Ковен озера Шамплейн

Пролог

Шалфей. Чай, солоноватый и приторный, с добавлением кенийского перца – наполненные до краев пиалы, на сутки сместившие со стола кофе и традиционное какао со взбитыми сливками. Лаванда. Сиреневый бархат на днище ступы, высушенный и перемолотый – щедрая почесть огню, шепчущемуся в камине. Полынь. Ароматное тление свежесрезанного пучка, омывающее дымом углы и изголовья детских постелей. Духовная чистота пространства – синоним физической безопасности. По приданиям ничто не отпугивало злых духов лучше, чем священные травы, которые моя семья проносила в подожженных вазочках через все комнаты дома накануне Имболка.

– Чем ты меня напоил?

Перечная мята, въевшаяся в кашемир его свитера. Гвоздика, напоминающая о варящимся в котелке пряном вине и скором ужине из домашней утки с брусникой. Дурман, соком которого пропитались его рукава и пальцы, пока он пять часов безвылазно готовил на чердаке заклинание, до того безобразное, что оно извращало саму природу колдовства.

Беззвучная вспышка молнии за окном напомнила мне о бесчисленных ночах, проведенных вместе под овчинным покрывалом. Черно-белое кино на прожекторе и подгоревший соленый попкорн. Сплетение рук и ног в самых надежных на свете объятиях. Мы могли бы лежать так всю жизнь, наплевав на беспочвенные предрассудки родственников и свободные спальни в таком огромном особняке. Мы бы могли...

Маттиола, которую он без спроса подмешал мне в напиток.

– Чай, – снова прохрипела я, разлепив окаменевшие веки и увидев лицо брата, примостившегося на соседнем краю подушки. – Это был не шалфей. Ты дал мне другую кружку. То был левкой, да? Я не сразу узнала вкус.

– Да, цветочный мёд превосходно притупляет горечь левкоя, – нежно улыбнулся он, любуясь сотворенным со мной. – Всяко лучше, чем просто подсыпать тебе в газировку лошадиную дозу тетушкиного Ксанакса.

Я застонала, когда меня скрутил приступ головной боли. Она прошила виски, и я перевалилась на спину, подавляя рвотный позыв. Брат насильно вернул меня на нагретое место, сцепив руки в замок под ноющими ребрами. Все сопротивление, которое я смогла ему оказать – это конвульсивно скрючить пальцы, силясь стряхнуть онемение с тела, как птица стряхивает с перьев брызги воды.

– Зачем? – спросила я, в сердцах мечтая увернуться от душного дыхания брата, когда он придвинулся чересчур близко. Нам двоим на одной подушке сделалось тесно. – Не помню, чтобы я страдала бессонницей.

– Иначе ты бы мешалась.

– Мешалась?

– Да. И злилась, а я очень не люблю, когда ты злишься.

Целомудренный поцелуй в лоб ничуть не утешил. Брат погладил меня по волосам, выбившимся из косы – длинным, неподъемным, которые из года в год отговаривал состригать.

– Как же Имболк? – Я встрепенулась, и чугунная медовая дремота наконец-то начала отступать, возвращая голосу силу, а мышцам былую подвижность. – Только не говори, что пытался досадить ковену, заставив меня проспать шабаш! Который час? Празднество уже началось?

– Нет, не началось, – Брат бесцеремонно оттянул назад мою голову за одну из прядей, стиснув ее между костяшек, чтобы посмотреть на меня сверху вниз. – И никогда уже не начнется. Маленькой Верховной не к чему тревожиться об этих варварских игрищах. Мы всегда предпочитали общество друг друга, так давай снова посмотрим «Кошачий глаз» и закажем пиццу. Помнишь, в детстве мы мечтали, как однажды сбежим отсюда и создадим собственный ковен?..

Слюна во рту сделалась вязкой, и предчувствие беды перестало просто скрести грудную клетку изнутри – оно завопило.

– Что ты сделал?

– Где не будет никаких правил... – продолжал брат, не слушая.

– Джулиан... Что ты сделал?!

– Где мы будем только вдвоем.

Бессвязные слова. Не менее бессвязные мысли. Его кожа – болезненно горячая, влажная. Я исступленно заерзала, борясь с чувством податливости... И с нарастающим гневом. Мой брат, – сумасбродный, импульсивный, – мог напугать кого угодно, но только не меня. Невзирая на бред и снотворный настой. Невзирая на тошнотворные поцелуи, хаотично сыплющиеся до самых ключиц под верхними пуговицами... Он не был способен навредить ни мне, ни кому-либо другому. Не был...

Шалфей. Лаванда. Полынь.

Мята. Гвоздика. Дурман. Маттиола...

Железо, которым пропитался каждый сантиметр этого дома, раз и навсегда вытеснив из него все прочие запахи.

Джулиан ткнулся носом мне в шею.

