Красный цветок

1. Пламя для ведьмы

Жизнь начинается внезапно, да и смерть, в большинстве случаев, происходит неожиданно.

Некоторые события чётко разделяют жизнь на «до» и «после».

То туманное утро не обещало стать трагическим. В нём не было ничего особенного.

Старый сундук, служивший мне кроватью, за последние месяцы укоротился настолько, что ноги отказывались помещаться под куцее детское одеяльце. Тёмный, продуваемый всеми залётными сквозняками закуток, от лачуги, где ночевала моя мать с очередным любовником, отделяла лишь тонкая фанерная дверь.

За ней сейчас стояла подозрительная тишина.

Так тихо себя эта парочка никогда не вела. Вечерами они бурно предавались сексу, а утро предпочитали начинать с не менее бурного выяснения отношений.

– Мама? – нерешительно подала я голос, переживая, как бы за проявленное беспокойство не огрести по шее.

Тишина за дверью с каждой секундой тревожила меня всё сильнее.

На мой решительный стук ответа не последовало.

Толкнув дверь, я заглянула в комнату и увидела жуткую картину.

Мать, скорчившись в углу на кровати, испуганно обхватила колени руками. Глаза у неё были полны запредельного ужаса, совсем как у ребенка, потерявшегося на улице.

Рядом с нею лежал на животе её любовник, широко раскидав длинные руки и ноги. У него под лопаткой у него дерзко торчал нож.

Крови почти не было. Лишь несколько багряных капель окрасили сомнительную белизну простыни.

Прежде, чем я успела испуганно завизжать, раскатистым басом ударило по стенам:

– Клойс? Эй, Клойс? Хоть девка тебе осталась отменная, всё равно пора уходить. Давай, поднимайся! Живо!

Сначала я увидела ноги. Огромные. Потом, подняв голову, встретилась взглядом с разъяренным троллем.

Нет, то, что тролли это всего лишь выдумка суеверных северных горцев я знала. Просто мужик, с его широченными плечами и окладистой неухоженной бородой, на тролля походил до невероятности.

Троль замер, исподлобья оглядывая открывшуюся взгляду сцену.

Потом, шагнув к кровати, коротким, заскорузлым пальцем надавил на то место, где у покойника должна была быть сонная артерию, будто нож в спине недостаточно красноречиво свидетельствовал о смерти его напарника или подельника, или кем он ещё там ему приходился?

– Он не дышит! – протянул мужик, обвиняюще глянув на мать. – Он мёртв, слышишь?! Ты!? – повернулся он к ней. – Это ты его убила? Отвечай!

Схватив мать за плечи, он рывком сорвал её с кровати – силища в нём была богатырская, по мелочам не растраченная.

– Хотела, шлюха, чужим добром поживиться?! Сейчас ты у меня узнаешь, как обирать честных людей!

– С ума сошел? – пыталась урезонить его мать. – Зачем мне его смерть? Да у него с собой денег даже расплатиться не было!

– За это ты его и порешила? Да?

На пороге возникли ещё две упитанные рожи. Я, по наивности, подумала, что они вступятся за нас.

Но «рожи» предпочли присоединиться к троллю. Держать сторону слабого редко бывает выгодно, к тому же это часто и небезопасно.

– А ну-ка, ребята, держите-ка шлюху крепче! – приказал тролль свои подельникам. – Я сейчас проучу эту шлюху. А ну, отвечай, зачем ты укокошила нашего друга?

– Да кто ты такой, чтобы меня допрашивать?! – никогда не отличавшаяся кротким нравом, запальчиво выкрикнула мать. – Отвечу, если что, Дознавателю. А ты – ступай к Слепому Ткачу!

Тролль короткопалой клешней ухватил мать за шею.

– Дерзишь, гадина? Много о себе возомнила, маговская подстилка!

Мать хрипела, тщетно пытаясь разжать его пальцы на своём горле.

Напуганная и возмущенная, я применила Силу. Ту самую, что строго-настрого наказывалось таить и прятать.

