Кредо Сумрака

Пролог

Единственная запись в потертом кожаном дневнике:

Дико ломило виски. Пульсирующая боль раздавалась в каждой клеточке распластанного на земле тела. Руки и ноги онемели, разучились двигаться. Ощущение, как после анестезии, когда в серое вещество спинного мозга вводят лидокаин, чтобы человек не чувствовал ничего ниже пояса.

Теплый ветер, словно крылья бабочки, прикасался к моему носу, лбу, щеке. Правой щеке. Значит, голова повернута влево.

Безвольные руки не хотели подчиняться мозгу, не хватало сил, чтобы сжать кулаки. Единственный вопрос, который беспокоил меня сейчас больше всего — я еще жив или уже мертв?

Мысленно усмехнувшись, я решил, что жив, просто слишком слаб. А еще я лежал на чем-то мокром. Наверное, я упал в лужу после дождя.

Постойте. Как произошло, что я упал? Ничего не помню.

Я оставил попытки пошевелить конечностями и пустил оставшиеся силы на то, чтобы вспомнить. Вспомнить, что со мной.

В этом я преуспел: в голове отчаянно завертелись мысли.

Я — молод.

Уже хорошо. Поехали дальше.

У меня есть родители.

Так, а теперь попробую вспомнить последние события.

Я убегал от кого-то. Преследователей было несколько — кажется, двое или трое. Нет, по-моему, все-таки двое. У них были очень злые, жестокие глаза.

Как много удалось вспомнить. Я обрадовался.

Задумавшись, я не обратил внимания, что голова больше не раскалывается. И вообще мне вдруг стало так хорошо, тепло. Даже вставать не хотелось. Меня перестал беспокоить тот факт, что я все еще не могу двигаться. Приятно было размышлять о своей жизни, лежа на мягкой земле, в окружении едва уловимого ветра.

Несколько минут я просто отдыхал, наслаждаясь тишиной. Воспоминания всплывали постепенно, и пока что меня радовало то, что удалось узнать.

Сегодня отец возвращался из длительной командировки, и я должен был вернуться к его приезду. По такому случаю, мама всегда готовила вкусный ужин из нескольких блюд. Глаза отца слезились при виде нас, он раскрывал руки для объятий. Отец всегда привозил с собой много ценных вещей и приятных безделушек. А еще, он привозил много денег.

Внезапно последние события стали ворохом раскрываться в сознании.

Резкий холод пронзил меня с головы до пят. Я затрясся в ознобе.

Теперь мне не было приятно.

То, что я узнал, не было чем-то хорошим. Это был ужас.

Мама. Отец. Что с ними будет?

Я до скрипа стиснул зубы. Гнев придал сил, и они забурлили во мне, помогая телу подчиниться разуму.

Я вспомнил все.

Вы уничтожили меня. Разрушили мою семью. Забрали все, что я любил.

Я знаю, кто вы.

И я вас найду.

Я приду к вам, когда вы этого не ждете.

Доберусь до вас и убью. Убью.

В ярости я сжал кулаки и открыл глаза.

август 1993 года

Глава 1

— Женя, ты едешь с нами или снова передумала? — спросил папа, пронося мимо меня гору ведер, набитых банками, красками, кистями и рабочими перчатками.

— Конечно, еду! Только с одним условием, — подбоченилась я, демонстративно поджав губы.

Он скрылся за дверью квартиры. Мама, усердно расставляя ящики с рассадой в коридоре, мягко проговорила:

— И какое же?

— Работать не буду. Славкина очередь!

— Это еще почему? — завопил Славка, слетая с дивана прямиком ко мне. Рукава старой толстовки, которую он растянул над головой, развевались, как птичьи крылья.

— Потому что в прошлый раз я несколько ведер с картошкой тягала, пока ты бесился с Игнатьевыми.

— Вообще-то они и твои друзья тоже! — возмутился брат, хлопая по мне рукавами-крыльями.

— Ты что-то путаешь, они именно мои друзья. А когда они успели стать твоими — большой вопрос.

Славка всхлипнул.

— Мам! Она опять говорит, что у меня нет друзей! — брат кинулся в нашу комнату, смахивая налету слезы.

— Я такого не говорила! — отшатнулась я.

Но было уже поздно.

Славка запрыгнул в комнату, с силой хлопнув дверью. Мне показалось, что под обоями осыпалась штукатурка.

Мама тяжело вздохнула, поставив последний ящик к остальным.

— Женя, сколько раз говорили на эту тему. Нам надо ехать, а у вас снова скандал. Иди, мирись, и выходите. Ждем вас в машине.

Мы живем в небольшой двухкомнатной квартире на втором этаже, сколько я себя помню.

С появлением младшего брата, мне стало сильно не хватать свободного пространства. Изначально комната принадлежала только мне. Потом нам обоим. Мою удобную кровать с балдахином заменила двухъярусная, а вместительный шкаф разделился на две половины. Место для моих вещей сократилось в два раза! Хорошо, что письменный стол так и остался у окна, и я, делая уроки, продолжала любоваться видом на небольшую полянку с деревьями. Левее окна манил к себе деревянный стеллаж, доверху забитый книгами, а в правом углу громоздилось мягкое желтое кресло. Кукольный домик (и зачем он нужен Славке?!), железная дорога и пустой короб для игрушек жили рядом со шкафом. А игрушки валялись везде, кроме короба!

