Красное и белое

Часть 1

Тяжелые свинцовые тучи нависали так низко над землей, что казалось, шпили башен аббатства святой Елизаветы могут пронзить их, как нож — брюхо вепря. Серое небо, серый камень стен, серая земля — из мира разом исчезли все краски.

Суеверной герцогине Хедервари не нравился этот вид.

— Дурной знак, — пробормотала она, выглянув из окна кареты. — Ох, не к добру грозовые тучи, не к добру…

— Матушка, прошу тебя! — Эржебет не смогла сдержать усталый вздох. — Это всего лишь облака. Тем, кто тверд в вере, не стоит бояться знамений. Они могут быть посланы лукавым, чтобы смутить нас и сбить с истинного пути.

— И все же, — герцогиня с мольбой взглянула на дочь, — может, ты передумаешь, золотце мое? Еще не поздно повернуть назад. Твой отец все уладит с епископом. Посмотри на эти мрачные стены! Неужели ты хочешь сгубить свою молодость там?

— Я уже все решила, матушка, — отчеканила Эржебет. — Прошу, хватит об этом.

Госпожа Хедервари скорбно понурилась, промокнула уголок глаза кружевным платком, но ее дочь не собиралась поддаваться на такие уловки, она не верила слезам матери. Эржебет демонстративно отвернулась к окну, рассматривая аббатство, в котором ей предстоит жить до конца дней. Она не жалела о решении уйти в монастырь, ведь это был ее собственный выбор, а не чья-то навязанная воля.

Супруги Хедервари всегда были слишком заняты интригами, пирами и любовными похождениями, они долгое время не уделяли внимания воспитанию Эржебет. Поэтому как-то само собой получилось, что она росла вместе с тремя старшими братьями будто еще один мальчик. Она носила мужской костюм, коротко стригла волосы и училась обращаться с оружием. Родители спохватились, когда Эржебет минуло четырнадцать. Ее спешно одели в роскошное платье, посадили за вышивание и огорошили известием, что она девушка и должна вести себя соответственно. Хотя она фехтовала лучше Шандора, стреляла более метко, чем Иштван, и могла пересчитать все зубы Ференцу, Эржебет теперь должна была беспрекословно подчиняться им и отцу. Вдруг выяснилось, что она человек второго сорта. Или вообще не человек. Женщина. Ее уделом было растить детей, следить за домом и слушаться мужа. Была еще возможность стать такой как мать: вести светскую жизнь и гулять на стороне, рискуя постоянно быть раскрытой. Эржебет не нравилась ни та, ни другая перспектива. Она привыкла сама управлять своей судьбой, один раз вдохнув воздух свободы, она уже не могла стать ни покорной женой, ни легкомысленной кокеткой. Она хотела быть мужчиной! Постепенно это невыполнимое желание перековалось в ненависть ко всему мужскому роду.

Как оказалось, вся жизнь Эржебет была давно рассчитана наперед: еще в колыбели ее обручили с сыном знатнейшего австрийского герцога Эдельштайна. В день своего совершеннолетия она впервые встретилась с будущим мужем. Холодный, высокомерный Родерих, который смотрел на нее, как на пустое место, ей сразу не понравился.

— Я лучше наложу на себя руки, чем стану его женой, — заявила Эржебет отцу.

У господина Хедервари был крутой нрав, он долго кричал на дочь, грозился самыми ужасными карами, даже поднял на нее руку, но Эржебет оставалась непреклонной. Отец понял, что дочь действительно может совершить грех самоубийства, и смирился с ее выбором. Он попытался найти Эржебет других женихов, но все кандидатуры были отвергнуты: она уже избрала другой путь.

