Колыбель боли

Предисловие

Смерть — явление, которое терзает нашу душу в пору детства. Мы боимся, что умрут наши близкие, погибнем мы или весь мир. А по истечении пяти — десяти лет наш мозг блокирует мысли о смерти, после чего мы не возвращаемся к ним до тех пор, пока она не окажется за нашей спиной или за спинами наших близких. 
Чудесное свойство мозга забывать (уберегать) плохую информацию, ту, что приносит нам боль. Это делается для того, чтобы мы не терзали свою душу, свой разум постоянно. Возможно, это лишь смирение с тем, что неизбежно ждёт в конце пути каждого из нас. 
Но разумно ли это смирение? Мы забываем драгоценность каждого прожитого дня, времени, которое мы проводим с близкими людьми, не осознавая, что наша жизнь не бескрайна, что она никогда не прервётся. И чем же мы заняты в эти дни, часы, минуты, которых у нас не так уж и много? Лежа на диване, просматривая очередное телешоу, чтобы хоть как-то отдохнуть после рабочего дня. А завтра мы отправляемся в очередной день сурка: на нежеланную работу и нежеланную жизнь, чтобы проводить её с людьми, которые нам неприятны. И так до самой смерти, изредка что-то меняя в своей жизни, что незначительно повернёт её под другим углом. Просто отдавшись течению…
 

Средний возраст: первый период

Афганистан, гора Ношак

— По нашим расчётам в ауле, что находится в пятнадцати километрах восточнее нас, расположился отряд душманов. Обстановка в поселении будет выглядеть весьма миролюбивой и спокойной. Как вы знаете, первое впечатление обманчиво, так что не стоит на него полагаться. Наша цель — зачистить этот аул, никто не должен остаться в живых. Использовать будем подствольные гранатомёты, для того чтобы охватывать большую территорию. На периметре аула быть максимально сосредоточенными — может возникнуть ситуация, когда по вам нанесут ответный огонь. Если будут обнаружены мирные, также наносим огонь. Как вы знаете, на войне погибают невинные, причём не в малых количествах. Но должен вас заверить, что гражданских, вероятнее всего, не будет: так сообщил нам наш информатор. И самое главное, солдаты. Вы должны помнить, что зависит только от вас, вернётесь вы с задания или нет. Выступаем завтра за полтора часа до рассвета.
— Лейтенант, разрешите задать вопрос?
— Слушаю.
— А вдруг всё же в ауле окажутся женщины и дети? 
— Как я уже говорил, наш информатор заверил, что мирные жители покинули этот населённый пункт более чем пару месяцев назад. Больше никаких вопросов. И запомните хорошенько: невыполнение приказа рассматривается как преступление против своей страны, против своего народа и карается расстрелом на месте.

Афганистан, красивый горный дикий край,
Приказ простой — вставай, иди и умирай,
Но как же так, ведь на земле весна давно,
А сердце режет... мечты и горести полно.

Разливались слова солдат в одной из казарм песней жизни и правды, когда молодые ребята умирают на чужой территории, даже не понимая, за что они борются и за что умирают. Просто выполняют приказы вышестоящих чинов, как, собственно, и на любой другой войне. Спрашивают ли у них, хотят они воевать, хотят ли они убивать? Конечно же, нет. Если ты не хочешь воевать — значит ты преступник. Если ты не хочешь убивать во имя своей «великой» страны — конечно же ты преступник. Вот и получается два выбора: либо ты отправляешься в тюрьму, где явно не ждёт тебя ничего хорошего, либо отправляешься на войну, где, по сути, ты также находишься в тюрьме, но под другим соусом. Но в первом случае вряд ли ты захочешь кому-то хвастаться, что ты был в не столь отдалённых местах, а если же побывал на войне, убивал людей, получил награды и несерьёзное ранение, вот это повод похвастаться на любом застолье...

Солнце ещё не успело подняться над этими склонами. Солнце, которое нагревает воздух в середине дня до такой степени, что его невозможно вдохнуть. Ранее утро, пожалуй, лучшее время для того, чтобы произошло что-то ужасное. Безусловно, ранним утром присутствует своя романтика, тишина, покой, свежий запах росы и ещё прохладный воздух. 
Двенадцать человек покидают свою казарму, для того чтобы совершить карательную операцию, о которой они ещё не подозревают. Для кого-то она станет последней, чью-то жизнь поменяет до неузнаваемости. После каждого задания люди приходят абсолютно другими; каждый оставляет кусочек себя там, где ему приходилось использовать оружие. Для кого-то эти изменения идут на пользу: оставляя крупинки себя, они освобождаются от эмоций и становятся идеальными солдатами. Для некоторых эти частички, оставленные там, куда они вероятнее всего не вернутся, являются большой утратой: теряя чувство целостности и покоя, навсегда обрекая себя на страдания.
Война — интересное событие. Люди, которые вечером радуются жизни, улыбаются и верят в светлое будущее, утром на следующий день отправляются отнимать жизни у других людей, и, что самое интересное, эти убийства вроде бы полностью оправданы. Без учёта, что человеческая жизнь бесценна. Война — всегда кроет за собой большое количество денег тем людям, которые никогда в ней не участвуют напрямую. Война всегда несёт за собой большое число смертей ради больших денег. В чём измеряется ценность в этой жизни, в этом мире? Явно не в человеческой жизни.
Ещё более интересным являются люди: ох, как их много, которые желают, чтобы в мире никогда не было войн, болезней и прочие славные явления. Некоторые желают этого искренне всей душой, а кто-то ради хорошего тона. И, безусловно, это отличное желание при условии, если не задумываться о последствиях. В тот день, когда на планете Земля отгремит последнее орудие, закончатся войны и все перестанут болеть, так сказать «заживут счастливой жизнью», — в тот день начнётся конец всего человечества.
В спящий мирный аул ещё не успели прокрасться солнечные лучи, зато стремительно продвигался отряд из двенадцати солдат. Солнце не будет видно ещё около получаса, и создатель не сможет увидеть своё любимое представление — кровопролитие мирных и ни в чём не повинных людей. В такой ранний подъём ты сам ещё не до конца просыпаешься и вряд ли осознаёшь серьёзность того, что собираешься сделать, и какая ответственность возлагается на твои плечи. К сожалению, в наше время большинство людей не отдают себе отчёт, чем они занимаются в абсолютном бодрствовании и сознании. А бывает ли абсолютным сознание и есть ли люди, которые знают, что и для чего они делают? Вероятнее всего, нет — большинство рефлексируют на происходящее в их жизни, на то, что влияет на них непосредственно. Лишь малая доля думает, что знает о правильности своих поступков и, конечно, действуют исключительно в своих интересах. Зачастую случается так, что люди, знающие, что делать, занимают высокую должность, а с высокой должностью приходит и большая власть. На этом моменте они начинают делать то, чтобы набить побольше карман, невзирая на происходящее вокруг. Итого мы получаем: думающих людей у власти, которые грабят страну, и стадо рефлексирующих на выходки этой власти, переминая испражнения под своими же ногами.
Ношаг слышит первый выстрел из ручного гранатомёта. Отряд идёт вдоль единственной улицы и отправляет по одному снаряду в каждый дом. Снаряд залетает как к себе домой, весьма радостный и торжественный, чтобы каждый из членов семьи знал, что снаряд вернулся домой и жаждет обнять своими осколками всех. Особенно рад видеть тех, кто не желал с ним встречаться ранее. Замечая спящих детей и их мам в кроватях и на полу, он стремительно мчится во все стороны, чтобы после торжественного входа обнять тщательно каждого. Вот он увидел маленького мальчика, прижатого к какой-то самодельной игрушке, спящего и тихонько сопящего. Как же это мило. Боже, я очень хочу погладить его по головке, а затем пощекотать между рёбер, и никто не смеет помешать осколкам снаряда. Каждое прикосновение становится первым и последним в его жизни, но вот когда осколок не может достать до чего-то важного — сердечка или лёгких, — закрыть кому-нибудь глазки, его это очень расстраивает. Ведь его выпустили всего один раз и этот раз будет последний, так что он должен приласкать каждого.
Никакого сопротивления: обычная пешая прогулка со смертоносными последствиями. В голове нашего героя закрались сомнения: так вышло, что он шёл самым последним, замыкающим, и он мог оценить картину происходящего целиком. Что-то здесь явно не так. Дальние дома уже должны были как-то отреагировать, а пока всё, что он слышал — стоны и крики детей и женщин.
Дойдя до края небольшого аула с ветхими домами, отряд замечает, как по прямой дороге убегают несколько женщин и около дюжины детей. Дети бегут в чём мать родила, и все они плачут, в то же время женщины подталкивают их сзади, чтобы те шевелились быстрей. У каждой на руках по паре маленьких детей.
Раздаётся очередь выстрелов в воздух, и небольшая кучка мирных жителей замирает. Отряд устремляется прямо на них.
— Командир, какого хрена? Это же девушки и дети! Ты хоть одного мужика-то видел? Ты отдаёшь себе отчёт, что ты делаешь?
— Закрой свой рот, солдат, и следуй моим приказам!
Пять девушек не старше тридцати лет отдали своих и не своих грудничков детям постарше, а сами встали стеной между солдатами, крича и умоляя что-то на своём языке.
