Косметичка для герцогини

Глава 1

Если бы мне кто-нибудь сказал вчера утром, что к вечеру я буду стоять перед самой влиятельной женщиной Франции XVII века, пытаясь объяснить, почему не хочу мазать её лицо свинцовыми белилами, я бы покрутила пальцем у виска. А сегодня... сегодня я готова поверить во что угодно.

Но начну по порядку.

Меня зовут Мария Соколова, мне двадцать восемь лет, и я – косметолог. Была косметологом. В Москве. У меня была своя небольшая клиника в центре города, постоянные клиентки, которых я знала по именам, и чёткое расписание на два месяца вперёд. Я любила свою работу – видеть, как женщины расцветают после моих процедур, как возвращается уверенность в глазах, как они начинают улыбаться своему отражению.

В тот злополучный день – вчера? позавчера? я уже потеряла счёт времени – я зашла в антикварную лавку на Арбате. Летнее солнце пробивалось сквозь пыльные витрины старых магазинчиков, создавая причудливую игру света и тени на брусчатке. Искала подарок маме на юбилей, что-нибудь изящное и необычное. Моя мама обожает всякие винтажные штучки, особенно если у них есть история.

Лавка была крошечной, зажатой между кофейней и книжным магазином, словно время специально сохранило для неё этот узкий проход между эпохами. Деревянная вывеска над входом почти стёрлась, и можно было разобрать только слово "Антиквариат" готическим шрифтом. Внутри пахло пылью, старым деревом и чем-то сладковатым – может быть, ванилью. Этот запах обволакивал, заставляя невольно говорить шёпотом, будто в библиотеке или музее. Владелец, седой старик в очках с толстыми линзами, дремал за прилавком, укутавшись в плед, несмотря на июльскую жару. Его морщинистое лицо в полумраке казалось высеченным из старого дерева, а дыхание было таким тихим, что я сначала подумала – это восковая фигура.

Я бродила между стеллажами, рассматривая фарфоровых балерин с облупившейся позолотой на пуантах, потускневшие от времени броши, где камни потеряли блеск десятилетий назад, музыкальные шкатулки с поломанными механизмами, которые издавали жалобные звуки, если их случайно задеть. Пол скрипел под ногами, выдавая каждый мой шаг, а пылинки танцевали в косых лучах света, пробивавшихся сквозь грязные окна. И тут увидела его – зеркало.

Оно стояло в самом дальнем углу, прислонённое к стене, частично скрытое тяжёлой бархатной портьерой. Размером примерно метр на семьдесят, в резной золочёной раме. Но не позолота привлекла моё внимание – рама была украшена невероятной работы резьбой. Виноградные лозы переплетались с фигурками амуров, их крылья были проработаны так тонко, что казалось, вот-вот затрепещут. Маски комедии и трагедии прятались среди листьев, их пустые глазницы следили за мной, а наверху, в самом центре, красовался герб с тремя пчёлами – символ трудолюбия и бессмертия.

Стекло было старинным – я это сразу поняла по характерным неровностям и слегка зеленоватому оттенку, который придавал отражению потусторонний вид. Поверхность была неровной, словно застывшая вода, и моё отражение слегка искажалось, делая лицо длиннее, а глаза – глубже. Венецианское, подсказал мой внутренний голос. Я ведь увлекалась историей косметики и знала, что венецианские зеркала в XVI-XVII веках стоили как небольшой дворец.

– Сколько? – спросила я, даже не обернувшись к старику. Мой голос прозвучал громче, чем я ожидала, нарушив сонную тишину лавки.

Старик медленно поднял голову, его веки дрогнули, словно он с трудом возвращался из какого-то далёкого сна. Он снял очки дрожащими пальцами, протёр их краем пледа и снова нацепил. В его выцветших голубых глазах мелькнуло что-то похожее на тревогу.

– Это не продаётся, – сказал он странным, скрипучим голосом, будто давно не разговаривал. – Это зеркало... особенное.

