Кошмарные сны Зои Орловой

ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 1

ЧАСТЬ 1. ПЕРВАЯ ФАЗА СНА

.

Самая легкая фаза сна.

Точка входа, где начинается переход в более глубокий сон, но человек все еще легко может проснуться от окружающих шумов.

.

.

ГЛАВА 1

— Нам надо поговорить. В доме.

Сколько жизней перевернула столь банальная фраза! Но, услышав ее от бабушки, Зоя неладного не заподозрила, проводила Любовь Константиновну задумчивым взглядом, отмечая легкость походки, и осталась на веранде, поглядывая на алую по случаю заката вершину Юнгфрау. Все-таки бабушка знала толк в прекрасных для жизни местах. А Зоя, пусть и отличалась от большинства людей, все же умела распознавать настоящую красоту и ею любоваться.

Важный разговор, точно!

Еще раз глянув на уже потемневшую горную вершину, Зоя поднялась, лениво потянулась и отправилась в дом. Любовь Константиновна обнаружилась в кабинете, доставала из сейфа тяжелые на вид папки, плотно забитые бумагами и фотографиями. Бабушке не так давно стукнул девяносто один год, она не воспринимала информацию на электронных носителях, хотя Зоя не раз и не два пыталась показать ей плюсы прогресса.

— Речь пойдет о вашей матери, — сообщила Любовь Константиновна и устроилась за столом. Морщинистые руки легли на тяжелые папки, словно бабушка пыталась эти папки защитить от Зои. Или… хотела защитить Зою от содержимого папок.

— Об Ангелине?

Она переспросила, потому что удивилась. Сильно.

Слово «мама» в их семье всегда было под запретом. Никто и никогда не обсуждал Ангелину Орлову-Герасимову, никто не произносил ее имя всуе, и все вопросы о ней остались в далеком детстве, когда еще можно было спросить что-то по глупости. Все, что Зоя и ее сестра знали о матери, укладывалось в десяток сухих строк: Ангелина Орлова-Герасимова была поздним и долгожданным ребенком, бабушка родила ее в сорок шесть лет. Это наложило отпечаток на Ангелину, девочку носили на руках, ей не перечили и никогда не отказывали. Бабушка еще пыталась в силу характера, а вот более мягкий дедушка дочь боготворил.

И в какой-то момент избалованная Ангелина свернула не туда.

Забросила учебу в университете Глетчерхорн, хотя являлась потомком одаренных виаторов и унаследовала бабушкин талант мыслителя, что само по себе пропуск в мир, полный возможностей и путей реализации. Чужие сны, чужие мысли и идеи… для мыслителя мир снов огромен и почти ничем не ограничен. Но Ангелину не интересовали какие-то там сны, великие цели, внедренные мысли, кошмары или паразиты сознания, она болталась по Европе, била татуировки в самых разных местах и дружила с панками, хотя семидесятые к тому моменту давно закончились. Эту часть жизни Ангелины бабушка всегда описывала максимально сухо, да и делала это в последний раз лет двадцать назад, а тогда Зоя плохо представляла, что за звери эти загадочные «панки».

Ребячество обернулось для Ангелины банально: однажды она принесла в подоле новорожденную Зою. Это по меткому выражению бабушки, нравилась ей эта фразочка. Отец Зои, возможно, один из тех самых страшных панков, так и остался неизвестным, и никому не хотелось узнать его личность. В первую очередь этого не хотелось самой Зое. Итак, Ангелина скинула младенца на мать и вновь исчезла, чтобы через пять лет заявиться с очередным младенцем. В подоле, разумеется. К тому моменту дедушка счастливо отбыл в мир иной (женские разборки всегда были ему в тягость, оттого и помер, если верить бабушке), а сама Любовь Константиновна с дочерью не общалась. Но младенца приняла, деваться было некуда.

А потом Ангелина пропала.

Тогда Зое было около двенадцати лет, а ее сестре не больше семи. Зоя толком не знала, как выглядит Ангелина Орлова-Герасимова, но все равно раз за разом о ней спрашивала, потому что так делают нормальные дети – проявляют любопытство, а когда-то Зоя была нормальной, по ее воспоминаниям, в двенадцать лет точно была. И однажды бабушка сухим тоном сообщила: Ангелина не вернется. Примерно тогда все разговоры о ней и закончились.

— Летом две тысячи седьмого года ее убили, — деловито сообщила Любовь Константиновна, словно рассуждала о падении акций на мировом рынке. — Это произошло на территории, принадлежащей семье фон Регенсберг.

Зоя слушала молча, впитывала информацию и ждала, куда история приведет.

Хотя в глубине души уже догадывалась.

— Я узнала об этом не сразу, — продолжила бабушка. — Видит бог, Ангелина часто пропадала, наши отношения всегда были натянутыми и портились из года в год. Летом две тысячи седьмого года она перестала выходить на связь, но по-настоящему волноваться я начала только следующей весной. Оказалось, никто давно не видел Ангелину, даже ее так называемые друзья, вся эта непутевая шваль с татуировками… Последний раз ее заметили на Ибице, предположительно в компании одного из фон Регенсбергов. Это случилось в лето ее исчезновения. Тогда и пришло понимание: с моей дочерью стряслась беда. Пусть и запоздало, но я организовала поиски, которые ничего не дали, ведь прошло много времени. А примерно через год после исчезновения Ангелины я отчаялась настолько, что пошла на крайние меры. На извлечение.

Зоя напряглась, чувствуя подвох.

Дело в том, что извлечение бабуля не могла провернуть самостоятельно.

ГЛАВА 2

Все началось даже не с бабушки, а с ее матери, графини Софьи Орловой.

Софья происходила из влиятельной русской семьи, в которой рождались исключительно мыслители, весьма сильные по любым меркам. Времена диктовали свои правила, Софье полагалось не засиживаться в девицах и выбрать в супруги одаренного виатора, ведь каждое поколение должно быть сильнее предыдущего. Тогда это было важным настолько, что девицу могли выдать замуж в один миг, подыскав ей равного виатора, и неважно, если девица эта – русская графиня, а ее будущий супруг – африканский король. Мнение светского общества значило меньше, чем миссия виаторов.

Но Софье африканский король не грозил.

Желающие заполучить русскую красавицу выстраивались в очередь, и одним из них стал Улрих фон Регенсберг. Его семья считалась одной из самых древних и видных в Европе, но, как это часто бывает с подобными семьями, их история была окрашена скандалами. И кровью невинных. Фон Регенсберги поднялись за счет охоты на ведьм[1]. Под знакомым названием у виаторов скрывался свой мрак: гонение и целенаправленное уничтожение материалистов, что началось еще в пятнадцатом веке, а закончилось на стыке девятнадцатого и двадцатого.

Софье претила мысль связываться с человеком, чья семья возглавляла охоту на виаторов, своих же, о чем она, будучи девушкой смелой и отчаянной, заявила Улриху фон Регенсбергу в лоб. Он ушел, несолоно хлебавши, но обиду затаил, считал себя смертельно оскорбленным. Или все последующие события можно назвать обычным совпадением, но кто в такое верит?

Софья вышла замуж и думать забыла о швейцарском горном замке, который расписывал ей Улрих, да и самого Улриха вспоминала нечасто, это был мелкий эпизод ее жизни. Но Российскую Империю пошатнули небезызвестные события, молодой графине пришлось бежать в Европу, где жизнь девушки изменилась. Бежала она беременной и в одиночестве. Конечно, другие виаторы ей помогли, но остаться без поддержки семьи трудно, тем более для тепличной графской дочери Софьи. Она была достаточно бойкой, чтобы отказать завидному жениху Улриху, находясь в своем доме под защитой семьи, но недостаточно хваткой, чтобы устроиться на чужбине.

Жизнь складывалась сложно, то и дело возникали трудности, порой на ровном месте. Софью пытались выдать замуж снова, аргументируя это ее сильным даром, который не может пропасть; к ней наведывались из Комиссии, чтобы проверить, как она справляется с ребенком – ценностью для будущего поколения виаторов. Софья даже не знала, что такие проверки существуют… зато точно знала, что в Комиссии не последнее место занимал Улрих.

Поначалу ей не верилось, что человек способен на пакости годы спустя, но после очередного визита Комиссии отрицать очевидное стало глупым. Воспитание не позволило Софье скатиться до жалоб, юную графиню учили терпеть, быть выше, и каждый раз она высоко поднимала голову и шла дальше. Как умела, пусть и плача по ночам в подушку от тоски и усталости. История противостояния могла закончиться прямо здесь, но она сделала резкий поворот и двинулась дальше.

К дочери Софьи.

Любовь Константиновна, а в те времена просто Люба, рано осталась без матери, которая не смогла пережить всех бед и не сломаться. Жизнь в чуждой Европе была для Софьи невыносимой, а тут еще мстительный Улрих щедро подкидывал проблем. Глядя на мать, Люба росла железной и всегда знала, что лучше нее самой никто ее жизнь не построит. Люба без проблем поступила в университет Глетчерхорн в Швейцарии, хотя все ее предки-женщины учились исключительно на дому, ведь так было положено. Но времена изменились, и Люба блистала в университете шесть курсов как одна из лучших мыслителей. Она была звездой.

Тогда-то она и связалась с Лютольдом фон Регенсбергом.

Историю матери Люба знала на зубок: часто утешала ее по ночам, вытаскивала ее из кошмаров и даже из комы, ведь Софья не раз пропадала во снах, избегая реальности. Но, несмотря на все это, Люба не испытывала ненависти к целой семье, лишь к одному конкретному человеку.

Возможно, она не восприняла полученную от матери информацию всерьез.

Во-первых, считала мать хрупкой, словно цветочек на русском морозе, а во-вторых, какая разница, что было в прошлом, если в настоящем ей клянется в любви главный красавец университета, такой же перспективный и талантливый, как и она сама? Ну да, семья красавца замешана в кровавой истории с охотой на мыслителей, а отец мстителен и неприятен, но жить с ним Люба не собиралась и любить его тоже. Она собиралась создать свою семью и установить в ней свои правила. Все складывалось как нельзя лучше, и молодая Люба считала себя выше глупых предрассудков. Сыновья не отвечают за отцов, и уж тем более не отвечают за прадедов и охоту на ведьм.

— Если коротко, была я идиоткой, повелась на смазливую рожу и сладкие речи, — поразила острой самокритикой бабушка. — Фон Регенсберги, чтоб их… все красивы, словно дьяволы во плоти. Другие в этой семье не рождаются.