А Душка-пышка вынужден был переехать с подоконника на холодильник, потому что братишка, будучи двухлетним малышом, норовил его опрокинуть или оторвать пушистые зеленые листики. Я сходила с ума, перенося Душку-пышку с одного места на другое. В день по несколько раз. И постоянно следила, чтобы цепкие мелкие пальчики не добрались до него, пока я в туалете. Так и прижился кудлатый папоротник на кухне.

Мои вещи из шкафа Славик тоже не щадил. Он безжалостно выбрасывал их на пол, мочил водой (откуда он всегда ее брал?) и заливал гуашью. Таких экзекуций, как правило, вещи не выдерживали и отправлялись на свалку с почестью и моими слезами.

Непростой период закончился, и братик перестал неумышленно пакостить. Теперь он это делает осознанно.

Со временем я привыкла к новой жизни, к комнате на двух хозяев. Славка больше не раздражал болтовней и щипанием, когда я садилась за уроки или говорила по телефону.

Хотя временами он меня по-прежнему бесит! Но я все равно люблю его.

Брата я обнаружила лежащего на втором этаже двухъярусной кровати. Он с головой зарылся в подушки и накрылся сверху одеялом. Я осторожно подошла.

— Да ладно, Славик, не обижайся. Я же не со зла. Так, вылетело просто… — тихо произнесла я.

Привстав на цыпочках, отдернула одеяло. На меня уставились два покрасневших, опухших от слез зеленых глаза.

— Ты всегда говоришь, что у меня нет друзей. А они есть!

Брат снова всхлипнул.

Мне вдруг стало его жалко. Сидит печальный, заплаканный десятилетний ребенок и твердит о друзьях, которых у него нет. И в нашей семье всем об этом известно. Не задалось у него с одноклассниками! И с ребятами из других классов тоже не слишком общается. В школе он — ягненок-одиночка среди стаи волков.

В прошлом году папа отправил Славика на секцию по футболу — так он отказался туда ходить! Якобы все смеются, что он толстый и неповоротливый. А папа записал брата на футбол потому, что он классно играет вместе с Игнатьевыми. Но с ребятами из команды не сошелся.

Я взлохматила густые песочные волосы Славки, как обычно торчавшие во все стороны.

— Ты как с сеновала, — улыбнулась я.

— Угу, — отвернулся Славка.

— Все, не сердись. Идем лучше. Родители ждут!

— Не пойду.

— Мне же без тебя скучно будет. И, к тому же, мы набрали чипсов и лимонада. А еще папа сказал, что будем жарить сосиски.

Славка шумно сглотнул.

— Хорошо, уговорила.

Родители с улыбками переглянулись, когда мы сели в машину.

На дворе стоял май. Солнце светило по-летнему, и вокруг было тихо и спокойно. По обе стороны от нас проносились частные домишки. Из приоткрытых окон в салон просочились дымок жареного на углях мяса и едкий запах жженой листвы. На многих участках люди занимались садоводством, стучали молотками по прохудившейся крыше или мыли машины, по старинке поливая их из ведер. Одним словом, чувствовалось приближающееся лето.

Глава 2

Утро следующего дня выдалось пасмурным. Небо, затянутое тучами, грозилось разразиться ливнем. Пока же мелкий моросящий дождик едва заметно окроплял землю. Серый сухой асфальт постепенно становился темным и влажным. Из слегка приоткрытого окна повеяло свежестью и приятным запахом озона.

— Вот бы радугу увидеть, — мечтательно произнес Славка.

— Для этого должно выглянуть солнце, — ответила я, не отвлекаясь от чтения.

Большую часть воскресного дня я провалялась в кровати с горячим чаем, свеженькими ванильными ватрушками и «Тайнами Индии». Не могу сказать, что меня уж очень увлекло чтение, однако долг обязывал — я же все-таки будущий философ. Содержание обещало одну любопытную тему, к которой я не спеша подкрадывалась. Меня интересовало «переселение душ», или реинкарнация.

Пока я упорно продиралась сквозь первых философов Индии, Славка бил мячом по полу. Потом швырял его в стену. Потом в стену, чуть выше моей головы. Внутри меня созревал клокочущий гнев, но я приняла решение игнорировать попытки маленького монстра вывести меня из себя и сосредоточилась на главном. Спустя сорок минут, когда все ватрушки из моей тарелки были съедены (то ли мною, то ли Славкой!), чай выпит, я читала главы одну за другой, не замечая, чем занят мой брат. Вот, что значит — уметь абстрагироваться от любых шумов и раздражителей.

Еще через час Славка спал на втором этаже, обнимая мяч, как когда-то спал с плюшевым чудищем из мультфильма «Школа монстров».

Бесшумно приоткрылась дверь и в комнату заглянула мама:

— Пойдемте ужинать.

Славик мигом соскочил с кровати и, перепрыгнув через башню из конструктора, понесся за мамой. Я прошествовала следом.

