Костыль. Игра первая

Глава 1. По приказу

Зверь таится на крыше заброшенного дома. Он думает, что я его не вижу (вот идиот). Но я его вижу, и даже больше – собираюсь прямо сейчас прострелить его сраную голову.

Приклад винтовки уверенно упирается в плечо.

Тот факт, что именно от моей руки этот ублюдок и издохнет, заставляет меня чувствовать себя неизмеримо лучше.

Набираю в лёгкие воздух и медленно выдыхаю. Нужно сосредоточиться. Твари с Той Стороны хоть и лишены мозгов, но у них есть клыки и когти, так что расслабляться не стоит. Поэтому еще раз – вдох-выдох, вдох-выдох, вдох… Пора.

Припадаю к прицелу и нахожу в перекрестии два мохнатых уха, торчащих из-за грязной, печной трубы.

– Вот ты и попался, гаденыш, – шепчу я и большим пальцем сдвигаю предохранитель. – Баюшки-баю, засранец.

Делаю выдох. Пауза. А потом жму на спусковой крючок.

Спуск поддаётся необычайно мягко. Пам! Глушитель гасит звук выстрела. Давление пороховых газов выталкивает пулю из ствола.

Между мной и домом, примерно, семьсот метров. Кусок свинца весом в одиннадцать грамм пролетает это расстояние за полсекунды и врезается в кирпичную кладку. В воздух взметается рыжий фонтанчик пыли. Зверь прыгает из-за укрытия, и я вижу, что это дева-кошка.

Не теряя времени, досылаю в патронник новый патрон и стреляю. Пуля достает зверя в воздухе – в тот момент, когда он перепрыгивает на соседнюю крышу.

От удара зверь вздрагивает, разевает пасть и летит на железный карниз крыши. Оптика у меня хорошая, и через прицел я наблюдаю, как гаденыш скользит по гнилым и мокрым от недавнего дождя доскам кровли. Едва ли они могут ему помочь, но он изо всех цепляется за них.

Перезаряжаю винтовку и снова стреляю. Попадание! Секунда, и извивающееся тело кошки летит вниз. Ещё секунда – скрывается в высокой траве дворика. На мгновение воздух оглашается сдавленным рычанием, а потом – тишина.

Всё.

Конец.

Гляжу на часы – 15:25.

Выжидаю ещё какое-то время, потом беру вещи, вылезаю из покореженного автобуса, что служит мне укрытием, и иду смотреть на добычу.

Как и говорил, зверь оказывается девой-кошкой – молодой, крепкой, с рельефной мускулатурой, сформировавшейся грудью и ярким окрасом, не свойственным молодняку. Первая пуля пробила ей шею, вторая – лапу. Кровь оранжевой струйкой течет по меху. В нескольких местах нахожу порезы странной формы – должно быть, сука подралась с сородичами или другими хищниками. Но в целом шкурка в порядке.

Подхожу ближе и пинаю ее носком ботинка в бок – для проверки. Ноль реакции. Хорошо, очень хорошо, иначе моя выходка стоила бы мне разорванного горла и выпущенных кишок.

Стянув со спины рюкзак, достаю из бокового кармана шприц, сажусь рядом с девчонкой и беру у нее немного крови.

Если честно, это уже восьмая дева-кошка за месяц. Раньше мне приходилось неделями бродить по лесу, чтобы найти хоть одну из таких, а теперь, куда не глянь, всюду они – тут дева-кошка, там дева-кошка. Сплошная котовасия какая-то.

Отцепляю с ремня анализатор и заливаю кровь в контейнер. Анализ показывает небольшое содержание кортизола и хорионического гонадотропина.

Ничего плохого в этом нет – девчонка не заражена. Но количество гонадотропина слегка смущает. Ладно, если повезет, кроме шкуры продам внутренности и срублю на них неплохие деньги.

Поднимаюсь на ноги и ещё раз осматриваю девчонку. Прикидываю на глаз, сколько весит – килограмм, наверно, сорок-сорок пять. Такую тушку с моим больным сердцем до базы не дотащить, но у меня есть машина, так что это не особо большая проблема.

Вытаскиваю из рюкзака шпагат, срываю с него упаковку, разматываю, оборачиваюсь к девчонке, чтобы связать её, и тут вижу, что живот у неё вздулся, как шарик, и двигается – вверх-вниз, вверх-вниз.

В другой бы раз я непременно схватил винтовку и разрядил бы в хищницу половину обоймы, но я знаю, девчонка мертва, и нет причин тратить на нее патроны. Поэтому просто кладу руку ей на живот и прислушиваюсь.