— Солдаты, слушать мой приказ внимательно! Нас послали выполнить приказ государственной важности, и мы выполним его, чего бы нам это ни стоило. Итак, не оставлять никого в живых! Неподчинение приказу — смертный приговор! — он передёргивает затвор на автомате, ожидая, что солдаты последуют его примеру.
После этих слов у Фёдора замирает сердце, собственно, как и у всех солдат. У каждого начинает трясти руки — момент принятия или отказа — два исхода. Первый, при котором тебя убьют, либо второй — стать героем, но какой ценой? Герой без души — вряд ли эту историю кто-нибудь услышит, она уйдёт с ними в могилу.
Лишь у Фёдора, одного из самых молодых солдат, появляется в голове третий вариант: «а что если расстрелять своих товарищей, затем прострелить себе бедро и ползти в лагерь, объясняя штабу, что они встретили серьёзное сопротивление?»
Много ли тех людей, что готовы отдать свою жизнь за чужую? Убив своих товарищей, он так же оставит свою душу в этих местах. Жертвовать собой физически или ментально — сложный вопрос, который можно обсудить вечером за рюмкой водочки. Пожалуй, самым важным вопросом является то, за чью жизнь нужно отдать свою. Поэтому выбора как такого нет: вряд ли он планировал умирать сегодня вчерашним вечером.
Один за другим солдаты передёргивают затворы и наставляют стволы на мирных жителей: никто не жаждет начинать, каждый ждёт, что кто-то сделает это первым. Молодые девушки уже стоят на коленях и рыдают, выпрашивая помилования. Несколько секунд — и первая пуля от командира входит в голову мамочки этих детишек. Затем он кричит: «Огонь!» — и все солдаты нажимают на спусковой крючок, со слезами на глазах устраивая танец снарядов. Секунд двадцать и наступает полная тишина. Концерт окончен...
С опущенной головой солдаты возвращаются в лагерь. На сегодняшний день враг ликвидирован. Никто не говорит, так как каждый отвлечён на свои мысли, но отправила их в свои головы одно происшествие. Командир прервал тишину и сообщал своим товарищам, что не стоит никому рассказывать, что произошло этим днём.
— Для вашего же блага будет лучше, если закопанные тела останутся в земле, и никто о них не узнаёт. Иногда близких людей  (а вы не сомневайтесь, в этот день вы стали намного ближе друг другу, чем с кем-либо), так вот, близких людей связывают совместные воспоминания, секреты и тайны. Сегодня вас связала одна страшная тайна, которую стоит забыть, и будет лучше для вас, если вы унесёте её в могилу, — как вдруг он командным тоном буквально проревел:
— Отряд, на месте стоять!
Послышался щелчок, и одного из солдат разрывает на части, а осколки принимают в свои объятия тех, до кого им удаётся добраться.
— А ты молодец, Федя. Федя, Федя, — можно было бы услышать слова снаряда.
И только потому, что Фёдор шёл первым и уже находился на пригорке, осколкам удалось погладить лишь его коленки. Крики и шок наполнили горную местность. Кому-то оторвало ногу, а кто-то остался на месте с осколком в голове. Но были и те счастливчики, которых растяжка не достала. Те, что стояли за спинами своих товарищей. Благодаря целым товарищам, им удалось добраться до лагеря, где их мгновенно отправили в госпиталь.
Операция у Феди заняла около тридцати минут; осколки из двух колен удалось удачно вытащить. Ещё четверым товарищам так же провели удачные операции. Пять человек не вернулось с этого задания, и как потом рассуждали остальные, наверное, это был удачный вариант. А те ребята, что остались целы, отправились заглушить свою боль спиртом, чтобы постараться забыть о том, что произошло этим ранним утром. Забегая вперёд, хочу сказать, что ни у одного это не выйдет.
— Доктор, у вас нет желания рассказать мне, почему мои колени синие? Из-за чего у меня невыносимая боль, да и к тому же я не могу пошевелить пальцами ног? Вы ведь сами говорили, что осколки извлечены успешно, и я быстро пойду на поправку, — очень обеспокоенно рассказывал Фёдор доктору.
— Я бы хотел попросить вас не нервничать, это сейчас излишне. По всей видимости, при удалении осколков из ваших колен, раны были некачественно обработаны, вследствие чего в них попали анаэробные бактерии с довольно небольшим инкубационным периодом, которых практически невозможно распознать заблаговременно.
— И что вы хотите этим сказать?
— Обычно медикаментозному лечению это не поддаётся и мы вырезаем мёртвые ткани, но так как омертвление происходит в коленях, способов удалить мёртвую ткань не представляется. Поэтому, чтобы не усугублять положение и не допустить заражение всего организма, мы вынуждены пойти на крайние меры и ампутировать вам ноги. Будем надеяться, чуть выше колен. Это уже будет зависеть от локации омертвления. И да — чем раньше мы начнём, тем больше удастся спасти. Я уж не говорю о возможном заражении крови.
Вряд ли можно представить, как вам сообщают, что сегодня вы лишитесь ног. То есть отныне вы никогда не сможете полноценно пройти рядом со своей любимой, со своим ребёнком, либо же просто выгулять собаку. И вряд ли человек в этот момент, услышав такие слова, может сам оценить, что произойдёт. Как правило, такие новости повергают в шок. Логичным ответом головного мозга послужит отрицание, паника, затем ещё раз отрицание и, в конце концов, смирение. Конечно, смирение приходит после операции, когда ничего уже не поделаешь. Да и после операции это приходит не сразу: сначала ты живёшь, чувствуя огромный дискомфорт, затем постепенно привыкаешь к нему, и уже жизнь начинает казаться проще и, вроде как, это было всегда с тобой. То, что у тебя отняли, никогда твоим не было.
Чтобы усугубить ситуацию ещё хуже, можно было отпустить в шуточной манере что-то вроде: «Зато вы скоро отправитесь домой. Не полностью конечно: часть вас останется навсегда в этих краях, но зато основная часть отправится домой, можете не переживать».
— Что-то мне подсказывает, что без ног мне уже не удастся воевать, — с сарказмом отметил Фёдор.
— Да, вы абсолютно правы. После того как вы немного оправитесь, вас отправят домой.
— Здорово, — без единой эмоции отрезал солдат.
Поезд. Звук дороги. Пролетающие перед взглядом пейзажи. Одно из немногих мест, когда ты можешь почувствовать себя безгранично свободным. Тебе ничего не остаётся, кроме как наблюдать за происходящим. Ты простой пассажир, направляющийся в один из отрезков пути. В эти часы можно позволить себе подумать о чём угодно и не беспокоиться, что тебе следует что-либо делать или о том, что кто-то отвлечёт тебя. Нет, в дороге ты принадлежишь только себе. В дороге ты не можешь ни на что повлиять. Как и наш герой едет к себе домой в свой родной город. Правда его голову занимают совсем другие мысли. Он находится в том смятенном состоянии, когда человек лишился чего-то и не может на это повлиять или вернуть. Сидя в инвалидной коляске, видя пролетающие хутора, он не знает, что будет дальше делать. Не удаётся даже предположить, как продолжится его судьба. Боль и чувство обиды — единственные чувства, которые он ощущает. Злость за то, что судьба так распорядилась, что он не может больше ходить. Ведь он простой человек, который честно жил, отдавал долг своей стране, безукоризненно выполнял все приказы, и за это он отправляется домой на инвалидной коляске, в страну, где жизнь для инвалидов совершенно не подготовлена. 
Долг? Долг стране за что? Просто из-за того, что он родился в этой стране? Или что он такого получил, чтобы быть должником своей стране? Ведь в этой стране бесплатно можно пользоваться только матом, чем он, безусловно, и пользовался всю свою жизнь. В конце концов, отдавая долг хрен пойми за что, он лишился ног и, вероятнее всего, обрекал себя на тяжёлую жизнь.
Он вспоминал людей, стоящих на паперти у рынков и в других людных местах, с протянутой рукой и опущенной головой. Ведь у них всегда всё плохо. Правда в том, что в этом мире у всех всегда всё плохо, но у этих особенно — есть вроде бы весомый повод для того, чтобы поныть.
Ему всегда было интересно, неужели для таких людей не находится работа, либо они настолько утонули в своём горе, что работа стала невмоготу. Теперь ему самому предстояло это узнать. В голову прокралась ещё одна беспокойная мысль: что он скажет своей матери, которая придёт встречать на вокзал? Как он оправдается? Ведь она ждёт здорового и целого героя, который воевал ради своей страны, а встретит калеку с парочкой медалей.
У него не хватило духа сказать это по телефону, и он не знал, что говорить при встрече. Он понимал, что она, вероятно, расплачется, а его сердце зажмёт тисками — от этого предстоящая встреча нависла тяжёлым грузом.
Около двух часов этого прекрасного осеннего вечера оставалось до встречи со своим самым любимым и родным человеком. В этот вечер также предстояло принести неизмеримую боль в его сердце. Голова начала кружиться, а в животе что-то скрутило, будто маленькие человечки стали закручивать кишки в его центр, а затем стали сжимать и сжимать их до такой степени, что его начало подташнивать. Меньше всего хочется в такой ситуации блевать себе под обрезанные ноги и привлекать лишнее внимание. В голове возникало слово культя, но оно ему чертовски не нравилось, — именно поэтому он размышлял, чем же возможно заменить его.
