Королева из тени

Глава 1

Фамильное древо Славиев

ГЛАВА 1

Он наблюдал за ней из-за потемневшей от времени колонны со смесью любопытства, ненависти и разочарования. Почему именно она, почему не кто-то ещё из тысяч девиц на свете? «Ты знаешь ответ», — мысленно одернул себя Арман дер Хольм, канцлер, 14-й герцог Прево и сместился левее, чтобы Кристина Августа и ее дочь ненароком не заметили его. Остальным тоже не стоило знать о его визите. Неофициальном, как все остальное, что он намеревался сделать в Майене.

Захолустный городок, основанный еще королями прежней династии, навевал на Армана скуку. Казалось, время здесь остановилось, а жизнь текла отдельно от остального Эланда. Отличное место для ссылки! Или для плетения заговора. Кто знает, что творилось в голове униженной, отринутой семьей женщины, вынужденной каждый день вдыхать запах мокрой овечьей шерсти, дубленой кожи и подгнивших овощей. И это после утонченных ароматов жасмина, розовых садов и красного дерева!

Арман отыскал взглядом Кристину Августу: увлечена молитвой. Единственная именитая прихожанка, посетившая дневную службу в четверг. Остальные кресла в первом ряду: бургомистра, членов магистрата, короля (будто он когда-нибудь добровольно согласится появиться в Майене!) пустовали. Лишь во втором ряду, где жесткие кресла сменяли не менее жесткие скамьи, сидело несколько человек. Судя по одежде, богачи из второго сословия.

Простой люд тоже не спешил обратить свои мысли к Творцу, только дюжина сморщенных старух перебирала четки дрожащими пальцами. Когда он проходил мимо, чтобы затеряться в тенях бокового нефа, ни одна не повернула головы.

Арман не сомневался, Кристина Августа специально избегала стечения народа, хотя ее положение и происхождение делали ее первой дамой Майена. По его приказу слуги долго следили за ней и составили полный распорядок дня. Собственно, он ограничивался церковью, раздачей милостыни по крупным праздникам и редким объездом принадлежавших ей территории. Остальное время графиня Майенская проводила взаперти. Ее дочь, Вильгельмина, и вовсе практически не выезжала, если Арман и мог где-то ее увидеть, то только во время службы.

«Нет, — он отмел мысль о тщательно вынашиваемой мести, — она на такое не способна. Если не отравила Руперта, то и спустя столько лет не станет мстить».

Губы все еще прекрасной Кристины Августы беззвучно шевелились, глаза были обращены к изображению Творца. Она подошла бы Арману куда больше, даже по возрасту, подумаешь, какие-то пять лет разницы, однако он лишь мельком отметил ее присутствие и вновь сосредоточился на Вильгельмине.

Малышка с кровью королей. Одновременно бастард и законная наследница. Носительница странной магии.

Воспользовавшись невнимательностью матери, Вильгельмина ускользнула к часовне Люции. Со стороны могло показаться, мысли юной леди Майенской тоже обращены к Небесам, к сестре Творца. Всем, но не Арману.

Наивное существо! Арман чуял магию даже отсюда. Она приятно щекотала ноздри. Темная и светлая одновременно — пьянящая гремучая смесь. Его недостающая половина.

Арман прикрыл глаза, позволив сладкому аромату проникнуть в ноздри, смешаться с удушающим ладаном, свечной копотью, запахом затхлости, пыли и давно немытых тел.

«Этим ты отличаешься от матери, — мысленно саркастически обратился он к Вильгельмине. – Тебе тоже нет дела ни до Творца, ни до его светоносной сестры. Ты притворяешься, как и я».

Совершенно ни на что не похожая магия дразнила. Арман жаждал ей обладать, но пока не мог.

«И все же местный храм красив. Я предпочел бы сочетаться браком именно в таком месте, недостаточно темном и недостаточном светлом. Как моя душа».

Несмотря на отсутствие должного ухода, Майенский собор по-прежнему пользовался успехом у путешественников. По слухам, он вдохновил на написание поэм парочку придворных поэтов.

