Коматозные видения

ПРЕДИСЛОВИЕ

Читайте книгу только, если вы психически здоровы и имеете внутренний запрос на своё духовное пробуждение! Структура текста и его смыслы имеют мощный трансформационный эффект. Читая книгу, вы принимаете на себя ответственность за все возможные последствия, которые могут произойти после чтения данной книги.

Инструкция по чтению "коматозных видений" и пониманию смыслов:

1. Будьте открыты: Не пытайтесь найти логику там, где её намеренно нет. Позвольте тексту вести вас. Отбросьте привычные ожидания от повествования.

2. Слушайте свои ощущения: Обращайте внимание на то, что вы чувствуете, когда читаете определённые сцены. Какие эмоции они вызывают? Какие ассоциации возникают? Ваши ощущения — это ключ к пониманию символических смыслов.

3. Ищите повторы: Замечайте повторяющиеся образы и фразы. Подумайте, почему они повторяются, как они меняются. Попробуйте почувствовать их ритм, их "мантру".

4. Задавайте вопросы: Не бойтесь задавать вопросы себе и тексту. Почему Михаил оказался в такой ситуации? Что означают эти символы? Какую роль играет Алина? Ответы часто приходят не в виде прямых утверждений, а через интуитивное понимание.

5. Не бойтесь неопределённости: Роман намеренно оставляет некоторые вопросы без ответа. Это отражает природу самой жизни и сознания. Ваша задача — не найти все ответы, а научиться жить с вопросами, искать свои собственные смыслы.

6. Соединяйте точки: По мере чтения вы, возможно, начнёте видеть связи между разными видениями, между прошлым, настоящим и будущим героя. Эти связи — это то, что я называю "архитектурой сознания".

7. Ищите свой "дом": В конце концов, роман — это о поиске своего истинного "Я", своего "дома" внутри себя. Что для вас является фундаментом? Что вы готовы "построить" для себя и для своих близких?

Я верю, что каждый читатель найдёт в этом романе что-то своё, что-то личное. Я надеюсь, что это путешествие поможет вам не только понять историю Михаила, но и лучше понять себя.

С уважением и надеждой на ваше пробуждение,

Мастер Рейки Гномон — Роман Толмачев

ГЛАВА 1: ПЕРВОЕ ПОГРУЖЕНИЕ

Михаил Кретов открыл глаза. Или, скорее, почувствовал, что они открыты. Мир вокруг был привычным, но каким-то неправильным. Он лежал в своей постели, в своей спальне. Солнечный луч пробивался сквозь щель в шторах, рисуя на стене золотистую полосу. Обычное утро. Но что-то было не так. Воздух казался гуще, звуки — приглушённее. Он попытался пошевелиться, но тело отзывалось с неохотой, словно чужое. Ощущение тяжести, будто его придавило чем-то невидимым.

Он лежал на спине, глядя в потолок. Обычный белый потолок его квартиры. Но он начал медленно, неуловимо изгибаться, словно натянутая ткань, готовая вот-вот порваться. Михаил моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд. Нет, потолок был ровным. Просто игра света. Или ему показалось?

Внезапно он услышал звук. Тихий, монотонный, настойчивый. Кап… кап… кап… Звук воды, падающей с равными интервалами. Он доносился откуда-то из глубины квартиры. Михаил попытался прислушаться, определить источник. Из кухни? Из ванной? Но звук был везде и нигде одновременно. Он проникал в самое сознание, гипнотизируя своим ритмом.

Он решил встать. Попытка оказалась сложнее, чем он ожидал. Мышцы не слушались, тело казалось ватным. С трудом, опираясь на стену, он поднялся. Но комната вокруг начала меняться. Стены, ещё недавно привычные, стали плыть, словно акварель под дождём. Обои с геометрическим узором превращались в хаотичные линии, которые сплетались и расплетались, создавая узоры, которых никогда не было. Мебель — стол, стул, шкаф — то приближалась, то отдалялась, меняя свои очертания.

Михаил почувствовал лёгкое головокружение. Он прислонился к стене, пытаясь удержать равновесие. Стена была тёплой и гладкой, как обычно. Но сейчас она казалась податливой, словно пластилин. Он надавил пальцем, и стена слегка прогнулась под его прикосновением. Михаил отдёрнул руку, сердце забилось быстрее. Что происходит?

Он попытался вспомнить, как сюда попал. Вчерашний день? Он помнил, как вернулся с работы, как заварил чай, как смотрел новости. Но потом… пустота. Никаких ярких событий, никаких происшествий. Как он оказался в постели? Он не помнил, чтобы ложился спать.

Внезапно в воздухе возникли голоса. Далёкие, приглушённые, словно доносились из другого мира. Они были неразборчивы, как шёпот ветра, но Михаил чувствовал в них какую-то важность. Казалось, кто-то говорит о нём. Или с ним. Он напряг слух, пытаясь уловить хоть одно слово, но голоса растворялись в тишине, оставляя лишь ощущение присутствия.

Он прошёл в гостиную. Диван, кресла, журнальный столик — всё было на своих местах, но выглядело иначе. Цвета стали более насыщенными, тени — глубже. Он сел на диван, и он мягко провалился под ним, словно был сделан из пены. Михаил почувствовал лёгкое покалывание в кончиках пальцев. Он оглядел свои руки. Они выглядели нормально, но казались немного бледнее обычного.

Он снова услышал этот звук. Кап… кап… кап… Теперь он доносился из окна. Михаил подошёл к окну и выглянул наружу. Но вместо привычного городского пейзажа увидел лишь бескрайнюю, густую темноту. Не было ни домов, ни деревьев, ни неба. Только непроглядная, бархатная тьма, которая, казалось, поглощала всё вокруг. И в этой тьме, словно светлячки, мерцали далёкие, едва различимые огоньки.