На ум приходят байки о хищниках с Той Стороны, что заживо съедали людей. Просто глотали их целиком, как пирожки. Рассказывали однажды, что какой-то охотник из местных нашел в желудке у подстреленного урлока (уродца, похожего на земного медведя) на половину переварившегося ребенка. То ещё зрелище, наверно.

С нехорошим предчувствием достаю нож и осторожно, чтобы не зацепить того, кто лежит внутри, разрезаю живот.

Крови почти нет. Внутренности теплые и липкие на ощупь, и пахнут протухшими яйцами. С трудом нахожу желудок и достаю его.

Пустой. Ничего, ни костей, ни других следов недавнего обеда. Возвращаю желудок обратно и продолжаю искать дальше. Наконец, нащупываю то, что нужно. За доли секунды мне становится ясна причина повышенного содержания гонадотропина. Девчонка беременна.

Не скажу, что я эксперт в этом, но думаю, она была беременна месяцев семь и не доходила до родов дней пять или шесть.

Разрезаю пузырь и достаю щенка. Щенок маленький и скользкий от слизи. Сейчас он похож на обычного детёныша гепарда, но со временем, когда приобретёт человеческие черты и сможет ходить на задних лапах, тогда будет похож на своих взрослых сородичей.

Прочищаю ему нос, рот и глаза, потом отрезаю пуповину. Он не брыкается, не верещит, только дёргает лапками и тяжело дышит. Снимаю ветровку, закутываю его и ложу в рюкзак.

На базе будут рады подарку. Как ни как детёныш Потусторонней, а у правительства к таким особый интерес.

Мы, охотники, не последние люди, и знаем, что государственники проводят над отпрысками Потусторонних не совсем гуманные эксперименты. Они готовы платить любые деньги за мелких засранцев, поэтому мы с радостью идём с ними на контакт – лишних денег, как говорится, не бывает.

Но найти детёныша здесь, на нашей стороне, не так-то просто. Пересекают Черту обычно взрослые особи. Детёныш может попасть к нам только по воле случая, и тогда счастлив тот охотник, что первый на него наткнулся.

Государственники оторвут щенка с руками и ногами, забросают охотника привилегиями и внесут на доску почета. Он станет едва ли не национальным героем (шутка, конечно), но главное, чтобы не забывал правило – ни при каких обстоятельствах не оставлять детёныша себе, иначе можно схлопотать штраф и лишиться лицензии, а в худшем случае – получить тюремный срок.

Глава 2. Переполох на базе

Заснуть у меня получается не сразу. Слова девицы ни как не идут из головы: «Мы пробились на Ту Сторону, Константин...мы пробились на Ту Сторону...». Здесь явно есть связь с образовавшимся порталом под Соловейском, – она сама призналась в этом, – но какая именно?

Стучу себя кулаком по лбу. Идиот, нужно было спросить у неё ещё в машине, поинтересоваться, узнать, как они прошли сквозь барьер. Ведь такой прорыв за столько лет. Проклятье!

Впрочем, это могло породить дополнительные проблемы – если бы она догадалась, что у меня в машине детёныш Потусторонней, мне бы, в таком случае, не понадобились никакие объяснения. Она бы заявила на меня, и тогда кранты и мне, и карьере, и свободе.

Лежать больше не хочется. Встаю с постели и нашариваю в темноте рубашку. Достаю из кармана сигару Прохора, и закуриваю. Сердце, конечно, мне за это спасибо не скажет, но что поделать – может хоть так получится уснуть.

После нескольких затяжек во рту появляется привкус горечи. Все-таки дерьмовые сигары у Прохора, как бы он ими не гордился.

Тушу окурок и ложусь обратно в постель. Снаружи начинается дождь – слышно, как редкие и крупные капли бьют по стеклу, вдалеке раздается глухой раскат грома. Переворачиваюсь на бок и залажу под одеяло.

Надо поспать, завтра предстоит трудный день – во-первых, нужно придумать, куда девать щенка. Оставлять его здесь нельзя, как-никак хищник, да ещё и Потусторонний (даже сейчас, когда он лежит в прихожей, я слышу его сонное рычание).

Во-вторых, завтра придется ехать на главбазу и посвящаться в «рыцари». Краем уха я слышал о программе «Рассвет». Ничего примечательного, в основном слухи, но было и кое-что правдоподобное. Говорили, что именно для «Рассвета» скупали молодняк, мол, для опытов и тому подобное. Обстоятельства, конечно, приукрашивали, но то, что эксперименты были кровавые, в этом сомневаться не приходилось. Может именно об этом и говорила девица, когда имела в виду, что они с чем-то поторопились.