Множество украшенных по верху резьбой колонн тянулись вверх, к крестовому своду, залитому солнцем, тогда как внизу царил вечный полумрак. Десятки свечей, собранные по дюжине-две в латунных подсвечниках, трепетали на сквозняке, чадили и плавились.

Обходивший посолонь позолоченную статую творца прелат монотонно возносил к Небесам мольбы о заступничестве и прощении. Следовавший за ним служка размахивал кадилом, изгонял из храма удевов[1].

Арман усмехнулся, продолжая следить за юной Вильгельминой.

Интересно, что сказал бы прелат, узнай ее маленький секрет? Проклял бы, облил кипящим ладаном, словно удеву? Как известно, приспешники богини хаоса не только мужчины, ими нередко нарекали прекрасных лицом особ, сбивавших людей с пути истинного.

— Элаф[2]?

Сопровождавший его слуга в нерешительности приблизился, комкая в руках шляпу с фазаньим пером.

— Элаф, у меня срочное донесение из столицы!

— Тсс!

Арман приложил палец к губам и злобно зыркнул на слугу. Нашел место и время кричать, не хватало еще, чтобы его заметили! Арман прибыл сюда инкогнито, взглянуть на ту, которую собирался сделать женой, удостовериться в наличии у нее нужного дара.

— Но, элаф… — растерянно пробормотал слуга, тиская в руках несчастную шляпу.

Глава 2

Дворец графов Майенских главным фасадом выходил на Рыночную площадь, по другую сторону которой высился собор. В закатные часы его тень полностью накрывала старинное, успевшее облупиться, утратить былой лоск здание.

Род Майенских пресекся около сорока лет назад, с кончиной Альфреда Рыжего. Все это время дворец, напоминавший больше укрепленный дом зажиточного горожанина, простоял в запустении, пока милостью короля у него не появились новые жильцы. Возведенный из песчаника и известнякового туфа, некогда он был оштукатурен и покрыт красно-коричневой краской. Сейчас от нее остались лишь линялые разводы. Зато ограненные в виде бриллиантов камни нижнего этажа все еще внушали трепет.

Вильгельмина не любила свой новый дом, с тоской вспоминала прежнее скромное жилище, где она провела около четырех лет – столько длилась борьба Кристины Августы с венценосными родственниками и духовенством за свое право сочетаться браком с любимым мужчиной. Девушка ничего не знала о ее перипетиях, о слезных письмах, которые мать посылала первому мужу, унижениях, которые она претерпела ради развода. В памяти осталась только упитанная трехцветная кошка, любившая дремать у нее на коленях, светлая комната с видом на озеро и отец, в часы досуга бродивший с ней по окрестностям. С его помощью маленькая Вильгельмина постигала мир, знакомилась с царством зверей и птиц. Петруш рассказывал ей и о магии, о том, что ее не следует бояться. «Но только если она обращена во имя добра», — неизменно повторял он. Вильгельмина воспринимала все как сказки. Не верила и прелату небольшой горной церквушки, куда они ходили на пятничные службы. Если бы Люция действительно существовала и покровительствовала женам, как вещали с амвона, мать никогда бы не плакала. Кристина Августа, как и полагалось особе королевского рода, делала это беззвучно, когда, как ей казалось, никто не видел, но Вильгельмина остро ощущала ее эмоции.

Вскоре после переезда в этот мрачный, пропахший плесенью и засушенными розами дом, она впервые почувствовала кое-что другое. Это случилось накануне исчезновения отца. Тени в углу спальни вдруг сгустились, поползли к табурету, на котором дремала нянька. Пятилетняя Вильгельмина со страхом наблюдала за ними, а потом, повинуясь внутреннему толчку, протянула руку.

Тьма оказалась приятной на ощупь и не причиняла вреда. Она ластилась к Вильгельмине словно оставленная на прошлом съемном жилище кошка.

Зачарованная, девочка подставляла руку снова и снова, пока не уснула.

Сейчас было иначе. Вильгельмина так до конца и не разобралась со своим даром, но усвоила: тени способны исполнять желания. Другое дело, какой ценой…

Весна выдалась теплой, поэтому узкие витражные окна распахнули. Ветер доносил с площади гомон голосов, кидал в лицо пригоршни песка и трухи из-под колес проезжавших телег, душил запахом навоза – неизменным спутником всех провинциальных городов.