Мы плюхнулись на кухонный диван и голодными глазами воззрились на яства. На столе с веселой цветочной скатертью в глубокой тарелке дымились горячие домашние пельмени. Я глянула на Славку. Он глянул на меня. И мы поняли друг друга.

Мама сняла фартук, поставила перед нами тарелки. Прозрачный кувшин, наполненный светло-розовым компотом, с плавающими на дне ягодками и листиками мяты приковывал к себе взгляд. Мама наполнила наши стаканы и на выдохе скомандовала:

— Налетай!

Гремя вилками, мы распределили пельмени по тарелкам и с аппетитом набросились на еду.

— Сынок, я вот о чем хотела поговорить, — начала мама. — Ты уже больше года не посещаешь секции. Пора бы исправлять ситуацию.

Славка поперхнулся.

— Не хочу, — буркнул он, гоняя по маслу пельмень, слегка присыпанный черным перцем.

— Но ты отлично показываешь себя в спорте! Ходишь грустный. Это не дело. Начнешь заниматься, за лето втянешься, а к сентябрю придешь в школу уже натренированный, подтянутый. Никто и слова не скажет тебе! Девчонки попадают, — мы с мамой одновременно улыбнулись.

— Что ты придумала? — сухо спросил брат. Внезапно его сильно заинтересовал коврик на полу.

— Недалеко от дачного поселка есть спортивный комплекс «Магис». Там много разных секций, но самое главное — это бассейн. Ты же всегда с нетерпением ждешь лета, чтобы искупаться в речке. А так, ничего ждать не придется, потому что плавать будешь круглый год в бассейне! — самой ослепительной улыбкой из имеющегося арсенала одарила нас мама.

Минута тишины.

Брат в упор посмотрел на маму.

— Ты это серьезно?

— Еще как!

Славка с криком «ура!» бросился к маме на шею. Ее лицо в этот момент осветилось счастьем и стало моложе лет на десять.

Мама, Вера Ивановна, выглядит, как типичная домохозяйка. Хотя она и работает бухгалтером дистанционно, светлые, почти белые, всегда собраны в низкий пучок, из которого все время выбиваются тонкие пряди. Своими темно-зелеными глазами я обязана ей. В молодости мама была очень стройной, если не сказать, худой. Теперь же, когда ей перемахнуло за сорок, она стала пышнее в некоторых местах. Как говорит папа, мама немного округлилась. Но ей не идет быть худой, гораздо милее мама выглядит так, как сейчас. А еще я заметила, что с возрастом люди становятся красивее, словно расцветают.

— Да, я очень хочу! Мечтал об этом!

— Так что же ты раньше молчал? — спросила мама, чмокая его в щеку.

Часа через два в дверь снова позвонили. Я открыла.

— Привет, Женёк! Есть минутка? — скороговоркой проговорила Маша Игнатьева, вешая джинсовку на плечики в шкафу.

Мы расположились в нашей с братом комнате, как раз когда Славка ушел с планшетом изучать виды плавания. После разговора с мамой он словно повзрослел на пару лет.

— Мы с Димкой собираемся завтра после школы исследовать один старый заброшенный дом. Не пугайся, я все объясню. У него по истории архитектуры и градостроительства практика началась. За лето нужно подготовить презентацию и курсовую работу, поэтому он все дни напролет выискивает здания на реконструкцию и заброшки. Те, которые на реконструкцию, типа старого кинотеатра на Свердловской, зачастую опечатаны. И просто так в них войти не получится. Да лучше и не пытаться, иначе нам здорово достанется от администрации. А вот с заброшенными домами проще. Особенно с теми, которые на окраине.

Глава 3

Заброшенный многоквартирный дом приводил в оцепенение своим видом. Кто смотрел фильмы ужасов, где события разворачиваются в богом забытом месте, тот прочувствует жуткую атмосферу данного зрелища.

— Да уж, ну и местечко ты выбрал, братец! — нахохлилась Машка.

— Специально и выбрал, чтобы мы смогли беспрепятственно сюда войти, — задумчиво произнес Ваня, опередив Диму.

Перед нами возвышалась полуразвалившаяся трехэтажка.

— Интересно, сколько этому дому лет, — сказал Славка, настороженно глядя на окна.

В некоторых квартирах стекла еще сохранились, но в основном на нас взирали пустые оконные проемы либо окна с сильно треснувшими стеклами. Как будто в них кидали камни. Или бутылки. А одно окно и вовсе было заколочено досками.

Мы двинулись по дорожке, заваленной всяким мусором к железной, испачканной непонятно чем, двери.

Бывший жилой дом представлял жалкое зрелище: краска на фасаде грязно-розового цвета местами облупилась, с крыши вниз по стенам стекали застывшие струйки грязи бурого оттенка. Где-то слева послышался скрип, неприятно режущий слух. Мы, как по команде, повернулись на источник звука — ржавый мусорный бак задевала ветвь березы при легком порыве ветра. Отсюда и скрежет.

Мы направились к входу в дом. Славка, шедший справа от меня, испуганно ойкнул. Я резко повернулась к нему.

— Наступил на кусок шланга. Подумал, что змея, — дрожащим голоском протянул брат.

— Здесь нет змей. Но под ноги смотри, могут попадаться стекла, — сказала я, похлопав брата по плечу.

