Королева и разбойница

1

Баронесса Леа де Бонбенор в очередной раз похвалила себя за то, что доверилась судьбе и наняла новую служанку. Прежняя ее горничная, дура и ленивица, сама посоветовала хозяйке взять в услужение Криссу — за что и поплатилась. Крисса работала за двоих, была быстра, услужлива, смекалиста, самоотверженна, никогда не жаловалась и не требовала многого. Госпожа Леа раздумывала, оставить ли при себе Криссу, при всех ее достоинствах, девицу диковатую и не слишком изящную, но когда сэр Тиксье Кювье, королевский советник, отметил усердие Криссы, суетившейся на чайной церемонии во время его визита в дом баронессы… Дело было даже не в том, что господин Кювье занимал пост министра при молодом короле Бергате, но в изрядной степени по причине нескрываемой склонности госпожи де Бонбенор к авантажному сэру Тиксье. В общем, Крисса получила место. И все, казалось бы, остались в выигрыше.

Леди де Бонбенор провела два незабываемых месяца в обществе сэра Тиксье, пока не открылось неприятное для нее обстоятельство — ее будущее выгодное замужество под угрозой. Сложность заключалась в том, что молодой король Бергат непременно желал себе в жены леди де Бонбенор. Также он предпочитал иметь рядом с собой девственницу. И если леди де Бонбенор могла обеспечить выполнение первого желания Его Величества, пусть и скрепив сердце. То со вторым вышла промашка. Вино и неумолимое обаяние сэра Тиксье заставили ее совершить ошибку… после которой леди подумала, что раз на то пошло дело, можно поошибаться еще немного, пока не припрет подумать над своим поведением. Так что забавам с обходительным министром она предавалась самозабвенно. Но время неумолимо — и леди пришла пора подумать о будущем.

Со стороны Криссы все выглядело гораздо проще, чем казалось самой леди де Бонбенор. Баронесса и министр были два сапога пара — оба любители выпить и сделать вид, что реальности не существует. На то они и аристократы, чтобы так себя вести. Сэр Тиксье был неплох во всех отношениях, не только как мужчина, но и как министр, но рядом с молодым самостоятельным королем хирел, болел и все больше и больше выпивал. По мнению Криссы, никакой ошибки в том, что баронесса, обычно грустная и вялая, и такой же министр развлеклись, не было. По крайней мере, оба какое-то время выглядели счастливыми, насколько она смела судить со стороны и исходя из скромных понятий своего низкого звания. Тем не менее, когда леди спросила у служанки совета, Крисса ответила, что есть выход, удовлетворяющий больше суровых родителей баронессы, нежели ее саму.

— Всегда можно подкупить жреца, госпожа.

— Не в этот раз. Это же церемония выбора королевы! В нашей стране… — Баронесса покосилась на Криссу. Акцент выдавал в ней пришлую, то ли ньеслийку, то ли эльзилку — кто разберет. — В Кавернвале так не делается. Все у нас через церковь и через артефакты. Жрец пройдет с амулетом выбора, и женой короля станет та, на кого укажет артефакт. И раз я больше не невинна, могу попрощаться со своими мечтами стать Ее Величеством.

— А Вы действительно об этом мечтаете? — Рискнула спросить Крисса, расправляя одеяло на кровати госпожи.

— Не умничай, — ответила Леа. Но в задумчивости прикусила ноготь… Она очаровалась сэром Тиксье слишком некстати и слишком стремительно. Но если ей не быть королевой, какой резон министру снова наведываться в ее дом? В королевстве полно аристократок повыше леди де Бонбенор рангом. И потом, Ее Величество, уж наверняка, может приказать кому угодно греть ей постель. Баронесса смеет только просить, увещевать и соблазнять. Что касалось последнего, леди Леа скорее чувствовала себя ныне побежденной на этом поле, нежели властвующей.

— Если позволите сказать, — рискнула снова вставить слово Крисса, подавая госпоже халат. — но шансы все же есть. Магия — нечто более сложное, чем о ней принято думать. И ее можно настроить так, чтобы обмануть человека, в чем бы этот обман ни заключался.

— Избавь меня от своих наивных суеверий, — отмахнулась баронесса. — Дело серьезное. Я не могу полагаться на слухи.