Где-то стучали молотки рабочих.

«Вот бы хоть одним глазком посмотреть!» — с тоской подумала Вильгельмина. Она сидела у окна с вязанием в руках, но не могла закончить ряда. Мысли витали далеко, за стенами тюрьмы – как девушка прозвала дворец. Ей хотелось туда, на волю, пройтись по воскресному рынку, а не наблюдать за ним из окна.

Мать хотела найти ей жениха… Откуда он возьмется, если Кристина Августа строго-настрого запретила выходить без ее разрешения. Уж не в соборе же, куда ходят одни старики!

Безусловно, она могла нарушить запрет, с помощью теней ускользнуть из дома, но боялась потревожить мать.

Тяжко вздохнув, Вильгельмина отвернулась.

Скрипнул жесткий деревянный стул – девушка нагнулась, чтобы поднять скатившийся с колен моток шерсти. Рукодельничала она по необходимости: зимняя шапочка совсем прохудилась.

Обитатели дворца чинили одежду и штопали сами, Вильгельмина даже варила варенье из райских яблочек. Разумеется, сама одевалась и раздевалась – у них с матерью была одна горничная на двоих. Еще одна служанка мыла, стирала и гладила вещи. Третья готовила еду. Из-за графского титула приходилось держать и конюха, выезд из двух гнедых кобыл с коляской. Кристина Августа все вздыхала, порывалась от них избавиться, но всякий раз не могла. Тогда бы она совсем опустилась в глазах местного общества.

«Прятать бедность» стало их неизменным девизом. Кристина Августа щедро осыпала нищих медяками, а сама довольствовалась похлебкой на обед. Источала аромат розовой воды и не могла позволить себе батистовую сорочку. По той же причине – всегда и везде оставаться принцессой Эландской – она наняла дочери лучших из возможных учителей. Пришлось продать кое-что из обстановки, книги Петруша, зато Вильгельмина сносно пела, музицировала на клавесине и могла поддержать разговор на любую тему.

Скинув деревянные крестьянские башмаки, которые обувала дома, чтобы не износить раньше времени туфелек, девушка отсчитывала петли. До темноты требовалось связать хотя бы четыре ряда. Лучше больше, заняться все равно нечем. Остатки библиотеки Вильгельмина выучила наизусть, заглянула во все пыльные, заставленные разным хламом дальние комнаты, даже забралась на чердак. Матушка потом ее долго ругала. Не столько за недостойное поведение, сколько за испачканное платье.

Вильгельмина дошла до двадцатой лицевой петли первого ряда, когда ее внимание привлекла перебранка внизу. Судя по голосам, спорили прямо возле их дома. Забросив скучное вязание, она прильнула к окну. Так и есть, у крыльца стояла женщина в самом странном одеянии, которое ей когда-либо доводилось видеть, и визгливо, не чураясь бранных слов, спорила с их служанкой Мартой. Та отказывалась пускать в дом «эратову блудницу, удеву бессовестную».

Глава 3

— Ваша спальня.

Вильгельмина рассеянно кивнула, задумалась на мгновение, надо ли сделать книксен (реверанс точно нет), и шагнула вперед. Напоминавшая каменное изваяние с портала собора фрейлина двинулась вслед за ней. Она напоминала засохшую розу. Венчавшие ее голову мелкие кудри, взбитые на затылке, лишь усиливали сходство.

— Ваша горничная.

Дама небрежно указала на замершую в глубоком поклоне тощую девицу в серо-голубом, как у всех местных слуг, платье с белым передником.

Вильгельмина вновь кивнула, в который раз пожалев о выбранном в дорогу наряде. Серо-голубом. То-то придворные хихикали, шушукались за ее спиной!

— А где герцог? То есть я хочу сказать, его светлость, — быстро поправилась она.

— Элаф занят, — сердито ответила фрейлина. – Когда будет угодно, он навестит вас, а пока извольте соблюдать установленный распорядок. Вы не в Майене.