– Ковен нас не заслужил.

Рубашка задралась, и под ней я почувствовала его холодные руки, липкие и мокрые. Густая слизь пропитала хлопок, вызвав волну омерзения, еще пущего, чем вызывали его поцелуи. Взвинтившись вверх и высвободившись из плена одеял и властных объятий, я перекатилась на другую сторону кровати и включила торшер.

– Что-то не так? – спросил Джулиан со стеклянной улыбкой на рябиновых губах, подставляя под свечение ночника окровавленные руки и свитер, усеянный багровыми ошметками истерзанной человеческой плоти. – Ах, да. Ты слышишь это? Именно так звучит тишина. Кто бы подумал, что цена пяти минут покоя в собственном доме, без капризного нытья и ругани, окажется так несущественна. Шестеро Дефо. Четыре атташе. Пять семей. В сумме тридцать пять душ.  Я похож на ту раковую опухоль, что скосила нашу мать, тебе так не кажется? Только я уложился быстрее, нежели за полгода. «Верховная умерла – да здравствует Верховная!». Ты плакала, когда услышала это. «Ковен умер – да здравствует ковен!». Так звучит гораздо лучше. И плакать совсем не хочется, правда же?

***

Я распахнула глаза и, проглотив собственный крик, резко села на подушках, смахивая с лица всклоченные волосы, что приклеилась к щекам от холодного пота.

– Надо уходить, – выжала из себя я и пригляделась к матовой темноте, границы которой простирались до парадной двери и рассеивались, уступая мерцанию садовых ламп снаружи. 

1. Новый Орлеан

«Н».

Я крепко зажмурилась, успев разглядеть следом «О» и «В», а затем все же пересилила себя и дочитала до конца.

«Новый Орлеан».

– Свиной чертополох! – выругалась я и, потупившись от осуждающего прищура многодетной мамы из-за соседнего столика, нечаянно смахнула локтем костяные кубики с рунами, вырезанными на каждой из граней.

Они рассыпались по бледной коралловой плитке, неуместно привлекая внимание звонким эхо.

– Ладно, – истерически посмеиваясь, я с головой нырнула под столешницу, судорожно сгребая руны обратно. – Простите меня. Сами знаете, как я психую, когда нервничаю, да к тому же эта простуда... Небесная карма, не иначе. Давайте поговорим по-хорошему, идет?

Я выскребла ногтем последний кубик, закатившийся в выемку между стеной и поцарапанным стулом, и села на место. Воровато оглянувшись на посетителей кафе, я немного расслабилась: все они были заняты изучением здешнего меню. Чувство тотального одиночества немного убавилось: похоже, в этом месте собралось не так уж мало безумцев, раз пресные вафли интересовали их больше, чем происходящее за окном. А происходила там недюжинная чертовщина: от ветра деревья пригибались к земле, складываясь пополам, и на фоне этого обычное штормовое предупреждение, переданное по динамикам радио, звучало безобидно. Небо заволокло непроглядной тучей, цельной и равномерной, будто кто-то по неосторожности ляпнул на небосвод чернильную кляксу. Она расползалась вширь так далеко, что, прильнув горячим лбом к оконному стеклу, я так и не увидела ей края. Бесформенное черное нечто, проглотившие солнце и пытающиеся разродиться дождем - туча пульсировала, чего-то выжидая. Это тешило людей надеждой успеть добраться до дома, и я разделила бы их стремление, если бы только у меня тоже был дом.

Вместо этого я втянула голову в шелковый шарф и, спрятав в него заложенный нос, стала перебирать пальцами свои жемчужные бусы, успокаиваясь.

Я никогда не верила в сказки, как бы парадоксально это не звучало из уст ведьмы, в чьем рюкзаке губная помада уживалась с гадальными картами, а проездной на метро прилип к свече с сердцевиной из мыши. Жуткие, правдоподобные и темные, сказки братьев Гримм больше всего напоминали истинную магию, из которой испокон веков плелось наше существование. Волшебство в этой книге граничило с вкраплениями крови на страницах – волшебство граничило с тем же самым и в ковене. Именно поэтому у каждого из нас находилась своя любимая история, но если предпочтения моей семьи ограничивались «Ганзель и Гретель» или «Милым Роландом», то Джулиан всегда называл сказку о двенадцати братьях – несчастных принцах, приговоренных к смерти после рождения их долгожданной сестры. «И велел король выстругать двенадцать гробов для каждого из своих сыновей, коль понесет ему королева желанную дочь, которая унаследует всё его королевство...». 

Я никогда не верила в сказки. Так почему же я вдруг оказалась в одной из них?

– Еще раз, – вздохнула я и, прикрыв глаза, встряхнула пригоршню костей. – Ну же!