— Что Вы теряете? — Крисса запнулась. — Впрочем, понадобится золото. Но жреца можно подкупить. Разве разбрасываются шансами дальновидные люди?

Леди не хотелось признавать служанку умнее себя, но она понимала, что Крисса права. Можно было сразу сдаться и покаяться, а можно было попытаться обмануть судьбу. Конечно, король, если узнает о том, что его обвели вокруг пальца, придет в неистовство. Но и тут все будет зависеть только от удачи: может быть, никто никогда и не догадается.

Леди де Бонбенор распорядилась, чтобы Криссе выдали увесистый кошель золота и спозаранку услала горничную в храм.

2

Барон Зефирен де Бонбенор, кузен баронессы Леа, в детстве заменивший ей отца, ныне почти не видел воспитанницу. Леа, по его мнению, выросла в девицу вздорную и тщеславную, и он не мог ума приложить, почему. Он вовсе не то пытался в ней взрастить. Возможно, дело было в том, что кузен не так уж часто занимался рано осиротевшей Леа, почти все свое свободное время проводя в разъездах. Отчасти причиной тому была его искренняя склонность: барон с юношеских лет интересовался историей погибшего государства Апима и то и дело отправлялся в экспедиции, чтобы исследовать руины исчезнувших городов. С другой стороны, чем меньше он проводил времени в Кавернвале, своей родной стране, тем спокойней было ему самому, малышке Леа, едва вошедшей в пору юности, и старой королеве-регентше Норберте. Отношения барона с королевским двором были… сложны и запутанны. Спустя несколько лет после их совершеннолетия, он присторил во дворец свою родную дочь и собирался сосватать кузину за короля — но обе девицы представлялись ему равно бестолковыми, так что барон не изменял своим привычкам и большую часть года проводил в Апиме. Добра его жена, измотанная грудными болезнями, скончалась много лет назад, не увидев, как ее драгоценные девочки превратились во взрослых и очень непохожих одна на другую женщин.

Барон лучше всего любил женщин на расстоянии. Он воображал себе всяческие отеческие нежности, которыми осыплет дочь и кузину по возвращении. Однако еще ни разу ему не удалось не расплескать это благодушное настроение за время обратного пути. Девушкам доставалось едва ли на донышке семейной ласки. С ними барон обращался немногим теплее, нежели с мужчинами и юношами своего отряда.

Их отправилось в путь шестеро: сам барон, два его испытанных товарища, маркиз ди Шарентон, спонсирующий вылазки, и два балбеса, прихваченных на пути по разным соображениям. Молодой эльзильский аристократ, Фульк Эджертон, восполнял умение рвением, глядя барону де Бонбенору в рот, даже когда тот молчал. Из него, при должном старании, мог выйти неплохой исследователь, на худой конец — добрый человек. Молодой Джером, безродная деревенщина, не отличался ни обширными знаниями, ни рвением к ним, но его зоркий глаз и чуткое ухо не имели сравнения и оказались бесценны в пути. И де Бонбенор предпочитал кормить лоботряса ради вящих выгод от его нахождения в отряде. Тем более, что охотились все наравне, никого не кормили с ложечки. Тем паче, что и ложек имелась некоторая нехватка: ди Шарентон, один из множества отпрысков этой неславной фамилии, именем Фильбер, умудрился потерять где-то сумку с половиной утвари отряда. Новой разжиться было негде, и так выходило, что ели все по очереди. Кроме самого Фильбера, зачихавшего на середине пути — ему позволили иметь одну из ложек как личную собственность.

Вся экспедиция постоянно говорила о ведьмах. Немудрено: где Апим, там ведьмы. Говорили, что и прежде, до своего падения, страну эту населяли только они, все сплошь колдуны и волшебницы. Да еще и оборотни в придачу. Великая королева Фабиола, оставившая после себя зачарованную корону, тоже была из этих мест. И хоть Апим пал в века ее древнего правления, до сих пор он оставался страной чудес и ужасов. Больше всего впечатления мифы об Апиме произвели, конечно же, на Джерома. Он слушал, тряся головой в неверии, когда ди Шарентон принимался рассказывать ему все, что взбредет в голову, путаясь и мешая правду со сказками. Однажды, вставая по малой нужде, барон застал Джерома бодрствующим — тому почудилось, что ведьмы совсем рядом, поджидают его вот прямо за гранью света от костра. Барон посмеялся, но дал себе зарок вправить мозги парнишке. Иначе долго он не протянет: отряд углублялся в самую чащу апимских лесов.