Ладно, разбираться с этим будем завтра, а сейчас надо поспать. Закрываю глаза и минут через десять засыпаю.

Новый день не приносит ничего особенного...кроме одной маленькой детали – щенок вырос до размеров мастиффа. И это меньше, чем за восемь часов!

Утром меня будит пронзительный рык и треск посуды. Не успев, как следует, проснуться, вскакиваю с дивана и бегу на кухню.

Картина маслом.

На плите, среди грязной посуды и объедков сидит Маруся и с видом полным безмятежности облизывает тарелку с остатками вчерашнего ужина. Возле неё, на полу, хрустя обломками фарфора, крутится щенок и заходится дикими хрипами.

На какое-то время теряю самообладание.

Не могу точно сказать, как растут детёныши Потусторонних, но моё чутье и некоторые познания в биологии подсказывают мне, что точно не так. Даже если взять всю их сверхъестественную сущность и анатомию, отличную от нашей, то всё равно это ни коим образом не объясняет того, что щенок за такой короткий промежуток времени вырос почти втрое. Ну не может животное, даже если это сраный пришелец, не может, хоть ты тресни, расти столь быстро. Здесь явно что-то не так.

Щенок замечает мое появление, разворачивается, скалит зубы и вприпрыжку, скользя когтями по линолеуму, бежит в мою сторону.

Повинуясь инстинктам, я захлопываю дверь кухни и бросаюсь в прихожую за винтовкой.

Что ж, теперь щенок уже и не щенок вовсе, а на половину взрослая особь, так что пристрелить его будет не таким зазорным поступком.

Хватаю с вешалки винтовку и бегом возвращаюсь к кухне. Успеваю только подойти к двери, как грудь пронзает невыносимая боль – словно под ребра сунули докрасна раскалённую проволоку. Винтовка выскальзывает из рук и летит на пол. Колени подгибаются, и одним лишь чудом умудряюсь ухватиться за стену.

Чёртов приступ, будь он неладен! Как не вовремя.

Сцепив от боли зубы, опираюсь на стену и сползаю на пол.

В распоряжении у меня не больше десяти минут, после чего сердце остановится. Начинаю медленно вдыхать и выдыхать. Это ослабит боль и головокружение, но без таблеток мне все равно крышка, а таблетки я оставил в бардачке УАЗика.

Пока думаю, что делать, дверь кухни распахивается и в зал врывается щенок.

Замечает он меня не сразу. Пытаюсь дотянуться до винтовки, но она далеко, а правая рука онемела и не двигается. Щенок подскакивает ко мне. Закрываю глаза. Ну вот, думаю, и все, сдохну от лап мелкого засранца, которого сам же и приютил.

Левую щеку обжигает огнем, будто по коже проводят наждачкой. Щенок начинает яростно облизывать лицо.

Собираюсь силами и отталкиваю его. Щенок отскакивает. Не удерживаю равновесие и заваливаюсь на правый бок. Щенок снова подбегает, но на этот раз останавливается в метре от меня и начинает как-то странно пялиться.

Смысл того, что происходит дальше, я не могу объяснить. Щенок смотрит на меня, я смотрю на него. Так проходит секунда, потом другая, третья. Наконец, он круто разворачивается и припускает к входу. Из того положения, в котором я лежу, мне ничего не видно, но я слышу скрип открывающейся двери и цоканье когтей по деревянному полу сеней.

В глазах мутнеет. Не знаю, сколько ещё осталось, но думаю немного.

Говорят, перед смертью ты видишь всю свою жизнь, словно за один миг она проносится у тебя перед глазами. Жаль, что у меня не так, хотя, пожалуй, и к лучшему, не хватало, чтобы это дерьмо испортило ещё и момент кончины.

Лежу на полу. В груди невыносимая боль и тяжесть, будто внутрь залили целую цистерну бетона – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Закрываю глаза.

Проходит минута, потом ещё. Готовлюсь уже распрощаться с жизнью, как вдруг чувствовую, как что-то ударяется об пол. Звук такой, будто разорвалась мина. С трудом разлепляю слезящиеся от боли глаза.

Пузырек аденародола валяется в паре сантиметрах от меня, а возле него, пуская слюни и рыча, стоит щенок.

Искать объяснений нет времени. Делаю нечеловеческое усилие и хватаю пузырёк. Пальцы как каменные, не слушаются, поэтому открутить крышку получается лишь с третьей попытки. В глазах стоит кровавое марево. Делаю еще одно усилие.