Контракт на Рождество

Глава 1: Единороги, латте и предчувствие беды

Солнечный луч, упрямый и наглый, пробился сквозь щель в шторе и упал прямиком на веко Оливии Спаркл. Она мычанием протеста зарылась лицом в подушку, на которой красовалось пятно от акриловой краски цвета «фуксия безумия». Пятно по форме напоминало Аляску. Или единорога. Для Оливии большинство вещей в жизни так или иначе напоминало единорогов.

Затем ее мозг, наконец, обработал два ключевых факта: первый — за окном уже давно день, второй — где-то рядом трезвонил будильник, который она, судя по всему, благополучно проигнорировала.

— Черт, черт, черт! — вскрикнула она, подскакивая на кровати с такой энергией, что с одеяла с грохотом свалилась тяжелая папка с эскизами.

Она потянулась к тумбочке и нащупала очки в роговой оправе. Мир мгновенно встал на свои места, обретя четкие, хоть и не самые радужные очертания. Комнату-студию украшали (или, как считала ее домовладелица, захламляли) десятки картин. Все они изображали единорогов. Единорог в очках и с книгой. Единорог, катающийся на скейте. Единорог, грустно смотрящий на пустую банку с тушенкой. А на мольберте у окна красовался свежий, еще пахнущий краской шедевр: единорог в стиле Энди Уорхола, с кислотно-розовой гривой и безразличным взглядом, пожирающий пончик с розовой глазурью. Название пришло само собой — «Поп-Нут».

Оливия с тоской посмотрела на часы. Ей нужно было быть в кофейне «Зауголок» пятнадцать минут назад. Она сгребала с пола одежду, натягивая джинсы и свой самый верный, растянутый до колен свитер цвета «засохшей хаки», подаренный бабушкой. Мысленно она уже прокручивала список сегодняшних бед: счет за квартиру, напоминание из поликлиники о плановом осмотре, и самое главное — звонок от мамы насчет бабушки. Очередное дорогое лекарство, не входящее в страховку. Глоток воздуха застрял в горле комом.

— Ничего, — прошептала она себе, натягивая разноцветные носки. — Чудо под Рождество еще не отменяли.

По дороге она, как всегда, заскочила в подвал своего дома, где в картонной коробке с дырявым пледом проживал Сэр Мурлыкало. Кот, чья порода определялась как «дворянин высшей пробы», лениво приоткрыл один глаз.

— Держите, Ваше Величество, — Оливия высыпала в миску кошачий корм. — Сегодня с тунцом. Мое королевство за твой покой.

Сэр Мурлыкало благосклонно мурлыкнул в ответ, и это придало ей немного сил. Она выбежала на улицу, вдохнув морозный воздух, пахнущий мандаринами и предпраздничной суетой.

______________________________________________________________________

Кофейня «Зауголок» встретила ее оглушительным грохотом кофемолки и нервным взглядом владельца, Артура Коффи.

— Оливия, дорогая моя! — взвыл он, размахивая руками, как мельница крыльями. — Ты опять! У нас тут утренний аншлаг, а ты в режиме «сонной мухи»!

— Простите, Артур! — бросилась она за стойку, на ходу завязывая фартук. — Творческий кризис ночью настиг!

— У меня сейчас кризис настигнет, когда клиенты уйдут к Старбаксу! — проворчал он, но смягчился, увидев ее виноватое лицо.

«Зауголок» и правда был полон. Студенты, готовящиеся к сессии, мамочки с колясками, офисные работники, забегающие за дозой кофеина перед работой. Оливия нырнула в этот хаос, как заправский серфингист, но серфингист, который постоянно падает с доски.

Первая неудача случилась на третьей же минуте. Она разворачивалась с чашкой только что взбитого фраппучино и задела локтем стойку. Холодная сладкая масса веером разлетелась по ее свитеру и джинсам.

— Ничего страшного, — прошептала она, — просто акцент в моем образе.

Артур Коффи просто закрыл лицо ладонью.

Вторая катастрофа была масштабнее. Она понесла поднос с пятью кексами для заказа у окна. Ее нога зацепилась за край коврика, который она же сама и завернула утром. Поднос с грацией падающей балерины выскользнул из рук. Кексы совершили полет, закончившийся трагично и крошево на полу.