Любу пригласили на званый ужин в настоящий замок, который выглядел, словно музей с рыцарскими доспехами, каменной кладкой, тайными ходами и портретами далеких предков, что взирали со стен темными взглядами. Во время ужина среди этого великолепия красавец-Лютольд упал на одно колено и позвал Любу замуж. Она согласилась, от счастья едва держась на ногах. Но Лютольд пообещал носить ее на руках всю жизнь, так что не страшно. И портреты на стенах, они тоже не страшные, особенно если на них не смотреть, а любоваться только идеальным женихом. Так и парила Люба на крыльях любви до самой ночи, пока не вышла подышать, ведь уснуть никак не получалось от избытка эмоций. Жизнь только начиналась, и как хорошо начиналась!

ГЛАВА 3

Первое извлечение Зои произошло задолго до событий с Ангелиной.

Все началось с ее любимого котенка Мышкинса. Как Зоя любила этого пушистика! Он был ее сердцем и ее душой, спал с ней, участвовал во всех одиноких играх. Тая на тот момент была слишком мала, и Зоя сестру скорее недолюбливала, ведь она постоянно вопила и более ничего полезного не делала. Когда Зое сообщили о появлении сестры, ожидания были большими, но обернулись разочарованием, ведь вместо лучшей подруги она получила что-то красное, кричащее, слюнявое и вечно цепляющееся за волосы.

А Мышкинс был ей настоящим другом. За несколько месяцев он вырос (в отличие от Таи, которая за это время почти не изменилась) в большого и весьма любознательного кота, и эта самая любознательность однажды завела его не туда: Мышкинс сиганул за высокий забор их дома в Ленинградской области и нарвался на стаю бродячих собак.

Горе Зои не поддавалось описанию. Заливаясь горючими слезами, она похоронила Мышкинса на заднем дворе, и больше всего на свете ей хотелось увидеть любимого котика еще раз. А лучше – вернуть его к жизни и никогда, никогда больше не выпускать из дома.

Ложилась спать Зоя с мыслями о питомце и своем горе, а проснулась… проснулась с маленьким комочком на груди, который, без сомнений, был Мышкинсом. Нет, поначалу Зоя так не подумала. Решила, бабушке кто-то сообщил о трагическом событии, вот она и отыскала девочке замену, но… но это был Мышкинс. То же темное пятнышко на белом лбу, те же ярко-синие любопытные глаза и розовый влажный нос. Это был он, Зоя не сомневалась.

Бабушка и ее новый супруг находились в отъезде, но узнав о случившемся, срочно вернулись домой. У Зои состоялся серьезный разговор с герром Вагнером о материалистах и ответственности, которую сей талант накладывает. А еще о ряде ограничений.

И первое звучало так: никогда и ни при каких обстоятельствах не извлекать из сна людей. Животных тоже нежелательно, тем более умерших. Мышкинс, как объяснил герр Вагнер, вернулся к Зое живым, потому что он кот, а у кошек девять жизней. Умер Мышкинс взрослым, а теперь он опять малыш, началось его новое жизненное приключение. Но кто знает, какую по счету жизнь он проживает. Так и с остальными животными – нельзя знать, что придет из мира снов.

А вот у людей жизнь одна.

Извлечение живого человека строго карается по законам виаторов. Разве что извлеченный не станет возмущаться и жаловаться. А если человек мертв, извлечение может обернуться кошмаром, ведь никому не понравится проснуться с разлагающимся трупом в обнимку.

С предметами так же полагается проявлять осторожность: можно взять что угодно, но следует помнить, что извлеченный самолет способен раздавить незадачливого виатора насмерть. Известные предметы искусства трогать не стоит, за таким пристально следит Комиссия, как и за банками и другими заманчивыми для нечистых на руку материалистов местами. И, конечно, не стоит прельщаться предметами, принадлежащими миру снов, и уж точно не следует ничего тащить из Гипноса, ведь ненароком можно извлечь кошмар. Мир сновидений полон опасностей, которые в реальном мире могут как схлопнуться в пыль, так и разрастись до небывалых размеров. Правила, что действуют во снах, меняются в реальности, например, безобидные паразиты, которые во снах не паразиты вовсе, в реальности превращаются в метод воздействия на разум.

Тогда маленькая Зоя поверила всему и почувствовала себя принцессой из сказки, которая открыла новый мир. Местами мрачный, но в то же время удивительный и огромный. И не без тоски она осознавала – ей в этом мире ничего нельзя.

Правда, позже выяснилось, что материалисты не настолько ограничены.

Но это все давно осталось в прошлом, как осталась там и маленькая девочка Зоя, думающая о принцессах и плачущая по погибшим котам. Ведь после тех событий в ее жизнь пришел кошмар, который она так часто видела во снах, что едва не сошла с ума. И оказалось, это совсем не кошмар и даже не сон, это детское воспоминание, затуманенное взрослым мыслителем.

Бабушкой.

Она заставила Зою извлечь Ангелину, ее разложившееся тело.

Все эти годы Зоя всерьез полагала: всему виной ее больная фантазия, и именно фантазия сделала ее иной, кошмары повлияли на психику, и этого никто не заметил вовремя. Что-то сломалось в маленькой девочке, что оплакивала судьбу котенка. И превратилась трогательная девочка в хладнокровного монстра, который вышел бы на улицу, нашел стаю бродячих псов и разорвал бы их всех. Без колебаний, сомнений и страха. А потом бы всех извлек в качестве эксперимента.

И разгадка всех ее странностей нашлась.

Внезапно.

Но Зое на это уже плевать.

— Я не могла обратиться к другим материалистам, — сухо продолжила Любовь Константиновна. — Это привлекло бы внимание Комиссии, а мои руки были связаны, ведь мне предстояло в одиночку позаботиться о двух маленьких внучках. Неизвестно, что сталось бы с вами, устрой я публичный скандал. Да и скандал учинить… был риск не успеть даже с такой малостью, фон Регенсберги давно уже основа Комиссии, им легко все замять. Пока мы с Георгием выживали в новых условиях, фон Регенсберги поднимались все выше. И выше. Я боялась последствий, это правда. Но и забыть про вашу мать не могла, хотя старалась.

После извлечения Ангелины она и правда старалась.

Уговаривала себя не лезть, быть тише и выждать момент. Но тело ее дочери лежало в морозилке бездушной лаборатории и ждало своего часа. Любовь Константиновна дочь не похоронила, потому что знала: оставить все как есть не выйдет, не в ее характере забывать и идти дальше. Некоторые обиды логично оставлять позади ради выживания, но не убийство единственного ребенка.

ГЛАВА 4

Взяться за масштабное дело в одиночку Зоя не могла. К счастью, в ее странной и полной секретов жизни был человек, которому она доверяла безоговорочно. Человек, от которого у Зои не было секретов.

Речь о ее младшей сестре Тае, в миру – Антонине Вагнер.

Для встречи с Таей пришлось доехать до городка Локарно на озере Лаго-Маджоре. Можно было дождаться Таю дома в Цюрихе, но уж очень сильно Зое хотелось увидеть сестру, которая как раз прилетела на материк вместе с женихом Адди. Через несколько месяцев Тая готовилась сменить фамилию на патроним (Адди родом из Исландии), подготовка к свадьбе шла полным и весьма странным для асоциальной Зои ходом. Тая и Адди постоянно устраивали вечеринки, встречи с друзьями и всякую прочую глупость, хотя можно было просто взять, да пожениться, раз уж это является основной целью.

Зоя выбрала кафе посимпатичнее и устроилась за дальним столиком.

Скинула сестре координаты, заказала эспрессо и приготовилась к ожиданию. Близость лета ощущалась в воздухе, ветер приносил с собой запах цветов и свежей травы, а сама трава резала глаз сочной яркостью. Вдоволь поездив по миру, Зоя могла с уверенностью заявить, что трава такого цвета бывает лишь в Швейцарии. Эта страна стала для нее вторым домом и новым началом, что после тусклого детства в Ленинградской области играло всеми красками.

В глубине души Зоя не понимала, как Тая могла променять величественные горы и альпийские луга на вулканические пустоши, ледяной океан и пронизывающий насквозь ветер. Да еще и замуж собралась осенью, тогда как в Исландии и летом не жарко. Мягко говоря. Во всем этом отсутствовала логика или Зоя не могла ее постичь. Как не могла и понять выбор будущего супруга, который не тянул на яростного викинга. Разве что внешне. Стоило Адди открыть рот, реальность становилась очевидна даже самому ненаблюдательному человеку: этот большой викинг на деле безобиден, как плюшевый медведь. Но плюшевые медведи хороши в детстве, а потом с ними скучно.

Думая о сестре, Зоя едва не пропустила ее появление.

Помог шепоток присутствующих в кафе людей, и это привычная картина: ни одно появление Таи не остается незамеченным, ведь она сногсшибательна. Это не преувеличение и не хвастовство, лишь констатация факта. Тая пошла в мать, Ангелину, унаследовав ее ангелоподобную красоту и талант мыслителя. Она была высокой, хрупкой, с ногами от ушей, белокурыми волосами ниже плеч и глубокими синими глазами. Ко всему прочему, Тая умела улыбаться так, что даже самый угрюмый человек на свете не устоял бы против ее улыбки.

Вот и Зоя немедленно заулыбалась, увидев сестру.

— Зи, как я соскучилась! — Тая буквально выдернула Зою со стула и сжала в крепких объятиях. — Прекрасно выглядишь! Хотя я тысячу раз просила тебя уменьшить количество черного в гардеробе! Адди до сих пор думает, что ты фанатка Slipknot, даже включил одну из их песен в наш свадебный плейлист. Очень мило, правда?

— Сам придумал, сам включил – не вижу ничего милого, — отозвалась Зоя.

— Это ты просто не слышала их песен. Они не для свадебной вечеринки.

— Тогда и вовсе глупо.

Тая закатила глаза и устроилась за столом:

— Он знает, как сильно я тебя люблю, поэтому хочет угодить. К тебе, знаешь ли, не подступиться… поэтому и прошу: разбавь черный чем-то повеселее. И люди к тебе потянутся.

— Ты хочешь, чтобы Адди потянулся ко мне?

— Хочу, чтобы два моих любимых человека поладили.

Зоя решила не отвечать, дабы не затрагивать тему, изъезженную вдоль и поперек сотни тысяч раз. И дело не в том, что поладить с Зоей сложно (в конце концов, она общалась со многими людьми в Комиссии), просто это невозможно для одуванчика Адди. При каждой их встрече он смотрел на Зою с испугом и переводил взгляд с одной сестры на другую, небезосновательно сомневаясь, что две настолько разные девушки могут быть родственницами. Светящаяся блондинка Тая против черноволосой, кудрявой и с южными чертами лица Зои. Вечная улыбка против угрюмого молчания. Умение подарить другому радость своим присутствием против таланта вогнать в депрессию взглядом черных глаз.