3

Крисса вернулась в дом леди де Бонбенор усталой и довольной. На кухне стянула чепец с головы и шлепнула им по столу, показывая, насколько измотало ее общение со жрецом. И потребовала себе хересу. Кухарка подала девчонке бутылку, сестру-близняшку той, которой Крисса четыре часа назад намеревалась умасливать жреца. Горничная налила себе половину стакана. Кухарка, подумав, плеснула в свой стакан столько же. Леди де Бонбенор, мучимая тревогой, бродила по дому и стала свидетельницей этой сцены: в другой день она и не подумала бы заглянуть на кухню, но тут, надеясь поскорей встретить и расспросить горничную, забрела и на эту сакральную территорию.

Для Криссы кухарка и леди стояли где-то примерно на одной линии, так что она не смутилась, что ее застали за распитием хереса. И действительно, счастливая от известия, что все невзгоды улажены, леди Леа не обратила внимания на подобные мелкие вольности. Приподнятое настроение госпожи сияло вплоть до вечернего чая, но когда Крисса принесла поднос с кексами и источающей горячий ароматный пар чашкой, она нашла баронессу бледной и заплаканной.

— Тебе не понять, — простонала леди, бросаясь на подушки. — Ты вольна выйти замуж за кого хочешь!

— Не думаю, — Крисса скинула туфлю, пока госпожа не видит, и пальцами одной ноги почесала икру второй. — За господина Тиксье я выйти не могу, даже если бы и хотела.

Баронесса зарыдала еще горше. Крисса принюхивалась, пытаясь понять, не расстроило ли нервы ее госпожи какое-нибудь снадобье: опиум или хотя бы и простое вино, но, судя по всему, леди страдала просто от удручавших ее мыслей.

— Ну так может того… — Крисса не вполне понимала, что стоит говорить в таких случаях. В особенности, горничной — своей леди. — Может, положиться на волю Демиурга?

Леди Леа подняла голову от подушки. Даже зареванной она выглядела очаровательно, разве что нос покраснел немного. Леди Леа протянула горничной руку.

— Да, ты права, моя маленькая пейзаночка. Иди сюда, помолись со мной.

Леди сползла с кушетки на пол, встала на колени, и когда Крисса приблизилась, с усилием потянула служанку за запястье, опуская ту рядом с собой. Но слова молитвы не шли, леди никак не могла собраться с мыслями, да и продышаться как следует после изнурительного плача. Крисса не знала молитв, никогда она не была особенно религиозна, да и поводов обращаться к Демиургу не припоминала. Так что она просто сложила руки в священном символе треугольника и возвела очи горе. Сказала она то немногое, что было у нее в этот момент на уме:

— О, Уризен, Демиург всего сущего, распорядись так, чтобы все в будущем сложилось к всеобщему благу!

Но она сомневалась, что Демиург услышал столь невнятную молитву.

4

Барон де Бонбенор не собирался являться на свадьбу кузины, однако ж в последний момент передумал, поторопился — и в день бракосочетания взошел, покрытый пылью с ног до головы, на крыльцо поместья. Он хотел увидеть кузину и пожелать ей всяческого счастья, к тому же, в свите короля в родной город прибывала его собственная дочь, Эйгра. Но вот короля… короля барон видеть не желал. Старуха Норберта воспитывала сына под стать себе, и барон не мог не гадать, каким вырос юный король. Будет ли он правителем лучшим, нежели его равнодушная и холодная мать? Мачеха собственному сыну и родной стране. Или же на Кавернваль, наконеец, снизошло благословение Демиурга и с этого дня в стране начнется золотой век? Барон и желал посмотреть, и в то же время едва боролся со смутным отвращением. Нечто похожее он испытывал в минуты, когда его глазам среди чащи представали картины жестокой несправедливой охоты: хищник когтил пушистую самочку, вспарывая полный детенышей живот.