— Оливия! — взмолился Артур. — Это тебе не художественная инсталляция «Падение империи», это моя выручка!

— Я сейчас все уберу! — бросилась она за тряпкой, пунцовея от стыда.

За барной стойкой ее подруга и коллега Мэри только покачивала головой.

— Спаркл, ты сегодня в ударе. Прямо как твой единорог, который вчера у тебя на картине в розовый цвет вымазался.

— Это поп-арт, — огрызнулась Оливия, оттирая пол. — Он не вымазался, он обрел экзистенциальную глубину через потребление массовой культуры.

— Ага, а это что? — Мэри указала на ее свитер. — Перформанс «Экзистенциальная глубинная через кофе»?

Оливия фыркнула. Выбросив остатки кексов, она прислонилась к стойке.

— Ладно, смейся. А я вот верю, что перед Рождеством обязательно должно случиться чудо. Может, какой-нибудь арт-дилер зайдет за латте, увидит мои картины и устроит мне персональную выставку.

— В галерее или в сумасшедшем доме? — поинтересовалась Мэри.

— Не важно! Главное — чтоб заплатили. Бабушке опять новое лекарство выписали.

Лицо Мэри сразу стало серьезным.

— Как она?

— Держится, — Оливия потупила взгляд. — Говорит, не трать на меня деньги, купи себе что-нибудь красивое. А я... я даже счет за свет в этой студии с трудом оплачиваю.

В этот момент к стойке подошел Артур, озабоченно смотря на телефон.

— Девочки, кризис. В офис «Блэк Индастриз» нужно срочно отвезти пять капучино. Заказ крупный, важный. Сам Дэмиен Блэк, их директор, просил. Кто поедет?

Мэри сделала шаг назад.

— У меня смена, я одна за баром не вытяну.

Все взгляды уперлись в Оливию. Она почувствовала, как по спине пробежал холодок. Ее велосипедные «подвиги» были притчей во языцех. В прошлый раз она привезла заказ, в котором все эспрессо и латте превратились в один большой непонятный напиток.

— Я... — начала она.

— Она поедет! — решительно сказала Мэри, подталкивая ее к кухне. — Там всего пять чашек. Что может пойти не так?

— Ты хочешь полный список в алфавитном порядке или в хронологическом порядке моих провалов? — пробормотала Оливия, но уже помогала бариста расставлять чашки на подносе.

Глава 2: Ледяной король в тоскливом пентхаусе

Ветер на сороковом этаже не свистел — он завывал, словно душа замерзающего путника. Но Дэмиен Блэк не слышал этого воя. Его мир был герметично запечатан в стерильном кабинете-аквариуме с панорамным видом на город. Город лежал внизу, как пестрый ковер из игрушечных домиков и машинок, и Дэмиен чувствовал себя богом, взирающим на муравейник. Очень, очень раздраженным богом.

Его кабинет в пентхаусе был образцом минимализма, доведенного до садизма. Ни пылинки, ни лишней бумажки. Стекло, сталь и черная кожа. Единственным пятном цвета был синий оттенок экрана его ноутбука, отражавшийся в его глазах — холодных, как сапфиры, выкопанные из вечной мерзлоты.

— Мистер Блэк, все готово к конференции, — голос его секретарши, Элинор, прозвучал из встроенного динамика, дрожа чуть заметнее обычного.

Дэмиен не ответил. Он просто нажал кнопку, и на огромной стене-экране возникли лица. Десять человек. Мужчины и женщины, некоторые в пижамах, некоторые уже одетые, с надеждой и тревогой в глазах. Это был отдел логистики небольшой семейной типографии, которую «Блэк Индастриз» поглотил на прошлой неделе.

— Всем доброе утро, — начал Дэмиен. Его голос был ровным, лишенным каких-либо интонаций, как гудение высоковольтной линии. — Я не буду тратить ваше и свое время на лирику. Эффективность отдела «Синяя Бумага» не соответствует стандартам моей компании. Показатели на 23% ниже рыночных.

На экране лица побледнели. Одна женщина средних лет беспомощно сжала в руках кружку.

