Концепция "Трех обезьян" для попаданки

Часть 1.

    Раньше меня звали…

     В принципе, плевать, как меня звали, потому что я уже умерла. Я была обычной русской девочкой, хотя на самом деле уже девушкой (женщиной, ха-ха), так как на момент моей смерти мне исполнилось уже целых двадцать шесть лет. Я закончила институт по направлению «педагог-психолог девиантного поведения», и стала социальным работником. Честно сказать, эта работа мне идеально подходила, потому что мне нравилось помогать всем вокруг. Я была слишком доброй и чересчур наивной, а еще слишком все идеализировала, о чем мне не раз говорили мои родители, младший брат и сестра.

      Знала бы я, что это в итоге приведет к моей смерти…

      Впрочем, это едва ли бы что-то изменило в моей истории.

      Наверное, все-таки стоит представиться, чтобы вы хотя бы знали, с кем именно имеете дело. Кошкина Тамара Васильевна, очень приятно. Во дворе дома имела прозвище «Кошка» за невероятную гибкость и хорошую прыгучесть. А еще за то, что ни разу не умерла, хотя у меня уже не раз была возможность отправиться на тот свет. Получалось это в большинстве случаев, честно говоря, случайно, но…. Мои родители — святые люди, даже не знаю сколько именно они себе нервов помотали, когда я из-за своего сострадания чуть не погибала. Они меня ругали, но ни разу не подняли руку.

      Точно святые!

      Возможно, если бы я имела чуть больше чувства самосохранения, все могло бы сложиться совсем по-другому, но…

      Что получилось, то получилось.

      Первая моя неудачная попытка отправиться на тот свет случилась, когда мне было около года. Как мне рассказывала мама, она поставила чайник на плиту и отошла, чтобы подмести осколки вазы, которую я разбила. И именно это время я выбрала, чтобы подойти и потянуть чайник на себя. В итоге больница, реанимация и ожоги третьей степени. Но каким-то чудом я выжила. Едва ли это происшествие было осознанным, но самое удивительное, что после этого чайников и кипятка я не боялась.

      Вторая попытка случилась, когда мне было три. Мне попали качели в висок, когда я бросилась спасать соседскую девочку Машу, которой был годик и которая подошла слишком близко, еще не понимая, что это опасно. Ее-то я в итоге спасла, но зато сама получила. В итоге реанимация, куча операций. Врачи собирали мой череп по кусочкам, ведь железные качели частично раздробили мне его. К счастью, я выжила, и спустя уже ровно год бегала по двору, как ни в чем не бывало.

      Третий раз произошел, когда мне было пять. На самом деле это вышло случайно. Я попала под машину, когда перебегала дорогу в неположенном месте, чтобы увязаться за более старшими мальчишками. Снова больница, реанимация, переломы и операции. Снова я выжила каким-то чудом. Впрочем, нельзя было сказать, что это меня чему-нибудь научило.

      Четвертый раз был, когда мне было около семи. Наша дворовая кошка Нюрка принесла помет котят, которые были очень милыми и хорошенькими. Когда некоторые из них подросли, то они стали бегать везде и везде лазить, чтобы изучить этот прекрасный и опасный мир. В итоге один из них, которого мы прозвали Рыжиком, залез на высокое дерево и не смог слезть. А я, как самая отважная (и не имеющая чувства самосохранения) полезла за ним. В итоге, с дерева я упала. И снова больница с реанимацией.

      Пятый раз… мне было десять. Ну, я утонула. Почти. Собака провалилась в прорубь и не могла выбраться. В итоге я полезла за ней, хотя и почти не умела плавать. До собаки-то я добралась, а вытащить ее или выбраться сама, не смогла. Если бы не проходящие мимо люди, которые в итоге нас спасли, мы бы так и стали утопленниками, и нашли бы нас только по весне (и то не факт). Снова больница и реанимация, но на этот раз с переохлаждением. Меня, кстати, врачи уже узнавать стали и с тоскливыми вздохами спрашивали, с чем я на этот раз тут оказалась! Круто, правда?

