Ковен тысячи костей

Пролог

Он любил это место всем сердцем. Толстые стены из серого гранита, не пропускающие внутрь ни тепла, ни чужаков. Ты будто оказывался внутри древнего склепа, куда вход был только для избранных — безмолвная затхлая крепость, хранящая многовековые традиции. Здесь столетиями обитали те, кого он считал родней — не по крови, но по духу. Прошло много лет, прежде чем он смог осознать это и почувствовать себя здесь, как дома, но это случилось. Хотелось бы ему верить, что однажды это произойдет и с тем, кто в последнее время занимает все его мысли...

Джефферсон тряхнул головой и снова сосредоточился на том, что видел сквозь прутья решетки, делая несколько быстрых пометок карандашом. Ах, если бы он только умел рисовать! Костлявые лодыжки, скрещенные цепями. Оливковая кожа в гноящихся порезах, блестящая в багрянце, и копна черных жестких волос, напоминающих тугие пружинки. Неподвижное лицо, почти что умиротворенное. Глаза ведьмы, как и всегда, были закрыты, словно она спала полусидя, невзирая на бесконечные пытки. Джефферсон мог поклясться, что при первой встрече они были желтые с малахитовыми прожилками, как у кошки, и с лентовидными зрачками, как у ящерицы. Такие красивые глаза — яркий признак того, что у их обладателя нет души.

Немного подумав, он заштриховал последнее предложение так, чтобы его нельзя было прочесть, и захлопнул дневник.

— Дарий, достаточно!

Молодой мужчина, — гораздо моложе, чем ему положено быть для таких занятий, — послушно отложил раскаленные щипцы и вытер полотенцем лицо, замызганное кровью (как всегда чужой).

Джефферсон дернул щеколду, выпуская его из камеры, и взглянул на дневник.

Добротный кожаный переплет. Инициалы — Д и Г. В отражении крупной металлической бляшки в форме львиной пасти можно было разглядеть лишь нахмуренные брови и несколько шрамов, пересекающих их. И то, и другое — подарок отца. «Все страницы в этой книге чисты, потому что эта книга о вас. Заполните их кровью... или золотом. Выбирать лишь вам», сказал он накануне инициации, протягивая двум братьям кожаные дневники — такие же разные, как они сами.

Выбор был сделан, пусть и не сразу. Не задуманное, а написанное входит в историю, как войдут и те восемьдесят пять ведьм, что он убил за свою жизнь. И убьёт не меньше в ближайшем в будущем.

— Ты слышал? — спросил Дарий, от перевозбуждения дав волю своему греческому акценту.

— Да, слышал.

Джефферсон подобрал со стола меч и задумчиво взвесил его в руке. Палисандровая рукоять, сверкающее лезвие из дамаска, плоский дол, олицетворяющий «меч Шивы». То было оружие воина. Навахон лежал в ладони так, будто был слит специально под нее — не иначе, как живая часть тела, разящая насмерть.

Вдетый в ножны, клинок раскачивался над полом, пока Джефферсон кружил по коридору, давая себе время на размышления. Таких коридоров здесь было целое множество: одинаковые и переплетенные, как змеи, они могли даже Инквизитора заставить блуждать до утра. Возводимый камень за камнем на протяжении многих лет, каждый подземный замок Ордена был бездонен, как глотка Харибды, и надежно укрыт, как рифы на дне океана. Даже бездомные проныры, снующие по канализациям, не подозревали, что ходят по костям тех, кому обязаны жизнью.

Но охотников становилось все меньше, а вокруг — все тише. С каждым годом убежища рушились, друзья умирали, а надежда, что разрозненные осколки Ордена соберутся воедино, таяла на глазах. «Ну и кто теперь вымирающий вид?», слышал Джефферсон от ведьм, решивших съехидничать напоследок. «По-прежнему вы», отвечал он, хоть это уже и не было правдой, а затем доставал меч и сносил вопящие головы.

— Имя! Она назвала имя! — воскликнул Дарий спустя минуту, не выдержав его молчания. — Мари Лаво...

— Королева Вуду? — насмешливо уточнил Джефф, замедлив шаг, пока вконец не остановился. — И что? Это определенно не имя Источника.

— Да, но...

— Нас интересует только Источник, Дарий. И ничего больше.