Рой оранжевых искр полетел в наших мучителей. Магические угольки опалили косматые бороды, кустистые брови, оголяя шишковатые затылки, негуманно лишая вшей законного местожительства. По комнате распространился запах жжёной пакли.

В следующее мгновение мужики уже неслись по коридору, дико подвывая:

– Люди! Ведьма! Ведьма! Пламя – для ведьмы!!!

Мать, жадно ловя ртом воздух, держалась руками за распухающее горло. Я испуганно к ней припала.

– Что же ты натворила, девочка моя глупая? Я же тебя столько раз предупреждала. Но ничего, Одиффэ, ничего… мы выберемся.

– Что мне было делать? – заломила я руки в отчаяние. – Он бы убил тебя!

– Ведьма! Ведьма! Пламя для ведьмы! – ревела собирающаяся под нашими окнами толпа.

Взгляд матери сделался затравленным, почти безумным:

– Вставай! Вставай же! Нужно бежать.

Но сбежать мы не успели. Разъяренная, разгоряченная свора ворвалась в комнату. В считанные секунды нас скрутили и с гиканьем выволокли на улицу. Не обращая никакого внимания на мольбы и просьбы, привязали к столбу.

«Ведьме – пламя! Ведьме – пламя! Ведьме – пламя!» – неслось со всех сторон.

2. На улицах Бэртон-Рив

Из небытия меня вырвало знание о том, что кто-то живой находится рядом.

Я села, с недоумением оглядываясь вокруг. Тяжелое небо, готовое разродиться дождем, ни о чём мне не говорило. Как я оказалась на этом чёрном обожженном пустыре? Кто я такая? Вспомнить никак не получалось.

Во рту пересохло, горло саднило. Обнаженная, словно в День Страшного Суда, я поднялась, трясясь от холода.

Ветер тоскливо гремел цепями на чёрном, выпачканном сажей, столбе. Большая ворона, прогуливающаяся рядом, заметив подозрительные, с её точки зрения, движения, вспомнила, что она, как-никак птица и, возмущенно взмахнув косыми крыльями, улетела, оставив меня в полном одиночестве.

Доплетясь до красной кирпичной коробки дома, я толкнула дверь. Взгляд выхватил из липкой темноты шаткую лестницу, убегающую вверх, скалящуюся многочисленными острыми ступеньками.

Навстречу поднялся ужасный смрад. Стараясь не обращать на него внимания, преодолевая подкатывающую к горлу тошноту, я поднялась по лестнице с облезлыми перилами на второй этаж, где и столкнулась с худеньким щуплым парнишкой лет четырнадцати.

Заметив меня, он выхватил нож, направил его в мою сторону и замер, как гончая перед прыжком, приготовившаяся отразить нападение.

Острие лезвия слегка вздрагивало в его руке, скорее пугливо, чем кровожадно.

– Девочка, ты кто? – напряженным шепотом спросил он.

Я молчала, не зная, что сказать.

– Скажи что-нибудь, – потребовал паренёк, – чтобы я мог знать, что ты живая, а не мертвяк.

– Я живая.

Голос мой звучал хрипло, будто голосовые связки успели заржаветь, как петли на дверях, которыми давно никто не пользовался.

Мальчишка медленно опустил руку, но не сводил с меня настороженного взгляда:

– Почему ты в таком виде?

Я не совсем поняла, что он имеет ввиду. Мозг мой был девственно чист. Ни понятий, ни имён – неисписанный лист бумаги.

– Прикройся, – бросил он через плечо, поняв, что ответа не дождется. – Нельзя ходить голой.

Пока я озиралась в попытке найти одежду, парень скороговоркой говорил:

– Я тут добрый час околачиваюсь, пока вот не встретил ни одной живой души. Все словно повымерли. Чертовщина какая-то. Дело тебе говорю – чертовщина. Посуди сама, всего один труп, в комнате, что напротив, а спиной ощущаешь легион неуспокоенных духов.

Мальчишка наморщил нос:

– Нужно поскорее отсюда убираться. В таких местах, как это, нельзя оставаться после заката.