Михаил отшатнулся от окна. Его охватил холодок. Это не его квартира. Или это его квартира, но она находится не там, где должна быть. Он попытался открыть входную дверь, чтобы выйти на лестничную площадку, но ручка не поддавалась. Она была холодной и твёрдой, словно вросла в дверь. Он дёрнул сильнее, но дверь оставалась закрытой.

В этот момент его пронзила мысль, внезапная и пугающая: "Я сплю". Это было не просто предположение, а твёрдое, неоспоримое знание. Он находился во сне. Но как он мог проснуться? Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, вызвать в себе желание проснуться. Он напрягал все силы, представляя свою реальную комнату, реальную жизнь. Но ничего не происходило.

Звук капающей воды стал громче, настойчивее. Голоса вокруг него слились в один гул. Темнота за окном начала проникать внутрь комнаты, поглощая очертания мебели, стен. Михаил почувствовал, как его сознание медленно, но верно уходит куда-то вниз, в бездонную пропасть. Он пытался удержаться, зацепиться за хоть какую-то реальность, но его хватка ослабевала. Последнее, что он ощутил, было чувство невесомости и полное погружение в тишину, в абсолютное ничто.

Переход:

Сознание Михаила покинуло эту странную, изменчивую комнату. Он не знал, куда его несёт, но чувствовал, что это лишь начало. Впереди была неизвестность, полная новых, пугающих видений. Он не мог вспомнить, что с ним произошло, но знал одно: его реальность больше никогда не будет прежней.

Михаил Кретов открыл глаза. Или, скорее, почувствовал, что они открыты. Мир вокруг был привычным, но каким-то неправильным. Он лежал в своей постели, в своей спальне. Солнечный луч пробивался сквозь щель в шторах, рисуя на стене золотистую полосу. Обычное утро. Но что-то было не так. Воздух казался гуще, звуки — приглушённее. Он попытался пошевелиться, но тело отзывалось с неохотой, словно чужое. Ощущение тяжести, будто его придавило чем-то невидимым. Каждый мускул казался налитым свинцом, каждое движение требовало неимоверных усилий.

Он лежал на спине, глядя в потолок. Обычный белый потолок его квартиры. Но он начал медленно, неуловимо изгибаться, словно натянутая ткань, готовая вот-вот порваться. Михаил моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд. Нет, потолок был ровным. Просто игра света. Или ему показалось? Он попытался вглядеться внимательнее, и ему показалось, что в центре потолка появилась тонкая, едва заметная трещина, которая медленно, словно живая, начала расползаться. Он почувствовал лёгкий холодок, пробежавший по спине.

Внезапно он услышал звук. Тихий, монотонный, настойчивый. Кап… кап… кап… Звук воды, падающей с равными интервалами. Он доносился откуда-то из глубины квартиры. Михаил попытался прислушаться, определить источник. Из кухни? Из ванной? Но звук был везде и нигде одновременно. Он проникал в самое сознание, гипнотизируя своим ритмом. Казалось, каждая капля отдавалась эхом в его черепной коробке, вызывая лёгкое, но навязчивое чувство тревоги. Он попытался представить себе источник звука: может быть, протекающий кран? Или капли дождя, ударяющиеся о стекло? Но ничего из этого не подходило. Звук был слишком чистым, слишком ритмичным.

Он решил встать. Попытка оказалась сложнее, чем он ожидал. Мышцы не слушались, тело казалось ватным. С трудом, опираясь на стену, он поднялся. Но комната вокруг начала меняться. Стены, ещё недавно привычные, стали плыть, словно акварель под дождём. Обои с геометрическим узором превращались в хаотичные линии, которые сплетались и расплетались, создавая узоры, которых никогда не было. Мебель — стол, стул, шкаф — то приближалась, то отдалялась, меняя свои очертания. Стол, который всегда стоял у окна, вдруг оказался в центре комнаты, а его ножки вытянулись, превратившись в тонкие, изящные колонны. Стул рядом с ним сжался, став крошечным, а шкаф напротив — разросся до гигантских размеров, его дверцы распахнулись, обнажая лишь пустоту.

Михаил почувствовал лёгкое головокружение. Он прислонился к стене, пытаясь удержать равновесие. Стена была тёплой и гладкой, как обычно. Но сейчас она казалась податливой, словно пластилин. Он надавил пальцем, и стена слегка прогнулась под его прикосновением. Михаил отдёрнул руку, сердце забилось быстрее. Что происходит? Он ощупал стену снова, но теперь она была твёрдой и холодной, как камень. Ощущение пластичности исчезло так же внезапно, как и появилось.

Он попытался вспомнить, как сюда попал. Вчерашний день? Он помнил, как вернулся с работы, как заварил чай, как смотрел новости. Но потом… пустота. Никаких ярких событий, никаких происшествий. Как он оказался в постели? Он не помнил, чтобы ложился спать. Может быть, он уснул в кресле? Но почему тогда такое странное ощущение? Он попытался напрячь память, представить последние часы, но перед глазами мелькали лишь обрывки образов: свет монитора, очертания города за окном, чьё-то лицо, которое он не мог разглядеть.

Внезапно в воздухе возникли голоса. Далёкие, приглушённые, словно доносились из другого мира. Они были неразборчивы, как шёпот ветра, но Михаил чувствовал в них какую-то важность. Казалось, кто-то говорит о нём. Или с ним. Он напряг слух, пытаясь уловить хоть одно слово, но голоса растворялись в тишине, оставляя лишь ощущение присутствия. Один голос, женский, показался ему знакомым, но он не мог понять, чей он. Он был мягким, но настойчивым, как будто пытался что-то сказать ему, предостеречь или утешить.