Пока что он не видел свои ноги после операции: во время смены бинтов он отворачивался либо закрывал глаза, каждый раз оттягивая этот момент. Складывалось чувство, что если он не видит своих шрамов, то их вовсе и нет, да и вообще у него всё в порядке с ногами, либо это такой дурной сон, стоит лишь чуть-чуть подождать — и ты проснёшься. Тем не менее предстояло посмотреть на свои ноги в новом обличии.
Он подъезжал к своему городу, в котором родился и прожил всю свою жизнь; даже воздух из окна переменился, стал каким-то совершенно другим, каким-то родным, близким, вернувшим его в те времена, когда он не знал, что такое война, что воздух может быть каким-то другим. Каждый раз, покидая свой родной край, ты оставляешь свою душу, а по возвращению будто воссоединяешься с ней. Знакомые места, здания и люди — улыбка сама растёт на твоём лице. Естественно это связано с воспоминаниями, как и всё в нашей жизни.
Почувствовав это тепло, Феде стало ещё горестнее. Ему хотелось остаться одному, чтобы его никто не тревожил, чтобы забыться и пропасть в бесконечности.
До конечной станции оставалось ещё пара остановок. Мысли о том, что эта конечная остановка станет для него последней, не покидали его ни на минуту. Ему удаётся доехать на коляске до выхода — возникает первое препятствие на его пути, с которым самостоятельно ему не справиться — просить о помощи, вот что предстояло, и так до конца жизни. Прощение помощи — его это слишком забеспокоило. Вариантов было не так уж и много: ему приходится просить мужчин, которые выходят из поезда. Конечно, все входят в положение и помогают ему спуститься: для них это просто доброжелательная услуга, но для него это выглядит оскорблением. Выезжая на перрон, он первым делом замечает свою мать, которая стоит и не может пошевелиться. Сжимая губы и напрягая глаза, — он не плакал уже сотню лет, но видя боль в глазах своей матери — удержаться становится практически невозможным. Он начинает толкать коляску к маме, пытаясь улыбнуться, сдерживая шквал эмоций охвативших его сознание. Шок, который поразил её мозг, ещё действовал и оставлял неподвижной. Лишь когда он подъехал совсем вплотную, она немного пришла в чувства, наклонилась и обняла сына со слезами на глазах.
Любому родителю больно видеть увечья своих детей, тем более матери, которая родила на этот свет здорового и целого ребёнка. Они испытывают боль, чувствуя, какие мучения они приносят их детям. Смотреть, как суровая жизнь меняет их, как из маленьких детей сотворяет мужчин.
И не так уж просто в такие моменты сделать вид, что ты не расстроен и сказать своему чаду, что всё будет в порядке, что главное, что он жив, что всё в его жизни наладиться. Отчасти в этом есть правда, но некоторые события остаются с нами навсегда, возвращаясь в те моменты, когда совсем худо.
— Милый мой, я так по тебе скучала, слава богу, что ты добрался до дома живой, — она обняла его ещё сильнее. 
От боли в сердце её разрывало так, что почти невозможно было терпеть и безумно хотелось закричать, но таких эмоций она не могла себе позволить.
— Мам, давай поедем домой, пожалуйста, — продолжая плакать ещё сильнее, ответил её мальчик.
Вдвоём не без малых усилий они усадили его на заднее сиденье такси, а коляску с сумкой уложили в багажник. Всю дорогу Фёдор молчал, лишившись эмоций на вокзале, наблюдая, как изменился его родной город за почти два года, и надо сказать, что изменений не было. Так, может быть посадили пару деревьев, где-то убрали бордюр, но в целом ничего кардинального.
Его мама уже пришла в себя, насколько это было возможно, и даже пыталась говорить с улыбкой; что-то рассказывала, лишь бы заполнить эту образующуюся бездну тишины, настолько угнетающее её сознание.
— Вот мы и дома, родной.
От Фёдора не последовало ответа, но в этом никто не нуждался. Они пересадили его из такси на коляску. Гравийная дорога, что была под ним, как-то уж очень непривычно и неприятно ощущалась. Частный дом с небольшой летней кухонькой и туалетом на улице; вход в дом преграждали немногочисленные ступеньки, но тем не менее это была преграда, которую следовало как-то преодолевать.
— Сынок, давай я тебя сама занесу, а потом коляску?
— Прекрати, мам, я давно не маленький мальчик и способен, хоть и без ног, передвигаться.
Он самостоятельно слез с коляски, довольно неумело, так как опыта ещё не хватало, встав на культи. Его мгновенно пронзила острая боль от ног до макушки — довольно свежие швы напомнили о себе, словно припоминая: «Братец, если же ты хочешь, чтобы мы стали для тебя опорой, дай нам времени окрепнуть, а затем хоть мячик пинай». Терпя боль, скрипя зубами, он решил помочь себе и упёрся о землю ещё и руками. Со стороны он был похож на какого-то зверька. Развернувшись спиной к ступенькам, помогая себе руками, осторожно начал забираться: одна ступенька — руки, затем культи, вторая ступенька — руки, и так до победного.
Добравшись в зал он залез на огромный диван и разлёгся, как снежный ангел. Боль в ногах пульсировала, и если бы он мог увидеть, то заметил бы, как внизу на бинтах просочилась кровь: видимо рановато для того, чтобы передвигаться самостоятельно. Распластавшись на диване он взорвался в истерике. Услышав это, его мама тут же бросила приготовление чая и побежала к нему, крепко обняв и пытаясь успокоить, нежно покачивая его из стороны в сторону, приговаривая ласковые слова. Это заняло около получаса, и, выплакав всё слёзы, он остановился, немного прихлёбывая ртом и попросив стаканчик воды. А затем, оставаясь в объятиях своей матери, уснул, и во сне постоянно что-то бормотал.
Почему он держался до дома и не проронил ни капли слёз вне его стен? Потому что дом, где мы выросли, является крепостью. Местом, где нас не сможет достать даже дьявол; местом, где при желании нас не удастся побеспокоить либо обидеть. Только в родном доме мы можем почувствовать себя детьми, поностальгировать и вспомнить, как было здорово в детстве, какие были прекрасные подростковые времена, как всё было беззаботно и просто.
Проснувшись примерно через несколько часов, только открыв глаза, он тут же принялся объяснять, что завтра ему следует отнести документы в больницу и начать оформление инвалидности, чтобы начали выдавать пенсию.
— Кстати, ты очень вовремя проснулся. Сейчас начнётся наша любимая передача. И пока ты спал, я пирожков напекла, сейчас заварю чаёк и можем вместе посмотреть, а? — с каким-то вроде энтузиазмом предложила его мама.
— Извини, мам, не сегодня. Что-то у меня нет настроения. Я лучше полежу в своей комнате, подумаю о своём будущем.
Находясь в своей комнате ему удалось уснуть примерно через три часа, может быть и позже. Всё это время он, погружённый в свой разум, думал о том, что ему следует сделать и куда направиться.
На следующее утро, находясь в домашней обстановке, он проснулся, забыв о своём недуге, позабыв про отнятые ноги. Крепко потянувшись, зевнув и с мальчишеской улыбкой попытавшись встать на ноги, его ошпарило, будто кипятком, и он пришёл в себя, вспомнив, что у него отсутствуют конечности, отвечающие за передвижение. Тем не менее ступни и икры ужасно болели, с учётом, что их не было, но они болели. Этот недуг называют фантомными болями. С ним встречается каждый, кто лишился какой-либо части тела. Весьма ощутимая боль для ног, которых нет.
— Слушай, я тут подумала, — прервав сон Феди, поинтересовалась мама, — может мы сходим в церковь после того, как ты управишься со своими делами в больнице? Отец Михаил часто спрашивал о том, как ты поживаешь, и, думаю, он будет очень рад увидеть тебя. К тому же сколько ты у него не появлялся? Лет десять точно будет, а может и больше. Он ведь помнит тебя совсем ещё мальчишкой. Раньше ты любил к нему ходить, м-м-м?
— Мам, ты ведь знаешь, что я не верю в Бога и вряд ли это изменится в ближайшем будущем.
— Не верит он. Видишь к чему привела твоя не вера? Ладно, сейчас не об этом. Может всё-таки сходишь? На душе хоть капельку станет легче.
— То есть, по-твоему, именно Бог отобрал у меня ноги? Не металлические снаряды этих чурок, а Бог вонзил мне их в ноги? Или Бог приказал им расставить растяжки, чтобы они поубивали нас?  Так, по-твоему? Тебе не кажется, мама, что твой Бог немного жестковат?
— Я прошу сделать тебя это ради меня. Не для себя сходи, а для меня, чтобы мне стало спокойнее.
— Я подумаю, когда буду занят своими делами. А пока можно мне тебя попросить помочь встать и умыться? Мне ещё сложновато опираться на культи.
— Да, конечно.