— В связи с этим, — Дэмиен сделал театральную паузу, наслаждаясь моментом, как хирург, любующийся скальпелем перед разрезом, — я принял решение о полной оптимизации отдела.

В воздухе повисло молчание, густое, как смог.

— О… оптимизации? — робко спросил седовласый мужчина в очках, проработавший в типографии, как Дэмиен прекрасно знал, двадцать пять лет.

— Ваши позиции упраздняются, — прояснил Дэмиен, не моргнув глазом. — Электронные письма с условиями выходного пособия вы получите в течение часа. Хочу отметить, что предложенные условия более чем щедры, учитывая вашу некомпетентность. Всем спасибо за работу.

Он отрубил связь. Лица исчезли с экрана, не успев изобразить ничего, кроме шока. В кабинете воцарилась тишина. Дэмиен откинулся на спинку кресла за десять тысяч долларов, сшитого для него лично ортопедом из Швейцарии, и уставился в окно. Он видел в нем только свое отражение — идеально выбритое, с безупречно уложенными волосами цвета воронова крыла, в белоснежной рубашке и пиджаке от Бриони.

Дверь в кабинет приоткрылась, и внутрь просунулась бледная, как полотно, физиономия Элинор.

— Мистер Блэк, это… это был целый отдел. У них семьи…

Дэмиен медленно повернул голову. Его взгляд был настолько ледяным, что Элинор физически отшатнулась.

— Элинор, — произнес он тихо, и в его голосе зазвенела сталь. — Вы хотите присоединиться к ним? Вместо того чтобы принести мне мой эспрессо и почту, вы позволяете себе сомневаться в моих решениях?

— Н-нет, сэр! Простите, сэр! — она захлопнула дверь так быстро, словно отдернула руку от раскаленной плиты.

Дэмиен удовлетворенно выдохнул. Порядок. Чувства, сомнения, семьи — все это было слабостью. А слабость подлежала утилизации. Как тот отдел. Как его щенок, которого мать забрала с собой, уходя к другому мужчине. Он резко встряхнул головой, отгоняя наваждение. Это было давно. Он построил крепость вокруг своего сердца, и она была неприступна.

______________________________________________________________________

Элинор, все еще дрожа, принесла его эспрессо в чашке из тончайшего фарфора и стопку писем. Дэмиен машинально отсеивал их, как старатель — пустую породу. Приглашения, счета, реклама… и толстый конверт из коричневой крафтовой бумаги с сургучной печатью. На ней был оттиск — фамильный герб Блэков: вздыбленный грифон.

Презрительная усмешка тронула его губы. Дедушка. Старый романтик, живущий в своем викторианском поместье и до сих пор верящий в «семейные ценности». Дэмиен вскрыл конверт перочинным ножом Montblanc.

Письмо было от поверенного деда, мистера Гудвина. Длинные, витиеватые фразы, но суть была ясна, как лезвие гильотины.

*«…милорд, ваш дедушка, сэр Реджинальд Блэк, вносит изменение в условия своего завещания… Для беспрепятственного вступления в права наследования всем состоянием и активами… вам надлежит вступить в законный брак… до наступления Нового Года… и представить неоспоримые доказательства того, что брак заключен по искренней любви и взаимной привязанности… В противном случае, все состояние перейдет в управление фонда «Защиты и содержания брошенных хомячков и прочих мелких грызунов»…*

Дэмиен перечитал абзац еще раз. И еще. Кровь ударила ему в виски с такой силой, что он чуть не раздавил хрупкую ручку кресла. Его лицо, обычно представлявшее собой маску олимпийского спокойствия, исказила гримаса чистейшей ярости.

— Хомячки?! — его рык прорвал мертвую тишину кабинета. — Он хочет оставить состояние в пять миллиардов долларов каким-то треклятым хомячкам?!

Он швырнул письмо на стол, вскочил и начал метаться по кабинету, как раненый зверь. Это был не мужчина. Это был тот самый мальчишка, которого снова бросили. Которому снова сказали: «Ты недостаточно хорош, чтобы тебя любили просто так».