Войдя в помещение, мы не увидели самого главного — бомжей. Но об их пребывании здесь говорило наличие хлама, сгрудившегося возле одной из ободранных стен. В некоторых местах пол был застелен газетами.

Ваня и Дима одновременно полезли в рюкзаки. Ваня вынул планшет и измерительную ленту, а Дима достал толстую папку, набитую эскизами и зарисовками. Мы с Машкой и Славкой неуверенно шагали следом за парнями, украдкой осматривая этаж.

— Мне кажется, тут никто не жил, — выдала Машка.

— Почему ты так думаешь? — спросил Дима, зажимая губами ручку и застегивая молнию рюкзака.

— Да потому что здесь нет нужных стен! — ответила подруга, и показала в противоположную от нас сторону. — А там даже нет обоев, просто голый бетон.

— Вообще-то, исходя из истории этого дома, он был заселенным, — присоединился к беседе Ваня.

— А куда делись все жильцы, интересно?

— Ты задаешь много ненужных вопросов, Мария, — учительским тоном произнес Дима.

Он уже начал что-то чертить, поглядывая на колонну в нескольких метрах от окна.

Осмотр первого этажа и сбор необходимого материала для практики занял около часа. Мы хотели подняться на второй этаж, но света не было, а Димин фонарик не слишком спасал ситуацию. Ваня задержался в углу возле лестницы. Это заметили все, поэтому осторожно подошли к нему. Ваня прощупывал пол. Внезапно он за что-то уцепился.

— Кажется, я нашел клад, — сказал он, вытягивая лежащую железную петельку. Она практически срослась с полом от времени. Видно, по ней часто ходили, иначе бы она была заметнее. Дима посветил фонариком на петлю. Нам с Машкой и Славкой стало немного страшно, поэтому мы сделали шаг назад. Ваня с силой потянул петлю на себя, Дима передал фонарь мне и встал рядом с Ваней. Вместе им удалось сдвинуть толстую деревянную крышку и отбросить ее на пол. Перед нами открылось нечто вроде погреба.

— А вдруг там приведения? — сказал Славка, цепляясь за мои джинсы.

Парни посветили вниз. Из погреба поднимался слой пыли.

— Я туда не полезу, — сказал Ваня, оттряхивая руки.

— Я тоже, — согласился Дима.

Не сговариваясь, они закрыли тяжелую крышку.

Нам стало не по себе (хотя никто в этом не мог признаться), поэтому, вначале десятого мы засобирались в обратный путь.

Маршрутки и на этот раз долго ждать не пришлось. Кроме нас, в ней сидело три или четыре человека. Судя по виду, все ехали с завода, который располагался недалеко от остановки.

Температура воздуха на улице понизилась на несколько градусов. Я порадовалась, что мы со Славиком тепло оделись. Парни не мерзли, а вот Маруське сделалось зябко. Да так, что она нет-нет да норовила прильнуть к Ване. Но Иван либо совсем не понимает девичьих намеков, либо Маша действительно не завладела его жестким сердцем. Он ни разу не отреагировал на ее кокетство. Отдать ей свою куртку он не мог, потому что был без нее, но согреть Машкины ладони вполне мог бы.

Несколько минут спустя мы распрощались с ребятами и каждый пошел в своем направлении: Ваня поспешил к пешеходному переходу, ведущему в элитный район, мы со Славкой обогнули мини-сквер, расположенный в центре дома, представляющего собой букву «П», а Игнатьевы скрылись в противоположном подъезде этого же дома.

А в крохотной, но уютной, двухкомнатной квартирке нас уже ждали неприятности.

— Сколько сейчас времени? — с порога начал отец, буравя нас взглядом.

— Пап, мы тут недалеко гуляли…— начала я, но он перехватил инициативу.

Глава 4

— Ну, рассказывай, сынок, как прошло твое первое занятие? — бодро спросил отец.

Мы сидели за кухонным столом всей семьей, как и всегда, когда папа был не на дежурстве. Вот только обстановка была немного напряженной. За ужином отец как-то чересчур весело интересовался нашими делами, а мама ограничивалась лишь короткими фразами, изображая на лице вымученную улыбку.

Все было не так, как раньше.

Между родителями определенно что-то происходило. И мне это не нравилось. Обычно за столом мы общаемся, каждый рассказывает, как у него прошел день, происходило ли что-нибудь особенное, перечисляем плюсы текущего дня. Такую практику ввела для нас мама. Она вычитала, что такой психологический трюк позволяет человеку увидеть положительные события, которые случаются ежедневно, но мы их не замечаем, зато зацикливаемся на негативных ситуациях.

Но сегодня все перевернулось с ног на голову.

Мама поставила передо мной и братом тарелки с запеченной куриной ножкой и приправленным картофелем.

— Отныне я такое не ем! — выдал Славка.

— С каких пор? — две морщинки между бровей мамы сделались глубже.

— С сегодняшних.

Папины брови поползли вверх, когда он сделал глоток чая.

— Почему, Слав? — в мамином голосе зазвенел металл.

— Я хочу похудеть. Плавание этому отлично способствует. Однако нужно не только давать нагрузку мышцам, но еще и правильно питаться. А жирная курица не вписывается в это определение.