– Всё продаётся, – я улыбнулась и обернулась к нему, стараясь выглядеть дружелюбной покупательницей. – Вопрос цены.

Старик покачал головой, и несколько седых прядей выбились из-под его вязаной шапочки.

– Это зеркало из Венеции. Привезено во Францию в 1666 году как подарок для... одной дамы. Говорят, в нём можно увидеть своё истинное предназначение.

Я фыркнула, скрестив руки на груди. Ну конечно, легенда для повышения цены. Классический ход антикваров.

– И что же случилось с той дамой?

– Она исчезла, – старик встал, опираясь на резную трость, и, шаркая стоптанными войлочными тапочками, подошёл ко мне. От него пахло нафталином и старыми книгами. – В ночь, когда получила зеркало. Нашли только её платье и это зеркало. С тех пор оно путешествует по миру, и каждый, кто смотрится в него слишком долго...

– Исчезает? – я подняла бровь, стараясь не показать, как меня зацепила эта история. – Послушайте, мне правда оно очень нравится. Давайте без сказок, просто назовите цену.

Старик долго смотрел на меня, его взгляд словно проникал под кожу, читая что-то, чего я сама о себе не знала. Потом тяжело вздохнул, и его плечи опустились в знак капитуляции.

– Вы работаете с лицами, – это был не вопрос, а утверждение. – Я вижу по вашим рукам. У вас руки целителя.

Я удивлённо посмотрела на свои руки. Обычные руки, ухоженные, с коротким нюдовым маникюром– профессиональная необходимость. На среднем пальце правой руки было крошечное пятнышко от химического ожога – память о студенческих годах.

– Я косметолог, если вы об этом.

– Тогда, может быть... – он снова вздохнул, и в этом вздохе была вся тяжесть прожитых лет. – Хорошо. Но я вас предупредил. Пятьдесят тысяч.

Это было неожиданно дёшево для настоящего антиквариата такого уровня. Подозрительно дёшево. Но зеркало словно притягивало меня, как магнит притягивает железо. Воздух вокруг него казался более плотным, насыщенным чем-то невидимым. Я протянула руку и коснулась холодного стекла.

Мир взорвался тысячей осколков света.

Последнее, что я помню из той жизни – как мои пальцы касаются неровной поверхности старинного стекла, холодной как лёд, и в нём, вместо моего отражения, появляется лицо другой женщины. Красивой, с высокой причёской, украшенной жемчугом, который мерцал как россыпь звёзд, с бледным лицом цвета слоновой кости и яркими губами цвета спелой вишни. Она смотрела на меня с мольбой и... надеждой? Её губы беззвучно шевелились, словно она пыталась что-то сказать, предупредить или попросить.

Глава 2

Я очнулась от того, что кто-то хлестал меня по щекам. Не больно, но настойчиво. Прикосновения были прохладными, пахло лавандой и чем-то кислым.

– Мадемуазель! Мадемуазель Мария! Очнитесь же!

Язык был французский, но почему-то я понимала каждое слово, хотя в прошлой жизни знала только английский и немного итальянского. Слова вливались в сознание естественно, будто я всегда их знала.

Открыв глаза, я увидела склонившееся надо мной лицо немолодой женщины в странном чепце, похожем на белый парус. Её щёки были румяными от волнения, а на лбу блестели капельки пота. За её спиной маячили ещё несколько фигур в длинных платьях – тёмные силуэты на фоне мерцающего света свечей.

– Слава Богу! – женщина перекрестилась быстрым, привычным жестом. – Мы думали, вы умерли от дорожной усталости. Такое долгое путешествие из Италии!

Из Италии? Я попыталась сесть и чуть не упала обратно – голова кружилась, как после карусели, а тело затекло, словно я пролежала без движения несколько часов. Я лежала на чём-то жёстком – деревянной скамье, покрытой тонким шерстяным одеялом, которое кололось даже через платье. Вокруг... Я огляделась и похолодела.