Сгущающиеся сумерки обостряли предчувствие опасности и надвигающейся беды, невольно заставляли ускорять шаг. Мы быстро пересекли поле и, обогнув чахлый, грозивший превратиться в сухостойник, перелесок, миновали черту, отделяющую пригород, в котором находилась покинутая нами деревенька от окраины большого города под названием Бэртон-Рив, что означает «Город-на-Реке».

На улице не светилось ни огонька. Насупившиеся двух-трёхэтажные здания, налепленные одно на другое, с окнами, наглухо закрытыми ставнями, напоминали ратное воинство в полных доспехах с опущенным забралом.

Свернув с прямой, как стрела, улицы, мы подошли к задыхающейся речушке, походившей на сточную канаву. В воздухе держались тяжелые миазмы прорванной канализации. Мосток, перекинутый с берега на берег, когда-то ажурный и тонкий, состарился и истончился.

– Зачем нам сюда? – осведомилась я, недовольно рассматривая кожуру с какого–то экзотического фрукта, плывущую по гнилостным стоячим водам.

– Хочу утопить в нечистотах одну надоедливую девчонку, – хмуро ответил паренек.

– Хоть накормил бы, что ли, перед смертью? – буркнула я, усаживаясь на каменную ступеньку лестницы, спускающуюся к затхлой, грязновато-зелёной мутной воде.

Мальчишка присел рядом, достал из заплечного рюкзака корку хлеба и протянул мне. Я её быстренько проглотила, игнорируя неаппетитные канализационные запахи.

– Мы кого-то ждём?

– Ждем, – отрезал паренек таким тоном, что у меня пропало всякое желание задавать вопросы.

От усталости и холода тянуло в сон, и я не видела причин сопротивляться его объятиям. Казалось, глаза я прикрыла всего на мгновение.

Последнее, за что пытался зацепиться ускользающий в сновидение разум, было журчание воды, весело струящейся по камешкам.

***

Вода журчала по-прежнему и когда я проснулась. Стемнело. Ночь обещала быть тёмной. Густые тучи полностью покрыли небо, не давая возможности светилам пробиться сквозь толстое одеяло низких облаков. На западе полыхали далёкие зарницы. Ветер набирал мощь и скорость, но сам грозовой фронт был ещё далеко.

Придерживаясь рукой за каменную кладку стены, я спустилась на несколько ступенек. За долгие годы существования набережной лестницы они успели сильно осклизнуть, нога поскользнулась на влажной плесневой шубе и я, не удержав равновесие, упала в воду, с головой уходя в черную, ледяную, затхлую речушку.

Благодарение Двуликим, канава оказалась не глубокой. Немного побарахтавшись, удалось нащупать дно. Отплевываясь, я принялась шарить во тьме руками. Но вместо твердого камня, они наткнулись на ещё мягкое тело утопленника, которым оказался мой недавний спутник.

3. Спаситель

Когда небо и земля резко меняются местами, сложно понять сразу, уцелел ты или нет.

Первое, что я почувствовала, это изумление от того, что мне не больно. А ещё страх, что как только первое шоковое состояние пройдёт, больно всё-таки будет. По крайней мере утонув в чём-то обманчиво мягком встать я не могла, хотя руками и ногами, кажется, двигала.

Потом поняла, что меня держат. Кажется, на руках. И с немым изумлением воззрилась на того, кто удосужился так ловко меня поймать. Да ещё и удержать на весу в придачу. Как такое вообще возможно?

В нескольких дюймах от меня парило нечеловечески белое лицо, на котором ярко выделялись кроваво-алые губы. Для того, чтобы запомнить ещё какие-либо детали облика, я была в слишком смятённом состоянии.

– Вы… вы в порядке? – прохрипела я.

– Я?..

В этот момент дверь распахнулась и, обдавая нас запахом едкой гари, из горящего нутра дома вывалился кошмар моих последних часов.

Интуитивно я сжала пальцы, вцепляясь в одежду моего незвано-негаданного спасителя:

– Помогите, маэстро, – скороговоркой проговорила я. – Не отдавайте меня ему, пожалуйста!

Я не противилась, когда меня поставили на землю.

От преследующего жуткого монстра теперь отгораживало плечо незнакомца.