Подбежал официант, Тая заказала кофе и салат с авокадо.

В ожидании заказа Зоя ввела сестру в курс дела. Тая слушала молча и мрачнела с каждым новым словом, вокруг нее словно сгустились тучи, даже глаза потемнели до глубокого синего оттенка. В такие моменты Тая неуловимо напоминала бабушку.

— Прежде, чем мы продолжим, я должна кое-что сказать, — Тая задумчиво ковырнула салат и подняла взгляд: — Зи, у нас в жизни буквально все прекрасно. Мы молоды, здоровы и богаты, дедушкиного наследства хватит на шикарную жизнь нам, нашим детям, внукам и даже внукам внуков. Мы выиграли эту жизнь, понимаешь? Можно ее прожигать и радоваться этому, бездельничать, заниматься благотворительностью, искусством или каким-нибудь фридайвингом… а ты вообще можешь завести себе троих мужей, потому что… почему бы и нет! Все возможности перед нами, абсолютно все… — судя по всему, фантазия Таи иссякла на мужском гареме. Она устало отбросила вилку и покачала головой: — Я должна была это озвучить.

— Хорошо.

— Ты не передумаешь?

— Нет.

— Тогда я должна сказать кое-что еще, — заупрямилась Тая, не желая сдаваться без боя. — Не делай такое лицо, а послушай: наша мать никогда нами не интересовалась, даже ты видела ее всего один раз, что за двенадцать лет жизни чертовски мало. И лезть ради этой женщины в пекло… Зи, подумай еще немного. Мы можем разбудить дьявола интересом к старому убийству. Фон Регенсберги на одной ступени с де Веласко, к таким семьям не подобраться без риска кануть в Гипносе за досужее любопытство.

ГЛАВА 5

О работе Зоя уже позаботилась.

Официально виатор Комиссии должен быть беспристрастен и чист, иначе там не задержаться, ведь Комиссия – единственный надзорный орган в мире сноходцев, что занимается расследованиями нарушений, их оценкой, предупреждением, ликвидацией последствий. И это вершина айсберга, подразделений в Комиссии много, и некоторые настолько узконаправлены, что в них годами восседает один-единственный сотрудник, сам себе начальник и исполнитель. Но как материалист Зоя находилась в эпицентре событий и участвовала во многих разбирательствах. Она вовсе не незаметный одиночка из «Поискового центра в Гипносе» или «Отдела разработки».

Это было проблемой.

И одновременно решением.

Комиссия без проблем попрощалась бы с любым нарушителем, если он мыслитель. Мыслителей много, даже одаренных и талантливых. А вот материалистов всегда острая нехватка – результат кровавой истории с их истреблением. И материалисты держатся друг за друга. Сплоченность, ставшая результатом непростого прошлого. У всех в прошлом потери, у всех похожие истории… ни один материалист не сдаст своего. И точка. Поэтому Зоя ждала проблем за самовольное расследование, но не собиралась прощаться с любимой работой, надеясь выкрутиться: с одной стороны опереться на необходимость Комиссии в материалистах, с другой – на поддержку соратников, в том числе главы материалистов Юки Хирано.

В Комиссию Зоя попала благодаря бабушке.

Любовь Константиновна напрягла старые связи и, несмотря на отсутствие университетского образования, Зое дали шанс, несколько простых заданий, с которыми она справилась. За простыми задачами последовали сложные, а там и официальное вхождение в штат. Карьерный взлет Зои был стремителен, а работа с материей сна стала смыслом жизни.

И в этом они с сестрой отличались, ведь Тая мечтала жить с Адди обычными людьми – свободными виаторами. После университета Адди отправился учиться на банального хирурга, тогда как Тая собиралась ждать супруга на загородной ферме в окружении толпы детишек. Зое же до обычной жизни дела не было, мысль о торчании на ферме и детях вызывала тихий ужас, тогда как мир виаторов чувствовался полностью ей подходящим, в нем она хотела находиться, в нем желала вращаться. И Комиссия для этих целей подходила идеально.

Даже с грязными секретами Зои.

Но их она давно научилась скрывать, для большинства выглядя суховатой и сдержанной, но в целом приятной девушкой. Профессионалом, что важнее прочего. Это и оценил глава материалистов Юки Хирано. Он тоже отличался сухостью и воистину японской сдержанностью, благоволил людям, способным общаться коротко и емко, отчитываться о делах без ярких красок собственного мнения. «Глубокие руки неслышно текут», – повторял он. Зоя знала: за нее есть, кому заступиться. Но еще она знала, что Юки Хирано ненавидит сюрпризы, удар в спину он не оценит. Только прямоту.

После разговора с бабушкой и до встречи с сестрой, Зоя навестила Комиссию. Точка перехода пряталась в ее подсознании и вела на высший уровень – там обитали материалисты. Особенное место, наиболее защищенное, ведь материалисты не способны обороняться от вторжения мыслителей. Только почувствовать, может, даже проснуться, защитив разум… но и это зависело от мыслителя. Поэтому Комиссия защищала своих материалистов особенно рьяно, добраться до высшего уровня никому не под силу. Даже тюремные уровни, и те защищены меньше, ведь кому придет в голову туда лезть?

Юки Хирано нашелся в типичном для него месте – парке с осенними кленами. Он проводил в Комиссии так много времени, что воссоздал вокруг себя свое же подсознание. Или даже больше: парк, по которому любил прогуливаться в Японии. И его любимым временем года была осень, как иначе.

Зоя поклонилась и получила приглашение разделить компанию.

В парке нарисовалась деревянная беседка ручной работы, на вид древняя, со множеством темных прожилок и сколов. До беседки вилась тонкая дорожка, окруженная кленами: оранжевыми, красными, розоватыми… Зое нестерпимо захотелось в Японию. Она была там лишь однажды и не в сезон: не увидела ни пушистого снега, какой бывает только в Хоккайдо, ни городов, утопающих в вишневом цвете, ни вот кленов. Тогда было банальное лето.

Разговоры за прогулкой глава материалистов не жаловал, вести беседы полагалось в беседке. Зоя подстроилась под неспешный шаг японца и думала, как построить непростой разговор.

— Сэмпай[1] Юки, — начала она, когда они выпили ароматного чая, — боюсь, я должна на время оставить дела Комиссии. Семья нуждается во мне, я не могу отказаться от возложенной на меня миссии.

— Семья требует от тебя большего, чем ты способна дать официально?

— Боюсь, что так.

Юки Хирано задумчиво кивнул и сказал:

— Как материалист материалисту: риск велик?

Фраза считалась практически заклинанием в мире виаторов, и, разумеется, имела тесную связь с кровавой историей истребления материалистов. Фраза означала готовность прикрыть собрата или выслушать его проблему и не пустить ее дальше. Сказанное останется в окруженной кленами беседке – вот, что пообещал Зое сэмпай Юки. На такое она и не рассчитывала… может, только надеялась.

— Как материалист материалисту: мою мать убили, бабушка хочет возмездия.

— И убийца – не обычный человек.

— Мыслитель из фон Регенсбергов.

ГЛАВА 6

Тая продолжала истязать многострадальный салат. Авокадо из кашицы превратилось в жидкость, но она не переставала крошить бедный фрукт. Зоя не отвлекала, точно зная – сестра что-то напряженно обдумывает.

Наконец Тая подняла взгляд:

— Зи, я подумала… твой кошмар ведь не кошмар, верно?

— Верно.

— Любовь Константиновна подтолкнула тебя на извлечение.

— Да.

Тая грязно выругалась, мешая русский, английский и исландский, затем злобно отбросила вилку и выругалась вновь. Частички жидкого авокадо разлетелись по столу и жирными каплями сползли на пол, но Тая этого не видела, она испепеляла взглядом сестру:

— И после этого ты все равно взялась за дело? За это опасное расследование? Ты хоть понимаешь… ты понимаешь, что наша бабуленька своими сухонькими старческими ручонками исковеркала твою жизнь? Ты понимаешь, что все… из-за нее? Это она тебя сломала, Зи! Она! Извлечение разложившегося трупа в юном возрасте… твоя психика в итоге справилась так, как смогла.

— Сейчас можно только предполагать, — пожала плечами Зоя.

— Да ладно тебе! Это долбанный факт.

— Который давно потерял актуальность.

— Из-за этой женщины… — зашипела Тая и резко замолчала, когда подошел официант. Сестры сверлили друг друга взглядами, пока парень вытирал стол и убирал остатки авокадо и, если Зоя сидела с нейтральной улыбкой, то Тая бесилась, даже кипела от негодования.

Официант ушел, и Тая зло выплюнула:

— Ненавижу ее! Вот ненавижу!

— Ты слишком бурно реагируешь. Бабушка не могла предсказать всех последствий и думала больше о судьбе Ангелины. Я была ребенком, мои воспоминания легко было подправить, что она и сделала.

— Вмешательство в подсознание детей не зря карается законом, — уже спокойнее сказала Тая, по опыту зная, что с сестрой бесполезно общаться на повышенных тонах. — И знаешь, что мне до одури хочется сделать сейчас? Сдать Любовь Константиновну ко всем чертям. Не затрагивай ее выходка тебя, я бы это сделала, клянусь. Преступления против детей должны караться по всей строгости.

— Ты бы ни за что не сдала родную бабушку.

— О, еще как сдала бы! Ты не представляешь, как я сейчас на нее зла. И бесит меня не только ее прошлая выходка, но и настоящая: как, как она посмела обратиться к тебе? После всего, что натворила. Она ведь догадывается, насколько навредила извлечением.

Тут Зоя была согласна:

— Она не догадывается, она знает точно. От герра Вагнера, как-то мы вместе с ним выкапывали труп и тащили его домой. Вагнер понял, что мне очень надо, и помог. И животных он пристраивал. В общем, у бабушки нет иллюзий на мой счет, она точно знает: ее внучка – асоциальное чудовище. Полагаю, поэтому она ко мне обратилась. Сунуться в логово чудовищ и выбраться живым может только кто-то равный им.

— Ты не чудовище, — с мягкой улыбкой возразила Тая. — Просто немного сложнее остальных.

Как бы не так. Зоя – чудовище по всем социальным меркам.

Когда-то и сама Тая считала так же.