Он прошёл в гостиную. Диван, кресла, журнальный столик — всё было на своих местах, но выглядело иначе. Цвета стали более насыщенными, тени — глубже. Он сел на диван, и он мягко провалился под ним, словно был сделан из пены. Михаил почувствовал лёгкое покалывание в кончиках пальцев. Он оглядел свои руки. Они выглядели нормально, но казались немного бледнее обычного. Кожа казалась полупрозрачной, и он мог разглядеть под ней тонкую сеть вен. Он сжал кулак, и мышцы напряглись, но ощущение было странным, будто он сжимал не плоть, а какую-то мягкую, податливую субстанцию.

Он снова услышал этот звук. Кап… кап… кап… Теперь он доносился из окна. Михаил подошёл к окну и выглянул наружу. Но вместо привычного городского пейзажа увидел лишь бескрайнюю, густую темноту. Не было ни домов, ни деревьев, ни неба. Только непроглядная, бархатная тьма, которая, казалось, поглощала всё вокруг. И в этой тьме, словно светлячки, мерцали далёкие, едва различимые огоньки. Они были хаотично разбросаны, некоторые тусклые, другие — яркие, но все они казались бесконечно далёкими. Михаил попытался разглядеть, что это за огоньки, но они ускользали от взгляда, словно живые существа.

Михаил отшатнулся от окна. Его охватил холодок. Это не его квартира. Или это его квартира, но она находится не там, где должна быть. Он попытался открыть входную дверь, чтобы выйти на лестничную площадку, но ручка не поддавалась. Она была холодной и твёрдой, словно вросла в дверь. Он дёрнул сильнее, но дверь оставалась закрытой. Ручка казалась непривычно гладкой, и его пальцы скользили по ней. Он почувствовал, как в животе нарастает неприятное ощущение, похожее на то, когда стоишь на краю обрыва.

В этот момент его пронзила мысль, внезапная и пугающая: "Я сплю". Это было не просто предположение, а твёрдое, неоспоримое знание. Он находился во сне. Но как он мог проснуться? Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, вызвать в себе желание проснуться. Он напрягал все силы, представляя свою реальную комнату, реальную жизнь. Он вспоминал лицо своей дочери, Алины, её смех, её объятия. Он видел её образ перед собой, яркий и чёткий. "Алина", — прошептал он, но звук его голоса был слабым и искажённым. Но ничего не происходило. Сон не отпускал его.

Звук капающей воды стал громче, настойчивее. Голоса вокруг него слились в один гул. Темнота за окном начала проникать внутрь комнаты, поглощая очертания мебели, стен. Михаил почувствовал, как его сознание медленно, но верно уходит куда-то вниз, в бездонную пропасть. Он пытался удержаться, зацепиться за хоть какую-то реальность, но его хватка ослабевала. Последнее, что он ощутил, было чувство невесомости и полное погружение в тишину, в абсолютное ничто. Его тело, лежащее где-то далеко, казалось, перестало существовать.

Переход:

Сознание Михаила покинуло эту странную, изменчивую комнату. Он не знал, куда его несёт, но чувствовал, что это лишь начало. Впереди была неизвестность, полная новых, пугающих видений. Он не мог вспомнить, что с ним произошло, но знал одно: его реальность больше никогда не будет прежней. Он был потерян в лабиринтах собственного разума, и путь назад казался бесконечно далёким.

Но внезапно темнота начала отступать, и Михаил снова оказался в своей квартире. Только теперь она выглядела ещё более странной. Стены дышали, словно живые существа, медленно расширяясь и сжимаясь в ритме какого-то неведомого сердцебиения. Пол под его ногами был мягким, как губка, и при каждом шаге слегка проваливался. Он почувствовал запах — смесь старой пыли, антисептика и чего-то ещё, что он не мог определить. Запах был одновременно знакомым и чужим, вызывающим смутную тревогу.

Михаил медленно прошёл в кухню. Привычная обстановка — стол, плита, холодильник — но всё казалось увеличенным в размерах. Потолок уходил ввысь, теряясь в полумраке. Окно было там, где всегда, но за ним простиралась не городская улица, а бесконечное белое пространство, пустое и безмолвное. Он подошёл к крану, из которого, как ему казалось, доносилось капанье. Кран был сухим, но звук продолжался. Кап… кап… кап… Теперь он доносился как будто изнутри самих стен.

Он повернул ручку крана. Из него потекла не вода, а что-то густое и тёмное. Жидкость была тёплой и имела металлический запах. Михаил быстро закрыл кран, но руки его дрожали. Он посмотрел на свои ладони — на них остались тёмные пятна. Он попытался смыть их, но жидкость не смывалась. Наоборот, пятна начали расползаться по его рукам, словно живые.

"Это всего лишь сон", — повторял он себе, но слова звучали неубедительно даже для него самого. Если это сон, почему он такой яркий? Почему он чувствует каждую деталь — текстуру стен, запахи, температуру воздуха? Он ущипнул себя за руку, но боли не почувствовал. Только лёгкое покалывание, которое быстро прошло.

Внезапно из гостиной донёсся звук. Не голоса, а что-то другое — шорох, словно кто-то переставляет мебель. Михаил осторожно вернулся в комнату. Диван, на котором он недавно сидел, теперь стоял посередине комнаты, развёрнутый к нему спиной. А в кресле, которое он не заметил раньше, сидела фигура.