– Отойдите! – хрипло прорычал тот. – Я не хочу причинять вам вред. Но эта мразь заплатит за то, что сожгла мой дом. Она ещё пожалеет, что на свет родилась.

– Опустите оружие, – прозвучало в ответ.

Голос был тихий, ласкающий, словно бархат, низкий, похожий на мурлыканье большого чёрного кота. Такие голоса женщины слышат в тайных сладких снах чтобы тосковать по ним, просыпаясь.

– Она моя по праву! Я взял её на Улице Удовольствий, в Красном районе. Она не отработала задаток, выставила меня посмешищем, да ещё устроила пожар в придачу!

– Он говорит правду? – чуть повернув голову, спросил мой спаситель.

– Конечно, я говорю правду! – в ярости прорычал надоевший мне до смерти мерзавец.

– Я не к тебе обращаюсь, милый, – угрожающе мягко, с заставляющей холодеть душу насмешкой, проговорил неизвестный. – Я хочу услышать, что скажет эта куколка?

– Не знаю я никаких районов! Мне просто некуда было идти, а на улице так холодно. Я хотела погреться, вот и села к нему в карету, а он… он…

Я не знала, какие подобрать слова для описание тех непристойно-грязных минут, что этот человек заставил меня пережить. От стыда горели щёки.

Холодный ветер выбивал из моего измученного тела последние остатки тепла. Стараясь хоть как-то удержать его, я обхватила свои плечи руками.

Незнакомец развернулся ко мне уже вполоборота, повернув не только шею, но и корпус. На мгновение померещилось, что глаза его отливают зловещей зеленью, как у кошек, охотящихся в ночи.

– Разве ты не знаешь, для чего мужчины приглашают красивых девочек к себе в карету на ночь глядя? – журчал ровно, как вода по камешкам, его шелковисто-вкрадчивый голос.

Я не знала, что ответить.

– Что ж молчишь?

– Я не пойду с ним. Не подчинюсь ему. Не стану делать то, что он хочет.

– Ясно.

Сейчас я не могу поручиться за то, что мой навязчивый поклонник напал первым, но в то мгновение я в этом не сомневалась. Всё произошло мгновенно. Размытая чёрная тень, словно разлетающиеся в стороны крылья, неясный блик-отблеск. Потом тень уплотнилась, вновь превращаясь в человека, только вместо рук у него были, как мне показалось, острые, изогнутые сизые когти, обагрённые кровью.

Волосы, упав на лицо моего спасителя, скрыли его от меня.

Выпрямлялся он медленно, проводя тыльной рукой по губам. Подняв руку в пригласительном жесте, протянул ко мне узкую ладонь с нервными, тонкими, как у музыканта, пальцами.

Словно зачарованная, я молча смотрела на него, трясясь от холода всё сильнее.

– Спасибо, – выдавила я наконец из себя. – Спасибо, что вступились…что помогли… и что… убили его.

–Я убивал куда более приятных людей за куда меньшие прегрешения, мне это было не сложно. Не стоит благодарности.

Он неторопливо приблизился, кладя горячую руку мне на плечо:

– Мне ты скажешь, как тебя зовут, девочка?

Я замотала головой.

– Нет? – удивленно приподнялись тёмные брови.

– Я не знаю своего имени. Вернее, не помню его.

– Где ты живешь, тоже не помнишь?

– Нет.

– А ты, случаем, не врёшь, куколка?

Я поглядела на него почти обиженно, невольно придвигаясь ближе. Так было теплее.

– В этом мире есть непослушные маленькие девочки, любящие искать приключения на свои очаровательные маленькие попки, – с улыбкой сообщил он мне. – Девочки, сбегающие от родителей из дома?

– Если бы я помнила где мой дом, маэстро, я бы не была сейчас здесь с вами. Я пошла бы туда незамедлительно. Там… там, наверняка, гораздо теплее…

4. Ученица зверя

– Я решил, что с тобой делать, – деловито сообщил мне оборотень, врываясь в отведённые для меня комнаты спозаранку.

Рывком меня подняли с постели и снова всей кожей я ощутила идущий от его тела нечеловеческий жар.