      В шестом разе я не виновата, честно! Мне было четырнадцать, когда я с дядей поехала на дачу картошку копать. В итоге мы попали в аварию, потому что в нас врезался какой-то нехороший человек, гоняющий на очень высокой скорости. Машина в хлам. Дядя умер мгновенно, а я снова оказалась в больнице и реанимации. И снова выкарабкалась.

      Седьмой раз…. Мне семнадцать. У меня не очень хорошие отношения с одноклассниками, потому что я их совсем не понимаю. Ну как я могу общаться с теми, кого интересует только алкоголь и сигареты, когда лично мне нравятся книги, которые я буквально проглатываю, погружаясь в их миры? Первый опыт просмотра аниме. Одноклассники считали меня просто странной девочкой, и не трогали, хотя и относились настороженно. Мы поехали на экскурсию в Боровец, где должны были остаться с ночевкой в специальном лагере посреди леса. Ребята так нестерпимо шумели, что я пошла погулять. В итоге я свалилась в овраг и отбила себе все, что можно, а еще стукнулась головой о камень. Снова больница и уже родная реанимация.

      Восьмой раз произошел, когда мне было двадцать. Тогда я подрабатывала в собачьем приюте, заодно учась на втором курсе института. Какой-то не очень хороший человек, которому наши животные мешали спать (а ведь приют располагался в семи-восьми километров от ближайшей деревни!), поджег наш приют. Я прибыла только тогда, когда огонь уже ярко пылал, потихоньку подбираясь к помещению, где в клетках, обезумевшие от инстинктивного страха, метались животные.

      И я, не раздумывая, метнулась в огонь. Спасла стольких, скольких смогла. Я помню, как я плакала от боли и кусала губы, когда у меня на руках лопалась кожа от нестерпимого жара и раскаленного металла, но я все равно открывала загоны, выпуская животных. Снова больница и реанимация, где я провалялась около года, отходя от произошедшего. Взяла академический отпуск, прошла курсы реабилитации. 

     На этом, к счастью моих родителей и брата с сестрой, мои самоубийственные порывы прекратились. Я же думала о том, что меня не зря прозвали «Кошкой». Может, это намек на то, что свои восемь жизней я уже потратила, и мне осталась всего одна? А значит, следующий мой самоубийственный порыв станет для меня последним? Не могу сказать, что испугалась. Честно говоря, меня большую часть моей жизни интересовало, что именно случится со мной после смерти моего физического тела. Я какое-то время даже хотела специально покончить с собой, чтобы узнать, что будет дальше, но не стала этого делать.

Часть 2.

      Моя смерть получилась быстрой, кровавой, почти безболезненной и громкой. Быстрой, потому что сама по себе, если не считать падения, она заняла всего несколько секунд, показавшихся мне вечностью. Кровавой, потому что мое бренное тельце разбрызгало кровь в радиусе пары-тройки метров, когда упало. Почти безболезненной, потому что резкую вспышку нестерпимой боли я почувствовала лишь в самом начале, а дальше скорее всего мой организм испытал шок, поэтому я ничего не чувствовала, хотя и понимала, что умирала.

      Громкой… Ну, шлепок, когда мое бренное тельце соприкоснулось с асфальтом, был более чем внушительный, почему-то напоминая мне звуком о таракане, которого прихлопнули тапком. Плюс громовой треск моих костей. Плюс рухнувшие сверху алюминиевые трубы и балки, издающие громкий гул и грохот.

      Смерть моя получилась эпичной, а еще, возможно, немного глупой.

      Или очень глупой, но не важно.