Открытое презрение в ее голосе подняло бурю в душе Вильгельмины. Она достаточно терпела, достаточно со всем соглашалась, чтобы наконец высказаться. Хватит того, что девушка прибыла в столицу одна, без матери, а жених не пожелал ее встретить, поручил заботам какой-то карги.

— Простите, вы не представились…

Резким движением Вильгельмина стянула перчатки и бросила их на пол. Затем развернулась к фрейлине и пристально посмотрела ей в глаза. Подобное считалось грубым нарушением этикета, но оскорбление требовало достойного ответа.

— Баронесса Экроф, — важно расправила плечи придворная дама.

— Так вот, баронесса, это было в первый и последний раз. Я не потерплю подобного обращения.

В горле баронессы что-то булькнуло. Вытаращив глаза, она смотрела так, будто повстречалась с самой Эрато.

— И комната эта мне не нравится, — наморщив нос, продолжила Вильгельмина. – Тесная, напоминает коморку для слуг. Я намерена расположиться в покоях моей матери.

— Где? – хрипло переспросила фрейлина.

Лицо ее пошло пятнами, грозя сравняться по цвету с бордовой отделкой платья.

— У вас плохо со слухом? В покоях моей матери. Или их подарили какой-нибудь фаворитке моего?..

Вильгельмина так и не смогла подобрать нужное обозначение для Руперта. Не отец и не отчим, всего лишь первый муж матери.

— Какая наглость! – придя в себя, баронесса перешла в наступление. – Вы при дворе из милости и уж точно не можете ничего требовать, равно как и ваша мать. Особенно в такой час, когда все наши помыслы обращены к его величеству.

— А что с ним случилось? – живо поинтересовалась Вильгельмина.

Обойдя спальню по периметру, она присела на затканное гобеленом кресло. Непривычно мягко, ничего не врезается в спину.

Фрейлина метнула на нее полный негодования взгляд.

— Как, ваша мать не соизволила сообщить вам? Хотя чего ожидать от блудницы!

Кулаки Вильгельмины сжались, но, задержав дыхание, она позволила баронессе продолжить: нужно выяснить, что происходит. Девушка почувствовала неладное сразу же. Шептались не только о ней – во дворце стояла гнетущая атмосфера. Все говорили в полголоса, еще и свеча эта… Толстая, с человеческое запястье, она горела под особым колпаком в тронном зале. Вильгельмина видела ее мельком, издали, но запомнила.

Фрейлина ограничилась туманным:

— Его величество болен.

— Я обязательно помолюсь за дядю, сразу же, как устроюсь. Мамины покои?..

— Вы останетесь здесь, — отрезала баронесса и велела служанке разобрать дорожный сундук. – Такова воля его величества. Его величества Леопольда Второго Славия, а не вашего дяди, как вы изволили выразиться. Во избежание проблем, уясните с самого начала: вы леди Майенская и не имеете никакого отношения к королевскому дому, потому как рождены вне брака от человека низкого происхождения. В связи с этим вы обязаны делать реверанс перед всеми членами семьи Славиев, называть их исключительно «ваше королевское величество», «ваше королевское высочество» и так далее. Так же вам надлежит делать малый реверанс перед обычными герцогами, маркизами и графами, а всех прочих первой приветствовать легким наклоном головы.

— А со слугами мне тоже первой здороваться?

Пальцы Вильгельмины барабанили по плечу.

Соткать бы из теней крылья и хорошенько напугать эту напыщенную даму!.. Увы, положение Вильгельмины при дворе оказалось несколько иным, нежели она ожидала, придется подождать. Ничего, она быстро все исправит.

— Нет, этого не требуется.

Странно, баронесса восприняла ее вопрос всерьез, будто допускала подобную возможность.

— Отлично!

Вильгельмина скинула стоптанные туфли и затолкала их под кресло, чтобы лишний раз не позориться. Хвала старомодным юбкам, за ними можно спрятать что угодно, не то, что за столичными! Девушка сразу обратила внимание, в Лациуме одевались иначе, нежели в Майене, даже пожилая фрейлина не носила жестких воротников. Ее наряд состоял из распашного полосатого платья с многочисленными пуговицами на лифе и нижней юбки, оставлявшей открытыми носки туфель. Довершал образ кокетливо повязанный на шее шарфик с брошкой в виде пяти роз – гербом Эланда. Чуть ниже, на левой стороне груди, был приколот фрейлинский шифр с буквой «И».