– Иди за мной.

– Но я не одета…

– Ерунда! –нетерпеливо отмахнулся он.

Длинный коридор вывел в тёмную, окруженную белыми колоннами, лишёнными орнамента, залу. В центре, на круглом постаменте, похожем на алтарь, возвышался удивительный ансамбль: белоснежная женская фигура и обнимающий её уродливый великан с лицом, напоминающим причудливую смесь кабана, медведя и химеры.

– Кто это? – спросила я.

– Это? Хантр-Руам, демон боли и запретных страстей, укрощенный рукой Литуэлли, царицы ночи.

– Вы поклоняетесь им?

– К Хантр-Руаму в клане Черных Пантер обращаются перед боем. Во славу его, с именем его, тысячи племен обнажали оружие, стремясь напоить клинок кровью. Летописи клана, в котором я родился, повествуют о великих победах, одержанных в его честь и во славу его имени. О поражениях, правда, скромно умалчивают, хотя и их случалось не меньше. В переводе на твой язык Хантр-Руам буквально означает – Пожиратель Плоти.

– А кто такая Литуэлль?

– Ты никогда не слышала легенд о Хозяйке Бездны, сотканной из того же пламени, что и Слепой Ткач? – удивился Миарон. – Они в широком ходу и у людей.

– Если и слышала, так забыла теперь, – со вздохом откликнулась я.

– Согласно древним поверьям и старинным пророчествам, Литуэлль хранит рубежи между нашим миром и мирами Бездны, подчиняя себе почти все кошмарные порождения, сотворённые её братом. Когда демоница воплотится в наш мир, Врата останутся без охраны, оковы рухнут и наступит Час Часов, Последний День. Стандартная формула конца времён: мир рухнет, спасутся лишь праведники, на всех остальных ляжет жестокая, неотвратимая кара – и бла-бла-бла. У всякого народа есть подобные страшные сказочки на сон грядущий. В них справедливость, пусть и жестокая, рано или поздно торжествует. Должны же несчастные получать удовлетворение за то, что прозябают, в то время как другие живут на полную катушку?

– Ты всему этому веришь?

– Скульптура стоит здесь не символом веры, Красный Цветок. Она олицетворяет как умение отпускать свои дурные стороны, своего зверя, так и умение брать его под контроль, укрощать, сажать на поводок, совсем как Литуэлль держит подчинённого ей Хантр-Руама. Человек без тёмной половины пресен. Человек, растворившийся в гневе страшен, но скучен, ибо примитивен и груб, а не знающий гнева – ущербен. Подчинённой похоти и страстям жалок и мерзок, не ведающий их – бесчеловечен. В любом, самом страшном мраке должен оставаться луч света, как и в любом, самом ярком свете – дрожать островок тьмы. У богов два начала пребывают в равновесии, потому они и боги. Что касается всех остальных – слабых ли, сильных – они мечутся в самоопределении.

Миарон отбросил смолянисто-черную косу, в которую были заплетены его волосы, с груди на спину, и сверкнул оскалом хищной ухмылки:

– Мне кажется, мы достаточно поговорили о великом и общем. Пришло время вернуться к малому и частному – я тебя имею ввиду, куколка. Раз уж ты сама имела неосторожность беспечно свалиться мне на голову я не стану пренебрегать знаком свыше. Ты станешь первой женщиной, которую я допущу в эту комнату. Это не Святилище древних богов, как ты думаешь, милая. Это – учебная арена.

– Учебная арена? – обвела я широкую круглую залу взглядом. – И чему тут учат?

– Убивать.

Неожиданно чеканные строгие черты оборотня исказилось. Между его губами промелькнули острые клыки, из глотки отчетливо вырвалось рычание. Неизвестно откуда в руках Миарона оказался стилет. Лезвие, тонкое, как игла, ослепительно сверкнуло.

– Что у меня в руках?

Вкрадчиво угрозой шелестел его голос, гулко растекаясь по зале эхом.

Слова не дались мне с первого раза, пришлось судорожно сглотнуть, прочищая горло от судороги страха:

– Оружие.