«Ты всегда должна быть там, где велят быть руны. Они молвят голосом духов, а духи всегда видят больше. Ведь полная картина открывается только тем, кто смотрит на неё сверху». 

Руны посыпались в небрежном броске, задевая пустые тарелки, а затем сошлись в старой треклятой вязи. Наутиз, Иса, Вуньо...

«Новый Орлеан».

– Да я уже два месяца здесь торчу, черт возьми! То есть, моя судьба – это умереть с видом на французский квартал?! – воскликнула я, откидываясь назад с такой силой, что ударилась затылком о деревянную спинку дивана. – Вы правда не понимаете, глупые костяшки?! Он уже близко! Джулиан придет за мной. Мне... Мне нужно знать, куда отправиться дальше. Куда бежать?! Где будет безопасно? Что, неужели нигде?.. Вы принципиально меня не слушаетесь? Да, я не Рэйчел, которая могла договориться даже с табуреткой, но... Умоляю!

Я стиснула пальцы и от души стукнула кулаком по столу. Встряска подбросила кубики на несколько сантиметров вверх, но, даже закрутившись в воздухе, они все равно приземлились ровно в том же положении.

«Новый Орлеан».

«Никогда не выбирай место самостоятельно, поняла? Всегда слушайся рун. Поклянись, что и шага без них не сделаешь, Одри!».

Благо, нарушать клятвы – моя коронная фишка.

– Прости, Рэйчел, но семейные традиции и круглосуточное бдение в ожидании чуда не спасут меня от смерти, – прошептала я и, стряхнув руны в мешочек, кинула его в сумку поверх носовых платков и дорожных карт. – Теперь моя судьба – исключительно моя собственная прерогатива. И, пожалуй, я давно мечтала побывать в...

– Оплата наличными или кредитной картой?

Я передернулась, вскидывая лицо к мужчине в фартуке с проседью в волосах. Он смерил подозрительным взглядом сначала меня, а затем мои сумки, сложенные под стулом. Заметив, что многодетная мама и шестеро ее чад пересели от меня в конец зала, я поняла, что мой диалог с неодушевленными предметами мог быть воспринят неоднозначно.

– Я не сумасшедшая, – тут же попыталась оправдаться я. – Просто трудный день выдался.

Официант нахмурился и развел руками, кивая в сторону окна.

– Дело не в этом. Мы закрываем кассу. Через пятнадцать минут мы должны бы закрыть и кафе, но из-за шторма закусочная будет открыта до тех пор, пока на улице не станет безопасно. Всю ночь, если потребуется. По желанию посетители смогут переждать здесь, но счет оплатить необходимо сразу.

Я замешкалась и демонстративно похлопала по карманам, подавляя панику, которую уже давно разучилась испытывать. В этот раз ситуацию нагнетало вовсе не мое безденежье, а стоящий снаружи гул от раскатов грома. Ветви деревьев безжалостно хлестали по крыше.

– На улице прямо шекспировская «Буря», – нервозно хихикнула я, пытаясь разрядить обстановку. – «Ад пуст, все дьяволы сюда слетелись». Похоже ведь, правда?

– Да, – сухо кивнул официант и, сложив руки на груди, нетерпеливо кашлянул. – Знаете, моя коллега Маргарет заметила, что вы сидите в нашем кафе уже восемь с половиной часов. У вас точно есть деньги?

2. Яблочный пирог

– Почему сейчас? – спросила я, играясь с сакральным жемчугом из потайной шкатулки, баллады о котором жили в нашем ковене долгими поколениями.

Виктория улыбнулась, задвигая обратно свой столик с порошками эфирных масел и смолами драконового дерева.

– Просто так. Любая женщина, а уж тем более ведьма, грезит о дорогих побрякушках. В твоих же руках – настоящая родовая реликвия с тысячелетней историей, не имеющая цены. Тебе нравится?

Мое нерешительное мычание заставило маму вопросительно выгнуть бровь.

– Нравится, но... – Я смутилась, с трудом совладав с магнетизмом перламутра и оторвав от него взгляд.

– Но что?

– Я больше люблю стекло.

– Стекло? – удивилась Виктория

– Да... Ну, такие стеклянные бусины, знаешь? Как те, что для меня сделал Джулиан.

Виктория ухмыльнулась.

– Честь подержать в руках Вестников Даров выпадает лишь Верховным ведьмам, Одри... Привыкай к этому. Они теперь твои.

Неожиданно одна из жемчужин, – круглая, до совершенства ровная и сверкающая, – выкатилась из-под подушечек пальцев и соскользнула вниз, устремившись к полу под естественной тяжестью, но зависла в полуметре от половиц, оплевав все известные законы гравитации. Воздух подо мной сделался вязким, тугим, мешая вдохнуть; он буквально отпружинил шар обратно, прямиком в руку матери. Она ласково подула на него, отряхивая от пыли.

