Кремень и хрусталь

Часть первая. Нагрев. I

И мощь в плену у немощи беззубой…

Уильям Шекспир. Сонет 66, перевод С. Маршака.

В воздухе над площадью повис едкий запах дыма. Чёрные клоки вздымались в небо, залетали в окна домов и за острые крыши. Вместе с дымом над площадью кружило тревожное предвкушение.

Поодаль от остальных стояла группка юношей лет девятнадцати. По их скромной одежде и скованным движениям можно было догадаться, что это были воспитанники приюта Святых Матерей. Совсем скоро судьба одного из этих угловатых мальчишек должна была изменится навсегда, но пока они с прежней безмятежностью наблюдали за церемонией Низложения.

Эон дёрнул своего соседа за рукав.

– Как думаешь, это больно?

– Что?

– Гореть заживо.

Паренёк, которого, кажется, звали Вал, посмотрел на товарища одновременно с осуждением и беспокойством, совсем как взрослый.

– Что ты такое говоришь? Низложение ведь не похоже на обычную смерть. Сама Первая Мать принимает нас в свои объятья… Это великое счастье.

Эон едва слышно хмыкнул. Вал сказал «нас», однако с того момента, как он научился говорить, стало понятно, что Трибунал даже не взглянет на этого боязливого, кроткого мальчишку с большими синими глазами. Его следовало бы отпустить прямо сейчас и не подвергать тяжёлым испытаниям. Тогда у мальчика была хотя бы надежда на спокойную жизнь в какой-нибудь уединённой обители монахов-отшельников. Мало кто знал, что происходило с теми воспитанниками приюта, кто оказался непригодным для роли Правителя… но, раз о них никто не слышал – хорошего в их судьбе было мало.

Время нещадно пролетело. В своих раздумьях Эон даже не услышал, кричал ли Правитель перед тем, как отойти в объятия Первой Матери. Настоятельница Аглата уже собирала воспитанников для обратной дороги. Эон подбежал к этой толстой женщине с приплюснутым носом. Юношу тут же одёрнули за руку: молодая помощница Настоятельницы погрозила Эону пальцем, чтобы тот не смел носиться. Парень лишь невинно пожал плечами и повернулся к «толстухе», как её мило называли за глаза воспитанники.

– Настоятельница Аглата, а когда начнётся трибунал? – чуть ли не подпрыгивая на месте, спросил Эон.

– Научись наконец терпению, Эон, – строго осекла юношу стареющая женщина, параллельно пересчитывая своих воспитанников. – Сначала Великий Совет должен объявить, как со своими обязанностями справился нынешний Правитель. Затем Старшая Мать вознесёт молитву и узнает, каким должен быть новый Правитель, и лишь потом Трибунал придёт в приют с испытаниями. Во всём важна последовательность, Эон. Если ты правда желаешь стать Правителем, тебе пора это усвоить. Послушники, за мной!

– Настоятельница, а каково это – быть Правителем? – засеменил рядом Эон.

– Эон, Эон! Настойчивость – полезное качество для будущего Правителя, но не путай её с назойливостью. О чём ты спрашиваешь? Как я могу рассказать тебе, что такое жизнь Правителя, если я никогда не была и не могу им быть? Наша создательница, Первая Мать, даровала каждому собственный путь, и даже думать о другой жизни – грех.

Настоятельница резко остановилась и повернулась к недоумевающим юношам.

– Я знаю, вы все волнуетесь перед предстоящими испытаниями, но истинный Правитель никогда не позволит чувствам взять верх над разумом. Ждите, Первая Мать уже выплетает для каждого из вас новые нити судьбы.

***

Из-за массивной колонны за молящимися наблюдала высокая женщина в белом полупрозрачном платье с золотыми наплечниками. Каждая проходившая мимо служительница вздрагивала, стоило ей заметить в тени эту статную фигуру, и тут же спешила к Настоятельнице Аглате, которая в тот день читала послушникам приюта очистительную молитву перед испытаниями. Изысканная дама в белом одним повелительным жестом останавливала жриц и прикладывала палец к губам.

– Не прерывайте молитвы, – шептала она и всматривалась в одинаково бритые затылки и сутулые плечи юношей.