Проезжая по гравийной дороге на коляске, чувствуя каждый камешек, который создаёт тряску и причиняет ему боль, он встречает проходящих мимо него людей и краем глаза цепляет их взгляды, как они искоса пялятся на него. И от этого на душе будто кошки скребут и становится крайне беспокойно. Он понимал из-за чего так происходит, но искренне желал избавиться от этого, хотя сам знал, что это только начало. Каждый раз, когда замечаешь у какого-нибудь человека дефект, глаз так и просится поглазеть на него. Конечно, из-за своего воспитания мы понимаем, что это неприлично — таращиться на человека, тем более на его увечье, но этот чёртов глаз так и просит хоть краешком взгляда, хоть на пару мгновений взглянуть на дефект.
Ещё около десятка жалеющих глаз встретилось ему на пути, прежде чем он добрался до назначенного объекта. Уже в процедурном кабинете ему начали сменять бинты, и он впервые отважился взглянуть на то, во что превратились его ноги, а точнее то, что же с ними стало. Отрезанные чуть выше колена и будто натянутые к центру края кожи были небрежно сшиты ниткой. Таких огромных швов, которые он увидел в висящем зеркале напротив, ему не доводилось ещё встречать в своей жизни. Чувства, когда ты видишь, что из тебя сделали неполноценного человека, которые он испытал, крайне сложно передать словами.
Боль, смятение, обида, ненависть, жалость к самому себе, и всё это вперемешку. Можно ли было из неполноценного сделать что-то другое? Он не знал. Можно ли было принять и сделать это своей особенностью? Пока что ему не виделось такой возможности. Принятие себя таким, какой ты есть, даётся не сразу — для этого требуется время.
— В целом швы заживают неплохо, не гноятся, немного подтекают. М-м-м... на ноги случайно не оказывалось давление?
— Да представляете, случайно оказывалось. Я встал на них.
— Попрошу вас этого впредь не совершать, хотя бы ближайшие пару месяцев. Вашим ранам требуется покой, чтобы они не текли и спокойно зарастали, тогда и боли утихнут.
— Я постараюсь.
— Что ж, в ближайшее время мы займёмся оформлением вашей инвалидности.
— Благодарю.
Выезжая из кабинета, он собирает все взгляды присутствующих в этом длинном коридоре. Неужели всем так интересно пялиться на меня? Неужто я настолько сильно теперь отличаюсь от всех остальных, что все готовы удостоить меня своим драгоценным вниманием? Не припоминаю, смотрел ли я на людей, которые выезжали на коляске. Вероятнее всего, да, как-то вскользь, чтобы они не заметили. Вот только теперь в голову приходит мысль, что все всегда замечали. Стало даже стыдно за своё поведение, но что уж теперь поделать. Что было, то прошло.
Раздумья на тему о том, как это могло произойти с ним, не давали покоя. Шок всё ещё присутствовал в нём, не настолько бросающийся глазу, но тем не менее заметный, если присмотреться. Пожалуй, каждый думает, прочитав в газете или увидев на улице людей без конечностей, что такое уж точно произойдёт не с ним, а в момент, когда такое происходит, никак не может в это поверить и осознать, что произошло, и в какой момент всё пошло наперекосяк.
— Ну что там в больнице? Сказали что-нибудь?
— Всё нормально, мам, — ответил Фёдор, прекрасно понимая, что это не так. Вряд ли уже что-нибудь будет нормально.
— Ты подумал о моей просьбе? Сходим в церковь?
— Я не могу ходить, если ты не заметила. Называй, пожалуйста, всё своими именами.
— Хорошо, если тебе будет так легче, прокатимся до храма и пообщаемся с батюшкой.
— Если ты действительно в этом нуждаешься, тогда давай наведаемся к святому отцу.
Осень уже почти полностью расцвела своей палитрой красок, которые восхищали насыщенностью и разнообразностью. Довольно приятное время: после знойных жарких летних дней оказаться в прохладной осени, когда лёгкий ветерок щекочет твоё лицо, а солнце не так яростно греет земной шар. Где-то на горизонте зависли серые тучи, напоминающие каких-то зверушек, а может быть и маленьких ангелочков, тут уж у кого на что фантазии хватает.
Наши главные герои отправились в церковь и готовились к непростому диалогу. Одна считала, что этот разговор приведёт сына на путь истинный, второй же в свою очередь решительно был настроен на ссору, считая, что разговор с этими «псевдосвятыми» — пустая и бессмысленная болтовня.
— Федь, а ты не хочешь поделиться со мной, если тебе это не сложно, что произошло на войне? Как ты потерял свои ноги?
— Мам, давай не сейчас, мне пока что не очень приятно говорить на эту тему. Дай мне ещё времени и как-нибудь я тебе обязательно расскажу, как это случилось.
— Конечно. А ты людей убивал? — перепрыгивала Наталья Андреевна с одного острого вопроса на другой. Она задавала такие вопросы не оттого, что ей хотелось сделать больно своему сыну, а скорее от простодушия, глупости, если можно так выразиться.
— Ты ведь знаешь, что я служил радистом. У меня кроме убийства времени более ни на что не было. Большую часть службы я провёл в окопе в обнимку с радиоустановкой.
Как часто мы обманываем своих родителей? Скорее, по мере необходимости, в тех случаях, когда нам кажется, что это ложь во благо. Отчасти так оно и есть. Врать, чтобы сохранить спокойствие душ наших близких и не возлагать на их плечи груз, который следует нести только нам. Но в душе всё равно остаётся осадок, оттого что ты обманываешь своего родного человека. Наши болезни, нехватка денег, проблемы в семье, на работе — вряд ли стоит упоминать об этом своим родителям, потому что они как никто другой переживают за наши судьбы и желают, чтобы мы были счастливы. И лишний раз тревожить их повседневными тревогами не имеет нужды.
Получилось так, что весь остальной путь они провели молча, и лишь изредка мать пыталась рассказать и показать, что в городе появилось нового.
— Погоди немного, я завяжу платок на голове, а после мы зайдём в храм и возможно ещё застанем часть молитвы. Мне очень нравится, когда отец Михаил читает молитву: у него это выходит, как ни у кого другого.
Голову Фёдора, заняли мысли о попрошайках, сидящих у ворот, которые они не так давно миновали. У кого-то был попросту неопрятный вид, у кого-то не хватало конечностей; они сидели в своём же дерьме и от них ужасно несло этим дерьмом на приличном расстоянии. Больше всего ему не хотелось закончить так же — с протянутой рукой где-то в переходе. Он рассчитывал на то, что сможет найти себе хоть какую-нибудь работёнку.
Войдя в храм, он почувствовал знакомый с детства сладкий запах свеч, мягкую расслабляющую музыку и нежные голоса: будто ангелы спустились с небес, чтобы подарить свой божественный голос простым смертным. Множество икон и расписные стены внутри церкви — вот что делает это место святым, и, само собой, люди, возводящие эти места к святым. По факту это обычные атрибуты. Так скажем, цирковой шатёр делает помещение цирковым, дрессированные животные и костюмы клоунов.
— Отец Михаил сейчас подойдёт к вам, — буквально через несколько секунд батюшка прибыл на место, где находились Наталья и её сын Фёдор.
— Здравствуйте, Наталья. Здравствуй, Фёдор, — лицо священника тут же изменилось, хотя он и пытался это скрыть, когда он увидел отсутствие ног.
Чувства горя и жалости наполнили его душу. От того юнца, которого он помнил молодого с чистыми и ясными глазами, белоснежной улыбкой и пухлыми щёчками, не осталось и следа.
— Добрый день, отец Михаил.
— Я смотрю, тебе пришлось нелегко на войне, сын мой. Она отняла у тебя ноги и часть души. Надеюсь, ты не стал изливать гнев Господа?
— Вас интересует только это? То есть вас не смущает, что я был на войне и, возможно, убивал других людей?
— Сынок! — попыталась прервать его Наталья.
— Мама, не сейчас!
— Совершенно не смущает. Ты отдавал долг своей стране и своему народу. Это правое дело.
— Правое дело убивать других людей?
— Послушай меня, сынок. Нам дано выбирать свой путь, а Бог может лишь помочь нам следовать этому пути. Периодически он посылает нам испытания, дабы мы могли преодолеть их и увидеть, что нас ждёт что-то большее, что-то светлое и чистое. Как говорил мне один мой товарищ: «Соблазн сдаться будет особо велик перед выигрышем». То, что Господь забрал у тебя ноги, может быть возможностью переосмыслить свой путь, чтобы понять, не свернул ли ты с верного.
— Какой ещё, нахрен, выигрыш? Я вам говорю в лицо, что я убивал людей! А вы мне задвигаете за какой-то урок!
— Я ещё раз скажу тебе: что правильно, а что нет — выбирать не тебе, а Господу. И то, что он преподносит, может подсказать тебе, правильно ты идёшь или же нет.
— Вы хотите сказать, что это урок от Бога? Что больше не было способа объяснить мне, что я не на правильном пути? Вы это хотите сказать?
— Я хочу сказать, что пути Господа неисповедимы, и те уроки, что он нам преподносит, мы должны принять как должное. Ибо в этом мире всё, что ни делается, — делается к лучшему. И ни в коем случае не следует здесь искать виновных, потому что ты не сможешь их отыскать. Прими это как должное, смирись, и ты сможешь почувствовать себя свободнее, независящим от чьего-то мнения или слова. И никогда не жалей себя. Попробуй отыскать свой новый, истинный путь, и твоя жизнь заиграет совершенно новыми красками.