Сердце Михаила пропустило удар. Фигура была неясной, размытой, словно окутанная туманом. Он не мог разглядеть лица, но чувствовал, что на него смотрят. Взгляд был пронизывающим, изучающим. Фигура не двигалась, не говорила, просто сидела и смотрела.

"Кто вы?" — спросил Михаил, но его голос прозвучал странно, эхом отразившись от стен. Фигура не ответила. Она медленно подняла руку, указывая на что-то за его спиной. Михаил обернулся. На стене, там где раньше висела его любимая картина с городским пейзажем, теперь находилось зеркало. Большое, овальное зеркало в тёмной раме.

Он подошёл к зеркалу и посмотрел на своё отражение. То, что он увидел, заставило его отшатнуться. В зеркале был не он. Или он, но другой. Лицо было его, но глаза… глаза были пустыми, безжизненными. А за его отражением, в глубине зеркала, двигались тени, словно там, за стеклом, существовал другой мир.

Отражение улыбнулось ему, но сам Михаил не улыбался. Отражение подняло руку, а его собственная рука оставалась опущенной. Он попытался отойти от зеркала, но отражение не двигалось, продолжая смотреть на него этими пустыми глазами.

"Что со мной происходит?" — прошептал он. И в этот момент отражение открыло рот и беззвучно произнесло слова, которые Михаил каким-то образом услышал: "Ты не можешь проснуться".

Ужас пронзил его сознание. Он резко отвернулся от зеркала и увидел, что фигура в кресле исчезла. Кресло стояло пустое, но на нём оставался отпечаток, словно кто-то действительно там сидел. Воздух в комнате стал тяжёлым, давящим. Дышать становилось всё труднее.

Михаил бросился к окну, пытаясь открыть его, впустить свежий воздух. Но окно не открывалось. Стекло было тёплым под его руками, почти горячим. А за стеклом белое пространство начало меняться. В нём появились очертания — сначала неясные, потом всё более чёткие. Он увидел коридоры. Длинные, белые коридоры с множеством дверей по бокам. Люди в белых халатах быстро ходили по этим коридорам, но их лица были размыты. Один из них остановился и посмотрел прямо на окно, прямо на Михаила. Михаил не мог разглядеть выражения лица, но почувствовал, что этот человек его видит.

ГЛАВА 2: АРХИТЕКТУРНЫЕ ЛАБИРИНТЫ

Михаил Кретов ощутил резкий переход. В одно мгновение он оказался не в своей квартире, а посреди огромной, недостроенной конструкции. Вокруг возвышались бетонные стены, перекрытия, стальные арматурные каркасы. Воздух был пропитан запахом свежего бетона, пыли и машинного масла. Вдалеке слышался гул работающей техники, стук молотков, лязг металла. Это была стройплощадка. Его стройплощадка.

Он узнал это место. Это был проект, над которым он работал последние полгода — новый бизнес-центр в центре города. Но что-то было не так. Масштабы казались искаженными. Здание было намного выше, чем должно было быть, его очертания были более острыми и угловатыми. Огромные окна, которые должны были быть прямоугольными, теперь имели форму неправильных многоугольников, словно кто-то смял их рукой.

Михаил почувствовал, как его ноги ступают по неровному бетонному полу. Он был одет в строительную каску и жилетку, хотя не помнил, как их надевал. Он огляделся в поисках рабочих. Вдалеке, на одном из верхних уровней, он увидел несколько фигур, двигающихся среди конструкций. Они были одеты в спецодежду, но их лица оставались размытыми, словно скрытые дымкой. Михаил попытался крикнуть им, привлечь их внимание, но из его горла вырвался лишь слабый, хриплый звук.

Он решил подойти ближе. Каждый его шаг по этой недостроенной громадине сопровождался эхом, которое разносилось по пустым пространствам, создавая ощущение ещё большей пустоты. Он видел чертежи, разложенные на временных столах, но когда пытался их рассмотреть, линии на бумаге начинали двигаться, сплетаться в немыслимые узоры. Его собственные чертежи, которые он знал наизусть, теперь казались чужими, созданными кем-то другим. Они были сложными, запутанными, полными противоречий.

Один из рабочих, двигавшийся ближе всех, обернулся. Михаил напрягся, пытаясь разглядеть его лицо, но оно оставалось нечётким, словно нарисованное размытой кистью. Рабочий поднял руку, указывая на Михаила, и что-то сказал, но слова доносились до Михаила как искажённый шум. Он почувствовал, что рабочий пытается что-то ему объяснить, но он не может понять, что именно.

Михаил почувствовал, как его охватывает знакомое ощущение нереальности. Стены вокруг начали медленно плыть, как в прошлый раз. Углы зданий изгибались, бетонные колонны наклонялись под неестественными углами. Он попытался ухватиться за стальную арматуру, чтобы удержаться, но она оказалась скользкой и холодной, словно покрытая льдом.

Он увидел, как один из рабочих, который только что указывал на него, начал растворяться в воздухе, словно мираж. Его контуры стали бледнее, прозрачнее, пока он полностью не исчез, оставив после себя лишь лёгкое дуновение ветра. Михаил понял, что эти люди — не реальные рабочие. Они — часть этого видения, порождения его собственного разума.

Он вспомнил, как однажды, ещё в институте, он работал над проектом здания, которое должно было быть построено из самособирающихся материалов. Идея была амбициозной, но нереализуемой. Но сейчас, в этом видении, его проект казался почти воплощённым. Здание менялось на его глазах, конструкции перестраивались, словно подчиняясь неведомой воле.