Это была большая комната с каменными стенами, которые хранили вековой холод. Узкие окна, забранные мутным стеклом в свинцовых переплётах, едва пропускали дневной свет. Массивные деревянные балки на потолке почернели от копоти. Свечи в канделябрах давали неровный жёлтый свет, отбрасывая пляшущие тени на стены. Мебель – тяжёлая, резная, тёмного дерева, которое, казалось, впитало в себя истории столетий. И запах... Боже, что это за запах? Смесь пота, пудры, приторных духов с нотками мускуса и амбры, и... помоев? Воздух был густым, тяжёлым, его хотелось разрезать ножом.

– Где я? – мой голос прозвучал хрипло, будто я долго кричала.

– В Версале, разумеется! – женщина всплеснула руками, её многочисленные юбки зашуршали от резкого движения. – Вы же приехали служить герцогине де Лавальер! Я Анна Дюбуа, её первая камеристка. Вы помните? Вас рекомендовала маркиза де Монтале из Венеции, как искусную... как вы это называете... косметичку?

Лавальер. Это имя было смутно знакомо, всплывало из глубин памяти как обломок затонувшего корабля. Что-то из курса истории... Погодите. Луиза де Лавальер? Фаворитка Людовика XIV? Та самая, которую сменит Монтеспан?

– Какой год? – прошептала я, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Женщина нахмурилась, морщины на её лбу стали глубже.

– Вы ударились головой при падении? Год от Рождества Христова 1666-й, июль месяц. Его Величество только вернулся из Фонтенбло, и герцогиня желает выглядеть особенно прекрасно на завтрашнем балу.

1666 год. Версаль. Я в XVII веке.

Меня замутило. Желудок скрутило, и я почувствовала кислый привкус во рту.

– Мне нужно... – я сглотнула густую слюну. – Где здесь можно освежиться?

Анна подозрительно на меня посмотрела, её маленькие глазки сузились, но она кивнула одной из девушек.

– Мари, проводи мадемуазель в её комнату. И принеси воды для умывания.

Девушка – совсем ребёнок, лет четырнадцати, с большими испуганными глазами, в простом сером платье и белом переднике, испачканном чем-то коричневым – присела в реверансе и жестом пригласила следовать за ней. Её руки были красными и потрескавшимися от работы.

Я встала, и тут поняла, что на мне надето. Длинное платье из тяжёлой парчи тёмно-синего цвета, расшитое серебряными нитями. Корсет, который сдавливал рёбра так, что каждый вдох давался с трудом, заставляя дышать только верхней частью груди. Несколько нижних юбок создавали вокруг бёдер подобие колокола. Ноги были обуты в какие-то башмаки на небольшом каблуке, совершенно неудобные – узкие, жёсткие, натирающие.

Следуя за Мари по бесконечным коридорам, где наши шаги гулко отдавались от каменных стен, я пыталась сообразить, что происходит. Стены были украшены гобеленами с охотничьими сценами, потолки расписаны мифологическими сюжетами, полы выложены мрамором, холодным даже через тонкую подошву туфель. Либо я сошла с ума. Либо сплю и вижу очень реалистичный сон. Либо... либо то зеркало и правда было волшебным, и я каким-то образом поменялась местами с той женщиной, которую видела в отражении.

Комната, в которую меня привели, была крошечной – метра три на четыре, не больше моей ванной в московской квартире. Узкая кровать с соломенным матрасом, покрытым грубым льняным бельём, деревянный сундук с железными заклёпками, столик с фаянсовым кувшином и тазом, расписанными голубыми цветами. Единственное окно выходило во внутренний двор, где было видно, как снуют слуги. На столике лежала кожаная сумка, явно дорожная, с потёртыми углами и медными застёжками.

– Ваши вещи уже принесли, мадемуазель, – сказала Мари тоненьким голоском. – Если что-то понадобится, позовите меня. Я сплю в конце коридора с другими служанками.

