Конец недели. Трудная пятница

Часть 1. История

Пятница — конец суматошной недели и сам по себе сложный день, сегодня у Сони две пары: история и введение в специальность. Социальный колледж Ульяновска, первый курс, на учителя младших классов. Поехали!

Часть 1. История

Историк опоздал на полчаса. Он зашёл в аудиторию в спешке; все встали, приветствуя учителя, как это и полагается. Аудитория была большая, 709, рассчитанная на две группы, но человек было не так уж и много, хотя собрались все "учителя" потока.

— Вы провинились. Как вы написали контрольную? Отбились от рук!

В руке у него была тонкая, жёсткая палка, дубинка. Он постукивал ею по своей руке.

— Будем писать новую контрольную? Или будем стрелять? — шлепок, шлепок, шлепок...

Соня тревожно наблюдала за каждым движением его руки. Историк постукивал дубинкой горделиво и показушно, но с каждым новым ударом Соня невольно замирала и сжималась. Она к своим семнадцати годам уже сильно насмотрелась на драки, побои и прочее. Слава Богу, не в своей собственной жизни, но через триллеры, детективы, криминал и боевики в сериалах и кино, где токсичное поведение и насилие давно стали привычным делом. Всего этого было даже более, чем достаточно, чтобы в реальной жизни её попеременно тошнило и раздражало подобное. Или, как сейчас, — заставляло вздрагивать. В голове тут же всплывали все подходящие по сценам сюжеты фильмов, и Соне становилось до трясучки жутко. Прямо сейчас все злодеи-агрессоры воплощались в одном историке, и все жертвы, соответственно, — в самой Соне, тем более что стояла она точно перед историком напротив.

— Садитесь, — наконец сказал Сергеев, прекратив пытку, и все сели.

Он бросил опасную палку на свой стол, Соня испуганным взглядом проследила её недолгий полёт и жёсткое падение. И вздрогнула, словно дубинка таки пришлась прямо ей по хребту.

А историк был доволен своими действиями и произведённым на учеников эффектом и тут же продолжил отрывок тирады:

— Слушайте сюда и отвечайте: на следующей неделе будут спортивные состязания, зарница. Будете участвовать?

— А что там будет? — донеслось с дальних концов несмелое.

— Испытания на выносливость. — Историк принялся расхаживать туда-сюда вдоль электронной и обычной доски, как по подиуму: — Бег три километра в защитном костюме с противогазом, ходьба на лыжах, плавание, подвижные и спортивные игры, упражнения, гимнастика. И прочие физические прелести. "ПД"шки* вот участвуют, а вы — финики!

(*Группа "ПД" — правоохранители.)

"Должно быть, его речь призвана была произвести на нас, студентов, впечатление..." — подумала Соня, вздыхая.

Она сидела за первой партой, и пар Сергеев выпускал прямо перед ней, благо, повыше её головы. Но его энергетическое поле всё-таки било, и она старалась не смотреть на него. Поднимая голову и глаза, Соня разочаровывалась каждый раз. Смотреть ей тут было не на что: насмотрелась уже с начала года. Второй семестр пошёл, и, знаете, надоело: приелось, пресытилось... надоело. Кроме раздражения этот настоятельный призыв к делу не вызывал в Соне ничего. Раздражение с примесью приятного, как горечь трав и пряности, которые люди время от времени едят вместо сладостей... И почему это стало синонимом для уроков истории Сергеева?

Историк был, с одной стороны, достаточно молодой, чтобы нравиться студенткам до и около двадцати, а с другой — предостаточно уже поживший, чтобы пугать всех своих учеников всевозможными "реальными историями" из собственной обильной жизни и этим самым завлекать в свой фан-клуб даже клёвых ребят, парней-не-промахов. В общем, было ему тридцать два года. Но хочется добавить, что не от роду, а будто бы наоборот, как от смерти! Историк вообще был весь кругом человек противоречивый. Простой и адекватный для "зашкварного", слишком странный! — для нормального, а уж тем более не только человека, но именно учителя.

Интонация в этот момент речи была у него интересная, соответствующая, с ехидным и едким укором. Неприятное чувство рождалось под действием сказанных с нею слов историка.

Соня искренне не понимала и задавалась вопросом "почему?": почему учителя должны, по его, Сергеева, мнению и наставлениям, бежать в противогазах, на лыжах, стрелять и ещё что? Почему он спрашивает и ждёт от них того же, что должны уметь одни правоохранители? Причём здесь воспитатели детсада и педагоги начальных классов? Где связь? Что-нибудь, что Соня упускает из виду, — что это, где это? Почему историк так навязчив, в конце концов! При одних его словах, близких по смыслу с "мы с вами сможем пострелять", у Сони скоро, честно говоря, глаз станет дёргаться нервным тиком. Сколько же можно!

"Редкая лекция Сергеева проходила без весёлых историй про насилие, сексуальных тем во всяческих их видах, проблем и детального негатива из реальной жизни. Этот оттенок сурового налёта он показательно вёл из истории прошлого в жизнь нынешнюю, повседневную, сопоставляя события из лекций нашей программы с ситуациями, случавшимися с ним самим в юности, годы ранее и на днях. Зачастую он, как неутомимый, увлечённый разговором собеседник, рассказывал к каждому факту мировой истории истории свои собственные. И исторические факты служили для него лишь только триггером, пускающим ход собственных изъяснений", — сама себе, для облегчения, строчила Соня.

Он переходил грань, как для Сони, и не то, что бы использовал живые примеры для наглядности, но шёл в дебри жизни, увлекаясь поводами, которые предоставляла ему собственная дисциплина. Сергеев был историк, БЖДшник* и, в общем, всевозможно связан с правоохранителями, медициной, археологией и в целом специфичными сферами жизни. Всё это, вся его жизнь и опыт накладывали на него свой отпечаток, считать который удавалось буквально с полутона его манеры подачи человеку другого склада ума, — вот как нашей светлой Соне.