Михаил почувствовал, как его тянет вверх. Он посмотрел вниз и увидел, что пол под ним исчезает, уступая место бездонной пропасти. Он начал падать. Это было не то падение, которое он испытал в первом видении. Это было падение сквозь структуру самого здания. Он пролетал сквозь стены, перекрытия, арматурные каркасы, словно они были сделаны из тумана.

В процессе падения он видел фрагменты своего рабочего процесса. Вот он сидит за чертежами, вот обсуждает проект с коллегами, вот спорит с инвесторами. Но всё это было искажено, деформировано. Его коллеги выглядели как тени, их голоса — как отдалённый гул. Инвесторы — как гротескные фигуры с преувеличенными чертами.

Он почувствовал запах свежего бетона, который был таким сильным, что казалось, он может его попробовать на вкус. Он ощутил вибрацию от работающей техники, которая проходила сквозь его тело. Он видел, как строительные краны, огромные, как живые существа, двигались в воздухе, перенося гигантские бетонные блоки.

В какой-то момент он увидел себя, идущего по этой же стройплощадке, но уже в реальной жизни. Он был одет в обычную одежду, без каски и жилетки. Он разговаривал с кем-то по телефону, его лицо было сосредоточенным. Но когда он попытался разглядеть, с кем он разговаривает, телефон в его руке превратился в кусок бетона.

Михаил понял, что это видение связано с его работой, с его профессиональной деятельностью. Возможно, с каким-то событием, которое произошло на стройке. Но он не мог вспомнить ничего конкретного. Его память была словно заблокирована.

Он продолжал падать, пролетая сквозь всё более сложные и запутанные конструкции. Здание становилось всё более сюрреалистичным. Лестницы вели в никуда, двери открывались в пустоту, коридоры изгибались под немыслимыми углами. Он чувствовал себя потерянным в лабиринте, созданном его собственным разумом.

Внезапно он увидел впереди яркий свет. Он летел прямо к нему. Свет становился всё ярче, и Михаил почувствовал, как его тело начинает трансформироваться. Он больше не падал, а скорее плыл по воздуху, приближаясь к источнику света.

Он оказался в огромном, залитом солнцем зале. Это было похоже на главный атриум бизнес-центра, но в идеальном, законченном виде. Стены были из стекла, пропускающего лучи солнца, пол — из полированного мрамора, отражающего свет. В центре зала, словно на пьедестале, стоял макет здания. Идеальный, безупречный макет, который Михаил когда-то создал в своей мечте.

Он подошёл к макету. Он был настолько реалистичным, что казалось, он мог бы войти внутрь. Он увидел маленькие фигурки людей, двигающихся по макету. Они были одеты в деловые костюмы, и их лица были чёткими и ясными. Михаил узнал среди них своих коллег, своих инвесторов. Они выглядели довольными, счастливыми.

Но затем он заметил что-то странное. Макет здания начал меняться. Его очертания искажались, стеклянные стены трескались, мраморный пол проваливался. Фигурки людей на макете застыли в позах ужаса, их лица исказились от страха.

Михаил почувствовал, как его охватывает холод. Он понял, что это видение — не о его успехе, а о его провале. О чём-то, что пошло не так. Что-то ужасное произошло на этой стройке, и это каким-то образом связано с его работой, с его проектом.

Он посмотрел на свои руки. Они были покрыты бетонной пылью, и на них были видны следы от стальных арматур. Он почувствовал боль в запястье, словно оно было сломано. Он попытался пошевелить пальцами, но они не слушались.

В этот момент он услышал тот самый голос, который звал его в первом видении: "Михаил Андреевич, вы слышите нас? Что произошло?"

Голос был близко, но он не мог определить его источник. Он огляделся, но в зале не было никого, кроме него и макета, который продолжал разрушаться.

"Я не знаю", — прошептал Михаил. "Я не помню".

И тут он почувствовал, как его тело начинает медленно погружаться в пол. Словно он был сделан из того же бетона, что и стены вокруг. Он пытался удержаться, зацепиться за что-то, но его пальцы скользили по гладкой поверхности.

Пол под ним стал мягким, податливым. Он начал проваливаться, как в вязкую трясину. Звуки стройки — гул техники, стук молотков — стали затихать, уступая место нарастающей тишине.

Он почувствовал, как его сознание снова ускользает. Он не мог понять, что с ним произошло, но знал, что это было связано с работой, с этим зданием, которое должно было стать его триумфом, а стало, возможно, его проклятием.

Последнее, что он увидел, прежде чем погрузиться в темноту, были трескающиеся стеклянные стены, отражающие его собственное искажённое отражение. И он понял, что он не просто архитектор, строящий здания. Он — архитектор своего собственного падения.

Переход:

Михаил Кретов вынырнул из мира недостроенных конструкций и искажённых чертежей. Он снова оказался в пустоте, но на этот раз в ней не было ни звука капающей воды, ни отголосков голосов. Была лишь тишина, которая казалась ещё более зловещей. Он почувствовал, что это видение оставило в нём след — физическую боль в запястье и глубокое чувство неопределённости относительно того, что же на самом деле случилось. Он не мог вспомнить, но чувствовал, что ответ где-то там, в глубине его заблокированной памяти, связанный с этим гигантским, меняющимся зданием.

ГЛАВА 3: СЕМЕЙНЫЕ УЗОРЫ

Михаил ощутил, как его сознание мягко переносится в новое пространство. На этот раз переход был не резким, а плавным, словно он погружался в тёплую воду. Он оказался в доме своего детства — двухэтажном деревянном доме на окраине города, где он провёл первые восемнадцать лет жизни. Дом выглядел точно таким, каким он его помнил: с резными наличниками на окнах, широкой верандой и старой яблоней во дворе.