Свет, сосредоточенный на лезвии, завораживал. Холод острия – пугал.

– Ты знаешь, зачем людям оружие, Красный Цветок?

– Чтобы… чтобы убивать.

– Верно. Чтобы убивать.

Точным, как прыжок хищника, отточенным движением, кинжал послали ко мне без всякого предупреждения.

Уклониться я уже не успевала. Я ничего уже не успевала! В ужасе хотелось закрыть глаза, а ещё лучше – лицо руками. Но что-то во мне, что Миарон потом называл внутренним зверем, а я определяла для себя, как Силу, сути которой до сих пор понимаю не лучше, чем сложные законы мироустройства, непонятную мне нотную грамоту или запутанную юридическую казуистику, интуитивно спасая меня превратило пространство в пылающий ветер. Под его дуновением в движение пришло всё – предметы растягивались, звуки искажались, цвета линяли.

И только стилет застыл, искря, переливаясь синим, ослепительным блеском.

В том, другом, наизнанку вывернутом мире, вытянуть руку, перехватить рукоятку, послать стилет обратно, оказалось просто.

Ветер стих. Окружающий мир встал на место.

5. Кукла смерти

Вода стекала в круглый бассейн с нежным воркованием, отбрасывая сияющие блики на голубой мрамор, пронизанный золотыми прожилками. Пар, поднимаясь к потолку, почти сразу же исчезал. Благодаря отличной вентиляционной системе предметы сохраняли четкость очертаний и яркость цветов. Фрески, созданные мастерами, желающими увековечить доблестные битвы, смотрелись в этом месте дико и неуместно. Гораздо благоразумнее было бы поместить их в галерее.

Поднявшись по ступеням, тёплым, словно разогретым полуденным летним солнышком, насухо промокнув кожу, я облачилась в очередной варварский наряд, подобранный для меня Миароном. Бросила взгляд в зеркало, чтобы полюбоваться отражением.

Любоваться, без ложной скромности, было чем. Яркая зелень наряда подчеркивала алые всполохи в густой гриве мелких медных кудряшек, перехваченных драгоценными эльферсонскими нитями. Золото звенело, сопровождая мелодичным треньканьем каждый мой шаг. Оборотень не скупился, следует отдать ему должное.

Собственное отражение, взирало на меня чуть насмешливо, со скрытым вызовом и было до кончиков ногтей творением оборотня, принадлежа ему чуть ли не больше, чем мне.

– Отлично, просто отлично!

Низкий голос с хрипотцой уже привычно мурашками расползался по коже.

– Великолепно выглядишь, моя маленькая огненная ведьмочка! «Смертоносная огнедышащая кукла»! Звучит не плохо, а?

Я с трудом удержалась, чтобы не поморщиться. Миарон отметил это очередной язвительной ухмылкой:

– К сожалению, ты такая деревенщина, что ценить комплименты ты научишься никогда. Если внимание с моей стороны тебя настораживает, успокойся. Будь ты даже в три раза лучше, чем есть, все равно девочки в твоём возрасте не в моем вкусе, и мой интерес держится в рамках чисто эстетических. Ладно, оставим это и поговорим о деле…

Это была вполне в его духе, говорить со мной о деле.

Мы прошли в зал Хантр-Руама, где нашли у подножий алтаря сидящего на полу паренька. Наше появление отвлекло его от разглядывания пожелтевших от времени бумаг, исписанных мелким подчерком.

– Знакомься, Красный Цветок, это Дэйрек. Дэйрек, с сегодняшнего дня будешь работать с напарницей.

Предполагаемый будущий напарник одарил меня неприязненно-изучающим взглядом. Я тоже не стала скромничать, позволив себе пристально его рассмотреть. На вид парню был лет шестнадцать-восемнадцать, черты лица у Дэйрека были невыразительными, весь какой-то пригашенный, будто присыпанный пеплом облик: русые волосы, глубоко посаженные серые глаза, острый тонкий птичий нос, бледная, с серым отливом, кожа. Поза, лицо, взгляд не выражали ничего.