Глава 4

Капля крови скатилась с пальцев, упала в серебряную чашу. Склонившись над ней, Арман упрямо вглядывался в изображение, надеясь в этот раз увидеть другие черты. Увы, чуда не произошло, проклятая кровь единорога отражала Вильгельмину. Наморщив носик, она сосредоточенно читала книгу, потом подняла на него глаза… Арман в ярости ударил кулаком по чаше. Она опрокинулась, залив кровью пол. Пускай, бруксы[1] с удовольствием слижут все до последней капли. А вот и одна из них, легка на помине!

Не отбрасывая тени, в окно влетела серебристо-серая, будто сотканная из лунного света, сова и опустилась на плечо Армана.

— Ну, как он?

Он обошел чашу. Каблуки высоких сапог для верховой езды стучали по полу. Эхо разносило звук по всему сводчатому залу, но Арман не боялся, что его услышат.

Покои Маргариты Аэрон пустовали много лет, собственно, их и построили по приказу свободолюбивой королевы. Она пожелала завести свой собственный двор, дворец во дворце, вход в который без предварительного разрешения был заказан даже венценосному супругу. Арман диву давался, как свободолюбивая сильфидская[2] принцесса родила прадеду нынешнего короля четверых детей, в том числе его мать. Зато понятно, почему между ними такая большая разница в возрасте!

И вот теперь в апартаментах Маргариты властвовал ее внук. Негласно, разумеется, официально комнаты были заперты, мебель закрыта чехлами до лучших времен. Самые ценные образцы разместили в других помещениях.

Попасть на половину Маргариты можно было по открытой галерее, уставленной кадками с декоративными кустами. Она выходила на закрытый внутренний дворик – идеальное место для размышлений. С двух сторон – глухая стена, с третьей – галерея, с четвертой – окна приемного зала, где он сейчас находился. Некогда здесь на возвышении стоял малый трон, ныне – треножник, на который Арман ставил жертвенную чашу.

Как бы удивился дед, последний носитель магии Славиев, что внук не только унаследовал фамильный дар, но превзошел его! Только что Арман видел свою судьбу и вновь остался ей недоволен. Он извел с десяток единорогов, которых добывал на Сумеречной охоте в лесах Эрато, но проклятое предсказание не желало меняться, узы крови раз за разом связывали его с Вильгельминой Майенской. Однако Арман тянул с помолвкой, надеялся переиграть судьбу.

Он ощутил, как задрожала, затрепетала брукса на его плече и усмехнулся:

— После!

Разумеется, ее тонкий нюх уловил сладкий аромат деликатеса.

— Вы дадите мне испить крови единорога? – Брукса не верила своему счастью.

— Возможно, если ты принесла хорошие вести. Так что король?

— Ему стало хуже, господин.

Брукса слетела с его плеча и, ударившись о пол, обратилась в женщину с длинными, до лодыжек, волосами. Глаза ее горели, бескровные губы приоткрылись, обнажив два острых и тонких, как иглы, клыка.

— Насколько хуже?

Арман запустил руку в чуть вьющиеся каштановые волосы. Они достались ему от матери, равно как острые скулы и низко посаженные брови, которые ничуть не портили его.

Странное дело, если Клод называли уродиной, то ее сын занимал мысли многих дам. Недостатки матери в мужском исполнении превратились в достоинства. Вытянутое лицо – в практически идеальный овал, чуть выступающий подбородок добавлял мужественности, а тонкие губы отвергали любые намеки на изнеженность и слабость характера. Довершал его облик высокий рост, астеничное телосложение, неизменная легкая небритость и редкие каре-зеленые глаза.

