Копьё судьбы.

Предисловие. Человек на крыше, но не Карлсон.

«Если история чему-нибудь и учит, то только тому, что убить можно кого угодно…», -

Майкл Корлеоне, «Крестный отец».

30 августа 1918 года. Столица РСФСР город Мо

…

Рисунок 1. Расположение завода Михельсона (Гоппера).

…Вспомнив детективный сюжет фильма своей юности «Трактир на Пятницкой», он напевая:

- «Наша служба и опасно и трудна,

И на первый взгляд, как будто не видна…»,

- прошёл Пятницкую улицу, быстрым шагом пересёк Садовое кольцо и, затем продолжил свой путь по Большой Серпуховской.

Наш герой, хоть и не был коренным москвичом, этот маршрут мог бы проделать с закрытыми глазами – предварительно очень хорошо изучив его, готовясь к некому ожидаемому событию – главным участником которого, он должен был стать.

Это был мужчина лет пятидесяти пяти - а, возможно и всех шестидесяти, несколько выше среднего роста и среднего же - хотя и довольно крепкого телосложения. Коротко стриженый, с невыразительным и незапоминающимся лицом - способном затеряться ничем не выделяясь из общей массы, в любой городской толпе… По трёхдневной небритости лица, непритязательной на особый изыск мятой одежде и, перекинутому через плечо простому солдатскому вещмешку системы «сидор» - любой встречный-поперечный прохожий его признал бы за спешащего куда-то по своим делам, представителя правящего в России с октября прошлого года, класса.

За пролетария, то бишь.

Если не присматриваться к рукам, конечно - по которым его можно принять за музыканта, как минимум, иль бери выше – за ювелира.

Миновав Павловскую улицу, вскоре – какими-то безымянными, ему одному ведомыми подворотнями, он пробрался к снарядному заводу Михельсона.

Осмотревшись вокруг и убедившись, что никто за ним не следит-наблюдает, подпрыгнув, мужчина ловко зацепился руками за пожарную лестницу на глухой (без окон) стороне двухэтажного здания и, в несколько секунд взмыл на чердак, даже не запыхавшись. Осознание превосходной физической формы в довольно «взрослом» возрасте не могло не радовать и, мужчина вполголоса произнёс:

- «ЗОЖ», ребятишки - это вам не шалам-балам!

И, уже чуть громче процитировал одного из классиков великой русской литературы:

- «Есть ещё порох в пороховницах и ягоды в ягодицах!».

Здесь, всё было ему знакомо и ведомо по неоднократным посещениям и подготовлено заранее. Пройдя по чердаку к противоположной стороне здания, он осторожно повернул согнутый крючком ржавый гвоздь и слегка отодвинул доску на фронтоне, затем через образовавшуюся узкую щель выглянул во двор гранатного цеха завода… Прождав минут пятнадцать, мужчина вынул луковицу карманных часов и, несколько обеспокоенно вопросил:

- Что-то задерживается – уж не случилось ли, что по дороге? Столько хулиганья развелось кругом… Куда только милиция смотрит?!

Он, посмотрел на свои новенькие сапоги – единственное, что на нём было более-менее приличное и, вспомнив как буквально вчера какие-то - то ли идейные анархисты, то ли наоборот - безыдейные гопники пытались его ограбить, осуждающе покачал головой:

- Что в столице творится – ужас просто, «Лихие 90-е» нервно курят за поребриком и ежеминутно писцаются… Куда городские власти смотрят, нах? Сталина на них нет!

Во дворе завода Михельсона, меж тем тоже проявляли нетерпеливое беспокойство… Митинг был назначен на 6 часов вечера и во дворе уже толпилась порядочная толпа, вытягивая шеи и выглядывая – не едет ли.

Какое-то время внимательно и настороженно оглядев окрестности завода, мужчина успокоился и, даже несколько укоризненно произнёс:

- Эпоха непуганого лоха – такое ощущение, что где-нибудь в Африке на сафари. Даже, как-то неинтересно – драйва и хайпа нет, от слова «ваще»!