      Говорят, что когда человек умирает, перед его глазами должна проноситься вся его жизнь. Не знаю. То ли я человеком оказалась неправильным, то ли просто мне особенно нечего было просматривать в моей бренной жизни, то ли еще что, но обещанные мелькающие кадры своей жизни я так и не увидела. Зато рядом со мной присела Смерть, которая представляла из себя обещанную черную фигуру в балахоне и с острой косой за плечами. Я чуть не прослезилась от мысли, что хоть что-то у меня, как у людей.

      С другой стороны, меня не могла покинуть стойкая мысль, что у меня, кажется, галлюцинации.

      Серьезно, разве может в нормальном состоянии мерещится всякая ересь?

      Впрочем, если копнуть глубже, стоит признать, что я никогда особенно нормальным человеком и не была. В конце-то концов, когда ты умираешь, если ты, конечно, не спишь, ты должна сожалеть о своей смерти. И только я отличилась, так как все это время напряженно размышляла о том, сколько именно строителям и коммунальщикам понадобится сил, времени и средств (денежных и химических), чтобы очистить от кровавой каши, в которую превратилось мое тело, асфальт, трубы и пруты. Мда… Мне их даже жалко.

      С другой стороны, они должны радоваться.

      По крайней мере, у них тут всего одно кровавое пятно, а не два.

      И это определенно плюс!

— Кошкина-Кошкина… Снова ты? — устало вздохнула она (он?) гулким осипшим голосом, похожим на гул из катакомб. Голос Смерти не походил ни на мужской, ни на женский. Это было что-то среднее. Казалось, голос напоминал слияние сотен и сотен голосов. По крайней мере, мне послышалось и старческое покряхтывание, и плач младенцев, и звонкие веселые голоса детей, и полные сил и легкомысленной юности голоса подростков, и степенные голоса взрослых. — Отпрыгалась ты, Кошкина.

      Скорее отпадалась или отлеталась — машинально поправляю ее я мысленно, не рискуя подавать голос. Во-первых, просто стыдно отрывать хорошего человека… эээ… ошибочка. Стыдно отрывать хорошее существо (?) от работы и размышлений. А во-вторых… Во-вторых, подавать голос мне особенно нечем — все тело превратилось в кровавую кашу, так что ни горло, ни легкие не работали. Тут я зависла и тщетно пыталась понять, почему я тогда до сих пор жива. Я даже дышать каким-то образом могу, хотя прекрасно понимаю, что должна была умереть уже довольно давно. Хм…

      Удивительны и неисповедимы пути твои, Жизнь.

      Или это от присутствия Смерти рядом?

— Хватит юморить. Ты мне на протяжении всей своей жизни график портила! — устало вздыхает Костлявая (ну, не знаю. Как по мне, она довольно плотная и упитанная) с такой обреченностью, что я даже испытала некоторые угрызения совести. Она (или все-таки он) достает из кармана блокнотик и что-то пишет там, то и дело недовольно поглядывая на меня. Под укоризненным взглядом чувствую себя нашкодившим ребенком, которого ругает строгий родитель. Сразу же захотелось скорчить ужасно грустное и виноватое личико и пошаркать ножкой. Хм… Странные желания, учитывая, что я вообще-то уже… того. — Долго же ты от меня бегала, Кошкина…

      Ну… Да, с давних пор. С года, если быть совсем точной и честной. Учитывая мою невезучесть и умение влипать в совершенно поразительные неприятности, а также мое чувство сострадания и справедливости, просто удивительно, что я смогла дожить почти до двадцати семи. Все-таки, до моего дня рождения осталось всего-то два месяца.

      А сегодня… а сегодня должна была быть свадьба у моего младшего братишки.

      Ой…

      Как неловко получилось…

      Сделала сестра на свадьбу подарок любимому брату.