Его взгляд упал на единственный личный предмет в кабинете. Небольшую старую фотографию в простой рамке из тикового дерева, стоявшую на краю стола. На ней был восьмилетний Дэмиен, с разбитой коленкой и сияющими глазами, обнимающий золотистого щенка спаниеля по кличке Бастер. Это было за неделю до того, как его мать ушла. Она забрала Бастера. Сказала: «Он напоминает мне о твоем отце. И о тебе. О моей несложившейся жизни».

Боль, острая и живая, пронзила его грудь, заставив на мгновение перехватить дыхание. Он сжал кулаки так, что костяшки побелели. Нет. Никогда. Он больше никогда не позволит себе чувствовать эту боль.

Он подошел к столу, взял рамку. Его пальцы сжали дерево. Он видел в стекле свое отражение — взрослого, могущественного, бесчувственного мужчину. И за ним — призрака того маленького мальчика.

Глава 3: Катастрофа в стиле "латте-арт

Небоскреб «Блэк Индастриз» вздымался к небу, словно стела, возведенная в честь самого капитализма. Его зеркальные стены холодно отражали рождественские гирлянды и суету улиц, словно говоря: «Ваша праздничная мишура мне ни по чем». Оливия, подъехав к этой цитадели богатства, на мгновение почувствовала себя букашкой у подножия гигантского ледяного муравейника.

Она резко затормозила, и ее велосипед занесло на припорошенном снегом асфальте. Сердце ушло в пятки, но она, к своему удивлению, удержала равновесие. Поднос в корзинке жалобно звякнул, но чашки устояли.

— Фух, пронесло, — выдохнула она, с облегчением глядя на нетронутые капучино с их идеальными коричневыми сердечками.

Именно в этот момент ее взгляд упал на лимузин. Длинный, черный, полированный до зеркального блеска, он стоял у самого подъезда, словно королевская карета, ожидающая своего монарха. Он перекрывал собой полторы полосы и выглядел настолько чопорно и нелепо в этой предпраздничной суете, что у Оливии внутри что-то ёкнуло от раздражения.

«Вот они, боги Уолл-стрит, — подумала она с сарказмом. — Не могут и шага пешком пройти».

Она решила аккуратно объехать его справа, где оставался узкий проход между лимузином и сугробом. Но судьба, как выяснилось, приготовила для нее сценарий поинтереснее.

Педаль велосипеда со скрипом провернулась, цепь провалилась в холостую, и Оливия, инстинктивно нажав на тормоз, совершила роковую ошибку. Переднее колесо занесло на участке, посыпанном реагентами, превратившими снег в скользкую кашу. Велосипед, описав изящную, почти балетную дугу, понесся прямо к боковой двере лимузина.

— Ой, то есть стоп! — успела выкрикнуть Оливия, прежде чем переднее колесо ее «стального коня» встретилось с зеркальной поверхностью «золотого гроба».

Раздался глухой, но на удивление негромкий удар. Дверь лимузина поддалась, прогнувшись внутрь. Но это было лишь началом симфонии разрушения.

Поднос с пятью капучино, верный спутник Оливии в ее злоключениях, выскользнул из корзинки. Он взмыл в воздух, и на мгновение время замерло. Пять чашек, пять идеальных сердечек из молочной пены, застыли в воздухе, словно арт-инсталляция, посвященная неминуемой гибели.

В следующее мгновение дверь лимузина распахнулась изнутри, и на свет божий появился мужчина. Идеально одетый, с лицом, высеченным из мрамора, и взглядом, способным заморозить лаву.

Именно в этот момент закон гравитации напомнил о себе.

Чашки с грохотом обрушились вниз. Горячий кофе с молочной пеной описал в воздухе великолепную, трагическую дугу и обрушился на мужчину прямиком с головы до ног. Пять коричнево-белых потоков устремились вниз по его безупречному темно-серому костюму, заливая шелковый галстук, белоснежную рубашку и, кажется, даже просачиваясь внутрь его туфель.

Наступила мертвая тишина. Даже городской гул будто стих, затаив дыхание. Водитель лимузина застыл с открытым ртом. Прохожие остановились, уставившись на происходящее.