Лишь, где-то через час в распахнутые настежь заводские ворота въехала большая, чёрная - древнего дизайна машина с правым рулём. Когда она остановилась, из дверей вышел шустрый человечек с рыжеватыми усами и бородкой, в ничем не выдающейся пиджачной тройке и кепке и, сопровождаемый восторженно встретившими его рабочими, не мешкая проследовал в цех.

- Ну, наконец-то! Явился, не запылился…

Оживившись заметно, он достал из заплечного вещмешка-сидора какую-то чудного вида сумку…

Эта сумка, скорее – чехол или футляр, выглядела совсем по-другому! Совсем другой материал, крой, стиль… Стиль, совсем не гармонирующий ни с временем, ни с местом, ни с одеждой - в какую был одет сам незнакомец или толпа во дворе снарядного завода, ни с самим чердаком. Для всех без исключения землян тех лет, она выглядела бы… Не знаю, даже как и сказать! Как что-то инопланетное, что ли…

Или иновремённое.

«Вжжжииик!», - мужчина расстегнув молнию, достал из чехла несколько частей чего-то металлического, пластмассового и деревянного и, со знанием дела буквально через минуту-другую собрал их в одно целое…

Глава 1. Судьба человека.

Глава 1. Судьба человека.

«Во время гражданской войны в Финляндии за разжигаемой русофобией, как представляется, стояло желание белых сделать русских козлами отпущения за все жестокости и тем самым обосновать собственные идеи… Жестокую правду о братоубийственной войне пытались замаскировать якобы идеологической борьбой в защиту западной культуры от русских, объявленных заклятыми врагами…», - финский историк Каремаа.

« …Если пустить финнов в Петроград, то они уничтожат, расстреляют и перережут всё наше офицерство, правых и виноватых, интеллигенцию, молодёжь, гимназистов, кадетов — всех, кого могут, как они это сделали, когда взяли у красных Выборг», - белогвардейский контр-адмирал Пилкин, 1919 год.

«Никто из нас не хотел похода финляндцев на Петроград. Мы помнили о расправе над русскими офицерами…», - один из лидеров антибольшевистского петроградского подполья Таганцев.

Беспризорник по имени Михаил по прозвищу «Барон», время своего существования на этом говённом Свете чётко разделял на две части – «жизнь» и «выживание организма после жизни». Ибо, себя он живым уже давно не считал, как бы со стороны – с потусторонней отрешенностью, зачастую даже с каким-то наивно-детским любопытством – «а что из этого получится(?)», наблюдая за действия своего тела.

Ведь, «жить» - это значит кого-то любить и быть в ответ любимым!

А когда ты только жрёшь, спишь и дерёшься - это разве жизнь?!

Тело же, действует по программе - заложенной в живые существа миллионы лет назад Матушкой-природой. Оно спит чтобы восстановить силы, бродит в поисках чего украсть или отнять чтоб было что пожрать, чем прикрыть наготу и согреться, бегает-спасается от милиции или от рассерженных граждан… Нападает с такими же беспризорниками на одиноких прохожих, на уличных торговцев, дерется с ними же за кусок хлеба и за место у костра в московских развалинах…

А он, Мишка – здесь вообще ни при чём, иногда даже искренне удивляясь, что его тело до сих пор ещё из ходящего трупа не превратилось в настоящий. Довольно часто, он даже желал, чтоб так и случилось… Но проклятый инстинкт самосохранения - раз за разом вытаскивал тело из самых невероятных передряг, а доставшийся от родителей могучий иммунитет – побеждал любую цеплявшуюся хворь.

У него ничего нет, не осталось – ни дома, ни семьи, ни Родины, ни флага… Некого любить, нечего терять, значит - некого и нечего бояться. Только воспоминая о том славном времени - когда он был живым, настоящий финский нож «пуукко» и сладкие грёзы - приходящие в тревожных снах, в короткие периоды между схватками за выживание. Мечты, о том времени - когда он вернётся туда где родился и, спросит первого попавшегося «земляка»:

«Ты говоришь по-русски?».

