Кошачье сердце

Глава 1. Белый мужик

— Мне вас искренне жаль, но нельзя же так, с первым встречным, только из-за служебного положения…

Михаил Булгаков, «Собачье сердце»

«Холодно. Как же холодно! Аж глазки слезятся!»

Потрёпанная жизнью кошка ловко запрыгнула на низкий забор, не желая ступать по промёрзшему асфальту на тротуаре. Лучше балансировать, медленно идя по узкой планке, чем окончательно гробить лапки.

«Проклятые упыри, опять решили сэкономить на мраморной крошке. Посыпали все дороги чёртовой солью, ходить невозможно! Подушечки на лапах трескаются, неделю зализывать раны надо после такой вот прогулочки! Оптимизаторы хреновы».

С уборкой снега в последние годы дела вообще обстояли неважно. Чистить улицы после снегопадов никто не спешил, а многие тропинки так и вовсе огораживали на всю зиму, чтобы не убирать. Вместо вывоза, снег часто сваливался на обочины, образуя со временем настоящие горы. Когда же снег начинал сам собой таять, появлялись огромные лужи — не перепрыгнуть, не обойти. Но хуже всего для обуви и животных, конечно же, была соль.

«Бедные мои лапки, разъедает кожу, аж жуть! Куда смотрят зоозащитники?! Ах, ну да, их же только вонючие собаки волнуют. Даже тот белобрысенький президент говорил: ″they're eating the dogs″. Не кошек, заметьте, мигранты едят, а якобы только собак. На кошек всем наплевать! Ими лишь умиляются, но их проблемы не обсуждают».

Бездомная кошка считала такое положение дел крайне несправедливым. Если кошки, в отличие от глупых собак, на людей не набрасываются, то сие вовсе не означает, что проблемы бродячих кошек не существует. Ещё как существует! Просто это проблема именно кошек, а не людей.

«Чёртовы лицемеры! Прикидываются совестью всего мира, а на деле лишь пытаются привлечь внимание к себе ненаглядным. Особенно дуры с розовыми волосами меня раздражают. ″Кис-кис-кис″, ″мяу-мяу″, ″мур-мур-мур″, сто пятьсот фоточек на свой телефон сделают, а пожрать хрен дадут! В лучшем случае кусок гадкой булочки кинут, от которой потом живот пучит. А всё туда же, активистки они, за всё хорошее против всего плохого, ё-моё».

Кошка презрительно фыркнула, как никто другой она знала: умилением сыт не будешь. Лучше поклянчить еды у какой-нибудь старушки, которая не качает права с утра до ночи, но зато отсыплет нормальной еды. А если повезёт, то даже пригладит. Эти-то розово-сине-зеленоволосые марать руки брезгуют.

«И помойки рядом с домами пожилых людей куда перспективнее. Там еда, остатки настоящей еды, а не одни упаковки! Что эти крашенные девчули вообще жрут? Там в лучшем случае коробки от пиццы и гамбургеров иногда попадаются. Готовить, походу, то ли не умеют, то ли категорически не хотят. Может, они взаправду считают, что готовка их достоинство умаляет?»

По мнению бездомной кошки, если что и могло в действительности умалить чьё-либо достоинство, так это невыносимое чувство голода. Побегай на морозе пару дней без еды, вот тогда ты действительно начнёшь унижаться, выпрашивая у таких же униженных людей их объедки.

«Люди вообще забыли, что значит настоящее унижение. Их послушать, так они самые угнетённые, а хуже, чем сейчас, никогда ещё не было. Каждый чих их права ущемляет, всё плохо, раньше было лучше и прочая ерунда. У самих уже жопа в штаны не влезает, ряха ломится от фастфуда, одежда теплее, чем моя шкурка, но они, конечно, самые несчастные в мире! Зажрались, двуногие кожаные мешки, зажрались».

Кошка спрыгнула с забора на неубранный тротуар, стремительно пробежалась по снегу, а затем грациозно сиганула на крышку мусорного контейнера. Хоть тот и был закрыт, она не могла пройти мимо. Мусор — это еда, а еда — это жизнь. Застыв в раскоряку над закрытой крышкой, кошка стала принюхиваться. Если она учует запах мяса, то будет ждать хоть до утра, пока кто-нибудь не откроет контейнер.