Но что-то было не так. Дом казался слишком большим, словно он смотрел на него детскими глазами. Потолки уходили высоко вверх, комнаты простирались дальше, чем должны были. И везде царила особая атмосфера — не просто тишина, а ожидание. Словно дом замер в предчувствии чего-то важного.

Михаил стоял в прихожей, вдыхая знакомые запахи. Здесь пахло деревом, старой краской, маминой выпечкой и папиными сигаретами. Эти ароматы мгновенно перенесли его в детство, к тем временам, когда мир казался простым и понятным, когда у каждого дня было своё место, а у каждой вещи — своё предназначение.

Он прошёл в гостиную. Старый диван с выцветшей обивкой, комод с семейными фотографиями, телевизор в деревянном корпусе — всё было на своих местах. Но фотографии на комоде были странными. На одних он видел свою семью — маму, папу, себя в разном возрасте, — но лица на снимках были размытыми, словно кто-то размазал краску пальцем. На других фотографиях были люди, которых он не узнавал, но которые казались ему знакомыми.

Из кухни донеслись звуки. Стук посуды, шипение сковороды, тихое напевание знакомой мелодии. Михаил направился туда и увидел свою мать. Она стояла у плиты спиной к нему, помешивая что-то в кастрюле. Она выглядела молодо, такой, какой он её помнил из своего детства. На ней был синий фартук в мелкий цветочек, волосы собраны в аккуратный пучок.

"Мама?" — позвал он.

Она обернулась и улыбнулась. Её лицо светилось той особой материнской любовью, которую Михаил помнил с детства. "Мишенька, ты пришёл! Я как раз готовлю твой любимый борщ."

Он подошёл к ней, и она обняла его. Объятие было тёплым, реальным. Михаил почувствовал, как напряжение покидает его тело. Здесь, рядом с матерью, он чувствовал себя в безопасности.

"Мам, что со мной происходит?" — спросил он. "Я не понимаю, где я нахожусь."

Мать отстранилась и внимательно посмотрела на него. В её глазах была печаль, смешанная с пониманием. "Ты болен, сынок. Твоё тело лежит в больнице, а душа ищет дорогу домой."

"Но я дома", — сказал Михаил. "Я здесь, с тобой."

"Нет", — мягко покачала головой мать. "Это не твой дом. Не сейчас. Твой дом — там, где твоя дочь. Там, где твоя жизнь."

Она отвернулась к плите, продолжая готовить. "Но раз уж ты здесь, давай поговорим. Мне есть что тебе сказать."

Михаил сел за кухонный стол — тот самый стол, за которым он делал уроки, за которым семья собиралась на ужин. Дерево было потёртым от времени и использования, на поверхности виднелись следы от ножей, пятна от чая, детские царапины — целая история их семейной жизни.

"Ты помнишь, как мы с папой переживали, когда ты поступил в архитектурный?" — спросила мать, не оборачиваясь.

"Помню", — ответил Михаил. "Вы хотели, чтобы я выбрал что-то более практичное."

"Мы боялись", — призналась она. "Боялись, что ты будешь голодать, что не сможешь прокормить семью. В наше время профессии творческие были роскошью."

"А потом вы гордились мной", — сказал Михаил. "Когда я стал успешным."

Мать наконец обернулась. На её лице была грустная улыбка. "Мы всегда гордились тобой, Миша. Но не потому, что ты стал успешным. А потому, что ты был добрым."

"Добрым?" — удивился Михаил.

"Ты помнишь, как в детстве ты строил домики из конструктора? Ты никогда не строил крепости или военные базы, как другие мальчишки. Ты всегда строил дома. Дома, где могли бы жить люди. И ты всегда объяснял мне, почему именно так расположил комнаты, почему сделал окна именно такого размера. Ты думал о тех воображаемых людях, которые будут жить в твоих домиках."

Михаил вспомнил. Он действительно проводил часы, играя с конструктором. И он действительно всегда думал о том, как сделать свои постройки более удобными для жильцов.

"Что случилось с тем мальчиком?" — спросила мать. "Что случилось с его добротой?"

"Жизнь", — ответил Михаил. "Работа. Нужно было зарабатывать деньги."

"Деньги — не цель, сынок. Они — инструмент. Инструмент для того, чтобы делать добро."

Она подошла к столу и села напротив него. Её руки были такими, какими он их помнил — натруженными, но нежными. Руками, которые гладили его по голове, когда ему было плохо, которые лечили его детские царапины и синяки.

"Расскажи мне о своей дочери", — попросила она.

Лицо Михаила озарилось. "Алина — самое прекрасное, что есть в моей жизни. Она умная, добрая, талантливая. Она хочет стать архитектором, как я."

"И ты этого хочешь?"

"Я... я не знаю", — признался Михаил. "Моя профессия принесла мне много разочарований. Я не хочу, чтобы она через это прошла."

"А что, если она станет такой, каким ты хотел быть?" — спросила мать. "Что, если она будет строить те дома, которые ты мечтал строить?"

Михаил задумался. Он представил Алину взрослой, работающей над проектами, думающей о людях, которые будут жить в её домах. И эта мысль наполнила его гордостью.

"Тебе нужно вернуться к ней", — сказала мать. "Не только потому, что она тебя ждёт. А потому, что ты можешь научить её тому, что знаешь. Не только техническим навыкам, но и тому, что важнее — как оставаться человеком в профессии."

В этот момент в кухню вошёл отец. Михаил узнал его сразу — высокий, широкоплечий мужчина с седеющими волосами и добрыми глазами. Он работал инженером на заводе и всегда приходил домой уставшим, но никогда не забывал спросить Михаила о школе, о друзьях, о мечтах.

