Конец в бессмертии

Глава 1

«И в гнетущей тишине бесконечной ночи я слышал мотивы рассвета», – эти слова я не забуду никогда. Лица стираются из памяти так же скоро, как имена, но слова – те, что когда-то были произнесены то ли в шутку, то ли в порыве мимолётных страстей, словно письмена, высеченные на гранитной плите, будут со мной до конца.

Мне говорили, что когда умираешь, естество твоё стирается, ведь ты есть память – букет воспоминаний, сплетённых мечтами и стремлениями, переживаниями и страхами, завёрнутый в пакет из масок, происхождения и статуса. Говорили мне и то, что когда человек лишается памяти, он лишается не только себя, но и тех, кто был для него этим благоухающим цветком воспоминаний. Лишившись памяти мы, как личность, умираем. Однако мы не можем знать того, что умерли, как и того, что лишились памяти. Мы будем пребывать в неведении, покуда нам не скажут, не объяснят. И в то же время, скажи нам кто-нибудь, что мы когда-то жили, когда-то были тем-то и кем-то, мы, вероятнее всего, посчитаем нашего просветителя глупцом.

Вот только смерть окончательная лучше забвения. А забвение лучше бессмертия. Почему же? Всё просто – обрекая себя на бессмертие, мы обрекаем себя на вечные потери. Сначала будет казаться, что повезло – пред нами целый мир, пред нами сама вечность. Мы не скованы ни временем, ни смертной сущностью. А потом нас покидают те, кто был дорог. А после мы утрачиваем последние воспоминания. Их крупицы, словно листья по осени опадут, потемнеют, а после станут прахом. И покуда у нас ещё будут силы, чтобы подобно фениксу, восстать из пепла давно ушедшего прошлого, на останках былого расцветёт настоящее.

Став бессмертным, больше начинаешь ценить мгновения настоящего. Да только прошлое будет гноиться незаживающей раной, с каждым циклом становясь всё больше и больнее, а будущее утратит свой блеск, превратившись в неизбежный кошмар. Существование, не жизнь, станет невыносимым, но надежда, тусклая вера в спасенье, будет теплиться в груди слабым и робким огоньком. Но когда огонёк погаснет, угаснем и мы, но не наше существо, что продолжит скитаться по этому миру.

Спасением может стать цель, любая, даже самая смешная, но и она не вечна. Она так же смертна, как и любовь, обрётшая своё воплощение в теле. Ведомый эгоизмом может посчитать, что счастье, оно же смысл и спасение, можно сделать вечным, но вечно лишь страдание, на которое спасение это будет обречено…

– Лишь в страданиях мы обретаем смысл, – уже начинал бредить я.

Дождь, холодный, секущий своими каплями, и не думал заканчиваться.

– Ах, – губы растянулись в настолько искажённой улыбке, что кожа, казалось, была готова треснуть, пустив ещё больше крови. – Надо… дописать… главу…

Никогда бы не подумал, что обрету вдохновение, будучи на грани между жизнью и смертью. Жаль только, что ни то, ни другое мне уже давно не светит.

– Хотелось бы прожить… самую обычную жизнь… кхм-кхм, – кровь чёрными сгустками вырвалась из моих бледных уст.

Я опирался рукой о стену какого-то дома, волоча ноги до дома. Окутанные ночным дождём некогда знакомые районы, стали казаться чужими. Возможно виной тому бред, вызванный обильной потерей крови.

– Совсем чуть-чуть, – шептал я. – Вроде, следующий поворот… налево? Направо?.. не помню… да и хер с ним…

Кто бы мог подумать, что всё обернётся именно так? Неужели мне всё-таки суждено умереть собачьей смертью где-то в переулке? Один, со вспоротым брюхом, лишённый наверно всякой крови – кажется, сейчас я упаду, запрокину голову набок, попытаюсь дрожащими руками высунуть сигарету, которая тут же намокнет. Кажется, я тщетно попытаюсь зажечь её, но осознав, что всё напрасно, улыбнусь и закрою глаза. А после настанет рассвет, который не оставит от меня даже пепла. Однако я почему-то иду. Волосы налипли на лоб, плащ и брюки, промокшие до нитки, мерзко касаются кожи. Кажется, пуговица на порванной рубашке щекочет незаживающую рану. Я и подумать не мог, что тело моё холодно и внутри. Не мог я и помыслить, что серебро окажется опасней огня.

Пиши я сейчас очередную историю, то воспользовался бы излюбленным мною клише: наверно, самое время представиться. Имя мне Николас, но близкие почему-то зовут меня Ник, и я из тех вампиров, которых называют высшими. Однако, пусть я и бессмертная тварь, но человечность свою сохранить стараюсь, честно. Как уже стало понятно, я писатель, тот ещё пустослов, возможно графоман, но лишь на бумаге я могу излить всё то, что тревожит мою душу.

– Хах, и как это писатель оказался на улице со вспоротым брюхом? – я всё-таки тщетно пытался закурить, упав на лестнице, почти у самого порога дома.

Не сказать, что наш мир ужасен, но и хорошего в нём осталось не то что бы много. Защищая людей от порождений тьмы, став одним из клинков последнего оплота нашей цивилизации, я как всегда рискую не добраться до дома. Эх, и кажется мне, что сегодня смертный час всё же настал. А ведь хотелось ещё столько всего рассказать… но кому? Наверное, этому дождю, что к утру уже скроет всякие оставленные мною пятна крови. Не хотелось бы пугать местных…

– Прекрасная ночка, чтобы умереть, – и всё-таки я закурил, чувствуя мимолётное странное облегчение.

Выдохнув облачко горького дыма, я уже вознамерился закрыть глаза и отдаться судьбе, как вдруг чей-то размытый силуэт навис надо мной. Это была девушка с зонтиком в руках. Короткие домашние шорты и футболка с потрескавшимся логотипом рок-группы выдали в ней мою знакомую… такую родную, явно вышедшую покурить в столь атмосферную, дождливую и тёмную ночь.