– Присядем, – приказал нам хозяин. – Итак, краткое введение в курс дела? Нам сделали заказ. Некий маэстро, назовем его, Мистер Х, являясь незаконным отпрыском известной фамилии, желает заполучить в руки фамильный родовой артефакт, достаточно древний и сильный, чтобы данный процесс представлял трудность. Изюминка вот в чём – за последнюю пару сотен лет род по прямой линии утратил магические способности при этом, как ни странно, сохранил амулеты, созданные для того, чтобы активировать их. Мистер Х, возможно потому, что является здоровым продуктом множества адюльтеров, а не результатом законных союзов между двоюродными бабушками и дедушками, сносно владеет магий. Но для полного вхождения в Силу ему до зарезу необходима фамильная реликвия – браслет – без которого инициация состояться не может. Такова общая канва. Здесь все понятно, или что-то требует уточнений?

Темы инициаций Хайсин не касался. Самостоятельно же я никак не могла разобраться, почему одному магу для пробуждения скрытых возможностей нужен посох из пустыни, второму – овчинный тулупчик, а третьему никак не обойтись без ведра росы, собранной на заре в пятую ночь третьего весеннего месяца. Но в общих чертах вроде как понятно, так что не стоит лезть вглубь.

Миарон продолжил:

– Прелесть заказа заключается в том, что, поскольку артефакт служит только законным членам семьи (такой вот избирательный ханжа), – ухмыльнулся оборотень, – приручить реликвию у незаконнорожденного отпрыска шансов мало. Возможность появляется лишь при условии, что по прямой линии наследников не остаётся.

– Ты хочешь сказать, мы должны убрать всех законных представителей рода заказчика? – изумлённо протянул Дэйрек.

– Всё верно, – подтвердил оборотень. – Устранить конкурентов, а затем передать клиенту чистую цацку. Будущие страдальцы принадлежат к семейству Пайро-Нэрро. В свое время они владели четвертью суши в Эдонии, – продолжил Миарон. – По степени влиятельности их можно сравнить разве что с Грэсси или Чеаррэ. Но род пришел в упадок. Сегодня осталось не больше десятка представителей.

– И ты предлагаешь пересчитать весь десяток острым ножичком?

Будущий напарник коротким смешком выразил сомнения в адекватности подобных действий.

– «Предлагаю» не совсем верное слово. Оно неправильно характеризует ситуацию, – мягко прошелестел Миарон.

– Не уверен, что можно прикончить с десяток человек, повязанных кровным родством, и не вызвать подозрений у Дознавателей, – с сомнением покачал головой Дэйрек.

– А это уже ваша забота работать так, чтобы не мешали ни любопытные, ни подозревающие. Иначе, – многообещающе растянул в зловещей улыбке кроваво-красные губы оборотень, – подарю ваши головы Слепому Ткачу.

6. Начало охоты

«В третий день недели первого осеннего месяца в поместье Нэйро-Окари нашли тело известной куртизанки Бэртон–Рив, блистательной Гиэнсэтэ.

Слава молодой женщины больше основывается на её многочисленных скандальных связях, а не на таланте. Имя танцовщицы связывают со столь высокопоставленными персонами, что те не берут на себя труда скрывать порочащие их страсти.

Дознаватели сообщили специальному корреспонденту о том, что Гиэнсэтэ зарезали в туалетной комнате её особняка, за четверть часа до возвращения Тэи Чеаррэ, её последнего официального любовника. Поймать убийцу до сих пор не удалось, несмотря на все усилия Департамента. По предварительным итогам следствия, убийство заказное, выполнено без магического вмешательства.

Нашему корреспонденту удалось взять интервью у Тэи Чеаррэ, а также его племянника Эллоиссента Чеаррэ:

Корреспондент:

– Маэстро Чеаррэ, прокомментируйте, пожалуйста, события, произошедшие 13 дня?

Т.Ч:

– Всю имеющуюся у следствия информацию изложила пресс-служба Департамента.

К:

– Около месяца назад в театре «Опера Феери» дерзко зарезали маэстро Ри-Кло. Молва, может быть, незаслуженно, приписывает ему торговлю запрещенными дурманящими средствами? Вы считаете, это могло стать причиной его убийства?