"Сын!" — отец обнял его крепко, по-мужски. "Как дела?"

"Запутался я, пап", — признался Михаил. "Совсем запутался."

Отец сел рядом. Его руки были большими, мозолистыми — руками человека физического труда. Но в них была сила не только физическая, но и духовная.

"Знаешь, что я тебе скажу", — начал отец. "Всю жизнь я строил машины. Станки, механизмы. И каждый раз, когда я брал в руки инструмент, я думал: а что, если то, что я делаю, поможет кому-то? Что, если станок, который я собираю, поможет другому человеку сделать что-то важное?"

"И помогал?" — спросил Михаил.

"Не знаю", — честно ответил отец. "Но я верил в это. И эта вера давала смысл моей работе."

Он положил руку на плечо сына. "Ты всегда был умнее меня, Миша. Ты мог создавать не просто машины, а пространства для жизни. Это огромная ответственность. И огромная возможность."

"Я подвёл", — сказал Михаил. "Я потерял себя в погоне за успехом."

"Ошибся", — поправил отец. "Не подвёл, а ошибся. Это разные вещи. Подвести — значит сдаться. Ошибиться — значит получить урок."

Отец встал и подошёл к окну. За окном был тот самый двор, где Михаил играл в детстве. Но теперь во дворе стоял не только он маленький, но и Алина. Она была совсем малышкой, лет пяти, и строила что-то из песка.

"Смотри", — сказал отец. "Она строит замок. Но не для себя. Видишь, она делает несколько входов? Это чтобы её куклы могли заходить к ней в гости. Она думает о других, даже когда играет."

Михаил подошёл к окну. Алина действительно была там, во дворе. Она сосредоточенно лепила из песка, время от времени что-то бормоча себе под нос. Её лицо светилось тем же вдохновением, которое Михаил помнил у себя в детстве.

"Она унаследовала это от тебя", — сказала мать, подойдя к ним. "Эту способность думать о других."

"Но я её потерял", — сказал Михаил.

"Нет", — покачала головой мать. "Ты её спрятал. Глубоко, но не потерял. Иначе ты бы сейчас здесь не был."

"Что ты имеешь в виду?"

"Твоё сознание привело тебя именно сюда, к нам, к воспоминаниям о том, кем ты был", — объяснила мать. "Это значит, что где-то в глубине души ты помнишь. Помнишь того мальчика с конструктором, который хотел построить дом для всех."

Михаил почувствовал, как что-то тёплое разливается в его груди. Это было не просто воспоминание, а что-то более глубокое — узнавание себя настоящего.

Внезапно картина за окном начала меняться. Алина в песочнице стала старше, потом ещё старше. Он видел её в разные периоды жизни — малышкой, школьницей, подростком. Но во всех возрастах она что-то строила, создавала, конструировала.

"Она ждёт тебя", — сказал отец. "Но не только как дочь ждёт отца. Она ждёт тебя как ученик ждёт учителя."

"А если я её разочарую?" — спросил Михаил. "А если я не смогу научить её быть лучше, чем я?"

"Ты уже начал", — сказала мать. "Тем, что задаёшь себе этот вопрос."

В кухне стало тихо. Михаил чувствовал присутствие родителей, их любовь, их веру в него. Но он также чувствовал, что это видение не может длиться вечно. Где-то там, в реальном мире, его тело боролось за жизнь, а Алина сидела рядом с его кроватью.

"Как мне вернуться?" — спросил он.

"Иди туда, где тебя любят", — ответила мать. "Иди к тем, кто в тебе нуждается."

"Но я боюсь", — признался Михаил. "А если я не справлюсь? А если я снова потеряю себя?"

Отец обнял его за плечи. "Страх — это нормально, сын. Страх показывает, что дело важное. Но не позволяй страху управлять твоей жизнью."

"У тебя есть то, чего не было у нас", — добавила мать. "У тебя есть опыт. Ты знаешь, что бывает, когда теряешь себя. Теперь ты сможешь этого избежать."

Михаил посмотрел на родителей — на эти любимые лица, которые всегда были для него опорой. Он понимал, что это может быть последний раз, когда он их видит так ясно.

"Я буду скучать по вам", — сказал он.

"Мы всегда с тобой", — ответила мать. "В каждом добром поступке, в каждом проекте, который ты создашь с любовью. В каждом уроке, который ты дашь Алине."

"И помни", — добавил отец, — "дом строится не только из кирпичей и бетона. Он строится из любви, заботы, понимания. Ты всегда умел это делать. Просто забыл на время."

Кухня начала медленно растворяться. Стены становились прозрачными, мебель — призрачной. Но тепло родительской любви оставалось с Михаилом, согревало его изнутри.

"Иди", — прошептала мать. "Твоя дочь ждёт."

Михаил почувствовал, как его сознание начинает подниматься, отрываться от этого уютного мира детских воспоминаний. Он поднимался всё выше, сквозь слои времени и памяти, к поверхности, к реальности.

Но внезапно что-то пошло не так. Вместо того чтобы попасть в больничную палату, он оказался в незнакомом месте. Это была квартира, но не его. Обстановка была современной, дорогой, но холодной. Всё было безупречно чистым и аккуратным, как в музее.

За столом сидела женщина. Михаил не сразу её узнал, но потом понял — это была его бывшая жена, мать Алины. Но она выглядела странно. Её лицо было маской — красивой, но бесчувственной. Она что-то писала в блокноте, не поднимая глаз.

"Светлана?" — позвал он.

Она подняла голову. Её глаза были холодными, пустыми. "А, это ты. Я думала, ты уже умер."

Слова ударили его как пощёчина. "Что ты имеешь в виду?"