Мама нахмурилась сильнее.

— Ты растешь! Организм ребенка-подростка нуждается в полноценном питании. И у меня нет возможности готовить для тебя отдельно. Забудь о диетах! — мышцы на лице мамы напряглись. И вся она словно наэлектризовалась. Коснись — убьет током.

— Так я же на диете, мне особо не надо готовить, — сказал Славка совсем тихо.

— Ладно, Славик, завтра решим насчет твоего меню, — отец бросил на маму умоляющий взгляд. – А сейчас съешь то, что дают.

И Славка съел. Остаток ужина мы провели в тягостной тишине.

— А почему мама такая злая? — спросил брат, когда мы готовили кровати ко сну.

— Не знаю, Слав, — я нанесла ночной крем на лицо, глядя в зеркало. — Думаю, у нее на работе проблемы.

— А почему тогда она ругалась на меня?

Я вздохнула.

— Так бывает, когда у взрослых трудности на работе, они приходят недовольные домой и срывают злость и обиду на домашних.

— Но она не ходит на работу!

— Это неважно. Работа из дома тоже выматывает, только тебе не надо ходить в офис.

Я провела гребешком по волосам, оглядела свою ночную малиновую пижаму с совами, после чего залезла в кровать. Славка свесил голову со своего второго этажа. Его глаза блестели в темноте.

— Мне не нравится, что мама стала такой.

Меня тоже напрягало мамино поведение. Она себя так раньше не вела, даже если они с папой ссорились.

— Все будет хорошо, да ведь, Жень? — брат помолчал и добавил: — Они же не разведутся?

Я поперхнулась.

— Что? Слава, о чем ты говоришь!

— А что? Все разводятся!

— Кто?

— У Яковлева вчера родаки развелись. И у Машки Скрипаченко развелись в прошлом году. А у Дани Мелкова отец запил, и мать выгнала его из дома. И теперь они вчетвером живут одни.

Опешив, я натянула одеяло до самого горла, будто пытаясь скрыться от жутких мыслей не по годам умного братца.

— Почему вчетвером?

— Потому что у них трое детей. Они многодетные.

— Бывает и такое в жизни. Но мы-то здесь причем? — я вгляделась в лицо брата, пытаясь понять, какие еще муравьи поселились в его черепной коробке.

— Притом, что нет гарантии, что наши тоже не разведутся! — глаза Славки наполнились слезами. — Я не хочу такого, я хочу жить вместе, как и раньше.

Его голос задрожал от рвущихся наружу слез.

Я заглянула на второй ярус кровати.

— Ну что ты, мы и сейчас живем все вместе. И завтра тоже. И потом, — я провела рукой по его беспорядочно торчащим волосам. — Просто сегодня день такой. Завтра будет лучше.

Брат всхлипнул.

— Обещаешь?

— Обещаю, — выдохнула я, надеясь, что завтра на самом деле станет лучше.

Мы улеглись спать. Сон никак ко мне не шел, и я вертелась с боку на бок, переваривая Славкины слова. Не могут же родители развестись? Мы дружная семья. У нас все хорошо. Кредитов нет, долгов нет, учимся мы сносно, родители работают. У нас есть старенькая Королла. И дача. Папа изредка пьет пиво с друзьями по пятницам, мама вяжет по видео-роликам в свободное время. Только домашних животных нет, потому что у Славки аллергия на шерсть. Но мы можем завести рыбок. Нас никто не ограничивает. Чем не идеальная семья?

Но мои разумные мысли меня не успокаивали.

Неожиданно я услышала приглушенные голоса родителей. С бешено колотящимся сердцем, я поднялась с кровати, тихо вышла из комнаты, прикрыла дверь, и на цыпочках прокралась к спальне родителей. Раньше здесь был зал, но они сделали спальню, нам отдали комнату, а в кухне мы собирались вчетвером и принимали редких гостей.

Глава 5

В доме царил полумрак, несмотря на то, что время близилось к трем. Это объяснялось наличием многочисленных занавесок и плотных штор, наполовину закрывающих окна. Половицы под ногами скрипели, голый пол начисто лишен линолеума. Просто скрипучие доски. Побеленные стены не отличались гладкостью и ровностью. Грустный потолок с одиноко висящей лампочкой Ильича, без люстры. По левую руку от меня стоял большой книжный шкаф во всю стену. Там же в углу старенький торшер и кресло. А с правой стороны, у окна, громоздились два комода разной высоты и длинны. На поверхностях комодов теснились разного размера кашпо с растениями и цветами, пустые обрезанные бутылки и банки с непонятным содержимым, а также лейка и садовые перчатки.

— Присаживайтесь, коль пришли, — проскрипела старуха.

Мы с Игнатьевой осторожно подошли к массивным стульям с толстыми спинками, на сиденьях которых лежали пухлые бархатные подушки фиолетового цвета. Оба стула одновременно скрипнули, когда мы присели.

Круглый стол покрывала темная бархатная скатерть. В центре находилась небольшая, догоревшая до середины свеча, какие продаются в церковных лавочках. Рядом с Ефросиньей Арнольдовной лежали карты Таро, листок бумаги и ручка.

