Контакт по протоколу вежливости — 2

Контакт по протоколу вежливости — 2

Контакт по протоколу вежливости — 2

Ноябрь — месяц загадочный: по календарю он ещё делает вид, что осень, но по ощущениям — уже уверенная стажёрка зимы. Особенно утром. Морозец щиплет за нос так бодро, будто это бесплатная услуга муниципалитета: «Поднимем вам настроение — хватайте ледяной бодряк!»

Я иду на автобус. Ноги разъезжаются по примороженному асфальту, будто кто-то ночью натёр улицу маслом. Хорошо хоть не надела каблуки — иначе сейчас изображала бы корову на катке, и публика у меня нашлась бы моментально.

Впрочем… публика нашлась и без меня.

Навстречу семенит тётенька. Ну всё, концерт начался.

Каблуки на ней — такие, которые явно изобрёл человек, желающий отомстить человечеству. Она идёт, как пингвин, который внезапно решил принять участие в Олимпиаде: руки в стороны, колени наружу, корпус вперёд. Кажется, ещё чуть-чуть — и она взлетит на чистом адреналине.

Губы у неё «дутые» — они так сосредоточенно вытянуты вперёд, будто она собиралась поцеловать отражение в витрине, но замерла, как Wi-Fi в подвале.

Ресницы — отдельный спектакль: одна смотрит на северо-запад, вторая — на юго-восток. Обе примерзают к векам и явно саботируют график работы.

Ногти… ах. Ярко-сизые, длинные. Похоже, выполняют функцию дополнительных стабилизаторов. Пальцы у неё растопырены как у кошки, которая решила притормозить о воздух.

Сумки при ней нет — и это обидно. С сумкой кадр был бы эпичнее. Прямо полноценный спецвыпуск утреннего шоу:
«Выживи на льду и останься шикарной».

Я улыбаюсь в шарф. И тут слышу родное:

— Транзит! На вокзал!

Это мой автобус, который живёт по своим законам физики: приезжает либо в прошлом, либо в будущем. Сегодня — видимо, в прошлом.

Я ускоряюсь.
Тётенька — тоже.
Мы обе мчимся, как два участника забега по тонкому льду, где главный приз — не упасть.

Автобус открывает двери с глубоким старческим выдохом, будто ему надоело быть транспортом и захотелось стать музейным экспонатом.

Я залетаю первой, хватаюсь за поручень и понимаю: жива.
Тётенька влетает следом — точнее, её заносит. Каблук предательски уходит в сторону, она делает трёхоборотный пируэт, одной ресницей описывает дугу в воздухе — и чудом вцепляется в поручень.

— Ой, мамочки… — выдыхает она, как будто родила утро заново.

Водитель — мужчина с лицом, пережившим ледниковый период и две очереди за сахаром — смотрит в зеркало:

— Девушка, аккуратнее… Улетите — я крайний буду.

Тётенька моргает. Ресница держится. Это уже победа.

Дедушка в шапке, похожей на котлету, которая легла поспать, философски бурчит:

— Красота требует жертв… и страховки.

Автобус дёргается, все дрожат в такт, и я думаю:
«Ну всё. Утро удалось».

И тут я чувствую… странное.

Не холод, нет.
Плотность воздуха.

Будто кто-то невидимый решил вклиниться между мной и дверью. Прямо мягко так, ненавязчиво — как воспитанный человек в очереди.

Потом — тихий, деликатный кашель.

Я поворачиваюсь.
И вижу.

Силуэт.
Полупрозрачный.
Мерцающий, как отражение в запотевшем стекле.

Высокий, худой, в старом пальто, которое… колышется. Хотя в автобусе даже муха крылом не взмахнёт от холода.

Лицо — смутное, будто смотришь через пар.
А вот глаза — ух. Чёткие. Добрые. Уставшие. Очень спокойные.

Фантом поправляет невидимый воротник и…
вежливо спрашивает:

— Простите… можно я здесь постою? Я… ненадолго. Проездом.

Я моргаю.
Фантом — тоже. Предельно корректно.

Тётенька тихо пискнула, дед перекрестился так быстро, будто тренировался всю жизнь.
Водитель хмыкнул:

— Мужчина… если вы льготник — проходите к валидатору. Если… нематериальный — стойте бесплатно.

Фантом кивнул с достоинством старого интеллигента:

— Спасибо. Я скоро выйду. Меня… выгрузят.

Он чуть наклонился ко мне:

— Вы не волнуйтесь. Я просто опоздал на переход. Решил… ну… доехать.

Стоит, никому не мешает.
Мерцает скромно — как бюджетная гирлянда в режиме «минимум света, максимум приличия».
Пахнет от него приятно: старой библиотекой, где книги пахнут временем и тишиной.

На следующей остановке он чуть поклонился:

— Мне сюда. Хорошего вам дня. И берегитесь льда… он сегодня злой.

И исчез.
Элегантно.
Как человек, который никогда не хлопает дверьми.

Автобус трогается, и я думаю:
«Это был контакт по протоколу вежливости… или по протоколу «охренели все»?»

Проехали мы метров десять — и вдруг я чувствую запах той самой тёплой библиотечной тишины.
Поворачиваюсь — и на сиденье нахожу билет. Старый, как память.

Билет тоненький, выцветший.
С датой: 14 ноября 1975.

Я зависаю.
Водитель фиксирует взгляд в зеркале.

— Девушка… если ваш призрак начал путешествовать во времени — пусть по городской сетке, ладно? У меня потом отчётность.

Тётенька драматично вытягивает губы:

— Это знак! Это… судьба! Не выходите на следующей! Там лёд… роковой!

Дед фыркает:

— Знак у вас на ногах. А билет — как билет. Может, девушка коллекционирует. Сейчас женщины всё коллекционирует: банки, марки, бывших мужей…

Тётенька возмущённо:

— Я никого не коллекционирую!

— Конечно, — дед моргает. — С такими когтями вы не коллекцию соберёте, вы кота поцарапаете — и он вас до весны помнить будет.

Я аккуратно говорю:

— Это… оставил фантом.

Автобус подпрыгивает на ямке — и в этот момент дата на билете начинает бледнеть.

1975…
14…
Ноябрь…

Стирается.
Словно кто-то аккуратно, нежно стирает прошлое ластиком.

Остаётся одна кривоватая цифра.
То ли «7».
То ли «1».
То ли… намёк.

И вдруг — шёпот. Тонкий, почти мысленный:

— Мы ещё увидимся. Я по протоколу… не закончил.