Леди едва удалось дозваться Криссу. Перед самой церемонией та куда-то внезапно пропала, а назад явилась довольной, точно кошка, нализавшаяся сливок у недоглядевшей хозяйки. Ноги ее оставляли черные следы на ковре, и леди выплеснула на нерадивую служанку все свое раздражение, густо замешанное на тревоге. Криссе пришлось вымыться. Затем, уже надев свое простенькое ритуальное платье, она помогла облачиться госпоже и расчесала ее великолепные рыжие кудри. Леди де Бонбенор осталась довольна своим отражением в зеркале, сделалась ласкова и спокойна — но ровно до той минуты, пока в сопровождении кузена и служанки не прибыла на храмовый двор. Там, среди гостей, выделяясь даже среди группы таких же аристократов, как он, сиял министр Тиксье. Леди Леа чуть было не споткнулась о подол собственного платья в растерянности и смущении.

— Ну же, госпожа, — прошептала Крисса. — Король ждет.

Хотя никакого короля видно еще не было.

— Я не могу, не могу, — забормотала леди Леа. Она так бы и стояла, не в силах сделать и шагу, если бы кузен не схватил ее за локоть и не поволок вперед. Леа пришлось позволить себя увлечь к алтарю, чтобы не упасть и не испортить белоснежный наряд.

На Криссе было платье попроще, кремовое, короткое настолько, что виднелись икры до середины. Она сама расшила его бисером и очень умело: подружки ее, другие такие же служанки, состоявшие при господах в ближайших поместьях, оценили. Крисса остановилась поболтать с приятельницами, но окрик сэра де Бонбенора заставил ее подпрыгнуть от неожиданности. Крисса поспешила догонять господ.

Празднество проходило перед храмом, у священного треугольного камня — говорили, на нем оставила отпечаток ладони сама блаженная Аньелла во время своего первого паломничества. Но Крисса сомневалась, что это не слух: ямка на камне не напоминала оттиск руки, скорее уж обычный скол от удара чем-то тяжелым и прочным. А сама Аньелла, если и существовала, вроде бы, ни разу в жизни не появлялась даже в окрестностях Кавернваля. Она вообще, насколько Крисса помнила истории о святых, прожила довольно недолго. Сама Крисса превосходила ее возрастом.

Но посмотреть на помолвку короля собрался положительно весь город. Не только из любопытства, но во многом и из гордости: король выбрал себе невесту не из столицы, хотя там наверняка нашлось бы немало авантажных дам. А из их скромного городишки. Мало кто представлял себе, насколько мало провинциальна их вотчина, и что чуть дальше в сторону Апима простриается земля, богатая на нищие деревни с покосившимися домишками. Ни одну из них такая богатая дама, как леди де Бонбенор, не выбрала бы для своей летней резиденции.

Крисса, впрочем, это себе прекрасно представляла. И барон Зефирен тоже.

5

Крик первым услышал Джером. Да и не крик даже: постанывание страдающего человека, отчаявшегося звать на помощь и обессилевшего настолько, что даже звуки из его рта выходили с трудом. Не его, это Джером понял тоже почти тотчас. Ее.

Первым порывом Джерома было, конечно же, броситься на звук. Так он был воспитан матерью и жрецом Демиурга, во многом заменившим ему отсутствующего отца. Но барон де Бонбенор, отчасти претендовавший на то, чтобы подхватить сей упавший было флаг, уже успел переучить Джерома сперва докладываться ему о своих намерениях, а еще раньше сообщать обо всем, что в округе видно и слышно. Так что, поразмыслив минуту, Джером пришпорил коня, догоняя барона.

Де Бонбенор не отказался отправиться на помощь, но всему отряду скомандовал приготовиться: ведьмы кишели в апимских лесах, поговаривали, что и оборотни тоже, так что не стоило “щелкать клювами и хлопать ушами”. Да, выходило так, что и Джером кое-чему научил барона де Бонбенора — по крайней мере, кое-каким выражениям.

Отряд придержал коней, пробираясь по зарослям. Когда деревья поредели, впереди показалась полянка и стоны послышались громче, ди Шарентон спешился, чтобы пробираться тише и незаметней. Коня его взял под уздцы Эджертон, однако барон недовольно поцокал языком. Тишина и опаска важны, но удирать, если что, сподручнее верхом. Он сам не собирался покидать седло.