Т.Ч:

– Мне об этом ничего не известно. Адресуйте вопрос уполномоченному лицу.

К:

– Так или иначе то, как были убиты маэстро Ри-Кло и маэра Пайро-Нейро наводит на мысль о хорошо организованной преступной группировке, действующей в городе. Как вы это прокомментируете?

Т.Ч:

– Никак.

К:

– Целым рядом граждан высказывается мнение, что убийства совершаются с помощью магии?

Т.Ч:

– Нашими спецслужбами следы магических действий не были зафиксированы.

Эллоиссент Чеаррэ в ходе беседы был куда более откровенен.

«Могу с уверенностью заверить всех вас, – заявил он, – что, кем бы ни был убийца, после того, как он расправился с Гиэнсэтэ он все равно, что покойник. Чеаррэ не оставляют неотмщенными тех, кого любят. Охота началась!».

Я раздраженно отбросила газету, скомкав её, но даже после этого она продолжала дразниться обрывками фраз.

Последние дни, говоришь? Болонка в локонах, возомнившая себя волкодавом. Преступников ловить, это вам не рога любимому дядюшки наставлять, молодой человек. Здесь надобны храбрость и ум. У вас же в наличии, кроме смазливой физиономии, ничего нет.

Охота? Что ж, побегаем. Конечно, загнать рано или поздно можно любую дичь, от зайца до дракона. С той лишь разницей, что охотиться на драконов в разы опаснее.

Предоставленная самой себе я отчаянно скучала, пребывая в состоянии постоянного раздражения. Бесили и вынужденная неподвижность, и забота Дэйрека. Особенно досаждало безразличие Миарона, не появившегося за время моей болезни ни разу.

Дэйрэк стоически переносил мои капризы. Выдержки парню оказалось не занимать.

– Прочитала? – покосился он на валяющиеся на полу клочки бумаги. – Как только Миарон пошлет нас на дело, Стальная Крыса захлопнет капкан. Наш конец это теперь дело времени.

– После зеленой мертвечины Гиэнсэтэ хорошенькие мальчики Чеаррэ пугают мало, – равнодушно отмахнулась я. – Дознаватели ищут маститых преступников, а не двух ребятишек, вроде нас с тобой. Мы ещё помотаем им нервы. Выше нос, напарник!

На третью ночь после того, как сознание ко мне вернулось, томимая бессонницей и жаждой, я, потянувшись к глиняному кувшину, обнаружила, что он удручающе пуст. Жажда отступать не собиралась. До рассвета оставалось много времени. Пришлось подняться, игнорируя намерения пола убежать из-под ног.

Опираясь трясущимися руками о стену, я шла вперед. И ожидаемо заблудилась. Дом Миарона оставался зловещей загадкой, со всеми его переходами и бесконечно болтающимися занавесками.

Бранясь про себя, обогнув очередной угол, я замерла, обомлев, пораженная увиденным до глубины души.

На полу, стоя на коленях, Миарон и Дэйрек целовались.

Их тела, обнаженные до пояса, блестели то ли от пота, то ли от благовонных масел. Кудрявые волосы Миарона, спадающие до талии, эффектно подчеркивали противоестественную гладкость его кожи.

Оборотень запрокинул шею Дэйрека под таким углом, что, стоило мальчишке сделать хотя бы одно неловкое движение, у него бы позвонки вылетели из суставов. Медленно проведя когтем по его груди Миарон рассек кожу, оставляя на ней глубокий порез, набухающий кровью. Выгнувшись с нечеловеческой гибкостью, языком принялся слизывать струящиеся багряные ручейки.

Дэйрек застонал, выгибаясь под лёгкими ритмичными касаниями.

В ответ из горла оборотня вырвалось нечто, напоминающее голодное рычание зверя и одновременно стон удовольствия.

Поднявшись на коленях, Миарон, к моему ужасу, вскрыл себе грудную клетку, разрывая когтями мышцы, а потом совершил нечто ещё более дикое – прижал лицо любовника к открытым ранам.