— Вдруг ведьма говорила о себе? Вдруг это ее зовут Мари? — не угомонился тот, бросив косой взгляд на дверь, и Джефферсон устало замычал. Бесстрашию Дария позавидовали бы даже берсерки, но легенды о ведьме с угольной кожей и таким же угольным сердцем, что когда-то гуляли по всей Луизиане, сидели в головах охотников с детства. — Если у нас в камере действительно Королева Вуду, то нам...

— Не неси чушь! Эта ведьма просто в бреду, — фыркнул Джефферсон, без колебаний отметая эту гипотезу. — Лаво сгинула еще в прошлом веке! Лучше вспомни, что еще говорила ведьма? До того, как я пришел. Должна же она сказать нам хоть что-нибудь дельное за три чертовых месяца!

— Ну... Утром она ругалась на латыни, — пожал плечами Дарий. — Бормотала что-то бессвязное про Шамплейн и озерную бабу с щупальцами, про говорящих котов и черепа с кокаином. Если это все-таки не Лаво... Должно быть, Рафаэль подкинул нам чокнутую.

Джефферсон привалился спиной к колонне и помассировал лоб, в который будто вколачивали гвозди всю прошлую ночь, что он провел без сна за картами и дневником.

— Вполне возможно, — признал он неохотно. — Колдунам никогда нельзя верить, но Рафаэлю надо отдать должное: без него мы бы не нашли и половины тех, кто... — Джефф вдруг осекся, и рука соскользнула с рукояти навахона, очертив пальцами дол Шивы. По полу забарабанила кровь, но он даже не заметил этого, пораженный. — Подожди... Ведьма сказала «Шамплейн»?

Дарий кивнул, и Джефф тут же поспешил к карте, кропотливо составляемой им в ходе долгих скитаний. Смахнув с импровизированного стола из сундуков охотничье снаряжение, он разложил ее и прочертил собственной кровью маршрут от Шривпорта до маленького, но до боли знакомого городка.

— Но там Источнику негде укрыться, — покачал головой Дарий, переглянув наставнику через плечо. Окружённый нарисованными лесами и Зелёными холмами, Берлингтон удостоился лишь точечной кляксы и шрифта размером с тот, которым пишут на договорах самые неприятные условия сделки. — В Вермонте не живет ковен...

1. Покой нам снился

Зима была моим любимым временем года. Свет, задушенный угрюмыми серыми тучами, начинал рассеиваться уже к полудню, окончательно затухая к четырем часам. Короткий день и долгая ночь — природа умирала мучительно, чтобы скоро вновь возродиться. Однако даже в такой смерти была своеобразная прелесть: промерзлая земля побелела от снега, и Зеленые горы напоминали спины гигантских полярных медведей, погруженных в спячку. Леса тоже прихорошились под тонким слоем инея: он сверкал на верхушках кленов, напоминая о йольских украшениях из горного хрусталя, которыми ведьмы традиционно украшали деревья накануне зимнего солнцестояния. С первого дня декабря в воздухе витал запах праздника: дома — какао со взбитыми сливками, цукаты и ромовый кекс, а в лесу — душистые еловые ветки и бузина.

Вместо того, чтобы прятаться от холода, как другие маленькие городишки, Берлингтон оживал, раскрывая объятия туристам: ярмарочные лавки с деревянными побрякушками охотно потрошили их кошельки, а под навесом, спасающим от снегопада, готовили самые вкусные в мире вафли с беконом. В это время озеро Шамплейн напоминало зеркало — безупречно гладкое и расписанное терпким, как ментол, морозом. Каждое утро берег осаждали самонадеянные рыбаки, а по кромке на санях катались дети. Середина же озера всегда оставалась подвижной, точно жидкий центр у шоколадного фондана: Шамплейн, глубокий и преисполненный магии, никогда не замерзал целиком. Зато сверкал на солнце всеми оттенками синего, напоминая южное море, которому здесь было не место.

Поистине прекрасная зима — самая спокойная и счастливая из всех прожитых мною зим. Однако, будучи Верховной ведьмой, я не могла насладиться ей в полной мере. Особенно сейчас, когда болталась над землей вверх-тормашками и отбивалась от плотоядных фэйри Неблагого двора, пытающихся урвать кусок от моей плоти.

— Gu skin iad, — прощебетала одна из них у меня над ухом, что дословно означало «Снимите с них кожу, пока еще не остыли».

Мир кружился перед глазами, как кружилась я, раскачиваясь на ветке орешника, связанная по рукам и ногам. Тугие, но мягкие, веревки были сплетены из сырого мха. Они обвивали все тело от икр до шеи, пережимая горло так, что в груди пекло от нехватки воздуха. Постоянная качка заставляла желудок подпрыгивать, и я постаралась сосредоточить взгляд хоть на чем-нибудь, чтобы не потерять сознание.