Все ждали подвоха, ловушки. Даже выйдя на поляну и увидев всего лишь привязанную за руки к толстому суку девушку, на звук чьих криков они и шли сюда, экспедиторы не перестали дергаться в ожидании нападения. Вот-вот, казалось, из-за кустов выскочат кровожадные ведьмы… Ди Шарентон, никогда вполне не интересовавшийся исследованиями, верил в миф, что все они, апимские колдуньи, сплошь людоедки. А иначе как? И оборотницы в придачу.

Девчонка на суку, впрочем, выглядела голодной, может, ровно настолько, чтобы откусить от ди Шарентона — там, куда дотянется. Однако руки, связанные над головой, не позволяли ей даже раскачиваться под деревом. Она висела, вытянутая под собственным невеликим весом, едва не теряя сознания, явно не только не получая пищи и воды вот уже несколько дней, но и неспособная забыться целебным сном. Тем не менее, стоило ди Шарентону сделать шаг-другой, хрустнуть веточкой, и девчонка встрепенулась. Жилы ее напряглись.

— Это кто ж тебя тут оставил, деточка? Ведьмы так с тобой, да? Ты чем же их так расстроила-то?

Взгляд у девчонки был недобрый, и когда ди Шарентон попробовал к ней приблизиться, она зашипела и дрыгнула ногами в тщетной попытке лягнуться. Но сил в ней не нашлось достаточно. Так что девчонка просто смотрела, скаля зубы меж растрескавшихся губ.

Джером не мог на это смотреть. Он спешился и отпихнул ди Шарентона в сторону.

— Не бойся, малышка, мы ничего тебе не сделаем… мы тебя спасаем.

— Не нужно меня спасать! — Сказала пленница по-кавернвальски, почти без акцента — вот удивительно! И в этот самый момент Джером перерезал ее веревку.

Он прижимал ее к себе, так что когда веревка оборвалась, девчонка упала ему через плечо, как мешок с песком. Бросив нож на землю, Джером перехватил ее поудобнее, подул на лицо, чтобы убрать с ее глаз спутанные волосы. И тут он понял, что девочке-то на деле лет двадцать — она его погодка или немного младше, немного старше. На год туда или сюда, не больше. Джером осторожно опустил ее на плед, уже заботливо расстеленный на земле Эджертоном, и принялся осматривать на предмет травм, неосознанно делая это так, как если бы лечил корову: пощупал голову, шею, руки и ступни… Девушка втягивала воздух через сжатые зубы, терпя боль, разливающуюся от запястий к плечам.

— А ведь девчонка не просто так сопротивлялась, — сказал Эджертон, глядя на происходящее с пары шагов в отдалении. Барон де Бонбенор, понимавший, о чем может идти речь, тоже заметно напрягся. — Ведьма-то должна выйти замуж за того, кто ее спас.

— Это когда у них ритуал такой, понарошку когда. Тогда должна. А если взаправду… — Шарентон пожал плечами.

— Кто ее разберет, — барон, как самый сведущий в теме, был именно настолько мудр, чтобы полагать себя недостаточно образованным для резких суждений. — Но никто ни на ком не женится, это я вам точно обещаю. Как нашли, так и назад выпустим.

Он вспомнил, как однажды разжал капкан, когда в него попала тощая койотиха. Она похромала прочь, не испуганная и не благодарная, пребывающая в полной уверенности, что это она хозяйка мира, а не двуногое, склонившееся над нею. Она — царица джунглей, просто ей немного не повезло.

6

Заиграл оркестр, и все поняли, что приближается король со свитой. Толпа расступилась, пропуская кавалькаду нарядных придворных. То, что министр Тиксье стоял среди местных мелких аристократов, а не гарцевал на коне подле короля, должно быть, значило нечто важное. Но Крисса понятия не имела, что. Она глазела на всадников в парче и шелках, гадая, кто же из них молодой король Бергат. Конечно, тот, что с короной! Сразу за ним в паланкине четверо лакеев несли щуплую старушку. Та клевала носом, измученная своими годами, скорее всего, и болезнями, и походила на обыкновенную богатую матрону, отошедшую от дел, ничуть не напоминая властную правительницу, какой слыла еще десять лет назад.