Младшая сестричка боялась старшую до дрожи в тощих коленках, хотя Зоя ничего ей не делала, они даже не разговаривали толком. Просто Тая чувствовала: со старшей что-то сильно не так. Говорят, дети всегда такое чувствуют. А Зоя в какой-то момент сломалась… и теперь понятно, в какой именно.

И маленькой девочкой завладела тьма.

В двенадцать лет Зоя начала совершать прогулки. Чаще просто выходила в лес и бродила часами напролет, словно искала что-то, но не понимала, что именно. И однажды нашла в лесу мертвую белку. Повинуясь странному порыву, она притащила белку домой и легла с ней спать.

И извлекла. Проснулась с живым бельчонком.

Как же она радовалась, глядя на живого малыша! И то была не детская радость из-за дарованной жизни, а нечто другое. Темное. То, что заставило потом выходить в лес каждый день, искать. Кошки, псы, птицы… Зоя никого не обходила вниманием. Она не знала брезгливости, когда дело касалось ее маленького мерзкого хобби. Раз за разом Зоя извлекала животных, нарушая бабушкин запрет. Думала, что хорошо прячется.

Зоей двигала жажда исследования нового мира и своей темноты, и в исследованиях она быстро свернула с пути обычного извлечения. Например, выяснила количество кошачьих жизней. И вовсе их не девять, как рассказал старик Вагнер, а намного больше. Зоя сдалась на двадцатой, поняв, что это лишь механизм извлечения, не более. Некое правило, что выполняется всегда одинаково, и неважно, сколько раз его повторить – животные извлекаются и получают новую жизнь, а люди нет. Для них существует свое правило. Отчего-то мир снов разделял живых существ и награждал разными правилами прохождения через материю сна.

До людей Зоя добралась подростком.

Тогда она была уверена: никто не знает о ее грязной тайне. Разве что Тая… но она шарахалась от старшей сестры на уровне инстинктов, она ничего не видела. Но когда Зоя взяла лопату и ночью отправилась на ближайшее кладбище, ее настиг герр Вагнер и сказал, что одна она не справится. В руках у него тоже была лопата, сразу понятно: он в курсе.

Зое было любопытно, что случится дальше.

ГЛАВА 7

Ехать до Цюриха не захотелось ни Зое, ни Тае, они сняли апартаменты с видом на Лаго-Маджоре и устроились на балконе, прихватив холодное розе. Зоя смаковала напиток на вкус, не зная, что значит по-настоящему напиться, Тая пыталась расслабиться и настроиться на непростое будущее. Хотя в тот момент оно таковым не казалось: розовый закат отражался на прозрачной озерной глади, в небе летали птицы, пахло скорым летом. Окружение настраивало на легкий, позитивный лад, и только умом обе сестры понимали: бабушкино желание докопаться до истины несет за собой тьму. Возможно, прямо сейчас вместе с закатом уходит последний спокойный вечер.

— Думаешь, Ангелина может быть дочерью Лютольда? — спросила тихо Тая. Она успела просмотреть часть файлов по семье фон Регенсберг и, конечно, разглядела многочисленные фотографии, что прилагались к каждому из дел. И логично пришла к тому же выводу, что и Зоя чуть раньше.

— Была такая мысль.

— Она похожа на Лютольда, да и на всех них… вся такая истинная арийка.

— Не будем спешить с выводами, — решила Зоя. — Вспомни бабушкины портреты: в молодости она тоже была синеглазой блондинкой, вполне бы вписалась во вражеское семейство как близкая родственница. Без сомнений, Любовь Константиновна недоговорила, но хочется верить, что ее тайна не настолько масштабна. И я бы поняла, случись эта история в ее молодости, когда у них с Лютольдом размолвка произошла, когда они учились, но Ангелину она родила после двадцати лет брака, живя при этом в России. Мне это видится сомнительным, поэтому предлагаю не ударяться в сочинительство. Тем более, бабушка всегда описывала брак с дедушкой как образец доверия, любви и взаимопонимания, и дочь от врага в эту картину не вписывается.

— Но я была лучшей в Ватнамтоке, — напомнила Тая. — Лучшей среди всех, всех местных мыслителей.

— И ты молодец.

— Это странно.

— Странно, что ты собираешься растратить талант, разводя овец.

— Мы с Адди не собираемся разводить овец.

— Разве не этим занимаются на исландских фермах?

— Понятия не имею, чем там занимаются, да и время ли сейчас это обсуждать? Узнаю, тогда и расскажу. Я вспомнила о своих успехах не ради очередного упрека, Зи, а чтобы… не знаю… — Тая подлила себе розе и сделала жадный глоток. — …каждое новое поколение виаторов сильнее предыдущего, помнишь? Учитывая, что отцы наши представляют собой что-то среднее между панками, бомжами и наркоманами, вывод напрашивается сам: дед мой вовсе не материалист, а весьма одаренный мыслитель. Тогда успехи в учебе объяснимы.

— Не будем спешить с выводами, — повторила Зоя.

— Иногда меня бесит, что на тебя не действует алкоголь! Мне, знаешь ли, хочется эмоционально и совсем не уважительно обсудить нашу любимую бабуленьку и ее многочисленные секреты. Я больше двадцати лет живу в секретах, вспоминая то о пропавшей матери, то о неизвестном отце, то о других странностях вроде моего необъяснимо мощного таланта! И это хочется обсуждать, об этом хочется кричать! — Тая усмирила пыл и добавила уже тише: — С Адди у нас такого никогда не будет. Никогда. Только любовь, доверие и отсутствие мрачных секретов. И ферма рядом с океаном, а еще ужины с его большой нормальной семьей каждую субботу, на которые будешь прилетать и ты…

— И бабушка?

— Всегда поражалась тому, что ты… что-то к ней чувствуешь.

Младшая сестра ошибочно полагала, что у Зои проблемы с эмоциями и она их не испытывает, что не совсем так. Просто Зоя с детства привыкла окружать себя защитной стеной и думать, прежде чем говорить, наблюдать, как реагируют другие люди, повторять… и от этой привычки уже не избавиться. А эмоции… может, их было меньше, чем у других, но они были. Тихая заводь вместо бурлящего потока, но вода есть вода.

— Не будем спешить с выводами и путаться в семейных ветвях, — повторила Зоя, но на этот раз добавила: — Не забывай, что я тоже дочь Ангелины и мой талант материалиста унаследован от дедушки.

— От дедушки ли?

— Это кажется правдой. От кого еще можно такое унаследовать? Вряд ли Ангелина в своих скитаниях по миру умудрилась случайно выловить материалиста, да еще и забеременеть от него. Слишком… фантастично.

С этим Тая ворчливо согласилась, хотя сомнения у нее явно остались.

Стемнело, на балкончике похолодало и девушки вернулись в апартаменты. Тая развалилась на широкой кровати, раскинув по сторонам руки, ее светлые волосы спутались, щеки горели алым от выпитого вина и горечи, что мучила ее всю жизнь. Зоя в который раз поняла, насколько Тая другая, насколько просто ее ранить.

Пока Зоя бабушкины недомолвки воспринимала как должное (в конце концов, своих у нее не меньше), Тая по-настоящему страдала под гнетом семейных тайн. Возможно, поэтому она стремилась к жизни на ферме и созданию собственной семьи, которая будет нормальной. Обыкновенной, прозрачной, непримечательной. Пусть и со способностями виаторов, но ее дети сами выберут свой путь, а Тая не будет спорить и прятать их в глуши. Ответит на все их вопросы, а дети не будут страшиться их задавать.

Все это читалось у Таи в глазах, все ее действия об этом кричали.

Зоя не сомневалась – сестра так легко кинулась в это расследование, да еще перед свадьбой, чтобы поставить финальную точку в отношениях с бабушкой. Чтобы растоптать семейную драму и перешагнуть через нее, гордо задрав подбородок. Зоя только надеялась, что все не выльется в еще большую драму.

ГЛАВА 8

Зое еще не приходилось бывать на гонках и даже ими интересоваться. Нет, она слышала, что подобный вид спорта существует, но в другой от нее реальности. Где виатор и где какие-то гонки… казалось бы. Но некто Эрих фон Регенсберг рассуждал иначе. Будучи потомственным мыслителем из известной семьи, он выбрал путь публичного виатора.

Обычно такое выбирают малоодаренные сноходцы, которым больше некуда податься. Публичная личность зачастую приносит немало пользы Комиссии, Зоя сама не раз сталкивалась со знаменитостями во время расследований, а иногда и использовала их мнимую власть в своих целях. Публичные виаторы не уважались остальными, считались легкомысленными, ленивыми и… отбракованными. Презрение не выказывалось прямо, но и не скрывалось. Это настоящий талант – одной вежливой улыбкой вывалить на человека ядовитый негатив. У Зои с такими играми не складывалось, поэтому к публичным она относилась ровно так же, как и к остальным – никак, лишь держа в уме их слабость перед остальными.

Эрих фон Регенсберг оказался одним из публичных – он был гонщиком. Поэтому и стал легкой мишенью, к которой стоило приглядеться. Мишенью, через которую можно забраться повыше, провести разведку и приблизиться к змеиному логову так, как не удавалось еще никому.

На изучение семейного древа и поиска этой самой мишени ушло немало времени. Тая и Зоя, привычные к своей семье из трех человек, с недоумением разглядывали имена детей и внуков на редкость плодовитого Лютольда фон Регенсберга. Он словно собирался захватить мир своим огромным семейством. И ведь чем больше эта семья, тем обширнее круг подозреваемых. Ангелина погибла в замке фон Регенсбергов и была там спрятана. Закопана в винном погребе после рокового выстрела.

Убийцей должен быть член семьи, иначе не выходит.

Выстрел мог быть случайным, но последующее удушение нет. Сделанное напугало убийцу, он добил жертву (сам или кто-то пришел на помощь), спрятал тело и забыл о нем, думая, что древний замок сохранит секрет. Сколько их хранится в подобных замках… но не вышло. Да, все могло быть именно так, но исключать тысячу иных вариантов не стоит. Старые дела особенно трудны – часто уже ничего не раскопать, даже в памяти. Все зарыто слишком глубоко, погребено под слоем прошедших лет, а многие участники событий мертвы.

— Лютольда подозреваем в первую очередь, — рассудила Тая. — Это сейчас ему девяносто семь лет, и он почтенный старец, а на момент смерти Ангелины было сколько? Лет восемьдесят с небольшим? Уверена, он живчик еще больший, чем наша бабушка, а у нее даже колени в пасмурную погоду не болят. Далее дети Лютольда: Клементина, Кристиан, Кассиан и Констанс. Младшему сейчас пятьдесят, все под подозрением.

