Коротко и по делу

Я помню едкий сигаретный дым и оглушительный смех — в нашей школьной столовой, в самом ее отдаленном углу, где курили старшеклассники. Помню день, когда появилась она — Лера. Ворвалась в нашу компанию подобно урагану, безжалостно сметая всё на своём пути. Я не мог оторвать взгляда от ямочек на её щеках, думая, что это самая совершенная геометрическая форма во всей Вселенной.

С тех пор я стал частью её ландшафта, удобным, предсказуемым Валей. Тем, кто всегда несёт сумку, кто может дать списать физику и химию, с кем можно часами сидеть на подоконнике и говорить о всякой ерунде. Моя любовь была подобна самому прочному в мире дивану: на него можно присесть, прилечь, даже поплакать, но никто и никогда не обращает на диван внимания, пока он не сломается.

Я ни разу не признался. Из страха потерять единственное, что у меня было: её присутствие, её тепло, её доверие. А она… Она знала, я в этом абсолютно уверен. Она знала и делала вид, что не замечает, просто потому что ей это было удобно. Я стал её личным ковриком, о который она вытирала ноги, испачканные в сердечных драмах. Помню, как она приходила ко мне в слезах после того, как её бросил очередной Никита на «девятке». Я молча протягивал ей бумажные салфетки и чувствовал себя… нужным. Так проявлялась моя уникальная, извращённая сверхспособность — превращать чужую боль в единственное доказательство собственного существования.

Потом был институт: я поступил на филфак, а она на маркетолога. Все мои попытки забыть её в объятиях других девушек были тщетны. Однажды я встретил хорошую девушку, Сашу — умную, красивую. Но уже на третьем свидании я поймал себя на том, что бессознательно ищу на её лице ямочки, как у Леры. Я говорил с ней о книгах, а в голове думал лишь о том, что бы на это сказала Лера. Я был призраком, обречённым вечно жить в тени другого человека. Саша всё поняла и ушла, а я не стал её удерживать.

Потом появился Он. Сергей. Не мужчина, а готовый эталон. С дорогими часами, непоколебимой уверенностью в себе и властным взглядом хозяина жизни. Он смотрел на Леру как на очередной ценный трофей. И она ему отдалась. На их свадьбе я был свидетелем, идеальная роль, не правда ли? Я стоял с обручальным кольцом в кармане и чувствовал, как внутри меня выжигают душу раскалённым железом. Я улыбался — я был обязан это делать. Ведь я — учитель русского и литературы, профессиональный толкователь чужих чувств, сам приговорённый к вечному молчанию.

Прошли годы. Я учил детей отличать деепричастные обороты от причастных, а по вечерам вглядывался в её фотографии из соцсетей: счастливая семья, уютная квартира, планы на детей. На полке до сих пор стоит тот самый синий бегемотик из «Киндер-сюрприза» — подарок из десятого класса. «Держи, тебе же никто никогда ничего не дарит», — сказала она тогда. Я не смог его выбросить, потому что он был символом всего, что у меня когда-либо было.

А вчера она пришла. Без звонка. Стояла на пороге моей скромной учительской однушки, взятой по ипотеке на двадцать пять лет, с мокрыми от дождя волосами и глазами, в которых таилась вся вселенская тоска.

«Валь, можно к тебе?» — голос её дрогнул.

Она пила чай на моей кухне, куталась в старый растянутый свитер и говорила, не глядя на меня.

— Пока он мылся после работы, я взяла его телефон зарядить… — она сделала глоток, и рука её дрожала. — Я увидела сообщение. Какая-то Света. Она скинула ему… свои сиськи.

Она разрыдалась. Я смотрел на её руки, сжимающие кружку, и не видел обручального кольца. Оно осталось там, в той жизни, с тем, кто её предал. И во мне проснулась дикая, уродливая, пьянящая надежда. Она пришла ко мне. Ко мне!

Я видел себя её спасителем, тем, кто подхватит на руки и унесёт с этого поля битвы, которой стал брак. Я был готов на всё. Готов годами, как пёс, зализывать её раны, лишь бы она наконец увидела не друга, а мужчину.

— Лер, — начал я, и сердце заколотилось в висках, — я давно хотел сказать… я…

Она подняла на меня непонимающий и испуганный взгляд. В нём не было ничего, кроме боли и ожидания очередной порции утешения от старого друга. В этом взгляде не находилось места для меня и моих чувств. Только для неё и её боли.

Я испугался. Испугался этого взгляда, испугался всё разрушить.

— Я… хотел спросить, не долить ли чаю? — выдохнул я.

Она отрицательно покачала головой, допила, посмотрела на часы.

— Мне пора, Сергей, наверное, уже хватился меня. Спасибо, Валь. Ты всегда меня выручаешь. Я так рада, что ты у меня есть.

Она ушла. Я закрыл за ней дверь, подошёл к кухонному столу, опустился на пол, обхватил голову руками, свернулся калачиком и прошептал в оглушающую тишину:

— Пиздец.

Френдзона — это не место. Это приговор. Пожизненный.