Она ушла, её шаги затихли в коридоре, и я осталась одна. Первым делом я кинулась к сумке. Кожа была мягкой, хорошо выделанной, пахла воском. Внутри было несколько платьев, льняное бельё с кружевами ручной работы, какие-то склянки и баночки из толстого зеленоватого стекла, и... О боже. Косметичка. Но не современная, а словно бы адаптированная под эпоху – кожаный футляр с отделениями, обитыми бархатом, в которых лежали инструменты. Узнаваемые, но слегка изменённые. Пинцеты с гравировкой, щёточки из барсучьего волоса, какие-то ножички с перламутровыми ручками, ступка и пестик из белого мрамора.

Я открыла одну из баночек – фарфоровую, с золотой росписью – и понюхала. Пахло розой и чем-то ещё – мёдом? На вид – обычный крем, желтоватый, густой. Другая баночка содержала белый порошок. Я потёрла немного между пальцами – рисовая пудра? Текстура была шелковистой, тонкой. Слава богу, не свинцовые белила.

В самом низу сумки лежал свёрток бумаг, перевязанный алой лентой. Я развернула его и обнаружила письмо на итальянском языке (который я вдруг тоже начала понимать гораздо лучше, слова складывались в предложения сами собой). Бумага была плотной, с водяными знаками. Маркиза де Монтале рекомендовала меня как искусную мастерицу, обученную секретам венецианских куртизанок, умеющую создавать косметику, которая не вредит коже и продлевает молодость.

Глава 3

В дверь снова постучали, на этот раз громче и увереннее. На этот раз вошёл мужчина – высокий, широкоплечий, в форме королевского мушкетёра. Синий камзол с серебряными галунами облегал мускулистую фигуру, белые перчатки были безупречно чистыми. Тёмные волосы до плеч были тщательно уложены, карие глаза цвета горького шоколада внимательно изучали меня. Правильные черты лица, которое могло бы быть красивым, если бы не выражение холодной настороженности, превращавшее его в маску.

– Мадемуазель Бельмонте? – его голос был низким, с лёгкой хрипотцой, от которой по коже побежали мурашки.

– Да?

– Шарль де Монморанси, капитан личной охраны герцогини де Лавальер. Мне поручено... обеспечить вашу безопасность и помочь освоиться в Версале.

Обеспечить безопасность. Ну конечно. Следить за подозрительной иностранкой. В его тоне слышалось недоверие, плохо скрытое за официальной вежливостью.

– Благодарю вас, господин де Монморанси.

Он смерил меня оценивающим взглядом, от макушки до кончиков туфель, словно прикидывая, какую опасность я представляю.

– Вы очень молоды для такой ответственной должности.

– А вы очень подозрительны для простого капитана охраны.

Его брови взлетели вверх в искреннем удивлении, но в уголках губ мелькнула тень улыбки, смягчившая жёсткие черты.

– В Версале, мадемуазель, подозрительность – это способ выживания. Особенно для тех, кто работает с... косметикой.

Намёк был более чем прозрачен. Он произнёс последнее слово так, будто оно было синонимом яда.

– Вы думаете, я отравительница?

– Я думаю, что итальянка, появившаяся из ниоткуда с рекомендацией от малоизвестной маркизы, вызывает вопросы. Особенно когда при дворе и так неспокойно.

– Неспокойно?

Он помедлил, словно решая, стоит ли говорить. Его рука машинально легла на эфес шпаги.

– За последний месяц две дамы слегли с непонятной болезнью после использования новой пудры. Одна умерла.

Я похолодела. Кровь отлила от лица. Дело о ядах начинается раньше, чем я думала?

– Я не имею к этому никакого отношения. Я только приехала.

– Я знаю, – он кивнул, и перо на его шляпе качнулось. – Именно поэтому вы пока на свободе. Но имейте в виду – я буду наблюдать за каждым вашим шагом. Одно неверное движение...

– И вы лично отведёте меня в Бастилию?

– О, в Бастилию отправляют только важных особ, – его улыбка стала хищной, обнажив ровные белые зубы. – Для простых отравительниц есть костёр.