— Кассиан и Констанс мертвы и были мертвы на момент смерти Ангелины.

Тая с готовностью закивала:

— Их вычеркиваем. Нам же проще, меньше подозреваемых. Хотя и перечисленной троицы за глаза: все как один расисты, шовинисты, нацисты… можно поставить любое слово с окончанием «-исты», оно подойдет. В бабушкиных файлах на всех достаточно мерзости… ладно, дальше дети Клементины: Лютольд-младший сорока лет, Жуль – ему тридцать три, Констанс – тридцать, и Эрих Леонхард – двадцать один год, почти двадцать два. Готова исключить из списка подозреваемых только Эриха, хотя… нет, пусть остается. Четырехлетка способен совершить выстрел, тем более, четырехлетка с такой фамилией. И остаются у нас дети Кристиана: Пауль, Люсьен, Шарлотта и Фаустина. Последняя троица родилась не так давно, чтобы убить нашу мать, а вот Паулю двадцать восемь, он в списке.

Зоя мысленно напомнила себе, что сестра опыта в расследованиях не имеет, в Комиссии не работает и фактически только что выбралась из Таиланда, где шесть лет пила кокосовую воду, ела маракую и училась серфингу. Ее энтузиазм вызывал улыбку, Зоя решила действовать с сестрой мягче. Ведь кто знает, вдруг личное расследование приведет ее в Комиссию? Вдруг она решит, что на ферме скучно и мир виаторов может предложить больше?

— Список подозреваемых составлять рано, — сказала Зоя. — Тем более, сейчас нам нужен не подозреваемый, а человек, в воспоминания которого мы можем забраться и подсмотреть какой-нибудь семейной грязи. Во-первых. Во-вторых, этот же человек может привести нас к другим фон Регенсбергам так, чтобы это не вызвало подозрений. У нас есть зацепка – незадолго до смерти Ангелину видели на Ибице в примечательной компании. Бабушке рассказал об этом старый знакомый, и совпадение это или нет, но после того разговора у него случился сердечный приступ.

— Что за сердечник оттягивается на Ибице?

— Николай Костров, мыслитель Комиссии. Он не оттягивался, летал по делу.

— Мутная история. Его смерть расследовали?

— Не особо – на момент приступа ему было восемьдесят лет. Возможно, никакой тайны в его смерти нет, но сам факт… он видел Ангелину на Ибице, успел рассказать бабушке, что рядом с Ангелиной присутствовал фон Регенсберг. После этой новости бабушка решилась на извлечение, а когда вспомнила о свидетеле и попыталась с ним связаться для уточнения деталей, оказалось, что он мертв.

— Почему сразу не спросить чертово имя?

— Может, на тот момент это казалось неважным, — пожала плечами Зоя. — Фон Регенсберги для нее все равно на одно лицо, этакое очень злое и чинящее неприятности лицо. Красная тряпка для разъяренного быка.

— Они и правда все на одно лицо, — буркнула Тая. — Атака клонов.

— Мы должны отследить эту связь и посмотреть, что там с Ибицей. Найдем фон Регенсберга, что сопровождал Ангелину, залезем в голову к нему. Параллельно с этим присмотримся к семейству. Без преждевременных обвинений и теорий на пустом месте, пока мы собираем информацию. Так же у нас есть внезапная смерть Николая Кострова и пропажа нанятого бабушкой частного детектива – Томаса Блэквелла.

ГЛАВА 9

Гран-при Монако было со всех сторон идеальным выбором – из-за историчности трассы и модности города на гонку съезжалось немало звезд, желающих попасть в командные боксы было не счесть, все мелькали, суетились, заводили новые знакомства и жадно общались… в Монако затеряться легче всего. Остаться незамеченными в наплыве знаменитостей.

Зоя не знала, стоит ли сегодня знакомиться с Эрихом.

Возможно, для начала на него лучше посмотреть, понаблюдать со стороны… облажаться нельзя, выказать интерес к старому убийству нельзя. Все должно быть тонко и естественно. Так Зоя еще не действовала, обычно она показывала удостоверение отдела специальных расследований и выкатывала список требований Комиссии, вот и вся тонкость.

Объект она изучила накануне, пролистав статьи в интернете, оценив мир современных гонок. Вроде бы ерунда, ведь что могут рассказать о человеке какие-то интервью? Но что-то еще могут. Многое об Эрихе фон Регенсберге Зоя уже поняла, и информация… была любопытной.

Эрих выступал за одну из самых известных команд и считался юным дарованием, гонщиком старой школы, каких не осталось в нынешнее время. Резкий, неуступчивый и наглый, он не страшился выдавливать соперника на грани с нарушением, в любой борьбе участвовал до конца. Не раз из-за этого попадал в аварии, но никогда не оправдывался, что в мире современном равноценно самоубийству. За Эриха оправдывались его боссы: нахваливали юное дарование, указывая, что дарование именно юное, горячее, а значит, ему многое простительно. Каждая выходка Эриха привлекала внимание, о нем писали, писали и писали, эксперты разбирали его действия, переговоры с командой, кто-то предлагал «найти на него управу», кто-то восхищался, а кто-то звал «рентачем» из-за происхождения – богатых сынков в мире гонок уважали не слишком. Из-за Эриха ввели новое правило: гоняться на высоком уровне можно только совершеннолетним.

Несмотря на шумиху вокруг горячего поведения на трассе, вне гонок Эрих был незаметен и редко общался с прессой. Только на обязательных мероприятиях, и там высказывался короткими фразами-обрубками, при этом на лице его читалась откровенная скука. Пожалуй, ярче всего эту свою немногословную сторону Эрих показал во время первого завоеванного чемпионства. И тогда он не просто победил, а стал самым молодым чемпионом в истории королевских гонок, и его команда одержала победу в Кубке Конструкторов[1] впервые за двадцать лет. Это было настоящее достижение, и на бурные поздравления команды по радио Эрих ответил сухое: «Окей», и отключился. И правильно – о чем еще разговаривать? Он часто отказывается от интервью с заявлением, что ему лень говорить об одном и том же.

Прочитав столько всего об Эрихе, Зоя увидела в нем что-то для себя любопытное. Завораживающее. До покалывания где-то между лопатками, до желания узнать больше. Ей не терпелось посмотреть на парня своими глазами, а не сквозь обожание/ненависть прессы. Без преувеличений, трезво.

Гонка в Монако, пусть и была исторической, но с современным регламентом превратилась в скучную: ширина машин и узость трассы не позволяли совершать обгоны, выигравший поул-позицию[2] брал и гонку, если команда не ошибалась с тактикой. Эрих стартовал первым, старт не проиграл и вскоре оторвался от соперников и улетел в космос. Это была легкая победа, не интересная.

На финише Эриха команда выбежала встречать героя, кто-то повис не решетке, размахивая красными флагами, загудели припаркованные в бухте яхты… на гоночном треке и без того было громко, но после этой победы у Зои заложило уши. На линии финиша флагом размахивал знаменитый актер. Сделав еще один круг по дорогам Монако, Эрих загнал машину под подиум, следом заняли свои места серебряный и бронзовый призеры. Зоя наблюдала за происходящим со стороны, хотя как официальный гость команды могла встать ближе, впитывая эту радостную атмосферу.

Но фанаткой гонок она не была, всеобщая радость ее не трогала.

Зоя смотрела на Эриха цепко и внимательно.

Следила за тем, как он снял шлем, пригладил пятерней растрепанные, влажные от пота волосы. Как его били по плечам и поздравляли, обнимали другие гонщики. Парни, занявшие второе и третье места, демонстрировали радость ярче, улыбались шире, но и в Эрихе, несмотря на его скупость, чувствовался духовный подъем. В этот момент Зоя поняла, почему фон Регенсберг стал публичным виатором – это был не бунт против семьи, не показательное выступление, а подлинная страсть, которая превыше всего.

Зое всегда нравились люди, у которых находилась такая вот страсть к своему делу, желание заниматься чем-то настолько сильное, что остальное уже не так важно. Да, такие люди сложны и зачастую неприятны (а Эриха никто не считал приятным, даже его искренние фанаты использовали слово «неоднозначный»), но для Зои страсть и внутренний огонь перевешивали остальное.

Эрих и остальные призеры ушли готовиться к награждению.

Велась прямая трансляция каждого их шага, в командных боксах висело с десяток экранов, на которых все можно было увидеть своими глазами. Зоя подошла к одному из них, продолжая жадно наблюдать.

Внутри поселилось непонятное волнение.

Гонщики со второго и третьего места весело переговаривались, глядя на хайлайты прошедшей гонки – новичок попал в аварию, еще двое гонщиков пострадали в борьбе… Эрих молча пил воду и иногда кивал, если к нему обращались напрямую. Радость от победы прошла, но это быстрая эмоция, так всегда и бывает.

Началось награждение, командные боксы опустели – все вывалились на улицу смотреть на происходящее вживую. Гонщиков награждала княжеская семья Монако. Отзвучали гимны, открылось шампанское, коим призеры щедро облили друг друга с ног до головы по старой традиции. Досталось даже Эриху, хотя Зоя видела – другие гонщики обращали на него внимание неохотно и только из необходимости, чтобы потом не возникло скандала. Эриха то ли побаивались, то ли сторонились на всякий случай.

ГЛАВА 10

У Зои было множество сдвигов, поэтому сексуальная направленность одного из них неудивительна. Лет до восемнадцати Зоя не слишком интересовалась этой стороной жизни, но это скорее из-за отшельнического существования, что вели они с бабушкой и герром Вагнером.

Но потом Зоя случайно познакомилась с симпатичным соседом – Вадимом. Он был старше ее лет на семь, все время улыбался и смешно шутил, Зоя и не заметила, как начала ждать новых встреч с предвкушением чего-то большего. Вадим много говорил о себе, мог без перерыва делиться веселыми историями из жизни, Зоя считала его открытой книгой, человеком, что просто не может иметь секреты. Она все время сравнивала его с собой, молчаливой угрюмой девочкой с боязнью ляпнуть лишнее, и сравнение это играло всеми красками. Казалось, они противоположности, поэтому и притянулись.

Вадим стал первым парнем Зои, они провели вместе лето. Само собой, Любовь Константиновна заметила эту связь и Вадима сразу окрестила nebulo. Она часто использовала этот прием, именуемый Таей «презрительной латынью» – когда человек напротив недостаточно хорош, чтобы проявлять к нему вежливость и изъясняться на понятном ему языке. Вадима бабушка обозвала туманным, имея ввиду его жуликоватость. И бабушка оказалась права.