— Поехали, мам, что-то я устал уже сегодня. Всего доброго, отец Михаил.
— И вам всего доброго. Приходите к нам почаще.
— Обязательно! — успела сказать Наталья вслед уходящему священнику.
— Ну что, теперь ты довольна тем, как мы пообщались? Теперь ты не будешь меня терроризировать по этому поводу?
— Ты слишком всё драматизируешь, и, вообще, мне не совсем ясна твоя реакция.
— А как мне нужно было реагировать? Мол, у меня всё отлично, мне отрезали две ноги, но я не отчаиваюсь, ведь впереди меня ждёт только лучшее? Так, по-твоему, я должен был вести себя?
— Вот я о чём и говорю. Ты лезешь из крайности в крайность. Лучше бы внимательно послушал, что говорит тебе мудрый человек.
— Ну да, как же. Всё, что ни делается, — всё к лучшему. Наверное, мне стоит запомнить это на всю оставшуюся жизнь...
Эта напряжённая атмосфера между сыном и мамой завели их разговор в тупик, и, казалось бы, более не о чем говорить, но как обычно случалось в их семье, молчание прервала женщина, которая являлась главой в их небольшом семействе.
— Ладно, закроем эту тему. Ты не хочешь завтра съездить со мной на рынок? Заодно поможешь мне донести сумки. Чуть-чуть развеемся от этой обстановки.
— Знаешь, у меня есть желание побыть одному и немного поразмыслить над тем, что произошло сегодня.
— Хорошо, только прошу тебя не замыкаться в себе. Правильно ведь сказал святой отец: на мир можно взглянуть под другим углом и то прекрасное, что тебе не удавалось увидеть до этого, сможет проясниться. Попробуй отыскать что-нибудь, что принесёт тебе небольшую радость.
— Угу, я постараюсь.
— Знаешь, я тут дядю Колю попросила помочь тебе попасть в дом. Надеюсь, ты не будешь противиться этому?
— Мам, это крайне унизительно, тебе так не кажется? Звать человека не из нашей семьи?
— Послушай, но тебе ведь больно передвигаться самому, и к тому же это будет один раз, если ты решишь воспротивиться. Я бы не сказала, что он не из нашей семьи: пока ты был на войне, дядя Коля очень помогал мне с домашними делами.
Тяжело вздохнув, как бы этого не хотелось Феде, он был вынужден согласиться — понимал, что самому это сделать невозможно, а у матери не хватит сил.
— Ладно, давай попробуем.
Дядя Коля, довольно сильный и крупный мужчина, взял под мышку Фёдора. В эту минуту он почувствовал себя максимально ничтожным. Единственное, чего он возжелал, чтобы этого никто не увидел.
— Большое спасибо, Николай, — сказала Наталья. — Что бы мы без вас делали. Не желаете попить с нами чая? У нас и ватрушки имеются.
— Отчего же не попить, тем более от ватрушек я отказываться не умею, — с улыбкой на лице ответил Николай.
Слышалось в этом диалоге и нечто похожее на флирт, от которого Фёдору стало противно.
Наталья Прокофьевна уже десять лет жила одна с сыном. Её муж и отец Феди погиб на работе. Нарушение техники безопасности, как впоследствии передали их семье. Андрей Владимирович, отец Феди, работал на металлургическом заводе на валковом станке. Придя на работу после хорошей пьянки, сонный и даже потерянный, он забыл отпустить лист металла и его руку затянуло в станок, а затем и всё тело. По туловищу будто прошёлся асфальтоукладчик. Спасти его было невозможно: пройдя через станок, он вышел мешком с переломанными костями и органами. Во время похорон крышка гроба была закрыта, так как косметический ремонт тела был невозможен. С тех самых пор в семье забыли про слово «счастье»: мать была вынуждена трудиться на нескольких работах, чтобы прокормить и одеть своего сына, а Фёдор уже в пятнадцать лет начал зарабатывать небольшие деньги, от которых зачастую ему не оставалось и гроша.
Впервые за многие годы Наталье приглянулся мужчина, появился интерес, и её женское либидо вновь пришло в норму после длительного застоя. Она оказывала внимание Николаю, а он в свою очередь с удовольствием принимал его. Он не был богатым или зажиточным человеком: обычный работящий мужик с небольшим спектром запросов. Но его отличала широкая душа и дружелюбие. Ни разу за то время, что они общались, он не жаловался на свою жизнь, на то, что у него маленькая зарплата, чего-то не хватает, — нет. Он был доволен тем, что имел и строил небольшие оптимистические планы на будущее. За эти качества она и полюбила Николая Андреевича.
Федя отказался от чая, сославшись на не самое лучшее самочувствие, и попросил помощи, чтобы добраться до кровати. Разные мысли приходили в его голову, пока в соседней комнате Наталья флиртовала с Николаем. Но это совершенно не беспокоило его. Основная часть мыслей была о его будущем. Самоубийство — как вариант, но ему не хотелось совершать это из-за одного человека; он не мог себе позволить такую роскошь, чтобы причинить столько боли, прекрасно понимая, что жизнь его матери будет окончена навсегда.
Мысли о его будущем — чем он сможет заниматься, находясь в своём не очень-то выигрышном положении? Спорт? Навряд ли в его небольшом городке есть секции для инвалидов. «В нашем-то городе секций для здоровых людей не хватает, куда уж для инвалидов. Пойти работать? Да кому нужны такие работнички? Пенсии наверняка не хватит для того, чтобы спокойно прожить, хотя мне не нужно многого для счастья. Выпрашивать милостыню? Сомневаюсь, что это хороший вариант» — слишком большая гордыня помешает ему этим заниматься. В голову начали приходить ироничные мысли: «Может, одеться в военную униформу, взять гитару и распевать песенки возле какого-нибудь входа на рынок или на вокзале», — ха, это уже перебор, думал он теперь. «А может мне стоит начать писать книги? Стоп, это уже явно полный бред».
Под эти занимательные мысли он погрузился в глубокий сон и уже поздней ночью, около четырёх часов утра, проснувшись от сильной боли в ступнях, он в очередной раз начал чувствовать их. На какой-то момент появилось чувство радости: быть может, наконец-то закончился этот дурной сон и его ноги при нём, целёхоньки и не тронуты.
Вернувшись в реальность он попытался согнуть колено — у нег выходит это сделать.  Счастливый он хватается рукой за свою ногу, и — ничего там нет. В очередной раз он почувствовал боль и тоску по тем временам, когда у него были ноги. «Как это возможно? Я ведь чувствую боль».
— Ма-а-ам, мама! 
Будто кипятком ошпаренная мать залетает в комнату, не успев до конца открыть сонные глаза, с ужасом и паникой спрашивает, в чём дело.
— Извини, если я тебя напугал, просто у меня очень разболелась нога и мне нужны мои таблетки, а самому мне не удаётся до них добраться. Нужно будет утром продумать этот момент и, наверное, на ночь оставлять таблетки на подоконнике с водой, чтобы я мог без проблем, не тревожа тебя воспользоваться ими.
— Да, конечно, дорогой, минуточку, — выйдя за дверь, глубоко выдохнув, она отправилась за стаканом воды. 
Вроде бы ничего не случилось, но тревога на душе осталась. В этот момент её сын размышлял, насколько жесток мир, если, отняв его ноги, он напоминает об этом каждый раз через боль, чтобы не забыть о потере. Он пытался не зацикливаться на их отсутствии, но эти фантомные боли каждый раз возвращались и не давали забыть об утрате.
Утро добрым не бывает — и вряд ли оно может быть добрым, если началось в восемь часов до полудня. Но как ни пытался Фёдор заснуть в очередной раз, ему это не удавалось. «Что ж, следует сегодня немного развеяться и если получится отвлечься. Утренняя прогулка вряд ли будет плохой идеей. Сходить и насладиться знакомыми и любимыми местами — вполне неплохо», — думал он.
Приведя себя немного в порядок не без помощи матери, он отправился на прогулку местам своей былой славы. Конечно, в городе особо не разгуляешься, и виной тому было небольшое количество территорий, куда можно без проблем попасть на инвалидной коляске. Одним из таких мест являлся небольшой городской парк с парочкой кафе, где можно купить не такой уж и скверный кофе.
Направляясь в парк, он старался не замечать пристальные взгляды прохожих. Теперь это стало неотъемлемой частью его жизнью. «Что ж, буду думать, что я суперзвезда, и каждый желает получить автограф от меня или хотя бы полюбоваться мной», — рассуждал Фёдор, как вдруг на главной площади (вряд ли это место можно было назвать площадью, скажем, площадочка, небольшая, но тем не менее площадка) он замечает одно знакомое ему с детства лицо, вернее, со школы. Чуть ли не выпадая из коляски, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, до него долетают возгласы его имени. Оставалось единственное — игнорировать, — но это будет весьма неприлично.
— Федька, это ты что ли? Господи, что с тобой произошло?