И на ответ…:

«Ei, en ymmärrä venäjää».

…Он будет резать, резать, резать – чувствую, как от чужой горячей крови - его душа вновь воссоединяется с телом, чувствуя - как вновь он становится живым… Сны были такие явственные, что просыпаясь с счастливой улыбкой - он чувствовал солоноватый привкус чужой крови на губах.

***

Когда маленький Михаил подрос и начал что-то соображать, он гордился тремя вещами: что отец его остзейский барон - едущий своей род от рыцарей-крестоносцев, а мать - родом из древнего осетинского княжеского рода.

Правда, род баронов – был изрядно обрусевший со времён Петра Великого и, даже перешедший в православие.

А княжеский род, хотя и многочисленный – но ещё до рождения строителя Санкт-Петербурга - обедневший до состояния группы церковных мышей…

Но всё же!

Аристократ - он и, ходящий в лохмотьях и проживающий в хижине – всё равно аристократ.

Тем более, нищими они отнюдь не были.

Ротмистр[1] Отдельного корпуса пограничной стражи барон фон Бистром Константин Анатольевич, дело своё знал и службу нёс справно, регулярно получая от Министерства финансов[2] премии за конфискованную контрабанду. В схватке с финскими контрабандистами везшими большой транспорт оружия и подрывной литературы в охваченную Первой революцией (1904-1907) Россию - он был серьёзно ранен и, в довесок к накопленным средствам – получал неплохую пенсию от казны, выйдя в отставку «с мундиром».

Это позволило купить очень хороший двухэтажный дом в родном Выборге, дать приличное образование детям и, самому везти такой образ жизни, какой ему по вкусу…

Нет, вовсе не карты, вино и женщины – хотя этих занятий Константин Анатольевич, тоже отнюдь не чурался.

Но в меру!

Страсть его была иной - отец нашего героя был заядлым охотником и рыбаком, пристрастившись к этим сугубо мужским занятиям ещё на службе.

Третьей гордостью маленького Миши была старшая сестра София – воспитанница Смольного института для благородных девиц и первая красавица в городе (да, что там какой-то «город»… В мире!), выдавшаяся в мать. Когда в редкие посещения родительского крова, они взявшись за руки прогуливались по улицам, он видел восхищённые взгляды всех без исключения мужчин и завистливые женщин и, гордость за сестру - прямо-таки распирала его грудь. Часто, он ловил себя на тайных мыслях, чтоб кто-нибудь оскорбил её словом или действием…

Глава 2. Выстрел бифуркации.

Глава 2. Выстрел бифуркации.

«Если история чему-нибудь и учит, то только тому, что убить можно кого угодно…», - Майкл Корлеоне, роман «Крестный отец».

«Я не нахожу в убийстве ничего неправильного с моральной точки зрения. Всё дело лишь в том, что вы никогда не можете быть уверены, что новый человек будет лучше прежнего — вот в чем настоящая проблема», - Дж. Мори, президент ассоциации отставных офицеров разведки США.

30 августа 1918 года. Столица РСФСР город Москва.

Вспомнив детективный сюжет фильма своей юности «Трактир на Пятницкой», он напевая:

- «Наша служба и опасно и трудна,

И на первый взгляд, как будто не видна…»,

- прошёл Пятницкую улицу, быстрым шагом пересёк Садовое кольцо и, затем продолжил свой путь по Большой Серпуховской.

Наш герой, хоть и не был коренным москвичом, этот маршрут мог бы проделать с закрытыми глазами – предварительно очень хорошо изучив его, долго готовясь к некому ожидаемому событию – главным участником которого, он должен был стать.