— Ты долго будешь лежать, Кошкина? — недовольно спросила Смерть, смотря на меня пристально. Из-под тяжелого черного капюшона, который полностью скрывал лицо, показывая только черную пустоту, ярко-синим светились два огня, которые, видимо, были ее (его) глазами. Знаете, это довольно пугающе, хотя и забавно. Напоминало больше всего кошку, которая на тебя пялится, если ты ночью встала и пошла воды попить. Я на секунду задумалась, а потом на удивление легко поднялась. Мое тело было тем же, только стало куда более легким и полупрозрачным. Меня радует то, что мои внутренности не просвечиваются, а то это было бы ренгеноподобно, ха-ха. — Снова юморишь…

— Ну, не рыдать же мне. — пожимаю я плечами, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну, хоть без истерик, воплей и испуганных криков. А еще ты меня даже не боишься. — задумчиво вздыхает Смерть, качая головой. — Ну хоть что-то хорошее.

— Я стараюсь воспринимать жизнь и даже смерть философски. — киваю я.

      На мне свободное белое платье до колен в голубой цветочек. Волосы свободно распущены и лежат на моих плечах. Они такой длины, которая у меня в последний раз была разве что в пятом классе, когда я еще ходила с косичками и была пай-девочкой. После пятого класса я стригла волосы под каре, потому что мне так было с ними проще. Кроме того, что они почти не мешались, они сохли быстро и их было куда проще расчесывать. А еще на мне венок из одуванчиков. Кажется, я такие плела, начиная с шести-семи лет и заканчивая… на самом деле, я плела их до сих пор.

Часть 3.

Честно говоря, я изначально ожидала какой-то подлянки. Все-таки, Вишенка был настолько радостен и возбужден тем, что придумал для меня, что мне на несколько секунд даже стало немного не по себе. Что-то не вызывает это у меня оптимизма, хотя я понимаю, что убивать тот меня не станет. Все-таки, Смерть его достаточно настойчиво просила задержать меня как можно дольше в этом мире? Да и убить второй раз уже умершего человека сложно. Конечно, возможно он мог бы разрушить мою душу, но я не думаю, что тот станет подобным заниматься.

Все-таки, Вишенка мне не показался злым. Скорее одиноким и всеми (почти) покинутым. Вообще не удивительно, что он вцепился в меня, свое развлечение и новую игрушку, всеми руками и ногами. Знаете, мне даже трудно представить, что чувствует вечно одинокий Демиург. Тем более, если он ребенок. Конечно, я могу ошибаться и вообще быть не права, но мне не показалось, что это взрослый, запертый в теле ребенка, даже несмотря на то, что тот Демиург. Максимум, подросток. Демиурги наверняка взрослеют немного иначе, нежели люди.

Вишенке может быть уже три-четыре миллиарда лет, но он все еще будет считаться ребенком. Я не уверена, но мне кажется, что дела обстоят именно так.

Честно говоря, я действительно изначально ожидала какой-то подлянки. Наверное, потому, что меня пугает настолько сильное воодушевление кого-то в чем-то. К счастью, мои ожидания подлянки не оправдались. Надо отметить, что сразу на перерождение Вишенка меня отправлять не стал. Заявил, что сначала мне нужно подождать, ведь подходящее тело еще нужно дождаться. Кажется, это было связано с тем, что моя душа была слишком сильна и ярка, и поэтому не каждое тело смогло бы мне подойти. К моей радости, мне не пришлось скучать, даже если прошло очень много времени. На самом деле я не уверена, сколько именно времени прошло точно, ведь сутки для меня слились в одну сплошную линию. Хотя солнце садилось раз двадцать.

Самое главное, что моей душе не было скучно. Мне не нужно было есть и спать, то есть, соответственно, я не голодала и не уставала. Мне достаточно было выйти на прогулку, чтобы зарядится от лучей встающего солнца (хм… именно это имеется в виду, когда говорится про то, что святым духом питается?). Целыми днями я либо гуляла по разным мирам (заброшенным и нет) вместе с Вишенкой, которые тот создал или чье существование он поддерживал; либо я читала в специальной библиотеке, где собрались множество книг за всю историю человечества (и не только моего мира); либо беседовала с Демиургом, обсуждая прочитанное мною. В последнее время я даже увлеклась философскими трактатами, хотя раньше подобное меня не привлекало. Вполне возможно, это из-за их сложности и из-за отсутствия времени, чтобы спокойно все осознать.