— Привет, Кристина. Да вот знаешь, шёл, потерял сознание, очнулся — ног уже и нет. С кем не бывает, — с нехарактерным для него чувством юмора произнёс Фёдор. Ответ обескуражил его одноклассницу. — А как твои дела идут? — спросил он абсолютно без интереса.
Ему не очень хотелось продолжать диалог, но ради приличия пришлось это сделать. Тут же появилось какое-то гложущее чувство то ли неполноценности, то ли неудобства, и даже немного стыда за своё нынешнее положение.
— Слушай, тыщу лет тебя не видела и не слышала. А по правде, что произошло? — не поняв ироничного ответа и того, что ему не очень-то хочется продолжать разговор, она настояла на своём.
— На войне с людьми приключаются различные неприятности, как видишь. Знаешь, мне неприятно вспоминать об этом.
— Понятно, — ничуть не смутившись, она продолжила и вспомнила про знакомого, решив, так сказать, подбодрить своего однокашника. — Ты, главное, не расстраивайся, ведь жизнь на этом не заканчивается. У меня есть знакомый, у которого нет ноги, но у него и семья и дети, да и вообще он счастлив. Так что ты это, ну сам понимаешь...
— Да, спасибо. Как там наши поживают? С кем-нибудь виделась? 
— А... потихоньку, живут себе, работают, ничего интересного. А ты чем думаешь дальше заниматься? Какие планы?
— Я пока ещё не совсем знаю, чем буду заниматься. У тебя случайно нет никого, кому нужны на работу такие, как я?
— Да вроде нет. Знаешь, я, конечно, поспрашиваю, но не уверена. В наше время здоровых мужиков не хватает, а такие... Ой, извини, что-то я задумалась.
— Тогда сам что-нибудь придумаю. Всего доброго, а то я немного вроде как спешу, мне тут нужно переговорить кое с кем.
— А тебе в какую сторону? Может нам с тобой по пути? — не желала заканчивать разговор его собеседница, ведь не так уж и много инфоповодов в их небольшом городке, а тут что-то новенькое.
Вряд ли кому-нибудь хочется представать перед своими одноклассниками в плохом свете, либо в то время, когда у тебя что-то пошло не так. Нет...
Мы всегда стремимся показаться лучше, показать, что мы имеем и чего добились, а уж тем более пред своими давними знакомыми. Никто не хочет говорить, что погряз в своей никчёмной жизни, ничего не смог добиться и сидит в том же лягушатнике, да и в целом этому рад. Тем более под бутылку водочки жизнь приобретает совсем другой окрас.
Нет... Машины, красивая жена, путешествия, статус, деньги — вот чем большинству хочется похвастаться, дабы увидеть завистливые глаза неудачников.
Так и наш герой чувствовал себя неудачником, который не то чтобы преуспел в этой жизни, так ещё и растерял свои конечности.
— Знаешь, вряд ли нам в одну сторону, я планировал пройтись в раздумьях.
— Если ты решил ПРОЙТИСЬ, то иди — не очень-то и хотелось, — не без доли сарказма и обиды ответила ему одноклассница.
Немалое облегчение ему удалось почувствовать, когда собеседница покинула его зону комфорта.
— «Мда... Надо же было наткнуться на эту стерву в тот день, когда я решил спокойно прогуляться. Да и настроение гулять куда-то пропало, наверное, пора закругляться и идти домой», — заключил Фёдор.
В очередной раз погрузившись в себя, уже действительно не замечая прохожих, он катил с небольшой горки, не давая коляске сильно разогнаться и думал, что происходящее в его жизни как-то неправильно. В чём же он так сильно провинился? Конечно, некий ответ был на его руках: он вспомнил то утро, когда он взрывал женщин и детей. Он понимал, насколько ужасно то, что сделал, но ему тем не менее казалось несправедливым такое наказание: «Ведь я просто выполнял приказ. На войне либо ты, либо тебя». Всё очень просто на первый взгляд.
В таких раздумьях его резко оттягивают назад с дороги и перед его коляской пролетает машина.
— Молодой человек, вы что творите? Жить надоело?
— Извините, я немного задумался, — начал было оправдываться Фёдор, а затем решил, что это лишнее.
— Будьте повнимательнее, пожалуйста, а то так можно и с жизнью попрощаться.
— Угу, спасибо большое. Всего вам доброго.
После этого последовала нелепая сцена, которая продолжалась ещё секунд сорок, пока не загорелся зелёный светофор. Инцидент обсудили, все всё поняли, но идти им следует в одну сторону. И вот она, неловкая пауза, в которой прослеживается напряжение, и вряд ли стоит продолжить беседу с незнакомым человеком и узнавать его мнение о сегодняшней погоде. Это неловкое молчание длится ровно столько, пока не загорится зелёный свет. А при сигнале можно спокойно выдохнуть и расслабиться. А потом забавно вспоминать, что вы, как два идиота, стараетесь не встретиться взглядом со своим нежданным собеседником.
Уже подъезжая к дому, Фёдор остановился и подумал о том, чтобы прогуляться ещё немного, но тут же вспомнил о неприятной встрече с человеком из прошлой жизни и не захотел повторять этот опыт. Пожалуй, прогулки стоит отложить на вечер. Лучше подышать ночным городом, когда будет поменьше народа, а следовательно и меньше поднятой пыли. Вероятность встретить кого-либо знакомого будет намного меньше, думал он.
— О, ты уже вернулся! А я вот только с базара пришла. Накупила столько, что еле-еле донесла пакеты. Хорошо, что мимо проходил дядя Коля и любезно помог мне их донести. И знаешь, мне бы хотелось, чтобы в следующий раз ты пошёл со мной и помог мне.
— Как-то часто я стал слышать про этого дядю Колю. Что у вас с ним?
— Да нет, что ты, сынок, он просто хороший друг.
— Я ведь не против него, мам, он мужик вроде порядочный. Если тебе он приятен, то почему бы и нет. Ты довольно давно одна, я думаю, папа был бы не против, если бы ты попробовала начать отношения с кем-нибудь другим.
— Перестань. Лучше скажи, как ты прогулялся, чего нового увидел?
— Всё по-старому. Ты ведь и сама знаешь, что ничего толком не изменилось.
— Никого из знакомых не встретил?
— Нет. Просто спокойно прогулялся.
— Ну и хорошо. Что дальше делать будешь?
— Я думаю, пока что посмотрю телевизор, а вечерком прогуляюсь ещё. Хочу насладиться тишиной.
— Отличная идея. Может я с тобой пройдусь?
— Я же сказал, мам, что мне хочется насладиться тишиной в одиночестве.
Как лучше всего сжечь время? Телевизор, как вариант, но довольно быстро скатывающий тебя на дно умственного развития. Книга — весьма неплохой вариант, но если ты увлекаешься одними романами, это далеко тебя не продвинет. Игры — ещё одна отличная вещь, которая помогает убить время. Но разумно ли убивать своё драгоценное время, с учётом, что нам его отведено не так уж и много. Каждый свободен выбирать, как он желает уничтожить своё свободное время, главное, чтобы вы не жалели, что оно ушло зазря.
Немного задремав, он проснулся с ощущением разбитости: то чувство, когда ты точно знаешь, что засыпать не следовало, но ты уснул. Желания куда-либо выходить уже не имелось, поэтому он решил остаться на диване и продолжить смотреть телевизор, а уже завтра вечером отправиться на прогулку.
— Сынуля, — донеслось из коридора.
Федя услышал голос матери.
— Да мам?
— Ну что? Когда ты собираешься пойти гулять?
— Ой, знаешь, я тут подумал… наверное, не сегодня.
Немного взгрустнув и опустив глаза, борясь с нежеланием обидеть сына, она всё-таки решилась сказать.
— Что ж, скоро придёт дядя Коля. Я, наверное, скажу ему, чтобы зашёл в следующий раз.
— Ладно, ладно. Не надо ничего говорить. Я сейчас умоюсь и пойду погуляю. Хорошо?
Тут же у неё появился блеск в глазах и небольшая улыбка на лице.
— Спасибо, мой милый.
Солнце уже начало заходить на запад, и наш герой отправляется, как станет ему известно в ближайшие часы, в непростой путь. Он медленно катился по гравийной дороге с немногочисленными домами вокруг, как вдруг за спиной в пятидесяти метрах от него остановился небольшой джип, который он почти не расслышал. Из машины вышли двое рослых мужчин и стали двигаться в его направлении.
Фёдор смог заметить их лишь тогда, когда один мужчина схватился за спинку инвалидной коляски сзади.
— Добрый вечер, молодой человек, — с широкой белоснежной улыбкой поздоровался один из здоровяков.
— И вам не хворать, ребят. Что-то случилось? У меня ничего ценного нет. Вообще ничего нет, если быть точным.
— Есть у тебя ценное или нет — нам виднее. Но ты не беспокойся, мы сейчас прокатимся, а потом ты поедешь спокойно по своим делам.
Не успев ничего противопоставить, Фёдор и двое мужчин направились в обратную сторону, по направлению к машине.
— А если я не хочу ехать с вами и закричу?
— Слушай, давай по-нормальному. Спокойно поговорим в машине, а там уже всё порешаем. Ты ведь не хочешь лишиться ещё чего-нибудь кроме ног, не так ли?