Придворные кумушки наперебой сватали за Армана первых красавиц Эланда, но ни одна так и не получила предложения. Он охотно заводил мимолетные интрижки, предпочитая дам попроще, глупеньких, неревнивых, и старательно избегал брака. Обеспокоенная Клод пробовала подыскать ему жену, но все кандидатуры Арман неизменно отвергал. «Не беспокойтесь, — усмехался он в ответ на ее страхи, — род дер Хольмов не прервется, нужно лишь дождаться свою истинную пару» И вот злодейка-судьба подбросила ему девчонку… Девчонку, от которой Арману не требовалось ничего, кроме ее дара.

— А насколько нужно? – живо откликнулась брукса.

Она изнывала от нетерпения, искоса бросала взгляды на кровь на полу. И Арман смилостивился:

— Пей!

Пока брукса жадно слизывала капли с каменных плит, он напряженно размышлял о сложившейся ситуации. Елизавета Мария напрасно приписывала ему заражение сына, с оспой короля познакомил другой. Арману было известно его имя, равно как и то, что тот не получит трона. Раз уж корона в силу обстоятельств освободится чуть раньше, он не станет ждать, разыграет карты сейчас.

Девчонке семнадцать — подходящий брачный возраст. И подходящее время, чтобы назвать ее наследницей Леопольда. Люди перед смертью частенько раскаиваются в грехах, почему бы и королю не простить сестрицу? Брат давно в могиле, детей нет, а тут самая близкая родственница…

— Благодарю, господин!

Насытившись, брукса облобызала его руку и вернулась к прежней теме:

— Так мне ускорить его уход?

— Нет, просто наблюдай.

Арман знал, что Леопольд умрет. Он видел печать смерти на его ауре – подобные вещи не замаскируешь. Недавний прилив сил – ложная надежда, за которой последует агония.

Глава 5

Вильгельмина зябко поджала ноги: ей внезапно стало холодно. Сложенные на коленях руки побелели от напряжения, однако она смотрела на Армана прямо, как равная.

— Почему здесь нет моей матери, разве не она первой должна подписать документы от моего имени?

И уже подписала, в Майене, иначе бы Вильгельмина не отправилась в столицу.

Уезжали в спешке, слуги едва успели собрать вещи. Матери и дочери не дали толком попрощаться. Кристина Августа пробовала настоять хотя бы на сопровождающем женского пола, но ей отказали, порукой чести Вильгельмины стало данное заочно слово Армана.

— Потому что ее появление сейчас нежелательно, а вы достаточно самостоятельны, чтобы вести дела.

Руки Армана расслабленно лежали на подлокотниках кресла. Чуть откинувшись на изогнутый подголовник, он притворно лениво посматривал на собеседницу, но Вильгельмина чувствовала: все обман, стоит ей дернуться, хищник нанесет удар.

Давящая, темная атмосфера клубами дыма наполняла легкие.

Холод сменили волны дрожи. Даже легкие тени в углах кабинета попрятались, словно опасались показываться на глаза Арману.

— Кто вы? – сглотнув, решилась спросить Вильгельмина и на всякий случай приметила пресс-папье.

Недавнее происшествие ее многому научило, отныне она не могла оставаться беспечной.

— Вас интересует мое полное имя, моя должность или степень нашего родства? – Карие глаза Армана стали на полтона темнее. – Не беспокойтесь, оно достаточно дальнее, чтобы не мешать совместной жизни. Хотя Славии не слишком разборчивы в данном вопросе, браки между кузенами для них не редкость. Ваша мать тому подтверждение.

— Вы их не любите.

Девушка пропустила мимо ушей последнее замечание. Она догадывалась, собеседник пытался ловко уйти от темы, заставить ее заглотить новый крючок, начать спорить. Нет, Вильгельмину не волновали чужие браки, только свой собственный.

— Кого?

Арман неторопливым движением выпрямился, бормоча себе под нос: «Да где же он?», отпер верхний ящик массивного стола из дуба с бронзовыми накладками и принялся перебирать бумаги. Однако одним глазом пристально следил за Вильгельминой. Значит, она не ошиблась, впереди сложная шахматная партия.

— Королевский дом.

Тело Вильгельмины окостенело. Она боялась переменить позу, лишний раз моргнуть. Из-за нервного напряжения у нее зачесалась шея.