— Не бойся, девонька, мне не нужны лишние вещи на столе, помимо тех, что находятся здесь в данный момент, — негромко произнесла бабка, глядя на меня, четко проговаривая каждое слово.

На ней, как на вешалке, висело темное устаревшее платье с длинными рукавами и круглым вырезом под горло, прошитым белой бахромой. Темный шелковый платок, повязанный на голове, полностью скрывал волосы и середину лба. Лицо старухи избороздили морщины, но ее светло-серые глаза смотрели молодо и живо. В молодости она точно была красавицей. Как же она оказалась в таком доме, в таком месте?

— Ты, голубка, не забивай свою светлую головку такими тягостными думами, — бабка сурово посмотрела. — Своих дум не передумать.

Меня словно окатило ледяной водой. Неужели экстрасенс-медиум читает мысли. Я непонимающе на нее уставилась.

— Ефросинья Арнольдовна, вы что же, еще и телепат? — медленно, словно пробуя каждое слово на вкус, проговорила Маша.

Обычный насмешливый тон ее сменился настороженным, не лишенным уважения. Я перевела взгляд с медиума на Игнатьеву, а затем обратно.

— Одни и те же мысли часто посещают головы тех, кто приходит ко мне впервые. Однако не это суть нашей беседы, не так ли? — Ефросинья Арнольдовна взяла ручку и придвинула к себе листок. — Назовите ваши имена и даты рождения.

— Мария, двадцать девятое сентября две тысячи пятого года.

Ефросинья Арнольдовна сделала запись и подчеркнула.

— Твоя очередь, девонька.

— Евгения, третье марта две тысячи шестого года.

Экстрасенс-медиум проделала ту же процедуру, что и в первый раз.

— Начнем с тебя, Мария.

На листе, под именем и датой рождения Маши, Ефросинья Арнольдовна начертила квадрат, в нем написала цифры и неистово начала что-то чертить, неотрывно глядя Машке в глаза. От этого зрелища меня пробрал озноб.

— Мальчика любишь. Да, вижу. Не очень хороший, не очень плохой. Так. Работать будешь. Умненькая да наивная. Сложности будут. Но не бойся, девонька, справишься. Ты заварила кашу, тебе и расхлебывать. Кто такой Дима? — спросила экстрасенс, не переставая рисовать внутри квадрата и не отрываясь от подруги.

— Это мой брат, — голос Машки так дрожал, что у меня затряслись коленки.

— Хороший парень. Поможет тебе там. Не бросит. А вот мать ваша не одобрит. Но скандалить не станет.

Чем дальше говорила бабка, тем страшнее мне становилось. Захотелось сбежать отсюда да поскорее.

— Спрашивай, пока есть поток, — врезался голос экстрасенса в мои мысли.

— А в университет бесплатно поступлю? — прошелестела Маша.

— Не поступишь.

— А платно?

— Вообще не поступишь, — безапелляционно заявила бабка.

— Боже, — прошелестела Игнатьева, поднеся ладони к своим покрасневшим щекам. Из ее блестевших глаз покатились крупные слезы.

— Не плачь, девонька, жизнь все на свои места расставит. Будет тебе счастье, но и забот немало предстоит.

Машка сидела, ни жива, ни мертва. Я опустила руку под стол и сжала ее ледяные пальцы. Она рассеянно глянула на меня и легонько кивнула головой. Приняла мою молчаливую поддержку. После услышанного, мне не хотелось ничего о себе знать. Но бабка вошла в состояние транса, и останавливаться намерений не имела.

Под моими данными она начертила квадрат, в нем какие-то цифры, и уверенной рукой начала размашисто рисовать зигзаги. Ее светлые глаза, серые, как зимнее небо, смотрели далеко вглубь моих глазных яблок. Казалось, острым взглядом медиум рассекает мои зрительные нервы, лишая зрения. Затылок пронзила вспышка непонятной боли. Голова стала тяжелой, будто у меня случилось переутомление. Так бывает, когда не спишь двое суток подряд, готовясь к важному экзамену. Мозг совсем перестал воспринимать информацию, в глазах появилась сухость из-за редких морганий. Сейчас мне хотелось лечь на мягкую подушку и уснуть.

— А у тебя за родителей переживания. И небезосновательно. Но ты не думай. Без тебя справятся.

Глава 6

— Итак, что мы имеем? — Маша вдумчиво вглядывалась в слова Ефросиньи Арнольдовны, которые мы переписали на листик, чтобы ничего не упустить.

— Согласно сказанному, полагаю, что Ефросинья вряд ли является аферисткой.

— Хм. Почему?

— Да хотя бы потому, что она не взяла с нас деньги, — сказала я, после чего отхлебнула горячего смородинового чаю с лимоном.

— Потому что мы от нее сбежали! — заявила подруга.

Мы уютно устроились на Машкиной полутораспальной кровати с несколькими плюшевыми подушками в бледно-розовых тонах и таким же пледом с мягким ворсом. Деревянную спинку кровати украшала искусная резьба с изумительными завитушками, увенчанная мелкими и крупными розочками. По обе стороны стояли аккуратные прикроватные деревянные тумбы, на противоположной стене комод, с резными ящичками и ручками в форме розы с раскрывающимися лепестками. Теплого оттенка обои и гладкий паркет объединял тонкий струящийся тюль такого же бледно-розового цвета, как декоративные подушки. И маленький письменный стол с золотистым ноутбуком и мягким стулом с блестящими вкраплениями на плюшевой обивке.