«Обмельчали людишки. Даже мусорные баки теперь закрывающиеся. Ни себе, ни кошкам называется. Не хотят, чтобы животные мусор разбрасывали, видите ли. Можно подумать, от закрытых контейнеров чище в городе стало. Бомжи-то их всё одно открывают. Убирать улицы надо чаще, а не баки хитроумными механизмами закрывать!»

Пожалуй, бомжи были главными конкурентами бродячих кошек за выживание. Бездомные люди захватили все лучшие помойки рядом с ресторанами, и если раньше, бывало, делились объедками с братьями меньшими, то в последние годы дрались за крохи даже между собой. Что ж, ничего удивительного, уж очень много стало обнищавших людишек — «спасибо» тому красавчику за его идиотскую миграционную политику. Такую страну испортил…

«Эх, Канада, Канада, не та ты уже. Правильно белые мужики говорят: премьер-министр метросексуал — горе стране. И пускай красавца на днях выперли прямо вместе со стулом, не скоро ещё страна оклемается от такого наплыва мигрантов, ох не скоро».

Бродячая кошка пережила уже пять зим, и с каждой годом жизнь становилась всё хуже и хуже. Объедков в помойках всё меньше, бомжей на улицах всё больше и больше. Виданное ли дело, те стали расставлять свои палатки прямо на оживлённых тротуарах, а то и просто спать в мешках, где им вздумается!

Что говорить, кошка не любила бомжей. Впрочем, кошка вообще мало кого любила. Не до любви к ближним и дальним, когда самой кушать хочется.

Из-под закрытой крышки мусорного контейнера пахло тестом, сыром и остренькой колбасой — остатки пеперони, не иначе. Не самая полезная пища для кошачьего желудка, но характерный запах вызывал столь обильное слюноотделение, что кошка решила больше сегодня вечером никуда не идти. Только бы кому-нибудь приспичило на ночь глядя выбросить мусор, чтобы она могла прошмыгнуть внутрь.

Глава 2. Новый дом

— Вот все у вас как на параде, — заговорил он, — салфетку — туда, галстук — сюда, да «извините», да «пожалуйста», «мерси», а так, чтобы по-настоящему, — это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.

Михаил Булгаков, «Собачье сердце»

Когда кошка проснулась, машина заезжала на подземную парковку в весьма респектабельном здании. Нет, здесь не было какой-то особенной роскоши, кошка сделала выводы по идеальной чистоте, дорогим припаркованным автомобилям и современному оборудованию. Всё поблёскивало, всё лампочки и прочие финтифлюшки прекрасно работали, и даже уборщик-индус, мывший неподалёку полы, выглядел довольно опрятно. Причём полы индус мыл, заметьте, не какой-нибудь примитивной шваброй, а с помощью новёхонькой поломоечной машины. Не в правительственное ли здание она с белым мужчиной приехала? Уж больно всё чинно и благородно.

Припарковавшись на одно из самых мажорных мест рядом с лифтом, подобравший кошку на помойке человек вылез из автомобиля. Помахал рукой уборщику.

— Добрый вечер, сир Фёдор Фёдорович, — остановив поломоечную машину, вежливо поклонился индус.

Русский слегка поморщился, но не поленился сделать несколько шагов в сторону, чтобы пожать руку индусу:

— Здравствуй, Вазир. Сколько раз я просил не называть меня сиром? — индус с явным смущением и неловкостью вяло пожал протянутую ему для приветствия руку. — Ну какой я тебе, в баню, сир? Всего лишь работник умственного труда, ни больше ни меньше.

В отличие от индуса-уборщика, хватка у «работника умственного труда» была куда крепче. Тот несколько секунда потряс в рукопожатии тёмную руку.

— Ладно, не бери в голову. У тебя везде «сиры», я вот руки по привычке всем пожимаю, хотя в Канаде это не принято. Как говорится, у каждого свои недостатки.

Белый мужчина подмигнул индусу, и последний, казалось, уже было немного расслабился, когда заметил застывшую позади Фёдора Фёдоровича кошку. На лице Вазира отразился сначала ужас, а затем гнев.

— А ты здесь откуда взялась?! А ну кыш! — обходя русского, уборщик двинулся на неухоженное бродячее животное. Его руки угрожающе поднялись над головой.