Оливия лежала на асфальте рядом со своим велосипедом, успев инстинктивно откатиться в сторону. Она с ужасом смотрела на результат своей работы. Кофейные потоки создавали на дорогой ткани причудливый, хоть и абсолютно неуместный, узор.

Мужчина — Дэмиен Блэк — стоял не двигаясь. Он медленно опустил взгляд на свой костюм, затем поднял глаза на Оливию. В его сапфировых глазах не было ни ярости, ни удивления. Только лед. Глубокий, вековой лед.

Он сделал шаг вперед, снимая с лацкана пиджака комок молочной пены. Он растёр ее между пальцами, и этот неспешный жест был страшнее любой истерики.

— Вы застрахованы? — его голос был тихим, ровным и обжигающе холодным. Он не кричал. Он констатировал факт. — Потому что счет за химчистку, — он сделал паузу, окидывая ее потрепанную куртку и велосипед уничижительным взглядом, — будет больше, чем ваша годовая зарплата. Если, конечно, вы вообще где-то работаете.

Эти слова, произнесенные с таким леденящим презрением, сломали что-то в Оливии. Испуг, стыд, вина — все это мгновенно сгорело в топке вспыхнувшей ярости. Этот самодовольный, разъезжающий в золотом гробу мажор! Он только что стал жертвой ее неуклюжести, но теперь он превратился в символ всего, что ей ненавистно: чванства, неравенства, пренебрежения.

Она вскочила на ноги, смахнула снег с коленей и, забыв про всякую осторожность, подошла к нему вплотную.

— О, я работаю! — выпалила она, ее голос дрожал от гнева. — Я работаю, чтобы оплачивать счета, в то время как такие, как вы, сжигают планету в этих... в этих личных танках!

Она ткнула в его грудь пальцем в толстой вязаной перчатке, с которой на белоснежную, еще нетронутую часть его рубашки капнула последняя коричневая капля кофе.

— Вы хоть знаете, какой углеродный след оставляет эта ваша дурацкая машина? Сколько она сожгла бензина, пока вы проехали эти сто метров от парковки? Вы когда-нибудь задумывались о моральном уродстве тех, кто разъезжает на таких золотых гробах, пока обычные люди выживают?

Она не могла остановиться. Все ее обиды — на жизнь, на счета, на некупленные картины, на лекарства для бабушки — нашли выход в этом потоке обвинений.

— Вы думаете, что ваши деньги дают вам право смотреть на всех свысока? Что вы можете вот так, с порога, оскорблять людей, которые, возможно, работают в десять раз больше вас! Мой велосипед, — она с силой хлопнула ладонью по рулю своего убогого велика, — в тысячу раз экологичнее вашей личности!

Она закончила, тяжело дыша. Щеки ее пылали, изумрудные глаза за стеклами очков метали молнии. Она была прекрасна в своем неистовом гневе.

Дэмиен Блэк слушал ее, не прерывая. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глубине ледяных глаз что-то шевельнулось. Не ярость. Не раздражение. Нечто более редкое и опасное — ошеломленное любопытство. Никто и никогда в его жизни не позволял себе говорить с ним в таком тоне. Никто не тыкал в него грязной перчаткой. Это было настолько абсурдно, настолько выходило за рамки любого его опыта, что гнев просто не успел сформироваться.

Глава 4: Месть кофейного магната

Дорога назад в «Зауголок» показалась Оливии триумфальным шествием. Ее тело еще дрожало от адреналиновой вспышки, но теперь к нему примешивалось странное, пьянящее чувство собственной правоты. Да, она устроила небольшой апокалипсис. Да, она лишилась пяти капучино и, возможно, немножко своего достоинства. Но она поставила на место этого напыщенного, самовлюбленного мажора! Она, Оливия Спаркл, художник-неудачница и бариста-катастрофа, сказала городу правду.

Она влетела в кофейню с таким видом, будто только что победила дракона, а не облила кофе его дорогой костюм.

— Народ! — возвестила она, срывая с себя шапку. Ее волосы торчали в разные стороны, на щеках играл румянец, а на свитере красовалось пятно от фраппучино, приправленное новым, свежим кофейным узором. — Вы не поверите! Я только что нашкодила в стиле рок-н-ролла!