Старуха, как догадалась Крисса, была королевой Норбертой, до совершеннолетия Бергата пребывавшей в должности регентши. Брак Леа де Бонбенор именно потому был так желателен, чтобы распри между зажиточным аристократическим семейством и королевской фамилией, наконец, прекратились. Обе стороны, очевидно, устали от ссор. К тому же, они отнимали у обоих слишком много денег и времени.

По крайней мере, если леди де Бонбенор была замечательно хороша собой, то и молодой король отличался удивительной красотой. Крисса, смотревшая на то, как ловко гарцует на коне этот статный мужчина, поражалась, насколько мало врали его портреты. Она полагала, что знать готова озолотить художника, если тот согласится хоть немного затушевать их уродства на картине. Но короля Бергата, очевидно, сами творцы уговаривали позировать в жажде заполучить столь совершенную модель.

Прямые плечи и лихо огибающая глаз каштановая кудряшка ни одну женщину в толпе не оставила равнодушной. Крисса не могла не признать, что и ее тоже. Она не представляла, чтобы могла всерьез увлечься королем — и на то у нее имелась сотня очевидных причин. Но беспристрастно она признавала, что он хорош собой, как добрый светлый сильф и коварный демон-соблазнитель разом.

За паланкином королевы-матери следовала дворцовая гвардия. Рыжеволосая девушка в мундире кивнула — очевидно, посылая свой жест барону и леди Леа. Эйгра, догадалась Крисса. Еще одна де Бонбенор. Вовсе не такая изящная, как ее госпожа Леа, но, под стать отцу, крепкая и сильная уже по одному своему виду.

Оркестр сменил мелодию, король спешился, паланкин с Норбертой поставили на землю. Ритуал помолвки — выбора одобренной Высшими силами невесты — начался. 

Из дверей храма выступил жрец с амулетом выбора на шелковой подушечке. Крисса знала об этом артефакте только то, что ей рассказал сам служитель Демиурга, да до этого — леди Леа. Магический сапфир должен был потянуться к той, кому самой судьбой предназначено стать женой короля Бергата. И правительницей всего Кавернваля. Крисса не могла оторвать взгляда от сияющего голубым светом кристалла, оправленного в чистое золото. Жрец величественно шагал к королю, и когда их разделяла едва ли пара шагов, кристалл на подушечке дернулся, точно живой. Словно змея, поводящая головой, амулет приподнялся и “оглянулся” окрест.

Король протянул руку и взял кристалл там, где оправа переходила в цепочку. Действительно, точно змею: так, чтобы избежать укуса. И ловко накинул амулет себе на шею. Толпа вздохнула в предвкушении. Теперь артефакт должен был притянуть короля к предназначенной ему судьбой возлюбленной, с которой ему самим Демиургом, самой судьбой предназначалось сочетаться браком.

Бергат повернулся вокруг своей оси и, не омраченный сомнениями, направился к леди Леа. Крисса вдруг почувствовала, как госпожа нервно сжала ее руку. Пальцы у нее были ледяные от страха. Крисса повернулась к леди: глаза округлились, рот приоткрылся… Со стороны выражение ее лица могло показаться полным горячей влюбленности. Но холодная ладонь, мнущая руку Криссы, признавалась, что это страх. Леди Леа не удержалась и отвернулась: отвела глаза, бросила взгляд на сэра Тиксье. А он на нее. И именно по его напуганным глазам леди Леа прочла, что что-то не так. Рев толпы донесся до нее уже после, как бы издалека. Ее накрыло волной воплей, точно прибоем. Леди Леа снова взглянула перед собой. Король Бергат стоял перед нею, а его амулет указывал точнехонько на Криссу.

7

Девчонку, а точнее, девицу, как оказалось, звали Арника, что похоронило последние надежды на то, что им встретилась не ведьма. Такие имена давали колдуньям, без сомнения. Сразу после того, как ее сняли с веревки, Джером закутал бедняжку в плед и усадил перед собой на коня. На первом же привале ей вручили кружку крепкого чаю, насыпали на колени сухарей и отошли подальше. Экспедиторам приходилось держать совет.