"Ты лежишь в коме уже неделю", — сказала она равнодушно. "Врачи говорят, что шансов мало. Я уже начала оформлять документы."

"Какие документы?"

"На отключение аппаратов", — ответила Светлана. "Зачем тратить деньги на безнадёжного?"

Михаил почувствовал ужас. "А Алина? Что думает Алина?"

"Алина — ребёнок. Она не понимает реальности", — холодно сказала Светлана. "Она ещё надеется. Но я объясню ей, что папа больше не вернётся."

"Ты не можешь этого сделать!" — закричал Михаил. "Я жив! Я здесь!"

Светлана посмотрела прямо на него, но её взгляд прошёл сквозь него, словно его не было. "Ты был плохим мужем", — сказала она. "Ты думал только о работе. Теперь ты будешь плохим отцом. Лучше, если Алина забудет тебя."

"Нет!" — Михаил попытался схватить её за руку, но его пальцы прошли сквозь неё. "Алина любит меня! Я нужен ей!"

"Любовь пройдёт", — сказала Светлана. "Я найду ей нового отца. Лучшего, чем ты."

Квартира начала темнеть. Стены сдвигались, потолок опускался. Михаил понял, что это не реальность. Это его страхи, его вина, принявшие форму видения. Настоящая Светлана, какой бы она ни была, никогда бы не сказала таких вещей. У неё были свои недостатки, но она любила Алину и знала, как важен для неё отец.

Он закрыл глаза и сосредоточился на образе настоящей Светланы. Той, которая плакала, когда они разводились. Той, которая всегда следила, чтобы Алина регулярно виделась с отцом. Той, которая, несмотря на все их проблемы, никогда не настраивала дочь против него.

Когда он открыл глаза, видение изменилось. Он всё ещё был в квартире, но теперь она выглядела по-другому. Более жилой, более тёплой. И Светлана была другой — усталой, обеспокоенной, но живой.

"Миша", — сказала она, и в её голосе была боль. "Врачи говорят... они говорят, что ты можешь не проснуться."

Он подошёл к ней, и хотя не мог её коснуться, чувствовал её присутствие. "Светлана, я пытаюсь вернуться. Ради Алины."

"Она так тебя любит", — прошептала Светлана. "Она не отходит от твоей кровати. Я пытаюсь её убедить поехать к бабушке, отдохнуть, но она отказывается."

"Не заставляй её", — сказал Михаил. "Она чувствует, что я её слышу."

"А ты слышишь?" — спросила Светлана, глядя в пустоту.

"Слышу", — ответил он, хотя знал, что она его не услышит.

Светлана встала и подошла к окну. За окном был город, но не тот, в котором они жили. Это был город из их общих воспоминаний — тот, где они познакомились, где родилась Алина, где были счастливы.

"Знаешь, о чём я думаю?" — сказала она. "О том дне, когда Алина родилась. Ты держал её на руках и плакал от счастья. Ты говорил, что построишь для неё самый красивый дом в мире."

Михаил помнил этот день. Это был самый счастливый день в его жизни. Маленькая, беззащитная Алина лежала у него на руках, и он чувствовал, что готов на всё, чтобы защитить её, чтобы сделать её жизнь прекрасной.

"Ты ведь никогда не построил тот дом", — продолжала Светлана. "Но это неважно. Важно то, что ты дал ей любовь. Ты научил её мечтать."

"Я хочу научить её ещё многому", — сказал Михаил.

"Тогда возвращайся", — сказала Светлана, повернувшись к тому месту, где он стоял. "Возвращайся к ней. Она ждёт."

Видение начало растворяться, но на этот раз Михаил не боялся. Он знал, что движется в правильном направлении. К Алине, к жизни, к возможности стать лучше.

Он почувствовал, как его сознание поднимается всё выше, прочь от мира видений. Впереди был свет — не яркий, не слепящий, а тёплый, как солнечный луч в зимнее утро.

И в этом свете он увидел силуэт девочки, которая сидела рядом с больничной кроватью и держала чью-то руку в своих маленьких ладонях.

"Папа", — шептала она. "Я знаю, что ты слышишь. Пожалуйста, вернись. У меня столько планов. Я хочу показать тебе свои рисунки. Я нарисовала дом, который мы построим вместе. Дом, где будем жить мы, и мама, и даже дедушка с бабушкой приедут к нам в гости."

Сердце Михаила сжалось от нежности. Его маленькая девочка всё ещё верила в сказки, в то, что семьи могут воссоединяться, что любовь может преодолеть всё.

Может быть, она была права. Может быть, любовь действительно может творить чудеса.

Он попытался пошевелить пальцами, сжать её руку в ответ. И почувствовал, как что-то отзывается. Слабо, едва заметно, но отзывается.

"Есть реакция!" — услышал он взволнованный голос врача. "Пульс стабилизировался. Активность мозга повышается."

"Папа!" — закричала Алина. "Ты меня слышишь! Я знала! Я знала, что ты вернёшься!"

Михаил попытался открыть глаза, но веки были тяжёлыми, как свинец. Но он чувствовал тепло её руки, слышал её голос. И это было всё, что ему нужно было, чтобы продолжать бороться.

"Держитесь, Михаил Андреевич", — сказал врач. "Вы возвращаетесь. Продолжайте бороться."

И Михаил боролся. За каждый вдох, за каждое сердцебиение, за каждый момент сознания. Он боролся за возможность снова обнять свою дочь, за возможность построить с ней тот дом из её детских рисунков. Дом, где будет место не только для них, но и для всех, кого они любят.

Дом, построенный не из кирпича и бетона, а из любви, понимания и мечты о лучшем будущем.