Мэри, вытиравшая пистолет для молока, обернулась с ухмылкой:

— Пустила под откос еще один лимузин? Или на этот раз обновила дизайн кому-нибудь из клиентов?

— Хуже! — Оливия тяжело дыша, прислонилась к стойке. — Я нашла того самого Дэмиена Блэка. Того, для которого заказ был. И, кажется, провела для него мастер-класс по латте-арту в стиле «абстрактный экспрессионизм» прямо на его костюме. А потом прочитала лекцию об экологии!

Лицо Артура Коффи, выглянувшего из-за кухни, стало цвета сгущенного молока.

— Ты... ты что натворила? Этому... Блэку? Оливия, это же наш крупнейший корпоративный клиент!

— Бывший, — с пафосом поправила его Оливия. — Потому что после того, как я высказала ему все, что думаю о его моральном облике и углеродном следе, он вряд ли захочет иметь с нами дело. Но это того стоило! Вы бы видели его лицо! Он онемел! Абсолютно! Я, кажется, его спасла. Возможно, в нем проснулась совесть.

Она расхохоталась, и к ее смеху неуверенно присоединилась Мэри. В этот момент дверь в кофейню с тихим шипящим звуком отворилась. Не тот грубый толчок, каким обычно входили клиенты, а плавное, беззвучное движение, словно дверь сама решила расступиться перед тем, кто стоял на пороге.

В кофейне воцарилась тишина, более громкая, чем любой грохот. На пороге стоял Дэмиен Блэк. Он был облачен в другой костюм — угольно-черный, безупречного кроя, подчеркивавший его широкие плечи и узкую талию. Рядом с ним стоял сухопарый мужчина в очках и с кожаным портфелем — ходячая эмблема слова «юрист».

Ледяной сапфировый взгляд Дэмиена медленно проплыл по залу, задержался на бледном, как сметана, лице Артура, на испуганной Мэри и, наконец, остановился на Оливии. На ее лице застыла глупая, застывшая улыбка.

— Мистер... Мистер Блэк! — залепетал Артур Коффи, выскальзывая из-за стойки. — Какая честь! Произошло досадное недоразумение, моя сотрудница...

— Артур Коффи? — перебил его Дэмиен, не удостаивая его взглядом. Его глаза все еще буравили Оливию. — Мы знакомы. Я изучал ваши финансовые отчеты перед покупкой.

Повисла пауза, густая и тягучая, как патока.

— П... покупкой? — прошептал владелец кофейни.

Дэмиен кивнул своему спутнику. Юрист щелкнул портфелем, достал стопку идеально сложенных документов и положил их на стойку, аккуратно отодвинув чашку с недопитым рафом.

— Все по стандартной процедуре, — сказал юрист безразличным тоном. — Выкуп доли, перевод активов. Вам остается только подписать здесь и здесь.

Артур, не в силах вымолвить ни слова, лишь кивнул и, руки его дрожали, поставил две каракули.

Дэмиен подождал, пока юрист не уберет документы, и тогда, наконец, перевел взгляд с Оливии на ее бывшего босса.

— «Поздравляю, теперь вы свободны от бремени управления», —произнес он, и в его голосе прозвучала плохо скрываемая насмешка. Затем он снова повернулся к Оливии. Он сделал один шаг навстречу. Весь ее триумф, вся ее бравада испарились, оставив лишь леденящий ужас.

— Что касается вас, мисс Спаркл, — его голос был тише шелеста денежных купюр, но каждое слово впивалось в нее, как игла. — В качестве нового владельца данного заведения мой первый и единственный приказ... — он снова сделал театральную паузу, наслаждаясь моментом, — Оливия Спаркл, вы уволены. Немедленно покиньте помещение.

Слова повисли в воздухе, тяжелые и безжизненные. Оливия не двигалась. Она не могла. Она просто смотрела на него, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

— Я... — попыталась она сказать, но голос сорвался.

— Вы нарушили дресс-код, — холодно заметил Дэмиен, бросив взгляд на ее перепачканный свитер. — И, кажется, до сих пор на рабочем месте. Я сказал: немедленно.