С этими словами он поклонился – изящно, с военной выправкой – и вышел, оставив меня в состоянии, близком к панике. Его шаги гулко отдавались в коридоре, постепенно затихая.

Что я наделала? Как мне выбраться отсюда? И самое главное – как мне выжить при дворе, где каждый второй – потенциальный убийца, а я даже не знаю правил этикета?

Я подошла к окну и посмотрела во двор. Стекло было мутным, с пузырьками воздуха, искажавшим вид. Внизу сновали слуги в серых и коричневых одеждах, проезжали кареты, украшенные гербами и позолотой, прогуливались дамы в невероятных платьях всех цветов радуги и кавалеры в париках, которые делали их похожими на львов. XVII век во всей красе.

Где-то там, в моём времени, наверное, уже заметили моё исчезновение. Клиника закрыта, клиентки звонят, не могут дозвониться. Что подумает мама? Что я пропала, похищена, убита? Может, я смогу вернуться тем же путём – через зеркало? Но где оно? И как его найти?

А пока... Пока мне нужно выжить. И сделать так, чтобы завтра Луиза де Лавальер выглядела как богиня. Используя рисовую пудру, розовое масло и молитвы всем святым, которых только вспомню.

Я открыла свою необычную косметичку снова, вдыхая знакомый запах кремов и масел, и начала инвентаризацию. Каждая баночка была подписана на латыни изящным почерком. Если я собираюсь творить чудеса в эпоху, когда гигиена считается необязательной, а яды – лучшим косметическим средством, мне понадобится всё моё умение и немного удачи.

Очень много удачи.

Потому что за моей спиной уже маячит тень костра, призрак пламени, которое так легко разжечь подозрением, а впереди – бал, на котором решится моя судьба.

Глава 4

Первая ночь в XVII веке была адом.

Начнём с того, что в два часа ночи меня разбудил жуткий грохот. Я подскочила на узкой кровати, сердце колотилось как бешеное. Соломенный матрас хрустел при каждом движении, а грубое льняное бельё царапало кожу. Оказалось, это слуги выносили ночные горшки. Да, прямо под окнами. Запах был соответствующий – тяжёлый, удушливый, проникающий даже через щели в оконной раме. Я попыталась закрыть окно, но деревянная рама, потемневшая от времени, разбухла от влажности и не поддавалась. Мои пальцы скользили по влажному дереву, оставляя следы на покрытой плесенью поверхности.

В три часа где-то наверху началась возня. Топот тяжёлых башмаков по деревянному полу, пьяный смех, звуки, которые я предпочла не идентифицировать. Стены в Версале были толстыми, каменная кладка в метр шириной, но не настолько, чтобы заглушить... активную ночную жизнь придворных. Скрип кроватей, женский визг, мужской хохот – всё это сливалось в какофонию разврата.

В четыре запели петухи. Петухи! В Версале! Их крики резали тишину, как ножи. Оказывается, в одном из внутренних дворов держали птицу для королевской кухни. Сначала запел один, потом другой, и вскоре целый хор возвестил о приближении рассвета, хотя за окном всё ещё была кромешная тьма.

В пять началась смена караула. Марш тяжёлых сапог по мощёному двору, резкие команды офицеров, бряцанье оружия – мушкетов, шпаг, алебард. Эхо отражалось от стен, создавая ощущение, что армия проходит прямо под окном.

К шести, когда в дверь постучала Мари – три робких стука костяшками пальцев, – я была похожа на зомби. Глаза слипались, голова была тяжёлой как чугунный котёл, а тело ломило от неудобной постели. В XXI веке я страдала от бессонницы и принимала мелатонин. Здесь максимум, что можно было достать – настойка валерианы, которая пахла как носки после недельного похода.

– Мадемуазель, вам нужно вставать. Герцогиня ждёт вас через час.

Час. У меня есть час, чтобы превратиться из растрёпанного привидения в презентабельную косметичку XVII века.

– Мари, где здесь можно... освежиться?