Открытый и приятный Вадим прятался в Ленинградской области, потому что его полиция разыскивала. За серию ограблений и убийств. Оказалось, так работал «приятный парень»: втирался в доверие, попадал в богатый дом, оглядывался… и часто его деятельность заканчивалась печально из-за несвоевременного возвращения хозяев. Вадим не считал убийство чем-то ужасным, он считал, эти люди сами виноваты – нечего менять планы и возвращаться! Он искренне пытался сохранять жизни, люди сами выписывали себе приговоры.

Милый парень оказался чудовищем, до которого Зое далеко даже с ее тараканами.

Тогда она впервые поняла, что сидеть и лелеять мысль о том, как она ужасна, не стоит. Есть кошмары и пострашнее. Есть люди намного опаснее, и это люди с располагающими улыбками, о которые так легко греться. Вадим даже не был виатором, так… мелкая сошка, ведущая охоту на слабых и беззащитных.

После случая с Вадимом Зоя долго разговаривала с герром Вагнером. Они обсудили произошедшее и чувства Зои – а у нее их особо и не было. Разве что обида на свою слепоту, она ведь могла что-то увидеть и стать той, кто поймал монстра. Но не хватило опыта и наблюдательности, она не разглядела чудовище за маской улыбчивого парня, потому что занималась бесконечным сравнением с самой собой.

После случая с Вадимом Зоя была осторожнее с парнями, но каждый раз что-то шло не так. На жутких убийц она больше не напарывалась, но в ее почетном списке имелся безумный сектант-кошмаропоклонник (до встречи с астралом Нико Вайсбергом она и не знала, что такое существует), альфонс и серийный внедритель.

О последнем она тоже не знала, пока не наткнулась лично: оказалось, некоторые мыслители выбирают себе в пару материалистов или астралов, чтобы легче было управлять их разумом, корректировать неугодные действия. И этот человек работал в Комиссии, как и сама Зоя, он прекрасно знал, чем грозят подобные нарушения. Зоя отправила его в Онир, правда, всего на несколько месяцев. После возвращения он лишился места в Комиссии и обещал отомстить. Зоя обещала вернуть его в Онир в таком случае, с тех пор у них затишье.

Кроме этих ярких мужчин с Зоей случались романы и помельче, но каждый был с привкусом «плохого парня». Зоя раз за разом, с завидным упорством, выбирала мужчин с гнильцой и не могла с этим что-то поделать. Хотя старалась, не зря же подбирала пару в Комиссии – уж там-то ей не мог встретиться очередной сомнительный тип. Оказалось, очень даже мог и встретился. Тот самый внедритель.

Тая говорила, что Зое следует работать над собой, ценить себя и любить, ведь она лучше всех, достойна большего и так далее… но вся эта возвышенная психология не помогала в реальной жизни. И из Таи так себе советчик: за ее плечами не было неудачных отношений, и ни разу она не натыкалась на плохих парней. Только на идеального Адди, за которого и выходит замуж. А Адди… ну, он Адди. Зоя таких мужчин не дух не переносила и избегала, справедливо полагая, что даже альфонс, и тот партия получше. Как минимум повеселее. Это замкнутый круг.

В общем, сестра была права – если Эрих так быстро приглянулся Зое, с ним что-то не так. И «не так» очень сильно, ведь Зоя впервые запала на человека, даже с ним не поговорив. Так, посмотрев со стороны, почитав интервью… это рекорд. И рекорд грозил неприятностями.

Думая об этом, Зоя покинула командные боксы и завернула за угол.

Чуть дальше начиналась парковка, забитая спонсорскими машинами – все блестели на солнце и резали глаз пестрыми цветами. Неплохо. И, несмотря на многолюдность, было что-то особенное в этой атмосфере, в запахе испорченной на трассе резины, в звуках ревущих двигателей. Даже уши закладывало…

— Сигареты не найдется?

Рядом с Зоей стоял Эрих фон Регенсберг собственной персоной.

Переодеться он не успел, до сих пор щеголял в гоночном облачении, спустив верхнюю часть комбинезона и повязав ее у пояса. Зря – без комбинезона он остался в термоводолазке, которая обтягивала парня, как вторая кожа, демонстрируя его худобу и скудные куриные плечики. За эти его плечики взгляд Зои зацепился особенно: почему, глядя на них, она не испытывает… что-то вроде жалости? Почему он ей нравится с такими плечиками? Почему предвкушение постепенно скручивается в животе тугим узлом и не отпускает?

ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 11

ЧАСТЬ 2. ВТОРАЯ ФАЗА СНА

.

Более глубокая фаза сна.

Частота сердечных сокращений и температура тела снижаются, но громкие звуки все еще могут разбудить человека.

.

.

ГЛАВА 11

Пока Зоя фрахтовала самолет до Ибицы, решив, что в нынешней ситуации разумнее дернуть за другую нить, а над прежней еще поразмышлять, Тая запивала новости ударной дозой кофе. Не нравилось ей, что все пошло не по плану, да настолько, что Эрих фон Регенсберг сам пошел на контакт.

— Нормальная жертва не прыгает в рот охотнику, так может поступить только опасный хищник, — уверенно заявила Тая. — Вот тебе и подтверждение моей теории! Эрих – зло во плоти! Хищник.

— Возможно, — ответила Зоя.

— Возможно?! Нет, Зи. Это факт.

— Факт не может быть подтвержден домыслами и эмоциями.

Тая в несколько глотков допила кофе и яростно швырнула стакан в уличную мусорку. Стакан покачался на накиданной гостями Гран-при горе из похожей посуды, не удержался и упал вниз, где его подхватил ветер. Тая понеслась вдогонку по набережной и едва не заплакала, когда стакан упал в воду и быстро исчез среди пришвартованных рядом белоснежных яхт. День у Таи не задался.

— Вот и я внесла свою лепту в загрязнение мирового океана, — пробормотала она, возвращаясь к Зое. — Не рассказывай об этом Адди, он расстроится.

— Разговоры с Адди – последнее, что меня в жизни интересует.

— Зря ты так. Он считает тебя очень интересной и необычной.

Зоя промолчала.

— Тебе самой не показалось странным поведение Эриха? — спросила Тая минутой спустя и сама же ответила: — Конечно, показалось. Иначе мы бы сейчас не летели «раскручивать другой след», а занялись этим парнем вплотную. Он узнал, что ты из Комиссии и подошел, чтобы предупредить. Чтобы ты не приближалась. Думаю, дело в этом.

Зоя с выводами сестры была согласна лишь отчасти:

— Не логичнее позволить мне приблизиться, чтобы понять, что я задумала? Или пресловутое «держи врага ближе» теперь не актуально?

— Очень даже актуально, позвал же он тебя… куда-то там.

— Не уверена, что он рассчитывал получить согласие.

— Поэтому я и сказала: это была попытка тебя отпугнуть. Может, он знает о тебе больше, чем нам кажется. Не только о Комиссии, но и о твоей настоящей фамилии, например. О тесной связи с его семьей. Кто знает, а ну как Лютольд фон Регенсберг тоже все эти годы собирал досье на бабушку и демонстрировал наши фотографии всем членам семьи? Будь у меня враги, я бы так и делала. Хотя бы для своего спокойствия: если мои дети и внуки будут знать врага в лицо, то не позволят себя обмануть.

— Хороший план на будущее, — нашла плюсы в представленной стратегии Зоя. — Но боюсь, у Лютольда за его долгую жизнь целый фотоальбом с такими фотографиями мог скопиться. Каждого врага и его родственника в лицо еще запомнить надо. А потом опознать вживую, ведь фотографии о многом врут.

Как они врали об Эрихе – со снимков на мир взирал угрюмый страшный мальчишка, тогда как в жизни… Эрих все еще не отличался привлекательностью, но было в нем нечто, не переданное фотографиями. И это теперь не давало покоя Зое.

— Но мы все равно бежим на Ибицу.

— Мы не бежим. Мне надо время подумать.

Об Эрихе фон Регенсберге, о чем сестре лучше пока не знать. Тая все поймет неправильно и начнет с ума сходить… еще больше. Она и так на этом парне зациклилась, она и так увидела слишком много. Поэтому лучше ей не догадываться, насколько она права в своих подозрениях.

Тая окончательно скисла:

— О, это еще хуже! Лучше бы мы бежали в страхе, чем… так.

— Как?

— Брось, Зи. После разговора с Эрихом ты вернулась с горящими глазами и такой улыбкой… я такую у тебя еще ни разу не видела, а мы сестры! Мы бежим, потому что ты не хочешь наломать дров. Это правильно, конечно, но… какого черта!

— Кто-то выпил слишком много кофе, — Зоя мысленно корила Таю за излишнюю прозорливость, а себя – за улыбку, которую не получилось проконтролировать. — И это сразу после шампанского. Кстати, что там Адди думает насчет кофеина и алкоголя? Помнится, при мне он поглощал фермерский салат и запивал его морковным соком.

— Не думай, что я не замечаю твои ядовитые укольчики в его сторону. Знаешь, что я заметила еще? Как ты пытаешься сменить тему!

Зоя закинула телефон в сумку и бодро сообщила:

— Самолет будет готов к вылету через час, нам пора в аэропорт. На твоем месте я бы постаралась выспаться за перелет, ведь ночью нам предстоит извлечение. И… нет, вряд ли мы успеем покопаться в чьих-то воспоминаниях, точнее, не успеем узнать, куда копать… что ж, оставим на следующую ночь. И впереди еще много таких ночей – дельце непростое.

— Извлекать будем Томаса Блэквелла?

— Конечно. Нужна экспертиза по его телу, я договорилась с лабораторией и экспертом. Он не виатор, но иногда нанимается Комиссией, вопросов не задает, приучен действовать молча. Для него тело будет рядовым случаем, а мы получим необходимую информацию, пока будем искать новые зацепки.

ГЛАВА 12

В мире снов таилось немало опасностей, скрытых и явных, известных и еще не открытых. И только мыслители умели управлять происходящим во сне, но даже они не всегда справлялись с угрозами. Зоя была материалистом и в мире снов могла сгинуть даже без угрозы, заплутав. Поэтому материалисты не перемещались по снам в одиночестве, только в компании мыслителя.

Но и для мыслителей в мире снов существовали ограничения. Они не умели перемещаться по подматерии сна – месту, где сон сталкивался с реальностью. Именно подматерия позволяла вытащить из мира снов реальные предметы, животных и людей.

