Кот, который нас свел

Глава 1. Невеста-беглянка

Воздух был густым и сладким. Сладковато-приторным от испарений дорогого алкоголя, от крема на растоптанном торте, от распыленного в панике парфюма. Тишина в опустевшем зале ресторана «Белла Виста» была не пустой, а тяжелой, вязкой, как сироп. Она впитывала в себя отзвуки недавнего хаоса: приглушенные возгласы, оглушительную тишину, которая наступила после того, как хлопнула дверь.

Алиса стояла посреди зала, застывшая, как памятник самой себе. Белое платье, в котором она еще три часа назад кружилась под восторженными взглядами, теперь казалось ей саваном. Тяжелый атласный шлейф волочился по липкому от пролитого шампанского полу. Со лба на ресницы упала непослушная прядь — она не состригла ее утром, поддалась суеверию, и теперь влажные волосы мешали обзору, словно черная решетка между ней и миром.

Ее взгляд упал на пол. Прямо перед ней лежал осколок хрустального бокала для шампанского. Их бокала. С гравировкой «А&М». «Алиса и Максим. 12.10.2025». Он разбился с тихим, печальным вздохом, когда она отпустила его пальцами, будто горячий уголь. Рядом, на бежевом ковре, расползалось алое месиво. Их торт. Вчерашний трехъярусный шедевр кондитерского искусства. Кто-то наступил на него каблуком — отпечаток женской шпильки утопал в кремовой розе. Бегство гостей было паническим, хаотичным.

Шум в ушах нарастал, превращаясь в оглушительный гул. Он вытеснял мысли, оставляя только животный, физический ужас. Ужас от того, что произошло. Ужас от того, что будет дальше. Социальная смерть. Жалкие взгляды. Шепот за спиной. «Слышала про Алису Орлову? Ту, что все всегда идеально? Так вот, на ее-то свадьбе…»

«Нет. Нет. НЕТ».

Этот внутренний крик, беззвучный, отчаянный, заставил ее тело наконец среагировать. Движение было резким, порывистым. Она впилась пальцами в прическу. Шпильки с жемчугом больно впились в ладони. Она сорвала их и швырнула на пол. Потом ее пальцы наткнулись на фату. Тончайшая французская тюль, два с половиной метра, закрепленная в ее темных волосах тиарой с сапфирами — «голубой цветок» на удачу.

Удачу.

Истерический смешок вырвался из ее пересохшего горла.

Она сжала тюль в кулаке и отчаянно дернула. Ткань сопротивлялась, тиара остро царапнула кожу головы, но через секунду все было кончено. Фата полетела на растоптанный торт, белое на белое, тюль впитывала крем, сахарные цветы прилипли к ней, как паразиты. Голова стала невероятно легкой.

Она повернулась и пошла к своему столику, где на стуле висела ее небольшая сумка — крошечная шелковая clutch, в которую на удачу поместили только помаду, паспорт и кредитку. Она взяла ее, развернулась и, не оглядываясь, зашагала к выходу. Каблуки глухо стучали по паркету. Она прошла мимо столика, где сидели их родители. Мама Максима, с бледным, как мел, лицом. Ее собственная мать — в ее глазах Алиса прочла не боль, а жгучую досаду. Сорванный сценарий. Испорченный спектакль. Дочь-неудачница.

Лифт плавно спустился на первый этаж. Двери открылись в шумный, ярко освещенный вестибюль отеля. Здесь жизнь шла своим чередом. И сквозь эту оживленную толпу, словно призрак, пробиралась она — невеста в испачканном, помятом подвенечном платье. На нее оглядывались. Шептались. Кто-то достал телефон. Алиса шла, глядя прямо перед собой, сквозь людей, сквозь стены. Ее лицо было маской спокойствия, которую она годами оттачивала на переговорах. Ни одна мышца не дрогнула.

Она вышла на улицу. Прохладный вечерний воздух обжег легкие. Стояло начало октября, и Москва встретила ее промозглой сыростью. Пальто она, разумеется, не взяла. ««Такси»», —произнесла она, подходя к швейцару.

Тот, разглядев ее, замер. — Э… Вам куда?