Девочка непонимающе моргнула своими круглыми карими глазами, похожими на пуговицы.

– В смысле, мадемуазель?

– Умыться. Помыться. Принять ванну?

– Ванну? – Мари выглядела шокированной, её бледное веснушчатое лицо вытянулось от удивления. – Но ведь ещё не суббота!

Не суббота. Они моются раз в неделю. Боже.

– А умыться?

– Вот тазик и кувшин, – она указала на столик тонкой, покрасневшей от работы рукой. – Вода свежая, я только что принесла.

Я подошла к тазику. Фаянсовая посуда была покрыта сеточкой мелких трещин, в которых въелась грязь десятилетий. Вода была ледяная и мутноватая, с какими-то плавающими частицами. И это считается "свежей"?

– Мари, а можно попросить горячей воды?

– Горячей? Для умывания? – она смотрела на меня как на сумасшедшую, её рот приоткрылся от изумления. – Но горячая вода открывает поры, через которые входят миазмы болезней!

Средневековая медицина во всей красе. Хотя нет, это уже Новое время. Которое в плане гигиены недалеко ушло от Средневековья.

– Просто принеси, пожалуйста. Скажи, что итальянке нужно для особого ритуала красоты.

Мари пожала худенькими плечами и ушла, её деревянные башмаки застучали по каменному полу коридора. Вернулась она через пятнадцать минут с небольшим медным чайником горячей воды. От чайника шёл пар, а ручка была обмотана грязной тряпкой.

– Еле выпросила на кухне. Повар сказал, что знатные дамы с утра пьют бульон, а не моются.

Бульон вместо умывания. Запомню.

Кое-как приведя себя в порядок, я начала одеваться. И тут начался второй круг ада.

Корсет.

Это орудие пыток было сделано из китового уса и плотной парчи. Металлические крючки холодили кожу даже через сорочку. В прошлый раз мне помогала Анна, и я не обратила внимания на сам процесс. Теперь, когда Мари затягивала шнуровку, упираясь коленом мне в спину для лучшего упора, я поняла, почему дамы той эпохи постоянно падали в обмороки.

– Сильнее, мадемуазель, – приговаривала Мари, её лицо раскраснелось от усилий. – Талия должна быть не больше обхвата шеи!

– Но я не смогу дышать!

– Привыкнете. Все привыкают.

Когда она закончила, я едва могла вдохнуть. Рёбра сжались, диафрагма оказалась практически обездвижена. Дышать приходилось только верхней частью груди, короткими поверхностными вдохами. А впереди был целый день.

Потом были нижние юбки. Три штуки. Каждая из плотного льна, накрахмаленного до состояния картона. Каждая весом с небольшой ковёр. Они создавали вокруг бёдер конструкцию, похожую на колокол. Потом верхнее платье – тёмно-зелёная парча с золотой вышивкой, тяжёлое, с длинными рукавами, отделанными кружевами, и глухим воротом, украшенным жемчугом. В июле! Пот уже начал стекать по спине, хотя солнце ещё не взошло.

– А теперь причёска, – радостно объявила Мари, потирая руки.

Следующий час она накручивала мои волосы на раскалённые щипцы, нагретые на жаровне с углями (запах палёных волос – горький, едкий – преследовал меня потом весь день). Щипцы шипели при соприкосновении с волосами, которые Мари предварительно смочила какой-то липкой жидкостью. Потом втыкала шпильки – длинные, острые, металлические (минимум две впились в кожу головы до крови, я почувствовала, как тёплые капли стекают за ухо). И пудрила всё это сооружение чем-то белым и мелким, от чего я чихала без остановки. Пудра забивалась в нос, оседала на ресницах, создавая белую пелену перед глазами.

– Прекрасно! – наконец объявила она, отступив на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. – Теперь вы похожи на настоящую даму!

Я посмотрела в мутное зеркало на стене. На меня смотрела незнакомая женщина с бледным, почти мертвенным лицом, сложной причёской, похожей на архитектурное сооружение, и отчаянием в глазах. Настоящая дама XVII века.

