Я всегда тяготела к одиночеству. Даже в раннем детстве, когда мы с братьями и другими детьми изредка предавались нашим обычным «беснованиям» — так мама любила называть ребяческие забавы — я, как правило, держалась в стороне, стараясь не привлекать лишнего внимания.
Воспоминания того времени согревали меня на протяжении многих лет, но тем самым заточали в клетке дворцовых стен.
Знакомый голос заставил меня вернуться в реальность:
— Ну же, Деланора, пойдем с нами. — Две мои кузины, младше меня на несколько лет, схватили меня за руки и потянули за собой. — Чего опять стоишь там одна? Поиграй с нами. — Это был первый раз, когда я, забыв обо всём, резво играла в прятки с другими детьми, в чьих жилах текла благородная кровь.
Первый и последний.
Та, ничем не запятнанная ребяческая пора, была омрачена кровавыми розгами на моих ногах, которые запечатал хлыст моего отца.
— Что я тебе говорил ранее, а, Деланора? — суровый голос отца пробирался под мою кожу каждый раз, причиняя мне такую боль, которая перекрывала алые кляксы на моих ногах.
— Простите, отец… — удар. — То есть, Ваше величество!
— Ты поняла свою ошибку? Я столько раз говорил, чтобы ты не выходила за стены дворца, а ты не просто убежала, а ещё умудрилась забраться на дерево и чуть не сорвалась прямиком вниз. А если бы брат тебя не нашёл?
Казалось, гнев был вполне оправдан, ведь я правда решила спрятаться на одном из высоких деревьев, которые росли за стенами за стенами нашего дворца. Ранее я уже забиралась на деревья, которые росли в оранжерее, но такую высоту осилила впервые, и предательская дрожь в коленях не дала мне возможности пошевелиться и спуститься вниз. Оставалось ждать, пока меня найдут. И меня нашли.
— Как ты вообще прошла мимо охраны? — Отец явно был в ярости, и что-то намекало, что из-за моего проступка пострадаю не только я, но и вся прислуга и стража, которые не смогли уследить за мной, потеряв меня из виду.
— Я… — не могла же я сказать, что нашла небольшую брешь в стене, через которую смогло протиснуться моё хрупкое тело, — просто я быстро пробежала, и меня не заметили.
— Значит следует заменить всю стражу, раз они даже не в силах уследить за ребёнком. — Голос отца стал отстранённым, он бросил хлыст в угол комнаты и плюхнулся в мягкое кресло.
Казалось, что его пальцы слегка подрагивали. Вот только я не понимала, причина тому была ярость, которая затуманила рассудок, или же сожаление о содеянном ранее.
— Уходи. И учти, до дня твоего рождения ты под домашним арестом. Тебя всюду будет сопровождать Мия и другие слуги. — Отец уже не смотрел в мою сторону, и я решила, что самое время уйти прочь, пока я не болтнула чего лишнего.
Мой отец — правитель королевства Сангрид, великий и могущественный король Генрих. Он был уважаемым королём, восседавшим на троне в столь юном возрасте, но прославившимся своим несгибаемым духом и нерушимым нравом.
Он был беспощаден к врагам, но и ко мне, своей единственной дочери, не проявлял ни капли мягкости. Моим братьям многое позволялось, но мне — принцессе, не было дозволено уподобляться другим детям, которые, с присущим ребёнку баловством, бегали по дворцу и радовались мгновениям, о которых потом будут вспоминать с улыбкой.
Причина холодного отношения ко мне долгое время оставалась главной загадкой. Но с годами я начала смотреть на ситуацию, в которой оказалась по праву рождения, трезво.
Я была как маленькая рыбка, выловленная из океана и помещённая в аквариум с сытыми акулами. Моя безопасность была иллюзорной. Я всегда помнила: стоит одному из моих врагов проголодаться, меня сожрут заживо без малейших колебаний.
А враги были повсюду. По крайней мере мне так казалось.
Причины моего шаткого положения во дворце исходили задолго до моего рождения. У меня даже не было шанса прожить иную жизнь. Стать любимой принцессой. Принцессой, которую будут любить и лелеять.
Ровно десять лет назад, в день Великого Восстания, мой отец поднял меч на прежнего короля. Не просто правителя, — а своего собственного отца. Клинок, рассекающий плоть, безжалостно оборвал жизнь моего деда, а следом — и всех старших братьев отца.
В одночасье он стал братоубийцей.
Мальчик, который был как лучик солнца и рос в любви и заботе, оборвал все свои родственные связи. В тот кровопролитный день среди детей прежнего короля выжили лишь двое: принцесса и младший принц.
Причина подобной милости была не в жалости. Не в слабости отца. Лишь одна вещь могла остановить подобную жестокость нового самопровозглашённого короля: клятва, данная умирающей матери. Та, что скончалась через сутки после тяжёлых родов, но заставила моего отца, своего уже старшего сына, поклясться всячески оберегать младшего брата.
Иногда я задумывалась над тем, насколько сложно было моему дяде жить осознавая, что родной брат убил их родителей и братьев, а старшая сестра ненавидит его. Ненавидит лишь за то, что он жив, дышит, существует. Однако его я видела реже, чем кого-либо из членов правящего рода. Дядю отослали далеко от нашей столицы, чтобы он обучался военному делу у лучших и применял знания на практике в самом разгаре сражений. Последний раз мы виделись в ночь моего десятилетия.