— Просто поймайте машину, — ее голос прозвучал тихо, но с такой ледяной сталью, что швейцар вздрогнул.

Через минуту она сидела на заднем сиденье. Салон пах ароматизатором «Свежесть Альп» — и чужими жизнями.

— Куда едем? — обернулся водитель, мужчина лет пятидесяти с усталым лицом.

Алиса замерла. Куда? Домой? К родителям, где будут требовать объяснений? К подруге? К той самой Свете? Нет. Никогда.

— На автовокзал, — выдавила она. Просто первое, что пришло в голову. Уехать. Исчезнуть.

— На какой? Их в Москве несколько.

— На... Центральный, — вспомнила она первое пришедшее на ум название. — Тот, что у метро «Щелковская».

Машина тронулась, сливаясь с вечерним потоком. Москва плыла за стеклом — яркая, безразличная, чужая. Алиса прижалась лбом к холодному стеклу. Закрыла глаза. И тут же перед веками всплыло оно. Утро. То самое, роковое утро ее свадьбы.

Солнечный свет заливал их будущую спальню. Она проснулась с ощущением легкого волнения. Максим уже встал, она слышала, как в душе шумит вода. Ее телефон лежал на зарядке, и она вспомнила, что хотела проверить погоду. Не долго думая, она взяла со стола телефон Максима. Он был без пароля. «Доверяю тебе», — всегда говорил он.

Она собиралась открыть браузер, когда в верхней части экрана всплыло сообщение из Telegram. Имя отправителя заставило ее замереть. Света. Ее подруга. Ее свидетельница.

Сообщение было коротким. Его можно было прочитать за долю секунды.

«Не могу дождаться, когда она всё узнает. Сегодня будет огонь.»

Алиса не дышала. Она сидела на кровати с его телефоном в руке и смотрела на эти слова. Они не складывались в смысл. Потом ее палец сам потянулся к экрану, открыл переписку.

Глава 2. Художник без вдохновения

Пыль лениво танцевала в луче осеннего солнца, пробивавшемся сквозь заляпанное красками окно мансарды. Эти пылинки были единственными живыми существами в студии Ника — по крайней мере, они двигались. Сам он уже третий час сидел неподвижно, уставившись в экран графического планшета. На нем застыл улыбающийся ёжик в ярком пиджаке — главный герой новой серии обучающих приложений для детей. Технически работа была почти безупречной: чистые линии, тщательная проработка текстур, грамотно выстроенная композиция. Но в глазах персонажа читалась та же экзистенциальная тоска, что витала в самой студии и в душе ее хозяина.

Ник провел пальцем по поверхности планшета, пытаясь исправить изгиб рта — сделать его более естественным, радостным. Получился странный оскал, будто ёжика внезапно пронзила судорога. Он попытался смягчить взгляд, добавить ему озорного блеска — вышло что-то безумное, почти пугающее. Персонаж словно мстил ему за свое рождение в этой творческой пустыне, в которой Ник блуждал уже несколько месяцев.

— Ну же, — хрипло прошептал он, откидываясь на спинку стула. Знакомый щелчок в позвоночнике отозвался эхом в звенящей тишине. — Хоть каплю жизни. Одну единственную каплю.

В ответ ёжик лишь зловеще подмигнул с экрана. Или это снова померещилось? В последние недели галлюцинации стали его постоянными спутниками. Тени на стенах шевелились в такт его дыханию, а в равномерном гуле вентилятора он слышал обрывки фраз: «не доделал», «провал», «бездарность». Иногда ему казалось, что сама комната ополчилась против него — скрип половиц звучал как укор, а потрескавшаяся краска на потолке складывалась в узоры, напоминающие слово «сдавайся».

Именно в этот миг пыльного отчаяния его мысли пронзила навязчивая вибрация. Телефон. На экране — «Евгений. Студия «Вектор». Последний островок стабильности в его рушащемся мире фриланса. Евгений был одним из немногих, кто терпел его творческие метания, кто верил, что «авторский почерк» Ника когда-нибудь станет коммерчески успешным. Теперь, судя по ледяному предчувствию в груди, и его терпение лопнуло.