Глава 5

Путь до покоев Луизы стал еще одним испытанием. Мало того, что в этих юбках невозможно было нормально идти (максимум – семенить мелкими шажками, каждый шаг требовал осознанного усилия), так ещё и туфли! Атласные, на изогнутом каблуке высотой в три дюйма, с узким носом, сдавливающим пальцы. Кто придумал делать каблуки такими узкими? И почему полы в Версале такие скользкие – отполированный мрамор блестел как лёд?

Я дважды чуть не упала, хватаясь за стены, один раз врезалась в мраморную колонну с каннелюрами (юбки закрывали обзор ног, создавая слепую зону в полметра вокруг), и окончательно заблудилась. Все коридоры выглядели одинаково – бесконечные анфилады с зеркалами в золочёных рамах, картинами с мифологическими сюжетами, лепниной на потолках!

Спас меня знакомый голос:

– Мадемуазель Бельмонте? Вы потерялись?

Шарль де Монморанси стоял у высокого окна, прислонившись плечом к оконной раме. Утренний свет освещал его профиль, подчёркивая прямой нос и волевой подбородок. Судя по выражению лица – приподнятые уголки губ, искорки в карих глазах – он с трудом сдерживал смех.

– Вовсе нет, – соврала я, выпрямив спину насколько позволял корсет. – Просто... осматриваю дворец.

– Конечно. И осматривать его вы решили в противоположном крыле от покоев герцогини?

Чёрт. Его брови иронично приподнялись.

– Я могу вас проводить, – предложил он, отталкиваясь от стены. – Версаль коварен для новичков. Здесь даже старожилы иногда путаются.

– Благодарю.

Мы пошли по коридору. Вернее, он шёл – широким, уверенным шагом военного, его сапоги мерно стучали по мрамору, – а я семенила рядом, стараясь не наступить на собственные юбки и не отстать.

– Вам нужно научиться правильно ходить, – заметил он, бросив на меня косой взгляд.

– Что значит правильно? Я умею ходить с детства!

– В таком платье – нет. Смотрите.

Он остановился передо мной и, к моему изумлению, изобразил женскую походку: плавные движения бёдрами, которые заставили бы юбки колыхаться волнами, но не путаться. Его мускулистая фигура в военном мундире, исполняющая этот танец, выглядела настолько нелепо, что я едва сдержала смех.

– Откуда вы это знаете?

– У меня три сестры, – усмехнулся он, и морщинки в уголках глаз стали глубже. – В детстве они заставляли меня играть в их игры. Включая хождение в платьях.

Представив маленького Шарля в платье с кружевами и бантами, я фыркнула.

– Не смейтесь, это полезный навык. Однажды мне пришлось бежать от разъярённого мужа в платье его жены.

– Что?!

– Долгая история. Так вот, секрет в том, чтобы двигать бёдрами, а не ногами. Попробуйте.

Следующие пять минут я училась ходить заново. Под насмешливым, но не злым взглядом капитана королевских мушкетёров. Он поправлял мою осанку, показывал, как правильно переносить вес, как использовать инерцию юбок.

– Лучше, – наконец одобрил он, обойдя меня по кругу как учитель, оценивающий работу ученика. – Но вам ещё нужно научиться садиться, вставать, приседать в реверансе и танцевать. Это разные техники.

– Боже, зачем всё так сложно?

– Чтобы отличать настоящих аристократов от выскочек. Хотя вы, судя по всему, не притворяетесь. Вы действительно не знаете базовых вещей.

В его голосе была любопытство, не обвинение. Он изучал меня как загадку, которую пытался разгадать.

– В Италии всё по-другому, – уклончиво ответила я.

– В Италии дамы не носят корсетов?

– Носят. Но не такие... жёсткие.

– Ваш похож на панцирь, – согласился он, окинув меня оценивающим взглядом. – Анна перестаралась. Скажите ей, чтобы ослабила на два пальца. Вы же не при дворе короля, а просто идёте к герцогине.