Это был мужчина лет пятидесяти пяти - а, возможно и всех шестидесяти, несколько выше среднего роста и среднего же - хотя и довольно крепкого телосложения. Коротко стриженый, с невыразительным и незапоминающимся лицом - способном затеряться ничем не выделяясь из общей массы, в любой городской толпе… По трёхдневной небритости лица, непритязательной на особый изыск мятой одежде и, перекинутому через плечо простому солдатскому вещмешку системы «сидор» - любой встречный-поперечный прохожий его признал бы за спешащего куда-то по своим делам, представителя правящего в России с октября прошлого года, класса.

За пролетария, то бишь.

Если не присматриваться к рукам, конечно - по которым его можно принять за музыканта, как минимум, иль бери выше – за ювелира.

Миновав Павловскую улицу, вскоре – какими-то безымянными, ему одному ведомыми подворотнями, он пробрался к снарядному заводу Михельсона.

Осмотревшись вокруг и убедившись, что никто за ним не следит-наблюдает, подпрыгнув, мужчина ловко зацепился руками за пожарную лестницу на глухой (без окон) стороне двухэтажного здания и, в несколько секунд взмыл на чердак, даже не запыхавшись. Осознание превосходной физической формы в довольно «взрослом» возрасте не могло не радовать и, мужчина вполголоса произнёс:

- «ЗОЖ», ребятишки - это вам не шалам-балам!

И, уже чуть громче процитировал одного из классиков великой русской литературы:

- «Есть ещё порох в пороховницах и ягоды в ягодицах!».

Здесь, всё было ему знакомо и ведомо по неоднократным посещениям и подготовлено заранее. Пройдя по чердаку к противоположной стороне здания, он осторожно повернул согнутый крючком ржавый гвоздь и слегка отодвинул доску на фронтоне, затем через образовавшуюся узкую щель выглянул во двор гранатного цеха завода… Прождав минут пятнадцать, мужчина вынул луковицу карманных часов и, несколько обеспокоенно вопросил:

- Что-то задерживается – уж не случилось ли, что по дороге? Столько хулиганья развелось кругом… Куда только милиция смотрит?!

Он, посмотрел на свои новенькие сапоги – единственное, что на нём было более-менее приличное и, вспомнив как буквально вчера какие-то - то ли идейные анархисты, то ли наоборот - безыдейные гопники пытались его ограбить, осуждающе покачал головой:

- Что в столице творится – ужас просто, «Лихие 90-е» нервно курят за поребриком и ежеминутно писцаются… Куда городские власти смотрят, нах? Чем наша родная милиция занимается? Сталина на них нет!

Во дворе завода Михельсона, меж тем тоже проявляли нетерпеливое беспокойство… Митинг был назначен на 6 часов вечера и во дворе уже толпилась порядочная толпа, вытягивая шеи и выглядывая – не едет ли.

Какое-то время внимательно и настороженно оглядев окрестности завода, мужчина успокоился и, даже несколько укоризненно произнёс:

- Эпоха непуганого лоха – такое ощущение, что где-нибудь в Африке на сафари. Даже, как-то неинтересно – драйва и хайпа нет, от слова «ваще»!

Лишь, где-то через час в распахнутые настежь заводские ворота въехала большая, чёрная - древнего дизайна машина с правым рулём. Когда она остановилась, из дверей вышел шустрый человечек с рыжеватыми усами и бородкой, в ничем не выдающейся пиджачной тройке и кепке и, сопровождаемый восторженно встретившими его рабочими, не мешкая проследовал в цех.

- Ну, наконец-то! Явился, не запылился…

Оживившись заметно, он достал из заплечного вещмешка-сидора какую-то чудного вида сумку…

Эта сумка, скорее – чехол или футляр, выглядела совсем по-другому! Совсем другой материал, крой, стиль… Стиль, совсем не гармонирующий ни с временем, ни с местом, ни с одеждой - в какую был одет сам незнакомец или толпа во дворе снарядного завода, ни с самим чердаком. Для всех без исключения землян тех лет, она выглядела бы… Не знаю, даже как и сказать! Как что-то инопланетное, что ли…