— Найдем ее общину, туда и вернем. — Предложил де Бонбенор. — С нами она не поедет, это точно.

С точки зрения исследований, живая ведьма в отряде должна была представляться прекрасной возможностью для получения новых знаний. С человеческой точки зрения, бытовой, ничего хорошего при таком раскладе ждать не приходилось. Ведьмы могли напасть на экспедицию и попытаться отвоевать товарку назад. Она сама могла сделать нечто такое, что привело бы всех к неминуемой гибели. На что именно она, по идее, способна, смутно представляли разве что барон и молодой энтузиаст Эджертон. Остальные косились на девицу в ужасе неведения.

— Не думаю, что вернуть ее ведьмам будет просто. — Сказал последний. — Девчонку подвесили не просто так. И не ритуал это был, ей смерти желали.

— Ну значит, найдем ее отца.

— Это где ж ты у ведьмы отца найдешь? — Встрял ди Шарентон. — Да еще и в Апиме?

— А мы поищем, — огрызнулся барон и зашагал прочь, давая понять остальным мужчинам, что разговор окончен. Будет так, как он сказал. Всегда так выходило.

Джером в эту минуту обернулся через плечо, чтобы проверить, как там ведьмочка. Арника свернулась прямо на земле, подхватив подол так, чтобы сухари не вывалялись в земле, и сладко спала. Красивая она, подумал Джером, старательно избегая мысли, что по законам Апима он теперь муж этой девушки. Всего-то из-за пары неосторожных решений. Красивая, подумал он еще раз, очень хорошенькая. Хотя встрепанную, грязную, изможденную замарашку, какой на тот момент была Арника, привлекательной не назвал бы и слепец.

Джером подошел и надел ей на голову свою шляпу, чтобы солнце ненароком не разбудило ведьмочку.

Говорила она по-кавернвальски вполне сносно, но нет-нет да и вставляла тут и там апимские слова, перевода которых не могла припомнить. Барон и Эджертон ее более-менее понимали, Джером, таскавшийся уже не в первую экспедицию, тоже, по большей части. Остальные — только время от времени. Ди Шарентон даже слушать не собирался как следует. Тем не менее, он единственный, помимо Джерома, находил в Арнике некоторое женственное очарование. Волосы у нее были длинные, такие, что она сидеть на них могла, и склоняясь над костром, ведьмочка перекидывала длинную косу через шею, точно шарф. Скакала она по-мужски, как, на памяти Джерома, во всем Кавернвале могла только баронесса де Бонбенор. Он, правда, не мог вспомнить, которая из двух: Леа или Эйгра. Или обе? Джером видел и ту, и другую только мельком, и не запомнил в лицо, не видя в том нужды. Никаких дел с баронессами у него быть не могло. Коня Арника с Джеромом делила одного на двоих, пока поклажи было много, но по мере истощения запасов, когда каурая лошадка в хвосте отряда избавилась от большей части своих сумок, ведьмочке позволили сесть на нее. Седла для нее не нашлось, но Арнику это не смутило. Лошадь слушалась ее, точно они говорили на одном языке — невольно вспоминались все россказни о том, что ведьмы-де оборотницы, все до единой.

Барон приказал Арнике, чтобы та показала ему дорогу к общине ведьм, в которой жила. Ведьмочка не отказалась, но сказала, что сама она точно не знает путь и не сможет его описать: каждый раз, когда она пыталась добраться до ковена, которым заправляла ее мать, дорога петляла иначе. Тем не менее, если ведьмы желали ее видеть, она чудесным образом всегда добиралась до общины.

— Я не могу ручаться, что меня снова пустят, — честно призналась Арника.

— Ничего, это оставь на нас, — сказал барон. — Я знаю, как сладить с ведьмами.

Ехавший за ними Джером слушал, и когда барон устремился в начало кавалькады, поравнялся с Арникой.

— Что еще могут ведьмы? — спросил он весело.

— Много чего. Но только не я, — призналась Арника. — Магия во мне спит и не просыпается, потому меня и изгнали. Если вы думаете, что сможете убедить мать оставить меня в ковене, то ошибаетесь. Им такая, как я, не нужна.