Эржебет стала часто посещать аббатство святой Елизаветы, своей небесной покровительницы. Она подолгу жила там, проводя время за помощью бедным и больным, переписыванием старинных рукописей или работой в саду. Эржебет твердо решила стать здешней аббатисой, о чем объявила отцу. Конечно же, после такого последовали новые скандалы, уговоры и обещания, что господин Хедервари позволит дочери выбрать в мужья кого угодно, хоть обнищавшего дворянина, лишь бы она не уходила в монастырь. Но Эржебет упорно стояла на своем.

Отец сдался, использовал свои связи и договорился с епископом о назначении своей дочери на пост аббатисы. Это не составило большого труда, если учесть, сколько денег он пожертвовал монастырю.

И вот теперь Эржебет ехала в аббатство, чтобы принять постриг. Она была счастлива, что добилась своего. В обители она будет королевой, сможет делать то, что сочтет нужным. Единственный перед кем ей придется держать ответ — Бог.

— Ты могла бы еще выйти замуж! — трагично воскликнула мать.

На это Эржебет лишь криво ухмыльнулась: кому нужна перезрелая двадцатипятилетняя старая дева с неукротимым норовом? Нет уж, она прекрасно проживет жизнь без мужчин.

Вечером в аббатстве сестры отрезали ее густые медно-рыжие кудри. Мать картинно разрыдалась, а Эржебет Хедервари — новая аббатиса монастыря святой Елизаветы — торжествующе улыбнулась.

Часть 2

— Госпожа аббатиса, баронесса Байльшмидт с сыновьями прибыла, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение, — сообщила Эржебет одна из ее помощниц, сестра Анна, почему-то запнувшись и помрачнев на слове «сыновья». — Я проводила их в приемную.

— Прекрасно, — Эржебет на мгновение задумалась. — Если мне не изменяет память, эта дама делала большие пожертвования монастырю. Я видела цифры в отчетных книгах…

— Да, баронесса очень щедра. Раз в месяц она приезжает сюда помолиться.

— Тогда конечно, я должна с ней встретиться. Передай, что я скоро буду.

Эржебет уже полгода провела в монастыре и находила новую жизнь просто чудесной. Она распоряжалась всем по своему усмотрению, епископу, по слухам погрязшему в разврате, было все равно, чем она занимается, и Эржебет чувствовала себя в обители полноправной хозяйкой. Верные сестры, готовые выполнить любой приказ, раболепно склоняющиеся знатные особы… Просто чудесно!

Эржебет спустилась в приемную, где ее ждала баронесса — пышно разодетая дама с не по годам ярким макияжем. За ее спиной стояли двое молодых мужчин. Точнее Эржебет лишь мысленно отметила, что их двое: видела она одного. Теперь Эржебет поняла, почему сестра Анна запнулась на слове «сыновья».

Альбинос. Перламутровая кожа. Волосы белее чистейшего снега. На таком блеклом фоне красные глаза выделялись особенно ярко. Эржебет застыла, заворожено вглядываясь в них. Она не могла точно определить цвет, то ли алый, то ли бордовый. Яркие рубины. Спелые гранаты. Хмельное бургундское. Столько сравнений. Но они пришли ей в голову уже потом. А первой мыслью было: «Кровь. Свежая кровь».

Эржебет вздрогнула и, заставив себя отвести взгляд, посмотрела на одежду гостя. Но здесь тоже правили бал оттенки красного. Расшитый золотом бордовый камзол в сочетании с тяжелой золотой цепью выглядел скорее безвкусно, чем роскошно. А высокие охотничьи сапоги из алой замши почему-то показались Эржебет жуткими.

«На них было бы не заметно пятен крови».

Золотая сережка в одном ухе дополняла образ предводителя банды разбойников, неизвестно каким образом оказавшегося среди благородных дворян.

— Госпожа аббатиса, — услышав голос баронессы, Эржебет поняла, что разглядывает ее сына слишком долго.

— Добро пожаловать, — Эржебет вежливо улыбнулась. — Для меня честь приветствовать вас в моей обители.