Или найти спрятанное.

Отдавая Зое материалы расследования, Любовь Константиновна наверняка предполагала, какие шаги предпримет внучка, что она сделает в первую очередь. Поэтому среди документов, отчетов и фотографий Зоя нашла почерневший от времени серебряный портсигар с выгравированным на нем именем. Портсигар принадлежал Томасу Блэквеллу – пропавшему много лет назад мыслителю, и именно портсигар поможет найти мужчину в подматерии и вытащить в реальный мир.

Зоя думала – отчего же его поисками не занялась Комиссия? Тогда и извлечение могло произойти годами ранее. Но… Зоя трудилась в отделе специальных расследований более семи лет и точно знала, как это бывает. Материалистов мало, их кидают в дела первостепенной важности, а Томас Блэквелл был одиноким мужчиной, который на момент исчезновения успел рассориться с доброй половиной виаторов. Его деятельность была специфичной, он всегда балансировал на грани серьезных нарушений и успел нажить множество врагов. Фон Регенсбергам было легко похоронить это дело об исчезновении.

И сегодня Зоя извлечет груду старых костей.

Засыпая, она волновалась об одном: как бы Тая не сбежала, увидев подсознание сестры. Оно… конечно, оно странное. Как правило, Сомнус менялся внешне, если виатор крепко спал – тогда окружение приобретало черты сна, порой яркие, порой мрачные… любые. И если не углубляться в подсознание спящего, то Сомнус будет просто его сном.

Но под гипнотином все иначе.

Осознанный сон демонстрировал подсознание во всей красе, и там редко что-то менялось. Может, только у впечатлительных подростков. Но Зое двадцать девять, и ее подсознание говорило многое о хозяйке. Горы и альпийские изумрудные луга кричали о любви к Швейцарии, неправдоподобно-черное небо – о личности самой Зои. Жидкая грязь под ногами намекала на кошмар, что она пережила в двенадцать лет, ведь если приглядеться, под жидким земляным слоем проглядывали человеческие кости. Они хрустели под ногами, и хруст этот слышался плачем навзрыд и громом на черном небе.

— Миленько, — Тая опередила сестру. Напуганной она не выглядела, улыбалась и оглядывалась с заметным любопытством, но точно не с ужасом.

Заметив, как она пытается понять, что прячется под слоем жидкой грязи, Зоя покачала головой:

— Не стоит.

— Я мыслитель, Зи, — хмыкнула сестра, оторвав взгляд от ботинок, — и многое видела. Поверь, твои ужасы – не ужасы вовсе, а так… отражение депрессивной натуры. Куда страшнее попасть в голову человеку, который в жизни мил и обаятелен, а в башке у него фарш и расчлененка.

— Расчлененку я тебе сегодня обеспечу.

— Жду с нетерпением. Но Зи, я должна это озвучить: в твоем подсознании нет ничего ненормального. Лишь детская травма, на которую тебя обрекла бабушка.

— Хватит обсасывать эту тему, нас ждет дело.

Тая поддела ногой выпачканную в грязи кость и пожала плечами:

— Я буду повторять это снова и снова, пока ты не поверишь.

— Я верю. Но мне все равно.

— И это для меня вечная загадка.

Подматерия пряталась в мире снов как ее часть, невидимая для мыслителей. Зоя легко шагнула за границу сна, вытащив за собой сестру. Теперь они шагали по морскому дну, огибая острые кораллы и глядя на уплывающую от нежеланных вторженцев рыбу. В компании с Таей морское дно выглядело красочным, кораллы и водоросли пестрели множеством оттенков, ведь воображение мыслителя действовало на окружение. Явись Зоя на морское дно в одиночестве, пришлось бы плутать в темноте, ведь на дне морском не может быть всей этой голубой прозрачности, словно кто-то затащил вниз персональное маленькое солнце.

— Его утопили? — прошептала Тая, с восторгом наблюдая за плавающей вокруг рыбой. Она сжала руку сестры крепче, заметив вдалеке крупную акулу, но вспомнила, где они находятся и потянулась в ту сторону.

— Мы не в океанариуме, — отрезала Зоя, пресекая попытки прогуляться-оглядеться. — В конце концов, не ты ли рассказывала, что мыслители видят невозможное? Уверена, завалящая акула – не предел твоих мечтаний.

Тая поморщилась:

— Ты не понимаешь. Все, что я вижу – нереально, а эта акула существует и прямо сейчас плавает где-то… кстати, где мы? Поняла, неважно. Так вот: эта акула существует, и все увиденное тоже существует, Зи. Вы, материалисты… знаешь, у меня была подруга-материалист в Ватнамтоке, но она не рассказывала, что у вас все… так.

— У нас все не так.

Наконец Зоя увидела нечто, напоминающее кость. Вокруг нее поблескивали остатки пакета… без яркого света, принесенного мыслителем-Таей, пришлось бы шарить по морскому дну очень долго. А тут помог блеск пакета, надо же!

ГЛАВА 13

На следующий день они отправились на прогулку по центральным пляжам и тусовочным местам, что были актуальны десятки лет назад. Необходимо было нащупать нить, что привела бы к прошлому и позволила увидеть Ангелину сквозь стекло чужой памяти. Но Ибица – вовсе не то место, где люди оседают на десятилетия, это скорее исключения. Иголки в стогах тусовочного сена.

Тая взяла на себя лавочки с сувенирами, Зоя обходила рестораны с глубокой историей и бары с гремящей внутри рок-музыкой, такими могла прельститься Ангелина, если верить историям бабушки. Подобный опрос был стандартной частью любого расследования.

Сестры встретились на набережной – к обеду там вовсю гремела музыка, и люди, что тусовались до утра, как раз выползли завтракать и продолжать безудержное веселье. Пахло алкоголем и кремом для загара, но больше всего – травкой.

— Что у тебя? — спросила Зоя.

— Есть как минимум трое старожилов, — охотно ответила Тая. — Ангелину никто из них не вспомнил, тут столько людей из года в год… но я думаю, можно попытаться отыскать ее в их воспоминаниях. Сомнус хранит то, о чем не догадывается сам человек.

— Ты показывала кому-то фото Ангелины?!

— Конечно, я подумала, так будет проще.

Зоя мысленно выругалась.

— Больше никогда так не делай, — сказала она. — Ангелину, быть может, никто не помнит, но вот девицу, что трясет чужой фотографией и расспрашивает народ, не забудут еще долго. А мы не привлекаем внимание к расследованию.

— Ага, вот только Эрих фон Регенсберг нас видел.

— Именно. И одну встречу можно списать на случайность или на расследование Комиссии, мало ли какие нарушения я искала, а вот раскручивание следа на Ибице ясно указывает, чем мы заняты. Так что не тряси фотографиями, а просто отбирай кандидатов за непринужденной беседой.

— Есть, босс!

Они опять разошлись, а вечером сверили списки – всего набралось около двадцати человек. Тае предстоит огромная работа, и Зоя тут не поможет – она не мыслитель. Она сделала, что могла – у каждого из кандидатов позаимствовала личную вещь, чтобы облегчить сестре поиски. Хотя по-настоящему сильный виатор может справиться и без проводников, тем более, речь шла о простых людях. С такими даже паразиты не нужны – для мыслителя они открытая и беззащитная книга. Многие нечистоплотные виаторы этим пользовались, хотя Комиссия и отслеживала случаи опасного вмешательства. Но тут такое дело… все отследить невозможно.

— Будь осторожна, — укладывая сестру спать, сказала Зоя.

— Я не маленькая девочка, Зи. Справлюсь.

— Хорошо.

— За ночь успею обойти человек семь… или десять. После буду отсыпаться как самая заядлая тусовщица. И помни, что ты мне обещала: поход на пенную вечеринку, день на пляже.

— Будет тебе вечеринка.

— Ура! Сестринские выходные – всегда о них мечтала! Правда, без присутствия убийства на фоне, но что поделать – всем порой приходится терпеть неудобства, — Тая приняла гипнотин и отключилась.

Зоя хотела напроситься с сестрой, но точно знала – материалист в таких случаях скорее лишняя нагрузка, чем помощь, поэтому осталась. Наспех поужинала и открыла новостную ленту – ее интересовали последние новости из мира гонок. С какой стати ей таким интересоваться? Хороший вопрос, но она теперь интересовалась. Прочитала все последние интервью Эриха (был он еще более немногословен, чем обычно), пролистала его фотографии… это уже походило на помешательство, но Зоя не могла остановиться. От короткого разговора с Эрихом фон Регенсбергом ее перемкнуло. Даже сейчас шея покрылась мурашками, словно кто-то ее мягко коснулся.

Зоя закрыла глаза и откинула в сторону айпад.

Какие там первые признаки внедренной мысли?

О ней нельзя догадаться, ее невозможно обнаружить самостоятельно, на это способен только сторонний наблюдатель. Жертва внедрения до последнего отрицает произошедшее – таковы особенности человеческого мозга. Как человек с шизофренией считает себя нормальным, так жертва внедрения не видит, что его мозги вскипятили посторонней мыслью. И сам факт, что Зоя подумала о внедрении, должен его исключить, ведь так?

Черт его знает.

Но Эрих фон Регенсберг не желал покидать ее мыслей, что ой как навредит толком не начавшемуся расследованию. Значит, Эриха надо вытравить из мыслей насильно и как можно скорее. Жаль мысли нельзя извлечь и спрятать ненадолго в коробку в чулане… но всегда можно переключиться.

Зоя переоделась в купальник и узкие шорты и вышла в теплую ночь.

Сладкий аромат приятно затуманил разум и расслабил тело, вскоре Зоя влилась в развеселую пьяную толпу и нашла себе жертву – красавчика с белокурыми волосами серфера, голым торсом и белозубой улыбкой. Красавчик знал о своей привлекательности все, оттого даже улыбался как полный мудак. Да он идеален!

Хватило нескольких взглядов, и вскоре Зоя оказалась у красавчика в номере. Быстрого перепиха не получилось – неожиданно они кувыркались до рассвета, хотя она планировала скорый побег. Но внутри скопилось так много всего… вот красавчику все и досталось. Он вообще оказался вполне себе, и только к утру все испортил, сообщив, что Зоя – лучшее, что с ним случилось на Ибице. Да и в целом как-то разговорился и растерял привлекательность ухмыляющегося засранца.

ГЛАВА 14

Воспоминания обычного человека – легкая добыча. Люди не обманывают, не приукрашивают, не домысливают, как это делают мыслители. Особенно сильные представители вида порой покрывают воспоминания таким слоем фантазии, что до настоящего еще надо добраться.