Оказавшись у Игнатьевых в первый раз, я удивилась отсутствию в комнате Маши шкафа.

— А зачем он мне? — недоумевала она.

— Чтобы одежду хранить, — ответила я, оглядывая идеально прибранную комнату принцессы.

Маша хихикнула.

— Эх ты, деревня. Все мои вещи в гардеробной. Двадцать первый век на дворе.

С тех пор я больше не удивляюсь отсутствию шкафа.

Квартира Игнатьевых гораздо больше нашей и с совершенно иной планировкой. Большая гостиная, переходящая в кухню-студию, с телевизором во всю стену и кремового цвета угловым диваном с ажурными подушками. Кухонный гарнитур из настоящей древесины цветы слоновой кости приятно гармонировал с оливковыми шторами, окаймляющими широкое чистое окно. Отсюда открывался вид на автомагистраль, и в темное время суток, при горящих по всему городку мерцающих огоньках, зрелище представляло собой сказочную картину.

Комната Димы напоминала студию художника — повсюду холсты, листочки в формате а4 с проектами зданий, музеев, церквей, или отдельные детали домов, наподобие колонн разных форм и размеров. Некоторые зарисовки и схемы прикреплены к стене, что-то на мольберте, занимающем место у компьютерного стола, кое-что на полу и даже на краю кровати.

Когда я к нему заглянула, заметила на полу множество стопок с книгами. Весь стол и подоконник тоже завалены ими, и еще непонятными журналами, а сам хозяин комнаты был всецело поглощен следующим своим проектом, поэтому только кивнул в качестве приветствия.

— Дмитрий настолько глубоко занят очередным очень важным чертежом, что будь я хоть Господином Президентом, он бы меня все равно не заметил, — пошутила я.

Не сговариваясь, мы с Машкой заливисто захохотали и прошли в ее комнату, неся поднос с дымящимся чайничком и двумя фарфоровыми кружками.

На кипенно-белой тарелке, стоящей на прикроватной тумбе, ждали горячие бутерброды с ветчиной и сыром, которые приготовила для нас теть Марина.

Машины родители имели свой бизнес — занимались юридической деятельностью. Их часто не было дома, и появлялись они поздно вечером, а рано утром снова уезжали.

Увидев теть Марину на кухне, нарезающую сыр, я сильно удивилась. На темно-бордовый брючный костюм с белоснежной рубашкой, выглядывающей из-под приталенного пиджака, она одела фартук. Обычно холодильник Игнатьевых был плотно забит овощами, фруктами, молочной продукцией и полуфабрикатами. Так же всегда были колбаса, майонез и все такое прочее, но и каши тоже имелись. Однако в их семье не принято было варить каши, потому что варить попросту некому.

Мы расположились на кровати с тетрадью и ручками, облокотившись на мягкие подушки, — Значит, по строке «мошенница» ставлю прочерк, — констатировала Маша, смахнув невидимую пылинку со своей ночной сорочки цвета спелой клубники.

Жуя бутерброд, я согласно кивнула.

— Вообще, — начала я. — Мы неправильно сделали. Существует негласное правило, что прежде чем задавать вопрос экстрасенсам и гадалкам, нужно сначала узнать у них свое прошлое. Пусть расскажут. И только после этого можно спрашивать о будущих событиях.

— А мы с тобой успели только сесть, а дальше она уже начала…

— Но из моего прошлого, вернее, из настоящего, Ефросинья увидела конфликт между моими родителями. Это правда.

— Что-то случилось? — озабоченно посмотрела на меня подруга. — Ты не говорила мне об этом.

— Да нечего рассказывать. Я и сама толком не поняла, в чем дело. Возможно, они уже помирились, — ответила я, смакуя чай.

Смородиновый чай с долькой лимона обладает не только потрясающим ягодным ароматом, но еще и ярким вкусом. Кажется, будто ты на поляне с кустиками черной смородины, и они везде и всюду, в безграничном количестве. Остается только есть, есть, есть…

— Эй! Ты меня не слушаешь, — выдернула меня из грез Машка.

— А? — я приподняла бровь.

— Я говорю, ладно, что она о тебе сказала правду, но обо мне — ни капли! Подумай сама, я не могу НЕ поступить в университет! — она возмущенно всплеснула руками.

Глава 7. Илья

Сегодня Илья рано встал. Солнце ослепительно ярко светило в незавешенное окно прямо ему в глаза. Он зажмурился.

Поднявшись с импровизированной постели, подошел к зеркалу. Да, выглядел он не очень. Илье бы готовиться к поступлению в какой-нибудь ВУЗ, гонять с друзьями в футбол, приглашать симпатичных девчонок на свидания и строить планы на будущее.

Однако его жизнь распорядилась иначе. Долгое время он просто плывет по течению. Один день сменяется другим, в точности таким же, как предыдущий.

Невероятная скука. Скука смертная.

Хочется вырваться из непрекращающегося плена.