Киска выгнула спину дугой, зашипела, попятилась. Она знала, что индусы кошек, как правило, недолюбливают. Считают, что те приносят несчастья, осуждают кошек за то, что они охотятся на крыс, которые в Индии почему-то были священными животными. Да ещё и мясо любят, мохнатые негодники, тогда как половина индусов к мясу стараются не притрагиваться. В общем, странный был это народец, но тут уж, как сказал Фёдор Фёдорович, у каждого свои недостатки, ничего не поделаешь.

Русский преградил путь уборщику:

— Тихо, Вазир, ты чего?! Это Мурка. Побудет некоторое время у меня в офисе…

Индус с подозрением пригляделся к напрягшейся кошке:

— Мурка? Где ж вы такую плешивую Мурку достали, Фёдор Фёдорович? Вон, у неё даже правое ухо разодрано.

Одно ухо у кошки действительно было обгрызенным. Давние дела, старые шрамы. Это жизнь на улице, детка, здесь лишиться какой-нибудь части тела проще простого.

— Как бы тебе сказать, Вазир… — почесал бородку Фёдор Фёдорович. — Мне нужно животное умное, а не красивое. Не породистое, но способное быстро учиться и ко всему приспосабливаться. Ты, главное, не переживай. Сегодня тебе натопчем немного, но больше проблем не доставим. Да, Мурка? Ну, пошли, кис-кис-кис.

Индус недовольно упёр в бока руки, но перечить «сиру», который был не сиром, а «работником умственного труда», не решился. И правильно сделал, а то познакомился бы с когтями и клыками так называемой Мурки. Киска была вовсе не так безобидна, как могло показаться.

«Ладно, Фёдор Фёдорович, пошли так пошли. Кефирчик допить, надеюсь, сегодня дадут?»

— Мя, мя, мяу-мя?

— Ага. Давай, заходи скорей в лифт, Мурка.

Тесное замкнутое пространство кошке не нравилось. Пока они поднимались наверх, она на всякий случай обнюхала все углы. Пометила помещение…

— Мурка! Ну как тебе не стыдно? — укорил её Фёдор Фёдорович.

— Мяу, — отмахнулась довольная собой кошка. — «Ничего, пусть все знают, чья это теперь территория».

Двери лифта открылись. Похоже, это был последний этаж.

— Ладно, фиг с ним. А теперь добро пожаловать в наш бордель, — широким жестом пригласил кошку следовать за ним человек.

В вестибюле их встретила стройная чернокожая женщина. Сразу приметив следовавшую за мужчиной кошку, она всплеснула руками:

— Оу май! — как-то уж слишком наигранно удивилась афроамериканка. — Фёдор Фёдорович, кого это вы к нам привели?

Мужчина ласково улыбнулся и принялся снимать пуховик.

— Кого-кого, Мурку! — жестом остановив порывавшуюся взять его тяжёлую зимнюю куртку женщину, он принял из её рук вешалку. — Я сам могу повесить свою одежду. Чай, не принц и не сир, как меня упорно величает Вазир. Ты, Зури, лучше Мурку в порядок бы привела, пока весь наш офис не перепачкала. Ишь, уже пошла чего-то вынюхивать.

Кошка действительно уже вовсю изучала солидный вестибюль, подозрительно косясь на собственное отражение в многочисленных зеркалах.

Глава 3. Разговоры на кухне

— Я — человек фактов, человек наблюдения. Я — враг необоснованных гипотез. И это очень хорошо известно не только в России, но и в Европе. Если я что-нибудь говорю, значит в основе лежит некий факт, из которого я делаю вывод.

Михаил Булгаков, «Собачье сердце»

Освободившись от окутывавших её полотенец, киска сразу принялась вылизывать свою шёрстку. После водных процедур та пахла воистину отвратительно, следовало как можно скорее привести её в порядок своим языком.

«Глупые кожаные мешки! Чего только не наизобретали, а элементарные вещи не понимают. Шерсть надо вылизывать, а не мыть!»

Похоже, после девяти часов вечера офис закрывался для посетителей, но работа во многих кабинетах продолжала кипеть. Одни людишки кому-то звонили, другие с умным видом анализировали какие-то графики, третьи ковырялись с непонятными символами на мониторах почти так же, как ранее это делал Фёдор Фёдорович. Только профессор читал и печатал символы с формулами практически интуитивно, а эти балбесы над каждым действием долго думали. Как поняла кошка, потому-то они после девяти часов вечера в офисе и сидели. Не справляешься с задачей в рабочее время — компенсируй недостаток профессионализма высиживанием жопочасов.