Надо сказать, что нам вместе с Вишенкой практически не было скучно, хотя мы редко находились рядом друг с другом двадцать четыре на семь. Все-таки, нам нужно было личное пространство. Я до сих пор не могла поверить, что это действительно происходит со мной. Приспособиться было не очень просто, но со временем я привыкла, даже несмотря на то, что происходящее все еще казалось мне странным. Я невольно опекала Демиурга, как младшего, даже несмотря на то, что понимала, что тот гораздо старше меня. Невольно смущалась, когда замечала его снисходительный взгляд, но все равно ничего не могла с собой поделать.

В конце-то концов, разве я виновата, что тот выглядит, как маленький ребенок?

Когда я поняла, что Вишенка, как Демиург, много что может, я попросила его о том, чтобы встретиться со своими родными, но он сказал, что это невозможно. Впрочем, он разрешил мне им присниться и попрощаться. Надеюсь, после этого они смогут меня отпустить и начать жить для себя, не оглядываясь на меня. В конце-то концов, из-за меня они порой слишком многого всегда были лишены. Что уж говорить о их потраченных нервах…

Надо отметить, что миров, которые создал Вишенка или чье существование поддерживал, было множество. Мне иногда нравилось бродить призраком по пустынным мирам, молча глядя на абсолютно пустые города или деревни, где не было даже намека на кого-то живого.

Кое-где эти города и деревни выглядели просто прекрасно, так, словно их построили только-только, а люди просто разом куда-то отошли по делам. В таких местах я иногда даже стоящую и дымящуюся тарелку супа находила. Такие места были особенно страшны для меня, ведь я ни раз и ни два заходила в этот мир, заходила в этот дом, а тарелка все стояла и стояла, дымилась и дымилась. Словно не прошло пару-тройку дней или вообще неделя. Это походило на то, будто кто-то поставил фильм на стоп-паузу, и так ее и не снял.

Даже животных, птиц и насекомых не было. Ничего. Лишь полностью пустая и аккуратная площадь с домиками. В магазинах стоял запах свежего хлеба, будто его приготовили только что. Сладости, сыры, молоко и много всего, что выглядит совсем новым и никем не тронутым. Идиллия, если не вникать в одну деталь — дата выпуска разменивалась почти 1957. В этом мире не было никого. Лишь какие-то странные бестелесные чуть светящиеся сущности, безмолвно и страшно бродящие вокруг. Я однажды случайно дотронулась до такого, и сильно обожглась, отчего моя рука еще несколько часов была полупрозрачной.

Как объяснил Вишенка, это были существа по типу энергетических вампиров. Если бы я была человеком, они бы мне не навредили — максимум, у меня бы немного упал уровень энергии, и я почувствовала усталость — но так как я умерла, и, по сути, была душой, то есть сгустком энергии, то…

В общем, страшные, холодные и отвратительные существа…

Брр….

Кое-какие города или деревни в этих мирах походили на лучшие образцы жанров фильма ужасов. Ну, или на то, будто здесь произошел апокалипсис. Полуразрушенные пялящиеся осколками стекол, заляпанные какой-то странной черной жижей, покрытые кровью или плесенью, а то и вовсе засыпанные наполовину песком, полуразрушенные, похожие на полуразложившийся труп какого-то животного. При закате, когда небо окрашивалось в кроваво-алый, впечатление только усиливалось. Кое-где было совсем пусто, ни намека на людей, хотя и валялись проржавевшие насквозь и давно оставленные машины, а кое-где бродили странные чудовища, которые на любую форму жизни на привычной Земле походили столь отдаленно, что передергивало.