Посомневавшись немного, она всё же остановила взгляд на одной бритой голове с непослушным хохолком на макушке. Его обладатель нетерпеливо переминался на коленях и посматривал на своих соседей.

Когда же служба закончилась, дама в белом выпрямилась и выжидающе сложила руки на груди.

В тот день Эон не мог унять волнения, поэтому, как только его перестала сдерживать молитва, он завертелся, слегка потрясывая руками. Тогда он и заметил в тени храма величественную фигуру в роскошном белом платье. Старшая Мать Бернальдина… Её появление здесь не было неожиданностью, ведь именно от её решения зависело, кто станет новым Правителем, и всё же каждый её визит сопровождался благоговейным восторгом. Бернальдина была воистину любимицей народа.

В отличие от скромных служительниц, Эон не побежал к Настоятельнице, чтобы сообщить о прибытии Старшей Матери, а лишь осторожно огляделся по сторонам. Убедившись, что он пока единственный, кто заметил присутствие столь важной особы, юноша стал бесцеремонно и с глуповатой улыбкой рассматривать фарфоровое лицо верховной жрицы, её шёлковые волосы и выпирающие ключицы.

Бернальдина всё это время продолжала смотреть прямо на Эона. Когда его взгляд окончательно замер на ней, Старшая Мать улыбнулась ровно настолько, чтобы в улыбке не осталось благонравного смирения, легонько поманила мальчика пальцем и направилась к главным дверям.

II

Сначала Эона привезли к фонтану Слёз. От этого места веяло непоколебимым спокойствием, и новый Правитель не хотел уезжать отсюда. Ему омыли голову священной водой, абсолютно особенной водой: тёплой, мягкой, светлой. Она смыла все тяжёлые мысли и оставила на лице улыбку.

Затем Эона усадили в массивную чёрную карету. Окон не было, были лишь узорчатые прорези, сквозь которые внутрь проскальзывали солнечные лучи. Карета тряслась на пригородной дороге, масляная лампа покачивалась из стороны в сторону, норовя в любой момент облить путников горящей жидкостью. Вместе с Эоном в карете ехали двое дворцовых стражников. Настоятельница Аглата проводила своего недавнего воспитанника до фонтана Слёз и – впервые в жизни! – поцеловала в лоб. После она быстро отвела глаза, но Эон успел заметить в них грусть. Наверное, от волнения за судьбы остальных девятнадцатилетних послушников.

Эон сцепил пальцы в замок. Он пытался высмотреть через прорези в карете, где они проезжали, но видел лишь кусочки буроватой земли. В карете было неуютно: сидевшие напротив стражники носили чёрные глиняные маски на всё лицо, и это никак не располагало к разговору.

Свершилось главное – Эона избрали новым Правителем, но самую большую радость он испытал в момент, когда подслушал беседу Святых Матерей. С тех пор мир вокруг схлопнулся до размера напёрстка, и Эон не видел ни людей, ни деревьев, ни течения времени.

– Почему вы в масках? – не выдержав тишины и собственных мыслей, спросил Эон.

– Положено, – раздалось басом.

– Но почему?

– Причины нет – просто положено.

– Странно всё это… – Эон поочерёдно посмотрел на каждого стражника, но так и не дождался ни от одного из них хоть какого-нибудь ответа. – А мне тоже нужно маску носить?

Стражники переглянулись, и даже сквозь маски было заметно, что оба были в замешательстве.

– Нет, зир… Вы разве не…

Другой толкнул его в бок:

– Сами всё узнаете, зир. Уже почти прибыли.

***

Дворец Земного Закона. Место, где кивок одной головы мог изменить судьбы сотен тысяч людей – и совсем скоро эта власть будет принадлежать Эону.

Со стороны дворец казался высоким, почти уходящим в небеса, но не таким уж большим, а даже наоборот, будто сделанным из картона. Однако стоило Эону оказаться во внутреннем дворике, где не бывал ни один случайный прохожий, и величие этого места пропитало всё нутро нового Правителя. Эон обернулся вокруг себя, рассматривая громоздкие стены, выступающие острые углы и колонны из блестящего чёрного камня. Пять стен дворца образовывали некое подобие колодца, и, когда Эон посмотрел вверх, ему показалось, что он и впрямь увидел звёзды среди белого дня.

