциональной заряженности желания - 8.3. Опасный уровень. Регистрация контрафактного воздействия - 29 декабря, 14:20. В графе «Предполагаемый тип искажения» стояло: «Навязчивая фиксация объекта желания с элементами обратного эмпатического резонанса». Проще говоря - желание приклеилось к реальности липкой, неотформатированной стороной и начало влиять не только на загадавшего, но и на того, о ком загадали.

Он подошёл к ней, стараясь не напугать резким движением - как к дикому зверьку, застрявшему в клетке реальности. Но она, кажется, и так была в другом мире.

- Алёна Сергеевна? - сказал он официально-нейтральным тоном, каким говорил с пострадавшими от магических инцидентов. Тон, отрепетированный на тренингах: не давить, но и не допускать панибратства.

Девушка вздрогнула и медленно повернула к нему голову. Лицо - бледное, с синяками под глазами, которые не скрывал даже слой тонального крема. Глаза - огромные, тёмные, с выражением животного страха. В них отражались огни гирлянд, но словно бы из-под толстого слоя льда.

- Я... да? - голос был хриплым, будто она давно не говорила.

Артём достал удостоверение, показал на долю секунды.

- Каменев Артём Семёнович. Институт Исполнения Желаний. Ваше заявление рассматривается.

Лицо Алёны исказилось. Не облегчением. Паникой.

- Я ничего не заявляла! - она отшатнулась, как будто он протянул ей змею. - Я никуда не обращалась! Вы кто?

- Ваше обращение зафиксировано автоматически, - Артём сохранял спокойствие, хотя внутри всё напряглось. Люди в её состоянии были непредсказуемы. - Система отслеживает аномальные взаимодействия с городской инфраструктурой. В вашем случае зафиксирован... сбой. Нестандартная активность.

- Какой сбой? - её голос сорвался на фальцет. Несколько прохожих обернулись. - О чём вы вообще говорите? Я просто... я ничего не делала!

Артём вздохнул про себя. Придётся показывать. Он включил планшет, вызвал визуализацию. На экране появилась трёхмерная модель Площади Последнего Звона, а над ней - облако точек и линий, похожее на сложную молекулу. Для непосвящённого это была бы просто абстрактная картинка, но он видел в ней чёткую структуру: потоки, узлы, разрывы.

- Вот запись энергетической активности от 23 декабря, 21:47, - он ткнул пальцем в один из ярких узлов. - Это вы. Ваше желание. Видите эту спираль? - Он показал на закрученную, почти болезненно яркую нить, которая уходила от точки вглубь модели. - Аномально высокая концентрация. Нестандартная структура. Обычно желания... рассеиваются. Или преобразуются системой фильтров. Ваше же... - он переключил картинку. - Вот запись от 29 декабря. Видите эту... паутину?

ГЛАВА 4: НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ

Воздух на площади казался густым, как кисель - пропитанный запахом глинтвейна, мороза и электрического напряжения от мигающих гирлянд. Артём щёлкнул переключателем на стабилизаторе, переводя его в режим активного подавления. Зелёный индикатор сменился на жёлтый, предупреждающий. На экране планшета разворачивалась стандартная схема протокола 7-Г: зона сканирования, идентификация узла привязки, мягкое размывание границ эмпатической связи. Десятки раз он проводил эту процедуру - с истеричными родственниками, с одержимыми навязчивыми идеями, с жертвами некачественных любовных зелий. Работало как часы. Механизм, отлаженный годами, созданный для того, чтобы аккуратно, безболезненно, с минимальными побочными эффектами разъединять то, что не должно было соединяться.

«Жертва: субъект №2 (Митрофанов К.И.). Тип связи: однонаправленная эмопатия с элементами внешнего принуждения. Уровень угрозы: низкий (субъект пассивен). Приступаю к стабилизации», - мысленно проговорил он, как заученную мантру. Это помогало сосредоточиться, отгородиться от праздничного шума, от назойливого присутствия журналистки, от леденящего чувства, что что-то идёт не так с самого начала.

Он навёл цилиндр стабилизатора на грудь парня, всё ещё стоявшего столбом в двадцати метрах от них. Парень напоминал памятник самому себе - застывшую скульптуру тоски и пустоты. Артём нажал кнопку запуска.

Прибор тихо зажужжал - ровный, рабочий звук, похожий на жужжание старого холодильника. На экране планшета поплыли зелёные волны - визуализация корректирующего импульса. Артём следил за показаниями, мысленно уже составляя отчёт: *«В 22:17 применён протокол 7-Г, наблюдается снижение интенсивности связи на 10%... Ожидаемое время стабилизации - 3-4 минуты...»*

И тут система завизжала.