Но пока все шло легко, ведь мыслителей на пути не возникало.

Тая провела сестру в подсознание владельца бара и показала найденное воспоминание об Ангелине. Зоя впервые видела мать такой. Живой, хоть и не совсем по-настоящему. Но редкие фотографии не могли рассказать много. Ангелина была красивой и так похожей на Таю, что становилось не по себе. К счастью, и отличались они сильно –Зоя никак не могла представить сестру за покупкой травки.

Реальность всегда отпечатывается на личности человека, и у владельца бара они были разлиты по бутылкам. Тая ухватилась за нить, связанную с Ангелиной, и вскоре они откупорили новую бутылку с еще одной частью пазла под названием память.

— Что тебе налить? — весело спросил хозяин воспоминания. Он был симпатичным, с хорошо обрисованными мускулами, из тех парней, кого на Ибице заваливают чаевыми. Если под чаевыми подразумевать разовый секс.

— Как обычно, — Ангелина кокетливо повела оголенным плечиком.

«Как обычно» было текилой, она получила ее вместе с вопросом:

— Опять его ждешь, верно?

— Да. Жду.

— Ангел, разве это нормально?

— Да, если любишь.

— А ты его любишь?

— Конечно, — Ангелина отвернулась, скрывая печаль в глазах.

— Он этого не заслуживает. А вот ты заслуживаешь большего!

— Тебя, что ли?

— Пусть даже и так! Пусть меня! Но…

— Брось, Никлас! Хватит этих разговоров, хватит намеков! У нас с тобой ничего не будет, понятно? И знаешь почему? Да потому, что ты такой же! В точности такой же, как и все мужчины! Кроме него! Вы все умеете говорить, но как только доходит до дела… или как только вы теряете интерес – все! Запал пропадает. Не собираюсь я менять его на тебя, понятно? И вообще… мне все это уже не интересно.

— Ты не права насчет меня.

— Пусть так. Но повторю – мне не интересно.

Воспоминание оборвалось вместе с уходом Ангелины из бара. В этом моменте даже Зоя почувствовала азарт – может быть, бармен и впрямь окажется полезным источником информации.

Тая отправилась на поиски продолжения, из материи сна создав лестницу. Они поднялись наверх и должно бродили между бутылок, подыскивая нужную. Нить связи с Ангелиной плутала и касалась многих моментов памяти, но лишь мимоходом – там были мысли, а не воспоминания. Новое воспоминание обнаружилось позже – еще одна встреча в баре.

И в этот раз за Ангелиной маячила тень.

Некий человек присутствовал в помещении, и это точно был мужчина. Он стоял далеко и ни разу не повернулся лицом к хозяину воспоминаний. И тогда он еще не интересовался таинственным спутником Ангелины, ведь то было их знакомство. Он еще не успел придумать себе любовь к неуловимой блондинке и довольствовался флиртом. Но и на ее спутника поглядывал, хотелось посмотреть, кто привел в бар такую красотку… но хотелось не настолько, чтобы подойти ближе или смотреть чаще.

— Черт! — выругалась Тая.

— Идем дальше, обязательно что-то будет, — приободрила сестру Зоя.

Они забрели в целый бутылочный лабиринт, и он спускался вниз, закругляясь и образуя спираль. Голова кружилась от долгого спуска, и чем ниже оказывались сестры, тем более пыльной и мрачной была атмосфера. Как бар из фильма ужасов в забытом всеми городке. Воспоминания выглядели то разлитой по бутылям кровью, то черным мазутом, то еще чем-то мерзким.

Зоя уже видела похожие картины.

Подсознание всегда реагирует на вмешательство, даже если это подсознание обычного человека. Так устроен мозг – он слишком сложен, чтобы его мог обмануть даже лучший мыслитель. Мозг бунтует, мозг запоминает и сигнализирует о совершенном насилии, пусть этот сигнал и не всегда доходит до хозяина.

Поэтому Зоя не удивилась, когда на месте воспоминаний нашлась зияющая пустота, из которой завывал жуткий ветер. На полу валялись осколки – символы утраты. Кто-то забрался в воспоминания мужчины и стер все, что касалось спутника Ангелины. И сделал это давно, судя по тому, насколько пыльными были осколки.

— Я не понимаю… — прошептала Тая.

— Думаю, этот след был слишком легким и его подтерли в первую очередь, — ответила Зоя. — Не исключено, что это сделал человек, силуэт которого мы видели в баре.

— Черт! А я надеялась на успех.

— Ни одна зацепка не находится просто.

— Ты знала, что так будет?

— Догадывалась. Хотя меня удивило, что мелочи об Ангелине оставлены… но они несущественны и ничего не несут. Нам нужен другой человек, другие воспоминания. И я уверена: простые мишени будут обработаны тоже. Нужен неочевидный свидетель, заставший Ангелину с этим мужчиной мельком.

— Это же иголка в стоге сена! — простонала Тая.

— Именно. И мы должны ее найти. Ты должна.

ГЛАВА 15

Оставив сестру распутывать нити чужих воспоминаний, Зоя вернулась на материк. Втягивать в разговор с бабушкой Таю – себе дороже, эти двое затеют скандал, и пиши пропало.

— А, это ты, — вместо приветствия прокряхтела Любовь Константиновна и отправилась на кухню. Хотелось бы сказать, что для приготовления чая или кофе, но бабушка по вечерам предпочитала виски. Возможно, по этой причине и перемахнула за девяносто с таким успехом и легкостью.

При этом курить она бросила примерно год назад, да и то не по своей воле – герр Вагнер, бабушкин супруг, тоже молодостью не отличался и от запаха дыма кашлял так, что становилось страшно. Бабушка долго корила его за немощность, но потом-таки от курения отказалась, что можно считать самым теплым признанием в любви, на которое эта женщина способна. Зоя с Таей не получали даже такой малости. Даже в детстве.

— Это я, — серьезно кивнула Зоя, следуя за бабушкой.

Через кухню они вышли на веранду с видом на Юнгфрау.

— Что накопала? — поинтересовалась Любовь Константиновна.

— Не очень много, хотя интересные сведения имеются. Например: ты знала, что Тая – родня ужасным фон Регенсбергам?

— Догадывалась – уж больно хороша, чтобы родиться от отребья, среди которого крутилась Ангелина.

— Здорово. А мне почему не рассказала?

— Зачем? Это неважно.

— Родить дочь от одного из фон Регенсбергов, а потом оказаться закопанной в подвале их замка… ты не видишь здесь связь? — Зоя вздохнула и сбавила тон: — Бабушка, скажи честно: ты хочешь, чтобы убийца был найден? Или не очень? Лучше мне знать, от чего отталкиваться и насколько стараться. И в какую именно сторону стараться.

— Что за глупости? Конечно, я хочу знать, кто убил мою дочь и за что – это первостепенно! Иначе зачем пускать тебя по следу? А Тая – дочь Кассиана, — вдруг сообщила Любовь Константиновна. — Это точно. Ангелина сама мне призналась. Кассиан был ее любовью, а Тая родилась как символ этой любви. Но дочь моя никогда не отличалась силой духа и не смогла оставить Таю после того, что случилось с Кассианом.

Зоя припомнила подробности: Кассиан погиб, заплутав в мире снов. Такое бывает, причем чаще с материалистами, но и мыслители могут утонуть в непростой материи сна. Кошмар способен увлечь и задушить любого, кто не проявляет должной осторожности и не смотрит по сторонам.

— И все равно это важно.

— Тае лучше не знать. Ты же привлекла ее, верно?

Вопрос Зоя проигнорировала, обдумывая новости. Честно говоря, отправляя кровь на анализ ДНК, она ждала другого. Думала потом припереть бабушку к стенке, сообщив, что Ангелина – дочь Лютольда, а значит, Любовь Константиновна крутила шашни с врагом. Но нет, на самом деле Тая – дочь Кассиана, младшего из детей Лютольда, а Зоя… просто Зоя, не имеющая ровным счетом никакого родства с ненавистным семейством. И это ее порадовало, но причина вовсе не в давней вражде.

Эрих, чтоб его.

В родственных хитросплетениях впору запутаться, но основной момент теперь прозрачен. Хотя… Ангелину видели на Ибице в компании одного из фон Регенсбергов. И никак не Кассиана, который на тот момент погиб. Или Ангелина пошла вразнос, прыгая от одной «большой любви» к другой, выбирая мужчин из одной семьи, или… или в этом что-то есть.

— Она говорила что-то еще? — спросила Зоя. — О смерти Кассиана, например?

— Мы не откровенничали на такие темы.

— Но про Таю и великую любовь она все же упомянула.

— Да, но тогда она рыдала у меня в ногах, умоляя взять на воспитание очередное нагулянное дитя. Она была в ужасном состоянии и забыла, что перед ней ненавистная мать. Или хотела надавить на жалость, чтобы Тая не оказалась в приюте.

— Весело у вас было.

— Ага, — прохрипела Любовь Константиновна, попивая виски. — Так понимаю, Тае все доложишь? Не сейчас, так позже. Аккуратнее со словами будь, сестрица у тебя мягкотелая получилась, сильны в ней гены матери, хотя и отец там был не лучших качеств – такой же восторженный дурачок. Со столь блеклым генофондом не Тае выступать против фон Регенсбергов.

— Мы пока никуда не выступаем, — заметила Зоя. — Топчемся на месте, потому что ты юлишь и жмешь информацию, бабушка. Сомневаюсь, что даже сейчас ты рассказала все. Не будет ли еще сюрпризов, например, с Лютольдом? Мне до сих пор не понятна суть вашей вражды. И мой блеклый генофонд постоянно чует неладное в рассказанной тобой истории.

— Все ты поймешь, не дура.

— Рассказать не проще?

Любовь Константиновна промолчала, как бы говоря – нет.

— Отправляя на поиски Ангелины всех тех детективов, ты не думала разобраться и в смерти Кассиана? В твоих файлах ничего такого нет.

— Это закрытая информация. Расследование вела Комиссия, в официальном отчете три строки, вот их ты и читала – умер в материи сна. Предположительно разум угодил в сети кошмара.

— Это же странно. Могла Ангелина затеять расследование?

— Не думаю. Не в ее это характере – добиваться правды. Ваша мать любила драму и увеселения, она бы просто не смогла… ничего. У нее банально не было связей – куда соваться такому горе-сыщику? Никуда. Только тонуть в слезах и выкидывать детей.