На лице появилась улыбка от осознания того, что всё это величие теперь принадлежало ему. Одно это стоило девятнадцати лет унижений и запретов.

К Правителю грациозной, но резковатой походкой вышел ещё один человек в маске, на этот раз оранжевой с тёмными пятнами. Тонкий, высокий, он заложил руки за спину и пристукнул каблуками.

– Приветствую Вас, дорогой зир. Как Вы находите дворец?

– Я впечатлён, – тон собеседника был непривычно возвышенным, и Эону ничего не оставалось, кроме как попытаться соответствовать ему.

– Рад слышать. Я – Мирроу. Запомните это имя и мою маску – мы с Вами ещё не раз встретимся в этих стенах. Я единственный во дворце, кроме господ, доставивших Вас сюда, кто увидит Вас в таком… первозданном виде. Я – портретмейстер. Делаю так, чтобы Правитель выглядел, как Правитель.

– В каком смысле? Разве со мной что-то не так?

– С Вами всё так, но, видите ли, есть несколько правил, касаемых внешности. Вы могли это заметить, когда прошлый Правитель обращался к народу с балкона. Каждый Правитель носит тёмные очки, коротко острижен и гладко выбрит. Этим я и занимаюсь – создаю и поддерживаю внешний облик Правителя. Поспешим. Перед Великим Советом Вы должны предстать уже в том виде, который им привычен.

С этими словами портретмейстер изящно взмахнул рукой и той же сдержанной походкой направился к дверям.

За работой Мирроу был похож на искусного скульптора. Его руки плавно скользили от затылка Эона к его шее и были очень мягкими. Когда портретмейстер примерял на новом Правителе круглые очки с тёмными стёклами, он неизбежно смотрел Эону прямо в глаза, чтобы понять, насколько плотными сделать линзы. Но, стоило ему зацепиться за непонимающий, но открытый взгляд юноши, как Мирроу тут же отводил глаза.

«Да, с таким прикидом и маска не нужна», – подумал Эон, когда увидел в зеркале Правителя с почти наголо обритой головой и круглыми тёмными очками. На месте Эона мог оказаться кто угодно другой, и выглядел бы он точно так же.

– Зачем всё это? – спросил новый Правитель у портретмейстера, поправляя очки.

– Положено.

– У вас кроме «положено» другие слова есть?

– Это нужно, чтобы народ видел в Вас только Правителя. Если бы каждый Правитель выглядел по-разному, люди стали бы придумывать им прозвища, додумывать характер, запоминать поступки… Так божественная воля Первой Матери теряет смысл. Вы – орудие в руках нашей Создательницы, но не более, и моя задача сделать так, чтобы кроме Вашего предназначения никто ничего в Вас не видел. А глаза и волосы – первое, что выделяется в человеке.

III

Прошёл месяц. Ещё один. Ещё два. Ещё… Ничего не менялось, ни единой детали. День за днём: скромный утренний туалет, заседание Совета и пустота, приходившая следом. Слова Старшей Матери то и дело всплывали в мыслях: «Правитель – это возможность снять с себя ответственность».

С каждым разом собрания Совета становились всё бессмысленнее. Пустые разговоры, лишь сотрясающие воздух, и только видимость перемен. Советники, как и Правитель, были так называемой «необходимой мерой» – кажется, кто-то из них даже осознавал это – и изо всех сил старались играть свою роль правдоподобно, однако порой слишком усердствовали. Когда Антоний – он оказался среди советников самым разговорчивым – в очередной раз обратился к Правителю за подтверждением своих слов, тот с острым безразличием пожал плечами.

– Какой смысл мне говорить что-либо, если от меня тут ничего не зависит? Вы принимаете решения. Я сижу молча и только болтаю головой, как игрушка. С тех пор, как я прибыл во дворец, у меня отобрали собственную волю, а ведь я Правитель! Это великий титул, до которого, похоже, никому нет дела.

С места поднялся Леоне.