Сколько циклов уже вот так прошло? Сколько дней, месяцев, лет жизнь вертится вокруг него, чуть поодаль, а он лишь является немым зрителем. Смотрит издалека, со стороны. А что еще остается делать? Остается только наблюдать за людьми: как они живут, чем занимаются каждый день.

О, он знает даже их мысли. Потому что они отображаются на их унылых лицах. Да, в основном у людей лица именно такие. Унылые.

А это ошибка.

Одна большая ошибка — иметь унылый вид. Ты здоров, бодр, полон сил, имеешь семью, работу или ходишь на учебу. И ты все равно вечно чем-то недоволен. А потом произойдет какое-то приятное события и тебе становится немного радостнее. Но продолжается это недолго. Тоска и неудовлетворенность вновь занимают мысли и душу человека. Потому что ему всегда всего мало. А все, что есть, слишком быстро приедается.

Илья сто раз задавался вопросом, когда он успел стать таким занудой?

Он же был нормальным раньше.

Если бы люди знали, как мало на самом деле им нужно, чтобы быть счастливыми — добрых и чутких людей было бы гораздо больше.

Илья привел в порядок свои темные волосы, которые из-за густоты никак не хотели быть покладистыми. Расческа бы ему не помешала. Но он так и не обзавелся данным атрибутом повседневной рутинной жизни.

Сегодня особенный день — ему предстояло посетить Ромку.

Илья не стал тратить время (которого у него уйма) и направился к выходу из дома, на ходу расправляя мягкую тонкую хлопчатобумажную рубашку кремового цвета. Тонкая она была не по задумке производителя, просто ткань прохудилась от времени. Но пока что Илья не считал нужным обращать внимание на столь бесполезную деталь своего ограниченного гардероба. Рубашка не занимала его мысли настолько, чтобы он приобрел новую. Не глядя на погоду, снял пиджак с вешалки и поспешил оказаться в другом месте.

«Психоневрологический диспансер города Ивановска» встретил Илью радостным щебетом птиц, игрой воробьев в еще голых кустах и зеленеющей травкой, создающей более приветливую обстановку по сравнению с морозной серостью зимы, лишающей природу своего очарования.

По пути в диспансер Илья заглянул в маленький книжный магазин за стихами Агнии Барто. Продавец был занят покупателями, поэтому он просто оставил деньги на кассе и положил на них штрихкод с книги. Да, так делать нельзя, но он сильно торопился.

Когда Илья проходил мимо палатки с фруктами и овощами, он не смог устоять и прихватил пару яблок. Возле палатки тоже толпились люди, и Илья вложил деньги в чашу для пожертвований с надписью «КАПЛЮ НА АБРАЗОВАНИЕ СЫНА ИБРАГИМА». Правда это или нет, Илье некогда было выяснять. Самое главное, что он никого не обманул и яблоки не украл. Значит, все хорошо, верно?

Илья прошел через высокие железные ворота диспансера по относительно ровной асфальтированной дорожке, обогнул хозяйственную постройку, прошел еще метров десять, ступил на широкое крыльцо, которое ступенек не имело, и, открыв железную дверь, оказался в небольшой приемной.

Диспансер представлял собой здание в три этажа, из серого кирпича, добротное, но серое и какое-то безжизненное. Конечно, разве казенное учреждение может быть веселым, особенно когда сюда обращаются с такими проблемами? Внутри, как и снаружи, диспансер тоже не мог похвастаться буйством красок, дабы не травмировать и без того нарушенную психику маленьких пациентов. Бледно-зеленые стены вызывали спокойствие и доверие.

В приемной стояла гробовая тишина, пока идиллию не нарушил телефонный звонок. Старшая медсестра подняла трубку. Под ее тихий голос Илья направился в детское отделение. Увидев вторую медсестру, Илья слегка улыбнулся и проследовал за ней на второй этаж. На третьем этаже лечились небуйные взрослые пациенты и размещались кабинеты главврача, директора и бухгалтерии.

Медсестра провела Илью до палаты и пошла дальше.

Илья потихоньку постучал и вошел. Рома страшно обрадовался, увидев его.

— Илья, как хорошо, что ты пришел! Не терпится показать тебе свои рисунки! — девятилетний Ромка подбежал к Илье со стопкой изрисованных листов.

— Подожди, мелкий. У меня для тебя тоже кое-что есть, — он вынул из внутреннего кармана пиджака книжку со стихами, а из другого достал два яблока.

— Ух ты! — завопил Ромка, обрадовано рассматривая книгу. — Это все мне?

— Конечно тебе, мелкий. Прости, что так мало. В следующий раз обещаю принести больше.

Ромка, с довольной улыбкой, сел на кровать и принялся листать книжку. А Илья, присел на стул у окна, и занялся рассматриванием рисунков. На каждом были изображены теплые картинки — домик в деревне среди зеленой поляны, просто зеленая полянка с грибами, голубое небо с летающими ласточками, Ромкины родители и сам Ромка, в виде человечков, держащиеся за руки. Илья решил, что рисунки этого замечательного сорванца совершенно безобидные. Здесь нет буйных цветов, агрессивных узоров или чего-то страшного, непонятного и неприятного. Рисунки совершенно здорового ребенка, определенно не нуждающегося в лечении и нахождении здесь.