Мы дошли до покоев Луизы – массивные двустворчатые двери с позолоченными ручками в виде львиных голов. Шарль поклонился, его тёмные волосы упали на лицо:

– Удачи с её светлостью. И мадемуазель... постарайтесь не упасть в обморок. Это произведёт плохое впечатление.

– От чего мне падать в обморок?

– От корсета, духоты и запахов. Добро пожаловать в Версаль.

Глава 6

Он ушёл, его шаги затихли в конце коридора, а я постучала в дверь. Анна открыла почти сразу, словно ждала за дверью.

– Наконец-то! Её светлость ждёт!

Луиза сидела у туалетного столика из розового дерева, инкрустированного перламутром. При дневном свете, проникавшем через высокие окна, без косметики её лицо выглядело ещё хуже, чем вчера. Кожа имела сероватый оттенок, как у больного человека. Помимо воспалений от свинцовых белил – красные бугорки на щеках и лбу – я заметила странные язвочки в уголках рта, покрытые желтоватыми корочками.

– Ваша светлость, давно у вас эти язвочки?

– Несколько месяцев. Лекарь говорит, это от плохого воздуха.

Я подошла ближе, стараясь не морщиться от запаха гниения, исходившего от ран. Нет, это не от воздуха. Это классический признак отравления ртутью. Но не от косметики...

– Что вы едите на завтрак?

– Обычно бульон, иногда конфеты. А что?

– Можно взглянуть на конфеты?

Анна принесла лакированную коробку. Красивые, разноцветные конфеты в форме цветов и фруктов, присыпанные чем-то блестящим, похожим на металлическую пыль. Я понюхала одну. Слабый металлический запах, оставляющий привкус меди во рту.

– Не ешьте их больше.

– Почему?

– В них... нежелательные ингредиенты. Для здоровья кожи, – я не могла сказать прямо об отравлении, не имея доказательств.

Луиза кивнула, доверяя моему мнению. В её глазах мелькнула надежда.

Следующие два часа я работала над её лицом. Комната наполнилась ароматами трав и масел. Сначала очищение – снова тёплые компрессы, пропитанные отваром, на этот раз с добавлением ромашки и календулы, которые я выпросила на кухне. Потом лёгкий массаж круговыми движениями, стимулирующий кровообращение. И только потом – косметика.

Пока я работала, мои пальцы скользили по её коже, нанося кремы и пудру, Луиза болтала без умолку. О короле (вчера подарил новые серьги с сапфирами размером с перепелиное яйцо), о придворных (маркиза де Монтеспан снова интриговала, распуская слухи), о моде (в этом сезоне модны более высокие причёски, до полуметра высотой).

– А вы почему не пудритесь? – вдруг спросила она, разглядывая моё отражение в зеркале.

– Что?

– Ваши волосы. Они тёмные. Сейчас модно пудрить волосы, чтобы они были светлее.

– В Италии это не принято.

– Вы вообще странная, Мария. Но странная в хорошем смысле. Вы не похожи на других. Может, поэтому вы так нравитесь капитану де Монморанси.

– С чего вы взяли?

– О, это очевидно. Он смотрит на вас совсем не так, как на других женщин. И вчера, когда провожал вас... Весь двор уже судачит.

Прекрасно. Сплетни – это последнее, что мне нужно.

– Его светлость просто выполняет свой долг.

– Конечно-конечно, – Луиза хитро улыбнулась, и её лицо на миг стало похоже на лицо озорной девчонки. – Долг, который заставляет его краснеть, когда произносят ваше имя.

Краснеть? Шарль?

Я закончила макияж, последний взмах кисти с румянами, и Луиза восхищённо смотрела в зеркало, поворачивая голову из стороны в сторону.

– Это чудо! Я выгляжу как десять лет назад! Мария, вы должны остаться при дворе навсегда!

Навсегда. Если бы она знала, что "навсегда" для меня может закончиться костром за колдовство...