Они закинули Фёдора на заднее сиденье. Один из мужчин сёл рядом. Коляску откинули в кусты, что шли вдоль дороги. На просьбу взять коляску они заверили, что с ней ничего не случится: они вернут его на место и усадят в неё обратно.
—Смотри. браток, какое дело. У нас тут возникла одна интересная, можно сказать, безумная, но возбуждающая идея. Не буду ходить вокруг да около и спрошу как оно есть. Как ты относишься к сексу втроём?
У Феди оборвало дыхание. Находясь в шоке от происходящего, он не понял суть вопроса.
— Чего-чего? Я не расслышал…
— С-е-к-с в т-р-о-ё-м, — по буквам повторил рядом сидящий мужчина.
— А... да, я слышал про такое. Если будет две девушки, то может быть, — включил на мгновение дурачка Фёдор.
— А-а-а. Нет, братец. Втроём — я имею в виду тебя, себя и моего друга. Сечёшь?
И уже в этот момент у ребят, что похитили Фёдора, начали привставать члены. Кровь забурлила по венам, и возбуждение росло с каждой секундой.
— Ты ведь не против, земляк? — слегка возбуждённым голосом задал вопрос парень, сидевший у руля.
— Э... ребят, вы ведь, наверное, шутите? А? Я не из этих и никогда мне это не было интересно. А? Бросьте вы это дело, высадите меня, и я просто забуду о том, что слышал и никому никогда не скажу.
— Ладно, это даже больше подогревает интерес.
Ребята начали переговариваться между собой, периодически поглядывая на калеку. 
— Знаешь, мне хотелось, чтобы он был против и может быть начал сопротивляться, — подняв левую бровь один их них посмотрел на Фёдора.
— Что ж, у тебя есть два варианта: расслабиться и получить удовольствие либо получить пиздюлей, а затем удовольствие достанется только нам. Ты волен сам выбирать — мы люди честные и уважаем любой выбор.
— Мужики, ну вы чего? Я ведь воевал, ноги свои отдал за страну. А вы что удумали, изнасиловать меня?
— Слышь, солдатик, у нас разговор короткий. Ты кровь за Родину проливал и в рот возьмёшь за Родину. Ничего, потерпишь, Родина ждёт от тебя этого, поверь. Можно сказать, нуждается в тебе, — на этом моменте мужчина, сидящий рядом, поднял указательный палец вверх и начал трясти рукой.
—Мы можем с тобой в приказном тоне разговаривать, если тебе будет проще. Ты ведь к приказам привык? А?
— Солдат, смирно-о-о! Разворот на сто восемьдесят градусов, раз-два! Упор раком при-и-и-нять! Ха-ха-ха! — это повеселило обоих мужчин и они ещё пару минут не могли успокоиться от смеха.
После этих слов у обоих члены стояли колом. Настолько сильная эрекция, что они отодрали бы любую дырку, которую им подсунули, но в этот момент они жаждали раненое тело. Всё как в животном мире: замученное и истерзанное в драке или от болезни животное обычно погибает оттого, что его начинают добивать здоровые особи. В животном мире это понятное явление, так как хилый член стаи, если мы говорим именно о неё, ослабляет её и подвергает опасности всех её членов, но можно ли это применить к человеку? Да, возможно, но лишь при определённых обстоятельствах.
Вдруг Фёдор попытался открыть дверь, чтобы выскочить на ходу из автомобиля. Не факт, что этот маневр сохранил бы ему жизнь, тем не менее попытка стоила своего. К его сожалению, помешал сидящий рядом парень, которого звали Виктор.
Он одним ловким движением вернул калеку на место, а вторым разбил ему нос. Фёдор потерял сознание.
— Ты его там не убил?
— Не, Вась, не убил, не переживай.
— Я надеюсь на это. Мне хочется, чтобы он был живым, когда это произойдёт, тем более мы уже подъезжаем, — от явного нетерпения Василия — водителя авто — начало трясти.
Зрачки расширились до такой степени, что радужки будто и не было в помине. Здравый разум туманился похотью и желанием выебать инвалида.
Они отъехали недалёко за город, после чего по просёлочной дороге добрались до одинокого небольшого домика. Это, вероятно, была заброшенная дача. Василий прошёл в дом и включил свет, а затем вернулся ко второму мужчине и помог перетащить тело безногого солдата. Они перенесли его на большой диван и для храбрости выпили по стакану водки. Мужчины стали с нетерпением ожидать, когда очнётся их славный заключённый.
— Просыпайся, мать твою, — последовала сильная пощёчина, да такая, что у Фёдора из глаз посыпались звёзды.
— Вы чё творите, мужики? Вы мне нос сломали. Да я в полицию пожалуюсь.
— Если тебе повезёт, и выживешь, можешь попробовать это сделать. И кстати, можешь кричать во всё горло, если ты любишь — всё равно никто не услышит. Кричащие люди меня очень заводят.
Паника, страх, боль и непонимание его дальнейшей судьбы полностью захватили разум Фёдора. Сопротивляться, драться, кусаться, — хоть что-то сделать, чтобы не допустить этого безумия. Но тут его мысли прервали ощущения, что с него стаскивают штаны. Дикий ужас охватил его. Он начинает отпихиваться руками, но тут его руки заламывают назад и не дают ему возможности двигаться. Мгновение — и он ощущает, как его задний проход начинают смазывать какой-то жидкой, холодной дрянью.
У обоих мужчин на лицах огромные и устрашающие ухмылки; временами из их уст срываются насмешки. В один момент к его заду приставляют что-то тёплое — небольшое касание — затем дикая и непонятная боль пронзает внутри между ягодиц. Вперед-назад, будто трубочист перепутал отверстия и решил прочистить его анус. Настолько неприятные и унизительные ощущения, что Фёдор начинает плакать. Парень, что находится сзади, входит всё глубже и глубже, будто он задался целью добраться до его желудка. Фёдор начинает слышать лёгкие постанывания, как вдруг второй — Василий, — держащий его руки, сказал:
— А теперь, паскуда, открывай рот и соси мой толстый член, — после чего расстегнул ширинку и поднёс член ко рту Фёдора. 
Фёдор попытался укусить его за этот конец, но ему тут же прилетела ответная реакция.
Он смутно помнил о том, что происходило, но точно знал, что его начали бить кастетом по зубам. Передние зубы вылетали один за другим из его рта. Море крови сопровождало падение зубов, а также крики, боль и страдания. Фёдор начал молиться, чтобы он отключился, но этого так и не произошло. И вот он чувствует, как в его рот через закрытые и напряжённые губы влезает член. Он давится массой крови, зубов, а теперь и членом.
Сцена, когда Вася совал и высовывал член изо рта, напомнила ему, как он лишал девственности свою жену, и, что несомненно возбуждало его до крайней степени, как он видел кровь на своём конце.
Член в заднице и член во рту — какой-то повышенный уровень членов в его организме. Можно ли мужчине почувствовать себя ещё более униженным, чем в этой ситуации? Вероятнее всего, нет.
Почти одновременно он почувствовал, как его прямая кишка и полость во рту заполнились чем-то жидким и тёплым. Он не мог понять, во что превратился его рот: он был заполнен кровью, зубами и вязкой жидкостью. Он уже почти захлебнулся, так как не собирался глотать всю эту мешанину, как вдруг его отверстия освободились, и появилось время передохнуть и выплюнуть содержимое изо рта. Теперь они оба лежали на диване, тяжело дыша, когда один из парней предложил минут через пять сделать второй заход.
— Знаешь, мне хочется развязать бинты и распустить швы, чтобы ещё немного заполнить эту кровать кровью. А? как тебе идея?
— Ты всё-таки хочешь, чтобы он здесь умер?
— Честно говоря, мне вообще плевать, что с ним будет. Я просто хочу взять от этого момента всё по максимуму. Мы ведь можем замотать ему ноги обратно, так ведь?
— Слышь, товарищ, ты наверное всё ждёшь, когда сможешь отключиться? — обратился он к еле живому Фёдору. — Боюсь разочаровать тебя, но этого не произойдёт. Тот препарат, что мы тебе ввели, не даёт человеку потерять сознание. Так что ты сможешь полностью насладиться всеми прекрасными моментами этого романтического вечера.
Лёжа на животе, почти убитый, выплёвывая коктейль из спермы, крови и зубов, Фёдор что-то стонал, плакал и молил, как вдруг замер от новых ощущений: на его культях начали разматываться бинты.
— Слушай, а может хоть чуть-чуть обезболим его? Не дай бог сердечко-то не выдержит и отъедет ненароком.
— Он же военный, на войне терпел и здесь потерпит. Правильно говорю, солдатик?
— Убейте меня, прошу вас, — простонал Фёдор, — хватит, просто убейте.
— Ты чего, братец? Куда ж тебя убивать? Мы что, похожи на убийц? А? То-то, нет.
Фёдор почувствовал адскую боль сначала в одной культе, затем во второй, будто по ним водили ножом, хотя на самом деле так и было. Затем из двух его ног начала идти кровь. Алая, прекрасная как роза, кровь. Они видели в крови что-то привлекательное и будоражащее, то, что грело их душу и манило разум. После завершения процедуры по спуску крови, Вася и Рома поменялись местами и начали с особым усилием трахать бедное, истекающее кровью тело инвалида. Всяческие чувства уже покинули его на этом этапе — он думал, что уже умер и попал в ад за те поступки, что совершал, и теперь получает наказание по всей строгости. Ему оставалось только ждать и надеется, что это бесконечная пытка всё-таки закончится.