– Мои? – переспросила я растерянно.

– Да... Если ты согласна принять мое наследие, конечно, – подвела черту Виктория, забирая из моих ладоней оставшиеся драгоценности.

– Ты это сейчас серьезно?

Я почувствовала влажную испарину, возникшую на коже в тех местах, где до нее дотрагивались прохладные жемчужины. Мама подошла ближе: ее кардиган пропитался ароматом душицы и растений, к силе которых она с рождения так тяготела. Стихии природы были первым освоенным ею даром, потому и одежду она предпочитала оттенков землянистых, пастельных: песочные брюки, темно-зеленый свитер, украшения из натуральных камней. Я инстинктивно обвела ее взглядом, поражаясь шторму в темно-серых глазах, цвет которых издавна выдавал всех урожденных Дефо. Волнистые волосы, будто сплетенные из ржаных колосков, были забраны высоко на затылке непритязательной серебряной шпилькой. Я безмолвно удивилась, ведь еще вчера в волосах моей матери тоже блистал жемчуг: старый гребень, от которого она, судя по всему, избавилась, всегда был усыпан им. Виктория впервые предстала передо кем-то без своего морского венца и, пускай не утратила от этого величественного шарма, она будто и впрямь лишилась какой-то своей сокровенной части. И это меня пугало.

Я опустила взгляд на закрывшуюся шкатулку, куда Виктория поместила родовые жемчужины, и глухо ахнула.

– Вестники даров, – поняла я тихо. – Ты всё это время носила их с собой! В волосах... Прямо в том гребне! Шкатулка, которую ты так усердно прятала под алтарем в кабинете, на самом деле была пуста. Мама! Это же так...

– Нечестно и рискованно?

– Хитро и поразительно.

Виктория нежно улыбнулась, польщенная.

– Верховная никогда не расстается с тем, что ей по-настоящему дорого, Одри, – Она втолкнула шкатулку мне в руки и наклонилась, клюнув губами в лоб. – Однажды и ты сделаешь из него чудесное ожерелье или брошь... А, может, тоже захочешь обзавестись жемчужным гребнем. Разумеется, когда вернешь Вестникам их истинный вид.

Виктория со скрипом приоткрыла шкатулку, и на дне, вышитом красным бархатом, зазвенело нечто темное и уже не такое красивое: внутри перекатывались круглые угольки, в которых было не так уж просто заподозрить все те же бусины. От их былого великолепия, чистого и сияющего, не осталось и следа. Жемчужины почернели.

– Всего их восемь. Одна жемчужина – один дар. Каждый из них тебе предстоит освоить. Надеюсь, ты помнишь: стихии, метаморфоз, психокинез, ментальность, прорицание, некромантия, исцеление, сотворение, – перечислила мама, и я закивала, внимая ей. - Черная жемчужина – невежество, белая – достигнутое мастерство. Они – материнское наставление, напоминающие о предначертанном тебе пути.

Виктория втолкнула шкатулку в мою заледеневшую ладонь и отстранилась, отворачиваясь к платяному шкафу так невозмутимо, будто совсем не замечала, какой волной удушающего ужаса меня захлестнуло.

– Мне двенадцать, – хрипло напомнила я. – До подготовки ведь еще три года... Слишком рано.

– Твоя практика начнется с завтрашнего дня. 

Кабинет матери был просто огромный, – с вытянутыми витражными окнами, массивами книжных шкафов и гигантским алтарным столом между колонами, укрытым пунцовым шёлком – но дышать здесь вдруг стало нечем.

– Мама, я не...

– Происходит кое-что очень плохое, Одри, – оборвала меня Виктория, храня ледяное спокойствие, и я увидела, как побелели костяшки ее пальцев, когда она сжала дверцу шкафа, едва заметно пошатнувшись, но удержавшись на ногах. – Боюсь, очень скоро ты станешь самой молодой Верховной ведьмой в истории ковена, потому что я умираю.

***
 

– Объявлено штормовое предупреждение! Увы, жителям Нового Орлеана придется отменить барбекю в честь наступления осени, потому что до конца выходных не рекомендуется покидать здание без экстренной необходимости. Синоптики обещают ослабление ветра с 28 м/с до 23, но дождь не прекратится до понедельника. Будьте бдительны за рулем!

Я разодрала слипшиеся веки и, приняв сидячее положение, вперила взгляд в абсолютно голую стену с проплешинами извёстки. Потолочное окно было перегорожено чугунными прутьями, а вместо двери – запертая решетка. Я сунулась к ней на звук включенного телевизора и чуть не упала, запутавшись. Стряхнув с себя невнятное шерстяное покрывало, я прислушалась к веселым голосам и свисту закипевшего чайника, а затем заглянула под койку в поисках своего рюкзака и скрипки, пытаясь вспомнить, как именно здесь очутилась. И, главное, где?