– Правитель говорит верные слова. Господа, кажется, мы с вами забыли об уважении, которое должно проявлять к посланнику божественной воли. Не станем совершать ошибок и гневить Первую Мать своим непокорством. Достопочтенный зир, позвольте всегда открывать заседание Совета Вашими словами. То, что Вы сочтёте нужным обсудить, станет предметом для разговора, и прежде всего мы выслушаем Вашу точку зрения.

Эон прищурился.

– Да, это будет лучше всего.

Однако на следующий день история повторилась: говорили советники, Эон молчал. Он дал им ещё один шанс, но уважаемые господа не желали держать свои мысли при себе. Неужели в них жило настолько сильное упрямство? Нет, то было не упрямство. «Что он может понимать в политике? – услышал однажды Эон в коридорах дворца, выходя с очередного безрезультатного заседания. – Ему девятнадцать, он кроме приюта и дворца ничего не видел. Да он, можно сказать, и не жил! И как он может принимать решения о судьбах народа?». Эон хотел догнать этого преданного слугу народа, но что-то остановило его. Что-то, о чём он догадался, лишь войдя в свои огромные покои.

Советник, кто бы он ни был, был прав. Эон жил под стеклянном куполом из иллюзий, запретов и собственных догадок. Он не знал, как живёт простой работяга, чем питается, с кем ходит в паб по выходным. Словно птицу под тканевой накидкой, Правителя выносили на волю лишь когда было нужно, да и волей это было сложно назвать. Жизнь во дворце была лишь имитацией жизни, выученным набором движений актёров-советников роскошного театра.

Сильнее всего Эон ощущал это, когда оставался один после заседаний. Казалось, в этот момент вся искусственно созданная жизнь застывала за дверью. Эон утыкался лицом в жёсткий матрас и кривил губы, а взгляд его бессмысленно смотрел вдаль.

В таком состоянии его и обнаружил Мирроу, вошедший, чтобы сменить благовония для ванн.

– Вы больны, зир? – как бы невзначай спросил портретмейстер, но почему-то Эону часто казалось, что в его голосе прячется неподдельная забота. Должно быть, очередной обман сознания.

– Болен не я. Больны те, кто придумал заточить главу государства в самой жестокой ловушке.

Положив благовония на журнальный столик, Мирроу подошёл к кровати Правителя и обвил рукой балку.

– Первое время всем нелегко, зир.

– Сколько ещё будет длиться это «первое время», Мирроу? Я здесь почти полгода, а ничего не изменилось. Ничего! Неужели я так и проживу все десять лет?

От одной мысли об этом Эона передёрнуло.

– Что именно Вас тревожит?

– Всё! Ну… Вот скажи мне, почему я не могу ничем заниматься в свободное время? Свободное… Почему я не могу выпить бокал настойки или сыграть партию в като?

– Во-первых, если Вы начнёте пить и упаси Вас Создательница пристраститесь к этому занятию, Вы больше не сможете принимать разумных решений, так как все Ваши мысли будут заняты заветным бокалом с настойкой. Во-вторых, если о Вашем неравнодушии к спиртному узнают в народе, Вы упадёте в их глазах, а вместе с Вами и облик Правителя в целом. Это будет больше не воплощение божественного закона на земле, а обычный… пьяница, простите.

– Какоой абсу-у-урд. По этой логике не стоит вообще выходить на улицу – вдруг на тебя сверху упадёт кирпич!

Мирроу потерялся от развязной речи Правителя и лишь постучал пальцами по лакированному дереву. Эон воспользовался смятением портретмейстера и вскочил на ноги прямо на кровати. «Сейчас или никогда! Это мой единственный шанс», – сказал он сам себе.

– Мирроу, милый Мирроу, устрой так, чтобы я хоть один вечер провёл, как подобает Правителю.

– О чём Вы говорите, зир? – Мирроу будто спрятался за деревянную балку.

– Ну, Мирроу! Найди разные лакомства, пригласи музыкантов, танцовщиц…

– Вы что, зир! Нельзя!

– Детей у меня быть не может, ты же знаешь. Но полюбоваться на красивую девушку, на её… плавные изгибы…

– Довольно, зир, я и не подумаю этого делать! Это нарушение всех законов, представьте, какой гнев Создательницы мы навлечём на себя.

Но Эон уже не собирался сдаваться. Он прыгнул обратно на кровать и замотал шею в покрывало.