Это «немедленно» прозвучало как удар хлыста. Оливия вздрогнула. Мэри смотрела на нее с огромными, полными жалости глазами. Артур отвернулся, изучая узор на кафельном полу.

Не помня себя, Оливия повернулась и, спотыкаясь, пошла в подсобку. Она сдернула фартук, сунула в рюкзак свою сменную футболку и, не глядя ни на кого, побрела к выходу. Она чувствовала на спине ледяной взгляд Дэмиена Блэка. Проходя мимо, она услышала его тихий, обращенный к юристу комментарий:

— Первое, что мы сделаем, — выкинем этот кичовый стеллаж с местным «искусством».

Она вышла на улицу. Рождественские гирлянды теперь казались ей насмешкой.

______________________________________________________________________

Дверь в ее студию закрылась с тихим щелчком, который прозвучал громче любого хлопка. Оливия прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. Тихие рыдания, которые она сдерживала всю дорогу, вырвались наружу. Она не просто потеряла работу. Она потеряла все. Последний оплот стабильности. Возможность платить за студию, покупать краски, помогать бабушке.

Она доползла до дивана и уткнулась лицом в подушку, пропахшую скипидаром и краской.

— Он уволил меня, Мурлыкало, — всхлипывала она, когда Сэр Мурлыкало, почуяв неладное, прыгнул к ней на спину и улегся, урча и разминая лапками ее свитер. — Он пришел и... просто уничтожил меня. Как какую-то букашку.

Она лежала так, не зная, сколько прошло времени. Потом ее взгляд упал на мольберт. На «Поп-Нута», ее единорога с пончиком. Внезапно он показался ей не дерзким и ироничным, а просто глупым. Детским. Ненужным. Какими наивными и смешными казались ее мечты о выставке, пока такие, как Дэмиен Блэк, решают судьбы людей одним щелчком пальцев.

Глава 5: Безумный контракт

Дэмиен Блэк переступил порог ее квартиры-студии с таким видом, будто входил в зараженную зону. Его беглый, оценивающий взгляд скользнул по заляпанным краской стенам, грудам книг на полу, мольберту с нелепым розовым единорогом и задержался на коробке с пустыми банками из-под тушенки, которую Оливия использовала как подставку для кистей. На его лице не было ничего, кроме холодного, нескрываемого отвращения.

— Мило, — произнес он, и это слово прозвучало как смертный приговор.

Оливия стояла посреди комнаты, сжимая кулаки. Унижение и ярость бушевали в ней, сменяя друг друга.

— Вам чего? — выдохнула она, пытаясь придать голосу твердости, но он предательски дрогнул. — Пришли добить? Полюбоваться на результаты вашего «торжества справедливости»?

Дэмиен проигнорировал ее вопрос. Он медленно прошелся по комнате, его изящные пальцы провели по пыльной поверхности комода, и он с легкой гримасой посмотрел на кончики пальцев.

— У меня к вам деловое предложение, мисс Спаркл.

— У нас с вами нет никаких дел, — отрезала она. — Вы меня уволили. Поздравляю. Миссия выполнена. Можете идти.

Он повернулся к ней, и в его сапфировых глазах вспыхнул холодный огонь.

— Я предлагаю вам работу. Временную. Очень хорошо оплачиваемую.

— Что, мыть полы в вашем лимузине? — язвительно бросила она. — Или оттирать кофе с ваших бесчисленных костюмов? Нет, спасибо.

— Нет, — его губы тронула едва заметная улыбка. — Роль несколько... интимнее. Мне нужна невеста. На Рождество.

В комнате повисла гробовая тишина. Оливия уставилась на него, уверенная, что ослышалась. Сэр Мурлыкало, свернувшийся на диване, поднял голову и укоризненно посмотрел на незнакомца.

— Вы... вы совсем спятили? — прошептала она наконец. — С какой стати я...?

— Со стати практичности, — холодно оборвал он. — Мне нужно жениться до Нового Года по... семейным обстоятельствам. Вам нужны деньги. Вы идеально подходите.

— И почему же? — Оливия скрестила руки на груди, чувствуя, как ее снова начинает трясти от гнева. — Потому что я такая очаровательная и покорная?