8

Пальцы леди Леа на запястье служанки медленно разжались. Все стояли, оцепенев: девушки, король, жрец… вся толпа придворных и горожан. Один только барон де Бонбенор не терял присутствия духа.

— У Высших, очевидно, нашлись свои представления о верном выборе, — хмыкнул он.

Слова упали и разбились о напряженную тишину. Бергат стиснул зубы так, что на точеных щеках заходили желваки.

— Это какая-то ошибка! — Сказал жрец, с опаской выглядывая из-за плеча короля. — Вот только, боюсь...

Бергат, не поворачивая головы, протянул руку и схватил жреца за ворот рясы, так что тот закашлялся. Глаза короля потемнели от гнева, и леди Леа подумала, что ему очень к лицу ярость. Отметила она это, потому что с этой испепеляющей злостью смотрел он не на нее, а на Криссу.

Та же, дура деревенская, хлопала глазами. Но даже особенного удивления на ее пустом лице не было написано.

— Вам придется объясниться, — сказал король, глядя на Криссу, но обращаясь не к ней. Бергат обвел глазами всех, кого считал виновными в своем позоре: жреца, все еще задыхающегося в его хватке, леди Леа и барона де Бонбенора. — Не думайте, это вам даром не пройдет.

— Не думаю, что я могу спорить с волей Демиурга, Ваше Величество, — сказал де Бонбенор более дерзко, чем при своем положении ему разумно было бы себе позволить. — Конечно, леди Леа охотно пойдет за Вас, но ритуал, боюсь, повторить уже не удастся.

Барон схватил Криссу за запястье и поднял ее руку на уровень глаз короля. Вокруг одного из пальцев шла сияющая вязь заклинания. Король взглянул на собственную длань — и вокруг его пальца оплелось точно такое же магическое кружево. В глазах Демиурга он и эта служанка уже стали мужем и женой.

Больше того, и в глазах придворных. В глазах народа.

Конечно, король имел власть над всеми законами. Кроме законов высших — Высших. И только одно слово могло спорить с королевским — слово Демиурга.

Бергату было не под силу унять свой гнев, но жреца он отпустил. Ему требовалось время, чтобы подумать над тем, что случилось. И нельзя ли извлечь из этого какие-нибудь выгоды, хотя бы малейшие. Он посмотрел на Криссу внимательней: молода, лет двадцати пяти на вид, а может, и двадцати, просто от страха и неумело размазанных по щекам румян выглядит старше. Девственна, раз амулет указал на нее, и по-крестьянски крепка. Сына она сможет дать не хуже, чем худосочная леди Леа. А то и лучше. Может, даже не одного.

Еще двадцать лет оставалось до того времени, как коварный Гаго Прах в Эльзиле стал задаваться вопросом, так ли священна королевская власть. Горожане в Кавернвале верили в Демиурга, а те, кто нет — те верили в Высшую Айне, покровительницу соседней страны, Бралентии. И король сам верил в Высшего, полагая, что его власть всецело от Демиурга. И нарушить волю небесного покровителя могло значить беды для всей страны.

— Ну-ка, пойдем перекинемся парой слов, — сказал барон, задумчиво потирая бровь. Он разговаривал с Криссой, точно она все еще оставалась горничной его воспитанницы.

— Нет, — отрезал Бергат. — Вам не позволено разговаривать с моей женой.

Он протянул руку и схватил Криссу за запястье. Обернулся к жрецу, еще поглаживающему саднящее горло.

— Объявите о завершении ритуала. Я выбрал жену. По воле Демиурга.

Жрец смиренно кивнул, пряча от короля глаза.

— Да ладно, — прошептала Крисса осторожно. — Я поговорю с бароном. Он, как-никак, мой господин.

— Теперь я твой единственный господин. — Ответил Бергат. — Идем. Пора начать свадебный пир.

Когда они удалялись прочь, барон де Бонбенор едва не бросился вслед королю и его новоиспеченной супруге. Сделал несколько шагов и остановился.

— Теперь Вам придется заводить друзей, — сказал барон. Крисса обернулась, услышав его слова. — А этого Вы не умеете.

Но он, конечно, имел в виду: так и таких друзей, которые имели бы вес при дворе.