Не предупреждающим писком, а пронзительным, раздирающим уши визгом, точно таким же, как вчера в офисе. Система, обычно послушная и тихая, выла, как раненое животное, загнанное в угол. Экран планшета погас на долю секунды, затем вспыхнул аварийным красным - цветом паники, критического сбоя, чего-то, что не должно было происходить никогда. По нему побежала бешеная строка текста, выскакивая буква за буквой, как будто кто-то набирал её с истеричной скоростью:

>> ОШИБКА ПРОТОКОЛА 7-Г.
>> ОБНАРУЖЕНО ВМЕШАТЕЛЬСТВО ТРЕТЬЕЙ СТОРОНЫ.
>> СИГНАТУРА НЕ ОПОЗНАНА. УРОВЕНЬ БЛОКИРОВКИ: КРИТИЧЕСКИЙ.
>> АВТОМАТИЧЕСКОЕ ПРЕКРАЩЕНИЕ ПРОЦЕДУРЫ.

Жужжание стабилизатора резко оборвалось - не затихло, а именно оборвалось, словно у прибора перерезали горло. Индикатор мигнул жёлтым, потом красным, и погас. В наступившей тишине, внезапной и гулкой, было слышно только учащённое, сбивчивое дыхание Алёны, далёкий смех детей у ёлки и приглушённые аккорды праздничной музыки из динамиков. Даже толпа вокруг словно затаила дыхание, почувствовав незримый сдвиг в атмосфере.

Артём потряс прибор, как будто это могло помочь. Нажал кнопку сброса, потом удержания, потом комбинацию для аварийной перезагрузки. Ничего. Стабилизатор был мёртв, холодный кусок пластика и металла в его руке. А планшет показывал ту же зловещую, мигающую надпись: «Сигнатура не опознана». Эти слова горели в его сознании, вызывая цепочку тревожных мыслей. Неопознанная сигнатура - значит, не из базы ИИЖ. Не из арсенала лицензированных магов, не из реестра известных артефактов. Что-то новое. Или очень, очень старое.

Сзади раздался откровенно насмешливый голос, врезавшийся в тишину как нож:

- Что, батарейки сели у вашей магии? Или протокол забыли продлить? Надо было вовремя заплатить за обновление.

Артём медленно, будто через сопротивление, обернулся. Вера Полякова стояла, скрестив руки, и смотрела на него с выражением, в котором читалось полное торжество и язвительное удовольствие. Её рыжие волосы, выбившиеся из-под капюшона, казалось, искрились в свете гирлянд, отражая каждый мигающий огонёк. Диктофон в её руке по-прежнему мигал красным огоньком, с ненасытной жадностью фиксируя провал, сбой, беспомощность системы.

— Это не смешно, - сквозь стиснутые зубы произнёс Артём. Голос прозвучал хрипло, будто его горло сжали тисками. - Система зафиксировала внешнее блокирующее воздействие. Не сбой, не поломку. Кто-то намеренно, в реальном времени, защитил эту связь от разрыва. Как будто... как будто поставил на неё часового.

- О, какой ужас, - Вера сделала преувеличенно испуганное лицо, приложив руку к груди. — Значит, у вашего маньяка есть ещё и антивирус. Прогресс. Уже не кустарный гипнотизёр, а полноценный IT-специалист с магическим уклоном. Следующий шаг - запустит краудфандинг на новый способ калечить людей.

Артём игнорировал её, снова уставившись в планшет. Он запускал диагностику, пытаясь хотя бы прочитать сырые данные блокировки, получить хоть какую-то информацию о сигнатуре. Но данные были зашифрованы - нет, не зашифрованы. Они были искажены, превращены в кашу. Это напоминало не магический код, не руны или заклинательные последовательности, а скорее... органический шум. Хаотичные всплески, больше похожие на энцефалограмму во время эпилептического припадка или на сейсмограмму землетрясения. Что-то живое, неконтролируемое, дикое.

- Он не просто усилил желание, - пробормотал он, больше для себя, пытаясь осмыслить увиденное. - Он встроил в него защитный механизм. Самостоятельный, реактивный. Это... это уровень сложности, на который у нас в Институте даже теоретических наработок нет. Мы работаем с желаниями как с программами - пишем, отлаживаем, исправляем ошибки. А это... это как вирус, который мутирует и защищается. Живой.

Он не договорил. Потому что в этот момент парень пошевелился.

Не так, как шевелятся люди, приходя в себя. Не как человек, который сбрасывает оцепенение, медленно возвращая контроль над конечностями. Его движение было резким, отрывистым, с чётко заданной траекторией - точно марионетки, у которой дёрнули за центральную нитку. Голова повернулась на сто восемьдесят градусов, механически, с лёгким, костным хрустом, который донёсся даже сквозь шум площади. Пустой, остекленевший взгляд, залитый отражением гирлянд, зафиксировался на Алёне. Не на Артёме, не на Вере - именно на ней. Потом заработали ноги.