— Каждому будет ЗП по усилиям его! — напыщенно объяснял Фёдор Фёдорович расцарапанному ранее кошечкой мужчине. — У нас здесь не бюджетная организация, где восемь часов, ковыряясь в носу, просидел и пошёл домой с чистой совестью. Хочешь хорошо зарабатывать, значит, работай столько, сколько потребуется. И не ной.

— Жестоко, — покачал головой молодой человек. — Но справедливо.

— А то, — кивнул Фёдор Фёдорович. — Ладно, доктор Бернард, пойдёмте, угощу вас пельменями. Ручная работа, жена сама приготовила! Такое даже в «Берёзке» не купишь.

Расцарапанный галантно поклонился:

— Ради такого не грех и в офисе задержаться. Давно хотел ваши легендарные русские пельмени попробовать. А то от местной кухни у меня скоро изжога начнётся.

Профессор кивнул:

— Печеньки, сэндвичи, хот-доги и прочие бургеры — это не еда, а так, корм для человекоподобных животных. Пицца чуть лучше, но именно лишь чуть-чуть. О полуфабрикатах я вообще молчу. Нет, доктор Бернард, хорошую пищу готовят только дома или в домашних же ресторанчиках. Ну да что мы всё в коридоре да в коридоре еду обсуждаем? Идёмте скорее на кухню! Мурка, тебе особое приглашение требуется?

— Мяу, — не стала выпендриваться киска, последовав за своим благодетелем. — «Я же не розововолосая дурочка, чтобы меня пожрать уговаривали. Делить счёт и выражать независимость прочими бредовыми методами точно не буду».

— Вот и хорошо, — придержав дверь, пригласил всех войти в довольно большое помещение Фёдор Фёдорович. — Придётся подождать минут двадцать. Сейчас вскипятим пару литров в кастрюльке и сытно поужинаем.

Пока профессор возился с электроплитой, кастрюлей и вытащенными из морозилки белыми шариками, расцарапанный мужчина шустро настрогал целую тарелку разных сыров, открыл парочку маленьких банок с паштетом, извлёк из недр холодильника превосходно пахнущий соус.

— М-м-м, русские пельмешки и французские закуски, — одобрил приготовления Бернарда профессор. — Эх, жалко, что мы оба за рулём, а то могли бы и бутылочку вина раскупорить.

— Вы же знаете, Фёдор Фёдорович, я противник употребления алкоголя.

Профессор кивнул:

— Ох уж мне этот ЗОЖ. Тот ещё звиздёж…

Расцарапанный виновато пожал плечами:

— А куда деваться, Фёдор Фёдорович? С нашей бесплатной медициной нужно быть здоровеньким, словно бык! Иначе можно и помереть, покуда своей очереди в больничке дождёшься.

Теперь уже грустно улыбнулся профессор:

— Есть такое дело. А с нашей платной медициной нужно быть мультимиллиардером, чтобы не остаться здоровеньким, но без штанов и на улице…

— Мяу, — согласилась с двумя мужчинами кошка. — «Лучше быть богатым и здоровым, чем больным старым бомжом».

Видимо, поняв её немного неправильно, Фёдор Фёдорович налил ей в блюдечко вторую половину кефира, а доктор Бернард с некоторой неохотой положил на другое блюдце несколько вонючих сыров и паштет. Киска не стала возражать ни против кефира, ни против французских закусок.

«Лучше быть сытой, чем правильно понятной», — мудро решила бывалая киска.

Позабыв на время о беседовавших в ожидании пельменей мужчинах, кошка сосредоточилась на поглощении пищи. Да, это было явно вкуснее корочек от пиццы и прочего помойного рациона.

«Эх, кормили бы так каждый день».

К тому моменту, когда она закончила свою трапезу, профессор и расцарапанный как раз приступили к ужину. Запрыгнув сначала на подоконник, а с подоконника вспрыгнув на холодильник, кошка устроилась поудобнее и с высоты стала наблюдать за мужчинами. Ей нравилось контролировать обстановку.

— И в конце она меня вопрошает: вы что, против социальной справедливости? — уплетая пельмешки за обе щеки, профессор делился с доктором Бернардом впечатлениями от встречи с четырьмя горе-стартаперами. — Представляешь? Какая-то выскочка крашенная, нолик без палочки, а всё туда же. Лишь бы права покачать да в чём-то кого-нибудь обвинить. Социальная справедливость… Терпеть это понятие не могу!