В нескольких метрах от нас простаивал накрытый праздничный стол. Сервировка из латунной посуды, скатерть из падуба, местные лакомства из зимних ягод и соленых грибов. Все выглядело так аппетитно, что во рту копилось слюна, но откуси хоть кусочек — подавишься желчной пеной от яда. Зато в деревянных кубках, увитых коваными виноградными лозами, плескался вполне съедобный пряный нектар. Темно-красный, как выдержанное вино, но мерцающий, как разлитое северное сияние. На вкус — мед и арахисовое масло! В нектаре фэйри можно было увидеть отражение своих грез и самых сокровенных желаний, а одним глотком разом утолить и голод, и жажду. Дальше дело оставалось за малым: дурман быстро вытеснял все заботы и мысли, делал тебя пьяным, послушным и глупым. Одна капля на язык — и ты уже никуда не хотел уходить. А фэйри тем временем подливали тебе в кубок еще и еще... Но руководились вовсе не гостеприимством, а голодом: как иначе усмирить добычу и заставить не дергаться, пока будешь разделывать ее по частям? Именно поэтому железное правило мира фэйри гласило «Никогда ничего не ешь на их пиру!».

Но если Диего и следовал каким-либо правилам, то все они сводились к «Умри молодым, зато красиво!».

— Эй, малышня! Давайте все обсудим,— улыбнулся Диего, несуразно довольный, как сытый кот, пусть и болтался на соседней со мною ветке. Успев налакаться нектара с дурманом, пока я копалась в англо-гэльском словаре, он теперь не мог вспомнить ни одного заклятия. Лишь бормотал что-то бессвязное и наивное, мобилизуя все свое очарование, которое на фэйри, увы, не действовало. — Вы же такие душки! Не надо нас... ик... есть! Мы можем привезти вам крекеры, сосиски... Яблочный пирог Коула!

Странно было ожидать, что ведьмак, всю жизнь идущий со смертью рука об руку, будет ее бояться. Инстинкт самосохранения у Диего атрофировался еще в детстве, когда он, судя по рассказам, додумался вступить в чикагскую мафию, едва отметив свое четырнадцатилетние.

— Очень вкусный, кстати, нектар. Ик! Поделитесь рецептиком? Ик...

Фэйри его не услышали, слишком занятые тем, что вспарывали на нас одежду маленькими спицами. Мы для них — лишь конфеты в шелестящей обертке. Сами фэйри были размером с мизинец, не больше — прыткие малютки, чьи мерцающие перламутровые крылышки порхали в воздухе со скоростью колибри. Но, несмотря на свои скромные размеры и миловидные платьица из листьев, аппетит у них был волчий. Как, кстати, и челюсти: пробравшись в палатку к путнику, уснувшему от сонной пыльцы, фэйри запросто могли отгрызть ему конечности и проглотить их, не жуя. К нашему счастью, эта пыльца не действовала на тех, в ком тлела хоть частичка магии, а потому мне почти удалось высвободить руки.

Заметив это, фэйри застрекотали и облепили меня москитным облаком. Один из них, пискнув боевой клич, забрался мне под дубленку. Я взвизгнула и взвилась, когда острые зубки вонзились в нежную кожу ребер, пытаясь прогрызть себе путь внутрь моего живота.

— Довольно! — вскричала я, разъяренная, и запястье наконец-то выскользнуло из петли. Прихлопнув пару докучливых фэйри ладонью и поморщившись от вязкой пурпурной крови, запачкавшей рукава, я прорычала: — Видит Титания, я пыталась решить все миром. Вы сами напросились, мелкие зубастые прилипалы! Rhyddid!

Лианы, затрещав, наконец распутались. Диего нырнул прямо в сугроб, замычав что-то нечленораздельное на испанском. Чудом приземлившись на ноги, я выставила перед собой руки, сжигая мерцающие крылышки суетливых и прожорливых существ дотла. С пронзительными воплями они бросились в россыпную. Рты их, искривленные и шипящие, были перепачканы в крови, что сочилась из моей вспоротой кожи то тут, то там, пропитывая дубленку. Особенно ныла шея, обнаженная упавшим шарфом: искусанная и изрезанная, она вся посинела от посягательств на мою сонную артерию, но раны быстро затягивались.