— Я принадлежу к королевскому дому, как я могу его не любить? Если вы запамятовали, я сын принцессы Клод, младшей дочери вашего прапрадеда.

На стол легла безымянная кожаная папка. Арман накрыл ее рукой, словно опасался, что Вильгельмина вырвет бумаги, преждевременно их прочитает.

— Одно другому не мешает. Я тоже дочь принцессы.

Воздух между ними на мгновение превратился в обоюдоострый клинок.

Глаза Армана прищурились, губы плотно сомкнулись.

— На вашем месте я бы остерегся делать подобные заявления.

— Почему? Разве?..

Поднятый палец заставил ее замолкнуть.

— Хотя бы потому, что между нами колоссальная разница. В этом вы сумели сегодня убедиться. Ваши родители, какого бы происхождения они ни были, заключили брак спустя три с половиной года после вашего рождения.

Он намеревался подчинить, возвыситься над ней, но у Вильгельмины имелся козырь в рукаве. При лицах ее положения не церемонились, шептались о том, о чем побоялись бы говорить в присутствии более знатных особ. Вильгельмина же слушала и запоминала.

— Совершенно верно, элаф, — она чуть склонила голову набок и расслабила руки, — я незаконнорожденная. Однако вы не правы, мы похожи.

— Чем же?

Арман мгновенно уловил перемену в ее настроении, подобравшись, подался вперед.

— И вы, и я дети чернокнижников.

— Маленькая плутовка!

Вильгельмина полагала, он рассердится, а Арман рассмеялся. Привычно только ртом, глаза оставались холодными как глубины подземных морей. Последовавшая за тем резкая перемена настроения напугала Вильгельмину. Она вжалась в кресло, закрыла лицо руками, когда он внезапно навис над ней и прошипел:

— Никогда не говори так больше!

После, как ни в чем не бывало, вернулся на место, раскрыл папку. В ней оказался проект брачного договора.

— Воды? Вина?

Лицо Армана излучало безмятежность. Атмосфера в кабинете разрядилась, больше ничего не давило на грудь.

— Или ты еще слишком мала, чтобы пить? Судя по тому, что я видел, Кристина Августа держит тебя в строгости.

— Вы видели меня прежде?

Брови Вильгельмины поползли вверх. Она даже безропотно проглотила переход на фамильярное «ты».

— Да, в Майене. Не люблю «котов в мешке», особенно если речь о женитьбе. Не стану скрывать, я предпочел бы кого-то постарше, хотя пример моей матери свидетельствует о том, что разница в возрасте счастью не помеха.

Глава 6

Несмотря на поздний час, в королевском кабинете не смолкал шум голосов. Председательствовавшая на негласном собрании Елизавета Мария с трудом перекрикивала собравшихся. Здесь присутствовали почти все члены королевской семьи Славиев, не хватало только баскийской ветви, но Ингрид, Готлоба и Маргариту уже известили. С гиспанцами пока медлили: опасались, что, воспользовавшись моментом, венценосные родственники захотят примерить вторую корону.

Вильгельмина скромно стояла в сторонке, у самой двери. Она одновременно представляла свою мать и себя. В кабинет ее пустили неохотно, только после настоятельного требования Армана. Вот уж кто не тушевался! Арман занял место на диване и, пока остальные эмоционально выясняли отношения, просматривал бумаги покойного.

— Ну что? – наконец обратилась к нему Елизавета Мария.

Всего несколько часов назад потерявшая сын, она являла образец отменной стойкости. Та же Ирина тихо всхлипывала в кресле; ее утешала вездесущая Мария.

— Увы, — развел руками Арман, — завещания нет. Возможно, вам известны какие-нибудь тайники…

— Отвернитесь! – потребовала королева-мать и направилась к секретеру.

Арман со скучающим видом подчинился. Пусть тешит себя надеждой, будто он не изучил этот кабинет как свои пять пальцев.

— Вильгельмина, идите сюда! – позвал Арман и встал, освобождая ей место.

Девушка покачала головой.

— Ну же, вы имеете право.

Досадуя на него за то, что перестала быть для окружающих невидимкой, Вильгельмина пересекла комнату, опустилась на диван.