Они с баронессой обменялись ничего не значащими любезностями, и все это время Эржебет старалась сосредоточиться на брильянтовом колье дамы. Смотрела на него, не отрываясь, преодолевая искушение снова взглянуть на красного демона.

— Счастлива представить вам моих сыновей, — объявила баронесса. — Гилберт…

Эржебет даже слегка удивилась, услышав такое простое имя, она подспудно ожидала, что у альбиноса имя будет под стать его внешности — яркое и вычурное.

Гилберт Байльшмидт почтительно поклонился, вот только в устремленном на Эржебет взгляде не было ни следа благоговения. Цепкий, оценивающий. Раздевающий.

Эржебет передернуло, любезная улыбка получилась больше похожей на оскал.

— Приятно познакомиться, госпожа аббатиса, — голос у Гилберта был низкий, хриплый.

«Как будто зверь рычит, — подумалось Эржебет. — Волк? Матерый, старый волк».

— Людвиг.

Вот младший брат был совершенно нормальным. Крепкий блондин, в голубых глазах — лишь уважение и легкий интерес.

— Они бы хотели помолиться святой Елизавете, — сообщила баронесса, — попросить о здоровье и счастливом супружестве.

— Конечно, святая не оставляет своей милостью никого, — с трудом выдавила Эржебет.

Пока мужчины молились, Эржебет пригласила баронессу отобедать с ней: такой источник доходов монастыря следовало холить и лелеять. Может быть, столетья назад монахини жили в бедности и голоде, но это времена давно прошли, и Эржебет не хотела их возвращать. Она не была идиоткой и не собиралась отказываться от привычных удобств, так что деньги баронессы были как нельзя кстати.

Когда гости, наконец, уехали, к Эржебет подошла Анна.

— Вы видели его, госпожа? Гилберта Байльшмидта, — монахиня понизила голос до заговорщицкого шепота. — Дьявольское отродье… Говорят, у баронессы долго не было сына, она боялась, что муж избавится от нее, раз она не может родить наследника. И тогда она обратилась за помощью к врагу рода человеческого! Если родится мальчик, она обещала посвятить ребенка ему! Рассказывают, что она купала дитя в крови. Поэтому у него такие жуткие глаза.

Эржебет громко фыркнула и смерила Анну строгим взглядом.

— Сестра, как вы можете! — патетично воскликнула Эржебет. — Бедняга всего лишь отмечен печатью уродства. Его нужно пожалеть, а не подвергать остракизму!

Вот только одна беда: Эржебет сама не верила в то, что говорила. Где-то в глубине души она была согласна с сестрой Анной, поэтому постаралась придать своим словам как можно больше веса.

— Долг истинного христианина помогать ближнему, — вдохновенно и насквозь фальшиво вещала она, — мы должны наставить его на путь истинный!

— Вот сестра Франсин и попыталась наставить, — Анна восхищенно закатила глаза. — Она была такой доброй и красивой, прямо ангел, спустившийся с небес. А этот… — сестра запнулась, сжала кулаки, — этот совратил ее!

Эржебет изумленно вскинула брови.

— Баронет Байльшмидт посмел обесчестить монахиню?

«Сомневаюсь… Обычные глупые сплетни».

— О да! Можете спросить других сестер! Бедняжка Франсин была вынуждена покинуть обитель из-за него! — в голосе Анны звучали такой искренний гнев и отвращение, что Эржебет почти поверила.

— Что ж, тогда он тем более нуждается в нашей помощи, — твердо заявила она. — Он должен покаяться в грехе!

— Такой никогда не покается, — Анна покачала головой.

Этой ночью сон Эржебет был полон теплой, липкой крови. Она застывала на коже твердой коркой, а Эржебет безуспешно пыталась стереть ее с рук, с плеч, с обнаженной груди, но лишь причиняла себе боль. Эржебет проснулась от собственного крика и еще долго лежала, тяжело дыша, на мокрых от пота простынях.