— Потому что вы достаточно никчемны, — отчеканил он, и каждое слово впивалось в нее, как нож, — чтобы не усложнять мне жизнь после окончания нашего... контракта. У вас нет связей, нет амбиций, которые могли бы зайти слишком далеко, и, судя по всему, нет ни малейшего понятия о том, как вести себя в приличном обществе. Вы — идеальный расходный материал.

Сначала Оливия онемела. Потом из ее груди вырвался звук — не смех, а нечто горькое и хриплое.

— Вы сумасшедший. Настоящий, клинический сумасшедший! — она тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам. — Вы врываетесь ко мне, оскорбляете меня, уничтожаете мою работу, а теперь предлагаете мне... это? Выкупить меня, как какую-то вещь?

— Я предлагаю сделку, — парировал он, не моргнув глазом.

— Нет! — крикнула она, указывая на дверь. — Нет, нет и еще раз нет! Убирайтесь вон из моего дома! Я не продамся вам, даже если бы вы предложили мне все деньги этого мира! У меня есть принципы! Есть достоинство!

Она тяжело дышала, вся пылая от негодования. Она представляла себе, как он повернется и уйдет, побежденный ее моральной стойкостью.

Но Дэмиен Блэк не двигался. Он смотрел на нее с тем же ледяным спокойствием, словно наблюдал за вспышкой гнева у лабораторной мыши.

— Принципы, — повторил он за ней, и в его голосе зазвучала ядовитая насмешка. — Это, конечно, очень трогательно. Особенно когда твои принципы не могут оплатить счет за отопление этой... берлоги. Или купить лекарство для бабушки.

Оливия застыла. Воздух вырвался из ее легких, словно от удара.

— Что?.. — прошептала она.

— Ваша бабушка. Элеонора Спаркл, — он произнес имя с такой же легкостью, с какой называл бы марку своего костюма. — Проживает в частном пансионате «Сосновая Роща». Страдает от редкой формы артрита, требующей дорогостоящей терапии и последующей реабилитации в швейцарской клинике. Сумма, которую вы безуспешно пытаетесь собрать последние полгода, составляет... — он назвал цифру. Цифру, от которой у Оливии потемнело в глазах. Это было больше, чем она могла заработать за десять лет.

Он вынул из внутреннего кармана пиджака тонкую папку и бросил ее на стол, заваленный кистями и тюбиками.

— Пять дней, мисс Спаркл. Всего пять дней притворяться влюбленной в меня перед моей семьей. Взамен — полная оплата лечения, реабилитации и... — он сделал паузу, добивая ее, — годовая аренда этой конуры, чтобы у вас было, куда вернуться. Это проще, чем развозить кофе. И несравнимо выгоднее.

Оливия смотрела то на папку, то на него. Ее мир, и без того шаткий, рушился на глазах. Все ее принципы, вся ее гордость вдруг показались нелепой, детской роскошью. Роскошью, которую она не могла себе позволить, пока ее бабушка мучилась от боли.

Ее взгляд упал на самую любимую свою картину, висевшую над кроватью. На ней был изображен старый, мудрый единорог с седой гривой. Она всегда рисовала ему глаза бабушки — добрые, лучистые, полные любви и тепла. Глаза, которые смотрели на нее сейчас сквозь боль и беспокойство.

Она медленно, будто сквозь толщу воды, подошла к столу. Ее пальцы дрожали. Она открыла папку. Юридический язык, пункты, подпункты... Все сводилось к одному: пять дней фальшивого обручения за здоровье и будущее самого дорогого ей человека.

Она взяла ручку, которую он молча протянул ей. Дорогую, тяжелую, холодную.

Оливия смотрела на строку для подписи и ручку. Она видела в ней свое отражение — испуганное, разбитое, продавшееся. Она чувствовала на себе взгляд Дэмиена — тяжелый, ожидающий, торжествующий.

Она сжала ручку так, что пальцы побелели. Потом, с усилием, будто резала саму себя, она опустила кончик на бумагу.

Шуршание кончика ручки было оглушительно громким в тишине комнаты. Она вывела свое имя — Оливия Спаркл. Криво, с размахом, как будто ставя точку в своей старой жизни.