Роман, перед тем как войти в анал Фёдора, хорошенько смазал член в крови и попытался втиснуть его максимально резко. Им уже переставало нравиться, что Фёдор практически не сопротивляется, и тогда тот, что находился во рту, начал бить его по голове, дабы получить ещё немного сопротивления. Федя чувствовал, что его прямая кишка разорвана, но это уже не имело никакого значения. Кончив по второму разу, они успокоились и, немного отлежавшись, один из них, тот, кого звали Рома, предложил последнюю идею.
— Знаешь что, Василий Игоревич, у меня возникло ещё одно желание!
— Да? И какое?
— В общем, ты ляжешь на спину, а он к тебе на пузо. Я прорежу дырочку в его мошонке и выебу эту дырку, — и улыбка расползлась столь широко, что Васе стало немного страшновато. — Да ладно тебе, это будет последнее.
На лице Василия появилась идентичная улыбка. Идея, которая показалась ему уже сверхбезумной, заиграла новыми красками. Он предвкушал осуществить её.
— А у него от такого сердце не остановится?
— Не переживай, у меня есть ампула адреналина — заведём его, ха-ха-ха-ха.
В третий раз Фёдор ощущал, как его полумёртвое тело снова хватают. В этот раз его уложили на пузо одного из мужчин — он не мог уже разобрать, кто есть кто. Затем последовала такая боль, которую он прежде не испытывал. Первая мысль: ему отрезали мошонку, потому что после надреза он почувствовал, как из неё что-то вытекло между ног, тёплое и приятное. Затем двойное проникновение в его анус и разорванную мошонку, каждый раз всё больнее и больнее. Он начал в голове молить бога, чтобы тот сжалился над ним и остановил его грешное сердце. Этого он так и не дождался. Третий акт соития был больнее, но и быстрее, чем предыдущие разы. Затем его скинули на кровать, и он остался лежать, не подавая признаков жизни, но всё ещё находясь в сознании.
Выкурив по сигарете, Вася и Рома решили чуть-чуть прибраться, замотать обрубки ног бинтами и напихать в мошонку побольше тряпок. Смыв с себя всю кровь и переодевшись в новую одежду, они, засунув Фёдора в какой-то мешок, кинули его в багажник машины, на которой приехали.
Они прибыли ровно на то место, откуда забрали Фёдора, и даже достали коляску из кустов, усадив его в неё как манекен. Вряд ли то, что от него осталось, можно было назвать человеком. Тело без души: голова опущена, пустые глаза. Со рта всё ещё шла кровь, как и из задницы кровь вперемешку со спермой, с ног и мошонки также вытекали жидкости его организма, и не только его.
Пробыв на том месте около получаса, его нашла мама с дядей Колей: они ходили по улицам всю ночь, пытаясь отыскать его, а уже отчаявшись возвращались домой. С криками она кинулась к своему сыну, от которого уже ничего не осталось. Будто это была просто обёртка. Она пыталась достучаться до него, но не получила успеха. Николай зашёл в ближайший дом, разбудив людей, и попросил позвонить в скорую помощь. Уже через десять минут по пустынным утренним улицам на вызов приехала бригада медиков.
Фёдора тут же отправили в реанимацию, где провели множество операций, потратив около трёх часов. Кровоточащие части были зашиты, но дело было в том, что если снаружи его можно было залатать, то внутри его душа, если она конечно существовала, была уже мертва.
Под словом душа я скорее подразумеваю человеческое сознание, нежели что-то духовное. Разум, который можно уничтожить или возвысить. Можно ранить, а можно пригреть.
Около двух недель он провёл в палате интенсивной терапии. Жизненные показатели всё это время были очень слабы — Фёдор был буквально на волоске от смерти, когда они вдруг начали приходить в норму. Его перевели в обычную палату, где с ним уже большее время могли проводить близкие.
— Доктор, он постоянно смотрит в одну точку, ничего не говорит, только изредка реагирует на меня, но по большей части просто смотрит в никуда, — переживала мать Фёдора и со слезами на глазах пыталась хоть что-то выяснить у врача.
— По всей видимости, он перенёс сильнейшую психологическую травму. На этом этапе ему требуется больше покоя и никаких тревожных новостей извне. Мы проводим медикаментозное лечение, и я думаю, что в конце месяца его организм будет здоров, насколько это возможно. Я не могу говорить о его сознании — здесь требуется хороший психотерапевт, который проведёт с ним немалую работу. Таких специалистов в нашем городе нет, поэтому стоить это будет очень дорого. Так что на вашем месте, если вы хотите, чтобы ваш сын выздоровел, я бы начал задумываться, где взять денег. А пока всё что нам остаётся — надеяться на лучшее. На то, что может быть случится божье чудо, и он сможет самостоятельно выкарабкаться.
После этого разговора прошло около трёх недель. Большую часть времени он молчал и лишь изредка пытался что-то говорить, хотя из-за отсутствия передних зубов разобрать его слова было крайне сложно. И только одну фразу Наталья смогла разобрать чётко, от чего ей становилось очень больно: «Всё, что ни делается, мама, всё к лучшему», — после этих слов он начинал слегка улыбаться.
После потери ног у Фёдора отобрали его нормальную жизнь, но он не был сломлен морально. Теперь же ему не удавалось сосредоточиться ни на одной мысли, кроме тех, как его насиловали. Они всплывали у него в голове снова и снова, и с этим он ничего не мог сделать.
Они договорились съездить в полицию и подать заявление об изнасиловании, потому что к ним так и не явился никто из правоохранительных органов, что было крайне странно.
— Ты, главное, не переживай, просто расскажи, что случилось, и мы пойдём домой, хорошо? На обратном пути я куплю тебе мороженое, хочешь? Или чипсы?
— Хорошо, — без единой эмоции ответил её сын.
— Там все дяди хорошие, никто тебя обижать не будет. Тебе просто нужно будет рассказать это или написать всего лишь один раз. А потом ты можешь забыть об этом навсегда.
Практически тотальное равнодушие исходило от Фёдора. Ему уже было глубоко плевать, что будет с ним или с его обидчиком. Он хотел прекратить всё это: боль и воспоминания. И после того, как он накажет своих обидчиков, дальнейшая его судьба стала очень ясной. Подходя к полицейскому участку, Федя своими глазами увидел, как в курилке возле входа в отделение двое сотрудников в форме курят и смеются. И он узнал в этих людях своих обидчиков: на мгновение его снова охватывает ужас и начинает трясти. Он дёргает за рукав свою мать, стоящую сзади, буквально умоляя развернуться и покинуть это место. Он начинает рыдать. Федя, конечно, получил недопонимание со стороны матери, но, тем не менее, она поддалась на эту мольбу.
— Что случилось? В чём проблема, сынок? 
— Я... я... я... не хочу делать это сегодня. Давай в другой раз?
— Да, конечно. Как ты захочешь.
В момент, когда его мать разворачивала коляску, он, и без того находясь в ужасе, увидел лица этих мужчин и заметил, что они узнали его и начали громко смеяться. Такого ужаса он больше не выдержит.
Направляясь домой, он чётко знал, что собирается делать. Так же чётко он понимал, что больше не вернётся сюда никогда. Только лишь одна мысль была в голове, очень ясная, пожалуй, впервые за месяц: он знал, что именно должен сделать — закончить это всё, и поскорее.
— Слушай, мам, а ты можешь позвать дядю Колю, чтобы он пришёл?
— Да, а для чего тебе он?
— Мне просто нужна его небольшая помощь, да и просто как-то захотелось побольше людей в доме.
— А это срочно, сынок?
— Нет, можешь не спешить. Зайди что-нибудь вкусное ещё прикупить, что-то мне сладкого очень захотелось.
— Угу.
Она довела его до дома, обняла и отправилась к дому Николая, до которого было около получаса ходьбы. Не желая заходить в дом, Федя остался на улице и отправился в летнюю кухню, в которой находилась ванна, прихватив с собой кухонный нож. Он вспомнил один из фильмов про итальянских мафиози, когда они наливали тёплую ванну и перерезали себе вены. Так обычно происходило, когда человек должен умереть, но убивать жестоко не хотели и в качестве милости ему предлагали убить себя довольно безболезненным способом. Так он и поступил.
Набрав тёплую ванну воды, Федя полностью разделся и забрался в неё. У него уже ничего не болело, и он мог спокойно передвигаться на культях. На несколько минут он расслабился в тёплой ванне, ничего не предпринимая. Затем взял нож, который до этого положил на край ванны, и сделал абсолютно спокойными руками вертикальные разрезы по венам на двух руках. Почувствовав, как в тёплой воде из него медленно вытекает жизнь, не жалея ни о чем, не вспоминая ни о ком, не думая о последствиях и сколько боли он принесёт, Федя медленно погружался в приятный сон. На его душе разливалось тепло. Он осознавал, что все его страдания сейчас окончатся, и лишь одна фраза сорвалась в бездну с его губ:  «Всё только к лучшему...»