Елизавета Мария, что-то бессвязно бормоча себе под нос, по-прежнему занималась потайными отделениями секретера, зато остальные не преминули позлословить. Первым, разумеется, отличился Руперт.

— С каких это пор на секретные совещания приглашают прислугу?

Презрения в его голосе хватило бы на кавалерийский полк.

— Да, мне тоже любопытно, — прошамкал его отец, белый как лунь принц Эрик. Его привезли сюда на кресле-каталке. – Ее мать совершила такое!.. Покойный племянник проявил снисхождение к падению Кристины Августы, соверши такое моя сестра, я бы высек ее на площади.

Примечательно, смотрел он почему-то на Армана. Выходит, брак принцессы Клод не всем пришелся по душе. Она тоже находилась здесь, но участия в разговоре не принимала, тихо молилась в углу.

— Секли бы лучше собственных детей, — Арман принял вызов. – Там, где принцесса Кристина только делала робкие шаги, ваш сын давно стал магистром.

Кровь резко прилила к лицу Эрика, руки затряслись.

— Вы… Вы!.. Вы слишком много себе позволяете, герцог!

— Отнюдь.

Арман облокотился о спинку дивана над плечом Вильгельмины, скрестил ноги. По губам блуждала усмешка.

— Надо забрать у него печать, и дело с концом! – встал на защиту отца Руперт. – После выгнать обоих. Пусть байстрючка катится обратно к свиньям в Майен, а он – в свой замок.

Глаза Армана превратились в щелочки. Вильгельмина ощутила сгустившуюся вокруг него тьму – ту самую, которая так напугала некогда теней в соборе. Сама она тоже добела сжала кулаки: так сильно было желание расцарапать Руперту лицо. Если кто-то здесь и свинья, то это он.

— Простите, я не ослышался, вы мне указываете?

Спокойствие Армана напоминало затишье перед бурей.

— Да, — Руперт высоко поднял подбородок, — по праву принца королевской крови, будущего короля.

— Будущего короля?

Арман отнял руку от дивана, встал прямо.

— Здесь присутствуют только две особы, к которым надлежит обращаться «ваше величество», и это явно не вы. Что до принцев крови, то моя гораздо чище.

Руперт заскрежетал зубами и двинулся на оппонента с явным намерением ухватить его за грудки. Арман не предпринимал попытки уклониться, будто хотел, чтобы принц его ударил.

— Перестаньте сейчас же! – вовремя обернувшаяся Елизавета Мария предотвратила насилие. – Тело Леопольда не успело остыть, а вы уже сцепились за корону!

— Так что с последней волей усопшего?

Руперт неохотно вернулся на место.

Елизавета Мария медлила, отчего-то переглянулась с деверем. Ей явно не хотелось отвечать на вопрос, но племянник по мужу торопил. Мысленно он готовился занять пустующий трон. Кто, если не он? Отец уже слишком стар, постоянно болеет, Готлобу хорошо и в Баскии, Ингрид давно отринула мирские заботы, посвятив себя Творцу, у Маргариты из детей только дочь…

Удар получился оглушительным.

— Он назвал Вильгельмину, — вместо свекрови ответила Ирина.

За последнюю неделю она похудела еще больше, фактически на лице остались только большие глаза.

— Все немного не так, — комкая подол юбки, поспешила внести ясность Елизавета Мария. – Леопольд действительно ненадолго очнулся, назвал ее имя. Потом хотел сделать распоряжение, но не успел.

— Ну вот, покойный король хотел, чтобы мы позаботились о разводящей свиней байстрючке. – Укол Армана предназначался Руперту. – Я немного опередил вас, элафы, полагаю, нет смысла скрывать далее. Дорогая, — непривычно нежно обратился он к Вильгельмине, — продемонстрируйте, пожалуйста, всем свою ручку. Пусть они увидят мой перстень, поймут, что отныне каждый, повторяю, каждый, — тут его голос опустился на целую октаву, — кто посмеет оскорбить вас, проявит неуважение, заставит кланяться себе, будет иметь дело со мной. Не надо усмехаться, принц, ни в какой замок я не поеду и никакую печать не верну. Более того, именно мне решать, кто и где из вас будет.