Ник сглотнул комок нервного напряжения и медленно поднес аппарат к уху. Голос арт-директора был ровным и спокойным, как поверхность озера перед бурей.

— Ник, привет. Смотрю на финалы.

Пауза. Та самая, от которой сводит желудок и пересыхает во рту. Ник молча смотрел на свои руки — исчерченные графитом, испачканные пятнами акрила, с вечно заживающими царапинами от резцов. Руки, которые когда-то создавали волшебные миры, а теперь разучились творить даже примитивную радость для детских приложений. Его руки предали его.

— Понимаешь, — продолжил Евгений, и в его голосе послышалось нечто новое — не раздражение, а усталость. Усталость от постоянных правок, от оправданий, от него самого. — Снова не бренд. Снова это твое… фирменное авторское видение. Мы же сто раз говорили — для детей. Ярко, весело, понятно. Без твоих полутонов и экзистенциальной грусти в глазах у персонажей. Твой ёжик выглядит так, будто он только что прочитал Кафку и осознал бренность всего сущего.

Ник чувствовал, как по его спине ползет холодная волна стыда. Он пытался. Клянусь, он пытался делать «ярко и весело». Но из-под его пера выходили существа, которые словно знали о грядущем апокалипсисе и с достоинством несли этот груз. Даже самые простые формы — кружочки, квадратики — у него получались чуть угловатыми, несовершенными, живыми. И именно эта жизнь, эта «неидеальность» теперь стала его проклятием.

— Женя, я… Я могу переделать, — он попытался вдохнуть полной грудью, но воздух словно застрял где-то в районе горла. — Еще пару дней...

— Нет, Ник, — голос в трубке стал окончательным, как приговор суда. — Не можешь. Или не хочешь. Уже неважно. Горят сроки. Мы ищем другого художника. Удачи.

Щелчок прозвучал оглушительно громко в тишине студии, словно падение гильотины.

Ник медленно опустил телефон на стол, заваленный эскизами, чашками с остатками кофе и пустыми пачками сигарет. Он ждал, что придет злость, ярость, желание что-то доказать, броситься вдогонку и крикнуть: «Вы ничего не понимаете!». Но пришла лишь тяжелая, апатичная пустота. Как будто из него вынули последнюю опору, и теперь он медленно и бесшумно падал в бездну, не в силах даже пошевелиться. Он провел ладонью по лицу, оставляя на коже сальные следы и размазывая графитовую пыль. Маска неудачника прочно приросла к его чертам.

Его взгляд блуждал по студии. Когда-то, всего пару лет назад, это место было его храмом, его убежищем от всего мира. Здесь пахло свежей краской, древесиной, скипидаром и бесконечными возможностями. Здесь рождались проекты, от которых загорались глаза у заказчиков. Здесь он мог просидеть всю ночь, не замечая времени, увлеченный рождением нового мира на холсте или экране. Теперь здесь пахло пылью, старым кофе, тлением бумаги и поражением. Незаконченные холсты, прислоненные к стенам, смотрели на него укоризненно, как незахороненные покойники. Папки с проектами, которые когда-то казались гениальными, теперь были просто макулатурой, напоминанием о несбывшихся надеждах. На стене висел пожелтевший стикер, оставшийся с лучших времен: «Вдохновение приходит во время работы». Сейчас эта фраза казалась ему самым циничным издевательством. Работа была, а вдохновения не было. Оно ушло, испарилось, оставив после себя лишь выжженную пустыню.

Он с силой оттолкнулся от стола и подошел к окну, раздвигая груду неудачных эскизов на подоконнике. За стеклом была Москва — серая, безучастная, вечно спешащая по своим важным, никому не понятным делам. Она когда-то манила его огнями и перспективами, сулила славу и признание. А теперь лишь давила бетонной громадой, безликими фасадами, вечными пробками и суетой, не оставляющей места для тишины и созерцания. Он поймал свое отражение в грязном стекле — изможденное лицо с недельной щетиной, запавшие глаза с фиолетовыми тенями под ними, растрепанные волосы. Он видел не человека, а тень, призрака, застрявшего между мирами.